Писать о Ленине — трудная и ответственная задача. Тысячи людей, десятки, сотни тысяч посвятили ему бесчисленное множество строк. В России, Англии, Италии, Франции, Америке, Уругвае, Конго — во всех углах мира миллионы людей думают о нём, изучают его мысли, его жизнь, живут великой надеждой, зажжённой его словом, учением.

Что можно прибавить к тому, что уже написано и сказано о Ленине? Никого так не хвалят и не ругают, как Ленина, ни о ком не говорят так много хорошего и так много плохого, как о Ленине. В отношении Ленина не знают середины, он — либо воплощение всех добродетелей, либо — всех пороков. В определении одних — он безгранично добр, а в определении других — до крайности жесток.

В этих определениях отразилась та чёткая, резкая, отрубленная, непримиримая классовая грань, которую устанавливал Ленин. Не знали середины в отношении к нему потому, что и он сам не знал её. Никаких соглашений, компромиссов¹, открытая, ожесточённая, неумолимая классовая борьба с наступлениями, натисками, траншейными боями, обходами, отступлениями, но не сдачей. Ленин не знал внеклассовых чувств, про него нельзя сказать, что он был просто добр или зол. По отношению к нему нельзя обобщать этих и других понятий. Добр, когда интересы его класса это разрешали, зол, когда они этого требовали. И так во всём остальном.

Помню Ленина ещё по Цюриху. Я тогда часто захаживал в ресторан Народного дома. Там подавались обеды трёх категорий: за 1 фр. 25 сант.— «аристократический», за 75 сант.— «буржуазный» и за 50 сант.— «пролетарский». Последний состоял из 2‑х блюд: супа, куска хлеба и картошки. Ленин неизменно пользовался обедом третьей категории, тратил на обед 50 сант., то есть ½ франка (по тогдашнему курсу около 18 коп.).

Товарищи обратили моё внимание на этого странного человека с видом мыслителя и конспиратора. Он всегда садился в угол залы, читал, думал, делал заметки на папке, лежавшей у него на коленях и служившей ему в этих случаях столом.

Бросал всегда быстрый взгляд на вновь пришедших. Узнав товарища, весь оживал и звал к себе указательным пальцем правой руки. В это время окружающие ещё обращали мало внимания на него. Скромный и замкнутый, он точно накоплял в себе энергию. Вынашивал, если можно так выразиться, свою великую мечту. Проходили мимо него, не замечая скрытого в нём бесценного клада социальной и революционной мудрости. Ленин тогда ещё не был в глазах окружающих Лениным в сегодняшнем смысле этого слова.

Вновь встретился я с ним на Ⅲ конгрессе Коминтерна. Я приехал из Италии, когда конгресс был уже в полном разгаре. Вхожу в Андреевский зал и сейчас же осведомляюсь о Ленине. «Он скоро будет»,— отвечают мне. Усаживаюсь за столом, отведённым нашей делегации, принимаю участие в работах конгресса. Вдруг весь зал поднимается — Ленин. Он появляется в задней двери, поднимается на 5 ступенек к трибуне, занимает место в президиуме. Не спускаю с него глаз. Тот же скромный цюрихский Ленин, потребитель 18‑копеечного пролетарского обеда. Ни одной черты, навязанной новым положением…

Перерыв. Подхожу к Ленину. Принимает меня с улыбкой и сразу засыпает вопросами:

— Что происходит в Италии? Каковы последние вести? Что делают товарищи? Как протекает работа?

Разговариваем стоя у стола президиума. Стою спиной к залу и опираюсь о стол. Ленин даёт мне ряд указаний относительно работы в Италии; смотрю ему прямо в глаза. Их нельзя назвать маленькими, отдают бархатным блеском, полны ума, жизни и движения. Какой контраст с крупной, малоподвижной головой, суровой линией рта. Ленин говорит с всевозрастающей быстротой:

— Передайте итальянским товарищам, что революция не везде так легко делается, как в России. В России мы имели половину армии с нами и слабую буржуазию. Скажите им, чтобы они не строили воздушных замков и считались бы с действительностью. Передайте Бордиге² и другим, чтобы они берегли себя. Необходимо сделать всё возможное, чтобы не дать вождям попасть в руки к нашим врагам. Посмотрите, что случилось в Германии. Карл Либкнехт, Роза Люксембург и другие лучшие пали. Германская партия, оставшись без вождей, не способна к действию. Сохраняйте вождей,— повторил он.— Не обращайте внимания на мнение врагов. Часто нужно иметь больше мужества, чтобы прослыть трусом в глазах врага и даже товарищей, чем бесцельно жертвовать собой.

Разговаривая, Ленин всё больше и больше приближал ко мне своё лицо. Подаюсь чуточку назад, стол мешает мне. Увлечённый разговором, он продолжает всё больше и больше наклоняться ко мне. 20—15 сантиметров, отделяющие меня от него, сокращаются до 10, 9, 8. Его глаза на таком расстоянии приняли более тусклый оттенок. Мой взор тонет в его расширенных зрачках. В них уже нет больше ни блеска, ни лукавства — напряжённая мысль застыла в них. Он спешит её мне передать, и чем ближе к развязке, тем более сужается у него взгляд, напряжение падает, появляется блеск, улыбка, опускаются медленно веки, заостряются скулы, и вновь лукаво и умно смотрит на меня этот исполин мысли и воли, любимый вождь, учитель и товарищ, смотрит ласково, ободряюще и протягивает мне руку…

1. Автор ошибается, считая В. И. Ленина принципиальным противником каких бы то ни было компромиссов. (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 34, с. 133—139: т. 40, с. 289—291; т. 41, с. 20—21 и др.). Ред.↩
2. Бордига Амадео (род. в 1889 г.) — итальянский политический деятель. С 1910 г.— член Итальянской социалистической партии. В 1921 г. участвовал в основании Итальянской коммунистической партии; делегат Ⅱ, Ⅳ и Ⅴ конгрессов Коминтерна. Проводил левосектантскую политику. В 1930 г. исключён из рядов ИКП за фракционную деятельность. Ред.↩