24 февраля 2022 года коммунистическое движение Германии, Европы и России внезапно разбил паралич.

На самом деле ничего неожиданного в этом нет: диалектически перешла в новое качество масса тех аспектов, о которых следовало договориться уже много лет назад. Военная операция, которую Россия начала на Украине, поставила нас всех перед вопросом: на чьей мы стороне? Как мы оцениваем эту ситуацию? Что мы должны сказать трудящимся?

Все эти вопросы следовало решить раньше. Мир давно уже полыхает, война идёт повсюду, ничего нового. Речь идёт не об оценке какой-то одной страны, и далеко не только об одной России. Сама общая теория империализма в последние годы зашла в тупик. Ясное и однозначное понимание империализма куда-то делось.

Правда, это касается не всех коммунистов. Например, у Коммунистической партии Греции (КПГ) никаких проблем не возникло, поскольку она уже давно разработала новую теорию империализма, и, похоже, для КПГ это — надёжный инструмент, позволяющий правильно оценить любые мировые события. Благодаря большому авторитету КПГ на международном уровне многие партии и отдельные коммунисты попали под влияние упомянутой теории, она им даже кажется единственно возможным «продолжением ленинской теории империализма на новом уровне».

Вкратце: согласно развиваемой КПГ теории «империалистической пирамиды», империализм — это стадия капитализма, которой каждая страна достигает в отдельности, когда внутри неё появились монополии и возник экспорт капитала. Фактически это означает, что каждая или почти каждая современная капиталистическая страна одновременно является империалистической. Поскольку экономические потенциалы стран не равны, образуется общая «пирамида»: государства на вершине пирамиды господствуют над другими, в основании пирамиды находятся самые бедные страны (тем не менее, также империалистические).

Василис Опсимоу (член ЦК КПГ) в своей статье «Ленинская теория империализма и её искажения» жёстко критикует многих «оппортунистов», которые сомневаются в данной теории. К примеру, он пишет:

«Для всех этих потуг характерны постоянные отговорки и напускание мути, типичный признак оппортунизма, который Ленин критиковал в своё время. Они не только отказываются учить уроки истории, но и уходят от основ революционной диалектики, конкретного анализа конкретных обстоятельств, и возвращаются к окаменевшим формам „современной“ меньшевистской реформистской стратегии»¹.

В принципе, эта цитата приведена лишь с одной целью: показать, в каком тоне КПГ в принципе ведёт дискуссию, и как оценивает коммунистов, которые осмеливаются сомневаться в теории КПГ.

Товарищ Опсимоу пишет об «оппортунистической болтовне, которая якобы признаёт империализм как новую стадию капитализма, но различает в „системе“ империализма „империалистические“ и неимпериалистические страны» (выделение моё — Я. З.). Кроме того, он жёстко критикует практические следствия такой позиции: возможность национального освобождения и сотрудничества с национально ориентированной буржуазией в угнетённых странах.

В дальнейшем мы снова будем обращаться к статье тов. Опсимоу. Сейчас же мы посмотрим, кто эти «оппортунисты», которые осмеливаются делить страны на империалистические и неимпериалистические.

Хронологически первым таким «оппортунистом» является… В. И. Ленин. Тов. Опсимоу и сам замечает, что в своём знаменитом труде по империализму Ленин выделяет колонии и различные виды зависимости (на примерах Аргентины и Португалии)². Но ведь сегодня-то всё иначе! Однако мы можем посмотреть и другие работы нашего классика. Например, в речи на Ⅱ Конгрессе Коминтерна Ленин уточняет:

«Во-первых, что является самой важной, основной идеей наших тезисов? Различие между угнетёнными и угнетающими нациями. Мы подчёркиваем это различие — в противоположность Ⅱ Интернационалу и буржуазной демократии. Для пролетариата и Коммунистического Интернационала особенно важно в эпоху империализма констатировать конкретные экономические факты и при решении всех колониальных и национальных вопросов исходить не из абстрактных положений, а из явлений конкретной действительности.

Характерная черта империализма состоит в том, что весь мир, как это мы видим, разделяется в настоящее время на большое число угнетённых наций и ничтожное число наций угнетающих, располагающих колоссальными богатствами и могучей военной силой»³

Невозможно яснее выразить мысль, что именно различение между меньшинством империалистических государств и большинством угнетённых наций (к которым относятся не только колонии, но и зависимые государства) — это большевистское отношение к вопросу.

В той же речи Ленин говорит и о союзах с буржуазией зависимых стран:

«…Мы, как коммунисты, лишь в тех случаях должны и будем поддерживать буржуазные освободительные движения в колониальных странах, когда эти движения действительно революционны, когда представители их не будут препятствовать нам воспитывать и организовывать в революционном духе крестьянство и широкие массы эксплуатируемых. Если же нет налицо и этих условий, то коммунисты должны в этих странах бороться против реформистской буржуазии»⁴.

То есть, по Ленину, союзы с буржуазией отнюдь не исключены, хотя и предполагают всегда конкретную оценку того, выгоден или вреден такой союз для рабочего класса.

В дальнейшем позиция коммунистов не изменилась. В ⅩⅩ веке эта позиция в принципе вообще не подвергалась какому-либо пересмотру — разве что буржуазной наукой, которая, разумеется, не желала принимать подобную точку зрения. Сталин в этом смысле также был учеником Ленина и поддерживал движения национального освобождения. Для него разделение стран на империалистические и зависимые было само собой разумеющимся. Это проявлялось не только в речах и работах, но и в практической политике. Например, он до 1927 года рекомендовал коммунистам работать совместно с буржуазным Гоминьданом, и даже после предательства со стороны национальной буржуазии и жестокой расправы с коммунистами СССР вначале порвал с Гоминьданом, но в 1937 году снова восстановил с ним отношения и поддерживал как КПК, так и Гоминьдан. Можно найти много высказываний Сталина по поводу буржуазного национального движения в Китае. Например, вот что он говорит по поводу возможности в будущем революционного правительства Китая:

«У будущей революционной власти в Китае будет то преимущество перед правительством, что она будет властью антиимпериалистической.

Дело не только в буржуазно-демократическом характере кантонской власти, являющейся зачатком будущей всекитайской революционной власти, но дело, прежде всего, в том, что эта власть является и не может не являться властью антиимпериалистической, что каждое продвижение этой власти вперёд означает удар по мировому империализму,— стало быть, удар в пользу мирового революционного движения»⁵.

Ищем дальше «оппортунистов», которые, согласно тов. Опсимоу (КПГ), не все капиталистические страны считают империалистическими.

Дальнейшие «оппортунисты» — это, например, ведущие лидеры Кореи и Кубы, которые, несмотря на это, умудрились возглавить социалистические революции. Ким Чен Ир говорил о неоколониализме в отношении стран, которые только что освободились от колониального гнёта. Например, вот что он писал в 1960 году о Республике Корея (Южной Корее):

«В связи со старой колониальной политикой японского колониализма лицо Кореи было лицом зависимой колонии, но сегодняшняя Южная Корея, жертва неоколониальной политики США,— это колония под маской „независимого государства“»⁶.

Согласно Ким Чен Иру, колонии были преобразованы в зависимые государства, и колониальное ограбление продолжается в скрытой форме: империалисты экспортируют капитал и задерживают развитие национальной экономики. Что может быть интересно в отношении Украины, они «превращают их в свои военные базы»⁷.

Но КНДР в любом случае, с точки зрения КПГ, является «ревизионистской». Может быть, коммунисты Кубы придерживались другого мнения?

Вот что писал Че Гевара:

«…Мы должны помнить, что империализм, последняя стадия капитализма — это мировая система, и для победы над ней необходима конфронтация мирового масштаба. Стратегическая цель нашей борьбы — уничтожение империализма. Участие наших народов, народов отсталых и эксплуатируемых стран, должно неизбежно вылиться в разрушение баз снабжения империализма, в пресечение его контроля над нашими угнетёнными странами: странами, откуда империализм сегодня черпает свои капиталы, черпает дешёвое сырьё и дешёвых специалистов, где есть дешёвая рабочая сила и куда направляются новые капиталы как орудие господства, направляются оружие и прочие средства, призванные содействовать сохранению нашей тотальной зависимости»⁸.

Список подобных высказываний можно продолжать бесконечно.

Кроме того, необходимо заметить, что успешные или почти удавшиеся революции ⅩⅩ столетия в большинстве своём, в отличие от русской революции (где тоже были свои особенности, о которых мы здесь не будем упоминать), в основном руководствовались именно идеей национального освобождения. Группа Фиделя Кастро и его революционная армия не были марксистскими, состояли по преимуществу из крестьян (рабочий класс Кубы был ещё небольшим и слабо развитым), там были лишь отдельные коммунисты (например, Че), и лишь после победы революции под влиянием СССР Куба стала социалистической (что, конечно, способствовало её дальнейшим успехам). В Китае, Вьетнаме и Корее мотивы национального освобождения были сильнее выражены в народных массах, чем деятельность пролетариата по построению социализма. Тем не менее, компартии этих стран смогли возглавить национальное движение. Можно по-разному оценивать эти явления, но вот отрицать их нельзя. И подобных фактов в мире, разумеется, гораздо больше, чем можно здесь привести.

Таким образом, в ⅩⅩ веке в коммунистическом движении не встречалось даже сомнений в том факте, что существуют империалистические страны («горстка стран», по Ленину), и что они именно потому являются империалистическими, что другие страны становятся их жертвами. Именно такая точка зрения была принята в СССР и ГДР.

Эта позиция в отношении неоколониального угнетения была само собой разумеющейся на протяжении всего ⅩⅩ века. И в коммунистическом движении ФРГ мы не встречаем каких-то других представлений. Так, Михаэль Оперскальски описывает ситуацию в ⅩⅩⅠ столетии, как гегемонию США и вновь возникшей империалистической силы — Европы, возглавляемой ФРГ⁹, эти силы стремятся обеспечить себе дешёвые ресурсы других стран. Позже Оперскальски упоминал также и другие империалистические центры, к которым он относил Японию и Россию. Кроме того, речь шла об антиимпериализме. Антиимпериалистическая борьба рассматривалась в коммунистическом движении как его важнейшая составная часть. Автор данной статьи ранее была членом не существующей сегодня Коммунистической Инициативы, где М. Оперскальски и Ф. Флегель входили в состав руководства. В то время, в 2008—2015 гг. мы поддерживали Сирию как антиимпериалистическое государство, и критиковали «равноудалённость», когда некоторые коммунисты, например, во время «зелёной революции» в Иране в 2009 году, считали необходимой смену режима. Мы понимали, что Иран, безусловно, является правоконсервативным и антикоммунистическим государством, но на тот момент Иран занимал антиимпериалистическую позицию. Во время греческого кризиса мы критиковали действия ФРГ против народа Греции и боролись против информационной подачи в СМИ этих действий как «помощи ленивым грекам». Для нас, коммунистов ФРГ, это была очевидная атака империализма ФРГ против Греции.

Теперь выясняется, что коммунисты Греции в принципе отвергают понятие антиимпериализма и считают империалистическими все страны с капиталистической экономикой, полагая, что они отличаются друг от друга количественно, по своему хозяйственному потенциалу, но не качественно. Поскольку КПГ на международном уровне пользуется большим авторитетом, её теорию разделяют и другие партии (например, также очень сильная Компартия Турции). Часть коммунистов ФРГ также попала под это влияние и отвергает теперь антиимпериалистическую борьбу, если только эта борьба не является прямо социалистической и пролетарской. В различных дискуссиях автор этой статьи даже слышала, что Венесуэла и Никарагуа — также империалистические страны, ведь там господствует капиталистическая экономика. И это были высказывания очень опытных и ведущих членов коммунистических организаций.

В связи со всем вышесказанным, можно резюмировать, что точка зрения, предложенная КПГ, является совершенно новой, и её нельзя назвать развитием ленинской теории империализма на новом уровне. Более того, чтобы принять «теорию пирамиды», необходимо будет отказаться от революционного опыта Кубы, Кореи, Китая, Вьетнама и Советского Союза.

Отсюда следует, что противоречие в коммунистическом движении вызвано вовсе не различными оценками какой-то одной страны или одной войны — оно гораздо глубже и серьёзнее.

И именно это противоречие вначале должно быть разъяснено. Лишь потом можно говорить о России, Украине или любой другой стране.

Марксистская теория претендует на то, чтобы быть наукой. Это безусловно так, марксизм является наукой, но из этого не следует, что всё, что пишут те или иные марксисты, соответствует критериям научности.

В отличие от постмодернистского подхода, предполагающего, что истины нет, а есть лишь различные мнения, марксизм действительно исходит из наличия объективной истины, не зависящей от наших точек зрения. В связи с этим, некоторые товарищи критикуют само наличие «различных точек зрения» (сами они претендуют на то, что знают истину, а у всех остальных признают лишь «точки зрения»).

Однако и эта крайность не является научной. В ещё не устоявшихся областях науки, в области поиска истины, должны существовать именно разные точки зрения. Так, Роберт Кох считал, что причина туберкулёза — открытая им бацилла, а Рудольф Вирхов видел причину в социальных условиях. Дальнейшее развитие науки показало, что правы были оба — но на тот момент это разногласие вызывало жесточайшие споры между учёными.

Да, существует объективная абсолютная истина; проблема, однако, в том, что мы, люди, можем приближаться к ней только с помощью относительных истин, которые содержат части абсолютной. Наука — лишь попытка установить эту истину (см. «Диалектику природы» Энгельса¹⁰). Поэтому необходимы различные мнения, а истина постигается лишь в процессе научной дискуссии, наблюдения и эксперимента. Это верно и для марксизма. Поэтому я бы не стала, не проведя даже дискуссии, огульно называть своих оппонентов «ревизионистами» и «оппортунистами». Для начала нужно хотя бы выяснить их точку зрения.

Научный и политический авторитет — разные категории. Политические достижения означают в марксизме примерно то же, что удачный эксперимент в естественных науках. Мы считаем Сталина классиком, а Мао, Ким Ир Сена и Ким Чен Ира — выдающимися теоретиками именно потому, что они достигли несомненных успехов на политическом поприще.

Однако если говорить о науке, то необходимо учитывать и теоретические идеи тех, кто не достиг успехов в политике. Более того, даже разработки буржуазных учёных должны быть изучены и применены (например, если говорить об экономике). Основатели марксизма поступали именно так: Маркс использовал идеи Адама Смита, даже более того, основывал на них свою теорию; книга Энгельса «Происхождение семьи, частой собственности и государства» написана на основе исследований Льюиса Моргана — учёного, безусловно, буржуазного. Ленин для своей книги об империализме использовал множество буржуазных источников и, например, работу реального оппортуниста Гильфердинга.

Но сегодня некоторые убеждены, что принимать во внимание следует исключительно мнение членов «правильных» коммунистических партий (не троцкистских, не маоистских и не ревизионистских), все же остальные люди, даже если они обладают компетенцией в какой-то области знаний, ничего нового марксисту сообщить не могут. Надо ли говорить, что эта позиция не имеет ничего общего с научностью.

Марксизм — это очень сложная наука, и, в сущности, марксисту следовало бы для начала закончить вузовские курсы политологии и экономики. Кроме того, хорошо бы иметь дипломы по истории, философии, социальной психологии, социологии и так далее.

Естественно, это неосуществимо. Да и не нужно: в современном мире любая наука комплексна. Достаточно было бы иметь представление об основах упомянутых выше наук, и к тому же хорошо знать марксистские тексты и историю рабочего и освободительного движения. Кроме этого, надо иметь представление об основах научной работы. К сожалению, очень часто это не так.

Численные данные в работах современных марксистов зачастую берутся из непонятных и сомнительных источников. Но ещё хуже: часто пишущий просто не понимает значения этих цифр. Например, приводятся цифры оттока капитала из России, и они выдаются за «экспорт капитала». 

Нужно понимание методов работы. Например, в попытке доказать, что та или иная страна — империалистическая, используется простой метод: берутся пять признаков империализма из книги Ленина и «прикладываются» к данной стране. Как пример можно привести работу Серви и Викарио «Необходимость ясности в отношении экономической структуры России»¹¹, но это встречается и во многих других работах. Поскольку два признака (завершение территориального раздела мира, появление международных концернов) явно относятся ко всей системе, то используются только три признака. Но ведь Ленин¹² никогда не приводил их как «диагностические», не говорил о них в приложении к отдельной стране. Почему считается, что с помощью этого метода можно отличить империалистические страны от «ещё не империалистических»? Ответа нет. Мне представляется, что этот метод не релевантен, так как он, во-первых, рассматривает отдельную страну без связи с остальным миром; во-вторых, предполагает, что империализм — это стадия развития каждой отдельной страны. Однако реальность не такова, что каждая страна сначала является феодальной, затем капиталистической, а потом империалистической. Империализм — единая мировая система, включающая различные звенья — центр, полупериферию, периферию.

Действительно, каждая страна принадлежит к империалистическому миропорядку, но в этом миропорядке все страны играют разные роли, и не каждая является международным эксплуататором (хотя внутри каждой страны, разумеется, существует собственное классовое деление и эксплуатация). Методику, по которой «пять признаков» служат неким диагностическим критерием, следовало бы обосновать — но вместо обоснования обычно раздаются обвинения в «отходе от Ленина».

Если говорить именно об экономике, то это наиболее сложная часть: экономика нашего времени очень сложна, изучить её самостоятельно, будучи самоучкой, почти невозможно. Но без экономики невозможен анализ базиса — а это главное в марксистском анализе.

Я вижу выход в специализации. Уже сейчас есть марксистские экономисты, марксистские историки или философы. То есть люди, профессионально владеющие одной из упомянутых дисциплин, и одновременно являющиеся марксистами.

В этой статье я буду часто обращаться как раз к работам такой школы марксистских экономистов — без того, чтобы слепо перенимать их политические убеждения и оценки.

Теоретики КПГ, разумеется, знают о существовании подобных экономических направлений. Так, товарищ Опсимоу также пишет о «теориях зависимости», которые он, однако, не разбирает подробно, но просто в целом отвергает. Однако, как мы разобрали в первой части, весь ⅩⅩ век в политике господствовало понятие неоколониальной зависимости. Появилось множество теорий, которые различным образом объясняли экономические механизмы неоколониального угнетения. Это теории мир-системного анализа (И. Валлерстайн, Ф. Бродель, Самир Амин) или же теории зависимости (П. Баран, А. Г. Франк). Во многих аспектах детали этих теорий отличаются. Их в целом нельзя некритически принимать как «идеологическую основу». Но эти исследования абсолютно необходимы для понимания империализма с экономической точки зрения.

Если выделить их общие черты, мир здесь рассматривается как «система», состоящая из центра и периферии. Между центром и периферией происходит неэквивалентный обмен. Потоки капитала направлены преимущественно из периферии к центру. Это обеспечивает всё растущее богатство центра и невозможность для периферии собственного развития с помощью одного только экономического роста, без борьбы за политическую независимость. Империалистический центр искусственно ограничивает этот экономический рост периферии.

Центральные страны инвестируют в экономику стран периферии, чтобы получить там как можно большую прибыль. Но также международное разделение труда само по себе — важнейший фактор неэквивалентного обмена.

Так, Р. Дзарасов пишет¹³:

«Трудозатратные производства с низкой капиталовооружённостью (низким органическим строением капитала) характерны для периферии мирового капитализма, тогда как капиталоёмкие производства с высокой капиталовооружённостью труда (высоким органическим строением капитала) характерны для центра. Это находит своё выражение в структуре цен, которые выше трудовой стоимости для продукции развитых стран и ниже трудовой стоимости для продукции стран неразвитых. Это означает, что экономики мировой периферии вынуждены безвозмездно передавать значительную часть созданной их рабочими трудовой стоимости экономикам центра. В этом заключается сущность неэквивалентного обмена и эксплуатации периферии мирового капитализма его центром».

Благодаря описанному Дзарасовым неэквивалентному обмену становится возможным развитие в центральных странах «рабочей аристократии», которая с помощью легальной экономической борьбы может добиться несколько лучших условий для себя, но за счёт богатства, создаваемого рабочими глобальной периферии. Борьба же рабочих периферии подавляется, преимущественно путём жестоких репрессий. Эти рабочие находятся под двойным гнётом: с одной стороны, это угнетение собственной буржуазией, с другой — через посредство этой же «своей» (так называемой компрадорской) буржуазии также и угнетение иностранным капиталом.

Я надеюсь, что здесь не нужно объяснять понятие «неоколониализм» и его историю. Если есть такая необходимость, об этом следует писать отдельно. Существуют работы, прицельно посвящённые угнетению и разграблению стран Африки или Латинской Америки. Здесь я пропускаю данную тему в надежде, что, по крайней мере, самые крупные из этих явлений более или менее известны всем.

Мы переходим к вопросу, который, возможно, является самым важным, особенно в связи с современными событиями. Этот вопрос тов. Опсимоу сформулировал так:

«Сегодня те, кто настаивает на делении стран на империалистические и зависимые, не могут назвать строго научные критерии для отнесения страны к тому или иному лагерю»¹⁴.

В действительности такие строго научные критерии существуют, и сейчас мы о них поговорим.

В дальнейшем я буду опираться на работы русской марксистско-экономической школы, точнее сказать, на работы Р. Дзарасова и О. Комолова. Последний является кандидатом экономических наук и старшим научным сотрудником Академии Плеханова; кроме того, он — политический активист, связанный с организацией «Рот Фронт»¹⁵. Кстати говоря, мнение Комолова по поводу специальной военной операции на Украине не совпадает с мнением автора данной статьи, то есть Комолов не заинтересован в том, чтобы доказать необходимость СВО. Речь идёт о его научных и научно-популярных работах. Работы Комолова будут рассмотрены преимущественно в последней части статьи.

Р. С. Дзарасов указывает на четыре элемента, лежащих в основе неэквивалентного обмена:

1. структура цен — цены на продукцию стран центра растут быстрее, чем на товары периферийных экономик;
2. технологические различия — производства с высокой добавленной стоимостью располагаются в странах центра, низкопроизводительные — на периферии;
3. валютные отношения — курсы национальных валют отсталых стран искусственно занижаются, что способствует перетоку ресурсов за счёт активизации экспорта;
4. финансовые потоки — доходы периферии инвестируются в экономики развитых стран.

Согласно этим критериям как раз и можно достаточно точно определить, относится ли страна к империалистическому центру или периферии. Есть страны с сильными и слабыми валютами, и стоимость валюты прямо связана с положением страны в мир-системе.

Несложно также определить структуру народного хозяйства. Страны периферии поставляют сырьё, продукты сельского хозяйства, то есть продукцию с низкой добавленной стоимостью (это может быть, например, металлопрокат, но также изделия из тканей и предметы быта). В отличие от этого, продукция центра стоит дорого, она комплексная, и впитывает в себя стоимость дешёвой работы всех предыдущих участников производства, таким образом возникает высокая стоимость такой продукции. К примеру, программист калифорнийской Кремниевой долины работает на компьютере, произведённом в Азии, из сырья, которое поставили страны Африки. Программное обеспечение, создаваемое конечным работником, обладает высокой стоимостью, так как впитывает в себя стоимости всех использованных составляющих. Эти составляющие притом создаются с помощью дешёвого труда с низким органическим строением капитала (много физического труда, низкий уровень автоматизации).

Подобное разделение труда между разными странами вовсе не является «естественным», оно поддерживается с помощью политических средств (например, прямое политическое давление, «цветные революции», путчи, войны, интервенции).

Однако наиболее удобным критерием различения является направление потоков капитала. Прибыль течёт преимущественно с периферии к центру. Это осуществляется через различные механизмы: например, регулярные выплаты процентов по государственным долгам, которые бедные страны не могут не осуществлять. Или бегство капиталов: компрадорская буржуазия вывозит капиталы из страны и размещает их в «надёжных» центральных банках или оффшорах. Ещё одна возможность — прямая эксплуатация дешёвой рабочей силы в периферийной стране, будь то с помощью иностранного участия в предприятии или просто размещения в этой стране филиалов иностранных компаний. Это лишь некоторые из очень распространённых механизмов, обеспечивающих непрерывный ток капитала из периферии к центру. Специально для тру-марксистов: это никак не противоречит «экспорту капитала» по определению Ленина, ведь капитал для того и экспортируется, чтобы получать и вывозить прибыль большую, чем вложенный капитал, и эта прибыль течёт в обратном направлении.

Это было короткое разъяснение по экономической основе современного империализма. Заметим, что сами теории мир-системного анализа и зависимости — различны и нередко запутанны. Там многое заслуживает серьёзной критики. И тем не менее, это единственное экономическое направление, которое адекватно описывает империалистические отношения.

В сравнении с этим теория «империалистической пирамиды» вообще не является экономической: это лишь политическая теория. На данный момент в марксизме нет другого экономического инструмента, который описывал бы ситуацию в современном мире. И, как показано выше, данный инструмент никоим образом не противоречит классическим работам Маркса и Ленина, а, наоборот, подтверждает их на современном уровне.

Теперь рассмотрим современную мир-систему с политической точки зрения.

Гениальность Ленина состоит в том, что несмотря на господствующую в 1916 году колониальную систему, он предсказал в своей книге «Империализм, как высшая стадия капитализма» все возможные в дальнейшем ситуации зависимости. Собственно, это не было пророчеством: он просто скрупулезно описал существовавшие уже тогда формы зависимости, помимо чисто колониальной.

Во-первых, это неоколониальная зависимость, которую Ленин продемонстрировал на примере Аргентины.

«Типичны для этой эпохи не только две основные группы стран: владеющие колониями и колонии, но и разнообразные формы зависимых стран, политически, формально самостоятельных, на деле же опутанных сетями финансовой и дипломатической зависимости. Одну из форм — полуколонии — мы уже указали раньше. Образцом другой является, например, Аргентина. „Южная Америка, а особенно Аргентина,— пишет Шульце-Геверниц в своём сочинении о британском империализме,— находится в такой финансовой зависимости от Лондона, что её следует назвать почти что английской торговой колонией“. Капиталы, помещённые Англией в Аргентине, Шильдер определял, по сообщениям австро-венгерского консула в Буэнос-Айресе за 1909 г., в 8¾ миллиарда франков. Нетрудно себе представить, какие крепкие связи получает в силу этого финансовый капитал — и его верный „друг“, дипломатия — Англии с буржуазией Аргентины, с руководящими кругами всей её экономической и политической жизни»¹⁶.

После освобождения абсолютное большинство бывших колоний попали в описанную Лениным неоколониальную зависимость, экономические механизмы которой уже описывались выше.

С другой стороны, Ленин описывает ещё одну ситуацию:

«Несколько иную форму финансовой и дипломатической зависимости, при политической независимости, показывает нам пример Португалии. Португалия — самостоятельное, суверенное государство, но фактически в течение более 200 лет, со времени войны за испанское наследство (1701—1714), она находится под протекторатом Англии. Англия защищала её и её колониальные владения ради укрепления своей позиции в борьбе с своими противниками, Испанией, Францией. Англия получала в обмен торговые выгоды, лучшие условия для вывоза товаров и особенно для вывоза капитала в Португалию и её колонии, возможность пользоваться гаванями и островами Португалии, её кабелями и пр. и т. д. Такого рода отношения между отдельными крупными и мелкими государствами были всегда, но в эпоху капиталистического империализма они становятся всеобщей системой, входят, как часть, в сумму отношений „раздела мира“, превращаются в звенья операций всемирного финансового капитала».

Эти две формы зависимости, которые Ленин в то время описывал как редкие исключения, сегодня являются на Земле основными. Большая часть стран либо зависимы по той же схеме, что Аргентина в примере Ленина, либо являются своего рода «протекторатами», как Португалия в то время.

Давайте рассмотрим эту современную систему более пристально. Марксистский экономист Самир Амин пишет:

«Вторая Мировая война завершилась важной трансформацией в формах империализма, заменившей множество империализмов, находящихся в состоянии постоянного конфликта, коллективным империализмом. Этот коллективный империализм представляет собой ансамбль центров мировой капиталистической системы, или, проще, триады: Соединённых Штатов и их внешней канадской провинции, Западной и Центральной Европы, и Японии. Эта новая форма империалистической экспансии прошла через различные фазы своего развития, но беспрерывно существовала с 1945 г.

Сразу после Второй Мировой войны, американское превосходство было не только принято, но и поддержано буржуазией Европы и Японии. Почему?

Моё объяснение связано с подъёмом национально-освободительных движений в Азии и Африке в течение двух десятилетий, последовавших за конференцией в Бандунге в 1955 г., приведшей к возникновению движения неприсоединения, и поддержкой, которую они получили от Советского Союза и Китая. Империализм был вынужден не только принять мирное сосуществование с огромной территорией, ушедшей из-под его контроля (социалистическим миром), но и договариваться об условиях участия азиатских и африканских стран в империалистической мировой системе. Единение триады под американским превосходством оказалось полезным для управления отношениями Севера и Юга в эту эпоху. Поэтому неприсоединившиеся государства оказались в состоянии конфронтации с практически неделимым западным блоком»¹⁷.

В этом смысле межимпериалистические противоречия отошли на второй план: после второй мировой войны империализм начал опасаться за своё существование в принципе. Другие авторы (например, Ким Чен Ир¹⁸) объясняют развитие сплочённого империалистического блока мощным развитием США, которые получили заметные преимущества в то время, как другие участники второй мировой войны понесли потери.

Конечно, нельзя говорить о «зависимости» ФРГ: эта страна является частью империалистического центра, действует самостоятельно в определённых рамках и эксплуатирует собственные «неоколонии». И тем не менее, сегодняшняя ситуация разительно отличается от ситуации 1914 года, и если кто-то скажет, что прямо сегодня, в ближайшее время возможна непосредственная война, например, между Германией и Францией или же США и Японией, это было бы крайне далеко от реальной действительности. Эти государства на данный момент прекратили борьбу между собой и составили так называемый блок «коллективного империализма». Это понятие кажется мне более удачным, чем часто употребляемое выражение «коллективный Запад», так как последнее содержит неявную отсылку к цивилизационной теории.

С другой стороны, это также не является подтверждением теории Каутского, как могут подумать критики. Согласно Каутскому, национальные государства должны потерять значение; сейчас мы наблюдаем противоположность этому. В ГДР и СССР считалось, что союз империалистов — временный феномен, обусловленный наличием общего врага — мировой социалистической системы и национально-освободительных движений. В сегодняшней ситуации 2022 года, и учитывая тот очевидный факт, что, несмотря на отсутствие глобального мировоззренческого врага, НАТО не только не была распущена, но наоборот, расширилась, можно смело утверждать, что, несмотря на внутренние противоречия (временный выход Франции из военной организации НАТО, несогласие по поводу войны в Ираке между США и Францией — ФРГ, «Брексит», споры по поводу санкций в отношении Китая), этот империалистический союз сохраняется и дальше. Союз использует свою концентрированную мощь для того, чтобы с самого начала не допускать даже малейшего подъёма потенциальных конкурентов, таких, как капиталистическая Россия или Китай.

Самир Амин пишет далее:

«Правящий класс Соединённых Штатов открыто провозглашает, что он не допустит восстановления никакой экономической и военной силы, способной поставить под вопрос его монополию на планетарное господство, и из-за этого дал себе право на ведение превентивных войн. Целью могут выступить три принципиальных противника — Россия, Китай, Европа»¹⁹.

В самом деле, можно согласиться с тем, что, помимо «коллективного империалиста», в мире есть также и другие растущие кандидаты на роль империалистов. Вопрос в том, как далеко они продвинулись к этой роли, и каковы их шансы.

Ближе всего к роли конкурирующего империалиста находится Китай с его мощной экономикой (здесь мы не будем рассматривать вопрос о том, есть ли в Китае социализм и в какой мере). Представим себе, что Китай схлестнулся с США в военной схватке.

Таблица 1 демонстрирует прямое сравнение армий Китая и США²⁰. Правда, это очень неполное сравнение: например, никак не учитывается наличие военных баз США, то есть позиций, которые США занимают непосредственно вдоль китайского побережья (заметим, что китайских баз поблизости от США не существует). Но, тем не менее, можно сравнить хотя бы отдельные пункты.

Интересно сравнить и военные расходы: в 2021 году США выделили на военные расходы 801 млрд долл., Китай — 293 млрд долл.²¹ Как мы видим, в некоторых отношениях китайская армия количественно превосходит армию США — в том, что касается танков, артиллерии и личного состава, однако заметно отстаёт в области авиации, авианосцев, ракет и ядерных боеголовок.

На первый взгляд, разрыв не так велик, но это сравнение блекнет, если мы вспомним, что в прямом конфликте Китай столкнётся отнюдь не с одними США, а с коллективным империализмом. Вопреки радужным мечтам российских патриотов, никакого военного союза между Россией и Китаем не существует. Шанхайская организация сотрудничества, которую часто в статистике сравнивают с НАТО,— отнюдь не военный союз, не «альтернативное НАТО» (я уже молчу о БРИКС). Нет никаких обязательств, согласно которым Россия будет оказывать КНР военную помощь (и наоборот).

Против Китая будет сражаться не только НАТО, но и новый блок АУКУС, включающий Австралию. Насколько велики шансы Китая против всех этих объединённых сил?

Почему Китай не мог ввести войска на Тайвань, когда миссис Пелоси посетила остров с целью провокации? Получается, что грозный «Империалист номер два» не может себе позволить даже минимальные шаги внутри собственной сферы влияния (юридически Тайвань является даже собственной территорией Китая). Теперь сравните это с безграничной свободой, которой на планете пользуются страны коллективного империализма. Любой их шаг, включая откровенные интервенции, якобы оправдан морально и не влечёт для них каких-то тяжёлых последствий в виде санкций или последствий военного поражения (даже если они его терпят).

Существование коллективного империализма мы прекрасно можем наблюдать на примере идущей сейчас войны. Даже самый тесный союзник России — Белоруссия, стоящая под санкциями как «сообщник», не оказывает прямой военной помощи. Ни один белорусский солдат не вошёл на украинскую территорию. Иран не может прямо признаться в продаже России беспилотников, и даже слухи о такой продаже вызывают гигантские скандалы. Россия практически в одиночку воюет против коллективного империализма, члены которого не только с февраля 2022 года, но уже в течение восьми лет поставляют оружие и обучают украинских военных.

Не только коммунисты из Компартии Греции верят во «множество империалистических центров, которые борются между собой, как в 1914 году». Путин также говорит о «мультиполярном мире», в котором воспроизводилась бы ситуация прошлого — начала ⅩⅩ века. Но это на данный момент всего лишь мечты российского правительства.

Нельзя сказать, что неосуществимые. Но на данный момент мы безмерно далеки от данного «мультиполярного» мира.

Скорее можно представить кризисы невероятной силы, которые потрясут западный мир, и скорее из мощных конфликтов родится новое социалистическое общество, чем вернутся отношения «старого доброго 1914‑го». Или же можно представить взаимоуничтожение в атомном пламени, потому что члены «коллективного империалиста» скорее разожгут ядерную войну, чем позволят победить «авторитарным режимам» (иными словами — позволят другим кандидатам стать полноценными империалистическими центрами).

Поэтому в современном мире с трудом можно представить войну между империалистическими центрами по образцу 1914 года.

«Коллективный империализм» не позволяет другим государствам подняться даже до роли кандидата на эту роль. Он сбивает их, так сказать, на взлёте, уже при попытке выйти из состояния зависимости. Эта ситуация принципиально отличается от попыток немецкого империализма в 1914‑м и 1930‑х гг. «догнать» Великобританию и Францию и захватить себе колонии: Германия уже была империалистическим государством (в 1914‑м она также имела колонии, но «слишком мало» для своих аппетитов). Германия не была зависимой — наоборот, Россия и ряд других европейских государств зависели от немецкого капитала. Поэтому агрессия немецкого империализма была именно империалистической «расширительной» агрессией. Сегодня в мире не существует аналогичных ситуаций, есть лишь попытки освободиться от политической зависимости и действовать против мощи коллективного империализма. То есть идёт, по сути, антиимпериалистическая борьба (позже мы ещё раз вернемся к этому понятию).

В последней части мы рассмотрим «виновника» сегодняшнего кризиса мышления: Россию с её спецоперацией и последующей экономической войной Запада.

Дискуссии вокруг России в последние годы всегда вращались вокруг одних и тех же вопросов: одна сторона утверждала, что Россия — зарождающийся империалистический гигант (приводя три из пяти ленинских черт и доказывая, что они в России наблюдаются). Другая сторона, казалось, просто питает тайную любовь к этой стране, необоснованно объявляя Россию «некапиталистической», почти социалистической: «Третий путь», «Товарищ Путин», «В России политика выше экономики» и другие безумные идеи. Вторая точка зрения казалась мне (и до сих пор кажется) очень далёкой от реальности, и поэтому я больше склонялась к первой.

Чтобы увидеть истинное положение России в сегодняшней мировой системе, мы снова обратимся к работе Олега Комолова «Отток капитала из России в контексте мир-системного анализа»²⁵. В статье есть много графиков и таблиц, которые я здесь не привожу из-за объёма, и которые каждый может самостоятельно изучить в первоисточнике.

Комолов рассматривает концепцию оттока капитала, которая включает категории вывоза, бегства или экспорта капитала.

«Под экспортом капитала традиционно понимается „вывоз капитала за границу, осуществляемый в денежной или товарной форме с целью увеличения прибыли, укрепления экономических и политических позиций и расширения сферы эксплуатации“ [1, c. 96]. Эта трактовка близка к приведённой В. И. Лениным в работе „Империализм, как высшая стадия капитализма“. Вывоз капитала определяется процессом „перезревания“ капитализма метрополий, который ищет прибыльного помещения капитала в отсталых странах [2, c. 359]. Это явление в определённой степени свойственно и отечественной экономике. Крупнейшие российские компании, транснациональные корпорации осуществляют активные инвестиции за рубежом, приобретая активы и борясь за расширение своей доли на иностранных рынках. Так, ПАО „Газпром“ инвестирует в реализацию проекта „Северный поток‑2“ 102,4 млрд рублей [3]. Портфель зарубежных заказов корпорации „Росатом“ по итогам 2016 г. составил 133 млрд долларов [4]. В целом, на конец 2016 г. объём накопленных прямых иностранных инвестиций России за рубежом составил 335,7 млрд долларов [5]».

Кстати, здесь можно уже заметить, что весь экспорт «Газпрома» был фактически напрасным: «Северный поток‑2» не приносит никакой прибыли.

«Вывоз (экспорт) капитала свойствен развитым, сильным экономикам, которые направляют капитал за границу для его прибыльного приложения. В этом случае страна-экспортёр будет иметь устойчивый чистый приток капитала, где каждый вывезенный доллар принесёт условно 10 центов прибыли. Однако сохраняющийся в течение десятилетий чистый отток капитала из России говорит о том, что эти прибыли или остаются за границей и не возвращаются в российскую экономику, или оказываются недостаточными, чтобы компенсировать „неинвестиционный“ отток капитала из страны. Кроме того, такие инвестиции могут использоваться в качестве инструментов вывода активов из страны в оффшоры. Так, по данным ЦБ РФ, в 2014 г. Россия направила в экономику Британских Виргинских островов более 82 млрд долларов в виде прямых инвестиций [6], что в 77 раз больше годового номинального ВВП этой стран [7]. Конечно, такие иностранные инвестиции нельзя отнести к экспорту капитала»²⁶.

Кроме того, существует также отток и миграция капитала (которые отличаются только скоростью и мотивацией). Они возникают из-за того, что владельцы пытаются переместить свои активы в более надёжные места.

В коммунистическом движении ФРГ существует легенда о том, что бегство капитала из России в основном прекратилось в конце 1990‑х годов, после путинских репрессий²⁷. Комолов показывает, что это не так.

«Для России последних десятилетий активизация бегства капитала пришлась на 2008 и 2014 гг.— в обоих случаях страна столкнулась со всплеском инфляции, падением потребительского спроса, массовым банкротством предприятий. Это сопровождалось сильной волатильностью валютных курсов, ожиданиями девальвации и ростом процентных ставок. За эти два года из российской экономики частным сектором было выведено 285 млрд долларов»²⁸.

«По некоторым оценкам, на отток капитала, не связанный с нормальной предпринимательской деятельностью и направленный в большей степени на его сокрытие, приходится около 70 % всех активов, пересекающих границу России [11, c. 114].

Куда же уходит российский капитал? В течение последних десятилетий основным местом размещения отечественных активов были (и остаются) оффшоры — 42 классические оффшорные зоны, указанные в официальном перечне Центрального банка России [12] (в основном, туда входят экзотические островные государства), а также „оффшоропроводящие“ страны [13, c. 8] (Великобритания, Нидерланды, Ирландия, Швейцария, Кипр, Лихтенштейн, Люксембург), выступающие в роли перевалочных пунктов российского капитала. К ним можно отнести юрисдикции, которые предоставляют компаниям-нерезидентам привлекательные условия налогообложения, связанные с довольно низкими ставками корпоративного налога и рядом налоговых льгот, благоприятный валютный режим, высокий уровень конфиденциальности. Чтобы определить долю оффшоров в общем оттоке капитала из России, обратимся к статистике сальдо иностранных инвестиций России (прямых и портфельных). По данным ЦБ РФ, в течение последних 10 лет на долю оффшоров приходилось около 70 % исходящих инвестиций. Большая часть из них уходила в оффшоропроводящие страны, в то время как доля островных оффшоров за это время сократилась до 10 % в 2017 г. (рис. 2).

Безусловно, такое положение свидетельствует о нездоровом состоянии российской экономики. Об этом говорят и представители власти на самом высоком уровне»²⁹.

Российское правительство пытается принять меры, направленные на предотвращение утечки капитала, но эти меры оказываются неэффективными:

«С момента объявления войны оффшорам прошло уже пять лет, но результаты политики деоффшоризации и репатриации нельзя назвать успешными. Российская экономика продолжает терять десятки миллиардов долларов ежегодно, а в 2017 г. доля оффшоров в выводе капитала превысила 82 %. При этом номинальное уменьшение чистого оттока капитала в последние годы обусловлено, в первую очередь, резким снижением валютных доходов от экспорта сырья и почти двукратным падением курса российской национальной валюты относительно доллара»³⁰.

Таким образом, Комолов показывает, что отток и бегство капитала в России значительно превышает вывоз капитала. Далее он объясняет механизм, с помощью которого эксплуатируется, в частности, российская экономика. Экономики периферии конкурируют друг с другом при продаже, в данном случае, сырьевых товаров. Комолов пишет:

«Одним из наиболее эффективных орудий в этой борьбе является сознательная политика государств периферии на занижение курса национальной валюты, что создаёт благоприятную экономическую конъюнктуру для экспортёров. Как отмечает М. В. Леднёва, экономические отношения между периферией и центром мирового капитализма обеспечивают потребление странами Запада (в них проживает 16 % населения планеты) 85 % мировых природных ресурсов [22, с. 46]. В целом, наблюдается чётко выраженная зависимость между уровнем развития экономики страны и степенью отклонения номинального курса национальной валюты от паритета покупательной способности (ППС) к доллару США»³¹.

«К 2014 г. размер сальдо торгового баланса РФ увеличился более чем в три раза: с 60 до 190 млрд долларов [25]. Масштабный приток нефтедолларов на валютный рынок оказывал существенное давление на курс рубля, стимулируя его рост. После резкого падения мировых цен на сырьё в 2014 г. это давление ослабло и реальный эффективный курс рубля несколько снизился. Такая ситуация ухудшала положение российских экспортёров и заставляла государство принимать меры к сдерживанию этого роста. Об этом наглядно свидетельствует стабильно снижавшийся индекс номинального эффективного валютного курса, что могло происходить лишь при сознательном воздействии на этот показатель крупных игроков.

В этих условиях масштабный чистый отток капитала из российской экономики является для государства позитивным фактором, сокращающим предложение долларов на валютном рынке и тем самым сдерживающим укрепление курса национальной валюты. Более того, российское государство все эти годы самостоятельно активно выводило капитал из страны в не меньших объёмах, чем частный сектор. Для этого Правительство и Центральный банк используют два основных инструмента: наращивание золотовалютных резервов и погашение государственного долга (рис. 5).

Как видно из приведённых данных, государство выступает в роли активного субъекта оттока капитала из России. Более того, когда частный сектор перестал выводить активы из отечественной экономики (2006—2007 гг.), это стало делать государство. Именно в этот период Центральный банк стал стремительно наращивать валютные резервы — выкупать доллары, поступившие на валютный рынок России, снижая их предложение. Далее эти средства в значительной степени вкладывались в покупку ценных бумаг развитых государств мира. Так, в 2007—2013 гг. объём средств, вложенных Россией в казначейские облигации США, возрос с 8 до 164 млрд долларов. Эти деньги не работают в России, не вкладываются в развитие отечественной экономики, напротив, они инвестируются в экономики западных стран, не принося больших прибылей инвестору в силу низких процентных ставок, установленных сегодня на Западе. Ещё одним инструментом вывода долларовых активов из экономики является выплата государством внешнего долга. В 2000 г. внешние обязательства российского государства составляли 149 млрд долларов, к 2017 г. эта сумма сократилась втрое — до 51 млрд долларов [27]. Поскольку внешний долг выплачивается в иностранной валюте, его погашение также является важным инструментом, позволяющим „сбрасывать давление“ на национальном валютном рынке. Объединив оба канала вывода капитала из России (частный и государственный), мы обнаружим, что общий отток активов из отечественной экономики изменяется по нарастающей (рис. 6).

Сложив приведённые показатели по годам, получим сумму чистого оттока капитала из российской экономики за последнее двадцатилетие. Он составил более 1 трлн долларов США.

Таким образом, отток капитала не может рассматриваться государством как негативный фактор для функционирования российской экономической модели. Наоборот, частный сектор помогает государству достигать важной цели экономической политики, характерной для стран периферии и полупериферии,— держать курс национальной валюты на заниженном уровне. Однако что это означает для экономики России?

В конечном счёте поддержка того или иного курса национальной валюты не делает страну богаче или беднее. Это лишь инструмент перераспределения активов между участниками экономики. При заниженном курсе рубля активы изымаются у импортёров: страдают простые потребители, покупающие иностранные товары, а также отечественная обрабатывающая промышленность и в особенности сельское хозяйство с высокой долей применения импортной техники, удобрений, семян и т. п. В то же время российские экспортёры (а это на 70 % сырьевые компании) „купаются“ в рублёвой наличности…

…По данным ФТС, в 2016 г. 47 % российского импорта составляли машины и оборудование, а 18 % — продукция химической промышленности [29]. А это тракторы и комбайны, транспорт и станки, удобрения и химикаты — важнейшие составляющие производственных издержек базовых товаров народного потребления. При этом сырьевые отрасли стали главными бенефициарами дешёвого рубля. Доля нефти и газа в отечественном экспорте даже в условиях двукратного падения цен на этот товар составляет 60 %. Сырьевые сектора в силу высокой доходности поглощают всё большую долю инвестиций в отечественную экономику, которые требуются для освоения новых месторождений [30, c. 18]. Привилегированное положение сырьевых секторов промышленности, обусловленное заниженным курсом рубля, приводит к тому, что экспортировать топливо становится выгоднее, чем продавать внутри страны. Это ведёт к нехватке предложения на внутреннем рынке и дополнительному росту цены на продукцию топливно-энергетического комплекса. Заниженный курс рубля снижает эффективность привлечения валютных кредитов и ослабляет роль России в мировой экономике как инвестора, поскольку зарубежные активы становятся слишком дорогими. Подводя итог, отметим, что отток капитала присущ экономикам мировой периферии, находящимся в отношениях неэквивалентного обмена с развитыми странами.

Поскольку Россия остаётся частью мировой капиталистической системы, являясь поставщиком сырьевых товаров, борьба с оттоком капитала видится бессмысленной и бесперспективной. Сомнения вызывают и всё чаще звучащие призывы вернуть в Россию золотовалютные резервы, вложенные в ценные бумаги иностранных государств. При сохранении существующей социально-экономической модели (с господством сырьевых секторов промышленности и открытости мировому рынку через участие в ВТО) страна получит лишь падение экспортных доходов и бюджетные дисбалансы.

Нельзя изменить один элемент, сохранив неизменной систему. Борьба с оттоком капитала из России должна сопровождаться выработкой новой стратегии развития отечественной экономики, её реиндустриализации. Используя механизмы планирования, государство должно сконцентрировать ресурсы на ряде наиболее значимых отраслей промышленности, прежде всего — наукоёмких. В этом случае удержание утекающего из России капитала станет источником стартовых инвестиций, а окрепший курс рубля позволит быстро и дёшево оснастить эти отрасли современным оборудованием. По мере укрепления и повышения конкурентоспособности данных производств у России появится возможность выйти на мировой рынок в новой роли, обеспечивая себя продукцией, которую сегодня страна импортирует в большом количестве. Однако при сохранении существующей социально-экономической стратегии, направленной преимущественно на защиту интересов сырьевых корпораций, реализация такой схемы сомнительна»³².

Эти очень длинные цитаты, к сожалению, необходимы как научное объяснение того, что происходит в российской экономике. Сразу после введения западных санкций мы могли наблюдать — совершенно не случайно,— что рубль вдруг сильно вырос по отношению к доллару и евро (с 80—90 в феврале до 60, а ранее даже 50 рублей за доллар). Механизмы снижения курса рубля перестали работать (сейчас они восстанавливаются, по словам самого Комолова, именно поэтому мы не видим дальнейшего роста российской валюты — Россия продолжает экспортировать сырьё, просто переориентировав потоки, и предполагается, что рубль будет снижаться в интересах экспортёров).

Таким образом, Россия является типичным государством капиталистической периферии. Хотя чёрно-белый взгляд здесь будет неверным, поскольку существуют и вывоз капитала, и приток капитала в Россию, но отток капитала явно преобладает, а положение поставщика дешёвого сырья в Европу является отнюдь не здоровым и не обогащающим российский народ. Путин нисколько не изменил эту ситуацию, и даже уже поздний СССР постепенно начал перенимать роль экспортёра сырья, но в СССР, конечно, не было ни оттока капитала в западные банки, ни частной собственности на эти капиталы.

Россией правит компрадорская буржуазия, сырьевые короли, которые очень мало заинтересованы в территориальной целостности и независимости России. Даже если Российская Федерация будет разделена на множество мелких субъектов и полностью разграблена, даже если иностранные компании получат прямой доступ к нефти и газу, эти олигархи всё равно получат свою долю прибыли и будут этим довольны. У них есть виллы и замки на Западе, их дети получили западное образование, и в любом случае они чувствуют себя не столько русскими, сколько гражданами западного мира. Некоторые высокопоставленные чиновники ведут себя точно так же и обслуживают интересы этих компрадоров.

Похоже, что в окружении Путина есть ещё одна фракция чиновников, которые поддерживают относительно независимую российскую политику. Правительство Путина пытается найти альтернативных союзников, а также сохранить некоторые социальные достижения (хотя здесь есть и потери, например, повышение пенсионного возраста или «оптимизация» образования и медицины).

Исходя из известных фактов окружения России НАТО (здесь я могу сослаться на прекрасную статью товарища Кисселя из КО³³) и в целом агрессивной политики и риторики, можно сделать вывод, что нынешняя ситуация в России недостаточно выгодна для коллективного империализма. Он желает получить богатые ресурсы нашей страны ещё дешевле и без всяких условий; возможно, американские корпорации просто захотят взять контроль в свои руки и разобрать Россию по своему усмотрению. Именно поэтому Украина, а также и ряд других соседних стран, стали превращаться в «военные базы», предназначенные для войны против России.

О политических предпосылках и деталях, связанных со спецоперацией, уже много написано, и я не хочу повторять это здесь.

Жутаев Дар во времена основания РМП

В этой презентации я буду исходить из определения глобализации как недавнего резкого (и качественного) увеличения масштабов мировой торговли и других процессов международного обмена, таких как потоки валюты, движение капиталов, обмен технологиями и информацией, перемещение людей — всё это в контексте всё более интегрированной мировой экономики, когда границы и суверенитет национальных государств становятся всё более эфемерными. Глобализация — явление, качественно отличающееся от традиционной международной торговли товарами и услугами. Это, я считаю, более или менее традиционное определение глобализации, принятое буржуазными учёными, такими как, например, Майкл Д. Интрилигейтор, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

С точки зрения бывшего СССР чрезвычайно важно, что одним из ключевых факторов, способствовавших возникновению глобализации, помимо революции в информационных технологиях, международных соглашений, либерализирующих мировую торговлю и т. д., стал распад так называемого «социалистического лагеря», то есть СССР и его сателлитов. Тот же профессор Интрилигейтор называет «достижение глобального консенсуса по отношению к рыночной экономике и системе свободной торговли», то есть принятие капитализма западного типа в качестве модели практически всеми странами мира, как одну из важнейших причин глобализации. Это не означает, как мы вскоре увидим, что система «реального социализма», когда она существовала, представляла какую-либо реальную альтернативу современному капитализму и империализму; это всего лишь означает, что она была державой-соперником империалистического мира, в котором доминировали США, возможно, не менее заинтересованной в продвижении глобализации, но глобализации на своих собственных условиях. «Социалистический лагерь» не вписывался в модели интеграции, происходящие в традиционном капиталистическом мире, где доминирует Запад; для того, чтобы глобализация в современном смысле слова начала происходить, этот лагерь должен был исчезнуть. Таким образом, 1991 год знаменует собой не только начало воздействия глобализации на Россию и другие бывшие «социалистические» страны — по моему мнению, он также знаменует собой начало (и частичную причину) самой глобализации.

Необходимо отметить некоторые важные вещи, касающиеся глобализации. В мире, где доминирует западный империализм, прежде всего американский империализм, интеграция экономических, социальных, политических и культурных процессов в различных странах происходит на условиях западного империализма, глобализация фактически означает принятие — иногда добровольное, во многих случаях принудительное — моделей западного капитализма всеми другими странами плюс перестройка мирового рынка и политической конъюнктуры на мировой арене в интересах западного капитала. Другими словами, глобализация, как мы её видим, равна капитализации, вестернизации, американизации. Это процесс с выраженным центром (США) и несколькими концентрическими периферийными кругами, включая европейские страны и Японию (часто жалующуюся на политические и культурные последствия глобализации), полуимпериалистические страны «Второго мира» (бывший СССР и сателлиты плюс некоторые другие) и Третий мир.

Во-вторых, несмотря на резкие заявления как сторонников статус-кво, так и многих потенциальных «антиимпериалистов», прогрессивная или иная роль (или роли) глобализации является чрезвычайно сложным вопросом. Как процесс, происходящий по правилам, установленным в ряде наиболее развитых империалистических стран и в интересах последних, при этом объектом внимания оказывается Третий мир, это реакционный процесс, усиливающий доминирование Америки и Запада над остальным миром,— по сути, новое и более изощрённое воплощение неоколониализма. Лидер сапатистов субкоманданте Маркос назвал глобализацию «Четвёртой мировой войной» (Третьей, по его словам, была «холодная война», в которой победил Запад). Его воздействие на страны третьего мира почти полностью разрушительно — для их экономики, их экологии, уровня жизни их народов, их политического суверенитета, их самобытных культур. Весьма красноречивым примером являются различные международные соглашения о «свободной торговле», такие как Соглашение по сельскому хозяйству (AоA), ВТО и более раннее ГАТТ, вынуждающие страны третьего мира снимать защитные тарифы на американские продукты питания, в первую очередь зерно, и вынуждающие их переориентировать своё сельское хозяйство на выращивание и увеличение количества специальных товарных культур, которые будут продаваться в странах Первого мира, а не на еду для собственного народа. И ведущие политики, и партизаны, ведущие вооружённую борьбу в странах Третьего мира, выдвигающие антиглобалистские лозунги, совершенно правы.

Однако всё не так просто. Не все протесты против глобализации, высказываемые во втором и особенно в первом мире, являются подлинными антиимпериалистическими протестами. Многие из них окрашены реакционным национализмом, шовинизмом и фашизмом. Возьмите марши против ВТО в Сиэтле в декабре прошлого года с лозунгами «Сначала люди, а не Китай» или большую часть антинатовского и антизападного помешательства в России во время взрывов в Косово. Глобализация, безусловно, имеет некоторые сопутствующие положительные эффекты, такие как облегчение распространения информации, в том числе диссидентской — популярный лозунг среди левых в России сейчас звучит так: «Интернет — оружие пролетариата» и т. д. Будучи полуимпериалистической страной, не принадлежащей ни к «немногим избранным» «развитых» западных стран, ни к эксплуатируемому Третьему миру, страна с уникальной историей и структурой социальных противоречий, которых нет больше нигде в мире, Россия может оказаться особенно плодотворной для исследования зол и благ глобализации с антиимпериалистической точки зрения.