Сегодня, благодаря выборам 12 декабря [1993 г.], радикальная часть оппозиции осталась без представителей в парламенте. Но это и к лучшему, ведь последние два года постоянная оглядка на парламент, превращение многотысячных демонстраций «Трудовой России» в обычную массовку, в приложение к выступлениям оппозиционных ораторов с трибуны Верховного Совета во многом сдерживали развитие движения. Теперь придётся учиться новой тактике действий — внепарламентской.
Сам термин «внепарламентская оппозиция» пришёл в наш политический обиход из немецкого языка. То, как развивался этот феномен в ФРГ, мы и попытаемся в этой статье проследить. Обращаясь к недавней истории движения в Германии, необходимо иметь в виду психологические особенности немцев. Это особая упёртость, последовательность в поступках, свойственная немцам. Немцы очень, дотошны и въедливы, способны часами до хрипоты спорить об абстрактных вещах, но если для нашего интеллигента такой кухонный спор о высоких материях, как правило, ничем не кончается, то для немца найденная в подобном споре истина часто становится руководством к действию. Если немец решил, что путём логических умозаключений он достиг истины, он способен бороться за неё до конца. Поэтому немцы и дали миру столько упёртых фашистов, искренних революционеров и глубоких философов. В них нет ни на гран ни романской легкомысленности, ни русской отходчивости (когда вечером бьют друг другу морду, а утром обнимаются). Немцы умеют помнить обиды, бороться и ненавидеть.
До середины 1960‑х годов никакой внепарламентской оппозицией в Германии и не пахло. В купавшейся в лучах экономического чуда сытой бюргерской стране была карликовая компартия, державшаяся только вливаниями с Востока, сильные, но предельно спокойные профсоюзы и вековые традиции повиновения. Того, что теперешние немецкие левые называют «левой сценой» — особой среды, круга общения людей с левыми взглядами — ещё не существовало. Число оппозиционно настроенных интеллигентов было ничтожно мало, по сравнению, скажем, с Францией.
И вот приходит конец 1960‑х, умы немецкой молодёжи, как и всей молодёжи Запада, попадают под очарование легенд о революции. Среди подобных легенд, сформировавших сознание бунтаря 1968 года, главными были три. Первый миф о кубинских революционерах — красивых молодых бородачах в оливковой форме, спустившихся с гор, чтобы прогнать диктатора-колдуна и дать людям счастье. И являвшаяся частью этого мифа история о романтичном герое Че Геваре, оставившем пост министра и уехавшем в незнакомую страну, для того, чтобы принести себя в жертву революции.
Второй миф — о маленьком Вьетнаме, где героические партизаны Вьетконга («чёрные пижамы») борются против громадного американского империалистического колосса и побеждают его. На этот миф накладывалась захлестнувшая в те годы Запад мода на восточную философию и загадочный образ вьетнамского вождя, обладавшего всеми атрибутами, присущими восточному гуру, и к тому же писавшему стихи.
Третий миф — миф о китайской культурной революции. Как и вьетнамский миф он был замешан на притягательной таинственности Востока, по содержание у него было совсем другое. Почему молодёжь и интеллектуалы на Западе помешались на «Красной книжечке Мао»? Всё дело в том, как молодое поколение воспринимало события, происходившие в 1960‑е годы в Китае. Для большинства молодых западных леваков культурная революция была восстанием молодого поколения против окостеневших догм старших. Западногерманский гимназист чёрной завистью завидовал своему китайскому сверстнику-хунвэйбину, который мог ворваться в любое учреждение, вытащить за волосы на улицу профессора-оппортуниста или зазнавшегося бюрократа и заставить его каяться и заниматься самокритикой перед толпой подростков. Юные западные немцы хотели проделать нечто подобное и со своими профессорами и чиновниками. Вот почему пополнялись тогда ряды маоистов.
Руди Дучке, лидер леворадикальных студентов конца 1960‑х в Западной Германии
Согласно господствовавшим тогда взглядам, революция должна была прийти из стран третьего мира, когда национально-освободительные движения, победив у себя, перешагнут границы стран и континентов и вызовут революционную ситуацию в Европе.
Но время шло, кончались 1960‑е, а долгожданная революция всё не приходила. Вьетнамские партизаны побеждали. Но один Вьетнам не превратился в двадцать новых очагов, как мечтал Че Гевара. Молодые революционеры устали ждать и занялись внутриорганизационными дрязгами. В SDS возникли антиавторитарное и антидогматическое крыло, они боролись между собой и в конце концов кризис завершился распадом SDS как массовой организации.
В период разброда и шатаний, во внепарламентской оппозиции начала семидесятых для тех, кто ещё не разочаровался в движении, открывались три пути. Можно было вступить в одну из маоистских организаций, которые к тому времени превратились в замкнутые секты с жёсткой иерархией и дисциплиной, вся деятельность которых сводилась к повторению ритуальных фраз и борьбе с подобными же сектами.
Андреас Баадер, создатель легендарной Фракции Красной Армии (РАФ). Тайно умерщвлён властями в тюрьме Штадтхайм.
И, наконец, третий путь деятельности новых левых в период кризиса движения в 1970‑е годы — поиск новых форм деятельности. От чисто политических акции первого периода существования внепарламентской оппозиции большая часть молодых леваков перешла к созданию коммун, кооперативов, коллективов самопомощи, молодёжных центров, альтернативных проектов. Видя, что революция в ФРГ не победит в ночь с завтра на послезавтра, эти люди стали бороться за привнесение начал социализма, солидарности, взаимопомощи в повседневную жизнь простых людей. Группы спонтанеистов, созданные героем парижских баррикад 1968‑го — Даниэлем Кон-Бендитом, например, занимались созданием детских садов, где дети воспитывались в условиях свободы от репрессивного давления буржуазного общества. Работая на низовом, локальном уровне, западногерманские левые столкнулись со стихийным движением «гражданских инициатив». Участники этого движения вовсе не придерживались левых взглядов, в массе своей оно было неполитизировано. Просто люди недовольные, скажем, новым реакционным законом об образовании, объединялись и создавали гражданский комитет за отмену этого закона, или люди недовольные тем, что в соседнем местечке строят химический завод, объединялись в гражданский комитет против этого завода. Гражданские инициативы взаимодействовали между собой, создавали гражданские центры, и вместе образовывали широчайшую горизонтальную структуру по всей Германии.
Вопрос о целесообразности работы среди гражданских инициатив вызвал целую бурю дискуссий в среде новых левых. Ведь гражданские инициативы были по сути реформистскими, они не ставили целью радикальное изменение общества, но лишь частичные его улучшения. Основной контингент активистов гражданских инициатив составлял отнюдь не пролетариат, а мелкобуржуазные слои населения. Но большинство левых сочло возможным для себя участвовать в гражданских инициативах. И выбор оказался правильным: организованные гражданскими инициативами многотысячные антиатомные демонстрации, многочисленные столкновения с полицией на месте строительства экологически опасных объектов поставили в 1977 году на уши всю Западную Германию. Гражданские инициативы дали движению массу, новые левые привнесли в него радикализм.
Но потом начали раздаваться голоса: «Мы тут бьёмся, демонстрируем, дерёмся, а толку-то? Как правительство нас игнорировало, так и продолжает игнорировать. Нужно протолкнуть наших депутатов в федеральный и земельные парламенты. Мы сделаем это не для того, чтобы участвовать в буржуазном аппарате подавления; а для того, чтобы блокировать реакционные и антиэкологические законопроекты».
Так была впервые сформулирована концепция партии «зелёных», как партии базисной демократии, «антипартийной партии», партии подрывных элементов, пролезших в парламент. Поначалу так оно и было. Часть внепарламентской оппозиции попала-таки в парламент, ничуть не изменив свой образ жизни и взгляды. Они являлись на заседания бундестага в замызганных свитерах и джинсах, подстерегали в парламентских коридорах натовских генералов, чтобы вылить на них банку с красной краской — символизирующей кровь. В партии на первых порах подавляющее большинство имела коалиция радикальных экосоциалистов и экофундаменталистов, которые вообще хотели разрушить всю промышленность и вернуться к пасторальной утопии. Вплоть до 1985 года на каждых выборах партия «зелёных» шла от победы к победе. Но постепенно логика парламентской борьбы привела к тому, что в партии возобладали оппортунистические тенденции. Всё больше лидеров партии, подобно бывшему революционеру «Красному Дани» Кон-Бендиту становились «реальными политиками», выступали за коалицию с социал-демократами, за участие в земельных правительствах, за «разумный и взвешенный подход в политике»4. Постепенно зелёные превратились в обычную реформистскую парламентскую партию и сегодня старые традиции радикализма внепарламентской оппозиции сохраняет только крайне левое меньшинство в партии во главе с Ютой Дитфорд.
Но на смену старшим всегда приходит новое поколение и 16‑летней молодёжи начала 1980‑х годов игры стариков в экологию и политику казались слишком пресными. Их захлестнула новая волна, последний писк моды леворадикалов — движение автономов. Сама концепция автономизма пришла из Италии, где была сформулирована леворадикальным профессором Антонио Негри и стала руководством к действию для возглавляемой им организации «Рабочая автономия». Базировалась она на старой партизанской тактике очага: если мы сегодня ещё не в силах сбросить государственную власть буржуазии, то давайте отвоюем у неё свободные территории, на которых мы начнём жить по нашим собственным законам. И в 1979 году Италию лихорадило от диффузного террора автономистов: нападали на полицейских, разбивали и грабили престижные магазины, захватывали под жильё старью дома и склады. Всё это пришлось по душе и немецким подросткам, а главное, практика автономов позволяла решить главную проблему для молодого человека на Западе — проблему жилья.
Всё началось с Западного Берлина, где полным-полно старых, неремонтированных домов, постройки прошлого века. Дома эти по большей части стояли пустыми, у хозяев не было денег на их ремонт. Целый район таких домов — Кройцберг — был захвачен летом 1981 года молодыми автономистами. Полиция, поняв, что получит отпор, побежала за советом к властям, а власти, испугавшись массовых беспорядков, посоветовали, несмотря на причитания бывших хозяев, оставить всё как есть.
Над Кройцбергерштрассе взвился красный флаг с чёрной звездой — знамя автономов.
Волна захватов домов захлестнула в начале 1980‑х всю ФРГ. Вслед за Берлином — Гамбург — Хафенштрассе, Франкфурт, Кёльн… Захваченные дома — сквоты — автономы ремонтировали, фасады зданий расписывали революционной символикой, в захваченных домах размещали левые книжные магазины, независимые исследовательские центры, комитеты солидарности с партизанами в странах третьего мира и просто автомномистские столовки, кафе и пивнушки-кнайпе.
Автономное движение — это скорее молодёжная леворадикальная субкультура, чем политическая организация: организационных структур автономы никаких не признавали и между разными группами и разными городами поддерживался только информационный обмен. Недостаток формальных структур автономам восполняли неформальные лидеры, а боевой революционный дух у них был высок. Любимым их занятием было бить полицию во время демонстраций, а в последние годы, когда усилились молодёжные неонацистские группировки, стали бить морду и им.
Но в последнее время и автономное движение находится в сильном кризисе. Первым ударом по нему была ликвидация немецкой полицией при помощи Интерпола в 1990‑м году нового района захваченных домов, возникшего после «объединения» в Восточном Берлине — Майнцерштрассе. Автономы взрослеют, женятся, уходят из своих коммун в захваченных домах, сами сквоты потихоньку легализуются, заключая договора с городскими властями. Движение идёт на спад и предсказать, какой будет новая генерация молодых революционеров и какие идеи они поднимут на щит, пока трудно.
Цель у этого очерка одна — показать, что молодёжное леворадикальное движение может принимать самые разнообразные формы и использовать в зависимости от политической ситуации в стране самые различные формы борьбы. Нельзя же всю жизнь только бегать с плакатом за «старшими» товарищами. Может стоит попробовать что-то своё.
Примечания- На снимке 12 декабря 1967 г. Руди Дучке слева.— Маоизм.ру.↩
- Йозеф Бахманн покончил с собой в тюрьме два года спустя. Руди Дучке скончался через одиннадцать лет после покушения из-за эпилептического припадка, вызванного полученной тогда черепно-мозговой травмой.— Маоизм.ру.↩
- Согласно официальной версии, Баадер, Ян-Карл Распе, Гудрун Энслин и Ингрид Шуберт 18 октября 1977 года совершили «
коллективное самоубийство в знак протеста против условий содержания
». Как и в случае предшествовавшей смерти в мае 1976 года Ульрики Майнхоф, версия о самоубийстве подвергается сомнению рядом историков.— Маоизм.ру.↩ - Даниэль Кон-Бендит стал респектабельным участником французского и германского зелёного движения. Был вице-мэром Франкфурта, затем — депутатом Европарламента. Эволюционировал вправо.— Маоизм.ру.↩