Смольный институт — бывшее императорское учебное заведение для дочерей дворянства. Это большое каменное здание, к которому примыкают два боковых флигеля. Перед зданием — обширный двор. У главного входа — крытый подъезд. Мы вошли в высокий просторный вестибюль. У входа в длинный коридор стояли два солдата с винтовками, следя за тем, чтобы туда не входили посторонние. При входе в Смольный посетителю полагалось сначала пройти в комнату налево, где выдавались пропуска. В них указывался номер комнаты, в которую получивший разрешение имел право пройти. Но нам пропуска не понадобились. Смилга¹ имел постоянный пропуск. Он сказал охране, что мы являемся представителями сената Финляндии и следуем с ним.

Широкие коридоры здания представляли необычайное зрелище. Они были заполнены разными людьми. Тут были солдаты, матросы, рабочие, красногвардейцы, женщины и даже дети. В толпе можно было видеть и представителей интеллигенции. Люди приходили в Смольный по самым разнообразным делам… Смольный был в первое время тем местом, где концентрировались и решались все вопросы.

Итак, самые разнообразные дела приводили людей в эту штаб-квартиру красной революции. Мы со своей стороны явились сюда, чтобы получить документ, признающий независимость Финляндии. Прямо в коридоре стояли длинные столы, на которых лежали издаваемые коммунистами книги, журналы, газеты…

Смилга провёл нас на второй этаж. Пройдя через несколько комнат, охраняемых красногвардейцами, мы вошли наконец в приёмную Ленина. Смилга попросил нас подождать, а сам прошёл в кабинет, чтобы доложить о нашем прибытии. В ожидании возвращения Смилги мы наблюдали за тем, что происходит в приёмной, за людьми, то и дело проходившими через неё. Ждать пришлось три часа. За это время наш внимательный спутник дважды приходил к нам и просил извинения, что нас не могут принять сразу. Да и сам Ленин выходил в приёмную, чтобы переговорить о чём-то с машинисткой и худощавым молодым человеком, оказавшимся секретарём правительства Горбуновым. Ленин, очевидно, уже знал, кто мы такие,— это видно было по взгляду, которым он нас несколько раз окинул. Мы тоже с любопытством его разглядывали, узнав по фотографиям.

Прождав некоторое время и поняв, что нас примут не скоро, мы решили устроиться поудобнее. В правом углу комнаты возле окна стоял потёртый диван. На нём дремали два солдата, из которых один исполнял обязанности вахтёра. На этом диване устроились и мы. Отсюда была хорошо видна вся приёмная. Ошибётся тот, кто подумает, что эта комната чем-то напоминала канцелярию. Голые, когда-то побеленные, но потемневшие от времени стены, два простых деревянных стола, несколько стульев, две пишущие машинки, вешалка и диван — вот и вся обстановка этой просторной комнаты.

К постоянным обитателям этого помещения кроме нашего соседа по дивану — солдата — относились ещё две женщины, юноша и совсем ещё молодой парнишка. В приёмную вошли две поварихи и попросили машинисток напечатать отчёт об использованных ими продуктах. Эта просьба была исполнена, и отчёт поварих печатался с такой тщательностью, как будто речь шла о правительственном документе. Одна из женщин-машинисток вступила в горячий спор с Горбуновым, который потребовал, чтобы она перепечатала заново какую-то бумагу.

Женщина грозила пожаловаться на своего начальника в какую-то комиссию. Горбунов всё же настаивал, чтобы бумага была отпечатана по форме. Барышня утверждала, что для данного случая никакой формы не предусмотрено. Чем кончился этот спор, я уж не помню. В течение дня в приёмную приходили самые разные люди по самым разнообразным делам.

Пусть читатель извинит меня за то, что ему пришлось вместе с нами ждать, пока наконец не пришёл Смилга и не проводил нас к Ленину. Причиной столь длительного ожидания явилось, очевидно, то, что сенат ещё не обращался по этому вопросу в Совет Народных Комиссаров. Следует упомянуть, что сначала мы несколько растерялись, не зная, снять ли нам верхнюю одежду. Ведь в Смольном все ходили в полной амуниции и даже и калошах. Мы всё же решили из вежливости снять пальто. Нас провели в соседнюю комнату, из которой дверь вела в другую. Перед ней стоял часовой, вихрастые кудри которого спускались из-под шапки на лоб. Мы пошли в эту комнату, и нам навстречу поспешил Ленин. Меня охватило какое-то замешательство от того, что этот человек, какого бы мнения мы ни были о его учении, но который оказывает столь большое влияние на судьбы своего обширного отечества, производил столь скромное впечатление. Он был среднего роста, лысый, на висках немного рыжеватых волос, короткая, редкая рыжеватая бородка. По острым и умным глазам было видно, что этот человек обладает большой силой воли. Речь его была проста и естественна, как и всё его поведение. Тот, кто его не знал, никак не мог бы предположить, какая это сильная личность…

Ленин принял нас дружелюбно и извинился, что нам пришлось долго ждать.

Комната, в которой мы находились, была разделена дощатой перегородкой на две части. В одной из них за столом сидели два человека. Ленин попросил нас пройти на другую половину, которая, очевидно, считалась «святая святых». Правда, эта комната ничем не отличалась от других комнат Смольного и была такой же простой, как и остальные: побеленные стены, деревянный стол и несколько стульев.

Мы сели, Энкель стал подробнейшим образом докладывать о ходе событий в Финляндии после Ноябрьской революции² и о том, как эти события привели к провозглашению независимости. Он объяснил также, почему правительство Финляндии не сразу обратилось к Советскому правительству. Ждали созыва Учредительного собрания. Все предшествующие правительства России утверждали, что только Учредительное собрание имеет право согласиться с нашим желанием. Но поскольку сейчас не известно, соберётся ли вообще Учредительное собрание, а если и соберётся, то будет ли оно жизнеспособным, сенат Финляндии решил обратиться к Совету Народных Комиссаров.

Ленин ответил на это, что Учредительное собрание будет, конечно, созвано в ближайшее время, но сенат должен сам решить, как действовать и к кому обратиться. Если он обратится к Совету Народных Комиссаров, то тот, несомненно, немедленно признаёт независимость Финляндии. По существующему законодательному порядку решение Совнаркома должно быть утверждено Центральным Исполнительным Комитетом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Ленин был уверен, что и здесь не будет никаких препятствий. Посоветовавшись с Лениным по ряду других вопросов, мы простились, обещав, что доведём его ответ до сведения правительства Финляндии.

В следующей поездке в Петроград принял участие вместе со мной и сенатором Энкелем также председатель сената и премьер-министр Свинхувуд.

…На следующий день вечером мы снова отправились в Смольный, но там нам опять пришлось ждать три часа. Несмотря на позднее время, здесь царило большое оживление. Люди приходили и уходили. На этот раз в приёмных мы видели не только рабочих, красногвардейцев, солдат и матросов, их жён и других женщин, но и малолетних детей, из чего мы заключили, что некоторые работники живут здесь постоянно. Иначе вряд ли дети находились бы так поздно в Смольном. В некоторых помещениях, через которые мы проходили, мы видели спящих на длинных столах солдат. Ожидание затянулось. В помещении было так холодно, что, несмотря на нашу тёплую одежду, нам приходилось постоянно двигаться, чтобы немного согреться.

По нашему календарю это был как раз канун Нового года, русский календарь отставал тогда от нашего на 13 дней. Мы с любопытством ожидали, в каком году — в 1917 или в 1918 — Совнарком вынесет своё решение.

За несколько минут до полуночи дверь отворилась, в комнату вошёл Бонч-Бруевич³ и передал нам документ, подписанный народными комиссарами. В нём было сказано:

«…Совет Народных Комиссаров, в полном согласии с принципами права наций на самоопределение, постановляет:

Войти в Центральный Исполнительный Комитет с предложением:

а) признать государственную независимость Финляндской Республики

и б) организовать, по соглашению с финляндским правительством, особую комиссию из представителей обеих сторон для разработки тех практических мероприятий, которые вытекают из отделения Финляндии от России»⁴…

Бывший в то время наркомом юстиции РСФСР И. Штейнберг в своих воспоминаниях рассказывает о подписании этого документа членами Совета Народных Комиссаров:

«Мы встали один за другим и с чувством особого удовлетворения подписали признание независимости Финляндии. Мы знали, конечно, что нынешний герой Финляндии Свинхувуд, которого царь в своё время угнал в ссылку, был нашим явным общественным противником. Но поскольку мы освободили Финляндию от гнёта России, то в мире стало одной исторической несправедливостью меньше».

Вручённое нам решение было отпечатано на четверти листа плотной шёлковой бумаги.

Получив документ, мы несколько изумились, так как не ожидали, что признание будет получено так быстро.

Нечего и говорить о том, какое величайшее удовлетворение и радость испытали мы тогда, получив это первое признание независимости Финляндии. Исполнилась заветная мечта всего народа Финляндии. Естественно, что нас охватило чувство благодарности к правительству Ленина, которое без всяких условий признало независимость нашего народа. У нас явилось желание выразить благодарность лично Ленину. Энкель передал нашу просьбу Бонч-Бруевичу, но тот сначала стал возражать. Ленин в этот момент был на заседании Совета⁵. Энкель повторил просьбу, сказав, что, может быть, Ленин найдёт пару минут, чтобы выйти к нам.

Спустя минуту Ленин вышел. Улыбаясь, он спросил, довольны ли мы. «Очень даже довольны»,— ответил Свинхувуд. Встреча Ленина со Свинхувудом, несомненно, была, если её сравнить со встречей двух руководителей государств в ином мире, весьма оригинальной. Когда Ленин вышел и мы подошли к нему, вокруг нас собрались присутствовавшие там солдаты, матросы и другие люди, наблюдавшие с любопытством за нашим разговором, из которого они сразу поняли, что Совет Народных Комиссаров только что признал независимость Финляндии и что проведшие здесь несколько часов иностранцы — делегация, представляющая сенат Финляндии.

Все казались довольными. Нам пожимали руки, выражая радость по поводу «мероприятия Ленина».

Возможно, что на признание Россией независимости Финляндии в значительной степени повлиял лично Ленин, отношение которого к Финляндии уже в течение двух десятилетий было весьма благожелательным.

Свинхувуд той же ночью специальным поездом выехал в Хельсинки, захватив с собой заверенную моей и Энкеля подписи копию признания.

В те годы истории были известны лишь редкие случаи, когда какое-либо государство признавало независимость принадлежащей ему страны. Финляндия имела основания быть благодарной Совету Народных Комиссаров и Центральному Исполнительному Комитету за признание ими нашей независимости. Она обязана этим всем русским учёным, юристам, журналистам и другим, которые при старом режиме защищали права Финляндии и признавали незаконным лишение её независимости.