«Не допустим критики Сталина» — под этим лозунгом с 5 по 10 марта 1956 года проходили митинги и манифестации в Тбилиси. Они были разогнаны стрельбой из автоматов в ночь на 10 марта. А 8 марта мы с моим дружком — одноклассником Тариэлем Маруашвили с последних двух уроков ушли «на шатало».

Слово это русского корня, от «шататься», но среди тбилисских школяров стало интернациональным. Даже в грузинских школах говорили «цавидэт шаталозэ», то есть «пойдем на шатало», что означало удрать с уроков. Учился я тогда в седьмом классе, мне ещё не исполнилось четырнадцати. Тариэл накануне был «в городе», так мы, жители рабочей окраины Надзаладэви (Нахаловки), называли центр Тбилиси, и описывал совершенно фантастические картины, которые он накануне наблюдал на проспекте Руставели. Ну прямо как в кинофильмах про Октябрьскую революцию.

Сначала мы разбежались по домам: отнести портфели и поесть. Договорились встретиться у ПВРЗ¹.

У ворот ПВРЗ толпой стояли рабочие, возбуждённо жестикулируя и споря. Тут подъехала полуторка с портретом Сталина на радиаторе. Водитель вылез на подножку и стал громко звать: «Бичебо, акэт! Ленинис моэданзэ цавидэт! — Ребята, сюда! Поедем на площадь Ленина!». Площадь Ленина, бывшая имени Берия, а ещё раньше — Эриванская и была самым центром города, там находилась до революции городская дума, а теперь — Исполком городского совета.

Забыв про Тариэла, я залез с молодыми заводчанами в кузов, и кавалькада машин двинулась вниз по Советской улице. Советская улица — одна из самых оживлённых магистралей, и проезжавшие водители охотно присоединялись к великому почину. Автомобильные гудки перемежались скандированием: «Ленин — Сталин — Мао Цзэдун!».

Дело в том, что в эти дни в Тбилиси находился маршал Чжу Дэ, и к тому же ещё не остыла и была у всех на устах песня великой дружбы и любви: «Москва — Пекин, Москва — Пекин, идут, идут, идут народы…», и далее: «Сталин и Мао слушают нас…».

О том, что Мао выступит — и очень резко — против критики культа личности Сталина, мы тогда ещё ничего не знали. Ничего мы не знали и том, что эта критика прозвучала всего две недели назад на ⅩⅩ съезде КПСС в закрытом докладе Хрущёва. Но народный телеграф быстро разнёс по стране ошеломительную новость. Правда, говорили об этом вполголоса и оглядываясь по сторонам. Критика Сталина? Это не укладывалось в голове.

Всего три года назад за подобное сажали и даже расстреливали. И тем не менее слухи, шедшие из Москвы, были похожи на правду. Ведь в последние три года все упоминания о Сталине исчезли из докладов и выступлений высших партийных руководителей и из передовиц «Правды», «Известий» и других центральных газет. А тут вот такие удивительные вести…

Пятого марта в годовщину смерти вождя студенты Тбилисского университета имени И. В. Сталина устроили импровизированный митинг. Там впервые прозвучал сакраментальный призыв: «Не допустим критики Сталина!». Поскольку митинг был стихийный, никем не санкционированный, это уже явилось своего рода вызовом властям. Однако митинг не разогнали, из участников его никого не арестовали, и осмелевшие студенты на следующий день продолжили бузу.

К университетским присоединились студенты близлежащих медицинского и педагогического институтов. Провели у себя митинг и студенты второго после университета по численности вуза — Политехнического института. И опять никого не разогнали. И тогда 7 марта студенты устроили демонстрацию: от университета их колонна прошла с портретами Сталина по проспекту Руставели к площади Ленина, скандируя «Дыдэба дыд бэладс! — Слава великому Вождю». Это минут сорок ходьбы обычным шагом. Ну а на следующий день к студенческим волнениям присоединились молодые рабочие и вся остальная учащаяся молодёжь.

Площадь Ленина, когда мы туда добрались, была до отказа забита митингующими. По размерам она составляет не более одной восьмой Красной площади в Москве, но народу набилось там тысяч сто или более — вот уж поистине как сельдей в бочке. Над толпой реяли флаги, высились портреты Ленина, Сталина, Маркса, членов Политбюро и даже, хорошо помню, Пушкина. В общем, что было, то и притащили. С трибуны, сооружённой у горисполкома, выступали ораторы.

Один из них, энергично размахивая кулаками, стал кричать, что в горисполкоме есть панно, на котором изображены Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин, его всегда вывешивали на праздники, а почему сейчас прячут? Толпа угрожающе загудела, в помещение ринулись добровольцы, и минут через пятнадцать под одобрительные вопли панно повесили на фасаде горисполкома.

Потом выступали известные поэты Иосиф Нонешвили, Ираклий Абашидзе, Карло Каладзе и многие другие и под бурные овации читали стихи, посвящённые Сталину. Тут какой-то мужик залез на трибуну и стал возмущаться, почему нет Григола Абашидзе: «Сталинскую премию хорошо было получать, а сейчас спрятался?».

Абашидзе Григол — лауреат Сталинской премии 1951 года, автор текста гимна Грузинской ССР. Я уже не помню дословно первоначального текста этого гимна, но, как и в «большом» гимне Михалкова — Эль-Регистана, величальные строки великому Сталину там, разумеется, имели место быть. Потом кто-то потребовал, чтобы явился Мжаванадзе, тогдашний первый секретарь ЦК КП Грузии. Он, конечно, же, не явился, и самые пассионарные, то есть пламенные, а точнее, возбуждённые, двинулись к ЦК КП Грузии.

Здание ЦК находилось всего в десяти минутах ходьбы от площади Ленина. Там уже народу было будь здоров, да ещё мы добавились, теснотища — не протиснуться. Чтобы лучше видеть происходящее, я залез на дерево. Толпа ревела, скандируя всё те же имена, но добавилось ещё «Чжу Дэ! Чжу Дэ!». Почему-то все думали, что маршал тоже там, в ЦК. И вот, наконец, вышел на балкон сам Василий Павлович, генерал-лейтенант, в войну бывший членом военного совета одной из армий, когда и подружился с Хрущёвым, членом военного совета фронта, в который эта армия входила.

Придя к власти, Никита Сергеевич тут же, осенью 1953-го, назначил Мжаванадзе начальником Грузии. Личность эта была в высшей степени невыразительная: недалёкий, необразованный, нерешительный… Бледный, с трясущейся челюстью, он что-то мямлил с балкона, и я с противоположной стороны улицы, даже с дерева, ничего разобрать не мог. Помню, потом те, кто стоял поближе, говорили, что Мжаванадзе якобы сказал: «Сталин был и останется нашим вождём, нашим знаменем»,— и ещё что-то в том же духе. И это после только что завершившего свою работу ⅩⅩ съезда, на котором Мжаванадзе был делегатом и полностью поддержал Хрущёва. Но своя шкура всегда дороже.

В тот же день ближе к вечеру я успел ещё побывать и у монумента Сталину на набережной имени Сталина. Там митинг мне понравился гораздо больше, потому что было, как в театре. Я и здесь залез на дерево и, как из ложи бенуара, видел всё, что происходило у подножия монумента, превращённого то ли в трибуну, то ли в подмостки: живой ряженый Ленин обнимал ряженого Сталина и громко кричал: «Дыдэба дыд Сталинс! — Слава великому Сталину!». И следом толпа с воодушевлением повторяла этот призыв.

В свою очередь, Сталин, как и положено верному ученику, провозглашал в честь своего Учителя: «Дыдэба дыд Ленинс! — Слава великому Ленину!». И снова мы хором повторяли призыв. Пели хором песни о Сталине, читали стихи о Сталине, говорили речи о Сталине, но последние разобрать было совершенно невозможно, кроме лозунга, которым заканчивал свою речь почти каждый оратор: «Сталин умер, но дело его живёт!».

Всё это было очень интересно, а главное необычно. Поэтому на следующий день я с утра опять пошёл не в школу, а «в город». Несмотря на ранний час, на проспекте Руставели было уже полным-полно народу, а демонстранты всё прибывали и прибывали. К полудню, казалось, весь Тбилиси собрался сюда. На площади Ленина и у монумента на набережной не прекращались (ещё с прошлого вечера!) ставшие перманентными митинги.

Я мотался оттуда сюда, а отсюда туда. И таких, как я, подростков было огромное количество. Мы глазели, забравшись на деревья, ездили на машинах, радостно подхватывали любое скандирование и любой лозунг.

Я забыл и про время, и про голод. Впрочем, все кафешки, в отличие от заводов и фабрик, работали, все бойко торговали. Один раз я купил хачапури сам, дважды меня угощали пирожками взрослые дяди: грузины — народ хлебосольный. Часов я тогда ещё не имел, помню, что уже стемнело, монумент ярко освещал прожектор.

Тут очередной оратор стал говорить в микрофон, что сегодня день рождения верного друга и соратника великого Сталина товарища Молотова и предложил послать ему приветственную телеграмму. Толпа с величайшим энтузиазмом восприняла это предложение, и снова пассионарии, сопровождаемые подростковой мелюзгой, двинулись «во исполнение».

От монумента мы, прирастая по пути новыми пассионариями и просто попутчиками, уже довольно внушительной массой вышли к Дому связи (Центральному телеграфу) всё на тот же проспект Руставели. Здесь и так народу скопилось предостаточно, плюс мы, и стихийно образовался митинг в честь дня рождения Вячеслава Михайловича. Я привычно устроился в «бенуаре».

Пассионарии составили текст телеграммы, а самые буйные полезли в Дом связи отправлять поздравление в Москву. И тут раздались выстрелы, после которых последовал страшный тысячеголосый протяжный вой: «Ааааа…». Меня сдунуло с дерева словно вихрем и со всей массой орущих людей понесло вниз к набережной. Запомнилось только, как тяжело было дышать, и как упал чуть левее и впереди меня мужчина, и как толпа пробежала по нему…

С тех пор, хотя я и постарел уже, в любой толпе начинаю испытывать страх, а в переходе метро в часы пик что-то беспричинно начинает сжимать грудь и противно сосать под ложечкой.

Уже много лет спустя прочёл, как расстрел демонстрантов в Тбилиси объяснял Хрущёв итальянским партийным товарищам. Они очень неодобрительно отнеслись и к его докладу, и к событиям в Тбилиси. Об этих событиях трубили все СМИ мира, но молчали в тряпочку все газеты, а также радиостанции Советского Союза, кроме одной: в Тбилиси всю ночь и весь день 10 марта крутили по городской сети тексты обращения ЦК КП Грузии и ЦК ЛКСМ, а также приказ начальника тбилисского гарнизона.

Но об этом позже, а пока о том, что сказал Никита Сергеевич:

«В Советском Союзе содержание доклада сразу все поняли правильно. Не поняли только единицы, о чём говорит то, что из партии по этому поводу исключили пять — семь человек. В Тбилиси в день годовщины смерти Сталина к его памятнику сначала приходили дети, потом появились старшие, потом тысячные толпы. Нашлись ораторы, выступавшие против партии и правительства.

Из Москвы пришло указание об охране зданий ЦК, почты и телеграфа. Коменданту был дан приказ установить порядок в городе, потребовать, чтобы толпа разошлась. А там уже образовались две группы, одна из которых направилась к почтамту, где были войска. Толпой ворвались на первый этаж, стали пробиваться на второй, сделав несколько выстрелов в солдат. Один из солдат самовольно дал очередь из автомата, толпа разбежалась. Окружённые броневиками остатки толпы около памятника Сталину пытались прорваться, в результате несколько человек были убиты…».

Сколько убито? Об этом Хрущёв не сказал. И по сей день неизвестно, сколько людей погибло в ту ночь. Весьма компетентный человек и мой хороший друг, бывший долгие годы в высшем руководстве Грузии, ныне покойный Отар Черкезия очень осторожно поведал мне, что не более 60 человек, хотя народная молва упорно утверждала, что не менее тысячи. Но коль скоро сам Хрущёв признал, что были убитые, значит, так оно и было. И уж если он сказал, что убитых было несколько человек, то, значит, их было, по меньшей мере, несколько десятков, однако точное количество не известно до сих пор. И это удивляет больше всего.

Можно понять, почему молчали в 1950-х,— тогда ещё не оттаяли от сталинского оледенения. Но потом? Особенно при Гамсахурдиа? Этому яростному врагу советской власти и всего коммунистического, яростному русофобу, казалось бы, сам Бог велел обнародовать списки невинно убиенных и почтить их скорбную память. Ничего этого первый президент свободной Грузии не сделал. Нынешний президент Михаил Саакашвили тоже хранит на сей счёт молчание, хотя к тем событиям совершенно не причастен: он тогда ещё на свет не народился.

Почему же до сих пор не проведено полное расследование по факту событий 9 марта 1956 года в Тбилиси? Неужели непонятно, что недоговорённость остаётся лежать тяжёлым осадком в душах грузин? Если погибли документы в Грузии — все архивы республиканского КГБ были уничтожены по указанию Гамсахурдия (sic),— то ведь, несомненно, хранятся документы в Москве, на Лубянке. Что мешает их обнародовать? А может это молчание выгодно по мотивам сугубо политическим? Пока народная молва не опровергнута или не подтверждена официально, она подспудно живёт и, когда это надо в политических целях, хорошо подпитывает антирусские настроения.

Я абсолютно уверен, что приказ стрелять в толпу был дан из Москвы, но также уверен в том, что просьба об этом пришла из Тбилиси. И даже не просили, а скорее всего умоляли партийные руководители Грузии, потерявшие контроль над ситуацией. Точно так же спустя 36 лет, 18 апреля 1989 года, партийно-советский конклав Грузии в страхе перед собственным народом высказался за применение военной силы, чтобы разогнать митингующую молодёжь с проспекта Руставели. Теперь известно, как возражал против этого генерал Родионов, тогдашний командующий Закавказским военным округом.

Однако партийная верхушка в Москве больше поверила партийной верхушке в Тбилиси.

Но больше всего поражает, что в марте 1956-го грузины столь рьяно выступили в защиту Сталина: ведь именно он и его подручные выкосили цвет грузинской нации. Чингизид Тамерлан и перс Шах-Аббас не принесли Грузии такого урона, как грузин Джугашвили, принявший имя Сталин! И тем не менее… Хотя разве не ясно, что ночью 9 марта в Грузии вновь стрелял Сталин, точнее, система, им созданная. Вот уж поистине, Сталин умер, но дело его продолжало жить.

Утром 10 марта я, как обычно, отправился в школу, но после уроков непреодолимая сила любопытства потянула меня в «город». Он был пустынен. Редкие прохожие, не глядя по сторонам, быстро шагали по своим делам. На Вокзальной площади, у Дома связи, на площади Ленина, у Дома правительства и у монумента на набережной стояли бронетранспортёры.

На стенах повсюду белели листовки, отпечатанные, видимо, ещё накануне вечером и расклеенные ночью. Я прочёл одну из них. Текст оказался не просто знакомым, я уже знал его наизусть. Потому что именно его, пока я собирался в школу, передавала вместо гимнов Советского Союза и Грузинской ССР и новостей с металлической и холодной методичностью городская радиотрансляционная сеть: «К коммунистам, комсомольцам, к рабочим и служащим, ко всем трудящимся Тбилиси!» — это было обращение ЦК КП Грузии, ЦК ЛКСМ Грузии и приказ начальника тбилисского гарнизона. Вот текст обращения:

«Дни с 5 по 9 марта были для трудящихся Тбилиси днями траура, когда отмечали скорбные даты кончины и похорон И. В. Сталина. В эти дни труженики Тбилиси вышли на площадь к монументу Сталина для того, чтобы почтить его память. Эти чувства вполне естественны и понятны.

Однако в эти траурные дни нашлись бесчестные люди — дезорганизаторы и провокаторы, которые пытались использовать скорбные чувства сынов грузинского народа во вред великому делу Ленина, которому посвятил свою жизнь И. В. Сталин.

Они встали на путь бесчинства, нарушений общественного порядка с целью помешать нормальной работе учреждений, предприятий, учебных заведений и жизни города.

Центральный комитет Коммунистической партии Грузии и Центральный комитет Ленинского коммунистического союза молодёжи призывают всех коммунистов и комсомольцев, всех советских патриотов, кому дорого дело социализма, дело народа, немедленно восстановить порядок в городе, обуздать дезорганизаторов и провокаторов, обеспечить нормальную работу всех учреждений, учебных заведений. ЦК компартии и ЦК ЛКСМ обращаются и к тем гражданам Тбилиси, которые оказались обманутыми провокаторскими элементами, и призывают их немедленно вернуться к своим обычным занятиям. ЦК КП Грузии и ЦК ЛКСМ Грузии выражают уверенность в том, что коммунисты и комсомольцы твёрдо поведут за собой всех трудящихся и обеспечат нормальную жизнь города».

А приказом начальника тбилисского гарнизона коменданту города предписывалось ввести с 10 марта 1956 года военное патрулирование. Лиц, нарушающих общественный порядок и мешающих нормальной жизни города, приказано было задерживать и направлять в милицию для привлечения к ответственности.