Китайская коммунистическая партия была создана в 1921 году, и на первых порах представляла собой кружки городских интеллектуалов, щеголявших новой модной социалистической риторикой. Ну, в самом деле, подумайте, что могла значить для многосотмиллионного Китая партия, в которой в 1921 году состояло 50 человек, в 1922 — 120, в 1923 — 230, в начале 1925 — 950. Китай в те годы представлял собой лоскутное одеяло: центральной власти не существовало, реальная власть на местах была сосредоточена в руках военных клик, группировок генералов, командовавших провинциями и часто воевавших между собой. На юге страны власть захватили сторонники революционно-демократической Национальной партии (Гоминьдана) во главе с доктором Сунь Ятсеном. Поначалу компартия, во главе которой стоял троцкист Чэнь Дусю, косо посматривала на Гоминьдан. И в самом деле, ведь они считали себя истинно пролетарскими революционерами, а у Маркса говорится в первую очередь о борьбе пролетариата против буржуазии в экономически развитых странах… В руководстве партии засели догматики, которые понимали марксизм чересчур буквально и необходимость временного союза с национальной буржуазией считали ересью.

Сунь Ятсен в Гуанчжоу (1924 г.)

В этих условиях в начале 1923 года завязались отношения между Советским правительством и южнокитайскими революционными демократами. Советская Россия обязалась прислать военных советников и организовать на острове Вампу школу для подготовки кадровых офицеров и политработников организуемой Гоминьданом Народно-революционной армии. Гоминьдан же обязался не препятствовать деятельности коммунистов, позволить им работать в армии и вообще заключить союз Гоминьдана с компартией. Коммунистам рекомендовано было вступать в партию Гоминьдан, и подобное двойное членство поощрялось директивой Коминтерна. В Гоминьдане коммунисты, как правило, становились руководителями отделов пропаганды. Ведь чиновники в шёлковых халатах, лощёные офицеры и политиканы в европейских смокингах, составлявшие руководство Гоминьдана, пытались вершить политику при помощи политических интриг и военных авантюр, мнение народных масс их не интересовало и пропагандой они заниматься не хотели.

Фактически коммунисты не заключили с Гоминьданом блок или альянс, а вошли в Гоминьдан как в широкое народное движение, сохранив собственные структуры. Они работали внутри Гоминьдана, как обычно партия работает внутри профсоюзов.

Вопрос о необходимости, формах и методах союза с Гоминьданом — проблема, вокруг которой ломали копья не одно поколение политиков, учёных, публицистов и в России, и в Китае. Но эта проблема представляет не только академический интерес, она даёт ключ к решению вопроса о сотрудничестве с группировками национальной буржуазии на национально-освободительном этапе революционной борьбы. До самого последнего времени эта тема остаётся предметом многочисленных неверных трактовок, вульгаризации и подтасовок. Последний пример тому вышедшая недавно в газете «Лимонка» статья «КПК и Гоминьдан», где проблема о союзе этих двух сил однозначно трактуется в духе нехитрой формулы национал-большевиков «Национализм + Социализм = Кайф».

Конечно, работа коммунистов в Гоминьдане принесла весомые плоды — к концу 1925 года численность компартии достигала уже 60 тыс. человек. Конечно, неправы были Троцкий и Чэнь Дусю, безответственно требовавшие немедленно разорвать союз компартии с Гоминьданом. Но с другой стороны, и Исполком Коминтерна из Москвы, и его шанхайское представительство, проповедуя союз с Гоминьданом, допустили ряд серьёзных ошибок, которые привели к трагедии 1927 года. Во-первых, коммунисты были чрезмерно распылены внутри гоминьдановских структур, разобщены, и не могли координировать своих действий. Не было создано ни отдельных коммунистических вооружённых формирований, ни отдельных районов, где бы контроль осуществляли только коммунисты. В Китае, отсталой аграрной стране, ставка делалась исключительно на городской промышленный рабочий класс. Это, наряду с неверной оценкой Гоминьдана не как буржуазной, а как крестьянской партии, привело к тому, что был взят курс на создание двусоставной рабоче-крестьянской партии, которая бы состояла из рабочей части — коммунистов и крестьянской — Гоминьдана. В связи с подобным курсом коммунисты совершенно забросили работу в сельской местности, не вели пропаганду среди беднейшего крестьянства. Слишком доверяли они словам гоминьдановских лидеров, слишком верили в то, что Гоминьдану никуда не деться без Советской России.

Между тем напряжённость в отношении компартии с Гоминьданом после смерти в 1925 году Сунь Ятсена стала нарастать. Пришедший на смену Суню генерал Чан Кайши на первых порах изображал из себя друга Советской России и даже послал своего сына в Москву учиться в Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова. Но уже в марте 1926 года Чан Кайши совершил сперва бескровный переворот в Кантоне, исключив коммунистов из руководства военной школы в Вампу и размежевавшись с левым крылом Гоминьдана во главе с Ван Тинвеем. Это был первый сигнал к готовящейся измене вождей Гоминьдана, но Коминтерн всячески убеждал китайских коммунистов не обострять отношения. По мере военных успехов в походе против северных милитаристов, руководители Гоминьдана всё меньше нуждались в помощи Советского Союза и смотрели теперь на коммунистов как на как на конкурентов в борьбе за власть.

Вскоре разразилась трагедия. 21 марта 1927 года профсоюзы Шанхая, возглавляемые коммунистами, объявили всеобщую забастовку. В стачке приняло участие 800 тысяч человек. Вооружённая рабочая милиция подняла в городе восстание и выбила из города войска северных генералов. Власть в городе взял в руки рабочий Совет. Все с нетерпением ожидали вступления в город войск «революционного» генерала Чан Кайши.

Но Шанхай — город особенный, самый европейский город Китая, здесь в отдельном закрытом для местных жителей огромном квартале жили представители английской, французской, американской колониальной элиты. Для «их защиты» порт вошла мощная европейская военная эскадра. Чан Кайши западные державы поставили условие: или он подавляет коммунистический мятеж, или они начнут оккупацию. Но Чан Кайши и сам уже созрел для измены. Первый удар он предпочёл нанести чужими руками — 12 апреля 1927 года наёмники из тайных обществ и китайской мафии напали на отряды рабочей милиции. Сотни коммунистов были убиты. Компартия и профсоюзы запрещены. Шанхайская резня послужила сигналом гоминьдановцам по всему Китаю для начала расправы с коммунистами. Так как, вступая в Гоминьдан, коммунисты не скрывали своих убеждений, не соблюдали конспирации, их легко вычистили из всех гоминьдановских структур. Тысячи людей были брошены за решётку. Многие отреклись, часть партии бежала в труднодоступные районы, в горы, в болота. Всего жертвами белого террора, развязанного Гоминьданом и поддержанного милитаристскими кликами, в течение 1927 года стало более 400 тыс. человек.

Только после измены Чан Кайши стало очевидно, что единственно правильной оказалась лишь линия Мао Цзэдуна. Председатель Мао ещё в начале 1920-х годов говорил, что массовое рабочее движение в Китае не способны организовать ни компартия, ни Гоминьдан. В период сотрудничества с Гоминьданом он возглавил самый непопулярный участок работы — институт революционного крестьянского движения Гоминьдана в Гуанчжоу. Ни изнеженные гоминьдановские функционеры, ни узколобые догматики из КПК не хотели браться за воспитание убогих нищих малограмотных крестьян из южных провинций. Этот нелёгкий труд взвалил себе на плечи лишь Мао Цзэдун. Именно сюда в здание бывшего конфуцианского храма стекались со всех провинций, контролируемых южнокитайским революционным правительством, руководители и члены крестьянских союзов из самых отдалённых уголков страны. Затем, вернувшись в свои сёла, они несли тёмным крестьянам просто и доступно сформулированные истины о справедливости, праве на землю, о борьбе бедных против богатых — о том, что на языке мудрёных европейских терминов называлось социализмом и революцией.

И после измены Гоминьдана делу революции, когда все рабочие организации были разгромлены, именно в глухих уголках китайской деревни нашли убежище бежавшие из городов коммунисты. На стыке областей, контролируемых различными кликами генералов и Гоминьдана, в сельских районах возникли первые островки Советской власти в Китае. Теперь китайская революция стала развиваться по схеме, которую во второй половине столетия назовут классической схемой сельской герильи.

Ма Чанъи, «Восстание осеннего урожая» (1975)

Действия Красной армии пользовались неизменной поддержкой крестьян. В Советских районах неизменно проводилась аграрная реформа: земли лэшень и тухао (помещиков и сельских богатеев) конфисковывались и распределялись между представителями беднейших слоёв деревни. «Нужно взять у тех, у кого много,— учил председатель Мао,— и дать тем, у кого мало». Как верно заметил председатель Мао, «кто завоюет крестьян, тот завоюет Китай, а кто решит земельный вопрос, тот завоюет крестьян». К тому же гоминьдановских солдат — солдат армий реакционных генералов — крестьяне традиционно ненавидели. Получавшие скудное довольствие солдаты часто грабили крестьян, отнимая последнее. В противовес этому в Красной Армии царила жёсткая дисциплина, основанная на трёх основных положениях и восьми пунктах, сформулированных лично Мао. Эти пункты и положения были зарифмованы и бойцы Красной армии заучивали их наизусть и распевали во время похода. Три основных пункта: быстрое выполнение приказов, никаких реквизиций у бедняков, всё отобранное у помещиков передаётся в распоряжение правительства. Среди восьми вспомогательных пунктов был один такой: «Если бойцы, вламываясь на постой в крестьянскую хижину, случайно высаживали дверь, то, уходя, они обязаны повесить дверь на прежнее место». Гоминьдановцы так никогда не поступали. Поэтому китайский народ искренне любил Красную армию.

Так и шла Красная Армия от победы к победе, скандируя три принципа и распевая восемь пунктов.

К началу 1930-х годов общая площадь Советских районов составляла четыре процента всей площади Китая, на контролируемых Советами территориях поживало около двенадцать миллионов человек. Треть площади этих территорий приходилось на Центральный Советский район, контролируемый Мао Цзэдуном. В ноябре 1931 года полководец Мао Цзэдун стал Председателем Мао — Ⅰ Всекитайский съезд Советов избрал его Председателем ЦИК и Временного правительства Китайской Советской республики.

Но руководство партии, сидевшее в глубоком шанхайском подполье, мало представляло себе реальную ситуацию в стране. Ли Лисань, сменивший в 1928 году на посту секретаря путчиста Цюй Цюбо, отличался не меньшей склонностью к авантюризму. Он уже не довольствовался мятежами в городах, но планировал развязать глобальную войну на Дальнем Востоке. «Монголия,— писал он в докладной записке, направленной в исполком Коминтерна,— после успеха восстания в Китае должна признать себя одной из республик, входящей в состав Китайского Союза Советских Социалистических Республик, а вслед за этим выставить большую армию и повести наступление на север Китая. Кроме того, нужно собрать сотни тысяч китайских рабочих в Сибири, срочно вооружить их, чтобы они прошли через Монголию и слились с восставшими в Китае». Затем зарвавшегося Ли Лисаня сменила у руководства партии группа Ван Мина, догматически следовавшая всем указаниям Коминтерна, приходившим из Москвы. Ван Мин утверждал, что «высоко поднимает знамя Коминтерна», но на самом деле лишь использовал авторитет Коминтерна для победы во фракционной борьбе. Да и откуда в Коминтерне могли знать реальную обстановку и потребности Советских районов — глухой китайской глубинки.

До Шанхая, где вели борьбу за власть в компартии все эти «путчисты», «авантюристы» и «догматики», было далеко. И реально войска Центрального Советского района следовали не указаниям о «великих наступлениях на города», исходивших из центра, а правильной линии Мао Цзэдуна, родившейся из самой практики партизанской войны: «Враг наступает — мы отступаем, враг остановился на отдых — мы тревожим его ударами, враг отступает — мы наступаем». Партизанская Красная армия получала весомое тактическое преимущество над противником за счёт высокой мобильности и манёвренности. Не вступая в лобовой бой, отходя перед превосходящими силами противника, части Красной армии изматывали и деморализовали противника внезапными ударами.

Чан Кайши предпринял с 1930 по 1933 год четыре безуспешных «похода на окружение» Центрального Советского района, для этого каждый раз в провинции Цзянси сосредотачивались огромные армейские соединения — до нескольких сот тысяч человек. И всякий раз Красная армия Мао Цзэдуна, умело маневрируя, уходила из ловушек, расставленных превосходящим противником, как вода между пальцев.

Свой пятый поход Чан Кайши подготовил особо тщательно. На этот раз была собрана армия в полмиллиона. Теперь гоминьдановские войска не искали лобового столкновения с Красной армией, не гонялись по всей провинции за ускользающими коммунистическими отрядами. Вся территория Советского района была окружена кольцом укреплённых огневых точек — блокгаузов. Пространство между смежными блокгаузами полностью простреливалось. По мере продвижения чанкайшистских войск строились новые блокгаузы — так кольцо вокруг Советской республики сжималось. Красная Армия оказалась в плотном окружении. Казалось, из котла, в который попали военные части китайских коммунистов, выхода не было — оборона противника была глубоко эшелонирована; помимо внутреннего кольца, старые блокгаузы составляли ещё три линии обороны.

Выбор оставался один: прорваться или погибнуть. 16 октября 1934 года войска под командованием Чжу Дэ, сосредоточенные под Жуйцином, пошли на прорыв в юго-западном направлении. Оборона противника была взломана, Красная армия вышла на оперативный простор, начался «Великий поход».

Начало Великого похода (Ин Епин (应野平) и Ван Хуаньцин (汪欢清), 1961 г.)

Но всё-таки крестьяне были слишком привязаны к своей родной земле, многие вступали в Красную Армию, пока она была в их провинции, но покидали, едва красные войска оставляли её. Постоянные стычки, налёты чанкайшистской авиации унесли многие тысячи жизней. Армия таяла на глазах, если из Жуйцзина вышло 80 тысяч человек, то закончили его в Шаньси лишь 10 тысяч. Но эти десять тысяч были уже не мирными крестьянами, лишь вчера взявшимися за оружие, а опытными ветеранами кадровой армии.

Ни солдаты, ни офицеры Красной Армии не получали денежного довольствия, несмотря на это красные войска не допускали грабежей и мародёрства как гоминьдановцы. Их дух укрепляла вера в победу, вера в то, что они воюют и умирают за то, чтобы обеспечить своему народу светлое будущее, начав всё заново, отбросив старые обычаи. Им не нужны были деньги, об их потребностях, духовных и физических, заботилась коммунистическая партия. Вот почему Мао Цзэдун, когда в Китае начали вводить товарно-денежные отношения возражал, вспоминая: «Когда мы вели партизанскую борьбу, мы не получали денег, а бойцы сражались героически. Крестьянский стиль, партизанские привычки — это хорошо!»².

Одновременно с частями Мао Цзэдуна и Чжу Дэ в поход выступили войска Хэ Луна из Хунани и Чжан Готао из Хубэя. Все эти армии вместе с носильщиками и организационно-административным персоналом Советской власти пришли в движение, оставив Советские районы на Юге Китая. Передвижение огромных масс людей напоминало времена Великого переселения народов. Великий поход был воистину великим.

Стремительное пересечение моста Лудин (Лэй Тань, ?)

В походе, в экстремальных условиях выяснилось, кто из китайских коммунистических лидеров чего стоит. У Лянхукоу Центральная группа Советских войск под командованием Мао соединилась с Четвёртым корпусом Красной Армии под командованием Чжан Готао. Было принято решение идти дальше на север страны, где в провинции Шанси Гао Ган основал новый Советский район. Но единственная дорога на север лежала через огромное болото с непролазными топями, расположенное на высокогорном плато. Чжан Готао не захотел подчиниться руководству Мао и пошёл отдельной колонной. Колонна Чжан Готао увязла в болоте и он приказал своим войскам вернуться назад. Колонна Мао Цзэдуна совершила невозможное, преодолев необъятную топь, и осенью 1935 года соединилась с красными войсками в Шаньси. Чжан Готао, нарушивший указания Политбюро, блуждал по стране ещё целый год, пока тоже не пришёл в новую столицу Советского Китая — Янань. Здесь ему дали возможность ещё одну возможность исправиться, поручив возглавить поход на запад. Но и на этот раз бездарный амбициозный карьерист провалил партийное поручение. Испугавшись ответственности, он со своими приспешниками перешёл на службу Гоминьдану. Чтобы избавиться от сторонников Чжан Готао и лиц, подобных ему, партия была вынуждена провести в начале 1940-х годов «кампанию по исправлению стиля», своего рода чистку от чужеродных и примазавшихся элементов. И странно, что и сегодня находятся в нашей стране некоторые представители микроскопически карликовых тусовок, именующие себя «истинными большевиками», которые повторяют вымыслы хрущёвских и брежневских ревизионистов о том, что «кампания по исправлению стиля» была «необоснованными репрессиями» против противников линии Мао в КПК. Уж мы-то теперь знаем, что с репрессиями против двурушников и перерожденцев, проникших в партию, лучше перегнуть, чем «недогнуть» и допустить предателей к браздам правления.

После окончания Великого похода Мао Цзэдун блестяще продемонстрировал, что он владеет не только военными, но и политическими способами разрешения конфликтов — в так называемом «Сианьском инциденте». Вести боевые действия против новой базы коммунистов на севере Чан Кайши поручил генералу Чжан Сюэляну. Чжан Сюэлян был сыном Чжан Цзолина — крупнейшего «северного милитариста», повелителя Манчжурии, воевавшего и с Гоминьданом, и с японцами, и бесчеловечно расправлявшегося с коммунистами. В своё время Чан Кайши сообщил через подставных лиц информацию о графике перемещений штабного поезда Чжан Цзолиня японцам, и японские диверсанты смогли взорвать динамитом бронированный вагон своего основного конкурента в борьбе за власть над Маньчжурией. Поэтому Чжан Сюэлян в глубине души люто ненавидел Чан Кайши. Против коммунистов же, несмотря на то, что его папаша их всячески искоренял, Чжан Сюэлян ничего не имел, они ему ничего плохого не сделали.

Чжан Сюэлян в 1928 г.

Прослышав от своих агентов о художествах Чжан Сюэляна, Чан Кайши решил лично разобраться с непокорным генералом, для чего вылетел в Сиань. Но через три дня после приезда генералы Чжан Сюэлян и Ян Хучэн арестовывают Чан Кайши. «Или ты, собака, сейчас же заключаешь мир с коммунистами, и мы все вместе, при поддержке СССР, воюем с японцами, или сейчас же получишь пулю в лоб»,— так в простой и доступной форме сформулировали свои предложения радушные хозяева. Чан Кайши, поглядывая на направленные ему в лоб дула пистолетов, согласился с серьёзностью доводов патриотически настроенных генералов. Быстро сгоняли самолёт за Чжоу Энлаем и состряпали документ, по которому Красная армия стала называться Восьмой полевой армией Гоминьдана, Советский район в Шаньси стал называться «особым районом Китая», а бойцы пришили себе на шапки вместо красных звёзд гоминьдановское белое солнце. При этом и административная власть в Шаньси, и командные посты в армии как были, так и остались в руках коммунистов, но только теперь Красная армия официально была поставлена на довольствие.

Но это ничуть ей не помешало, когда пришёл момент, повернуть оружие против гоминьдановского командования, ведь Красная армия всегда оставалась сплочённой силой, подчиняющейся лишь партийному руководству.

Генералам-патриотам Чан Кайши отомстил люто. Ян Хучен был казнён в 1949 году, а Чжан Сюэлян всю свою оставшуюся жизнь прожил личным пленником самозваного генералиссимуса на Тайване. А то в «Лимонке» пишут, что коммунисты просто осознали необходимость союза с Гоминьданом перед японской угрозой, взяли да и заключили союз с Чан Кайши, как будто он все годы только этого и ждал.

История национально-освободительных революций в странах Третьего мира учит нас тому, что союз с национальной буржуазией бывает эффективным лишь тогда, когда революционная пролетарская партия сама диктует буржуазии условия подобного союза. Всякие блоки типа Народно-патриотического союза, где рабочий класс играл подчинённую роль, приводили лишь к тому, что буржуазия до определённого момента использовала пролетариат, а затем с помощью силы избавлялась от неудобного союзника. Авангардная рабочая партия, идя в антиимпериалистической и антиколониальной борьбе на союз с национальным капиталом, должна зорко следить за своим временным попутчиком. Ибо, если прозеваешь нужный момент, вчерашний союзник может вцепиться тебе в глотку.

И в организации вооружённого сопротивления, и в тактике политической борьбы, и в партийном строительстве примером для молодого поколения Советских коммунистов может служить революционная деятельность товарища Мао. Сегодня ревизионисты, находящиеся у власти в Китае и ведущие страну по капиталистическому пути, может, и хотели бы замолчать заслуги председателя, да не могут — так сильна к нему любовь в народе. 16 октября, в шестидесятую годовщину начала Великого похода Цзян Цзэминь встретился с ветеранами революции, которые плечом к плечу с Мао начинали поход из Цзянси. В своей речи нынешний китайский руководитель отметил, что традиции партизанской борьбы, преданность партийному руководству — это то лучшее, что необходимо сохранить. Мы готовы учиться на опыте этих славных ветеранов революции.

И очень жаль, что за опытом революционной борьбы и партийного строительства нам приходится обращаться в столь экзотическое место как Китай. Ведь, к сожалению, КПСС долгие годы шла по скользкой дорожке соглашательства, ревизионизма, уступок империализму, прикрытых красивыми словесами о мирном существовании. Да и сегодня — чему может научиться молодой революционер у идеологов КПРФ? Лишь тому, как прикрывать собственный оппортунизм реакционной «национал-государственнической» риторикой? Нет, лучше учиться у Мао Цзэдуна!