Получить интервью у Ленина было не так-то просто, и не потому, что он недоступен — он скромен и непосредственен в общении с людьми,— а потому, что его время очень дорого. Ленин постоянно за работой, он трудится даже больше остальных комиссаров.

Однако я наконец улучил момент и направился из моего жилища через весь город к одним из ворот Кремля. В самом начале моего пребывания я заранее побеспокоился о пропуске, что освобождало меня от формальных процедур с официальными лицами и охраной, и это дало мне допуск в Кремль. Вход в Кремль, естественно, охранялся — здесь находится правительство, но формальностей здесь не больше, чем в Букингемском дворце или в Палате общин. Небольшое деревянное помещение перед мостом, где проходят гражданские посетители, несколько солдат, простых русских солдат, один из которых проверяет пропуска,— вот и всё, что можно было увидеть у этого входа. Всегда говорили, будто бы Ленина охраняют китайцы. Китайцев здесь не было.

Я прошёл, поднялся в гору и направился к зданию, где живёт Ленин, мимо большого постамента, на котором раньше стояла статуя царя Александра¹, теперь убранная. Внизу у лестницы стояли ещё два солдата, русские юноши, и опять не китайцы. Я поднялся в лифте на верхний этаж. Здесь я увидел ещё двух молодых русских солдат, не китайцев; три раза я посещал Кремль, но китайцев не видел ни разу.

Повесив в прихожей шляпу и пальто, я прошёл через комнату, в которой работали служащие, и вошёл в зал, где проводит свои заседания Совет Народных Комиссаров, другими словами, зал заседаний правительства Советской республики.

Я пришёл точно минута в минуту, и бывший со мной товарищ пошёл вперёд через ряд смежных комнат доложить Ленину о моем приходе. Затем меня провели в комнату, где работает Ленин и я с минуту ждал его появления. Позвольте мне здесь отметить, что ни о какой пышности всех этих комнат не приходится и говорить. Комнаты обставлены удобно и просто. Зал для заседаний восхитительно удобен, в нем все просто, и во всем чувствуется атмосфера напряжённой работы. Здесь нет и следа той мишурной роскоши, о которой я так много слышал.

Едва я успел отметить это про себя, как в кабинет вошёл Ленин². Он человек среднего роста, лет примерно пятидесяти, подвижный, хорошей пропорции. Черты его лица на первый взгляд кажутся немного китайскими, волосы и заострённая бородка имеют рыжевато-коричневый оттенок. Голова хорошей формы, лоб широкий и высокий.

Во время разговора у него приветливое выражение лица, да и держится Ленин явно располагающе. Он произносит слова отчётливо, его голос отличается ровностью тона, в течение всего интервью он ни разу не запнулся, не обнаружил ни тени замешательства. Я действительно вынес вполне определённое убеждение, что передо мной человек уравновешенного ясного ума? абсолютно владеющий собой и предметом, о котором говорит, выражающийся с чёткостью, столь же поразительной, сколь и отрезвляющей.

Мой сопровождающий сел по другую сторону стола, чтобы быть, если потребуется, переводчиком, но он не понадобился. Представившись, я спросил, на каком языке мне говорить: по-французски или по-немецки. Ленин ответил, что если я не возражаю, то он предпочёл бы говорить по-английски и что если я буду говорить отчётливо и неторопливо, то он всё поймёт. Я согласился, и всё было так, как сказал Ленин, и только один раз за три четверти часа он не понял какое-то слово, да и то на мгновение, потому что тут же уловил, что я имел в виду.

Я должен здесь сказать, что тема интервью отвлекла меня от того, с чем я прибыл в Россию. Мне хотелось узнать многое. Десятки вопросов были у меня в голове, и, чтобы получить на них ответы, потребовалась бы многочасовая беседа, если бы я начал с них своё интервью. На многие мои вопросы я получил ответы позже, в конце моей месячной работы… Значит, следовало как можно лучше использовать отведённое мне время, выкроенное Лениным между двумя важными встречами. Поэтому всё своё любопытство я ограничил тремя вопросами, авторитетные ответы на которые мог дать только сам Ленин, глава правительства Советской республики. Он хорошо знал, кто я. Он только не знал, что я хочу. Ему предварительно не было известно, по каким вопросам будет беседа.

О своих вопросах я рассказал только одному человеку — комиссару, который сопровождал меня. Он очень огорчился и высказал предположение, что Ленин не станет на них отвечать. К его неподдельному изумлению, Ленин ответил на мои вопросы быстро, просто и решительно, и, когда интервью окончилось, мой спутник наивно выразил мне своё удивление.

Ведение интервью было предоставлено мне. Я начал сразу. Мне хотелось узнать, остаются ли ещё приемлемыми предложения, представленные мистером Буллитом на Парижской конференции. Ленин ответил, что они всё ещё приемлемы — с учётом тех изменений, которые может привнести военная обстановка. Позже он добавил, что в соглашении с Буллитом оговаривалось, что изменения, связанные с обстановкой на фронтах, могут повлечь за собой изменения в соглашении…

Затем я снова взял инициативу в свои руки, спросив, каково отношение Советской республики к малым народам, отколовшимся от Российской империи и провозгласившим свою независимость.

Ленин ответил, что независимость Финляндии была признана в декабре 1917 года, что он, Ленин, лично вручил Свинхувуду, тогдашнему главе Финляндской республики, документ, в котором официально признавалась эта независимость; что Советская республика ещё несколько раньше объявила, что её солдаты не перейдут границу с оружием в руках; что Советская республика решила создать нейтральную полосу или зону между своей территорией и Эстонией и объявит об этом официально; что одним из её принципов является признание независимости всех малых народов и что, наконец, она только что признала автономию Башкирской республики, а башкиры, добавил он, являются малым и отсталым народом.

В третий раз я возобновил свои вопросы, поинтересовавшись, какие могут быть гарантии, что среди западных народов, в том случае, если так или иначе будут установлены дипломатические отношения с Советской республикой, не будет вестись официальная пропаганда. Ленин ответил, что Буллиту было заявлено о готовности Советской республики подписать соглашение о неведении официальной пропаганды… Что же касается свободы печати во Франции, то он заявил, что только что прочитал роман Анри Барбюса «Ясность», где были две цензорские купюры. В свободной демократической Франции цензуруют романы!

Я спросил, не сделает ли он какого-либо заявления общего характера. На это Ленин ответил, что самое главное, что он должен сказать,— это то, что советская система — самая лучшая система и что английские рабочие и труженики-земледельцы восприняли бы её, если бы только с ней ознакомились. Он выразил надежду, что после заключения мира английское правительство не будет препятствовать опубликованию текста Советской Конституции, что морально советская система победила уже даже сейчас и что доказательством правильности этого утверждения являются гонения на советскую литературу в «свободных демократических» странах.

Моё время истекло, и, зная, что Ленина ожидают в другом месте, я встал и поблагодарил его. Я прошёл через зал заседаний, комнату служащих, спустился по лестнице во двор, где стояли молодые русские часовые, сел в дрожки и направился через всю Москву к себе домой, чтобы обдумать встречу с Владимиром Ульяновым.

1. Статуя Александра Ⅱ была разобрана летом 1918 г. Ред.↩
2. В. Гуд был принят В. И. Лениным 20 августа 1919 г. Ред.↩