Я очутился в Казани в самом конце 1919 года, чуть ли не в день встречи нового, 1920 года. Я был послан туда Центральным Комитетом партии для партийной и советской работы. Уже с первых дней меня поразили крайне обострённые отношения, существовавшие между руководящей группой русских товарищей и руководящими элементами коммунистов-татар. Русские товарищи считали татарских коммунистов «националистами», в свою очередь татарские товарищи рассматривали русских коммунистов (не массу, а руководящее ядро) как «великодержавников», «националистов», которые своей политикой задерживают культурно-политическое развитие татарских трудящихся масс.

Русская группа в защиту своей линии обычно приводила так называемые «деловые» соображения: у татар-де нет достаточно подготовленных работников к занятию наиболее ответственных мест и передача им этих мест означала бы если не полный развал, то значительное ослабление советской и всякой иной работы. В итоге получилось, что в губернском партийном комитете (в его президиуме) на семь членов был один татарин, в составе губисполкома на 25 членов (кажется, не ошибаюсь) было всего два-три татарина. Это бросалось в глаза и искало своего объяснения. Объяснение находили всё в той же неподготовленности к ответственной работе коммунистов-татар.

Не скажу, чтобы я занял сколько-нибудь определённую позицию в этом, по сути дела, глубокой важности политическом споре. Точнее было бы сказать, что я, по-видимому, не уяснил себе тогда всего смысла этого спора, как не уяснил его себе никто из казанских товарищей русской группы. И я свою задачу видел в том, чтобы по мере сил сглаживать острые углы и искать способы мирного и спокойного разрешения каждый день возникавших конфликтов — в рамках «существующего строя», если можно так выразиться. Мне казалось тогда, что надо оживить деятельность татарской секции при губкоме, увеличить количество татар в губисполкоме и губкоме и т. п. Дальше этого ни я, ни другие товарищи не шли.

Были попытки объяснить конфликты между русскими коммунистами и татарами ещё и тем, что в руководящей группе татар-коммунистов наибольшим влиянием пользовались и численно преобладали коммунисты с резко выраженным националистическим уклоном. Доля правды в этом была. Сами татары-коммунисты распадались на две группировки: одна из них, тогда преобладавшая в Казани, была действительно настроена националистически и в действиях русских коммунистов готова была видеть сознательное намерение властвовать и затирать татар. Эта группировка имела своим руководителем Султан-Галиева (хотя Саид-Галиев и Султан-Галиев жили тогда в Москве, они тем не менее были действительными руководителями идейных течений среди татар-коммунистов).

Другая группировка, численно более слабая и пользовавшаяся тогда меньшим влиянием среди татар-коммунистов, настроена была более интернационалистски и более примиренчески и искренне искала пути для совместной и согласованной работы с русскими. Эту группировку возглавлял тов. Саид-Галиев.

Когда я теперь стараюсь восстановить в памяти всю картину этого недавнего прошлого, то я прихожу к выводу, что все названные выше причины — это явления побочного и производного порядка и не в них суть всего вопроса. Суть же в том, что уже тогда принципы ленинской национальной политики настолько властно требовали своего проведения в жизнь, что никакие полуорганизационные полумеры не могли устранить этого основного факта. Мы этого тогда не понимали, как не понимала этого и значительная часть партии.

Татарская республика стучалась в двери, надо было сделать какой-то крутой и резкий поворот, а мы в лучшем случае ограничивались полумерами и пустячками, а в худшем — хихикали и посмеивались насчёт чудачества наших товарищей-татар.

— Ну где же им в самом деле управиться с республикой, ведь они к этому совсем не подготовлены! Пустая эта затея.

Этим определялась идеология русских коммунистов в Казани в таком важном вопросе, как практическое приложение основных принципов нашей национальной политики.

Не только никаких подготовительных шагов к организации Татарской республики мы не предпринимали, но мы даже не пытались по-настоящему этот вопрос обсудить — настолько нам казалось бесспорным, что образование Татарской республики — ненужная, вредная и несбыточная идея. А между тем из Москвы стали доходить слухи, что в Наркомнаце… вопрос о создании Татарской республики обсуждается и чуть ли не близится к положительному разрешению. Слухи эти усилились в конце марта и в начале апреля.

Когда мы в апреле прибыли в Москву на Ⅸ партийный съезд, наша казанская делегация решила вопрос выяснить окончательно, а для этого надо было побеседовать с В. И. Лениным. В первом торжественном заседании съезда¹ в Большом театре я написал Владимиру Ильичу, сидевшему в президиуме, такую записку:

«Владимир Ильич! Казанская делегация, чрезвычайно заинтересованная в вопросе о Татарской республике, желала бы сообщить Вам по этому поводу соображения казанской организации. Не откажите сообщить, когда в перерыве между заседаниями съезда Вы могли бы нас принять».

Владимир Ильич ответил тут же на обороте моей записки:

«Повидаться необходимо: дайте Ваши телефоны моим телефонисткам (3‑й этаж, коммутатор) и завтра условимся».

В назначенный час в кабинете Владимира Ильича (в Совнаркоме) собрались кроме самого Владимира Ильича я и товарищ Гордеев (бывший тогда секретарём Казанского губкома). По другому, уфимскому делу, но отчасти связанному с нашим, присутствовал тов. Эльцин (тогда — председатель Уфимского губисполкома).

Мы, представители Казанского губкома, высказывались на этом совещании против образования Татарской республики. Наши аргументы были:

1. среди татар нет достаточно выдержанных и подготовленных коммунистов, которым можно было бы передать управление республикой, и
2. образование республики при таких условиях поведёт к распаду советского аппарата и к хозяйственному ослаблению района: во всяком случае, продразвёрстка не сможет быть так успешно выполнена, как она выполнялась до образования Татреспублики, а Казанская губерния даёт по развёрстке в среднем 10 миллионов пудов хлеба…

Владимир Ильич нам дал понять, что нельзя наши узкоутилитарные, местные и, в конце концов, преходящие интересы ставить над интересами партии в целом, нельзя из-за наших нескольких миллионов пудов хлеба (даже если бы мы их потеряли) отталкивать от нас много миллионов нерусского крестьянства. Обращаясь к продовольственному вопросу, Владимир Ильич довольно определённо высказался в том смысле, что было бы целесообразно установить ряд льгот при взимании продразвёрстки для крестьян-татар. На наши указания, что нельзя давать льгот крестьянам-татарам, не давая их и русским крестьянам, Владимир Ильич ответил, что он видит эти затруднения, но надо найти подходящую форму и всё-таки эти льготы нужны, чтобы татарское крестьянство почувствовало реально (пусть и в недостаточной степени) образование Татарской республики. Владимир Ильич понимал, что трудности при образовании республики будут. Поэтому он предлагал нам впредь до того, как будет декретирована Татарская республика, начать проделывать опыты чисто татарского самоуправления в небольших масштабах: в отдельных волостях и сёлах, в отдельных городских районах и даже в отдельных кварталах.

Совещание продолжалось не менее 1,5 часа. Ушли мы с впечатлением, что вопрос о создании автономной Татарской республики считается для Владимира Ильича окончательно решённым и дело только в сроке. Условлено было, что мы ещё раз встретимся с Владимиром Ильичом, когда вопрос станет уже практически.

Когда мы вернулись в Казань и рассказали товарищам о нашей беседе с Владимиром Ильичом, наши товарищи (зачем это скрывать?) были огорчены и считали такое решение «ошибкой». Разумеется, ничего «великодержавного» и злостного в таком отношении к делу создания Татарской республики со стороны руководящей группы русских коммунистов не было, просто люди не могли подняться над интересами Казани и Казанской губернии. Казань и Казанская губерния затмили собою всю РСФСР.

Обстоятельства, по-видимому, так изменились, что надо было ускорить создание Татарской республики. По крайней мере через 2—3 недели после нашего возвращения из Москвы был опубликован декрет об образовании Татарской республики², а ещё через неделю телеграммой секретаря ЦК РКП тов. Крестинского я был вызван в Москву для совещания по вопросу о практическом проведении этого декрета.

На этот раз у нас не было такого частного совещания с Владимиром Ильичом, как в апреле. Вопрос был поставлен на заседании Политбюро³. Председательствовал Владимир Ильич. На заседание был приглашён, если не ошибаюсь, и тов. Саид-Галиев. Решено было образовать Революционный комитет Татреспублики, в руках которого должна была сосредоточиться вся власть до созыва съезда Советов и избрания Совнаркома. Намечен был состав ревкома из семи лиц: четырёх татар и трёх от пролетарской части населения. Этими тремя были утверждены без особых прений Ходоровский, Бочков А. И. (бывший до того зампредгубисполкома в Казани) и Гольдберг Б. И. (командовавший тогда Запасной армией в Казани) Четвёрка из татар очень долго обсуждалась. Владимир Ильич весьма тщательно расспрашивал про каждую кандидатуру: её прошлое, её отношение к гражданской войне, её влияние и популярность среди населения. Владимир Ильич подчёркивал, что татарская часть ревкома должна быть такой, чтобы не вызвать кривотолков среди нетатарского населения республики (а такого населения насчитывалось до 50 процентов) и, главное, не развязывать языков действительно великодержавным, а то и просто шовинистическим элементам, каких не мало среди нерусского населения Татреспублики и какие иногда встречаются, к нашей беде, и среди коммунистов.

В конце концов был утверждён такой состав Революционного комитета Татарской республики: председателем Саид-Галиев, зампред — Ходоровский и члены: Мухтаров, Казаков, Бочков, Гольдберг и Фирдевс.

Одновременно Политбюро ЦК приняло постановление о сохранении Казанского городского исполкома для всестороннего обслуживания потребностей и нужд казанского, и прежде всего рабочего населения.

Теперь все сомнения и разговоры должны были закончиться. Надо было строить Татарскую республику. И мы приступили к этому делу со всей энергией.

25 июня назначено было днём передачи власти от Казанского губисполкома Ревкому Татреспублики. Этот день, считающийся теперь днём праздника Татарской республики, был ознаменован нами большим торжеством, на которое от имени правительства РСФСР прибыл замнаркомвнутдел тов. Владимирский М. Ф.

В первые же дни мы произвели замену русских работников татарами по целому ряду ответственных мест. Так, земотдел был поручен Валидову, народное образование — тов. Султанову, внутренние дела — тов. Измайлову, здравоохранение — тов. Мухтарову, управделами Ревкома был назначен тов. Усманов. Значительные изменения были произведены и в низовом аппарате, в уездах (кантонах).

Июль и первая половина августа пошли на подготовку первого съезда Советов Татарской республики, который состоялся, если память мне не изменяет, в конце августа⁴…

На этом съезде избран был Совнарком с тов. Саид-Галиевым во главе и ЦИК с тов. Мансуровым в качестве председателя.

Примерно 10 сентября я переехал из Казани в Тулу, и на этом мои воспоминания, связанные с образованием Татреспублики, обрываются.

Примечания

1. Ⅸ съезд РКП(б) открылся 29 марта 1920 г. Ред.↩
2. См.: Правда, 1920, 29 мая, с. 2. Ред.↩
3. Заседание Политбюро ЦК РКП(б) состоялось 8 июня 1920 г. Ред.↩
4. Ⅰ Учредительный съезд Советов рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов ТАССР открылся 25 сентября 1920 г. Ред.↩