Архивы автора: admin

Глобализация и постсоветская Россия

Кто опубликовал: | 18.07.2025

Программная речь, произнесённая на конференции «Сообщества, противостоящие капиталистической глобализации», Калифорнийский университет в Санта-Барбаре, 15 апреля 2000 г.

Глобализация — что это?

Жутаев Дар

Жутаев Дар во времена основания РМП

Глобализация — чрезвычайно спорное понятие, широко используемое как в академическом, так и в неакадемическом дискурсе, вплоть до выступлений Генерального секретаря ООН и сапатистских текстов. Оно описывает серию недавних взаимосвязанных процессов мирового масштаба, которые начались в экономической сфере, но сразу же изменили все остальные аспекты социального существования, включая политический и культурный. Существует множество противоречивых определений и подходов к глобализации, отражающих разные взгляды их авторов. Поскольку существует множество противоречивых определений, существует очень широкий диапазон взглядов на глобализацию.

В этой презентации я буду исходить из определения глобализации как недавнего резкого (и качественного) увеличения масштабов мировой торговли и других процессов международного обмена, таких как потоки валюты, движение капиталов, обмен технологиями и информацией, перемещение людей — всё это в контексте всё более интегрированной мировой экономики, когда границы и суверенитет национальных государств становятся всё более эфемерными. Глобализация — явление, качественно отличающееся от традиционной международной торговли товарами и услугами. Это, я считаю, более или менее традиционное определение глобализации, принятое буржуазными учёными, такими как, например, Майкл Д. Интрилигейтор, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

С точки зрения бывшего СССР чрезвычайно важно, что одним из ключевых факторов, способствовавших возникновению глобализации, помимо революции в информационных технологиях, международных соглашений, либерализирующих мировую торговлю и т. д., стал распад так называемого «социалистического лагеря», то есть СССР и его сателлитов. Тот же профессор Интрилигейтор называет «достижение глобального консенсуса по отношению к рыночной экономике и системе свободной торговли», то есть принятие капитализма западного типа в качестве модели практически всеми странами мира, как одну из важнейших причин глобализации. Это не означает, как мы вскоре увидим, что система «реального социализма», когда она существовала, представляла какую-либо реальную альтернативу современному капитализму и империализму; это всего лишь означает, что она была державой-соперником империалистического мира, в котором доминировали США, возможно, не менее заинтересованной в продвижении глобализации, но глобализации на своих собственных условиях. «Социалистический лагерь» не вписывался в модели интеграции, происходящие в традиционном капиталистическом мире, где доминирует Запад; для того, чтобы глобализация в современном смысле слова начала происходить, этот лагерь должен был исчезнуть. Таким образом, 1991 год знаменует собой не только начало воздействия глобализации на Россию и другие бывшие «социалистические» страны — по моему мнению, он также знаменует собой начало (и частичную причину) самой глобализации.

Необходимо отметить некоторые важные вещи, касающиеся глобализации. В мире, где доминирует западный империализм, прежде всего американский империализм, интеграция экономических, социальных, политических и культурных процессов в различных странах происходит на условиях западного империализма, глобализация фактически означает принятие — иногда добровольное, во многих случаях принудительное — моделей западного капитализма всеми другими странами плюс перестройка мирового рынка и политической конъюнктуры на мировой арене в интересах западного капитала. Другими словами, глобализация, как мы её видим, равна капитализации, вестернизации, американизации. Это процесс с выраженным центром (США) и несколькими концентрическими периферийными кругами, включая европейские страны и Японию (часто жалующуюся на политические и культурные последствия глобализации), полуимпериалистические страны «Второго мира» (бывший СССР и сателлиты плюс некоторые другие) и Третий мир.

Во-вторых, несмотря на резкие заявления как сторонников статус-кво, так и многих потенциальных «антиимпериалистов», прогрессивная или иная роль (или роли) глобализации является чрезвычайно сложным вопросом. Как процесс, происходящий по правилам, установленным в ряде наиболее развитых империалистических стран и в интересах последних, при этом объектом внимания оказывается Третий мир, это реакционный процесс, усиливающий доминирование Америки и Запада над остальным миром,— по сути, новое и более изощрённое воплощение неоколониализма. Лидер сапатистов субкоманданте Маркос назвал глобализацию «Четвёртой мировой войной» (Третьей, по его словам, была «холодная война», в которой победил Запад). Его воздействие на страны третьего мира почти полностью разрушительно — для их экономики, их экологии, уровня жизни их народов, их политического суверенитета, их самобытных культур. Весьма красноречивым примером являются различные международные соглашения о «свободной торговле», такие как Соглашение по сельскому хозяйству (AоA), ВТО и более раннее ГАТТ, вынуждающие страны третьего мира снимать защитные тарифы на американские продукты питания, в первую очередь зерно, и вынуждающие их переориентировать своё сельское хозяйство на выращивание и увеличение количества специальных товарных культур, которые будут продаваться в странах Первого мира, а не на еду для собственного народа. И ведущие политики, и партизаны, ведущие вооружённую борьбу в странах Третьего мира, выдвигающие антиглобалистские лозунги, совершенно правы.

Однако всё не так просто. Не все протесты против глобализации, высказываемые во втором и особенно в первом мире, являются подлинными антиимпериалистическими протестами. Многие из них окрашены реакционным национализмом, шовинизмом и фашизмом. Возьмите марши против ВТО в Сиэтле в декабре прошлого года с лозунгами «Сначала люди, а не Китай» или большую часть антинатовского и антизападного помешательства в России во время взрывов в Косово. Глобализация, безусловно, имеет некоторые сопутствующие положительные эффекты, такие как облегчение распространения информации, в том числе диссидентской — популярный лозунг среди левых в России сейчас звучит так: «Интернет — оружие пролетариата» и т. д. Будучи полуимпериалистической страной, не принадлежащей ни к «немногим избранным» «развитых» западных стран, ни к эксплуатируемому Третьему миру, страна с уникальной историей и структурой социальных противоречий, которых нет больше нигде в мире, Россия может оказаться особенно плодотворной для исследования зол и благ глобализации с антиимпериалистической точки зрения.

Россия Ельцина (1991—1999): восстановление капитализма западного образца в контексте глобализации

1991: Никакой реставрации капитализма в строгом смысле слова

Следует отметить два важных момента, заблуждения относительно которых распространены как внутри России, так и на Западе. Первый из них может быть тривиальным, но всё же имеет огромное значение. Общество, на смену которому пришла Россия Бориса Ельцина и другие новые независимые государства бывшего Советского Союза, по всем стандартам не было социалистическим. Линия разлома в 1991 году прошла не между двумя, если использовать марксистскую терминологию, «социально-экономическими формациями» (социализмом и капитализмом); хотя произошедшее тогда, безусловно, было реакционным, это не было контрреволюцией в строгом смысле этого слова. Скорее, это была серия очень далеко идущих и глубоких структурных изменений внутри определённого типа общества, затрагивающих каждую его сферу: экономику, классовые отношения, сферу социальных ценностей, культуру, экологию, национальный вопрос, гендерные проблемы и т. д., которые трансформировали их все и в конечном итоге создали совершенно иную социальную структуру, не меняя, однако, природы общества. Ситуация 1991 года определённо не была тем, что Луи Альтюссер назвал «разрывным единством». Исторические параллели, где лицо общества радикально трансформируется и где происходят колоссальные изменения во благо или во зло народа, не затрагивая фундаментальную классовую природу общества, могли бы включать в себя гитлеровскую Германию — конечно, далёкую от буржуазно-демократической Веймарской республики, но по существу всё то же современное западное капиталистическое общество — и Иран после исламской революции.

Точная природа послесталинского и доперестроечного Советского Союза является предметом споров как в академических кругах, так и среди различных левых политических течений. По сути, всё сводится к вопросу, можно ли брежневскую империю классифицировать как капиталистическую страну (с оговорками или без них) или она представляла новый, особый тип общества, несоциалистический и некапиталистический. Последнюю точку зрения поддерживает, например, современный российский ученый-постмарксист Александр Тарасов, утверждающий, что «реальный социализм» был отдельной социально-экономической системой, которую он называет «суперэтатизмом», системой, сосуществующей с капитализмом с рамках одного и того же способа производства — промышленного. С несколько иной — и парадоксальной — точки зрения философ Александр Зиновьев говорит, что брежневское общество, настоящее советское общество 60‑х и 70‑х годов, представляло собой не что иное, как… коммунизм, «коммунизм как реальность», как он его называл, весьма последовательный, замкнутый в себе и самодостаточный тип социально-политической структуры. Другого коммунизма, кроме этого, не может быть, утверждает Зиновьев. Он даёт очень точное и резкое социологическое описание советского «коммунизма» в книге 80‑х годов под названием «Коммунизм как реальность». Зиновьев отрицает реальность и жизнеспособность коммунизма и социализма в традиционном марксистском смысле этого слова, и общий контекст его работ не оставляет сомнений в том, что он использовал термин «коммунизм» как — несколько ироничный — ярлык для того, что, по его мнению, было обществом, фундаментально отличным от капитализма, но вряд ли менее репрессивным и реакционным.

Однако со своей стороны я согласен с определением послесталинского Советского Союза как подлинно капиталистического общества. Существует огромное количество литературы, поддерживающей эту точку зрения, как академической, так и неакадемической, и это также официальная точка зрения направления, которое я считаю наиболее передовым развитием марксизма на сегодняшний день — марксизма-ленинизма-маоизма. Рассуждения в пользу этой точки зрения совершенно выходят за рамки настоящего изложения, поэтому я ограничусь тем, что скажу, что это был капитализм особого рода: государственно-капиталистическое общество и социал-империалистическая держава. Государственно-капиталистическое, поскольку государство, являясь частной собственностью партноменклатуры и фактически неконтролируемым массами, было коллективным капиталистом (хотя частное предпринимательство в форме «теневого», криминального капитала тоже играло существенную роль), эксплуатирующим трудящиеся массы. Социал-империалистическое, социалистическое на словах и империалистическое на деле, поскольку Империя использовала риторику марксизма, социализма, борьбы за мир и поддержку освободительной борьбы угнетённых народов, с одной стороны, но боролась с американским империализм ради мирового господства, принимая обычные империалистические правила игры, имела множество сателлитов и зависимых государств и время от времени прибегала к вооружённой агрессии для подчинения наций, находящихся в его орбите, стремящихся добиться национальной независимости (Чехословакия, 1968) или даже для обуздания подлинно революционной борьбы (Афганистан, 1979 год, где одним из главных врагов советских агрессоров была революционная маоистская партия, Организация освобождения Афганистана).

Капиталистическое и империалистическое особого рода, с оговорками — но тем не менее именно капиталистическое и империалистическое. Ещё в 1964 году Мао Цзэдун сказал: «Сейчас в Советском Союзе диктатура буржуазии, диктатура крупной буржуазии, немецко-фашистская диктатура, диктатура гитлеровского типа. Это шайка бандитов, которые хуже, чем де Голль». В начале 70‑х годов, решая, какая из двух империалистических сверхдержав более опасна для мирового социализма, Мао заявил, что главным врагом является СССР1.

Не было необходимости восстанавливать капитализм в 1991 году — это уже было сделано в середине 1950‑х годов. Индийский историк Советского Союза Виджай Сингх в ряде работ показал, как социалистическая (или зарождающаяся социалистическая) структура общества начала систематически демонтироваться сразу после смерти Сталина, начиная с экономической сферы. Этому процессу способствовала экономическая реформа Алексея Косыгина 1965 года. Не было никакого социализма, от которого можно было бы отказаться. Поэтому мы не можем определять события 1991 года и последующих лет как «реставрацию капитализма, и точка». Произошло принятие новой модели капитализма. Поскольку эта новая модель в значительной степени опиралась на западные модели — включая установление частной собственности в классическом смысле этого слова, свободного предпринимательства, буржуазной представительной демократии (своего рода) — и этот процесс был одобрен и поддержан Западом, мы можем назвать его «реставрацией» или, может быть, «установлением капитализма западного образца».

Есть значительная преемственность между брежневизмом и постсоветским российским капитализмом — факт, который сегодня становится особенно очевидным, как мы увидим далее в статье.

Постсоветская Россия — прямой продукт советских противоречий. Предыстория и ранняя история

Ещё одно заблуждение, распространённое как в России, так и среди неосведомленных сторонников России, заключается в том, что распад Советского Союза был спланирован Западом, что советский блок потерпел поражение в холодной войне. Конечно, Запад желал такого исхода и сделал всё, что было в его силах, чтобы добиться победы над Советским Союзом — невоенным путём. Однако ни о реальном поражении, ни о настоящей победе здесь говорить нельзя. Падение советской системы и замена её капиталистическим обществом нового типа — событие, которое одновременно открыло двери для широкомасштабного проникновения Запада в страну и спровоцировало формирование феномена глобализации, каким мы его знаем сегодня,— было прямым следствием внутренних противоречий позднего Советского Союза, который к концу 80‑х годов вступил в глубокий структурный кризис.

Роль Запада в этом процессе была не столько прямой (дипломатия, подрывные операции, агенты влияния в высших эшелонах власти, пропаганда «свободного рынка» и «демократических» ценностей), сколько косвенной. На протяжении десятилетий она была соперничающей державой, гораздо более сильной по материальным, человеческим и технологическим ресурсам, и логика жёсткой конкуренции с ней во многом формировала политику советского руководства, приоритеты, ставившиеся перед страной, саму структуру общества и социальных противоречий. Благодаря Никите Хрущёву, который воспринял и извратил ленинскую идею «мирного сосуществования», СССР, конкурируя с Западом, фактически принял правила игры, диктуемые последним.

Посмотрим, как всё это отразилось на причинах кризиса Советского Союза. Гонка вооружений, начавшаяся в 50‑х годах, высасывала страну досуха. По разным оценкам, на национальную оборону тратилось от 25 до 50 процентов ВВП. Большая часть промышленности в той или иной степени принадлежала военно-промышленному комплексу: огромные, высокотехнологичные предприятия, совершенно неспособные выжить в изменившихся экономических условиях. Сегодня эти заводы в значительной степени перешли на производство низкотехнологичных потребительских товаров (таких как вёдра или будильники), а их работники годами остаются без зарплаты. Это также привело к тому, что государство создало множество научных учреждений, занимающихся почти исключительно оборонными исследованиями, что привело к избытку учёных. В начале 1980‑х годов Советский Союз располагал самой большой в мире армией научных исследователей — 11 миллионов человек. Они стали более или менее привилегированной или, по крайней мере, защищённой группой населения, явно считавшей себя элитой и питавшей технократические иллюзии. Именно эта так называемая «научно-техническая интеллигенция» сформировала массовый костяк «демократической» (то есть прозападной, сторонников свободного рынка) оппозиции в конце восьмидесятых годов и в значительной степени ответственна за приход к власти Бориса Ельцина и его команды «реформаторов». Сегодня, как и заводы военно-промышленного комплекса, эти физические и инженерные институты находятся на грани голодания. Моя жена, молодой физик, работающая в одном из таких институтов, зарабатывает эквивалент 35 долларов в месяц.

Другим последствием конкуренции с империализмом на его собственных условиях стало создание советского аналога общества потребления. В так называемом «гуляш-коммунизме» каждому взрослому человеку была гарантирована (и даже обязательна) работа и получение зарплаты, покрывающей его основные жизненные потребности — независимо от того, сколько он/она вообще работали. В книге «Homo Soveticus» упомянутый выше философ Александр Зиновьев описывает, как он работал в конце 70‑х годов в научно-исследовательском институте. В рабочие дни его практически единственной обязанностью было приходить на работу утром, расписываться в специальном журнале о приходе на работу и уходе с работы через определённый интервал. Естественно, у него было два выходных в неделю (суббота и воскресенье) плюс два других дня, называемых «библиотечными днями», в которые он должен был сидеть в библиотеке и не должен был приходить в свой институт и расписываться в журнале. А это четыре выходных в неделю! Тем не менее, ему платили нормальную зарплату, и он пользовался высоким авторитетом как интеллектуал. Ненамного лучше было положение с промышленными рабочими и производительностью их труда. Практически, несмотря на брежневские декларации о достижении полной занятости в стране, скрытой безработицы было много — «скрытым безработным» платили полную зарплату!

Помимо того, что феномен «гуляш-коммунизма» оказывал огромную нагрузку на экономические ресурсы страны, он создавал у населения настроение социального паразитизма. Это особенно сильно отразилось на классовом сознании российского рабочего класса, когда ему пришлось противостоять капитализму в его более традиционных, западных формах.

Одной из наиболее характерных особенностей социал-империалистической системы — опять-таки частично вызванной необходимостью конкурировать с Западом на условиях Запада, но с меньшими по сравнению с ним ресурсами — был жёсткий контроль над населением. Брежневское общество представляло собой жёсткую иерархию, на вершине которой находились высшие партийные аппаратчики. Социальная мобильность была незначительной. От человека, приступающего к работе, более или менее ожидалось, что он останется в одной и той же социальной нише на протяжении всей своей карьеры. Это отразилось, например, на системе образования. Ожидалось, что дети из рабочего класса поступят в профессионально-технические училища, а затем станут рабочими, как и их родители. Дети служащих или интеллигенции обычно поступали в колледж («институт» по-русски) или университет и продолжали заниматься интеллектуальным трудом. Некоторые привилегированные должности, например, должность дипломата, были доступны почти исключительно детям высокопоставленных партийных работников. Запертые в своих фиксированных социальных позициях, неспособные изменить своё призвание и судьбу, советские граждане становились всё более разочарованными и отчаявшимися.

Одним из самых мощных инструментов контроля над массами, основным репрессивным идеологическим механизмом позднесоветского общества была его официальная псевдомарксистская идеология. Эта система — с одной стороны, насквозь ревизионистская, имеющая мало общего с подлинным марксизмом, кроме терминологии, полной разговоров о «гуманизме», «мирном сосуществовании», «развитом социализме», якобы достигнутом в СССР; а с другой, полностью закостеневшая, мёртвая, тупая, низведённая до бессмысленных мантр, которые надо было бездумно повторять,— вдабливалась в голову каждому советскому гражданину огромным и страшно дорогим аппаратом «идеологических работников». Всё инакомыслие и значительная часть неофициальной культуры подвергались беспощадному подавлению. Однако здесь следует сделать различие. Правые диссиденты, такие как Александр Солженицын, Андрей Сахаров, Александр Гинзбург и другие известные общественные деятели 60—70‑х годов, пользовались мощной поддержкой Запада, как материальной, так и в плане медийной гласности, и в целях умиротворения мирового «общественного мнения». Власти СССР относились к ним сравнительно снисходительно. Левые диссиденты разных мастей не имели такой зарубежной поддержки и, вероятно, потому, что псевдолевый режим чувствовал, что они для него более опасны, подавлялись гораздо более безжалостно. Примером может служить ветеран либертарного социализма Пётр Абовин-Егидес; группа Фетисова в конце 60‑х годов, яростно сталинистская, вставшая на сторону Пекина в советско-китайских дебатах; Неокоммунистическая партия СССР в конце 70‑х гг. Мёртвая хватка официальной идеологии в массах порождала цинизм, недоверие ко всей политике, особенно к левой.

Этот контроль осуществляла партийная номенклатурная элита — владелец средств производства во всех отношениях, кроме названия. Как группа, номенклатура всё больше выступала за то, чтобы стать собственниками средств производства также и официально, или, как говорит современная русская поговорка, «конвертировать власть в собственность». Этот процесс подробно объяснил У. Б. Блэнд в своей книге «Реставрация капитализма в Советском Союзе».

Ещё одним крупным противоречием позднесоветской эпохи был национальный вопрос. Центр рассматривал многие национальные республики как фактически колонии. Это особенно верно в отношении республик Средней Азии, таких как Узбекистан, которые были вынуждены выращивать хлопок в ущерб практически всей другой сельскохозяйственной продукции — во многом таким же образом ВТО теперь заставляет страны третьего мира выращивать товарные культуры вместо основных продуктов питания. Режим практиковал государственный антисемитизм с официальными (неопубликованными) ограничительными квотами для приёма евреев в университеты, предоставления определённых должностей и т. д. В результате многие политически дезориентированные евреи приняли сионизм и стали смотреть на Израиль как на своего спасителя. Реставрация капитализма вернула многие из старых, существовавших до 1917 года, национальных противоречий, которые позже вылились в открытые жестокие конфликты между этническими группами в эпоху Горбачёва.

К середине 80‑х все эти противоречия раздирали страну. Существовали законные демократические и либертарные устремления широких народных масс, не желающих больше жить в закрытом, коррумпированном и репрессивном обществе. Существовали законные требования нерусских национальностей о национальном суверенитете. Существовала партийная и правительственная бюрократия, особенно её молодые и/или более прозападные слои, стремившиеся стать законными владельцами того, что они уже контролировали, стать капиталистами западного образца. Была криминальная буржуазия, бароны чёрного рынка, желавшие отмыть свою добычу и стать респектабельными бизнесменами. С социологической точки зрения появилось новое поколение молодых людей (около 30 лет в 1985 г.), которые не могли найти себе места в устоявшемся социальном порядке и хотели перемен, причём наиболее громкоговорящим слоем этого поколения была «научно-техническая интеллигенция». И… давление со стороны Запада, конечно, было.

Руководство Михаила Горбачёва почувствовало, что в стране проблемы, и начало реформы, направленные на спасение социал-империалистической системы. Однако правящая группа не смогла понять истинных причин кризиса, и «реформы» оказались серией бессистемных мер, только усугубивших ситуацию. Начатая под лозунгом «Больше социализма» (как будто от него хоть что-то осталось!), так называемая «перестройка» («реструктуризация») постепенно всё больше опиралась на традиционные западные рецепты и модели, открывая двери для массированного экономического, политического и культурного проникновения Запада в страну в начале 90‑х годов. В этих условиях возникла «демократическая» оппозиция.

На Западе малоизвестен тот факт, что в оппозиции действительно существовала значительная левая составляющая, выступавшая за социалистическую демократию, хотя ни одна из этих сил не имела достаточно глубокого понимания ситуации в то время, чтобы призывать к революционному свержению социал-империалистической системы, постепенно терявшей приставку «социал-». В первую очередь это относится к Марксистской платформе внутри КПСС, созданной в 1990 году Алексеем Пригариным и Александром Бузгалиным. Поддержанная сотнями тысяч членов КПСС, Платформа осуждала партийную бюрократию и решительно выступала за рабочее самоуправление и контроль над партией со стороны масс. Хотя линия Марксистской платформы и была омрачена идеологической неопределённостью и социал-демократическими иллюзиями, она содержала элементы того, что можно было бы назвать протомаоистским (или квазимаоистским) подходом: призывать рядовых членов партии и широкие массы к атаковать «сторонников капиталистического пути» на высших постах бюрократии. В оппозиции были и другие левые компоненты, такие как анархистские и троцкистские группы.

Однако подавляющее большинство оппозиции считало западные капиталистические ценности единственной возможной свободой и демократией. «Жить, как всё остальное цивилизованное человечество» — таков был боевой клич этих сил, сплотившихся вокруг Бориса Ельцина. Два замечательных факта о буржуазно-демократической оппозиции начала 1990‑х годов заслуживают внимания западной аудитории. Во-первых, удивительно малая роль известных диссидентов 60—70‑х годов, многие из которых фактически раскаялись в своих прежних прозападных позициях. Руководители реставрации капитализма западного образца в основном исходили из кругов партийной номенклатуры, начиная с самого Бориса Ельцина (бывшего первого секретаря Свердловского обкома и затем Московского комитета КПСС, кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС) и многих его ближайших соратников, вроде Анатолия Чубайса или Егора Гайдара. Во-вторых, тот, казалось бы, удивительный факт, что значительная часть рабочего класса оказалась вовлечённой в про-демократическое и прокапиталистическое движение и активно участвовала в протестах, которые объективно противоречили его собственным классовым интересам. Так, в 1990—1991 годах шахтёры Кемеровской области в Сибири подняли мощную волну проельцинских политических забастовок, которые во многом способствовали триумфу «демократических» и «свободных рыночных» сил.

Если не считать расплывчатых лозунгов «демократии» и «свободного рынка», среди этих сил было мало единства, когда они одержали победу в августе 1991 года. Ранняя история постсоветской России (до расстрела парламента в октябре 1993 г.) — это во многом история разграничения классовых интересов и появления самостоятельных политических сил, представляющих интересы различных классовых групп. К 1993 году тремя основными игроками в игре были следующие.

Во-первых, прозападная, или компрадорская, буржуазия. С экономической точки зрения большая часть отечественной обрабатывающей промышленности советской эпохи стала практически неактуальной. Основой экономики постсоветской России стали поставки сырья на Запад: природного газа, сырой нефти, электроэнергии, металлов. Возникли огромные монополии, каждая из которых контролирует — «Газпром» (газ), РАО ЕЭС (электроэнергетику), несколько крупных нефтяных компаний (таких как Лукойл, Сибнефть или ЮКОС), «Сибирский алюминий» (алюминий) и т. д. …

Примечания
  1. Видимо, это ошибка. Такой тезис официально выдвигался после смерти Мао, а, возможно, кое-кем и в его последние годы, но неизвестно никаких подтверждений, что Мао его выдвигал или одобрял.

Порнография настоящего

Кто опубликовал: | 26.06.2025

Настоящий текст полностью повторяет речь, произнесённую Аленом Бадью 26 января 2013 г. в Большом амфитеатре Сорбонны в ходе философского форума «Образы настоящего», организованного радио «Франс культюр» (France Culture).

Примечание издателя

Порнография настоящего

Философия — ремесло, легко скатывающееся в ностальгию. Впрочем, современная философия как ничто другое склонна афишировать эту ностальгию. Почти всегда она объявляет, что что-то забыто, зачёркнуто, отсутствует. Как это часто бывает, философы полагают, что это они изобрели этот меланхоличный культ утраты всего, что имело ценность, и, в конце концов, утери самого настоящего — но поэты ещё раньше грустили о том, что больше не чувствуется, не ощущается живость настоящего: «Настоящее покинуло нас», сказал Малларме. И Рембо: «Мы живём не в мире». Что означает: отсутствует сама современность. Как будто между нашей мыслью и настоящим этого мира существует разлом, очень древний, давным-давно обнаруженный философией, но, возможно, расширяющийся в наши дни.

Сегодня я хотел бы взять на себя риск попытаться показать этот разлом: если не настоящее, то хотя бы то, что нас от него отделяет, на уровне репрезентации, образа. В общем, повторить старую попытку реального анализа образов настоящего времени. И по меньшей мере предпринять что-то вроде описания режима образов, такими, какими они выдают наши времена, хотя скорее не выдают.

Моим проводником, как это часто бывает, станет не философская, а театральная вещь, «Балкон» Жана Жене.

Сюжет этой пьесы вращается как раз вокруг того, о чём говорится в выражении «образы настоящего». Действительно, текст Жене открыто ставит вопрос о том, во что превращаются образы, когда настоящее находится в беспорядке. Для Жене это бунты и революция. Для нас это, без сомнения, арабская весна и движение «Индигнадос» (Indignados), а также кризис капитализма и его пагубное влияние на Европу.

Итак, Жене разрабатывает тему отношения между образами и неопределённостью, даже невидимостью настоящего.

Жак Лакан посвятил объёмный анализ пьесе Жене. Как и Фрейд, заимствовавший часть свой теории из пьес Софокла, Лакан знал, что театр — это основной источник вдохновения, когда речь заходит о понимании механизма, превращающего реальность в репрезентацию, а желание в образы. Когда необходимо вы(н)удить с помощью обходных маневров согласие субъектов власти, которое отделяет их от собственных созидательных способностей. Выбирая этот путь, он заострял внимание на форме пьесы. Он считал необходимым рассматривать «Балкон» как комедию. А комедию он определял так: «Комедия усваивает себе, вбирает в себя, разыгрывает эффект, принципиально с регистром означающего соотнесённый, ‹…› — появление означаемого, которое именуется фаллосом». Ключевое слово здесь — «появление». Трагедия — это величественная меланхолия судьбы, говорящая, что Истина в прошлом. Комедия, напротив, всегда располагается в настоящем, поскольку заставляет появиться фаллос, то есть аутентичный символ этого настоящего. Театр сам по себе схватывает появление того, что есть от власти в настоящем, и в шутку раскрывает это. Всякая трагедия заставляет взглянуть на мрачную меланхолию власти. Всякая комедия заставляет увидеть её фарсовую видимость.

Итак, можно сказать, что моя цель — и это одно из первоначальных значений слова «образ» — обнаружить регистр философской комедии настоящего. Я бы назвал его, если позволите, умозрительным Фаллосом нашего настоящего.

Могущество комедии покажет, что под пышными покровами голая власть не может вечно скрывать ни свою жестокость, ни свою пустоту.

Каковы имена, задействованные в философской комедии настоящего, нашего настоящего? Каковы сегодня помпезные символы власти? Какова неприкасаемая ценность? Та, что и формирует жалкое присутствие настоящего? На мой взгляд, её основное имя — «демократия».

Чтобы избежать всякого недопонимания, условимся, что слово «демократия» не охватывает ни одной теории или фантазии о разделённой власти демоса, эффективной суверенности народа. Речь пойдёт исключительно о слове «демократия» в том смысле, в котором оно обозначает форму Государства и всего, что с ним связано. Это конституционная категория, его юридическая ипостась. Это форма публичных свобод, призванных быть защищёнными конституцией и приводимых в движение электоральными процедурами. Это форма «правового государства», к которой причисляют себя все так называемые западные державы, будто считая себя ответственными за страны, которые живут под их защитой, или притворяясь, что пускают в этот круг тех, кто является их сторонниками.

Ясно, что даже при рассмотрении в таком ограниченном значении, слово «демократия» считается способным покорить все сердца, и именно этому имени повсеместно поются похвальные гимны. В наши дни репрезентативная демократия и её конституционная организация очевидно составляют абсолют нашей политической жизни. Это наш фетиш.

Таким образом, обеспечить существование комедии образов в наши дни означает, почти обязательно, принимать имя «демократия» за то, чем оно и является: Фаллосом нашего настоящего. Чтобы схватить, прорвав завесу монотонной видимости нашей повседневной жизни, суть истинного настоящего, требуется храбрость отправиться по ту сторону демократического фетиша, такого, как мы его знаем. «Балкон» Жана Жене может послужить нам предварительным оператором.

«Балкон» сводит лицом к лицу королевство образов и реальность бунта. Всё начинается с фигуры порядка как порядка образов, то есть борделя. Бордель — это образцовая фигура чего-то твёрдо организованного: он находится под строгим руководством персонажа по имени Ирма — что-то, строго придерживающееся своего закона, и в то же время полностью управляемое воображаемым. В пятидесятые Жене видел то, что полностью видно сегодня: то, что проявляет скрытую жестокость власти — это расцвет непристойности образов, то есть объединения, на всех уровнях, включая культурный и политический, очевидно политического внушения желания и массивности коммерческой пропаганды. Бордель — это сцена этого смешения: то, что представляет себя как объект желания, наряженное и украшенное, немедленно может конвертироваться в деньги. Бордель это место, где оценивается и фиксируется средняя цена желания. Это рынок образов.

Снаружи, тем временем, назревает бунт рабочих, как и сегодня, чаще всего вне западного борделя, среди шахтёров Южной Африки, в тысячах забастовок рабочих в Китае, а также с самого начала «арабской весны». Равно как и у нас, среди заброшенной молодёжи на периферии наших крупных городов, или в общежитиях, где в тесноте живут рабочие, приехавшие из Африки.

Это вне борделя проявляет себя фигура реального, фигура жизни. Это чистое настоящее, будь то вспышки ярости, будь то бесконечное терпение.

Вся проблема заключается в том, чтобы узнать, каково отношение, или не-отношение, между чисто событийным внешним характером и полем образов, где почти всегда теряется, в репрезентации без мысли, латентная мощь события, пока непроявленный смысл бунта. Проблема также и в отношении или не-отношении между спокойствием реального и нетерпеливым возбуждением, которое образы пытаются навязать, чтобы каждый мог решиться перейти, без связи, в бессвязность нетерпения, от одной вещи к другой, как одну модель автомобиля меняют на другую. Вопрос пьесы — проблема существования, или отсутствия желания, которое, как говорил Лакан, не будет видимостью. Желание, движимое реальным, а не образами.

Что же это за желание, которое составляет проблему? Так вот, в политике — это желание революции, которая приведёт к реальному равенству всего человечества, в поэзии — желание высокого, через которое отдельный язык, проработанный в своих глубинах, поднимется на уровень универсальной ясности, в математике — желание интеллектуального блаженства, лишь оно доставляет уверенность в решении задачи, которая считалась крайне сложной, и дарит желание решить все задачи, в любви — желание того, что жизненный опыт, во всех сферах, мог бы оказаться более интенсивным и точным для двоих, чем для одного. Таковы желания, которые должны, чтобы коснуться их реального, выпутаться из множества образов. Философия суммирует их, объявляя, что любое аутентичное желание касается абсолютности его объекта.

Но может ли существовать такое желание абсолюта, желание искусства, политики, науки или любви, которое не было бы фантазматическим желанием? Глубинный вопрос, заданный «Балконом» главным образом реальной политике, то есть тому, что в своё время называлось революцией, состоит в следующем: «Можно ли избавиться от образов?».

В предисловии к пьесе, Жене написал следующее:

«Некоторые современные поэты заняты одной очень курьёзной процедурой: они воспевают Народ, Свободу, Революцию, превращая их в поверженных кумиров, пригвождённых к абстрактному небу, на котором они изображены смущёнными и развенчанными, в уродливых созвездиях. Бесплотные, они становятся недостижимыми. Как их приблизить, любить их, ими жить, если они отброшены так потрясающе далеко? Разукрашенные иногда слишком пышно, они становятся знаками, составляющими поэму, поэзией ностальгии и песней, разрушающей сам повод к своему возникновению. Наши поэты убивают то, что они хотели бы оживить».

В общем, вся сложность заключается в том, что отношение реального к образам — в пьесе, в восстании в борделе — драматически противоречиво. Потому что как только реальное поймано образом, лишь только схвачено ностальгией фантазматического наслаждения, оно распято, уничтожено. Образ есть убийство чистого настоящего. В пьесе, и мы это увидим, убийство реального затевает шеф полиции.

В результате продираться через образы настоящего по большей части означает для нас схватывать то, что не имеет образа. Настоящее настоящего не имеет образа. Необходимо не-украшать, не-воображать.

Сложность состоит в том, что голая власть, прячущаяся за тонкой пластичностью и соблазнительной непристойностью образов мира демократии и рынка, сама не является образом, а самым настоящим голым реальным, которое, вместо того, чтобы избавить нас от образов, гарантирует их могущество. Реальное власти, как власти, которая безусловно держит себя в настоящем, но которая не покорна образам этого настоящего: вот что прячется за образами современной демократии.

Персонажем пьесы Жене, показывающим на сцене эту власть образа без образа, является, естественно, шеф полиции.

Всякая ситуация, говорит нам театр, имеет своего шефа полиции, являющегося мало соблазнительной эмблемой власти, с помощью которой голая власть приводит в действие соблазнительные образы.

Драма шефа полиции в пьесе Жене состоит в том, что никто не хочет его, никто не приходит в бордель наслаждаться в обличии префекта полиции. Он является эмблемой голой власти, потому что брошен ей в пользу образов, в отличие от известного спортсмена, телеведущего, профессионального благотворителя, топ-модели, президента государства или миллиардера из шоу-бизнеса, наживающихся на ней.

Таково, в глазах Лакана, то, что проявляет себя как Фаллос. И действительно, в финале пьесы шеф полиции, отчаянно ищущий желанный фрак, решает объявить, что ему предложили нарядиться в эрегированный половой член, что также означает: в абсолютный образ рыночного желания посетителей борделя.

Мы подходим к концу событий пьесы. Восстание на исходе, и пролетарский вождь заявляет: «А снаружи, там, что ты называешь жизнью, всё пошатнулось. Никакая правда не возможна…». Здесь видно, что вне образа нет не только реального, но и реального как истины. Мимоходом — большой философский урок. Вне торговли и её вселенной находится не только реальное производства или оборота, но прежде всего создание политической истины. В пьесе Жене эта политическая истина ослабевает, и всякое внешнее реальное погибает в образах.

Именно в этот момент префект находит себе костюм. Взгляните на эту восхитительную сцену:

«Посланник (иронично). Нет, ещё никто не пришёл. Ещё никто не ощутил потребности воплотиться в ваш чарующий образ.

Шеф Полиции. Проекты, которые вы мне предложили, малоэффективны. (Королеве.) Ничего? Никого?

Королева (очень нежно, как будто утешая ребенка). Никого. Однако, ставни снова закрыты, мужчины должны прийти. Мой механизм на месте, и мы будем предупреждены звонком.

Посланник (Шефу Полиции). Сегодня утром вам не понравился мой проект. Так вот, ваш собственный образ, который преследует вас самих, должен неотступно преследовать и людей.

Шеф Полиции. Не эффективно.

Посланник (показывая снимок). Красный плащ палача и топор. Я предлагал красный бархат и стальной топор.

Королева (раздражённо). Четырнадцатый салон, так называемый Салон Главных Экзекуций. Уже было.

Судья (любезно, Шефу Полиции). Вас, однако, боятся.

Шеф Полиции. Я опасаюсь, что меня боятся, завидуют как мужчине, но… (ищет слова) не хватает какой-то детали: морщины, например, или завитка волос… или сигары… или кнута. Последний проект образа, который был мне представлен… вряд ли я осмелюсь рассказать вам о нём.

Судья. Это… очень смело?

Шеф Полиции. Очень. Слишком. Я никогда не посмел бы вам его рассказать. (Неожиданно принимает решительный вид.) Месье, я доверяю вашему здравому смыслу и вашей преданности. Кроме того, я хочу вести борьбу посредством смелых идей тоже. Итак: мне посоветовали показаться в форме гигантского фаллоса, размером в человеческий рост. (Три Фигуры и Королева ошеломлены.)

Королева. Жорж! Ты?

Шеф Полиции. Если я должен символизировать нацию, твой бордель…

Посланник (Королеве). Оставьте, мадам. Это дух эпохи.

Судья. Фаллос? Размером? Вы хотите сказать: громадный.

Шеф Полиции. В мой рост.

Судья. Но это очень сложно осуществить.

Посланник. Не так сложно. Новые технологии, наша каучуковая индустрия делает прекрасные разработки. Нет, меня беспокоит не это, а другое… (Поворачиваясь к Епископу.) …Что об этом думает Церковь?

Епископ (поразмыслив, пожимает плечами). Сегодня вечером не может быть вынесено окончательное решение. Разумеется, идея дерзкая, (Шефу Полиции.) но, если ваше положение столь отчаянно, мы должны изучить вопрос. Так как это будет опасное изображение, и если вы должны придать себе эту форму, потомки…

Шеф Полиции (мягко). Вы хотите видеть макет?».

Как видите, в этом предпоследнем комическом повороте пьесы, когда голая власть полиции проявляет себя как фаллос, мы можем точно сказать, что завершается монтаж структуры. И эта структура может послужить нам в расшифровке настоящего. И верность живому марксизму, таким образом, есть верность тому, что Маркс поставил первым в основании любой конструкции политической истины: то, что он называл идеологией, отношение образов которой к реальному было таковым, что следовало его разрушить, чтобы существовало активное сознание классов, находящихся лицом к лицу.

Резюмируем структуру, показанную Жене. В ней четыре элемента:

  • Бордель, он же место легислации образов, наслаждения симулякрами.
  • Внешний мир, где выражается хрупкая серьезность реального восстания.
  • Шеф полиции, представляющий власть, операторами которой являются образы. 
  • Последняя эмблема: фаллос, который станет образом того, что не имеет образа, голой власти.

Эта комбинаторика ведет нас к постановке настоящему четырёх вопросов:

  1. Каково образное покрытие настоящего? Что точно является нашим борделем, его коммерческой инстанцией и/или его политической порнографией? Назовём этот этап системным анализом.

  2. Каковы реальные следы того, что находит убежище в образе? Возможны ли политические истины, избавленные от образов? Неукрашенное, невоображаемое, возможно ли оно? Этот методический этап — этап исключения. Назовем его политическим опытом.

  3. Кто, при испытании истин, которые мы считаем возможными, держит под стражей фактичность настоящего? Каково имя голой власти, власти анонимной? В этот раз речь идёт об обозначении голой власти, об отделении от неё, если нужно, со всей жестокостью. Этот методический этап — этап разделения.

  4. Какова эмблема голой власти? Каков фаллос настоящего? Этот методический этап — поэтический анализ.

Итак, четыре операции для того, чтобы как следует разглядеть с балкона настоящее, таковы: систематическая, политическая, разделительная и поэтическая.

Задача наиболее серьёзная, наиболее трудная заключается в нахождении порядка последовательности этих четырёх операций, который соответствовал бы настоящему. Когда этот порядок найден, можно определить точный метод изучения настоящего. Сейчас у меня нет ни малейшего намерения находить этот порядок. Скажу лишь, что следует начать с четвёртой, поэтической операции, которая мыслит эмблему настоящего. Следует задать вопрос: каков фаллический фетиш наших времён? Здесь, как я уже говорил, мы можем ответить без сомнений: эмблемой настоящего, его фетишем, тем, что прикрывает фальшивым образом голую власть без образа, является слово «демократия» в том уточнённом и ограниченном значении, которое я зафиксировал выше. В наши дни быть демократом до сентиментальности обязательно. Жестокая голая власть, разрушающая нас, заставляет признавать и любить себя всех с тех пор, как прикрывается именем «демократии», как префект полиции надеется на желание всех, когда явится в образе наряженного члена. Мы должны, прежде всего, методически относиться к этому обязательству и этой любви. Мы должны вырвать из наших душ демократическую сентиментальность. Иначе всё закончится очень мрачно и настоящее рано или поздно скатится в худшее.

Заключение пьесы Жене, между прочим, как раз очень горькое. Оно является таковым по двум причинам. Первая — окончательный триумф образов. В самом деле, и это последний поворот в комедии, клиент появляется у дверей борделя, клиент, желание удовольствия которого заключается в том, чтобы играть роль шефа полиции, желание доселе незнакомое. И кто этот клиент? Роже, вождь пролетарского восстания. Глубокое размышление Жене о финале революций в этой полицейской могиле, которой является власть Государства. То, перед чем сдаётся революционер, это образ голой власти. Вторая горькая сцена поэтики Жене располагается так, что пьеса кажется кольцевой, будто всё не могло закончиться ничем, кроме как сонной могилой. В самом конце «Балкона» Мадам Ирма, которая в ходе восстания играла роль Королевы, снова становится Мадам Ирмой, хозяйкой борделя. Мы слышим выстрелы автомата, и Мадам Ирма спрашивает: «Кто это? Наши… или бунтовщики?.. или?..». Это, говорит посланник, макиавеллический агент репрессий, сам готовый шеф полиции, «Кто-то, кто мечтает, мадам…». Тогда Ирма гасит свет, и всё заканчивается прекрасным монологом:

«Сколько света мне было надо… в день тысяча франков за электричество!.. Тридцать восемь салонов!.. Все позолоченные и механизированные, способные вдвигаться один в другой, комбинироваться… И все эти ухищрения — для того, чтобы я осталась одна, хозяйка и принадлежность этого дома и самой себя… (Она поворачивает выключатель, но передумывает.) Ах, нет, это гробница, ему нужен свет на две тысячи лет! …И на две тысячи лет еды… (Она пожимает плечами.) В конце концов, всё хорошо устроилось, блюда приготовлены: слава — это спуститься в могилу с тонной жратвы!.. (Она зовёт, повернувшись к кулисам.) Кармен?.. Кармен!.. Запри на засовы, моя дорогая, и накинь чехлы. (Она продолжает гасить свет.) Сейчас же надо начать всё сначала… всё зажечь… одеться… (Слышен крик петуха.) одеться… ах, эти переодевания! Перераспределить роли… войти в свою… (Она останавливается на середине сцены, лицом к публике.) …приготовить ваших… судей, генералов, епископов, камергеров, революционеров, позволяющих восстанию угаснуть, пойду приготовлю мои костюмы и салоны на завтра… вам надо возвращаться к себе домой, где всё, будьте уверены, ещё более обманчиво, чем здесь… Вам надо уходить… Вы пойдёте направо, улочкой… (Она выключает последнюю лампу.) Уже утро.

(Треск пулемёта.)»

Тезис Жене здесь, очевидно в том, что образ момента немыслим кроме как возвращение, возвращение репрезентаций, наименее фальшивой фигурой которых является театр (вне его, говорит Жене, всё ещё более фальшиво). Единственная вечность — это круговое движение. Желание никогда не предстаёт кроме как возрождение власти, но власть представляет себя как образ. Мы сталкиваемся здесь с вариантом тезиса Ницше о нигилистстком соединении утверждения и кругового движения. Даже звук выстрелов не обозначает ничего, кроме вечного возврата проигранного сражения.

Центральная задача, состоящая в освобождении от власти власти — выпутаться из кабалы образов, а для этого узнать, каков префект полиции в его самых сокровенных убеждениях. Какова субъективная сила, движущая нашим согласием с миром, таким, какой он есть?

С тех пор, как идея революции отлучилась из него, наш мир стал не более чем самоповтором могущества, в консенсуальном и порнографическом образе рыночной демократии.

Мой оптимизм держится на том, что сильная мысль, организованная и популярная, которая сможет противостоять этому повторению, способна прервать цикл вечного возвращения, приведший нас к такому положению дел — безраздельной доминации движения распоясавшегося капитализма, похожего на тот, что процветал в восьмидесятых годах ⅩⅨ века.

Но при одном условии: мы должны осознать то, что очень трудно для нас, что настоящая критика мира сегодня не должна привести к академической критике капиталистической экономики. Нет ничего более лёгкого, более абстрактного, более бесполезного, чем критика капитализма, сведённая к самой себе. Те, кто идут по пути этой громогласной критики, всегда сводят всё к мудрым реформам капитализма. Они предлагают регулируемый и надёжный капитализм, капитализм непорнографический, капитализм экологический и всегда более демократичный. Они требуют капитализма, комфортного для всех, короче говоря: капитализма с человеческим лицом. Из этих химер ничего не выйдет.

Единственная опасная и радикальная критика — это политическая критика демократии. Потому что эмблемой настоящего, его фетишем, его фаллосом является демократия. Пока мы не сможем вывести на новый уровень творческую критику демократии Государства, мы будем оставаться, стагнировать в финансовом борделе образов. Мы будем обслугой пары из хозяйки борделя и шефа полиции: пары съедобных образов голой власти.

Пока что мы находимся между двумя мирами. Мы все знаем, я полагаю, что наше время есть промежуточное «сегодня». «Демократия» тоже промежуточное слово, слово, не знающее, ни откуда, ни куда оно идёт, ни даже что оно означает. Слово, не делающее ничего, кроме как прикрывающее наше пассивное желание комфорта, удовлетворение нашей умственной нищетой, нищетой, которую резюмирует выражение «средний класс».

Недавно я читал статью русского оппозиционера, выступающего против Путина. Он похвалялся, как и вся пресса, появлением в России и Китае среднего класса, который он назвал носителем демократической идеологии. Он превозносил эту идеологию в двух аспектах, конституционном и сопротивленческом. Средний класс, говорит он, надеется на честные, нефальсифицированные, искренние выборы, но он также способен смело устраивать манифестации и выходить на улицу в противостоянии с путинской полицией. Средний класс кажется стабильной базой и конституционной регулярности, и либерального протеста. Если им уплачена эта демократическая цена, его ждут лишь академические и реформируемые неудобства, подлежащие преобразованию в огромную капиталистическую машину, составляющую всё реальное голой власти.

Но что такое этот «средний класс»? Наш русский оппозиционер определил его настолько забавно, насколько и правдиво. Об этом демократическом среднем классе он сказал: «Он активно потребляет и пользуется Интернетом». Озлобленный потребитель, обвешанный техникой — таков демократ, противостоящий Путину.

Вполне очевидно, мы узнаём здесь демократические образы, и в тоже время смехотворное неузнавание мысленного префекта полиции, требующего обожания и имитации. Это в этой действительно средней субъективности, идеал которой — упорствовать в своём бытии, опирающемся на массовую поддержку, поддержку класса по всему миру и особенно на Западе так называемого демократического государства, того же Государства права, Государства, чьи знаменитые «западные ценности» в то же время командуют правом на военное вторжение везде, где можно поживиться сырьём, того типа Государства, которое, как мы видим день за днём в действительно ошеломляющей манере, является уполномоченным капитала. Не будем себя обманывать: за архаическим деспотизмом Путина наш русский оппозиционер открыто надеется всей своей душой на такое Государство. Это то, на что представитель среднего класса, а здесь мы все в каком-то смысле ими и являемся, желает упорствовать в мире таком, какой он есть, если только капитализм не предложит ему менее деспотичную и более консенсуальную власть, более регулируемую коррупцию, в которой он будет принимать участие, даже не отдавая себе в этом отчёт. Возможно, это лучшее определение современного среднего класса: наивно участвовать в громадной несправедливой коррупции капитализма, даже не зная об этом. Другие, числом поменьше и в местах повыше, будут знать это за них.

Таково на самом деле современное положение вещей: средний класс упивается товарами и телепортируемыми образами, в то время как революция и коммунизм, как потухшие звёзды, движутся вдалеке, лишённые всякого утвердительного образа, и будто вклеенные в небосвод образов, где доминирующий класс и его армия шефов полиции думают, что власть разместила их здесь навсегда.

В ранней пьесе «Император и галилеянин» Ибсен обращается к истории Жюльена Отступника1, названного так, потому что он хотел реставрировать язычество после Константина, после крещения Империи в христианство. И по Ибсену Жюльен Отступник, колеблющийся между эстетикой, пришедшей от греков, и откровением христиан, блистательно заявляет: «Древняя красота не является более красивой, а новая истина более правдивой»2. Каково настоящее для нас других, которые попытаются держать открытой дверь, через которую можно сбежать из платоновской пещеры, из демократического правления образов? Это время, когда старая революционная политика больше недействительна, и где новая политика с трудом ищет свою истину. Мы — промежуточные испытатели. Мы меж двух миров, один из которых постепенно скатывается в забвение, а другой пока лишь фрагментарен. Нужно перейти из одного в другой. Мы проводники. Мы по кусочкам создаем политику без фетишей, и особенно без фетиша демократического. Как сказал в «Балконе» один из бунтовщиков:

«Как можно приблизиться к Свободе, Народу, Добродетели, если их превозносят! А если сделать их неприкасаемыми? Необходимо оставить их в их живой реальности. Приготовим же поэмы и образы, которые будут не удовлетворять, а раздражать».

Итак, приготовим, если мы научимся их делать — а мы пока смыслим в этом совсем немного — эти поэмы и образы, которые не будут удовлетворять наши порабощённые желания. Приготовим поэтическую наготу настоящего.

Примечания
  1. Так в оригинале перевода, что резко подорвало наше доверие к нему. Имеется в виду, разумеется Флавий Клавдий Юлиан.— Маоизм.ру.
  2. В переводе А. П. Ганзена: «Старая красота более не прекрасна, и новая истина более не истина».— Маоизм.ру.

Что стало с лесостенами, которые высаживали в начале 1950‑х?

Кто опубликовал: | 23.06.2025

Многие помнят про план поворота сибирских рек для орошения степных и пустынных территорий юга СССР. Но мало кто знает про реальный план преобразования засушливых территорий страны, который осуществлялся при жизни Сталина в послевоенное время (1948—1953 гг.).

После засухи 1946—1947 гг. был принят план снижения влияния сухих ветров с юга с полным названием «О плане полезащитных лесонасаждений, внедрения травопольных севооборотов, строительства прудов и водоёмов для обеспечения высоких устойчивых урожаев в степных и лесостепных районах Европейской части СССР». В прессе и среди населения он назывался просто «Сталинский план преобразования природы», так как проект был назван в честь И. В. Сталина.

Планировалось создать восемь лесополос и покрыть лесами четыре водораздела бассейнов Днепра, Дона, Волги, Урала, охватить лесополосами весь европейский юг России. Протяжённость полезащитных насаждений должна была составить 5300 км. В этих полосах до 1953 года было посажено 2,3 млн га леса.

Кроме восьми мощных лесополос шириной 60—100 м, планировалось всю территорию юга СССР засадить мелкими лесными полосами вдоль оврагов, полей, водоёмов и даже пустынь (для предотвращения расползания песков). В план входило создание множества искусственных водоёмов и водохранилищ. Высадку деревьев планировалось сделать по берегам 44 300 новых прудов и природных водоёмов.

План предусматривал также новые системы земледелия. Например, внедрение травопольной системы земледелия, применение чёрных паров, зяби и лущения стерни, а также систем орошения.

Лесные полосы позволили снизить воздействие сухих ветров на почву, выступили снегозадержателями. Сдержали эрозию почвы и предотвратили расползание оврагов. В лесополосах создаётся микроклимат, заводятся новые экосистемы и животные.

К 120 государственным лесопитомникам создали дополнительно ещё 110 совхозных лесопитомников и не менее одного на каждые пять — десять колхозов для выращивания саженцев. Была разработана не только схема посадки, но ухода за лесополосами силами созданных лесозащитных станций.

План был рассчитан до 1965 года. Для развития проекта был создан институт «Агролеспроект» (переименованный «Росгипролес»), который просуществовал до 2019 года. Были созданы лесозащитные станции для высадки и уходом за лесополосами. Но уже к 1955 году их все ликвидировали (было 570 лесозащитных станций).

Статья в газете того времени

Из всей массы лесных насаждений планировалось 10—15 % отвести на плодовые деревья и кустарники. Это плюс 700 тыс. га фруктовых садов.

Результат не заставил себя долго ждать. Уже в то время урожайность зерновых на полях составила до 20—25 центнеров с га. И это без современных удобрений и пестицидов.

Осуществлённые мероприятия привели к росту урожайности зерновых на 25—30 %, овощей — на 50—75 %, трав — на 100—200 %.

В первые же годы правления Хрущёва проект принудительно свернули, так как ликвидировали всё, что относилось к культу вождя. Лесозащитные станции (ЛЗС) передали в МТС и деятельность свернули, так как у МТС был совсем другой профиль.

Но лесополосы не забросили совсем. В 1980‑е годы в лесополосах лесхозы ещё высаживали саженцы на площади 30 тыс. га в год, после 1995 года — не более 2 тыс. га, а в 2007 году всего 0,3 тыс. га в год.

Как выглядят лесополосы сейчас и вообще, от них что-то осталось? Да, с земли это выглядит так:

С высоты космоснимков их можно разглядеть более отчётливо:

Как видно, местами лесополосы совсем исчезли. Оказывается, что до 2006 года они относились к Минсельхозу, а затем был ликвидирован их статус. Они оказались ничьи. По идее должны были перейти в лесной фонд. Лесополосы стали вырубаться под коттеджную застройку или с целью получения древесины.

Такие лесополосы можно увидеть не только на юге страны. Они существуют и в Сибири, в Алтайском крае:

Алтайский край — тоже аграрный регион, поэтому сохранить поля от эрозии и накопить снег — позволяют лесостены и здесь. Ширина лесополосы примерно 55—75 м.

«Сталинский план преобразования природы» считается одним из масштабных проектов по преобразованию природных условий для улучшения комфортной среды и повышения урожайности культур. Это была реальная деятельность, а не те «наезды» на промышленность и протесты, которые только и умеют устраивать в наше время различные партии «зелёных».

Есть ли чувство юмора у немцев

Кто опубликовал: | 22.06.2025

Есть мнение, что у немцев традиционно худо с чувством юмора. Все знают, помимо множества российских сатириков и юмористов, американца Марка Твена и англичанина Джерома Клапку Джерома, француза Мольера и турка Азиза Несина. Но немцы? Умеют ли немцы вообще в юмор?

Краткое расследование показало, что, вообще-то, да, но не так, чтобы очень, а на русской почве судить об этом особенно затруднительно.

Юмористы Германии

Юмористы Германии существуют. Википедия даёт десять имён. На самом деле девять, потому что Михаил Генин попал в этот список только потому, что эмигрировал в 1995‑м.

Бенцель-Штернау, Гласбреннер, Калиш, Лёвенштейн, Раухенеггер, Рюмкорф, Сказа-Вайс, Фишер — никого из них я не нашёл на русском. У Экштейна, издателя юмористической газеты «Шлак», переведён «Нерон» и, как утверждается, ещё несколько романов, но в юмористическом жанре он писал рассказы.

Сатирики Германии

…Может быть, с сатириками Германии дело обстоит лучше? Их Википедия указывает аж восемнадцать штук. Один из них, правда, всё тот же москвич Генин.

Бенцель-Штернау, Бретшнайдер, Гиппель, Гласбреннер, Зоннеборн, Лисков, Вальтер Меринг, Мошковский, Писперс, Рабенер, Иоганн Даниэль Фальк — нет переводов.

Шестеро, однако, нашлись. Вы готовы окунуться в шипучую стихию немецкой сатиры?..

Курта Тухольского — немецкого писателя еврейского происхождения, поэта и журналиста,— увы, сразу вычёркиваем. Я ошибся, его «Немецкий с улыбкой» доступен только на немецком.

Себастьян Брант

Альбрехт Дюрер, «Себастьян Брант» (?)

Альбрехт Дюрер, «Себастьян Брант» (ок. 1520). Но это не точно.

Себастьян Брант — немецкий сатирик ⅩⅤ века. Писал, впрочем, на латыни, поэтому неясно, можно ли его считать немецким писателем.

«Своей известностью Брант… обязан… большой сатирической поэме „Корабль дураков“.., в которой очень зло и метко бичует пороки и глупость своих современников».

Пример:

«Наобещает вам дурак
То, что свершить нельзя никак:
„Любую хворь я излечу,
Я, мол, и горы сворочу!“
Весь мир того не совершит,
Что посулить дурак спешит».

Похоже, это лучшее. В других строфах автор показывает себя как плоский моралист и брюзга.

Иоганн Фишарт

Иоганн Фишарт

Иоганн Фишарт. Но это тоже не точно.

Иоганн Фишарт — немецкий поэт-сатирик эпохи Реформации.

«В своём творчестве бичевал упадок нравов общества, произвол властей, религиозный фанатизм, папство и иезуитов».

«Самым известным произведением Фишарта является вольная обработка первой книги комического романа Рабле „Гаргантюа и Пантагрюэль“.., которая благодаря неистощимой словесной игре Фишарта втрое больше оригинала Рабле».

Что-то из него переведено, но это два стихотворения в сборнике «Европейские поэты Возрождения». Одно из которых — ура-патриотическое «Предостережение немцам», а второе — басня «Царь и блоха». Не без остроумия, но, чую, вы сразу распознаете северный тевтонский дух:

«И в тот же день и в тот же час
Издал император строжайший указ.
И всем с тех пор считать приходится,
Что только у животных блохи водятся.

Людей же порою кусают вши,
Несмотря на наличие вечной души.
Тот, кто жить привык беспечно,
Вспомнит: жизнь не вековечна.

Коль тебя укусит вошь,
Знай, от смерти не уйдёшь».

Христиан Рейтер

Христиан Рейтер — немецкий писатель, драматург, сатирик. Изучал в Лейпциге богословие, затем юриспруденцию. В это же время писал сатирические комедии, темы для которых он брал из жизни одного лейпцигского семейства; по жалобе этой семьи он был, как пасквилянт, изгнан из Лейпцига. Самое известное из его произведений — роман «Шельмуфский».

Роман я вот так сходу не оценю, но, кажется, вам он тоже не понравится:

«Прочитав письмо, я так затосковал о Шармант, что не мог удержаться от рыданий, велел брату моему, господину графу, поесть, а сам вышел за дверь и ревел, чёрт возьми, как маленький мальчишка; наревевшись, я попросил садовода дать мне перо и чернила, мне-де надо сразу ответить на письмо. Садовод сказал, что всё это находится наверху в летней комнате и, если я желаю, то он прикажет принести всё это сюда вниз, но, если мне угодно писать наверху, где никто не помешает мне разговорами, то, пожалуйста, я могу заняться и там. Мне это понравилось, и я попросил брата моего, господина графа, извинить, что я на некоторое время оставляю его в одиночестве, я только намерен написать ответ на письмо Шармант. Брат мой, господин граф, на это сказал, чтобы я с ним не церемонился и писал столько времени, сколько мне захочется, он меня не будет беспокоить. С тем я и вышел из комнаты и собирался быстро взбежать по лестнице наверх, но, не заметив, что одна ступенька выломана, я попадаю правой ногой в дыру и мигом, чёрт меня побери, ломаю ногу. О проклятье! Как я заорал!».

Ниже:

«Трудно было удержаться от смеха, видя, как пассажиры валяются в топи».

М-да. Немцы!

Георг Кристоф Лихтенберг

Йоганн Конрад Крюгер, «Георг Кристоф Лихтенберг» (ⅩⅧ в.)

Йоганн Конрад Крюгер, «Георг Кристоф Лихтенберг» (ⅩⅧ в.)

Георг Кристоф Лихтенберг — немецкий учёный, философ и публицист. Современному читателю Лихтенберг более всего известен своими «Афоризмами».

«Именно ему принадлежит введение обозначения разных видов электричества знаками „+“ и „−“ (положительное и отрицательное напряжение). В этом историческое значение Лихтенберга как физика. До него электричество имело другие обозначения — „стеклянное“ и „гуттаперчевое“, „янтарное“ и „шерстяное“ и т. д., что создавало путаницу».

А я бы сказал, что если бы электрон и позитрон назывались янтаринкой и шерстянинкой, это изрядно прибавило бы душевности квантовой электродинамике.

Пример афоризма:

«Её нижняя юбка была в широкую красную и синюю полоску и казалась сделанной из театрального занавеса. Я бы много дал, чтобы получить первое место, но спектакль не состоялся».

…Впрочем, я, пожалуй, его почитаю.

Жан Поль

Фридрих Мейер, «Жан Поль» (1810)

Фридрих Мейер, «Жан Поль» (1810)

Жан Поль (Иоганн Пауль Фридрих Рихтер) — немецкий писатель, сентименталист и преромантик, автор сатирических сочинений, эстетик и публицист.

Жан Полю принадлежит ставшее знаменитым выражение «мировая скорбь» (нем. Weltschmerz). Возможно, на этом месте вам с ним всё стало ясно.

С моей же точки зрения, он многословен и сложен, но небезынтересен и обладает изысканным стилем:

«Когда Зибенкэз впервые доложил своей жене блэзовское известие о том, что он не христианин, а, пожалуй, даже нехристь, то она ещё не придала этому особого значения, ибо не могла допустить подобной мысли о человеке, с которым сочеталась законным браком. Лишь впоследствии ей вспомнилось, что в тот месяц, когда слишком долго не было дождей, Фирмиан, не таясь, отвергнул не только католические молитвенные шествия, которые она сама не ставила ни во что, но и протестантские молебны о погоде, причём спросил, смогли ли когда-либо создать всеми своими молениями хоть одно-единственное облако те процессии, так называемые караваны, которые тянутся на целые мили в аравийской пустыне; или же, далее, почему духовенство устраивает шествия лишь против дождей и засухи, но не против суровой зимы, чтобы сделать её более мягкой хотя бы для участников шествий, и почему в Голландии не устраивают шествий против туманов, а в Гренландии — против северных сияний; но больше всего он дивился, почему проповедующие у язычников миссионеры, столь часто и столь успешно вымаливающие солнце, когда оно закрыто лишь тучами, не просят (хотя это было бы гораздо важнее) о солнце в полярных странах, где оно при ясном небе совершенно не показывается в течение целых месяцев; и почему, спросил он наконец, мы не принимаем мер против полных солнечных затмений (хотя они редко для нас отрадны) и, в сущности, позволяем себя здесь превзойти дикарям, которые их в конце концов прогоняют завываниями и мольбами».

Роковая ошибка Коминтерна?

Кто опубликовал: | 09.06.2025

Перепечатываем заметку члена нашей партии Светлова, вероятно, являющуюся откликом на опубликованный 23 март ролик «Фатальная ошибка Коминтерна», хотя сам он предпочёл разместить её на фейковом ресурсе.

Российская маоистская партия

Почему Коминтерн в 1935 г. отказался от старой линии, которая заключалась в призыве масс к социалистической революции и установлению диктатуры пролетариата, в пользу новой линии единого фронта, где на первое место была поставлена антифашистская борьба? Было ли это роковой ошибкой Коминтерна, и какие выводы нужно сделать сегодня из этого исторического опыта?

Причиной отказа от старой линии был её полный провал. В конце 1920‑х гг. в обстановке мирового экономического кризиса лидеры Коминтерна и ВКП(б) совершили ошибку, поверив в скорое наступление пролетарской революции, и стали ориентировать компартии на борьбу прежде всего с социал-демократией, как главным врагом, препятствующим повороту масс к социалистической революции. На деле массы повернули не к революции, а к фашизму, и социал-демократия из врага превратилась в союзника. Поворот масс к фашизму был в том числе связан с сектантской, глупой, оторванной от реальности линии коммунистов, которые не понимали реальных проблем, которые волновали людей, и в качестве универсального рецепта выдвигали социалистическую революцию. Этот лозунг, понятый абстрактно, догматически, не мог увлечь массы, которых больше волновали проблемы безработицы, роста цен, голода. В результате коммунисты потерпели поражение, и в целом ряде стран Европы установились фашистские режимы.

Новая линия Коминтерна состояла не в капитуляции перед буржуазией, а в повороте лицом к массам. Несмотря на популярность фашизма, объективно фашистская политика противоречила интересам народов Европы. На первый план была поставлена не социалистическая революция, а свержение фашистских режимов. Для этого цели создавались народные фронты, в которые вошли социалисты и социал-демократы, анархисты, демократы (в т. ч. буржуазные демократы). Отсутствие троцкистов не было случайным — эти политические силы продолжали гнуть старую линию диктатуры пролетариата. Несмотря на неудачи и поражения, самым тяжёлым из которых было поражение Испанской республики, тактика народного фронта привела в конечном итоге к победе над фашизмом в 1945 г. Создание антигитлеровской коалиции с участием СССР, Великобритании и США было развитием тактики народного фронта, в который вошли все антифашистские силы.

Попытка догматиков увязать народные фронты с последующей реставрацией капитализма в СССР и победой ревизионизма в большинстве европейских компартий на самом деле говорит о непонимании этими товарищами сути тактики народного фронта, и правильной коммунистической тактики в принципе. Следует наконец осознать, что народные массы сами по себе относятся к коммунизму безразлично. Их интересуют те политики, которые смогут дать ответы на волнующие людей вопросы и повести их за собой. И не важно, будут эти политики левыми, правыми или какими-то другими. Фашисты предложили такие ответы и смогли увлечь массы за собой. Народный фронт был ответом коммунистов на победу фашизма. Коммунисты сумели выработать правильную политическую линию, увязав антифашистскую борьбу как главное направление с социальными реформами и демократизацией общества, привлекли новых союзников и в конце концов смогли значительно увеличить своё влияние, в ряде стран прийти к власти.

Последующий распад единого антифашистского лагеря произошёл уже в другой исторической обстановке, когда фашизм перестал быть главной угрозой. Требовалась новая тактика, и руководство СССР тогда сделало ставку на движение за мир и народную демократию, что было продолжением тактики народного фронта и ответом на планы послевоенного переустройства мира, выдвинутые США. Но это уже другая история.

В современной обстановке мы видим, как лица, называющие себя коммунистами по недоразумению, продолжают наступать на столетние грабли и повторяют мантру о «диктатуре пролетариата», не понимая её сути1. В новых исторических условиях необходимо сделать правильные выводы из успешной тактики Коминтерна на последнем этапе его существования, и творчески найти решение, которое будет уместным сегодня. Не следует повторять тактику народного фронта буквально, потому что сегодня нельзя говорить о фашистской угрозе в том виде, какой она была в 1930‑е гг.2 Также нельзя говорить о какой-то существенной популярности коммунистических идей в обществе, тогда как в 1930‑е гг. она была весьма существенной. Важно применять принцип отказа от догматизма и учёта реальных интересов народа. В противном случае, сегодняшние «левые», в т. ч. коммунисты, совершат роковую ошибку и окончательно прекратят существование как политическая сила3.

Примечания
  1. Тем не менее, мы были бы рады видеть их в народном фронте. Когда они поймут его необходимость.
  2. Что не означает, что фашизма сегодня нет. Речь идёт о том, что не надо воспринимать его таким, каким он был сто лет назад.
  3. Как метко высказался мой товарищ, у меня здесь неоправданный алармизм — чтобы прекратить существование как политическая сила, надо сначала ею стать.

О тибетском вопросе

Кто опубликовал: | 04.06.2025

FB2

Председатель Всекитайского комитета НПКСК второго созыва Чжоу Эньлай и заместитель председателя Всекитайского комитета НПКСК второго созыва Панчен-эртни Чуги-Ганцан на первой сессии Всекитайского комитета НПКСК третьего созыва.

Председатель Всекитайского комитета НПКСК второго созыва Чжоу Эньлай и заместитель председателя Всекитайского комитета НПКСК второго созыва Панчен-эртни Чуги-Ганцан на первой сессии Всекитайского комитета НПКСК третьего созыва.

В целях всестороннего ознакомления зарубежных читателей с положением в Тибетском районе Китая за последнее время, с подоплёкой тибетского вопроса и с курсом Центрального Народного правительства КНР в отношении Тибетского района мы выпускаем данный сборник, в который включены документы, речи и выступления, информации, статьи и справочный материал, связанные с тибетским вопросом.

Сборник состоит из 4 частей. В первую часть вошли важные документы, информации, речи и статьи по тибетскому вопросу, опубликованные в период с 28 марта по 19 апреля 1959▫года. Вторая часть содержит важные документы, информации, речи и статьи по тибетскому вопросу, опубликованные в период с 20 по 30 апреля 1959 года. Третья часть включает в себя справочный материал, который раскрывает подоплёку тибетского вопроса, и специальную статью по этому вопросу. Последняя часть — редакционная статья газеты «Жэньминь жибао» от 6 мая 1959 года «Революция в Тибете и философия Неру».

От издательства

Франция для всех

Кто опубликовал: | 03.06.2025

Авторы —Ален Бадью, Сильвен Лазарю и Наташа Мишель — участники постмаоистской «Политической организации».

Маоизм.ру.

A France For All, by Alain Badiou, Sylvain Lazarus and Natacha MichelПравительство призывает людей приходить и регистрироваться en masse, со всеми соответствующими документами: свидетельствами о регистрации места жительства и об устройстве на работу, въездными визами и так далее. Правительство утверждает, что это необходимо для легализации положения рабочих, приехавших из-за границы. И у людей были некоторые основания верить речам правительства: нелегальные иммигранты громко заявили о своем существовании как отдельных личностей и целых семей широким движением протестов Сен-Бернар (включавшим и захват самого здания церкви). Они подавали массовые петиции и проводили демонстрации против введённых предыдущим правительством репрессивных законов и расширенных полицейских полномочий, главной целью которых была депортация. Всё это существенно помогло на выборах новому правительству, обещавшему отменить репрессивные законы и легализовать нелегалов.1

И люди пошли регистрироваться en masse. Несколько месяцев спустя ситуация выглядела так: принятые ранее законы так и не отменены; новый законопроект по-прежнему полностью сосредоточен на депортации и определяет живущих здесь людей по тому, можно ли их депортировать или нет; только незначительная часть тех, кто пришёл на регистрацию, легализована. Остальные, а их число, возможно, превышает сотню тысяч, ждут или, чаще всего, уже получили извещение о том, что они должны незамедлительно покинуть территорию Франции. Это извещение теперь дойдёт до них гораздо быстрее, ведь они находятся в базе данных. Власти знают о них всё. Более того, власти предупреждают работодателей (о которых они теперь осведомлены) о том, что им придется этих людей увольнять.

Как же нам назвать эту правительственную практику? Ей есть одно только название — практика лжи и полицейской слежки. И мы должны признать, что при всём различии последствий эта практика продолжает традицию, установленную правительством Виши, призывавшим евреев регистрироваться в префектурах. Правительство Жоспена вполне преуспеет в создании омерзительной полицейской базы досье на сан-папье2.

Что произойдёт после того, как такая база данных будет создана? Тем, кто числится в этой базе, легко запретить работать. Арестовать их. Устроить полицейскую облаву с целью установить личности людей из базы досье и насильственно отправить их в центры временного размещения нелегальных иммигрантов, существование которых находится за рамками допустимого любым законом. Весь процесс завершается экстрадицией.

Как же нам назвать эти действия? Имя им — полицейские облавы. И как бы ни различались масштабы и сопутствующие обстоятельства, мы вынуждены признать, что эти облавы следуют традиции облав, совершенных по приказанию Мориса Папона и ему подобных, когда французские полицейские насильственно отправляли евреев в пересыльные лагеря.

Ведь если есть полицейское досье, то облава неизбежна. И мы могли наблюдать это и после падения правительства Виши, в чудовищные годы войны в Алжире. Досье на евреев, досье на алжирцев, досье на сан-папье: это всё вещи одного порядка.

И ничто не указывает на то, что это так просто закончится. Лионелю Жоспену не стоит забывать, что к падению Алена Жюппе привели забастовки декабря 1995 года и движение сан-папье и их друзей. Сегодня под лозунгом «Документы для всех, Франция для всех» поднимаются работники хостелов для мигрантов foyer3.

А ещё у них есть другой лозунг: «Жоспен — предатель, Жоспен — хамелеон». Это движение будет шириться. Оно будет набирать обороты. А друзья сан-папье утверждают, что государство является демократическим, если и только если это государство для всех, если оно видит в каждом личность, а не превозносит одних и считает ничтожеством других.

Речь идёт не о мифическом «открытии границ». Это не пустой разговор о Севере и Юге или «новом экономическом порядке». На кону вопрос о том, как государство обращается с людьми, которые здесь живут и работают — многие из них в течение долгих лет. Это вопрос внутренней политики, вопрос отношений между государством и людьми, которые здесь живут, и принципа, вокруг которого эти отношения выстраиваются. Вопрос о реальном содержании демократии. Определение иностранцев, находящихся на территории Франции, в категориях полицейских досье, рейдов и депортации перекликается только со зловещим видением «французов», распространяемым Национальным фронтом.

В нынешней ситуации сама суть демократической субъективности в том, чтобы быть активным другом сан-папье, вооружённым несколькими простейшими принципами. Те, кто называет это «морализаторством» и «чрезмерным идеализмом», всего лишь прикрывает этим изъеденным молью плащом циника практики полицейских досье, облав и депортации.

Примечания
  1. В 1997 г. голлистов сменила левая коалиция во главе с социалистом Лионелем Жоспеном, включавшая, между прочим, и Французскую компартию.— Маоизм.ру.
  2. Букв. «без бумаг», то есть незарегистрированные мигранты.— Маоизм.ру.
  3. Букв. «очаг» — модель временного жилья для рабочих мигрантов и молодёжи.— Маоизм.ру.

Ремастеры S.T.A.L.K.E.R. удалили советские памятники и русские голоса

Кто опубликовал: | 26.05.2025

S.T.A.L.K.E.R.: Shadow of Chornobyl - Enhanced EditionРемастеры трилогии S.T.A.L.K.E.R. вызвали поток негативных отзывов в Steam не только потому, что выглядит хуже оригинала, но и потому, что теперь в ней отсутствуют куски истории. Памятники исчезли, русские голоса заменены, а размытые визуальные эффекты завершают ностальгический даунгрейд, о котором фанаты никогда не просили.

Ремастеры трилогии S.T.A.L.K.E.R.: Legends of the Zone наконец-то вышли и принесли с собой очередное напоминание о том, что «ремастер» больше не означает «улучшение». Наряду с «усовершенствованием» графики, которая каким-то образом выглядят более размытой, чем в оригинальном релизе 2007 года, GSC Game World решила добавить немного исторической чистки — потому что ничто не передает захватывающую постсоветскую атмосферу так, как полное удаление советских отсылок.

Среди жертв — памятник Ленину возле объекта ЧАЭС в «Тенях Чернобыля», который загадочно исчез, оставив после себя большое светящееся пятно: «давайте притворимся, что этой части истории не было». Знаковые русские голосовые треки? Также удалены. Из игры было удалено всё русское, от рублей как внутриигровой валюты до всех советских признаков, статуй и достопримечательностей.

Фанаты, что неудивительно, были не в восторге. Steam заполонили негативные отзывы, многие сетовали не только на техническую деградацию, но и на идеологическую ревизию. Видимо, отрендерить всё в вазелиновом HD было недостаточно — нужно было ещё гарантировать, чтобы никто ничего случайно не узнал о реальной истории региона, укрываясь от мутантов в радиоактивных болотах.

Это странная фортеция, но в эпоху, когда ремастеры часто выполняют функции моральной пурификации, расширенное издание S.T.A.L.K.E.R. вписывается как нельзя лучше. Суровые истины прошлого ушли в прошлое — их заменили стерильные текстуры, мутное освещение и вся историческая скрупулёзность голливудских фильмов времен Холодной войны.

Остановим холокост в Газе!

Кто опубликовал: | 24.05.2025

То, что происходит в Палестине на глазах у всего человечества, не позволяет совести оставаться спокойной. Всякий, кто хочет называться человеком, не может не занять позицию по поводу холокоста, осуществляемого государством Израиль, по поводу того «окончательного решения», которое это государство, по общему признанию, приняло и осуществляет в отношении палестинского народа. Геноцид в Газе — серьёзная проблема современного мира. Мир этот, уже кардинально изменившийся, никогда не будет прежним, если этот геноцид будет полностью выполнен.

Сионисты нашли дешёвое пропагандистское оружие, чтобы остановить международное возмущение. Всякий осуждающий тот факт, что Израиль разрушает больницы, бомбит руины, машины скорой помощи и палатки, оказывается «антисемитом» и принижает значимость Холокоста евреев. Правда в том, что провозглашают тысячи еврейских пацифистов и активистов по всему миру: тот, кто бесстыдно пытается принизить нацистские зверства,— это само апартеидное израильское государство, открыто копирующее нацистских преступников и рьяно соревнующееся с ними в методах и фразеологии.

Великие западные державы, этот якобы цивилизованный мир, похваляясь свободой и демократией, скрывают холокост палестинского народа. Они поддерживали «право» оккупантов на «самооборону», ни на минуту не прекращая укреплять Израиль деньгами, оружием и политическим прикрытием. Как прошлая, так и нынешняя администрации США, а также Европейский Союз со всеми фракциями, сгруппировавшимися вокруг «радикального центризма», являются соучастниками величайшего преступления нашего времени — систематического истребления целого народа. Массовое переселение и рассеивание палестинцев входит в план расистского сионизма, а также более широкий план перекройки границ на Ближнем Востоке. Однако и за пределами Запада другие могущественные полюса современного мира не предприняли никаких радикальных мер против Израиля. Они хранят молчание о его преступлениях, продолжая поддерживать с ним дипломатические, политические и экономические отношения.

Правительство Мицотакиса с самого начала было одним из самых фанатичных сторонников геноцида, а недавно отклонило даже совершенно недостаточное предложение о пересмотре торговых отношений ЕС с Израилем. Оно остаётся в постоянно сокращающейся группе самых верных и преданных друзей преступника Нетаньяху. Это постыдное поведение попирает все гуманистические, мирные традиции и моральные ценности Греции и её народа и прямо игнорирует традиционные отношения эллинизма с народами региона. Греция (как и Кипр) знает об оккупациях, варварских завоевателях, голоде, войнах и геноцидах. Месолонгион, Хиос, Псара, Понтос, Смирна, Калаврита, Дистомо, Фамагуста (список бесконечен) — это не просто точки на карте. Греция также знает о сопротивлении, гуманности, солидарности и достоинстве, о страсти и упорстве в борьбе за свободу. Ни одно попирающее историю правительство не может стереть их. Именно клич Свободы и борьба за Родину и Справедливость вели человечество вперёд, а не железные занавесы и компьютеризированные машины смерти.

Что касается «аргумента» о том, что якобы с помощью такой политики страна сохраняет союзника против турецкой угрозы, то это не что инок как уловка правящего класса. Во-первых, потому что во многом он уже сдался перед этой угрозой. Во-вторых, потому что региональные возмутители спокойствия (Израиль, Турция) заботятся исключительно о собственных интересах и не заинтересованы ни в каком оппортунистическом «союзнике». В-третьих, потому что политика суверенного государства будет основываться на принципах и ценностях, совершенно отличных от циничного оправдания оккупации и войны. Своей бесстыдной произраильской позицией правительство совершает не только моральное, но и политическое, дипломатическое и геополитическое самоубийство.

Греческий народ в подавляющем большинстве осуждает геноцид, однако широкомасштабное движение, достойное богатых антивоенных традиций нашего народа, так и не сложилось. Не было мобилизаций, сопоставимых, например, с теми, которые проходили во время войны в Югославии или Ираке. Причину следует искать в более широком болоте, в патологиях всей политической системы и в различных идеологических и политических искажениях, которые преобладали в последние годы в особенности среди левых. Мы должны вырваться из этого тупика.

Не поддадимся страху и не смиримся с бойней, которая происходит на наших глазах! Не перестанем говорить о Палестине. Изолируем силы лицемерия, бесчеловечности и цинизма. Разовьём новое массовое антивоенное движение за мир и свободу. За Грецию с другими приоритетами, которые станут фактором мира и сотрудничества.

За Палестину и палестинцев, за справедливость и свободу! Спасём младенцев и детей, стариков, женщин и мужчин, воины и воительницы. Все коридоры для гуманитарной помощи должны быть немедленно открыты, а оккупационные войска должны немедленно покинуть Газу. Остановим нацистское «окончательное решение» истребления, которое продвигает Израиль. Полностью изолируем сионистский Израиль и осудим совершаемое им военное преступление против человечества.