Архив автора: admin

3 июня и 27 октября (9 ноября) 1907 г, 1909—1912 гг.

В Териоках и в Париже

Кто опубликовал: | 05.06.2020
Комментариев нет

3 июня 1907 года, в день разгона в Петербурге Ⅱ Государственной думы и ареста её социал-демократической фракции, в Одессе, где я тогда работала, шла общегородская партийная конференция. Все делегаты конференции (и я в том числе) были арестованы и высланы. Вскоре я вернулась в Одессу, но так как оставаться там мне нельзя было, то Одесский комитет дал мне явку в Петербург. Легко представить себе мою радость: я буду работать в среде передового отряда нашего революционного рабочего класса, я, быть может, увижу там Ленина!

Для соблюдения конспирации я, прибыв в Петербург, сперва пошла в книжный магазин издательства «Зерно», помещавшийся на Невском проспекте, где получила адрес явочной квартиры в частной лечебнице на Литейном проспекте 1. Как и другие товарищи, получавшие туда направление, я пришла на явочную квартиру под видом больной. Меня проводили в кабинет, где находились две незнакомые женщины. Одна из них заговорила со мной. Я передала явку, и моя собеседница — ею оказалась большевичка Вера Рудольфовна Менжинская — стала задавать мне вопрос за вопросом. Тогда к нам подошла другая женщина, ранее сидевшая у окна, приветливо поздоровалась со мной и присоединилась к нашей беседе. Это была Надежда Константиновна Крупская. Она обстоятельно расспросила меня о моей партийной работе и сказала, где найти Евгения Попова, тогдашнего секретаря Петербургского комитета большевиков.

В тот же день меня снабдили «надёжным паспортом» (не на моё имя) и брошюрой «О бойкоте третьей думы» со статьёй В. И. Ленина «Против бойкота» 2 и направили организатором Московского района, как тогда называли секретарей райкомов. Мне поручили связаться с одним из руководителей партийной организации Нарвского района — Александром Вуйко для совместного ведения работы во время выборов депутатов Ⅲ Государственной думы.

Впервые я увидела и услышала Владимира Ильича Ленина 27 октября (9 ноября) 1907 года на конференции с.‑петербургской организации РСДРП. Местом её работы был избран Териоки — небольшой городок в Финляндии.

Мы приехали в Териоки днём. Стояла холодная осенняя погода, накрапывал мелкий дождик. На некотором расстоянии от вокзала нас ожидали товарищи, которые узнавали прибывающих на конференцию по условному знаку. Каждый из нас имел в кармане синюю салфетку с цветной каёмкой. Изредка мы вынимали её, как носовой платок. К нам подходил встречавший, мы обменивались паролем, после чего, соблюдая осторожность, нас провожали к зданию, где должна была открыться конференция. Это было какое-то мрачное помещение, напоминающее собою сарай. Во двор вело два входа (а следовательно, и выхода), которыми можно было воспользоваться в случае появления полиции.

Делегаты прибывали постепенно. Кто разговаривал со знакомыми, кто здесь же заводил знакомство. Было довольно оживлённо.

Я стояла в углу, разговаривая с одним из делегатов, когда к нам подошёл незнакомый человек, небольшого роста, крепкий и широкоплечий, одетый в довольно поношенное тёмное пальто и на первый взгляд производивший впечатление профессионального революционера из рабочих. Выражение острых, проницательных глаз говорило о большом уме и сильной воле человека. Лицо его казалось серьёзным и повелительным. Слова заставляли невольно подчиняться.

Заговорив со мною, незнакомец засыпал меня вопросами. Как-то сразу захватило обаяние его личности. Всё в нём внушало доверие: и острый взгляд, и горячая заинтересованность в том, о чём мы говорили, и неподдельная искренность. Он спросил, в каком районе я работаю, каковы настроения рабочих, с которыми я встречаюсь, как они относятся к Государственной Думе, как проходит в районе избирательная кампания и т. п. Вдруг мне пришла в голову мысль: «А с кем я говорю?»

Скрывая волнение, я спросила:

— А вы где работаете?

Мой собеседник улыбнулся и уклончиво ответил:

— Здесь же.

Я спросила, будет ли Ленин. Незнакомец ответил:

— Не знаю,— и, поблагодарив меня, заговорил с другими товарищами.

Я встревожилась и мысленно стала себя бранить: «Видишь человека в первый раз, ничего о нём не знаешь и пускаешься в такие откровенные разговоры!»

Между тем время шло. Прибывали новые делегаты. Я встретила товарища Землячку, разговорилась с Верой Слуцкой, с которой работала в одном районе, старалась втянуться в беседу, успокоиться, но безуспешно. Воспоминание о том, что «проговорилась», не давало возможности сосредоточиться ни на чём.

Вдруг в зале произошло какое-то волнение. Тихо, почти шёпотом, из уст в уста стало передаваться слово «уходить». О конференции стало известно полиции, и она могла нагрянуть с минуты на минуту.

Почти в полной темноте, гуськом пробирались мы через незнакомый лес к внешне красивому, но недостроенному дому, почти без крыши. Изо всех щелей дул холодный ветер. В нашем распоряжении оказались две смежные комнаты. Делегаты поместились в одной, президиум и трибуна — высокая тумбочка — в другой.

Заседание началось. Председатель объявил, что слово для доклада о Ⅲ Государственной думе предоставляется товарищу Ленину. Словно живительная струя пронеслась в воздухе.

Я приподнялась в волнении — сейчас увижу Ленина! — затем села на своё место и увидела, как к трибуне подошёл товарищ, с которым я так непринуждённо беседовала в углу, не зная его имени. Это был Ленин! Владимир Ильич дал ясный анализ социально-политических условий, сложившихся к осени 1907 года. Для чего большевистская партия идёт в Думу? — спрашивал Ильич и отвечал:

«Только для того, чтобы она в Думе высоко держала знамя с.‑д., только для того, чтобы она в Думе вела непримиримую борьбу против контрреволюционеров всех видов и оттенков, начиная с союзников и кончая кадетами. Но ни в коем случае не для того, чтоб она поддерживала „левых“ октябристов и кадетов» 3.

Владимир Ильич сделал на конференции ещё один доклад — об участии социал-демократов в буржуазной печати 4.

Помимо двух докладов, Ленин выступал также по вопросу о подготовке к общерусской конференции и по другим вопросам порядка дня конференции.

Неизгладимое впечатление производили выступления Владимира Ильича. Изумляла простота его речи, несокрушимая логика, последовательность, глубочайшая убеждённость. Он бросал в аудиторию слова, проникавшие в глубину сознания и чувства. Он говорил, и каждому из нас казалось, что речь обращена именно к нему.

Во время перерыва я подошла к Владимиру Ильичу и призналась, в какой большой тревоге находилась до тех пор, пока не увидела его на трибуне. Когда я поведала ему о причине тревоги, он весело рассмеялся:

— Вот так конспиратор! Как же это вы заговорили с незнакомым человеком?

— Я поддалась чувству, я почувствовала в вас своего человека.

— Ай-ай-ай! По-чув-ство-ва-ла! Вам, стало быть, неизвестно, что чувство может обмануть, что нельзя так оценивать человека? — И он, добродушно посмеиваясь, продолжал укорять меня.

Весной 1911 года, после тюрьмы и ссылки, я приехала в Париж. Через несколько дней я направилась на улицу Мари-Роз, дом № 4. Здесь в маленькой квартире жил Владимир Ильич Ленин со своей верной подругой жизни и сподвижницей в борьбе Надеждой Константиновной Крупской и её матерью Елизаветой Васильевной.

Быт этой маленькой семьи представлял собою загадку для парижских мещан. Крайняя скромность и идеальная чистота. Множество посетителей — и полное отсутствие шума, суеты.

Несмотря на малые размеры, квартира не казалась тесной благодаря царившему в ней образцовому порядку. На простых железных койках были постланы белоснежные покрывала, на некрашеных белых столах аккуратными стопочками лежали книги. Книг было множество. Кухня, уютная, чистенькая, служила столовой и гостиной. Сюда меня и пригласила Надежда Константиновна, которая открыла мне дверь и очень обрадовалась, увидев приехавшую из России большевичку.

Вскоре вернулся из библиотеки Владимир Ильич. Он засыпал меня вопросами о России, настаивал на подробнейшем описании каждой детали.

Ленин обладал непревзойдённым даром заставить разговориться каждого. Поэтому моя робость и смущение, вполне естественные, уже через несколько минут были совершенно побеждены его простотой и горячим интересом ко всему тому, что касалось России. Мне казалось, что мои петербургские новости уже устарели. Однако то, что я могла сообщить о работе петербургской партийной организации в 1908—1909 годах, не только представляло интерес для Владимира Ильича, но даже взволновало его, хотя он лучше нас всех был осведомлён о событиях в России и работе партийных организаций.

Владимир Ильич хотел знать всё, вплоть до малейшей детали, если она помогала воссоздать картину партийной работы, вести которую в условиях жестокой столыпинской реакции было особенно трудно. Он говорил: «Нет лишних подробностей, все они имеют значение» — и просил не опускать ничего.

С большим интересом слушал он о том, как была принята его книга «Материализм и эмпириокритицизм». Сейчас этот труд Ленина всем известен, его изучают миллионы людей. А тогда, когда книга впервые вышла в свет, она произвела на противников впечатление взорвавшейся бомбы. Её появление положило начало широкому продвижению в партийные массы теоретических основ марксизма.

Особенно радовался Ильич тому, что партийный актив большевистского подполья, передовые рабочие, как только появилась книга, принялись с большим рвением изучать её, и многие из них стали чувствовать себя настолько сильными в этих вопросах, что смело и с успехом выступали против махистов. Я назвала имена Александра Буйко, партийного профессионала, в прошлом рабочего Путиловского завода, большевика Бублеева с Семянниковского судостроительного завода (ныне — имени Ленина), работниц Поли (с фабрики Паля) и Ксюши (с фабрики Торнтона). В спорах на философские темы эти товарищи иной раз доводили интеллигентов-ревизионистов до того, что те, не имея возможности выставить сколько-нибудь серьёзные аргументы, пускались на грубый обман. Так, один меньшевиствующий студент Технологического института кричал, будто «сам Ленин» во время революции 1905 года, когда они, кого сейчас «обзывают» махистами, выступали со своими философскими рассуждениями, не спорил-де с ними, а теперь вот выступает против них. В этом месте моего рассказа Владимир Ильич расхохотался и сказал:

— Кто же в разгар революции станет тратить время на споры с отдельными интеллигентами и обращать внимание на их философские выверты?

Далее Ленин стал объяснять мне, почему именно теперь, в полосу политической и идейной реакции, так важна решительная и непримиримая борьба с людьми, отрёкшимися от марксизма и стремящимися под «марксистским флагом» протащить идеализм и всяческую поповщину. Нельзя, говорил Владимир Ильич, недооценить опасность заражения верхушки рабочих реакционными идейками, надо разгромить всех, кто ревизует марксистскую теорию. Затем, возвращаясь к услышанному рассказу, с удовлетворением продолжал:

— Вот и доказательство того, что рабочие в состоянии разобраться в таком сложном вопросе! Они пролетарским чутьём понимают рабовладельческие идеи, преподносимые под видом чистой науки.

Я рассказала, как жила и работала петербургская партийная организация в эти годы, как пробравшиеся в руководящие органы партии провокаторы проваливали отдельные звенья подпольной организации, как трусы и маловеры бежали из партии. Ленина особенно интересовала борьба питерской организации против ликвидаторов и отзовистов.

Для обеспечения единого фронта за Невской заставой и в других районах города в 1908—1909 годах эту работу возглавляла четвёрка. Она состояла из двух представителей от большевиков и двух — от меньшевиков-«партийцев» (плехановцев). В задачи четвёрки входило: отколоть колеблющихся рабочих от меньшевиков-ликвидаторов, создать единый фронт снизу, бороться за рабочие массы путём использования легальных организаций. Вышибить из этих организаций прочно окопавшихся там меньшевиков-ликвидаторов было одной из важнейших задач четвёрки. Под лозунгом снятия ликвидаторов с постов мы, большевики, добились их изоляции и превратили эти организации в приводные ремни нелегально работающей партии.

Владимир Ильич внимательно слушал о том, как большевики сумели завоевать в Василеостровском районе правление союза металлистов и на место меньшевиков-ликвидаторов провели большевиков; как петербургский совет безработных добился организации общественных работ, открыл столовые, помогал рабочим материально, организовал политические выступления рабочих. После моего описания, как меньшевики отказались от нашего приглашения принять участие в секционной работе наших рабочих делегаций на съезде народных университетов, как они голосовали вместе с кадетами, Ленин произнёс навсегда запомнившиеся мне слова: «Как они низко пали!»

Подготовка созыва Всероссийской (пятой) партийной конференции происходила в это тяжёлое для питерской подпольной организации время, время ожесточённой борьбы с ликвидаторами и отзовистами во всех районах Петербурга. В Невском районе было довольно много отзовистов. И все же при выборах на конференцию (декабрь 1908 года) отзовисты получили меньшинство голосов. От большевиков-ленинцев на декабрьскую общероссийскую конференцию был послан делегатом товарищ Буйко.

Моё сообщение о работе Петербургского комитета вызвало одобрительные замечания Ленина. Он сказал, что в тех тяжёлых и сложных условиях комитет работал неплохо.

Напомню, что на протяжении всех этих лет питерская организация была одной из ведущих организаций большевистской партии. А большевистская партия, как писал впоследствии Владимир Ильич, «сумела через немного лет продвинуться — в другой форме, по-иному — в цитадель врага и ежедневно „легально“ начать работу взрыва проклятого царского и помещичьего самодержавия извнутри. Прошло ещё немного лет, и организуемая большевизмом пролетарская революция победила» 5.

Закончив рассказ о питерской организации, я спросила Владимира Ильича, слыхал ли он о забастовке на сахарном заводе в Тальном.

— Нет, нет,— с живостью отозвался он,— расскажите, и, пожалуйста, поподробней.

В местечке Тальном, Уманского уезда, Киевской губернии, единственным крупным предприятием был сахарный завод с 500 рабочих. Остальные рабочие местечка были портными, сапожниками, столярами, трудившимися в кустарных мастерских мелких хозяйчиков; эксплуатировали их самым нещадным образом.

Нам удалось организовать две стачки. Первыми забастовали почти все рабочие кустарных мастерских. Затем к ним присоединились рабочие сахарного завода. Получилась всеобщая забастовка. Требования рабочих были следующие: улучшение условий труда, повышение заработной платы, сокращение рабочего дня в субботу. После 10 дней борьбы забастовка окончилась нашей победой.

Слушал меня Ленин сидя, но потом встал и начал быстро шагать по комнате.

— Это хорошо, это хорошо,— повторил он несколько раз. В стачке рабочих даже глухого уголка России Ленин увидел ещё одно подтверждение правильности его определения характера этого периода. Как известно, он ещё в октябре 1910 года писал, что реакция начала терять свои позиции, что наступила пора нового революционного подъёма.

Наша беседа подходила к концу. Прощаясь, Владимир Ильич посмотрел на меня и лукаво заметил: — Так вы говорите, что Париж вас ошеломил? А мне кажется, что вы ошеломили Париж!  И, добродушно посмеиваясь, обратился к Надежде Константиновне: — Посмотри-ка на нашу парижанку!

Так, мимоходом, Владимир Ильич преподал мне урок конспирации. Мой внешний вид, которому я, по неопытности, не придавала значения, был действительно весьма неподходящим для человека, отнюдь не желавшего привлечь к себе внимание царских шпиков, которыми кишел Париж. На мне было длинное, широкое платье с пышными рукавами (а в моде тогда были короткие и узкие платья с короткими рукавами), какая-то допотопная широкополая шляпа и вдобавок длинные косы, о которых парижанки и представления не имели.

Немедленно по приезде я связалась с партийной организацией — парижской секцией большевиков. Наша секция работала в этот период под непосредственным руководством В. И. Ленина.

Вскоре же после моего приезда на одном из заседаний секции состоялись выборы бюро. Ленин присутствовал на этом собрании. Он придавал серьёзное значение выборам руководящих партийных органов. Перед выдвижением кандидатур он взял слово и сказал, что при выборах комитета надо иметь в виду главным образом связь товарищей с практической работой в России, выбирать тех, кто накопил в этой работе опыт, кто знает, чем живёт рабочий в России, кто может внести свежую струю в работу секции и не собирается засиживаться в эмиграции.

Ленин руководил всеми нашими действиями, готовил нас в Париже к подпольной работе в России, готовил нас к новой революции, которая, как он всегда утверждал, приведёт к победе.

В парижской секции, как и в России, оказались такие люди, которые встали фактически на защиту ликвидаторов и отзовистов. Примиренцы утверждали, будто с ликвидаторами можно бороться, не изгоняя их из партии. А Ленин взял твёрдый курс на очищение партии от всех и всяческих оппортунистов. Он считал абсолютно необходимым очистить от них и нашу парижскую секцию.

Припоминаю одно из собраний членов секции в помещении библиотеки на улице Гобелен. Обсуждался вопрос о ликвидаторстве и примиренчестве. Ленин, убеждая примиренчески настроенных членов секции, говорил:

— Ликвидаторы хотят ликвидировать партию. Мы же хотим ликвидировать ликвидаторов. Вы стоите за партию или хотите идти с ликвидаторами, против партии? За столыпинский режим, за самодержавие или против них? Либо с партией, либо с ликвидаторами — третьего не дано, золотой середины быть не может. Надо решать не по личным симпатиям, а принципиально.

Такой постановкой вопроса Ленин прижал примиренцев к стенке. В духе этого выступления была составлена и предложенная им резолюция. Предлагая резолюцию, Владимир Ильич воскликнул:

— Вот резолюция, против которой не поднимется ни одна рука! Кто хочет быть с партией и бить самодержавие, тот не может не голосовать за эту резолюцию. Вот на какой основе предлагаю объединиться. Кто не с нами — тот против партии.

Ленин ставил перед собой ясную цель — расколоть группу примиренцев. И цель была достигнута. Несколько рабочих из этой группы отошли от неё, вернулись на ленинские позиции. И после бурных споров предложенная Лениным резолюция была принята. Упорствующие и неисправимые примиренцы были исключены из состава парижской секции. Ряды секции заметно поредели.

Кое-кого из товарищей смущала резкость и непримиримость Ленина по отношению к оппортунистам. Один из них сказал Ильичу:

— Что же это вы, Владимир Ильич, всех вышибаете из секции? С кем же мы будем работать?

Ленин, улыбнувшись, ответил:

— Путаницы нам не надо, пусть нас сейчас мало, зато мы будем едины в действии, и сознательные рабочие нас поддержат, ибо путь наш правилен.

Надо, однако, сказать, что суровая непримиримость Ленина никогда не оскорбляла. Он всегда угадывал, когда ошибка порождена враждебной мыслью и когда — недостаточным пониманием вопроса. И он терпеливо разъяснял товарищам их ошибки и заблуждения. Он знал, что после таких «проборок» необходимо ободряющее слово как стимул для дальнейшей работы. И он всегда находил это слово, показывал, что сделано хорошо, что заслуживает одобрения. Одно его слово поощрения, сказанное с мягкой улыбкой, окрыляло нас, вливало новые силы.

Ленин был беспощаден к противникам, чуток и внимателен к сторонникам и друзьям. Все его помыслы были устремлены к одной цели: организовать политическую работу в России и создать поколение рабочих руководителей, непреклонных в борьбе, непримиримых к врагам марксизма, ко всякого рода идейным шатаниям. Ленин учил нас принципиально, честно относиться к поступкам и делам товарищей. Если человек изменял общему делу, Ленин бесповоротно порывал с ним.

В период пребывания в Париже, в 1909—1912 годах, живя мыслью о России, Владимир Ильич внимательно изучал и французское рабочее движение. Он требовал и от нас, членов парижской секции, активного участия в политической жизни Франции. Поэтому члены нашей секции изучали французский язык, историю революционного движения Франции и других западноевропейских стран, посещали собрания рабочих, участвовали в профессиональном движении, поддерживали все политические мероприятия рабочих организаций Парижа. Члены нашей секции — Н. К. Крупская, Инесса Арманд, С. И. Гопнер и другие — вели активную работу среди французских рабочих и работниц.

Наша организация весьма нуждалась в деньгах для печатания литературы. Деньги добывались устройством лекций, рефератов, лотерей, концертных вечеров и т. д. Один такой вечер было поручено организовать мне. Я решила пойти посоветоваться к Надежде Константиновне. Мы принялись вместе разрабатывать программу вечера. В разгар нашей беседы в комнату вошёл Владимир Ильич. Он послушал нас, улыбнулся нашему спору насчёт буфета (вопрос был денежного характера) и сказал:

— План должен быть не только коммерческим, но и идейным. В программу должен быть внесён агитационный элемент. Пригласите Монтегюса. Он вам и публику соберёт, и агитацию проведёт.

Совет был как нельзя более удачный. Сын коммунара, Монтегюс в течение известного времени был верен революционным традициям семьи. Он легко слагал куплеты, удачно подбирал к ним музыку, а может быть, и сам сочинял её, выступал со своими песенками в дешёвых театрах, а порой и в кабачках рабочих предместий. «Смех убивает»,— говорит французская пословица. Люди, не расстававшиеся с горем и нищетой, находили в искрящихся остроумием куплетах Монтегюса моральный отдых и нечто вроде залога будущей мести сытым эксплуататорам. Владимир Ильич всегда с восторгом слушал Монтегюса.

Наш вечер состоялся в зале дома № 8 по улице Дантона (в Латинском квартале). Этот зал был привычным местом наших встреч. Там Ленин читал свой знаменитый реферат о Льве Толстом. В том же зале, в октябре 1911 года, он читал реферат «Столыпин и революция». Но время концерта, когда Монтегюс пел, Ленин время от времени тихонько подпевал ему.

После окончания концерта Владимир Ильич ушёл не сразу. Я увидела его за столиком: он был увлечён жаркой беседой с Монтегюсом, развивал перед ним перспективу грядущей мировой революции. Вокруг них собрались наши товарищи. Никогда и не видела Владимира Ильича столь полным юмора, веселья, оживления.

Примечания:

  1. Устройство явочных квартир у врачей, в магазинах, мастерских, лечебницах и т. п. было наиболее безопасным: туда ходило много разного народа, и это не так привлекало к себе внимание полиции. Т. Л. ↩
  2. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 1—36. Ред. ↩
  3. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 135. Ред. ↩
  4. Содержание докладов было в скором времени сообщено в большевистской газете «Пролетарий» (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 131—138). Т. Л. ↩
  5. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 174—175. Ред. ↩

1895—1924 гг.

Незабываемый образ

Кто опубликовал: | 04.06.2020
Комментариев нет

Первая (но мимолётная) встреча моя с Владимиром Ильичом произошла в Москве в 1895 году. Это был замечательный год. Борьба с народниками была в разгаре. Но марксисты были тогда плохо вооружены. И вот в начале года в Москве появилось нелегальное гектографированное издание «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?», в котором Ленин разоблачил истинное лицо народников — фальшивых друзей народа. В середине этого же года мы имели легальную книгу Бельтова (Плеханова) «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», на которой воспиталось целое поколение русских марксистов.

В один осенний день 1895 года меня пригласили вечером прийти на дискуссию между народниками и марксистами, в которой должен принять участие «один замечательный марксист, приехавший из Петербурга».

С обычными предосторожностями добрался я до нелегального собрания. Собрание происходило в роскошной барской квартире: громадный зал, уставленный богатой мебелью, рядом кабинеты поменьше. Как всегда бывает перед боем, в ожидании сражения (и приезда «замечательного марксиста») происходили стычки разведывательных частей. Народники нападали на нас. Их активно поддерживал популярный в то время блестящий молодой адвокат из радикалов — Маклаков, будущий лидер кадетов.

— Книга Бельтова — пасквильный памфлет, не больше,— волновался Маклаков.

Мы оборонялись, ожидая вождя.

Наконец приехал «замечательный марксист». Но Владимир Ильич не принял боя. Я увидел его в одном из соседних кабинетов, где он потихоньку разговаривал со стоящими около него. Очевидно, он приехал не для того, чтобы устраивать петушиный бой с либеральными краснобаями, а воспользоваться благоприятной конспиративной обстановкой и поговорить о важнейших задачах с нужными людьми.

Так дискуссия и не состоялась.

Близкое знакомство моё с Владимиром Ильичом состоялось в 1908 году в эмиграции, в Женеве, при следующих обстоятельствах.

В начале 1907 года я эмигрировал за границу. Женева считалась тогда наиболее надёжным убежищем для политических эмигрантов — туда я и направился. С жаром принялся я на свободе за партийную работу, и вдруг в один неприятный день меня арестовали. Посадили в огромную камеру вместе с уголовными арестантами, которые похабничали и хулиганили; питали нас бурдой с плавающей мочалкой, называя эту бурду «супом», и настоем желудей, который называли «кофе». Сижу месяц, другой, ничего не понимаю: за мои политические «преступления» в России Женева не должна была меня арестовывать; нарушений швейцарских законов у меня не было. За что же я сижу?

Вдруг на третий месяц получаю с воли три мандарина. Это меня страшно раздосадовало: не нашли ничего лучшего послать! Я очень отощал от тюремных «супов» и «кофе». Прислали бы хлеба, колбасы! А тут присылают — тройку мандаринов! Ну что же, думаю, съем и мандарины. И каково же было моё изумление, когда из разломленного мною мандарина выпала маленькая вощёная бумажка: мандарины в том месте, где они прикрепляются к веточке дерева, имеют корочку, а внутри дупло. Корочку легко отколупнуть, в дупло заложить записочку и затем опять прилепить корочку на место. Раскручиваю записочку и читаю: «Не робей, приехал Ленин и занялся твоим делом».

Как потом выяснилось, дело обстояло так. Перед этим в Тифлисе была произведена крупная экспроприация царских денег под руководством легендарного кавказского революционера Камо. В связи с этой экспроприацией был арестован ряд революционеров за границей. Одна из арестованных, выехавшая из Женевы, была посажена в заключение в Мюнхене. И чтобы предупредить товарищей, она из мюнхенской тюрьмы решила написать в Женеву. Но на чей адрес? Наиболее солидным показался ей мой адрес. Письмо перехватили и меня посадили.

Конечно, для женевской полиции было ясно, что я никакого отношения к этой экспроприации не имел: в Тифлисе я никогда не был, по полицейским отметкам видно было, что я весь год жил в Женеве. Но, очевидно, царское правительство придралось к этому поводу, чтобы потребовать моей выдачи и расправиться со мной за руководство Нижегородским и Сормовским восстаниями в 1905 году и за прежние дела. А «экспроприаторов» швейцарское правительство охотно выдавало царскому правительству: швейцарская буржуазия боялась: «сегодня они грабят царя и российскую буржуазию, а завтра примутся за нас». Ясно, что мне грозила выдача в лапы царского правительства, а затем виселица «по совокупности».

Владимир Ильич развил необычайную энергию: пригласил одного из виднейших швейцарских адвокатов, кандидатура которого выставлялась тогда в президенты республики; внимательно следил за делом. И действительно, через несколько дней я был допрошен: выяснилась моя непричастность к тифлисской экспроприации, и я был освобождён.

Когда вечером я вышел из тюрьмы, то узнал, что идёт заседание нашей большевистской партийной группы. Я отправился на заседание, и первые аплодисменты, которыми я был встречен, шли аплодисменты Владимира Ильича.

Так товарищ Ленин спас мне жизнь.

Впоследствии мне не раз приходилось наблюдать эту ленинскую заботу о людях. Неукротимый враг в отношении врагов рабочего класса. Владимир Ильич был необыкновенно внимателен и чуток к товарищам по борьбе и по работе.

В эмиграции громадному большинству жилось очень тяжело: ложишься спать и не знаешь, что будешь есть завтра. У нас была касса взаимопомощи. Владимир Ильич всячески помогал ей. Бывало, обратятся к нему выступить с платным докладом в пользу нуждающихся товарищей. Измученный сверхчеловеческой работой: и редактированием газеты, и писанием статей, и выступлениями на собраниях, и перепиской с Россией,— Владимир Ильич никогда не отказывался и выступал с обширными, хорошо разработанными докладами перед большой аудиторией. Если он замечал, что кого-то из товарищей заела нужда, он сейчас же спешил на помощь, подыскивал работу,— так было и со мной не раз.

Но особенно широко сказалась эта его забота о людях тогда, когда он стал во главе правительства шестой части земного шара. В эпоху интервенции, голода, разрухи, занятый вопросом: отобьёмся ли от врагов? удержится ли молодая Советская республика? — Ленин находил время подмечать нужды товарищей и приходить к ним на помощь. И помогать не только близким товарищам, но и рядовым трудящимся, незаметным работникам, с которыми ему приходилось случайно сталкиваться.

Ещё и ещё раз хочется вспомнить ряд поразительных примеров.

Недороды подорвали сельское хозяйство. Кулачьё саботирует борьбу за урожай. Недостаток продовольствия резко сказывается на всей жизни страны. Из тогдашней крестьянской газеты «Беднота» сообщают Владимиру Ильичу, что приехал пожилой крестьянин-опытник Чекунов, который непременно хочет поговорить, с «самим Лениным». Владимир Ильич принимает Чекунова. По время важнейшего государственного разговора о судьбах сельского хозяйства Владимир Ильич узнает, что у собеседника сломаны очки. И тотчас после приёма — записка ко мне, тогдашнему народному комиссару здравоохранения:

«У меня сидит тов. Иван Афанасьевич Чекунов, очень интересный трудовой крестьянин, по-своему пропагандирующий основы коммунизма.

Он потерял очки, заплатил за дрянь 15 000 р.! Нельзя ли помочь ему достать хорошие очки?

Очень прошу помочь и попросись секретаря Вашего сообщить мне, удалось ли» 1.

В этой записке всё замечательно: и содержание, показывающее заботу о трудящемся, которого он видит первый раз в жизни, и стиль: «попросить Вашего секретаря»…

30 августа 1918 года. Чёрный день, когда эсеры устроили покушение на Ленина. После злодейских выстрелов эсерки в шее Владимира Ильича осталась пуля: пущенная сзади, она прошла в расстоянии всего 1—2 миллиметров от жизненно важных сосудов и нервов, находящихся в шее: только эластичность стенок этих крупнейших сосудов (артерий и вен) предохранила их от поражения и повреждения. Но, пройдя мимо них, вражеская пуля не вышла наружу, а осталась над ключицей, неглубоко под кожей.

В 1922 году решено было извлечь пулю. Владимира Ильича сначала рентгеноскопировали. Характерно, что такой внимательный к другим, Владимир Ильич мало заботился о себе. Тогда лучший рентген был в институте, директором которого был академик П. П. Лазарев. Решили просветить рентгеном Владимира Ильича там.

П. П. Лазарев в то время занимался изысканиями Курской магнитной аномалии и очень хотел, чтобы Ленин ознакомился с этими работами. Владимир Ильич и сам, как известно, уделял большое внимание этому делу.

Было условлено, что Лазарев сделает доклад не больше как на 20 минут, чтобы не утомлять Владимира Ильича, который уже тогда недомогал. Перед развешенной на стене картой с опознавательными значками мест бурения академик Лазарев начал доклад Владимиру Ильичу, но, увлёкшись, говорил дольше 20 минут, и неизвестно было, когда он кончит. Я делаю ему устрашающие жесты и упрекающие гримасы, но он не останавливается.

Тогда я пытаюсь прервать доклад, но Владимир Ильич продолжает слушать с загоревшимися глазами и после доклада засыпает академика Лазарева массой вопросов. Он просил тогда его сообщать ему ежедневно краткой рапортичкой о ходе работ и о нуждах, и с тех пор работы быстро двинулись вперёд.

Для операции извлечения пули Владимира Ильича положили в Боткинскую больницу. Персонал, ухаживающий за ним, был предупреждён, чтобы не беспокоить Владимира Ильича никакими просьбами, да и сам персонал это отлично понимал. Но Владимир Ильич умел помогать трудящимся не только тогда, когда они просили о помощи, но и тогда, когда скрывали нужду.

Он, например, выпытал у ухаживающей за ним фельдшерицы Грешновой, что у неё большое горе: у неё больна туберкулёзом девочка, но она боялась отправить девочку на лечение одну, хотела бы поехать с ней. А по общим правилам пребывание родителей в детских санаториях не допускалось. И вот Владимир Ильич пишет мне записку с просьбой помочь Грешновой.

Ближайшие сотрудники Владимира Ильича пользовались его неослабным вниманием. Он вникал во все их нужды, он заставлял товарищей беречь себя, отдыхать, лечиться. В то горячее время многие товарищи не только не слушались врачебных советов, но даже не выполняли указаний Владимира Ильича. В таких случаях у Владимира Ильича разговор был короток: через несколько дней данный товарищ получал постановление ЦК — партийная дисциплина обязывала подчиниться.

Вспоминаю такой случай. При одной из встреч Владимир Ильич говорит мне:

— Жалуются, что Чичерин (тогдашний нарком иностранных дел) устраивает заседания после 12 часов ночи и продолжает заседания до 4—5 часов. Переговорите с ним: зачем он калечит и себя, и других?

Я отправился к Чичерину и стал убеждать его в простой истине, что ночью нужно спать, а днём — работать. Но Чичерин был своеобразный человек: он стал доказывать, что именно ночью, когда никто не мешает, надо работать, а днём — спать. Он же начал научно обосновывать это по только что вышедшей тогда книге о пении петухов, которую я перед этим перелистал, по обязанности просматривать выходящую биологическую литературу. И как я ни доказывал Чичерину, что петухи ложатся спать «по-петушиному» и только потому у них к 2 часам ночи «приливает энергия»,— он остался непреклонен. При следующей встрече я говорю Владимиру Ильичу:

— Что я буду делать с Чичериным? Он явно в этом вопросе псих.

Через несколько дней я получаю постановление ЦК: Чичерину, копию — мне. Чичерину запретили устраивать заседания коллегии после 1 часа ночи.

Одним из любимых врачей в то время был доктор Ф. А. Гетье; он лечил товарищей, он был и при Владимире Ильиче до последнего дня его жизни. Гетье был на государственной службе и, казалось, был обеспечен. Но Владимир Ильич знал, как треплют старика, и в одной из записок мне пишет:

«Насчёт самого Гетье. Денег он не берет. А теперь всё платное. Лечит он многих. Нельзя ли ему от ЦК или от Президиума ВЦИК назначить плату и побольше помесячно? Внесите в Цека от моего имени и черкните мне» 2.

Особенно внимателен и чуток, я бы сказал нежен, был Владимир Ильич по отношению к детям. Известно, что по прямой инициативе Владимира Ильича был издан ряд декретов, охраняющих интересы детей; особенно важные декреты в пользу детей были изданы в годы голода. Ленин провёл декрет о специальных судах с участием педагогов и врачей для разбора дел малолетних преступников и т. д.

Мне вспоминается целый ряд бытовых картинок, когда я жил в эмиграции под Парижем. Владимир Ильич часто на велосипеде заезжал ко мне. У меня тогда было двое малышей: мальчик лет десяти и девочка лет тринадцати. Владимир Ильич, заезжая ко мне, иногда не заставал меня дома и оставался ожидать. И вот, возвращаясь домой, я заставал картину: мальчишка сидит у него на одном колене, девочка — на другом, и, обнявши Владимира Ильича, они с разгоревшимися глазами слушают его рассказ, и я поражался, как умел Владимир Ильич говорить с детьми — просто и ясно, как друг и учитель. А после серьёзных разговоров Владимир Ильич иногда говорил сыну: «Ну, Сергей, засучивай рукава, давай драться». И мой флегматик-малыш деловито засучивал рукава, серьёзно становился в позу против Владимира Ильича, и они начинали боксировать.

Вспоминается такой случай. Владимир Ильич любил в дни отдыха покататься на велосипеде и подышать воздухом. Один раз под Парижем он заехал за мной, чтобы проехаться вместе. Так как и он и я были заняты в этот вечер, мы решили проехать недалеко, километров на пятнадцать — двадцать, на чудесное возвышение «Террасу», с которой открывается великолепная панорама Парижа. Узнав, что мы едем недалеко, дочка моя стала умолять взять её с собой. Боясь, что она может стеснить Владимира Ильича, я отказал. Девочка в слёзы. За неё вступился Владимир Ильич, и, несмотря на мои протесты, она поехала с нами.

Дорога, по километражу недлинная, оказалась очень тяжёлой: спуск сменялся подъёмом, подъём — спуском.

Девочка приустала и разомлела от жары. Это очень беспокоило Владимира Ильича. И как я ни успокаивал его: «девочка крепкая, спортсменка, устанет — отдохнёт», он всё время заботился о ней. Надо было видеть, как он, сам весь мокрый от жары, не позволял ей идти в гору, одной рукой тянул свой велосипед, а другой — её, пот струился с его лица, и он, наклоняясь, вытирал его о рукава обеих занятых велосипедами рук. И когда я смеялся и просил его бросить это занятие, он сердился и отвечал: «Вот у таких родителей надо отбирать детей».

Любовь к детям Владимир Ильич сохранил до последних дней своей жизни. Как известно, незадолго до смерти Владимира Ильича в его доме в Горках была устроена ёлка для крестьянских детей. Ёлка в те времена была необычайным явлением. Естественно, что крестьянские малыши, в первый раз в жизни видя блиставшую огнями и подарками ёлку, развеселились, расшалились. Владимир Ильич велел привезти его в зал (ходить он тогда уже не мог). Расшалившиеся ребятишки лезли к нему на колени, приставали. Надежда Константиновна и Мария Ильинична, сами очень любившие детей, пытались отстранить детей от Владимира Ильича. А он, тяжело больной, страдавший отчаянными головными болями, запрещал это делать Надежде Константиновне и Марии Ильиничне и приближал к себе детей.

Небольшой, узкий, длинный зал заседаний Совнаркома, с вдававшейся в него голландской печью, с низкими потолками, не был похож на зал заседаний правительства, которое управляет страной, занимающей шестую часть земного шара. Но эта скромность обстановки как нельзя более гармонировала с характером этого правительства и главы его — товарища Ленина.

Ровно в 6 часов, когда обычно начиналось заседание СНК, открывалась дверь сзади простого деревянного кресла председателя и входил из своего кабинета товарищ Ленин. Все наркомы бывали уже налицо: Ленин поддерживал строго трудовую дисциплину.

Владимир Ильич беглым взглядом окидывал зал: все ли наркомы на месте, открыты ли окна, форточки или вентиляторы, садился в кресло к столу и наклонялся над бумагами, как бы освещая рефлектором своего сократовского черепа работу собравшихся…

Владимир Ильич вёл заседания так, что его примеру следовало бы подражать всем.

Он заботился об обстановке заседания — о том, чтобы оно дало при наименьшей затрате сил максимальные результаты. Забота о чистоте воздуха, о тишине во время заседания, о порядке обсуждения вопросов, о краткости и конкретности выступлений были постоянными предметами его забот. Иногда во время заседания летом он присаживался на подоконник окна, ведущего в кремлёвский двор, чтобы подышать чистым воздухом. Владимир Ильич был отчаянным врагом курения: строго запрещалось курить во время заседания; наркомам, завзятым курильщикам, чтобы избежать частой отлучки из зала заседаний, разрешалось курить за углом, за печкой и пускать дым в печную отдушину. Иногда за углом собиралось два-три курильщика, и они потихоньку затевали разговор между собой.

— Запечные тараканы, потише! — шутливо замечал им Владимир Ильич.

Ненависть Владимира Ильича к курению послужила одним из комических эпизодов в моей жизни. Один раз при встрече он сказал мне:

— Что вы не поведёте борьбу с табачным зельем? Я поддержу вас.

Ободрённый этим, я, тоже враг курения, повёл наступление. Все предлагавшиеся мной мероприятия распадались на: 1) культурно-просветительные — пропаганда против курения в печати, через комсомол, женотделы, запрещение курения в общественных местах и т. д. и 2) народнохозяйственные — ограничение табачных культур, сокращение производства табака, торговли табаком. Характерно, что представители хозяйственных наркоматов (ВСНХ, земледелия, торговли и др.), вызванные мною на совещание, были так перепуганы, что подписались под всеми моими предложениями. Но в СНК меня встретили в штыки. На меня напали все хозяйственные наркомы. Я вижу, что хозяйственники меня проваливают, и с мольбой взираю на Владимира Ильича; но он ниже нагнул голову и лукаво улыбался. Так меня хозяйственники и провалили (как и нужно было сделать), осталась только культурно-просветительная часть декрета. После я упрекал Владимира Ильича:

— Что же вы меня не поддержали?

— Ну, вы, батенька, и загнули! — ответил он мне.

На заседаниях СНК Владимир Ильич редко выступал в прениях первый (если он не был докладчиком): очевидно, он не хотел давить своим авторитетом. Он выжидал высказываний других. Если никто не брал слова, он часто даже вызывал товарищей: «Что скажет по этому поводу такой-то товарищ?» А в заключение он так убедительно резюмировал прения и вносил предложения, что они, как правило, проходили или единогласно, или громадным большинством голосов.

Вообще логика Владимира Ильича была изумительна, и против его аргументации трудно было устоять: его доказательства были удивительно просты, ясны и потому неоспоримы.

Простота логики Владимира Ильича всегда неотразимо действовала на слушателей. Помню, в 1910 году в Париже была устроена большая дискуссия с анархистами. Основной доклад делал я. Я подробно разобрал учение Кропоткина и популярных тогда западных анархистов. В прениях выступил с краткой речью Владимир Ильич. Он указал ясно и просто на то, что болтовня анархистов о «безвластии» глупа и вредна: буржуазии того и надо, чтоб «безвластных» рабочих раздавить и уничтожить всякое их сопротивление; что рабочим, наоборот, надо взять крепко власть в свои руки, установить железную диктатуру, подавить сопротивление буржуазии и строить социализм. И я видел по глазам слушателей, как доходчивы были эти слова Владимира Ильича.

При своём бурном революционном темпераменте Владимир Ильич был на редкость сосредоточенный, чёткий, собранный человек. В одном кинофильме Владимир Ильич изображён несколько суетливым человеком. Это не только неверно; этим приписываются Владимиру Ильичу такие черты, которые он всеми фибрами души ненавидел.

В руководстве Ленина партией и правительством, как, впрочем, и во всей жизни Ленина, поражала больше всего его принципиальность. К нему изумительно подходило то определение морали, которое он дал на Ⅲ съезде комсомола: «…наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата» 3.

Каждый шаг в жизни Владимира Ильича был подчинён вполне интересам социализма.

Я уже говорил о ленинской заботе о человеке. Но эту заботу о трудящемся он сочетал с лютой ненавистью к врагам пролетариата.

Ленин с большим уважением относился к Плеханову. Надежда Константиновна в своих воспоминаниях рассказывает, как Владимир Ильич ночей не спал после первых разговоров с Плехановым. Меня, как племянника Плеханова, одно время часто бывавшего у него (потом наши пути резко разошлись, и мы совсем не видались), Владимир Ильич подробно расспрашивал после каждого посещения Плеханова, что он говорил, как себя чувствует и т. д. И тем не менее, «вполне подчиняя себя интересам классовой борьбы пролетариата», Ленин бил Плеханова, изменившего делу рабочего класса, смертным боем и идейно уничтожил его.

И так — со всеми врагами пролетарской революции.

У меня сохранилась записка Ленина от 4 октября 1910 года. Это — письмо-открытка ко мне. Не знаю, обратил ли на это внимание Владимир Ильич, но открытка была по изображённой на ней картинке символична. Она изображала то место, где Рона уходит под землю; громадная река вдруг вся уходит, скрывается под землёй, так что с поверхности её совсем не видно; потом опять вырывается с пеной наружу, сметает всё на своём пути и затем спокойно течёт дальше в широком русле. Разве это не символ нашей партии, которой после 1905 года пришлось уйти в подполье, с тем чтобы через десяток лет вырваться наружу, снести с своего пути царизм и капитализм и мощно двинуться вперёд к коммунизму!

Ленин был физически крепкий, сильный человек. Его коренастая фигура, крепкие плечи, короткие, но сильные руки — всё обличало в нём недюжинную силу. Ленин умел, поскольку он мог, заботиться о своём здоровье. Поскольку мог, то есть поскольку позволяла это его чрезмерно напряжённая работа. Он не пил, не курил. Ленин был физкультурником в самом точном смысле слова: он любил и ценил свежий воздух, моцион, прекрасно плавал, катался на коньках, ездил на велосипеде. Будучи в петербургской тюрьме, Ленин каждый день делал гимнастику, шагал из конца в конец камеры. В эмиграции каждый свободный день мы целой компанией уезжали за город на велосипедах. В советский период он делал прогулки на автомобиле.

Если бы не железное здоровье Владимира Ильича, он не выдержал бы тяжёлого ранения в результате покушения эсерки.

Ранение было исключительно тяжёлое. Пуля, пронизавшая грудную клетку, залила её кровью, порвав крупные сосуды. Пуля, попавшая в шею, прошла настолько близко от жизненно важных сосудов (сонная артерия и вена), что Владимир Ильич первые дни выделял с кашлем кровяную мокроту. И тем не менее уже через несколько дней Владимир Ильич почувствовал, что он выздоравливает, и был оптимистически настроен. Несмотря на мольбы врачей повременить с занятиями, Владимир Ильич начал рано заниматься и на упрёки отвечал, улыбаясь: «Перемудрили…»

Последняя болезнь Владимира Ильича началась с незначительных симптомов: у него закружилась голова, когда он встал с постели, и он должен был ухватиться за стоявший рядом шкаф. Врачи, тотчас вызванные к нему, сначала не придали значения этому симптому. Профессор Даркшевич, известный невропатолог, вызванный к Владимиру Ильичу, считал болезнь настолько обычной («переутомление»), что позволил себе жаловаться Владимиру Ильичу, как трудно живётся учёным, что приходится таскать самим дрова по лестнице и т. д.

А Владимир Ильич стал грустен и задумчив; он предчувствовал беду и на все утешения отвечал: «Нет, это первый звонок».

К несчастью всего человечества, прогноз его оправдался.

А затем потянулись кошмарные дни медленного угасания Владимира Ильича. Могучий организм его упорно боролся с тяжёлой болезнью. Это была редкая в истории болезни схватка могучего мозга с разъедавшей его болезнью — артериосклерозом.

В январе и феврале 1923 года в состоянии здоровья Владимира Ильича наблюдались колебания в сторону улучшения. Владимир Ильич был ещё в состоянии диктовать свои замечательные политические статьи. А 9 марта появился тяжёлый приступ паралича правой стороны тела с резким поражением речи, сразу принявший стойкий характер.

В середине мая Владимир Ильич переехал в Горки, где оставался до самой смерти. В июле ему опять стало лучше.

Верный своей привычке, Владимир Ильич старался быть побольше на свежем воздухе, совершал прогулки, катаясь в кресле, охотно искал грибы. Постепенно он начал ходить с посторонней помощью, а с начала августа приступил к упражнениям для восстановления утраченной речи. В октябре он уже мог самостоятельно ходить по комнате, опираясь на палку. Постепенно улучшалась речь. Владимир Ильич брал газету, просматривал её и указывал статьи, которые должны были ему прочитываться, причём живо интересовался их содержанием. Медленно, с трудом начал писать левой рукой. Зимой, как я уже говорил, была устроена ёлка, на которой Владимир Ильич присутствовал.

Могучий организм боролся. Все ожидали, что состояние здоровья Владимира Ильича упрочится.

И вдруг — 21 января в 6 часов вечера разразилась катастрофа: почти в течение часа продолжался бурный припадок, с полной потерей сознания, резким общим напряжением мускулатуры. Температура тела дошла до 42,3 °. Владимир Ильич умер, не приходя в сознание.

Вскрытие тела Владимира Ильича констатировало давний артериосклероз сосудов мозга. Посмертный диагноз гласил: склероз от чрезмерного напряжения. Характерно, что значительного склероза не было найдено ни в сосудах сердца, ни в сосудах других органов. Склероз от перенапряжения поразил именно мозг, орган мыслей и дум Владимира Ильича.

Склероз сосудов мозга Владимира Ильича был настолько силен, что сосуды эти обызвествились: при вскрытии по ним стучали металлическим пинцетом, как по камню. Стенки многих сосудов настолько утолщились и сосуды настолько заросли, что не пропускали в просвете даже волоска. Так, целые участки мозга были лишены доступа свежей крови, оставались без питания.

Все врачи, присутствовавшие при вскрытии, удивлялись невиданному зрелищу: как мог Владимир Ильич при таком глубоком поражении таких значительных частей мозга мыслить, диктовать замечательные по глубине мысли статьи, интересоваться политикой. Даже отдельные сохранившиеся от болезни участки мозга продуцировали гениальные мысли Владимира Ильича.

Примечания:

  1. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 52, с. 83—84. Ред. ↩
  2. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 54, с. 69. Ред. ↩
  3. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 309. Ред. ↩

Весна 1906 г.

Моя первая встреча с Владимиром Ильичом

Кто опубликовал: | 03.06.2020
Комментариев нет

Весной 1906 года я приехал из Луганска в Питер с мандатом на предстоявший очередной партийный съезд. Это был мой первый приезд в столицу.

С вокзала направился прямо на явку (явка оказалась цекистской); нужно было зарегистрироваться и получить необходимые указания и сведения, относящиеся к съезду. На явке принимал делегатов член ЦК Загорский (Крохмаль) — ярый меньшевик 1. Узнав, что я из Луганска, Загорский сделал кислую мину и, глядя в записную книжку, процедил сквозь зубы, сильно заикаясь: «Б-б-б-ольшевик, к-к-онечно». Отвечаю: «Да»… Загорский предлагает идти мне к «своим».

В этих советах я не нуждался. Я знал, куда мне идти к своим, но мне хотелось узнать (провинциальная наивность!), в Питере ли Владимир Ильич и нет ли его случайно здесь, на явке. Спрашиваю Загорского, нет ли здесь тов. Ленина? С выпученными глазами, весь взъерошенный, уже совсем не выговаривая ни одного слова, набрасывается на меня этот благообразный, адвокатского вида джентльмен, пытаясь выпалить какую-то дерзость или ругательство. Хотя и был я не из робких, но при виде столь свирепого цекиста, никак не могущего меня выругать за мою «провинность», я немного сдрейфил и счёл благоразумным ретироваться.

Очутившись на свежем воздухе и придя в себя, я не мог удержаться от смеха. Видно, наш Ленин заливает им за шкуру сала, как говорят у нас украинцы, подумал я. В подавленном настроении шествую по Невскому. Иду отыскивать «Вперёд» — наше большевистское книгоиздательство, куда у меня есть и явки и частные письма друзей.

В Питере я впервые. Блеск магазинов и улиц, шум и тысячи праздношатающейся, разряженной и упитанной публики действуют ошеломляюще. Не без труда отыскиваю «Вперёд». Нахожу кого нужно и узнаю, что я приехал рановато, что хотя делегаты уже и начали съезжаться, но ещё многих нет. Кроме того, здесь же мне сказали, что я должен побывать в «Техноложке» (Технологический институт) и показаться Надежде Константиновне. Бонч-Бруевич сообщил, что тов. Ленин в издательстве «Вперёд» сегодня не будет.

Глубокий провинциал, всё время проживший в Донбассе и кроме заводов, шахт и тюрем ничего не видавший, я немножко плохо почувствовал себя в огромном городе, и в особенности после «официального» приёма члена ЦК Крохмаля. Но, очутившись среди своей публики во «Вперёде», я как-то ожил и уже в хорошем расположении духа направился в «Техноложку».

Надежда Константиновна с особенной мягкостью и лаской расспросила об организации, работниках, настроении рабочих и пр. Все записала, отметила в малюсенькой записной книжечке. Подробно инструктировала и сообщила все, что нужно и можно было сообщить о съезде. Не удержался и задаю вопрос, увижу ли, где и когда тов. Ленина? Надежда Константиновна, улыбаясь, говорит, что не раз увижу и услышу.

Отныне я уже тесно связался с большевистским центром. Теперь всё в порядке. Отъезд за границу ещё не назначен, и куда поедем, нам ещё не сообщили. Приходится ждать.

Надежда Константиновна рекомендовала держаться осторожнее: «шпиков в Питере тьма-тьмущая». Сколько дней ещё придётся жить в Питере, неизвестно.

Из «Техноложки» иду отыскивать знакомых. Д. И. Лещенко, бывавший в Луганске от ЦК, живёт в Питере. Вскоре нахожу квартиру и застаю его дома. Расспрашивает о впечатлениях от Питера. Мне всё нравится. Только я хочу скорее видеть тов. Ленина. Удивляется, что я ещё не видел Владимира Ильича. Он теперь почти каждый день показывается во «Вперёде» и основательно «ощупывает» приезжающих делегатов съезда, говорит Лещенко.

На второй день, совсем рано, отправляюсь в издательство «Вперёд». Решил сидеть целый день, если потребуется, чтобы не прозевать прихода Владимира Ильича. Вскоре у Бонч-Бруевича, заправлявшего тогда этим книгоиздательством, узнал, что Владимир Ильич обязательно должен быть: «будет совещание» с частью уже съехавшихся делегатов съезда.

Вооружаюсь терпением и жду. Через некоторое время один из делегатов, кажется сибиряк, приглашает следовать за ним. Не расспрашивая, направляюсь вслед за товарищем. Внутренними ходами и коридорчиками мы быстро попадаем в небольшую квартирку на втором или на третьем (не помню точно) этаже и проходим в совсем маленькую комнатушку. Народа сидело человек десять — двенадцать. Мы втиснулись и, не нарушая порядка, кое-как устроились сидеть. Заседание началось, мы опоздали. Говорил один из делегатов. Речь шла о настроении рабочих масс в связи с выборами в Ⅰ Государственную думу. Говоривший всё время упорно смотрел на одного из товарищей, который сидел рядом с кем-то и как-то особенно, изредка сощурив глаза, бросал взоры то на оратора, то на кого-либо из сидевших в комнате.

Это он, подумал я, это Ленин. И почему-то мне показалось, что я уже где-то и когда-то видел его, что я его знаю. Стал всматриваться в лицо, фигуру, в движения. Хотелось возможно скорее и основательнее запечатлеть в памяти все относящееся к тому, о ком так много думал и кого так хотелось видеть. Тут же представляю себе, как я, возвратись к себе, буду описывать нашего Ленина своей пролетарской братве. Знаю, что будут требовать рассказать «всё» и «подробно», и не раз придётся рассказывать и на собраниях, и на заводе в перерывах.

Оратор кончил. Слово получает следующий. Краткие доклады с мест, догадываюсь я, и начинаю волноваться. После двоих — моя очередь. Я должен буду отчитываться перед самим Лениным. Сразу стало как-то страшновато, даже жарко. А он спокойно слушает, изредка улыбаясь, и на бумажке быстро делает заметки.

Наконец моя очередь. Взгляд в мою сторону Владимира Ильича. Вопрос об имени и организации, мною представляемой. Помню ласковую улыбку и поощрительное какое-то замечание. Ободрённый и успокоенный, я очень коротко сообщил об организации, настроении рабочих, выборах в Государственную думу и пр.

Доклады окончились. Владимир Ильич сжато формулировал общее положение и тут же перешёл к беседам с делегатами.

Совещание носило совсем частный, предварительный характер: оно нужно было Владимиру Ильичу для ориентировки и других «ленинских» тактических и стратегических целей.

В разговорах Владимир Ильич много шутил и между шутками задавал то одному, то другому кучу разных, часто неожиданных вопросов. Его интересовало буквально всё. Он с одинаковым интересом слушал и о том, как прошли выборы в Государственную думу, и о кознях меньшевиков, и о кадетах, о наших боевых дружинах, их обучении и вооружении, о казаках близлежащих от Луганска станиц и крестьянах, захвативших земли у помещиков, и пр. и пр.

Как сейчас помню, с каким воодушевлением Владимир Ильич подхватывал то или иное сообщение, которое отвечало его мыслям, подтверждало его предположения. Раза два и на мою долю выпало услышать от Ильича одобрительные замечания. Это было для меня истинным удовольствием. Я в собственных глазах как-то вырастал, становился значительнее и увереннее.

Перед самым уходом Владимир Ильич заговорил о съезде и наших (большевистских) перспективах. Владимир Ильич не верил в объединительную миссию предстоящего съезда и старался подсчитать наши силы. Делегаты ещё съезжались, и мы полагали, что будем иметь большинство. Но Владимир Ильи уже тогда допускал, что и меки (меньшевики) смогут иметь большинство на съезде и нам придётся выдержать основательные бои с ними.

Слушали мы все Владимира Ильича и чувствовали такую громадную, мощную, титаническую силу в нём, что никакие «большинства» и махинации меньшевиков, о которых (махинациях) все присутствующие кое-что, и немало, порассказали, были нам не страшны. Теперь мы уже своими глазами видели и слышали того, кто являлся истинным строителем пролетарской революционной партии и неустанным её стражем и вождём.

Мы чувствовали, что наш Ленин точно знает пути и средства для защиты революции и революционной социал-демократии, на долю которой выпало руководить великим освободительным движением в России. Мы все верили, что революционные волны ещё вздымаются и девятый вал впереди. Почти повсеместный бойкот Ⅰ Государственной думы, прошедшей под руководством большевиков, подтверждал это наше мнение. 2

С повышенным настроением расходились участники этого маленького совещания.

Я чувствовал себя превосходно. Владимир Ильич произвёл на меня огромное впечатление. Всё в нём мне показалось необыкновенным. И его манера говорить, и его простота, и, главное, пронизывающие и сверлящие душу глаза.

Было хорошо и весело на душе. И я, позабыв на минуту о шпиках и прочей гадости, пошёл бродить по улицам тогда ещё чужого С.‑Петербурга.

Примечания:

  1. В конце 1917 г. В. Н. Крохмаль ушёл из политики. При Советской власти работал управляющим в потребкооперации, затем юрисконсультом. Скончался в 1933 г. на пенсии.— Маоизм.ру. ↩
  2. Позднее, в 1920 г., Ленин признал этот бойкот ошибкой.— Маоизм.ру. ↩

5 ноября — 5 декабря 1922 г.

Незабываемое

Кто опубликовал: | 02.06.2020
Комментариев нет

В 1921 году молодая Советская республика переживала страшный голод, охвативший районы Поволжья,— результат разрухи экономики, вызванной гражданской войной и интервенцией. В то время я работал экономистом и статистиком в Межнациональном профсоюзе дамских портных, одновременно являясь секретарём американского профсоюзного совета за торговые отношения с Россией.

Когда разразился голод на Волге, американский профсоюзный совет за торговые отношения с Россией начал сбор средств для оказания помощи голодающим русским братьям. На призыв нашего совета отозвались сотни тысяч людей. Они делились своими трудовыми грошами с советскими рабочими и крестьянами, собирая средства на покупку продовольствия и медикаментов. Однако у нас на пути встал будущий президент Гувер, бывший в то время министром торговли. Он грозил запретить сбор средств, если мы не согласимся передать их в возглавляемую им организацию ARA 1, которая использовала помощь голодающим для достижения определённых политических целей американской буржуазии. Однако американский профсоюзный совет вместе с комитетом друзей Советской России и другими прогрессивными организациями хотели иметь дело непосредственно с советскими трудящимися.

Мы собрали большую по тем временам сумму денег — примерно миллион долларов — и послали их в Москву. А спустя некоторое время в Москву поехал и я.

Интерес к рабочему движению у меня зародился с юношеских лет. Я изучал его историю, положение трудящихся, законодательство в области трудовых отношений. Внимательно следил за развитием революции в России и приветствовал её победу. Я гордился и горжусь тем, что ещё в начале 1918 года, будучи директором социалистической школы и заведующим отделом исследований по вопросам труда, издал работу В. И. Ленина «Международное положение и очередные задачи Советской власти» 2, разошедшуюся в США в сотнях тысяч экземпляров. Нужно ли говорить, что я был счастлив, когда в 1922 году мне выпала честь поехать в Страну Советов и провести там более года. Как профсоюзному работнику, мне было очень интересно бывать на заседаниях Президиума ВЦСПС, однако самыми счастливыми моментами всей моей жизни были те, когда я видел и слышал великого Ленина. Это случилось на Ⅳ конгрессе Коминтерна.

Конгресс работал с 5 ноября по 5 декабря 1922 года, когда страна праздновала пятилетие Советской власти, и открылся он в Петрограде, колыбели Октябрьской революции. Стоя у Зимнего дворца, мы приветствовали колонны трудящихся, проходивших через Дворцовую площадь до самого позднего вечера, разделяя энтузиазм миллионов. Но никто из нас ни на минуту не забывал, что через день-другой мы должны будем поехать в Москву, чтобы продолжить работу конгресса, а там, в Москве, жил и работал Владимир Ильич Ленин.

В конгрессе принимали участие представители десятков стран, люди, говорившие на десятках различных языков. Они прибыли в Страну Советов с огромными трудностями, прорвав все «санитарные» кордоны, установленные международной буржуазией. И Ленина, великого вождя революции, работы которого уже тогда обошли весь мир, хотели видеть и слушать все. Мы знали, что он принимал самое активное участие в работе трёх предыдущих конгрессов Коммунистического Интернационала, руководил их работой. Однако нам было известно и другое: Ленин очень тяжело болел и ему требовался покой.

В каждом из нас боролись два противоположных чувства. Мы боялись за его здоровье, опасались, что большая речь на конгрессе может повредить ему, но в то же время ничего больше мы не хотели на свете, как услышать Ленина. Его имя было у нас в сердце и на устах.

— Ну как, будет Ленин выступать? — спрашивали мы каждый день русских товарищей — делегатов конгресса.

— Не знаем,— отвечали нам.— Владимир Ильич начал работать, бывает на заседаниях ЦК, но врачи запрещают ему перенапрягаться.

Мы слышали, что Ленин настаивает на том, чтобы встретиться с представителями международного пролетариата, выступить на конгрессе, но вопрос пока не был решён. Однако мы не теряли надежды. Ведь революция праздновала свою пятую годовщину, и её вождь не мог не подвести итогов. И наши мечты осуществились. Мы увидели и услышали Ленина. Он говорил о революции. Это произошло в памятный день 13 ноября.

В утренний перерыв, когда часть делегатов конгресса стояла в фойе, прилегающем к залу заседаний Большого Кремлёвского дворца, вдруг, словно молния, пронеслось: «Ленин!» Все бросились вперёд, желая убедиться в этом собственными глазами, стремясь быть как можно ближе к Владимиру Ильичу. Он шёл в окружении товарищей, врача и сестры. Делегаты поспешили скорее занять свои места в зале заседаний.

Я был в числе первых, увидевших Ленина. Я ему аплодировал, не жалея ладоней, и очень радовался, что моё место было близко от трибуны, с которой должен был выступать Владимир Ильич.

В зал заседаний Ленин вошёл через одну из дверей вблизи нынешней ложи правительства, на месте которой раньше находилось небольшое возвышение и стояла трибуна для ораторов. Увидев Владимира Ильича, все делегаты разом поднялись с мест, начали бурно аплодировать, послышались крики на десятках языков:

— Да здравствует Ленин!

Ещё в перерыве на возвышении, где стояла трибуна, было поставлено кресло на колёсиках. В кресло усадили Клару Цеткин, которая была больна. Направляясь к трибуне, Владимир Ильич должен был пройти мимо неё. Когда он поравнялся с Кларой Цеткин, своим большим другом и старым соратником по революционной борьбе, он приветливо с ней поздоровался. И в эту секунду произошло неожиданное. Она притянула к себе за руку Владимира Ильича и крепко поцеловала его. Я видел, как Владимир Ильич покраснел от неожиданности и смущения, а зал, который продолжал аплодировать, разразился новой бурей оваций и восторженных криков. В этом поцелуе Клары Цеткин было очень много символики. Нам всем, находящимся и зале, показалось, что она поцеловала Владимира Ильича от имени каждого из нас, от имени рабочего класса всего мира. Стихийно под высокими сводами зала загремел «Интернационал»…

Несмотря на недавнюю болезнь, Ленин прошёл к трибуне твёрдой походкой, спокойно положил несколько листков с текстом речи. Те из нас, кто знал русский, естественно, ждали, что он будет говорить на своём родном языке, и приготовились внимательно слушать, чтобы не пропустить ни слова и потом перенести речь товарищам. В те дни техника перевода была примитивной: после каждого выступления объявлялся перерыв для перевода и весь конгресс разбивался на языковые группы. Письменные переводы давались через пару дней.

И вот Ленин произнёс первое слово: «Товарищи!» 3 Но каково же было наше удивление и восхищение, когда мы поняли, что он начал речь на немецком, который знала значительная часть участников конгресса. В ходе речи он два или три раза останавливался, перебивая себя русским «нет», подбирая из нескольких синонимов, которые ему подсказывали немецкие товарищи, самые точные слова для выражения своей мысли, а потом спокойно продолжал её снова. Вот как серьёзно и вдумчиво Ленин относился к каждому своему слову! 38 лет я отдал потом делу издания ленинских работ в Соединённых Штатах. И, редактируя переводы работ великого Ленина и других теоретиков марксизма, я всегда помнил этот волнующий эпизод Ⅳ конгресса Коминтерна.

Начиная речь, Владимир Ильич с присущей ему большой скромностью сказал, что из-за болезни он не сможет делать большой доклад «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции», как было запланировано, а ограничится лишь одной частью этой темы — новой экономической политикой.

Однако небольшое по объёму выступление Ленина явилось глубочайшим марксистским анализом состояния экономики Советской России на первом этапе нэпа. Уже тогда он указал, что отступление, на которое пошло Советское государство, принесло пользу.

— Мы этот экзамен выдержали,— сказал Владимир Ильич.

Намечая задачи будущего, он со всей остротой поставил вопрос о необходимости индустриализации страны. История Советского Союза, разгромившего фашизм, вышедшего на второе место в мире по уровню производства и с успехом осваивающего Вселенную, наглядно подтверждает правильность ленинских указаний.

С тех пор прошло более 40 лет. Поступь истории доказала правильность учения В. И. Ленина. Социализм совершает победный марш по нашей планете. И основы его побед заложил великий Ленин.

Нью-Йорк, апрель

Примечания:

  1. ARA (American Relief Administration) — Американская администрация помощи, существовала в 1919—1923 гг. АРА официально провозгласила своей задачей оказание продовольственной и другой помощи европейским странам, пострадавшим во время первой мировой войны. Советское правительство, приняв помощь АРА в связи с голодом в 1921 г. в Поволжье и на юге Украины, установило контроль над её деятельностью. В июне 1923 г. деятельность ARA в СССР была прекращена. Ред. ↩
  2. Под этим заглавием была издана в Нью-Йорке на английском языке работа В. И. Ленина «Очередные задачи Советской власти». Ред. ↩
  3. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 278—294. Ред. ↩

5 ноября — 5 декабря 1922 г.

Ленин — наше знамя

Кто опубликовал: | 01.06.2020
Комментариев нет

Когда летом 1917 года в Турин прибыли посланцы Керенского «ориентировать» итальянских рабочих и объяснить им политику Временного правительства России, их встретили возгласами: «Да здравствует мир!», «Да здравствует Ленин!» Heпрошеные гости, по-видимому, поняли, что рабочие Италии и без них достаточно ориентированы, и поскорее убрались восвояси…

Ленин! Это имя уже тогда воплотило все светлые надежды людей, истерзанных мировой империалистической войной. Это имя наш народ провозгласил своим боевым знаменем, оно звучало угрозой против виновников мировой бойни, стало заветной надеждой трудящихся на лучшее будущее.

Никогда ещё в Италии за последнее столетие имя человека не было так любимо в народе, как имя Ленина! В убогих хижинах деревень, разбросанных по склонам Альп, в серных рудниках Сицилии, на фабриках и заводах Турина и Милана, в учреждениях и учебных заведениях всей страны, в казармах и окопах фронтов первой мировой войны миллионы итальянцев произносили это имя с любовью и благоговением. Имя Ленина было начертано на стенах домов, в тюремных камерах и в римских катакомбах…

Легко понять мою радость, когда мне сообщили, что я поеду в Советский Союз в составе делегации Итальянской коммунистической партии на Ⅳ конгресс Коминтерна и Ⅱ конгресс Профинтерна! 1

Это было время террористического разгула фашистских банд, поджигавших общественные помещении трудящихся и с благословения полиции убивавших лучших наших руководителей и друзей. За несколько дней до чёрного «похода Муссолини» на Рим мы выехали из Италии…

Мы — группа делегатов — проделали поездку чуть ли не по всей Европе. Но меня ничто не интересовало ни в Вене, ни в Берлине, ни в других европейских столицах. Все мои думы были обращены к неведомой Стране Советов, к Москве, к великому Ленину, которого я увижу впервые!

Был ноябрь месяц. Но мы, привыкшие к жаркому солнцу Италии, даже не чувствовали холода. Так горяча была встреча, оказанная нам советскими людьми, едва мы переступили границу нового мира, мира свободы и дружбы народов.

На открытии Ⅳ конгресса Коминтерна мы с восторгом пели пролетарский гимн «Интернационал» на 50 языках… 13 ноября мы собрались в самом большом зале Кремля, с нетерпением ожидая доклада Ленина «Пять лет российской революции и перспективы мировой революции»…

Перед началом заседания я решил выйти в коридор с тайной надеждой встретить Ленина и приветствовать его от имени итальянских рабочих… И я его встретил! Но вместо многословного приветствия я лишь сказал по-французски:

— Здравствуйте, товарищ Ленин!

Он остановился, горячо пожал мою руку и спросил:

— Вы француз?

— Нет, я итальянец.

— Я говорю немного по-итальянски,— сказал он мне на моем родном языке.

В это время из зала вышло ещё несколько товарищей. Все мы на разных языках старались обменяться несколькими словами с великим Лениным…

В порядке дня Ⅳ конгресса Коминтерна стоял также итальянский вопрос. Нашей молодой ещё партией руководили лица, которые вели её по неправильному пути.

В один из вечеров Владимир Ильич пригласил итальянскую делегацию к себе на беседу. Мы все, кроме троцкиста Бордиги 2 и нескольких его сторонников, были несказанно обрадованы. За столом, за чашкой чаю, уселась вся делегация, Владимир Ильич, Надежда Константиновна Крупская и ещё несколько человек.

Бордига хотел было произнести речь об итальянских делах, но Владимир Ильич его прервал:

— Нет, нет… Мы уже слышали столько речей на конгрессе… Давайте лучше побеседуем со всеми вами попросту, по-товарищески!..

Ленин был в прекрасном настроении, весёлым и дружественным. Он беседовал почти с каждым из нас по-французски или по-итальянски. Расспрашивал о нашей партийной работе, узнавал, из каких мы приехали городов и областей, интересовался борьбой рабочих каждой местности и слушал ответы делегатов с таким вниманием, с каким был способен слушать великий учитель рабочего класса.

Никогда не изгладится из моей памяти совет, данный нам Лениным в тот вечер. Говоря о захвате власти в Италии фашистами, Владимир Ильич сказал, что фашисты, наверное, организуют свои профсоюзы. Итальянским коммунистам обязательно надо будет работать внутри этих профсоюзных организаций.

Должен признаться, что мы были тогда крепко пропитаны сектантством и нам этот совет казался не совсем правильным… Однако дальнейший ход борьбы доказал всю справедливость этого мудрого указания Ленина! Мы вскоре поняли, что это был единственный путь к завоеванию трудящихся масс, обманутых фашистской демагогией, единственный путь, по которому можно было повести их на борьбу и добиться победы. Сколько раз позже, когда помещения фашистских профсоюзов нередко служили нам надёжным убежищем для подпольных собраний, мы вспоминали мудрые слова Ленина!

Итальянская комиссия Ⅳ конгресса Коминтерна разработала обстоятельную резолюцию о работе нашей партии. Делегация собралась обсуждать эту резолюцию. Так случилось, что в этот вечер в Кремле не было свободного зала, кроме тронного. Председателем этого заседания товарищи избрали меня. Любопытно, что место председателя оказалось… троном Николая Ⅱ и последнего. В пылу горячей дискуссии, длившейся до утра, никто и не задумался, вероятно, над тем, что на царском троне в тот вечер восседал… итальянский цирюльник!..

Кстати, у меня были старые счёты с Николаем последним. Когда этот палач рабочих и крестьян России приехал однажды в Италию, меня и других рабочих арестовали за участие в демонстрации солидарности итальянских трудящихся с революционными рабочими России.

В тот знаменательный вечер заседания в тронном зале Кремля итальянские делегаты большинством голосов одобрили ленинскую линию в вопросах политики партии.

Под руководством Грамши и Тольятти была проведена длительная борьба, чтобы направить партию рабочего класса Италии на верный путь. Эта борьба привела к тому, что Итальянская компартия увеличила свои ряды с 58 тысяч до двух с лишним миллионов членов. Правильной ленинской политикой в работе профсоюзов мы достигли того, что Всеобщая итальянская конфедерация труда (ВИКТ) насчитывает ныне наибольшее в истории страны число организованных рабочих и служащих. Во времена руководства предателя Д’Арагона в её рядах состояло менее 2 миллионов, а ныне более 4 миллионов членов профсоюзов. И никакие манёвры специальных эмиссаров американских монополистов или их клерикальных и реформистских лакеев не в состоянии расколоть или разъединить рабочий класс Италии!

Память о Ленине живёт в этих завоеваниях рабочего класса нашей страны, который следует заветам гениального учителя народов.

22 апреля — день рождения Владимира Ильича Ленина — знаменательная дата для трудящихся всего мира. Но в особенности его отметят труженики Италии, знающие, что великий Ленин бывал в Италии, любил нашу страну и её трудолюбивый, свободолюбивый и миролюбивый народ.

22 апреля — великая историческая дата, когда в небольшом городе на Волге родился человек, с именем которого связаны великие исторические перемены, основатель первого в мире социалистического государства. Имя Ленина служит боевым знаменем для всех угнетённых и эксплуатируемых, а его бессмертное учение — нашей путеводной звездой в борьбе за мир, за свободу и социализм!

Примечания:

  1. Ⅳ конгресс Коминтерна состоялся 5 ноября — 5 декабря 1922 г.; Ⅱ конгресс Красного Интернационала профсоюзов (Профинтерн) проходил с 19 ноября по 2 декабря 1922 г. Ред. ↩
  2. Амадео Бордига — «левый коммунист», а, разумеется, никакой не троцкист. Собственно, он и стоял во главе ИКП до своего ареста в феврале 1923‑го и только потом руководство перехватил будущий хрущёвский ревизионист Тольятти.— Маоизм.ру. ↩

Я слышал Ильича

Кто опубликовал: | 31.05.2020
Комментариев нет

В 1922 году я, как член итальянской делегации, участвовал в работе Ⅳ конгресса Коммунистического Интернационала. Я познакомился тогда со всеми главными руководителями Российской коммунистической партии (большевиков), как она тогда называлась, и с руководителями международного коммунистического движения. Мне посчастливилось слышать последнюю речь Ильича на конгрессе Коминтерна, и я внёс свой вклад в «бурные», как сообщала в своём отчёте «Правда», и нескончаемые аплодисменты, которыми зал встретил телеграмму из Владивостока о том, что последние остатки японских захватчиков сброшены в море. Это означало конец гражданской войны и интервенции 14 империалистических держав против победившей революции. Это была полная и окончательная победа Советской власти. Это было начало — наконец-то в мирных условиях — построения социализма.

— Мы победили,— сказал потом на конгрессе Интернационала сам Ленин.

45 лет назад обстановка, понятно, отражала потрясения, явившиеся следствием первой мировой войны, но она была тогда приподнятой, по крайней мере в рядах коммунистического и рабочего движения, проникнутой энтузиазмом и страстностью, порождёнными новейшими революционными событиями, над которыми, однако, тогда сгустились не только тучи поражения венгерской революции 1 и падения Баварской Советской Республики 2, но и появившаяся тогда жестокая и кровавая угроза фашизма.

В самом деле, когда мы, члены делегации, прибыли из Милана в Берлин, уже на вокзале от товарища, который пришёл нас встречать, мы узнали о «походе на Рим». В дни «похода на Рим» тов. Тольятти 3, которого застали в помещении редакции партийной газеты, был поставлен к стене и его собирались расстрелять. Он спасся только благодаря тому, что бежал через окно по крышам соседних домов.

Я впервые выехал тогда за границу и впервые находился в такой крупной столице, какой Берлин был тогда, несмотря на поражение Германии. Я первый раз путешествовал с новеньким паспортом, на котором значились моё имя и фамилия. Увы, так было в первый и последний раз: более 23 лет я потом путешествовал по всей Европе всегда под чужим именем — то итальянца, то швейцарца, то француза, то испанца или даже финна.

И вот наконец Москва, с её низкими деревянными домами, широкими бульварами и извозчиками, сидящими на облучке саней и закутанными в шубы.

Празднование пятой годовщины Октябрьской революции, которая впервые отмечалась без тревоги за положение на фронте, так как бои повсюду прекратились, состоялось на огромной Красной площади, над которой доминировала длинная трибуна, воздвигнутая перед стенами Кремля. Повсюду красные знамёна, полотнища, портреты, лозунги, которыми были украшены фасады дворцов, улицы и витрины магазинов.

Празднование началось после прибытия на площадь группы советских руководителей (среди которых, однако, не было выздоравливавшего тогда Ленина) парадом частей Красной Армии. Солдаты были одеты в характерное обмундирование первых лет революции: длинные шинели серо-зелёного цвета, которые доходили почти до пят, остроконечные шлемы из того же материала и того же цвета, длинные винтовки с примкнутым штыком. Традиционное «ура» напоминало раскаты грома, который постепенно затихал вдали, становясь всё слабее и отдалённее. Боннские части первыми прошли перед трибуной. Сначала это были регулярные части: солдаты шли длинными рядами по нескольку десятков человек в ряд, причём первый ряд держал винтовки наперевес, по-русски. Затем их сменила кавалерия, вся сверкающая и звенящая колокольчиками и начищенными металлическими бляхами на уздечках; под гром фанфар сводного оркестра кони вышагивали в такт музыке.

А потом точно прорвались шлюзы, со всех улиц на площади лился людской поток: пешком, на телегах, в машинах, и флаги, флаги, флаги — без конца. И так в течение многих часов. Демонстрация началась ровно в 10 часов. В 4 часа дня она всё ещё продолжалась. Когда я возвращался в гостиницу на улице Горького (тогда она называлась Тверской), улицы ещё бы были полны людей, которые ждали своей очереди, чтобы пройти по Красной площади.

Можете представить себе, какое впечатление произвели на меня эти празднества, это первое знакомство с душой и энтузиазмом русского народа. Он пережил пять лет (не считая трёх лет царской войны) кровопролитной и тяжёлой борьбы, невыразимых лишений и жертв. За год до этого засуха вызвала голод, настоящий голод, в результате которого в огромных районах России умирали сотни тысяч людей. Война — империалистическая и гражданская — уже унесла миллионы человеческих жизней и сильно подорвала и без того весьма ограниченные промышленные ресурсы, доставшиеся в наследство от прошлого. Помню, как я посетил во время конгресса Коминтерна автомобильный «завод» (как его называли — АМО 4); это было несколько убогих сараев с несколькими токарными станками и прессами… Продовольствие после введения нэпа стало появляться и магазинах в несколько большем количестве, чем прежде.

Но жизнь всё ещё была страшно тяжёлой. Курс рубля падал ещё быстрее, чем курс немецкой марки. Когда я приехал, яблоко стоило полмиллиона рублей, а когда я уезжал, спустя менее двух месяцев, оно уже стоило полтора миллиона.

Однако революция победила, окончательно победила, и всё население, гордое победой, одержанной такой дорогой ценой, с верой и энтузиазмом сплачивалось вокруг своего правительства, вокруг Коммунистической партии и Советов для того, чтобы строить новое, социалистическое общество.

Эта уверенность, эта вера в завоевание более высокого уровня цивилизации и благосостояния советских народов нашли своё самое авторитетное выражение в докладе, с которым Ленин выступил на Ⅳ конгрессе Коминтерна.

Он говорил главным образом о стабилизации рубля. Число рублей, находящихся сейчас в обращении в нашей стране, сказал он, превышает квадрильон 5. «Это — астрономическая цифра… здесь не все знают даже, что эта цифра означает». Он говорил о значении стабилизации рубля для будущего революции.

«Удастся нам на продолжительный срок, а впоследствии навсегда стабилизировать рубль — значит, мы выиграли… Тогда мы сможем наше хозяйство поставить на твёрдую почву и на твёрдой почве дальше развивать», ибо стабилизация рубля «имеет величайшее значение для торговли, для свободного товарооборота, для крестьян и громадной массы мелких производителей» 6.

После краткого упоминания о голоде, который представляет собой «чудовищный результат гражданской войны» и который за год до этого угрожал «уничтожить всю нашу организационную и революционную работу», Ленин перешёл к перечислению первых данных, которые свидетельствовали о том, что экономическое положение улучшается. Что касается лёгкой промышленности, сказал он, «здесь наблюдается общий подъём», «определённое улучшение положения рабочих…». Однако в области тяжёлой промышленности «положение всё ещё остаётся тяжёлым». Мы одни, сказал он. Мы не получили и не получаем никаких займов. Но тяжёлая промышленность нам необходима. Чтобы иметь её, мы «должны экономить». Ленин сообщил как о важном факте, что через полтора года нэпа «…наша торговая деятельность принесла нам уже некоторый капитал. Правда, пока очень скромный, немногим превышающий двадцать миллионов золотых рублей. Во всяком случае, начало положено…» 7.

В речи Ленина удивляло то, что, говоря с общепризнанным авторитетом, он был критичен и самокритичен, часто добавлял «я думаю», «мне кажется», «я считаю», «по моему мнению», которыми он сопровождал высказывания и предложения, представленные на всеобщее обсуждение. В 1918 году, сказал он, мы ежедневно с большой поспешностью — может быть, с преувеличенной поспешностью — принимали различные экономические меры. Тогда мы были менее опытными, чем теперь, «…мы совершили огромное количество глупостей…». Но он тут же добавил:

«Если наши противники нам ставят на вид и говорят, что, дескать, Ленин сам признаёт, что большевики совершили огромное количество глупостей, я хочу ответить на это: да, но, знаете ли, наши глупости всё-таки совсем другого рода, чем ваши».

«Если большевики делают глупости, то большевик говорит: „Дважды два — пять“; а если его противники, т. е. капиталисты и герои Ⅱ Интернационала, делают глупости, то у них выходит: „Дважды два — стеариновая свечка“» 8.

В своей речи Ленин безжалостно критиковал резолюцию об организационном построении коммунистических партий, принятую в 1921 году Ⅲ конгрессом Коммунистического Интернационала. Мне кажется, сказал он, что мы допустили большую ошибку с этой резолюцией.

«Резолюция прекрасна, но она почти насквозь русская…»

«…Мы не поняли, как следует подходить к иностранцам с нашим русским опытом. Всё сказанное в резолюции осталось мёртвой буквой» 9.

Всё это Ленин сказал в быстрой, сжатой речи, часто возвращаясь к одному слову, к одной концепции, чтобы уточнить их смысл и значение, без всяких ораторских приёмов: но его речь была убедительной в силу той страстности, с какой она была произнесена, будучи продиктована неудержимой потребностью к ясности и истине по отношению к самому себе и к другим.

Но в то время как в Москве продолжались дискуссии, в Италии фашизм уничтожал помещения коммунистических организаций и отвечал террором на всякие попытки сопротивления. В Турине в первой половине ноября в домах и на улицах было убито около десяти товарищей. Моему двоюродному брату было нанесено 23 ножевых раны в присутствии его жены и детей. Мне телеграфировали из дома: «Ради бога, не возвращайся. Фашисты разыскивают тебя». Я действительно не вернулся домой, а поехал в Милан.

В новогоднюю ночь я нелегально перешёл границу вместе с Бордигой, который, будучи высоким и полным, то и дело проваливался в свежий снег и вытаскивал ноги с трудом, отдуваясь и ругаясь. Мы прибыли в Милан вечером 1 января. Прощай, учёба, прощай, семья!

С тех пор началась моя новая жизнь партийного работника и руководителя под различными именами: «Алерамо», «Дуэлле», «Готта» (девичья фамилия моей матери) — и различными вариациями этих имён на галло-итальянском наречии 10 в период движения Сопротивления до тех пор, пока победоносное национальное восстание не позволило мне выступать под своим настоящим именем и фамилией — Луиджи Лонго. Многие, кто не знал меня в молодости, думали, что это был новый псевдоним.

Примечания:

  1. Венгерская Советская Республика была провозглашена 21 марта 1919 г. Она просуществовала 133 дня; 1 августа в результате объединённых действий внешней империалистической интервенции и внутренней контрреволюции венгерское советское правительство вынуждено было подать в отставку. Ред. ↩
  2. Баварская Советская Республика была провозглашена 13 апреля 1919 г. и просуществовала до 1 мая 1919 г. Ред. ↩
  3. Тольятти Пальмиро (1893—1964) — выдающийся деятель итальянского международного рабочего и коммунистического движения, с 1926 г.— генеральный секретарь Итальянской коммунистической партии. Ред. (В последние годы жизни Тольятти выступал на стороне хрущёвского ревизионизма и заложил основы «еврокоммунистического» перерождения своей партии. См. статью газеты «Жэньминь жибао» «Разногласия товарища Тольятти с нами» (31 декабря 1962 г.) и журнала «Хунци» «Ещё раз о разногласиях товарища Тольятти с нами. К некоторым важнейшим вопросам ленинизма в нашу эпоху» (4 марта 1963 г.). Сам Луиджи Лонго, упомянутый во второй из этих статей, сменил Тольятти во главе партии в 1964 г.— Маоизм.ру.) ↩
  4. Автомобильное московское общество, с 1931 года — Завод имени Сталина (ЗИС), с 1956 года — Завод имени Лихачёва (ЗИЛ).— Маоизм.ру. ↩
  5. 1015.— Маоизм.ру. ↩
  6. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 283, 284—285. Ред. ↩
  7. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 285, 286, 287. Ред. ↩
  8. Там же, с. 291. Ред. ↩
  9. Там же, с. 292. Ред. ↩
  10. Галло-итальянские языки — группа языков, родственных итальянскому и французскому и распространённых на севере Италии.— Маоизм.ру. ↩

28.11.1921

Наша встреча с Ильичом

Кто опубликовал: | 30.05.2020
Комментариев нет

Это случилось в один из ноябрьских вечеров. Тогда я находился в Москве, будучи секретарём корейской делегации, прибывшей в Исполком Коминтерна. Разрешив все вопросы, относящиеся к дальнейшей деятельности нашей коммунистической партии, мы собирались выехать на Восток.

Но прежде чем покинуть Москву, мы твёрдо решили встретиться с любимым нашим вождём — Владимиром Ильичом.

Это сделать удалось. На наш запрос по телефону нам вскоре ответили, что тов. Ленин будет очень рад встретиться с корейским революционером Ли Дон Хи — представителем нашей делегации.

Свидание было назначено на 5 часов вечера 1. Чтобы не опоздать на приём, мы за час раньше двинулись к Кремлю.

Нас было четверо. Как только мы вошли в большую комнату, нас ввели в приёмную знаменитого кабинета Ленина.

Волновался тов. Ли Дон Хи, переваливший за пятый десяток своей жизни и поседевший в беспощадных боях против классовых врагов, волновался и я (на мою долю выпала большая задача быть переводчиком). Но вот открылась дверь… Показалась дорогая, знакомая фигура Ильича. Мы сорвались со своих мест и, словно во сне, пожимали протянутую руку вождя. Голосом, полным теплоты, Владимир Ильич произнёс:

— Очень рад увидеться с корейскими коммунистами.

Затем, опустившись в плетёное кресло, он предложил нам сесть напротив себя.

Внешне Владимир Ильич выглядел вполне бодрым. Ростом он — невысокий, плотный. Немного сутуловатый. Большая готова со знакомой лысиной. Чистое, с мягким выражением лицо. Маленькие, живые, пронзительные глаза. Нас сильно обрадовало отсутствие у Ильича седых волос, будто старость не коснулась его. Я старался, насколько возможно, изучить черты его лица, всего Ленина… Ильич похож, как это писали некоторые, побывавшие у него, на рязанского середняка-мужичка. Одет он был в очень простой костюм.

Боясь потерять драгоценное время (нам дали 30 мин.), мы сейчас же начали беседу. Говорил на корейском языке тов. Ли Дон Хи. Прежде всего мы заявили, что пришли к Ильичу как его ученики, поэтому будем весьма откровенны с ним. Ильичу, очевидно, очень понравилось наше заявление, он с улыбкой сказал, что с удовольствием принимает наше предложение. Затем, со свойственной ему прямотой, заявил нам, что он «ничего не знает о дальневосточных делах». Ильич просил подробно информировать его о положении в Корее и соседних странах.

Мы, как могли, сжато обрисовали экономическое и политическое состояние нашей страны. Наша информация временами прерывалась неожиданными вопросами Ильича. В процессе беседы создались самые непринуждённые, тёплые взаимоотношения с Ильичом. Ленин с большим вниманием слушал о той колонизаторской политике, которую самым хищническим образом проводит Япония в Корее.

Раскрыв лежавший на столе атлас, мы показали Ильичу расположение и протяжённость железных дорог в Корее. Рассказали ему о постройке трамваев, открытии фабрик и заводов японскими капиталистами.

Ленин произнёс весьма пророческие слова о роли железнодорожников и трамвайных рабочих в предстоящих революционных событиях. Он назвал их авангардом масс в борьбе против империализма на Востоке. Через два года, в 1923 году, эти слова сбылись 2.

Ильич интересовался состоянием молодой корейской коммунистической партии, её количественным и качественным составом 3. Внимательно выслушал наш рассказ о причинах мартовского поражения в Корее 4.

Ильич подробно расспрашивал тов. Ли Дон Хи об условиях борьбы корейских революционеров. Ильич сказал:

— Мы жили в культурных центрах в то время, как вам приходится скитаться по сопкам и лесам, скрываясь от преследований империалистов. Надо организовать вам международную помощь.

В середине нашей беседы вошла женщина и сообщила Ильичу, что время беседы истекло. Ильич разрешил ещё 25 минут.

На письменном столе лежала груда бумаг. Среди них были копии наших докладов, посланные ему. Владимир Ильич извинился, что не успел ознакомиться с ними. В его кабинете стоял огромный шкаф, наполненный массой книг на иностранных языках. При виде их я невольно почувствовал всю глубину своего невежества, ибо среди этих книг я не нашёл ни одной знакомой.

Говорили мы на различные темы. Многое уже забыто, ибо прошло уже 8 лет. В конце беседы Ильич задал мне неожиданный вопрос:

— Сколько среди корейцев таких, как вы, хорошо владеющих русским языком?

Этот вопрос застигнул меня врасплох. Машинально я ответил:

— Больше тысячи.

Ильич, качая головой, укорял меня, что до сих пор никто из этих товарищей, в совершенстве владеющих русским языком, не написал ни одной книги о революции на Востоке.

— Пишите о вашей борьбе. Мы переведём с русского на все европейские языки. Пусть весь мир знает о революционных событиях на Дальнем Востоке. Если вы ещё раз придёте сюда, принесите обязательно такую книгу. Без неё не являйтесь.

Мы стали прощаться. Ильич долго пожимал руку старого Ли Дон Хи. Прощаясь с ним, мы чувствовали в наших сердцах новый приток энергии, твёрдой решимости и готовности умереть за победу знамени Коминтерна.

Примечания:

  1. Делегацию корейских коммунистов В. И. Ленин принял 28 ноября 1921 г. (с 20 до 20 час. 55 мин.). В состав делегации входили: Ли Дон Хи (руководитель), Хон До, Пак Ден Шуи и А. Ким. (См.: В. И. Ленин. Биографическая хроника, 1980, т. 11, с. 697). Ред. ↩
  2. По-видимому, речь идёт о стачечном движении корейских рабочих летом 1923 г. Ред. ↩
  3. Речь идёт о подпольных коммунистических кружках и группах, из которых в апреле 1925 г. в глубоком подполье была создана Коммунистическая партия Кореи. Ред. ↩
  4. Имеется в виду народное восстание в Корее против японского империализма в марте-апреле 1919 г. (Мартовское восстание). Восстание было жестоко подавлено. Ред. ↩

05.11.1921

Священная память

Кто опубликовал: | 29.05.2020
Комментариев нет

Осенью 1921 года в Москву для заключения первого договора о дружбе между Советским Союзом и народной Монголией приехала монгольская делегация во главе с Сухэ-Батором. Мне посчастливилось быть одним из её членов. После того как 5 ноября того года договор был подписан, нашу делегацию принял Владимир Ильич Ленин и сердечно беседовал с нами 1.

Хорошо помню, как он сказал, что очень рад ещё раз услышать о том, что Монгольское народное государство, изгнав всех врагов со своей земли, налаживает новую жизнь. От имени трудящихся Советской России он пожелал монгольскому народу успеха в великом деле, начатом народной партией и правительством Монголии.

— Для того чтобы навсегда закрепить завоевания народной Монголии,— подчеркнул Ильич,— необходимо расширять связи с Советским правительством.

Ленин долго беседовал с членами делегации. Он внимательно слушал наши рассказы, живо интересовался самыми разными вопросами жизни народной Монголии, давал полезные советы. В частности, Владимир Ильич обратил наше внимание на необходимость поднять уровень просвещения и культуры монгольского народа, одновременно подчеркнув, что нужно всемерно развивать собственную экономику с целью удовлетворения всех потребностей народа. Когда вы выполните эти задачи, сказал он, то подниметесь до уровня развитых европейских государств.

Примечания:

  1. «Соглашение между Правительством РСФСР и Народным Правительством Монголии об установлении дружественных отношений между Россией и Монголией» от 5 ноября 1921 г. см.: Документы внешней политики СССР. М., 1960, т. 4, с. 476—480. Беседа В. И. Ленина с делегацией Монгольской Народной Республики состоялась 5 ноября 1921 г. В состав делегации входили: Данзан, Сухэ-Батор, Церендорж, Чжон-Ван-Ширнин-Дандин, Ватухан. Запись беседы см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 44, с. 232—233. Ред. ↩

22.10.1921

Ленин и первая концессия

Кто опубликовал: | 28.05.2020
Комментариев нет

Арманд Хаммер (1920-е)Я приехал в Россию осенью 1921 года вопреки словам американских друзей, уверявших меня, что в Стране Советов ожидает меня гибель и смерть. Газеты были тогда полны описаниями «зверств большевиков» и изображениями «ужасного» вождя Ленина.

При отъезде из Нью-Йорка я взял с собой частное письмо к Владимиру Ильичу от моего отца д‑ра Ю. Я. Хаммера, старого партийного работника Соединённых Штатов, который встречался с Лениным в 1907 году на Международном социалистическом конгрессе в Штутгарте.

По прибытии в Москву это письмо я послал Ленину. К великому моему удивлению и радости, Владимир Ильич сообщил мне, что хотел бы лично повидаться со мной. Мы пошли в Кремль, где по телефону уже соответственно распорядились, чтобы нас пропустили без всяких задержек 1.

— На каком языке будем с вами говорить,— спросил меня Владимир Ильич,— на русском или английском?

— Так как вы говорите лучше по-английски, чем я по-русски,— ответил я ему,— будем по-английски.

Он добродушно засмеялся и согласился.

Мы беседовали в течение полутора часов. Вопросы личного характера (о моём отце 2, о пребывании в России) сменились вопросами политического значения. Особенно он интересовался признанием Советской России Соединёнными Штатами. Хотя Ленин никогда не бывал в Америке, но был осведомлён о ней более, чем американцы.

Временами Ленин делал юмористические замечания, и кабинет оглашался взрывами весёлого смеха.

— Из всех стран мира,— сказал мне товарищ Ленин,— мы считаем Америку той страной, где капитализм достиг своего наибольшего развития. Конечно, мы надеемся достигнуть в России такой же производительности, с той только разницей, что средства производства будут в руках государства и, таким образом, весь продукт национального труда попадёт в руки народа, вместо того чтобы сделаться добычей небольшого количества частных предпринимателей…

Мы приглашаем американцев приехать к нам в Россию, чтобы научить нас их приёмам производства и поднять нашу промышленность на достойную высоту. Мы готовы платить за такую помощь и обещаем американскому капиталу полную неприкосновенность и гарантируем возможность заработать деньги на концессиях в промышленности и торговле на определённый период времени…

Перед окончанием нашего свидания Ленин убедил меня, что мы окажем большую услугу России, если сумеем убедить своих друзей и коммерсантов в Соединённых Штатах взять первую концессию в России. Он предложил личное содействие и помощь. Что он сдержал своё обещание, свидетельствуют несколько писем, публикуемых «Красной газетой» 3, и через некоторое время я в качестве представителя американской фирмы подписал договор на первую концессию в Советской России 4.

Примечания:

  1. В. И. Ленин принял А. Хаммера 22 октября 1921 г. Ред. ↩
  2. Отец Арманда Хаммера, Джулиус Арман, был евреем-аптекарем из Одессы, эмигрировавшим в 1975 году, и одним из основателей Компартии США.— Маоизм.ру. ↩
  3. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 53, с. 324; т. 54, с. 252. Ред. ↩
  4. Первая концессия на территории РСФСР (Урал) была предоставлена «Американской объединённой компании медикаментов и химических препаратов» по договору, подписанному 29 октября и утверждённому Совнаркомом 1 ноября 1921 г. Ред. (Арманд Хаммер оставался другом СССР до самой смерти в 1990 г. При этом в США поддерживал Республиканскую партию. Его правнук, носящий то же имя, весьма известный сейчас киноактёр.— Маоизм.ру.) ↩

Июнь-июль 1921 г.

Всё в нём привлекало

Кто опубликовал: | 27.05.2020
Комментариев нет

С энтузиазмом и восторгом итальянский рабочий класс встретил сообщение о свержении царизма в России и о победе Октябрьской революции. И это понятно. Ведь итальянские трудящиеся выступали в знак солидарности с русским пролетариатом за много лет до 1917 года. В Италию приходили вести об ужасах, которые переживали узники Петропавловской крепости, о народных восстаниях против царского самодержавия, о ссылке на сибирскую каторгу лучших борцов-революционеров, и всё это оставляло в сознании авангарда итальянских трудящихся неизгладимый след. В поддержку русского пролетариата устраивались многочисленные, порой очень бурные митинги и демонстрации.

Потрясшая весь мир Великая Октябрьская социалистическая революция нашла в нас самых решительных сторонников. Стены домов в городах и отдалённых деревушках Италии были испещрены изображениями серпа и молота, всюду сверкали слова «Да здравствует Ленин!»

В 1921 году, как известно, состоялся Ⅲ конгресс Коминтерна. Товарищи Грамши 1 и Монтаньяна, составляя делегацию из сотрудников коммунистической газеты «Ордине нуово», сказали мне:

— Как жаль, что ты не можешь получить паспорт, а то поехал бы делегатом в Москву.

Я сперва растерялся, а потом воскликнул:

— Что за шутки! Да в Москву я и без паспорта доберусь, только пошлите!

Всё это я пишу для того, чтобы читатели лучше поняли охватившие меня чувства, когда я вступил на советскую землю.

…Естественно, что уже с первого заседания конгресса я взволнованно оглядывал зал, отыскивая глазами Ленина. Но первый день принёс разочарование: Владимир Ильич не пришёл. В ответ на настойчивые расспросы нам сказали, что он плохо себя чувствует, но обязательно выступит во время дискуссии о положении в Италии.

В. И. Ленин на ступеньках трибуны во время заседания Ⅲ конгресса Коминтерна в бывш. Андреевском зале Кремля. 28 июня или 1 или 5 июля 1921 г. Москва.

В. И. Ленин на ступеньках трибуны во время заседания Ⅲ конгресса Коминтерна в бывш. Андреевском зале Кремля. 28 июня или 1 или 5 июля 1921 г. Москва.

Так оно и было 2. Когда произносил речь Константино Лаццари, бывший в то время генеральным секретарём Итальянской социалистической партии, мы заметили человека, сидевшего на ступеньках, которые вели к столу президиума. Держа бумагу на коленях, он сосредоточенно и быстро писал. Но Владимир Ильич недолго оставался неузнанным. Участники конгресса заметили Ленина, вскочили с мест и устроили продолжительную овацию, вложив в неё все свои чувства. Стоявший на трибуне Лаццари (мы тогда были в оппозиции к нему) так разволновался, что с трудом закончил выступление.

Ленин не хотел беспокоить оратора и участников конгресса, поэтому пристроился на ступеньках в неудобной позе.

Всё в Ленине привлекало наше внимание, даже то, как он заводил свои карманные часы. На протяжении всех дней работы конгресса Ленин был в одном и том же простом костюме. Появляясь у входа в зал, он, как и все делегаты, предъявлял дежурному красноармейцу свой пропуск с фотокарточкой. На нас, молодых, всё это производило сильнейшее впечатление, всё для нас было исполнено смысла.

Конечно, наиболее глубоко мы смогли оценить исключительные свойства Ленина во время его выступлений. Необычайно ясно и чётко излагал он любые сложные вопросы, связанные с политической линией, тактикой или революционной стратегией. Его теоретические положения отличались точностью формулировок, оригинальностью аргументации.

Участвуя в работе расширенной политической комиссии 3, я не раз видел и слышал Ленина. Его удивительно яркие выступления давали людям верную ориентировку, помогали занять правильные позиции. Оживлённый, полный полемического задора, он никогда не шёл на компромиссы в принципиальных вопросах. Ленин всегда подробно останавливался на требованиях трудящихся, и мы видели, как хорошо известна ему тяжёлая жизнь рабочих и крестьян-бедняков, как непреклонен он в стремлении изменить её.

Никогда не забуду, как я растерялся, когда однажды Ленин прямо ко мне обратился с вопросом. Дело было так. Мы дожидались открытия заседания политической комиссии. Владимир Ильич, придя, как всегда, вовремя, заметил нашу группу: ведь известно, где итальянцы, там и шум. Я оказался ближе других к нему, вот он и спросил меня:

— Рабочий?

Я покраснел, что-то пролепетал в ответ и кивнул головой.

— А из какого же города?

Тут я совсем растерялся, так как знал только пьемонтский диалект итальянского языка 4. Мне на помощь пришёл один из швейцарских товарищей и стал переводить.

Узнав, что я туринский рабочий, связанный с группой «Ордине нуово», Ленин начал расспрашивать меня о том, как трудящиеся занимали предприятия, о связях партии с рабочими и народными массами, о влиянии на них социалистов и анархо-синдикалистов. Под конец он шутливо спросил:

— Как же это вы забыли занять банки?

— Мы, рабочие, знаем только свои заводы,— ответил я,— дорога к банкам нам, к сожалению, неизвестна!

Когда мой ответ перевели, Ленин и все присутствующие рассмеялись.

Вообще-то я был не из робких молодых людей, но разговор с Лениным, его вопросы меня очень смутили и разволновали. Ведь не кто-нибудь, а вождь великой пролетарской революции обращался ко мне, скромному рабочему парню, готовому скорее к схваткам с полицейскими и хозяевами, чем к такой неожиданной беседе.

Воспоминания о великом Ленине на всю жизнь остались в моей памяти. А его учение всегда было путеводной звездой на моём долгом пути партийного работника и революционера.

Примечания:

  1. Грамши Антонио (1891—1937) — основатель и руководитель Итальянской коммунистической партии, теоретик-марксист. Ред. ↩
  2. С речью по итальянскому вопросу В. И. Ленин выступил на заседании конгресса 28 июня 1921 г. (См.: Полн. собр. соч., т. 44, с. 16—22). Ред. ↩
  3. Такой комиссии на Ⅲ конгрессе Коминтерна не было. В. И. Ленин являлся членом комиссии по подготовке резолюций конгресса; кроме этого, во время работы конгресса он участвовал также в заседаниях Исполкома Коминтерна, обсуждавших проекты резолюций к конгрессу и положение дел в коммунистических партиях отдельных стран. (См.: В. И. Ленин. Биографическая хроника, т. 10, с. 580). Ред. ↩
  4. Фактически это отдельный галло-итальянский язык, являющийся итальянским не более, чем французским. Довольно крупный (до сих пор до двух миллионов носителей), но исчезающий.— Маоизм.ру. ↩