«Коммунизм как положительное упразднение частной собственности — этого самоотчуждения человека — и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т. е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершённый гуманизм, == натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» (Карл Маркс¹).

Утопия? Может быть. Тем не менее, это звучит как окончательный идеал свободы, нечто, к чему можно стремиться, шаг за шагом. Роза свободы в упомянутом выше саду, как её ни зови, в ней аромат останется всё тот же². Это может показаться ироничным, что я мечтаю о свободе, находясь в тюрьме внутри тюрьмы (в секции для особо опасных преступников), где вооружённые дубинками копы дышат мне в спину 24 часа в сутки, не имея даже той свободы, которой пользуются другие заключённые. Но нужно именно мечтать, чтобы сохранить рассудок в таких условиях.

Тем не менее, свобода… это то слово, которое часто используют совсем не к месту. Свобода — вокруг которой были сотканы сотни мифов, которые только и ждут, чтобы затянуть нас в свои кажущиеся прекрасными сети. США, как идеал свободы: свобода слова; свобода торговли; свобода союзов; свобода совести и так далее. И если мы не можем найти свободу здесь, всегда есть выход в религиозной иллюзии — мокше³, которую следует обретать в блестящей изоляции. Не теряем ли мы во всём этом самую суть свободы?

Возвращаясь к нашему тюремному существованию, мы находим некоторые светлые пятна во тьме — например, огороженная территория рядом с нашей секцией тюрьмы, которая укрыта навесом деревьев. Я сижу в тишине и смотрю, как там весело и беззаботно прыгают белки, и слушаю щебетание птиц. Если посмотреть на них, они кажутся такими свободными. Но действительно ли они свободны? И я начинаю думать, а что́ на самом деле означает свобода?

Мои мысли возвращаются к тому времени, когда я заинтересовался коммунизмом. В то время, в конце шестидесятых и начале семидесятых, лакхи⁴, почти миллионы молодых людей приходили к тому же выводу в своём поиске свободы и справедливости. В конце концов, тогда целая треть мира была социалистической и, кроме того, в отсталых странах бушевали левые национально-освободительные движения. Можно с уверенностью сказать, что под властью коммунизма находилась половина всего мира. Но сегодня, всего лишь сорок лет спустя, когда мир проходит через один самых жестоких в истории кризисов, когда пропасть между богатыми и бедными велика как никогда, присутствие коммунистов незначительно. Хотя для этого существуют все условия, коммунистическая идея не может захватить умы молодёжи, рабочих и студентов. Социалистические страны развалились, национально-освободительные движения во многих странах уступили место исламскому сопротивлению и среди миллионов, которые выходят на улицы на Западе, коммунистов лишь горстка. Продолжают существовать несколько коммунистических движений сопротивления, но даже среди них многие погибли, а немногие оставшиеся выживают, преодолевая огромные трудности и сражаются, прижавшись спиной к стене. Сидя здесь, в тюремной тишине, я начинаю обдумывать серьёзные последствия того, что случилось. Почему произошёл такой опустошительный откат назад? Что случилось с нашими мечтами и надеждами на лучшее будущее? Неужели мы мечтали о том, чтобы увидеть мафиозное правление в первой в истории стране социализма, или князьков-миллиардеров в Китае, не говоря уже о мелкотравчатых диктаторах Восточной Европы в прошлом?! Чёрт с ними, с правителями, но почему массы так легко выбрали свободный рынок перед свободой от нужды? Если нет ясных ответов и решений, коммунисты сегодняшнего дня будут продолжать оставаться страусами, живущими в придуманных ими мирах; народы пойдут своим путём. Причины неудач, перечисляемые учеными,— недостаток демократии и развития производительных сил — ни в коем случае не являются убедительными; неудивительно, что на людей они оказывают мало воздействия. Если ищущие ответы люди не могут найти их в реальной жизни, они вновь будут искать утешения в религии и спиритуализме. Как говорил Маркс, «религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа»⁵. Да, люди ищут духовного убежища от пошло-материалистического потребительского опиума, намного более действенного, чем прежние религии. Разве мы не видим сейчас этот поворот не только среди глубоко отчуждённых средних классов, но и даже среди организованного рабочего класса? Коммунизм, по-видимому, больше не является привлекательной альтернативой для молодёжи, какой он был для нас в 1960—1970-е годы.

Возвращаясь обратно в мою камеру и проходя через двойные железные ворота, я чувствую себя так, как будто я возвращаюсь из райского сада в реальный жестокий мир. Моя затхлая камера возвращает меня к реальности — к воспоминаниям о моём прошлом опыте.

Анурадха Ганди

Разные образы появляются перед моими глазами, одни чёткие, другие расплывчатые. Вполне естественно, что первый образ, который приходит ко мне,— это образ человека, с которым меня связывают самые длительные и глубокие взаимоотношения, образ моей покойной жены Анурадхи⁶. Такая же весёлая и жизнерадостная, как те маленькие белки, она была откровенной, простой, с очень немногими комплексами, и её реакция на окружающее всегда была удивительно спонтанной и детской (а не расчётливой и хитрой). По моим впечатлениям, вероятно, её внутренние чувства находились в глубокой гармонии с её внешними реакциями; в результате она была ближе всего к тому, что мы можем назвать свободным человеком.

Этот образ уходит. Потом появляются другие — образы людей, с которыми я общался на протяжении более сорока лет общественной деятельности. Я мог бы разделить их на три категории.

Первая — это люди типа Анурадхи. Многие из них (но не все), это люди племенного происхождения⁷, женщины и далиты, но ими эта категория не ограничивается.

Вторая категория состояла бы из тех, кто принадлежит к противоположной крайности. Несмотря на свою преданность [делу], они не смогли вырваться из превалирующей системы ценностей, глубоко укоренившейся в их подсознании, и были вынуждены полагаться на притворство, интриги, увёртки, чтобы добиться признания. Часто они даже сами не сознавали этой дихотомии, когда их внутренние чувства находились в глубоком противоречии с их внешним поведением. В результате они оказывались опутаны множеством комплексов, как звери в клетках зоопарка. Особенность Индии состоит в том, что укоренившаяся кастовая иерархия служит довеском к существующему чувству классового превосходства, что создаёт плодородную почву для подобных сложностей. Они могут выражаться не в грубом кастеизме, но в форме интеллектуального превосходства, самоуверенности/эгоцентризма, господства/авторитаризма и так далее — выраженное в крайней форме это можно было бы назвать синдромом Чанакьи⁸.

Между этими двумя крайностями белого и чёрного находилась бы третья категория — разных оттенков серого: одни ближе к белому, другие ближе к чёрному. Я бы предположил, что большинство людей относится именно к ней.

Потом мои мысли возвращаются ко мне самому и моему нынешнему тюремному существованию. Я смотрю на охранников, которые ходят туда-сюда через двойные ворота. Мне это напоминает то, как животные смотрят на нас, людей из своих клеток — только у них одна дверь в клетке, да и места хватает, чтобы ходить из угла в угол. Живя в такой клетке, сложно поместить себя в какую-либо из приведённых выше категорий свободы. Но до ареста где бы я оказался? Честная самооценка часто сложнее всего, тогда как выносить суждения о других намного проще. Тем не менее, верная самооценка важнее всего, так как она и только она может быть первым шагом на пути к положительным изменениям — имея ввиду, что мы все заражены в разной степени господствующими в системе ценностями. Ну, я думаю, что помещу себя в третью категорию. Кто-то может сказать, что это очень удобная категория, так как она очень широка. Очень верно! Но здесь важно помнить, что никто не статичен (это применимо ко всем категориям), мы все постоянно меняемся; ключевым фактором здесь является направление изменений — оно направлено либо к белому, либо в болото чёрного. Пусть здесь выносят оценку другие.

Теперь, перед тем как перейти к контексту, в котором следует рассматривать свободу, нужно сделать одно разъяснение. Предложенная выше схема может показаться грубой прагматической интерпретацией свободы, лишённой научного содержания. Но в этой схеме я лишь пытался отразить реальность. Наука стремится понять законы, которые стоят за реальностью, и я попытаюсь затронуть этот вопрос в моих будущих статьях.

Схема, предложенная мной, это вовсе не моральная категоризация, целью которой является восхваление или осуждение людей. Я хотел только показать, что в обществе не только общественные активисты, но все мы находимся в разной степени под влиянием господствующей системы ценностей. Очень многое зависит от влияний в детстве и от окружения, в котором мы вырастаем. Здесь важно в то же время, до какой степени мы можем использовать свои сознательные усилия, чтобы противостоять негативному внутри нас самих и в нашем окружении. Потому что если мы не в состоянии это сделать, никакие прочные социальные изменения невозможны, как можно видеть на примере руководства бывших социалистических стран.

Ещё один важный пункт, который следует разъяснить перед переходом к контексту, это Марксово определение «свобода есть осознанная необходимость»⁹. Иными словами, знание законов, которые управляют нами и обществом, даёт нам свободу (способность) действовать эффективно, по сравнению с теми, кто не понимает этих законов. До определённой степени это верно; здесь есть два ограничения, если мы ограничимся только такими рамками свободы (чего сам Маркс не делал, но сделали марксисты). Во-первых, понимание законов природы и общества постоянно развивается и то, что казалось верным вчера, сегодня оказывается ошибочным. Возьмём, например, недавнее открытие «частицы бога»; как говорят, оно может во многом перевернуть наше понимание физики. Что касается [человеческого] общества, то Маркс и Ленин переворачивались бы в гробах, если бы увидели, какую живучесть демонстрирует капиталистическая система, несмотря на её сегодняшний глубокий кризис. Поэтому по мере того, как мы открываем новые законы, наше «осознание необходимости» будет оставаться ограниченным в интерпретации концепции свободы. Кроме того, у каждого индивида есть только ограниченная способность осознать такие сложные законы природы и общества.

Во-вторых, Маркс никогда и не пытался применить свою формулу к индивидам. На самом деле, когда речь шла об индивидах, он уделял своё основное внимание концепции отчуждения, о которой он написал очень много (см. первый том «Капитала», «Немецкую идеологию», «Экономическо-философские рукописи» и т. д.) О ней мы поговорим позже; здесь более важно то, что даже если у нас есть исключительное понимание законов, которые управляют обществом, мы в то же время можем испытывать самые разные страхи, ревность, чувство незащищённости, ничтожности и т. д. Можем ли мы быть свободными со всем этим багажом? Едва ли. Мы будем находиться в состоянии крайней несвободы, запутанные в сети комплексов и искажённых поведенческих черт. Дело в том, что во времена Маркса (или даже Ленина) психология ещё не стала наукой. После открытий Фрейда и других психологов мы понимаем, что наши внутренние чувства, эмоции, страхи, комплексы и т. д. тоже будут влиять на нашу свободу.

Рассматривая концепцию свободы сегодня, нужно принимать во внимание не только то, что сказал Маркс, его концепцию отчуждения и концепции отчуждения других [авторов], но также открытия в сфере психологии и работы мозга. Только тогда мы можем подойти к вопросу о свободе человека более обстоятельно.

После такого краткого введения я хочу предложить контекст, исходя из которого я буду рассматривать данную проблему.

Первый контекст: Не существует абсолютной свободы, она всегда относительна. Максимизация свободы должна быть целью, к которой мы всегда должны стремиться. Должны быть регулярные и непрекращающиеся усилия, чтобы углубить её содержание. Такой подход необходим, так как мы часто смотрим на этот вопрос в чёрных и белых тонах, как на математическую формулу.

Второй контекст: настоящая свобода должна быть необходимо увязана с внутренним добром в человеке (я использую это слово для обозначения «человечества» в целом, т. е. и мужчин и женщин¹⁰). Фактор добра является ключевым, так как индивидуальная свобода одного человека не должна лишать/ограничивать свободу других/другого. Если свобода будет связана со злом, то она будет ограничивать свободу других. Например, жадный человек сам может быть счастливым, но его жадность будет лишать средств к существованию огромное количество других людей, создавая вокруг много боли. С другой стороны, если свобода связана с добром, то пробуждение одного человека к свободе будет заразительным — и затронет весь его круг общения. Это похоже на то, как, например, факел создаёт луч света во тьме и чем больше факелов, тем ярче свет. Но если мой факел будет тушить свет других, то в итоге будет только распространяться тьма.

Третий контекст: после того, как удовлетворены базовые жизненные потребности, свобода от нужды неизбежно должна привести к увеличению счастья для большинства. Если этого не происходит и люди действуют только по велению долга, то такая свобода не продержится долго. Свобода и счастье должны быть внутренне взаимосвязаны. Чувство вины, которое часто воспитывают организованные религии и даже коммунисты, лишает человека его свободы, а также счастья, и создает у него/неё постоянное чувство собственной незащищенности. Если кто-то не соответствует стандартам добра (подробнее об этом позже), ему следует открыто сообщить об этом, а обществу следует проявить терпимость, чтобы помочь ему преодолеть свои недостатки,— оно не должно создавать чувства вины. Целью лучшей социальной системы должно быть, в конечном итоге, увеличение счастья для большинства. Это счастье должно произрастать на почве добра внутри каждого из нас. Несомненно, такие новые ценности доброты потребуют много времени для своего развития, учитывая степень разложения вокруг; тем не менее, их нельзя ввести указом сверху или заставить человека им следовать, наступив ему на глотку. Если поступить так, то ростки таких ценностей не пустят глубоких корней. Может быть, именно в этом была причина отката в Китае?

Четвёртый контекст: не может быть никакой социальной/политической/экономической свободы, если индивид закован в цепи. Между ними должна быть диалектическая взаимосвязь. Бо́льшая свобода для индивида должна отражаться в увеличении свободы в социальной/политической/экономической сферах. И увеличение свободы в последних должно создавать благоприятную атмосферу для расцвета индивидуальности у большинства. Как существующая система ломает индивидуальность, было прекрасно показано Гёте, Марксом, Чеховым и многими писателями-экзистенциалистами.

Пятый контекст: развитие индивидуальности каждого (но не индивидуализма) тесно взаимосвязано с освобождением от отчуждённых жизней, которые мы ведём. Маркс очень подробно остановился на этом, показав, как производственный процесс при капитализме отчуждает человека не только от продукта его труда, не только от процесса его производства, но также и от других людей и в конце концов даже от самого себя. В качестве альтернативы Маркс мечтал о новом обществе, в котором человек перестаёт быть «уродливым недоноском, а превратится в полноценно развитое человеческое существо» («Капитал», т. 1¹¹). Отчуждение от самого себя проявляется в противоречии между подсознательными мыслями, чувствами, эмоциями, желаниями и т. д. и нашим осознанным поведением. Но подробнее об этом позже; пока достаточно сказать, что в сегодняшнем сверхпотребительском мире это противоречие достигло предельного уровня.

Шестой контекст: свобода есть полная противоположность детерминизма. Многие религии проповедуют детерминистские взгляды, согласно которым есть высшее существо, которое решает судьбу человека — всё предопределено и нет никакой проблемы свободы воли. Мы видим такие настроения среди других заключённых в Тихаре, где отправка в тюрьму и освобождение из неё, как они считают, уже предопределены «Уппар Валле» (тем, кто наверху). С развитием науки появился новый детерминизм, когда за всеми явлениями стали видеть некую математическую неизбежность, выраженную в формулах. Кроме того, были некоторые детерминистские научные теории, например, та, которая утверждает, что все особенности личности предопределены генами. Есть и марксисты, которые попались в ловушку экономического детерминизма. Он выражается в теории производительных сил, которая утверждает, что экономическое развитие и обобществление производства неизбежно приведёт к изменениям в социальных отношениях. В грубом виде это можно было видеть в Индии, где коммунисты (всех оттенков) сводили кастовую дифференциацию к классовой и верили в автоматическое отмирание кастового угнетения с развитием индустриализации и/или совершением революции. Во всех этих случаях свободная воля человека, которая способна влиять на явления/изменения, отрицалась.

Все эти шесть пунктов должны быть сплетены в прекрасный узор свободы и счастья. Я постараюсь сделать это в следующих статьях.

Если мы посмотрим сегодня на нашу страну, оставив пока в покое свободу, то увидим: она настолько измучена, что количество самоубийств достигло уровня эпидемии — 16 в час в 2011 г., иными словами, один лакх тридцать шесть тысяч¹² в год. И это не бедняки, а в основном представители низших средних классов, которые, по уши в проблемах разного рода, доходят до глубоких уровней отчуждения, депрессии и суицидальных тенденций. И, вероятно, на каждый суицид приходится сотня людей, которые были на грани суицида. Никому нет до них дела и они видят перед собой блёклое будущее. В отличие от нашего поколения 1960—1970-х гг., которое видело перед собой надежду, они не видят никаких ответов в своих полных конфликтов жизнях — конфликтов между их внутренними желаниями и страстями (созданными в основном мейнстримными медиа/фильмами и т. д.) и тем, что они действительно могут с социальной и экономической точек зрения. В конце концов многие, устав от пошлого материализма, поворачиваются в сторону духовности. Но очищение самого себя — непростая задача, пока мы не разгребём ту грязь, в которой живем, по крайней мере, до определённой степени.

И, помимо всех этих проблем, есть один фактор, без которого у свободы не будет крыльев; и это деньги. Без них в современном мире нет ни самоуважения, ни уважения со стороны других, нет никакой возможности осуществить свои мечты и желания; даже духовность можно купить за определённую цену. Ты — это то, чем тебя делают твои деньги. Тем не менее, именно деньги — это та сила, которая разрушает всю свободу, всю жизнь на Земле, всё доброе, питает всю жадность, разрушает всю мораль и владеет властью над всеми людьми — властью Бога Денег. Церковь/религии используют деньги, чтобы контролировать других, политические партии — чтобы контролировать свои кадры, организации всех разновидностей — чтобы контролировать своих членов — это сила, которая подавляет больше всего свобод. Как говорил Маркс, «Извращение и смешение всех человеческих и природных качеств, братание невозможностей,— эта божественная сила денег — кроется в сущности денег как отчуждённой, отчуждающей и отчуждающейся родовой сущности человека. Они — отчуждённая мощь человечества» («Экономическо-философские рукописи»).

Целых пять столетий назад Шекспир выразил ту же самую мысль поэтически в «Тимоне Афинском»¹³:

Что вижу? Золото? Ужели правда?
Сверкающее, жёлтое… Нет-нет,
Я золота не почитаю, боги;
Кореньев только я просил. О небо,
Тут золота достаточно вполне,
Чтоб чёрное успешно сделать белым,
Уродство — красотою, зло — добром,
Трусливого — отважным, старца — юным,
И низость — благородством

…Этот жёлтый раб начнёт немедля
И связывать и расторгать обеты;
Благословлять, что проклято; проказу
Заставит обожать, возвысит вора,
Ему даст титул и почёт всеобщий
И на скамью сенаторов посадит.

…Металл проклятый, прочь!
Ты, шлюха человечества, причина
Вражды людской и войн кровопролитных,
Лежи в земле, в своём законном месте!

Я ни в коей мере не проповедую отказ от денег, а просто показываю их роль в разрушении свободы. Чтобы её ограничить, нужно для начала сделать так, чтобы облечённые властью не имели контроля над кошельком. Этот принцип можно применить к правительствам, политическим партиям (включая коммунистические) и, в этом отношении, вообще к любым организациям. Те, кто принимает решения, должны уделять своё внимание формированию правильной политики, а не заниматься обыденными вопросами вроде контроля за бюджетом и его распределением — что может быть более децентрализованным.

Звучит утопически? Наоборот, очень прагматично, так как в противном случае деньги начинают управлять всем. Власть сама по себе развращает; но в сочетании с деньгами она становится взрывчатым коктейлем. Хотя не все смогут воплотить это на практике, по крайней мере те, кто стремится к изменениям, должны подумать над этим серьёзно. Это может быть непросто, так как нужны будут честные, правдивые люди, которые контролировали бы деньги без злоупотреблений. С другой стороны, только существование таких людей может привести к долгосрочным изменениям.