12 лет назад, в № 4 за 1989 г. журнала «Молодая гвардия» был опубликован мой материал «И. А. Бенедиктов о Сталине и Хрущёве». В нём содержалась журналистская обработка моих бесед с бывшим сталинским наркомом земледелия и хрущёвским министром сельского хозяйства Иваном Александровичем Бенедиктовым, где он сравнивал политическую деятельность и методы работы двух видных советских лидеров. Материал многие годы не публиковали, и только журнал «Молодая гвардия» осмелился сделать это, несмотря на то, что мнение И. А. Бенедиктова шло вразрез с тогдашней «генеральной линией» на разоблачение пресловутых «сталинских злодеяний». Поскольку материал и без того был достаточно обширным, я не включил в него раздел, где бывший сталинский нарком и министр совхозов касался так называемого «ленинградского дела». Редакция журнала предложила мне сделать это позднее и даже анонсировала материал, но по ряду причин опубликовать его не удалось, Думаю, интервью с бывшим сталинским министром не утратило своей актуальности и по сей день.

— Насколько мне известно, Вы хорошо знали Николая Алексеевича Вознесенского, Председателя Госплана Советского Союза в сталинские годы. Какое у Вас о нём сложилось мнение?

— Я его высоко ценил, хотя наши отношения складывались отнюдь не безоблачно. Вознесенский был выдающимся хозяйственником, талантливым экономистом. В отличие от многих своих коллег, страдавших бухгалтерской узостью подхода, он мыслил масштабно, по-государственному. Волевой, энергичный, целеустремленный, Вознесенский обладал большой работоспособностью и заметно выделялся среди многих хозяйственных руководителей. Ну а его недостатки, как это часто случается, были продолжением достоинств. Николай Алексеевич иногда мог быть грубым, резким, ему ничего не стоило, вспылив, накричать, унизить и оскорбить человека. Многих такое хамское отношение выбивало из колеи, у людей подчас просто опускались руки. Об этом мне рассказывал один из бывших госплановских сотрудников. Однажды против Вознесенского буквально восстала партийная организация Госплана. Его чуть не исключили из партии за барски пренебрежительное отношение к людям. Тогда, кстати, партийные организации в министерствах, на крупных предприятиях возглавляли парторги Центрального Комитета. Они были полностью независимы от министров и директоров заводов, нередко ставя их на место, когда нарушались нормы партийной морали или государственные интересы. Вознесенский после вынесения ему партийного взыскания стал заметно мягче, хотя полностью, конечно, свою натуру не изменишь. Кстати, в этом Николай Алексеевич, считавшийся любимцем Сталина, заметно от него отличался. Сталин всегда ровно, вежливо и тактично относился к людям, особенно к нам, молодым руководителям. Проявлял, не скажу терпимость, скорее, понимание человеческих слабостей, если они не вредили работе. Даже указывая на допущенные ошибки, он как-то подспудно внушал уверенность в своих силах, от него мы всегда уходили окрылённые, с удвоенным желанием преодолевать недостатки, работать, выходить на новые рубежи. Впрочем, с Вознесенским я в целом ладил неплохо. Он обладал ценнейшим качеством — верностью своему слову. Обещал — значит, сделает. Не надо, как с другими хозяйственными руководителями, постоянно напоминать, просить, взывать к совести и так далее. За это я прощал ему шероховатости характера. У кого, в конце концов, их не бывает?

— Итак, судя по вашим словам, Сталин ценил твёрдых и самостоятельных людей, и Вознесенский, как один из них, пользовался его особым расположением. Чем же тогда объяснить, что этот видный деятель, занимавший в государственной иерархии крупный пост, был в мгновение ока не только объявлен «врагом народа», но и сразу же подвергся жестокой физической расправе? Согласитесь, это не в пользу вашего утверждения, что Сталин глубоко и вдумчиво подходил к решению вопросов, особенно кадровых.

— С вашим вопросом никак не могу согласиться. Никакого «мгновения ока» и быстрой «расправы» не было. По крайней мере — со стороны Сталина, что же касается его окружения, тут разговор особый. Сталин несколько раз «заворачивал» компрометирующие Вознесенского материалы из соответствующих органов. И лишь когда ему были представлены многократно проверенные данные, дал санкцию на арест. Знаю это от своего близкого друга, работавшего тогда в госбезопасности и хорошо осведомлённого о деле «ленинградской группы», по которой проходил Вознесенский. По его словам — а этому человеку я доверяю как себе — Вознесенский не был расстрелян. Он замёрз в пути, в арестантском вагоне. Было ли это случайностью или сознательным умыслом охраны, получившей приказ сверху, гадать не буду. Сталин, повторяю, здесь ни при чём. Да, именно он принял решение об устранении и аресте Вознесенского. Решение по сути своей политическое. Меру же применения уголовного наказания определял не он, здесь работала специальная комиссия, куда входили Берия, Маленков, Булганин и другие. Они и несут персональную ответственность за то, что произошло с Вознесенским. В ту пору в чужую компетенцию никто не вмешивался, даже Сталин. Каждый отвечал за чётко определённое направление. Я вам уже говорил, что в те годы разделение компетенции соблюдалось довольно строго. И в мыслях такого не было, чтобы, скажем, кто-нибудь из партийных руководителей позвонил следователю или прокурору и сказал: «Ты там, Иван Иванович, постарайся. Этого парня надо подвести под высшую меру». Законность в те годы соблюдали куда строже, чем сейчас. «Телефонное право» вошло в практику с хрущёвских, а не сталинских времён. Крикливые борцы с «культом личности» заморочили здесь людям голову. Надеюсь, временно.

— Простите, Иван Александрович, подобная категоричность мало убеждает: и Вы, и ваш друг тоже ведь всего не могли знать. Те публикации, которые в последнее время появились, причём в партийных, очень солидных изданиях…

— Мы, люди, прошедшие сталинскую школу управления, были приучены говорить только правду, только то, что абсолютно достоверно и за что можно было ручаться своей головой. Это уже потом, при Хрущёве, стали смешивать пропагандистские лозунги с прозаической реальностью, заниматься явным очковтирательством и враньём, причём на общегосударственном уровне. Ну а насчёт категоричности… Знаете, я имею на то право, поскольку был очевидцем многих событий и видел всё, как говорится, собственными глазами. Подсчитал как-то, что на заседаниях Политбюро присутствовал более ста раз. Вопросы сельского хозяйства, снабжения населения продовольствием интересовали руководителей страны постоянно. Хорошо помню: на двух заседаниях Политбюро Сталин коснулся и судьбы Вознесенского. Не берусь воспроизводить его реплики. Запомнился их смысл: Сталин интересовался, где работает Вознесенский и как у него идут дела. Подобных вопросов он никогда зря не задавал. У меня, так же как и у других участников заседания, сложилось впечатление, что опала Вознесенского заканчивается. Искренне порадовался за Николая Алексеевича.

— Но Вознесенского так и не вернули…

— Почему Сталин, поставив вопрос, не довёл его в своей обычной манере до конца, не знаю. Может быть, это связано с болезнью — говорили, что с ним после войны случился инсульт. Выглядел он действительно очень плохо и реагировал на происходящее в каком-то замедленном темпе. Хотя ситуацией владел и в сути вопросов разбирался неплохо. По крайней мере, когда это касалось сельского хозяйства. Помню, как на одном из упоминавшихся заседаний Политбюро он поставил под сомнение несколько цифр из моего сообщения. Я возразил, сказал, что ручаюсь за их достоверность. Вернувшись в Министерство, перепроверил данные и убедился, что чутьё Сталина не подвело. Сразу же сообщил о своей ошибке в Центральный Комитет партии. Ну а с теми в Министерстве, кто так грубо подставил меня, пришлось немедленно расстаться.

— А не было ли в поведении Сталина определённой игры? В одной из нашумевших статей на эту тему писалось даже о «византийском коварстве»… Неужели кто-нибудь из сталинского окружения мог взять на себя риск расправиться с Вознесенским самостоятельно, без санкции «главного»?

— Да, такое, к сожалению, случалось. Наркомы внутренних дел Ягода и Ежов в 30-е годы погубили немало невинных людей, о чём открыто и честно было сказано партии и народу самим Сталиным. Ягоду и Ежова вместе с их подручными по приговору суда расстреляли. В отличие от своих преемников Сталин не признавал в таких вопросах прошлых заслуг, родственных или дружеских уз. Что там говорить — половина его родственников сидела в лагерях… Никаких поблажек близким к Сталину людям не делалось, наоборот, за допущенные нарушения спрашивали куда строже… Такой жёсткой требовательности к себе у других руководителей высшего звена не было. Не секрет, что среди сталинских соратников было немало деятелей мелкобуржуазной закваски. Например, Хрущёв начинал как троцкист, Маленков, Микоян и Берия по своим идейно-нравственным ориентирам тяготели к правой социал-демократии. Сталин, конечно же, прекрасно знал это и никогда не давал им решающего слова в политике. Учитывал он и то, что личные амбиции, интриганство, подсиживание и тому подобные противоречащие большевизму явления представляли серьёзную опасность. И не только со стороны так называемых «мелкобуржуазных попутчиков». Настоящие коммунисты тоже не лишены людских слабостей, которые на высоком посту могут обернуться самыми тяжёлыми для государства последствиями. Не случайно в те годы существовала особая спецслужба, следившая за высшими партийными и государственными руководителями. Работала она достаточно эффективно. Нарушения партийной дисциплины, попытки расправ с неугодными людьми пресекались беспощадно, на высокие посты и прошлые заслуги при этом не обращали никакого внимания. Фактор времени тоже не играл роли — преступления, даже большой давности, рано или поздно выявлялись. И всем это было хорошо известно. Не Сталин опасался своих ближайших соратников в последние месяцы своей жизни, как утверждается в разного рода «мемуарах». Это они, Хрущёв, Берия, Маленков и другие смертельно боялись Сталина, ибо знали, что за неблаговидные деяния даже в отдалённом прошлом с них рано или поздно спросят. Отсюда и попытки представить Сталина в последние дни своей жизни чуть ли не сумасшедшим. Тем более что Сталин, как я уже говорил, открыто готовил старой партийной гвардии молодую смену. Что, конечно же, воспринималось этой гвардией в штыки.

— Выходит, Сталин, принявший принципиальное решение об отстранении и аресте «выдающегося» и «талантливого», по вашим словам, Вознесенского, в его гибели ничуть не виноват, это все происки кого-то из кремлёвских царедворцев. Но началось-то именно с отстранения и ареста, здесь, простите, явная логическая неувязка…

— Талант и выдающиеся заслуги в прошлом — не охранная грамота против ошибок и преступлений. Меняется жизнь, меняются стоящие перед страной задачи, меняются люди. Политик обязан оперативно принимать решения с учётом обстановки, без оглядки на старый багаж. Вот об этом вы меня и должны были бы спросить, если хотите докопаться до истины: прав ли был Сталин, сначала выдвинувший Вознесенского на высокий пост, а затем санкционировавший его арест? А вас всё тянет в интеллигентский сентиментализм: какого-де человека «злодеи» погубили, как его, «талантливого» и «выдающегося», жалко…

— Согласен, это ключевой вопрос. Интересно, как бы Вы на него ответили… В «ленинградском деле», насколько мне известно, немало обвиняемых и обвинений в их адрес — от нанесённого государству ущерба от несанкционированной ярмарки в Ленинграде до утраты секретных документов и даже шпионажа в пользу Великобритании, что инкриминировалось одному из ленинградских партийных руководителей, Капустину.

— Не берусь судить о самом «ленинградском деле». Коснусь лишь двух основных обвинений против самого Вознесенского. Прежде всего, ему инкриминировали «обман государства», или, выражаясь современным языком, очковтирательство. Стремясь облегчить себе жизнь, Вознесенский умышленно занизил план промышленного производства с тем, чтобы позднее рапортовать руководству о его перевыполнении. Такие действия, да ещё со стороны человека, которого Сталин ставил в пример, вызвало у него крайнее возмущение. Госплан, не раз повторял он,— это генеральный штаб экономики, который должен быть абсолютно объективным и честным, иначе порядка в стране не навести. И второе. Было доказано, что Вознесенский всячески содействовал продвижению на высокие посты «своих» людей, в основном ленинградцев, в расчёт при этом брались не деловые качества, а принадлежность к так называемой «ленинградской группе». В этой связи говорилось также о попытке создать Компартию России. Отстранив Вознесенского и дав санкцию на его арест, Сталин приравнял очковтирательство и групповщину к тягчайшим преступлениям. Партийные и хозяйственные руководители страны получили суровое предупреждение, что попытки таким путём облегчить себе жизнь будут пресекаться самым беспощадным образом.

— Но пошёл ли этот урок впрок?

— Конечно. Склонность к очковтирательству и групповщине в руководящей среде была всегда — люди есть люди, хочется облегчить себе жизнь, подчас и в ущерб делу. На многих министров, включая и меня, это подействовало как холодный душ. Логика простая. «Раз уж Вознесенскому, любимцу Сталина, этого не простили, то о нас и говорить нечего». Неслучайно вплоть до конца 50-х случаи групповщины и очковтирательства в государственной, не говоря уже о партийной, сфере носили единичный характер. Всё изменилось, когда Хрущёв, руководствуясь личными амбициями, открыл этим опасным явлениям широкие шлюзы. Кумовство и показуха словно ржавчина стали разъедать механизм партийного и государственного руководства. Продвижение по служебной лестнице начало осуществляться не по политическим и деловым качествам, как это было при Ленине и Сталине, а по личной преданности и близости к очередному «вождю». А сам «вождь», следуя нехитрой логике: «поддержу своего человечка, а он поддержит меня», стал тащить наверх своих знакомых и близких, как правило, из родных мест. Настало время серости, бездарности и круговой поруки. Посмотрите на нынешнее партийное руководство¹: преобладают малограмотные, недалёкие люди. Даже тот, кто хорошо начинал в 40-х, сильно изменился в худшую сторону, ориентируясь по традиции на первых лиц. В правительстве один Косыгин, да ещё, пожалуй, Байбаков, ещё, как говорится, «тянут». Но и они, последние «могикане» сталинской эпохи, сдали многие позиции — работая с посредственными, малокомпетентными людьми, сам невольно поддаёшься их влиянию. Результат очевиден: эффективность партийного и государственного руководства покатилась вниз, люди утратили доверие к институтам власти, в обществе стали нарастать кризисные явления. Так что ответ на поставленный вопрос дало само время.

— Должен предупредить Вас, Иван Александрович, что эти ваши оценки не опубликует сегодня ни один печатный орган.

— А я в этом и не сомневаюсь. У нас ведь беседа по душам, не более того. Ваше интервью наверняка пошлют на отзыв в ЦК, а там публикацию сочтут политически «нецелесообразной». Да ещё врежут за «непонимание политической ситуации». Уж они-то там, борцы с «культом личности» на Старой площади, эту ситуацию хорошо понимают… Карлики всё примеряют на свой жалкий рост. Для них гигантские масштабы исторической личности — явная «аномалия» уже потому, что показывают собственную реальную величину.

— Отвлечемся от Вознесенского. Вы сказали, что Сталин проявлял понимание слабостей и недостатков людей, если они не вредили работе. Не могли бы Вы привести конкретный пример?

— Расскажу случай, который навсегда врезался в память. Я был в командировке, в Подмосковье. Выполнив всё, что наметил, решил вернуться домой пораньше. Хотел успеть на день рождения жены. В Министерство поэтому не стал заезжать, а отправился сразу домой. Стоило появиться у себя в кабинете, я бы долго оттуда не выбрался. Руководители министерств работали в те годы до глубокой ночи. Когда уезжал из подмосковного совхоза, не отказался от пары рюмок «на посошок». А приехав домой, сразу же уселся за праздничный стол и, естественно, присоединился к тостам и веселью. Расслабиться, как говорится, сам бог велел, ведь в Министерстве думали, что я в командировке. Где-то после полуночи раздался звонок правительственного телефона. Взяв трубку, услышал знакомый голос Поскрёбышева, дежурившего в сталинской приёмной.

— Иван Александрович, товарищ Сталин просит срочно прибыть к нему.

— Но я отпустил шофёра…

— Неважно, машина уже выехала, через пять минут будет у вас.

Хмель сразу же слетел, хотя выпил я довольно прилично. Голова работала нормально, а вот ноги слушались плохо. С большим трудом спустился вниз. Машина действительно уже ждала.

Когда вошёл в кабинет Сталина, едва не упал, качнулся, но всё же удержался на ногах. Сталин, бросив на меня неприязненный, колючий взгляд, с ходу стал задавать вопросы. Касались они работы моего Министерства, но производили какое-то странное впечатление. Как будто он решил проверить мои знания, проэкзаменовать. Отвечал я быстро, чётко, без запинок. Пару раз даже поправил Сталина, которому дали неверные сведения о финансовом состоянии совхозов.

Наконец Сталин остановился. Кожей почувствовал, что его отношение ко мне круто изменилось.

— Что ж, ситуацией в Министерстве вы владеете,— сказал он.— Голова у Вас работает неплохо, не то что ноги…

Повернувшись к столу, он что-то достал, а затем протянул мне большую коробку конфет.

— Поздравьте от моего имени вашу супругу. У неё ведь сегодня день рождения.

Затем подошёл ко мне ещё ближе. В пронзительных, отдающих желтизной глазах мелькнули лукавые искорки.

— А пить и гулять наркомам надо всё-таки меньше.

Уже дома, когда огромное внутреннее напряжение спало, понял, что сталинскую проверку на устойчивость к жизненным соблазнам прошёл. А через некоторое время выяснил и её причины. Сталин, получив несколько сигналов об «аморальном поведении Бенедиктова», решил разобраться в них сам. Только до сих пор не могу понять, как он узнал о моём возвращении из командировки. Никто в Министерстве об этом действительно не подозревал. На следующий день я удостоверился в этом лично.

— Вы обладаете огромным опытом государственной, хозяйственной, дипломатической работы. На ваших глазах менялось партийное и государственное руководство, страна вступала в новые этапы. Что Вы, Иван Александрович, с позиций прожитого считаете главным условием успешного развития нашего государства?

— Наличие грамотного и компетентного руководства. Какие руководители в стране, так и дела будут идти. Знаете, почему в 30-е и 40-е годы мы даже не шли, мы неслись на полных парах вперёд? За какие-то четыре года полностью восстановили разрушенное войной хозяйство, вышли на передовые рубежи научно-технического прогресса. Потому что в те годы существовала общегосударственная система нахождения, воспитания и продвижения талантливых людей. Сталин твёрдо придерживался своего краеугольного принципа «всё решают кадры» и не боялся выдвигать на высокие партийные и государственные посты талантливых людей, на деле доказавших свою способность изменять ситуацию к лучшему. Причём выдвигал не в единичном, а в массовом масштабе. Именно в этом Сталин был на два порядка выше других. К сожалению, после него у государственного руля оказались люди, которых к нему и на пушечный выстрел нельзя было подпускать. Нынешнее партийное и государственное руководство утратило перспективу развития страны, погрязло в текущей хозяйственной мелочёвке и только делает вид, что чем-то руководит. На самом деле им руководят те самые стихийно действующие процессы, нарастание которых может разрушить основы социалистического строя и нашего государства. Отсутствие настоящих лидеров — подлинная трагедия нашего общества.

— Я уже предвижу контраргументы ваших противников. Страны Запада, скажут они, весьма неплохо живут без лидеров и вождей, да и о далёкой перспективе там не очень-то думают…

— Не надо Советский Союз равнять с Западом. У нас другой строй, другие люди, другое сознание и отношение к жизни. Почитайте российскую историю, Ключевского, например. В России от первого лица всегда зависело и будет зависеть очень многое. Так уж мы устроены, такой уж у нас, как скажут учёные грамотеи, «генетический код». Тем более при социализме, который, убеждён, в наибольшей степени отвечает особенностям нашей страны. В условиях планомерного и управляемого развития роль субъективного фактора неизмеримо возрастает, здесь кадры, в первую очередь, руководящие кадры, действительно решают всё. Но в этом присутствует и негативный момент. Если компетентное руководство резко ускоряет развитие страны, то некомпетентное в такой же степени резко тормозит и даже поворачивает его вспять. Сталин доказал первое, Хрущёв второе. Всё зависит от того, кто придёт на смену нынешнему, промежуточному по своей сути руководству. Если Сталин со своей командой — пойдём вперёд такими шагами, что лет через десять-пятнадцать все останутся позади, включая и хвалёную Америку. Ну а если руководители мелкобуржуазной закваски типа Хрущёва, плохо будет. Второго Хрущёва страна просто не выдержит. И не потому, что строй плох или государство слабое. Никудышный капитан, повторяю, способен разбить о скалы самое современное судно. Достаточно выпустить руль из рук.

БЕНЕДИКТОВ Иван Александрович (23.3.1902, село Новая Вичуга Кинешимского уезда Костромской губернии — 28.7.1983), государственный деятель. Сын почтальона. Образование получил в Московской сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева (1927). Работал чернорабочим. С 1927 агроном в Наркомате земледелия и Колхозцентре Узбекистана. В 1930 вступил в ВКП(б). В 1930—31 служил в РККА, политрук. С 1931 зам. директора, директор Московского областного треста овощеводческих совхозов. Сделал быструю карьеру в условиях массовых арестов партийных и хозяйственных кадров. В авг. 1937 — апр. 1938 нарком зерновых и животноводческих колхозов РСФСР и в марте-апр. 1938 одновременно зам. пред. СНК РСФСР. С апр. 1937 1-й зам. наркома, с 15.11.1938 нарком земледелия СССР. С 1939 член ЦК ВКП(б), на ⅩⅧ партконференции его перевели в кандидаты в члены ЦК. 11.12.1943 И. В. Сталин посчитал, что работа Б. недостаточно успешна, и перевёл его на должность 1-го заместителя наркома. 19.3.1946 вновь возглавил Министерство земледелия СССР, которое 4.2.1947 путём ряда укрупнений выросло в Министерство сельского хозяйства СССР. В 1946—50 и 1954—62 депутат Верховного Совета СССР. В 1952—71 член ЦК КПСС. После смерти Сталина «выпал из обоймы», 15.3.1953 потерял свой пост и был назначен послом в Индию. 1.9.1953 Б. вновь вернули в правительство министром сельского хозяйства и заготовок, а с 25.11.1953 — министром сельского хозяйства СССР. С 2.3.1955 министр совхозов СССР, одновременно в дек. 1956 — мае 1957 зам. пред. Государственной экономической комиссии Совета министров СССР. 30.5.1957 министерство Б. вошло в состав Министерства сельского хозяйства, а сам он сделан министром и зам. пред. Совета министров РСФСР. В 1959 Б. вновь был отправлен послом в Индию, а в 1967 в Югославию. В 1970 вернулся в Москву, где стал послом по чрезвычайным поручениям. В 1971 вышел на пенсию.

1. Интервью взято в конце 70-х годов.— В. Д.↩