Желаниями-то, в общем, руководствовались благими — одним скачком преодолеть отсталости, изжить бедность, догнать ведущие страны…

Свидетельствует мой китайский друг, уроженец Хэфэя, Сюэ Лянцзы:

«Общаясь с советскими специалистами, читая брошюры, где излагался передовой опыт „Старшего брата“, видя транспаранты типа „СССР сегодня — это Китай завтра!“, мы верили — так и будет».

Отсюда «Большой скачок» (大跃进), главные черты которого — форсированная коллективизация, «малая индустриализация», культивирование трудового энтузиазма, «опоры на собственные силы».

Повсеместно стали создаваться «народные коммуны». Обобществлялись практически все средства производства, а то и личное имущество, вводилось уравнительное распределение, включая питание в столовых, соцсоревнование.

Воодушевляемые лозунгом «Повысит сытная еда производительность труда!», коммунары соревновались, кто больше съест.

Вот плакат, доходчиво разъяснявший, какая идиллическая жизнь вскоре настанет: сегодня Ли в поле поработал, завтра — на заводике, по вечерам идейно-политический и культурный уровень повышает или военную подготовку проходит… Закрома от урожая ломятся: рис, пшеница, хлопок…

Как добиться высоких урожаев? Давай, Ван, сей глубже и гуще! Дерьма и других удобрений вали побольше!

Под лозунгом «Победим засуху!» — одна за другой развернулись «ударные» стройки каналов и дамб. Почти без техники, посредством тачек, коромысел, корзин, мотыг. Бегом-бегом!

«Будем мы в мечтах храбрее — будут и поля щедрее!»

Все от мала до велика включились в «борьбу против четырёх зол» — вредителей полей и огородов — воробьёв, мух, комаров, крыс/мышей.

Сюэ Лянцзы:

«Воспитанный в буддистской семье, я убивать не мог. А вот мои сверстники держали рогатки наготове, соревновались, у кого воробьиная гирлянда длиннее, выискивали птичьи гнёзда, яички».

Коммуны создавались и в городах. Предполагался также обмен рабочей силой между городом и деревней, «стирание различий» между ними. Система «Сяфан» нацеливала на то, что и «ганьбу» (чиновники) должны будут минимум месяц в году отработать на селе.

Мао Цзэдун: «Народная коммуна — это хорошо!»

Ведущим же показателем объявлялось количество произведённого металла. Судя по материалам, с которыми я имел возможность ознакомиться в Аньхойском университете и рассказам современников, ситуация складывалась следующим образом.

О мартенах подавляющее большинство китайцев и слыхом не слыхивало. Свыше сотни миллионов новоявленных «сталеваров» денно и нощно копошились у глинобитных, зачастую топившихся дровами домен. Откажешься — назовут дезертиром, а то и саботажником.

Ценой огромных затрат ресурсов в лучшем случае получали полуфабрикатный чугун или просто собранный «до кучи» металлолом (даже домашняя утварь).

Писатель Лян Сяошэн, в то время 17‑летний харбинец, вспоминал:

«Участвуя в движении за большую сталь, я сдал в переплавку малый семейный котёл, после чего мама готовила еду в единственном оставшемся большом».

Ему вторит писатель и публицист Юй Хуа:

«Не находили руды — бросали в печи кухонную утварь, железные кровати, батареи… В результате получилось более трёх миллионов тонн бросового чугуна».

Скандировались речёвки:

«Во что бы то ни стало собрать сто тонн металла!».

«Вы молодцы, а мы — герои.
Вы тонну сдали, а мы — втрое!
Вы самолёт, а мы — ракеты.
Вы — в небо, мы — вокруг планеты!»

С мест летели рапорты не только о рекордных плавках, но и урожаях, привесах, уловах.

Так, сообщалось: тут — рис стеной, здесь откормили хряка в полтонны весом, там выросла тыква полутора метров диаметром…

На основе подобного рода приукрашенных данных, власти разверстали планы госпоставок. Случалось, продукцию изымали под метлу. Долги в буквальном смысле выбивали.

Вот одно из характерных свидетельств:

«Ударные продотряды» в поисках зерна переворачивали всё в домах, долбили стены, рыли землю. Если не находили, крестьян избивали. В одной из коммун провинции Аньхой более трёх тысяч человек подверглись побоям, более сотни стали инвалидами, более трёх десятков погибли в устроенном коммуной «исправительном лагере».

Тем временем запущенные поля и фермы снижали отдачу. Вдобавок разразились стихийные бедствия — то засуха, то наводнения. Негативно сказался «пернатый геноцид»: подскочило число вредных насекомых.

Так, Манчжурия подверглась нашествию саранчи. Из-за дефицита ядохимикатов её личинки приходилось уничтожать вручную.

Последовали неурожаи и, как следствие, голод, охвативший десятки миллионов человек. Даже в таких обычно плодородных провинциях как Сычуань и Цзянси. Кто решался, втихую промышлял еду. Происходило по старым китайским пословицам:

«Простак в поле, как ишак, вкалывает через „не могу“, а ловкач зашибает деньгу».

«Наглый рис в три горла жрёт, робкий, как муха осенняя мрёт».

Мао Цзэдуну, подвергшемуся острейшей критике, пришлось признать просчёты, расстаться с должностью главы государства.

Выдвинувшиеся на первый план Дэн Сяопин и Лю Шаоци принялись спешно сворачивать самые одиозные стороны «скачка», внедрять материальные стимулы, закупать продовольствие и семена за рубежом.

Опять сошлюсь на характерный документ — письмо, полученное военнослужащим НОАК весной 1961 года из деревни провинции Аньхой: мол, землю там снова разделили между крестьянскими дворами, и сверх того его семье досталась ослиная нога (то есть осла выделили на четыре хозяйства, чтобы пользоваться им поочерёдно).

Возврат к «скачковым» методам будет давать знать себя и впредь. В том числе, с призывами учиться у образцовых хозяйств типа Дацинской, Дачжайской и Дунтинской народных коммун.

После кончины Мао в руководстве партии и государства возник разнобой.

Газета «Жэньминь жибао» (22.2.1979) о ситуации в Сычуани: многие ганьбу провинции боятся не уравниловки, а расслоения, не нехватки еды и одежды, а того, что крестьяне разбогатеют ибо «бедность славна, а богатство преступно», «бедность — это социализм, а богатство — капитализм».

Рынок же всё равно оказался неистребимым.

Вот — констатация нравов, царивших в одной из «народных коммун» Хунани на рубеже 1970‑х — 80‑х годов: Там «уделяют мало внимания тому, что нужно государству и решают что сеять, исходя из прибыльности; поэтому планы госзакупок срываются».

Судя по публикации журнала «Хунци», в провинции Фуцзянь тогда вообще до беспредела доходило: распространились кражи и грабежи; появились подпольные заводы, магазины; коммунары, поделив землю, стали хозяйничать сами по себе; возродились батрачество и ростовщичество.

Побудить к воспоминаниям китайцев, переживших «Большой скачок», череду других драматических событий, очень трудно. В оценках многих из них поныне довлеют эмоции. И всё же в беседах и при анализе документов прошлого я старался проявлять максимально возможную объективность, шаг за шагом вычленять некую конструктивную составляющую.

Начну с того, что было бы ошибочным видеть причины голода в политике Мао и КПК (нечто подобное, кстати, делают антисоветчики, обвиняющие Сталина в «организованном голодоморе»). Голод — из-за засух, наводнений, войн — был постоянным спутником китайского народа на протяжении тысячелетий. Когда-то более, когда-то менее масштабный, он грозил всегда. Имела место борьба за элементарное физическое выживание. Грызли кору, корни и листья. Продавали детей. Бежали, куда глаза глядят.

Изъятие «под метлу» государством продуктов труда — посредством налогов, иных поборов (иногда даже за годы вперёд)? Тоже отнюдь не ново. И императорской властью и милитаристскими режимами. Повинности, обозная, дорожно-строительная и другие — тем более.

Коллективизация и «Большой скачок» перепахали не только межи крестьянских наделов, но и само сельское сообщество. Ведь раньше таковое было опутано мироедами с их кабальной арендной, ростовщичеством, неоплатными долгами… Уравнительные переделы участков в начале 1950‑х годов, не решив проблем, породили новые. Возникло множество ущемлённых, чем дальше, тем острее, сказывалось малоземелье, перенаселение деревни. Даже по официальным данным на селе имелось свыше трети семей «чаочжиху», «чьи доходы не покрывали элементарные потребности». Они-то, кстати, горой стояли за уравниловку. В противовес им — и при «Большом скачке», и при «Культурной революции» — выделялись «богатеющие по новому». Снова происходило имущественное расслоение! Это с тревогой признавалось даже «Жэньминь жибао» и другими официозами.

Далеко не всё, созданное при «Большом скачке», оказалось бесполезным и бесперспективным. Взять хотя бы Дацинские нефтепромыслы, широкое распространение террасного земледелия, ирригационные сооружения.

В процессе «Большого скачка» были наработаны очень пригодившиеся впоследствии технические новинки, профессиональные умения, экономико-хозяйственные навыки, опыт и связи. Именно на них будут опираться легализированные с 1980‑х годов предприниматели.

Уж на что одиозной казалась «малая металлургия», а и про неё вспомнили.

Юй Хуа:

«В 90‑е годы крестьяне с не меньшим азартом (чем в 50‑е — А. К.) выплавляли сталь в земляных печах вблизи крупных заводов. Жидкую сталь заливали в огнеупорные цистерны и везли на завод, где в домнах происходила дальнейшая обработка. При обычных условиях печь давала бы сталь четырнадцать раз в сутки, а благодаря помощи крестьян — тридцать раз. Конечно, теперь они производили не брак и прилично зарабатывали. Деревья вдоль дорог, по которым перевозили сталь, засохли от жаркого дыхания металла».

Продолжалась реализация курса на искоренение вредителей полей и огородов (вот только воробьёв оставили в покое).

Как видите, «Большой скачок» сыграл свою роль. Хотя бы по принципу «Нет худа без добра». В совокупности с материальными стимулами, его «закалка» помогла китайцам добиться восхищающих нас ныне успехов.

Основа богатства хуасийцев была заложена именно в период Большого скачка. Глухое село с 577 крестьянами, в основном, бедняками и «низшими середняками». Возглавлявший местную партячейку КПК У Женьбао предложил: давайте займёмся ткачеством. Постепенно полукустарная мастерская разрослась до текстильной фабрики, а литейка с парой печей — до завода. К успешному многопрофильному хозяйству присоединились окрестные населённые пункты. 40 тысяч стимулированных и идейно воодушевлённых китайцев — мощная сила.

Хуасийцы сохранили коллективную форму хозяйствования. Доход делят и по коэффициенту трудового участия и по проценту от общей прибыли (20‑процентный фонд). Остальное предназначено на инвестиции и соцкультбыт. Хуасийские акции высоко котируются в финансовых кругах. Счёт идёт на миллиарды юаней. Каждая семья богата.

Отель высотой 330 м с вертолётной площадкой (вертолёты можно арендовать тут же) — не только и не столько от амбиций. Сюда со всего мира съезжаются туристы и бизнесмены — подивиться на «чудо рыночного социализма», установить деловые связи.

Некогда же гремевшая на всю страну успешная Дунтинская народная коммуна, на фоне успехов других, стала рядовой производственной единицей. Правда, народ там тоже зажил довольно прилично.

Так, значит, пусть не сразу, а с низкого старта и дальнего разбега, состоялся-таки большой скачок!