В своих письмах молодые бунтари-революционеры часто спрашивают меня: уважаемый председатель Костенко, ты много статей написал про таких партизан, про которых мы раньше ничего не слышали, про филиппинцев, про индийских наксалитов, про латиноамериканцев и про непальцев с непалками. А что сейчас в Африке? Ведь столько же было стран социалистической ориентации столько партизанских антиколониальных движений, которые поддерживал СССР… Так куда же они делись, эти движения, растворились что ли? Да не растворились они, товарищи-комсомольцы, просто многие, очень многие становились «марксистами» и «марксистами-ленинцами» в погоне за выгодой, чтобы получать поддержку от той или иной части социалистического лагеря, чтобы ездить на политическую учёбу в Москву, Пекин, в Тирану или в Гавану.

Как хорошо, что у нас в бывшем СССР нет подобных конъюнктурщиков и все революционеры искренние и честные!

Но и на Чёрном континенте остались подлинные приверженцы революционных идей, просто в изменившейся после 1991 года международной обстановке те из них, кто имеет какой-то политический вес, вынуждены ныкаться и скрывать свои корни. В частности, в Эфиопии после свержения просоветского правительства Менги́сту Ха́йле Мариа́ма к власти пришёл ряд племенных группировок, исповедовавших маоистский вариант марксизма-ленинизма. Для того чтобы респектабельно выглядеть и получать западную помощь, они переименовались во всякие там «народные фронты за демократию», сохранив при этом своё прежнее марксистское руководство в качестве глубоко законспирированного ядра, а идеи Ленина — Сталина в качестве тайной доктрины.

Но такая трогательная верность идеалам для Африки скорее редкость, чем правило; здесь, как и в Чечне, все занесённые извне идеологии — коммунизм, либерализм, ислам — усваиваются поверхностно и при необходимости отбрасываются. Реальное же значение имеют принадлежность к племени, родственные связи, влияние на те или иные группировки местных элит, что во многом вызвано пережитками родоплеменного строя, так называемым трайбализмом. Поэтому всякий разбор политических конфликтов на континенте следует начинать вовсе не с анализа экономической ситуации, как того требует марксистская традиция, а с ответа на вопрос: «А какого ты рода-племени?», какие народности приходятся твоей традиционными союзниками, а какие — давними врагами.

Чтобы проиллюстрировать, что происходит в Африке с революционными идеями, как легко переходят под чужие знамена партизаны, и как быстро меняют свои убеждения прогрессивные оппозиционеры после прихода к власти, я расскажу вам об истории страны, которую в течение последних 50 лет называли сперва Бельгийское Конго, затем Заир, а теперь Демократическая Республика Конго.

Конго, да будет вам известно, два. В Африке вообще всего помногу: Сомали тоже несколько¹, Гвиней целых три², да и Судан раньше был ещё и Западный, а теперь, к сожалению, остался только один³. Есть даже страны-самозванцы: Бенин, например, только называется Бенином, а настоящий Бенин находится совсем в другой стране, в Нигерии⁴. Одно из Конго, теперь оно называется просто Республика Конго, в прошлом часть Французской экваториальной Африки. В 1970—1980-е годы это Конго было страной социалистической ориентации, правила в нём авангардная Конголезская партия труда, а её лидер полковник Дени́ Сассу́-Нгессо́ настойчиво просил советское руководство, чтобы его Конго приняли в СССР шестнадцатой республикой. Советское руководство такого радикального предложения испугалось — политические противники могли объявить это «красным колониализмом». Значительная часть населения Конго, собравшаяся уже было воспользоваться всеми социальными благами, что гарантированы были гражданам нашей великой страны, с сожалением была вынуждена распаковывать чемоданы. А зримым свидетельством стремления граждан народного Конго стать частью великого советского народа остались лишь несколько поспешно выпущенных серий конголезских марок с изображением картин Третьяковской галереи и соревнований Московской Олимпиады-80.

Из-за того, что оба Конго не раз меняли названия, их различают чаще всего по названиям столиц Конго-Браззавиль и Конго-Киншаса. Обе столицы находятся в аккурат друг напротив друга на противоположных берегах реки, так что для того, чтобы эмигрировать из одной в другую, достаточно просто эту реку переплыть. Впрочем, в реке этой,— а Конго одна из семи великих рек мира,— водятся крокодилы.

В позднее средневековье на территории обоих Конго и части нынешней Анголы существовала целая империя, которая в ⅩⅥ веке приняла из рук португальских миссионеров христианство. Но очень скоро властители этого государства, носившие титул мани-конго, возмутившись тем, что святые отцы вместо того, чтобы заботиться о душах паствы, завели опустошительную работорговлю, объявили португальцам войну. У жителей чёрной империи христианское учение перемешалось в голове с местными верованиями, а в итоге возникло религиозное течение антонианцев. Его возглавляла женщина, уверявшая, что в неё вселился дух святого Антония, Христос был чёрный, а португальские миссионеры это скрывают, за что их следует убивать. Антонианцев как еретиков жгла на кострах инквизиция. И хотя армии мани-конго, носивших португальские имена Алвару, Аффонсу, Педру, целое столетие сопротивлялись вооружённым пушками отрядам работорговцев, но уже к началу ⅩⅧ века самобытная цивилизация на берегах великой африканской реки была уничтожена. Местное население вернулось к родоплеменному укладу жизни, забыло и христианство, и язык португальцев и долгое время не интересовало никого, кроме высаживавшихся в этих местах торговцев живым товаром.

В конце ⅩⅨ века цивилизованные европейцы вновь проявили интерес к этим краям. Опередив англичан, с подачи исследователя Африки жулика и авантюриста Генри Стэнли в здешних краях высадилась бельгийская «научная» экспедиция. В 1885 году в результате хитрых переговоров на Берлинской конференции всё левобережное Конго стало сперва «самостоятельным» королевством, личным владением Леопольда Ⅱ. А затем, в 1908 году, эти земли стали колонией под названием Бельгийское Конго. В итоге миниатюрная Бельгия на полных основаниях вошла в клуб империалистических держав, захватив территорию, в 80 раз превышающую её собственную.

До начала борьбы за независимость самым значительным событием в истории Бельгийского Конго стало появление самостоятельного религиозного течения под названием кимбангизм. Дело в том, что в начале 1920-х годов чернокожий протестантский проповедник Симо́н Кимбангу услышал с небес Глас Божий. Этот Глас сообщил Симону, что помимо Христа неплохо было бы почитать ещё и души умерших предков, а после Страшного суда спасутся только чёрные. Христос, понятное дело, тоже был чёрным, а колонизаторы этот факт тщательно скрывают. В решающий же момент предки африканцев восстанут из могил во плоти и помогут прогнать белых хозяев. Такая смесь из обрядов секты пятидесятников и традиционных африканских анимистических верований и стала основой кимбангизма. Бельгийским же властям не понравилось то, что их души не смогут обрести спасение, и они закатали Кимбангу в тюрьму на тридцать лет, заподозрив его в желании затеять смуту. Страдания пророка только усилили веру адептов секты в её основные постулаты, и в 1956 году, спустя пять лет после смерти Симона, кимбангистские общины обратились в ООН с просьбой сформировать в Бельгийском Конго национальное африканское правительство во главе… с Симоном Кимбангу. В ООН это предложение всерьёз обдумали и решили, что предоставлять независимость стране пока ещё рановато. Таков был первый выход нынешнего Демократического Конго на международную арену.

Начало реальной борьбы за независимость страны против бельгийских монополий, нещадно грабивших природные ресурсы страны, связано с именем са́мого известного политического деятеля этой страны, который наряду с Нельсоном Манделой стал символом борьбы народов континента за свои права и независимость,— Патрисом Лумумбой. Патри́с Эмери́ Луму́мба родился в 1925 году, ему посчастливилось получить приличное образование и должность почтового чиновника. Но в 1958 году прервалось его беспечное существование. Ревизия обнаружила недостачу — из кассы пропало 2,5 тысячи долларов. Сумма для того времени и для колониальной Африки была немалая, и Лумумбу бросили за решётку. Патрис пообещал жестоко отомстить своим обидчикам и с тех пор стал непримиримым борцом за независимость Родины.

Он создал партию Национальный конгресс Конго, которая решительно выступала против колониализма. Лумумба был очень неплохим оратором, часто произносил зажигательные речи и пользовался в народе большой популярностью. Вообще надо сказать, что до конца пятидесятых в Конго никаких партий и общественных организаций не существовало. Колониальная администрация жёстко за этим следила, да к тому же ограничивала возможность выезда жителей Конго в другие африканские страны и даже в колонии других европейских государств, чтобы не набрались вольнодумия у кенийских повстанцев мау-мау или теорий негритюда сенегальского мыслителя Леопольда Сенгора. И поэтому собственно марксистской партии тут не появилось.

Впрочем, стоит сказать, что Коминтерн прилагал для этого определённые усилия. В конце 1920-х — начале 1930-х годов сюда с матросами проходивших пароходов переправлялся издаваемый в Гамбурге франкоязычный журнал «Уврие негр» («Рабочий негр»). Журнал был замаскирован под брошюры Лондонского миссионерского общества. На первом развороте читатель мог прочесть: «Вы — страждущие и обездоленные, угнетённые всякими горестями. Внемлите Гласу Божию!». И лишь на втором развороте шло привычное нам «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Понятно, что такую раритетную литературу коренные обитатели колоний ныкали от хозяев не менее тщательно, чем порнографию с белыми женщинами. А потом, уединившись с заветной тетрадкой журнала, впадали в ступор, обнаружив вместо ожидаемых красочных сцен расправ над белыми и инструкций по саботажу методические указания по выявлению троцкистов, разоблачению правых оппортунистов и борьбе с левыми перегибщиками. Но потом озадаченный читатель понимал, что перед ним должно быть некий важный загадочный сакральный текст, подобный заклинаниям деревенских колдунов, ритуальные проклятия которые помогут наслать порчу на врагов. Тем более, что подписан он был вполне африканским именем Манзу. На самом деле за этим псевдонимом-анаграммой скрывался Александр Захарович Зусманович, председатель Негрбюро Восточного секретариата Исполкома Коминтерна…

Вообще говоря, призывы к освобождению Африки, перемежаемые проклятиями в адрес загадочных троцкистов, тогда не нашли отклика в широких массах туземного населения. Но к концу 1950-х обстановка в Конго сложилась совершенно иная. Вот как описывает настроения, господствовавшие среди жителей Стэнливиля, американский африканист Алан Мерриам: «При независимости всё будет как при бельгийцах, только налоги платить никто не будет. Работать будут только те, кто сами этого захотят. Зато нам достанутся дома, машины, а, главное, женщины белых». Понятно, что такая программа национального освобождения находила отклик в самых широких слоях чернокожего населения колонии.

Беспорядки в Леопольдвиле 4 января 1959 г.

В том же году в мае в стране прошли выборы, в результате которых сторонники Лумумбы получили в парламенте четыре десятка мест из 137, и на первой же сессии парламента Патриса избрали премьером страны. На той же сессии президентом страны был избран либеральный политик прозападной ориентации Жозеф Касавубу. Он представлял партию с труднопроизносимым названием Ассоциация народа баконго по унификации и сохранению языка киконго (АБАКО), пользовавшейся поддержкой помимо собственно народности баконго и киконгоговорящей части населения ещё и у большинства поклонников культа Симона Кимбангу. Но по конституции президент должен был быть фигурой декоративной, вся полнота исполнительной власти принадлежала премьеру. Это положило начало конфликту, который стоил Лумумбе жизни.

А теперь отдельно стоит сказать о том, как относились к Лумумбе на Западе и особенно в Америке. Сам Лумумба никогда и нигде не говорил о том, что он сторонник марксизма, или хоть какой-нибудь социалист. В программе его партии социализма было не больше, чем в программе «Единой России». Ну, упоминалось там, что он хочет ограничить всевластие западных монополий, обложить их дополнительными налогами и направить вырученные средства на развитие страны. Да кто только об этом не говорит? Почему же западники так озлобились на несчастного Лумумбу? Ведь они поддерживали примерно в то же время нормальные отношения с куда более радикальными африканскими лидерами вроде гвинейца Секу́ Туре́ или первого президента Ганы Ква́ме Нкру́мы, который понаставил себе по всей стране прижизненных памятников и выпустил «чёрную книжечку» со своими высказываниями по образцу цитатника Мао.

Дело не в том, что говорил и писал Лумумба, а в том, с кем он тусовался и в каких компаниях появлялся. А тусовался он в основном на всяких панафриканских конгрессах радикальных сторонников независимости, где, по прикидкам ЦРУ, практически все были «агентами Москвы», за исключением тех, кого направляла «рука Пекина». Американцев всё это сильно напрягало. Они страдали тогда синдромом Кастро и видели Кастро в каждом популярном борце за независимость в Третьем мире.

Ведь поначалу ЦРУ считало Фиделя своей креатурой. Его рассматривали как ещё одного латиноамериканского каудильо, который сменит совсем уж зажравшегося и ставшего непопулярным Батисту. Точно так же, как в своё время молодой и энергичный сержант Фульхенсио Батиста сменил вышедшего в тираж диктатора Мачадо. Эпопея с «Гранмой» и партизанской базой в Сьерра-Маэстра на первых порах считалась в ЦРУ аналогом операции по свержению левого президента Арбенаса в Гватемале, оплаченной «Юнайтед фрут кампани».

Фидель числился лидером «молодёжки» буржуазной партии ортодоксов, которая всего лишь боролась за демократию. Среди партизанских подразделений было даже формирование под командованием приставленного от ЦРУ американского «команданте» Джека Уоллеса. Этого «команданте» барбудос вовремя разоблачили и своевременно расстреляли. А потом преподнесли Штатам столько сюрпризов, что их стратегам икалось ещё целое десятилетие.

Вот и в Лумумбе, популярном народном лидере, днём травящем народу байки про подлинную демократию и обуздание аппетитов монополий, а по вечерам бегающем в советское посольство, американцы вычислили такого же скрытого коммуниста и принялись строить планы по его уничтожению и накручивать хвост своим младшим партнёрам по НАТО — бельгийцам. А ведь Конго — это не маленькая Гана, богатая одними лишь бокситами, а гигант в самом центре континента, способный влиять на ситуацию в огромном регионе. А год, я вам напомню, шёл 1960-й, названный «Годом Африки», когда независимыми государствами разом стали два десятка колоний. И волею обстоятельств и благодаря ошибке перестраховщиков из ЦРУ обаятельный, но слегка вороватый чиновник почтового ведомства, от безысходности подавшийся в политику, превратился в поистине трагическую фигуру и символ борьбы всех народов Чёрного континента.

Озлобились на Лумумбу и бельгийцы, и не только потому, что так велели им специалисты из ЦРУ, но и потому что Лумумба нахамил их королю. Тем же летом король бельгийцев Бодуэн прибыл на церемонию провозглашения независимости нового государства Демократической Республики Конго или Конго-Леопольдвиль и произнёс там пренебрежительно-покровительственную речь, что-то вроде: «Господа, постарайтесь оправдать оказанное вам Мною высокое доверие». Касавубу ему что-то подобострастно поддакнул. А Лумумба, который по регламенту церемонии вроде и не должен был выступать, вылез на трибуну весь такой обаятельный, молодой, симпатичный, интеллигентный: очочки, бородка-эспаньолка, галстук-бабочка, и говорит: «Конголезцы — не макаки⁵, что бы вы там себе ни думали. Нет, король Бодуэн, ничем мы тебе не обязаны, отольются вам, гадам, наши слёзы, Конго никогда больше не будет сырьевым придатком Запада. Судьба нашей родины в руках конголезцев!». Короче, короля заставили утереться.

Дальше события начинают развиваться с калейдоскопической скоростью. 5 июля конголезские солдаты восстают против оставшихся в армии офицеров-бельгийцев. Мятеж сопровождался эксцессами, солдаты не прочь были поквитаться за долгие десятилетия колониального гнёта, а потому резали всех встреченных белых, топили бельгийцев живьём в озере Киву, привязав для верности к ногам камни, коллективно насиловали монахинь и совершили ещё немало актов расового и классового возмездия. Поскольку солдатский бунт проходил под доступными и близкими сердцу каждого коренного конголезца лозунгами «Пошьём себе одежду из кожи европейцев!» и «Мы так давно не убивали белых!», мятежных солдат поддержали широкие массы горожан. Бельгийские подданные в массовом порядки кинулись искать спасения за рекой в Браззавиле.

Под горячую руку бунтовщикам попалась и официальная советская делегация во главе с председателем Верховного Совета Таджикской ССР, прилетевшая на торжества по случаю провозглашения независимости республики,— ей основательно намяли бока. А Никита Сергеевич, вместо того чтобы возмутиться, начал подзуживать конголезскую солдатню на новые бесчинства.

Не разобравшись, что беспорядки спровоцированы самими бельгийцами, чтобы получить повод для вооружённого вмешательства в дела молодого государства, он решил, что имеет дело с новым этапом антиколониальной борьбы и заявил на пресс-конференции 12 июля: «Солдаты армии Конго не хотят подчиняться своим офицерам и правильно делают, потому что их офицеры бельгийцы, те же колонизаторы!».

10 июля для обеспечения безопасности своих подданных Бельгия вводит свои войска в Конго. А на следующий день под прикрытием бельгийских штыков вспыхивает сепаратистский мятеж в отдалённой юго-западной провинции Катанга во главе с лидером региональной партии КОНАКАТ Мои́зом Чо́мбе. Через месяц вспыхивает ещё один мятеж в провинции Южная Касаи, поддержанный белыми колонизаторами и западными спецслужбами. Лидер отколовшейся от лумумбовского Национального движения Конго фракции Альбе́р Кало́нжи провозгласил себя ни много, ни мало императором «Горнорудного Государства Южное Касаи». Оба сепаратистских образования получили признание Бельгии.

Лумумба и Мобуту ещё друзья

А Лумумба внушал Западу всё больше подозрений — установил дипотношения с СССР, начал наведываться в советское посольство для консультаций. И в Москве нового союзника высоко оценили. Хрущёв прислал Лумумбе военный самолёт и пообещал в случае ухудшения ситуации в стране незамедлительно оказать военную помощь. «Дескать, Патрис, ты только свистни и мы уже тут». И с тех пор Лумумба всё чаще захаживал в советское посольство, а его тайный недоброжелатель Мобуту в это же время не вылезал из американского. И всякий раз, когда он оттуда уходил, карманы его были подозрительно оттопырены. На полученные в американском посольстве деньги он покупал популярность в кругах армейских офицеров и сколачивал разношёрстную коалицию политиков, ненавидевших Лумумбу. В заговоре против премьера приняли участие и президент Касавубу и министр иностранных дел Жюсте́н Бомбо́ко, человек Чомбе, и глава Центробанка Антуа́н Нде́ле, и шеф тайной полиции Викто́р Ненда́ки, а также бывшие соратники Лумумбы по партии профсоюзник Сири́л Аду́ла и спикер верхней палаты парламента Жозе́ф Иле́о. Операция ЦРУ по отстранению Лумумбы от власти получила название «проект Вайзарда». На её осуществление Мобуту получил от Штатов астрономическую по тем временам сумму в 250 млн долларов, причём большую часть этих денег попросту прикарманил.

А Лумумба продолжал делать одну ошибку за другой. Вместо того, чтобы послушать Хрущёва и раздавить бельгийцев с сепаратистами, опираясь на интернациональную помощь Советского Союза, этот демократ и рохля решил апеллировать к мировому сообществу и обратился за помощью к ООН. Международный контингент голубых касок из Швеции, Туниса, Ганы, Эфиопии и Марокко в страну прибыл, но предпринимать ничего ни против сепаратистов, ни против бельгийцев не стал. Бельгийские войска, в конце концов, убрались с основной территории страны. Необходимости в их присутствии уже не было, заговор против Лумумбы был уже на мази, да и войска ООН действовали в основном по указкам американцев. Чего стоила помощь миротворцев, Лумумба почувствовал на своей шкуре, когда «голубые каски» не пустили его в самолёт, когда потребовалось лететь в Нью-Йорк, чтобы выступить на сессии ООН. А «братья-африканцы» из ганской части контингента, находившиеся под командованием английского полковника, вытолкали конголезского премьера из здания правительственной радиостанции, когда тот захотел обратиться к нации.

Впрочем, из Катанги бельгийцы уходить не стали — это ведь было, по их мнению, совсем другое государство, власти которого радушно просили их остаться. Да это и не удивительно, сепаратистские движения почему-то не возникали в нищих районах страны вроде провинции Квилу, а возникли они в провинции Катанга, где сосредоточены основные природные богатства Конго и Южной Касаи, богатой алмазными россыпями. 80 процентов урана, из которого были сделаны бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, имели катангское происхождение. В середине 1950-х годов Бельгийское Конго занимало четвёртое место в мире по объёмам добычи медной руды. Кобальт, добытый в Катанге, составлял 75 процентов мирового производства, а белые поселенцы, в основном служащие горнорудных компаний, составляли в то время более трети населения провинции.

Лумумба обвинил тогдашнего Генерального секретаря ООН шведа Дага Хаммаршельда в бездействии и потакании сепаратистам и к концу августа таки запросил военную помощь у СССР и получил её. В Конго были переданы ещё 10 советских военно-транспортных ИЛов, сотня грузовиков ГАЗ-63 с брезентовым верхом, а также в страну были направлены 60 советских советников. За несколько дней они решили проблему Южного Касаи, высадив десант в его столице Бакванге и одним махом ликвидировав Свободное Горнорудное Государство. Император Калонжи бежал в Элизабетвиль под крыло к дружку Чомбе, а через пару лет объявился в Леопольдвиле как простой обыватель. Он захаживал гости к советскому торгпреду, чтобы хранить свои продукты в его холодильнике и с отвращением вспоминал о том, как в дни императорства племенные вожди заставляли его, «развитого» европеизированного конголезца, предаваться ритуальному каннибализму.

У подавления мятежа в Южной Касаи был непростой этноплеменной аспект. Альбер Калонжи опирался в первую очередь на знать народности балуба. А брошенные на подавление сепаратистского мятежа в провинции солдаты центрального правительства были из бена-лулуа, которым в предыдущем 1959 году балуба устроили небольшую резню. Теперь бена-лулуа не упустили возможность сквитаться, солдаты и их гражданские родственники преследовали балуба по всей провинции и даже добивали раненых в госпиталях. В то же время режим Чомбе в Катанге представлял прежде всего интересы народности лунда, и балуба там особо ничего не светило. Поэтому катангийские балуба, объединённые в партию БАЛУБАКАТ, во главе с Ясоном Сендве, выступали с оружием в руках на стороне Лумумбы и вели боевые действия против формирований чомбовской КОНАКАТ — катангских жандармов.

Но разгром горнорудной империи в Касаи не решил всех проблем — заговор в столице созрел.

5 сентября президент Касавубу объявил об отстранении Лумумбы от должности премьера и назначил на его место Жозефа Илео. Но переворот остался незавершённым сенат президента поддержал, а нижняя палата признала законным премьером Лумумбу. Бардак в стране усилился. Чтобы нанести удар по популярности Лумумбы, в столице стали распространяться листовки «Конголезцы, Лумумба продаст ваших женщин в Россию!». А 14 сентября переворот завершил глава генерального штаба Мобуту, объявив, что интернирует и президента, и старого и нового премьера. Вся полнота власти временно перешла к нему и беспартийной Коллегии генеральных комиссаров — молодых технократов, обучавшихся за границей, эдаких местных «чикагских мальчиков». Одним из первых распоряжений Мобуту был приказ советским и восточноевропейским дипломатам покинуть пределы Конго в двадцать четыре часа. Президента и Илео из-под ареста вскоре выпустили и восстановили в должности. А вот проблему Лумумбы надо было решать. 10 октября солдаты полковника Мобуту и «голубые береты» ООН окружили дом Лумумбы. Отставной премьер лишился свободы передвижения. В том, что он зажился на этом свете, сходились все его противники, но вот браться за это грязное дело самостоятельно никто не хотел — Лумумба был слишком популярен, и его убийцу бы всю жизнь преследовала бы слава Иуды, сгубившего чёрного Христа.

Существует запись беседы президента Эйзенхауэра с британским министром иностранных дел Алеком Хоумом от 19 сентября 1960 года. В ней есть такая фраза: «Президент выразил желание, чтобы Лумумба свалился в реку, полную крокодилов».

Для ликвидации Лумумбы выписали лучшего специалиста по ядам из Центрального разведывательного управления США с типично англосаксонской фамилией Готлиб. Сид Готлиб был главным биохимиком ЦРУ: у него было два направления работы — наркотики и яды. Кривоногий профессор-отравитель имел ещё и два хобби — любил доить коз, которых он держал в городской черте Вашингтона, и незаметно подсыпать коллегам в кофе порцию ЛСД, а потом гнусно хихикать, наблюдая за изменением их поведения. Изменения были интересными, один военный медик, решив, что он спятил, сиганул с 22-го этажа.

В Конго задача Готлиба заключалась в том, чтобы составить такой коктейль из отравляющих снадобий, чтобы тот своими симптомами напоминал одну из местных тропических болезней. Отраву хотели подсунуть Лумумбе вместе с едой или опрыскать ею его зубную щетку. Но дело в том, что по мере нарастания политического кризиса в стране начала рушиться инфраструктура. В столице всё чаще случались перебои с электроэнергией, а свои драгоценные зелья привыкший к благам цивилизации «биохимик» Готлиб хранил в холодильнике. И вот однажды он обнаружил, что после длительного отключения электроэнергии все редкие компоненты его отрав, доставленные в посольство с дипломатической почтой, пришли в негодность. Для ликвидации Лумумбы стали подыскивать наёмных убийц. Шеф резидентуры ЦРУ в Леопольдвиле Лоуренс Девлин выписал в Конго некоего европейского криминального авторитета, специалиста по «мокрым делам». Заботу о судьбе арестованного премьера проявляла и бельгийская разведка — она разработала свой план похищения Лумумбы под кодовым названием «Операция Барракуда». Точнее, бельгийцы вели отдельную игру: если американцы, опираясь на войска ООН, хотели установить местный прозападный режим, то бельгийцы стремились вновь оккупировать страну своими войсками и вернуть милый их сердцу колониальный режим. Понятно, что и средств и опыта у цэрэушников было побольше, чем у задрипанной Бельгии, и в процессе подготовки неоколониальной контрреволюции бельгийцы остались далеко на обочине.

Но Лумумба ждать не стал — Лумумба решился бежать. И ему было куда. На северо-востоке страны в Стэнливиле верные Лумумбе политики во главе с лидером левой Партии африканской солидарности Антуаном Гизенгой провозгласили новое правительство. Таким образом, в стране было уже четыре правительства. Два сепаратистских в Катанге и Южной Касаи и два центральных в Леопольдвиле и Стэнливиле.

В ночь с 27 на 28 ноября в столице бушевал тропический ливень. Часовым было лень под проливным дождём караулить у дома Лумумбы «шевроле», на котором по вечерам отправлялись домой слуги опального премьера. Сам Патрис, его жена Полин, буквально накануне перенесшая неудачные роды и потерявшая ребенка, и их младший сын Ролан отъехали незаметно от своего дома в машине с погашенными фарами. В сопровождении ещё одной машины с верными ему солдатами Лумумба отправился в Стэнливиль. Мобуту и его хозяева были в панике, американское посольство срочно выделило вертолёт с экипажем, умевшим летать на низкой высоте, для поимки сбежавшего премьера. Но Лумумбу подвело то, что он по характеру своему был публичным политиком, это у него было в крови. И вместо того, чтобы, не тормозя, во весь дух мчаться в Стэнливиль, он повсюду останавливался, пожимал руки населению, выступал на митингах, зажигая народ ненавистью к мятежникам и сепаратистам. На одном таком митинге в деревушке у города Порт-Франки, где небольшая река Санкуру превращается в полноводную Касаи, его и нагнали преследователи, посланные Мобуту.

Лумумбу и его спутников выследили с вертолётов. Не успел кончиться митинг, как на площади появились солдаты. Лумумба и сопровождавшие его лица были вынуждены в спешке скрыться. Солдаты нагнали их у деревни Лоди, возле переправы через Санкуру. Лумумба со своими охранниками уже переправился на другой берег, когда солдаты ещё только садились в пирогу. Внезапно в лодку к солдатам прыгнула жена Лумумбы Полин — она не желала разлучаться с мужем. Лумумба ещё мог бежать, но заколебался и момент был упущен.

Лумумба сдался, и его переправили в военный лагерь «Арди» в Тисвиле в 150 километрах от столицы. Там режим содержания был уже гораздо жёстче, над ним ежедневно издевались, избивали, его тело было покрыто глубокими ранами, а никакой медицинской помощи он не получал. У него отобрали обувь, и месяц не меняли постельное и нательное бельё. А когда он ухитрился передать записку с жалобой на бесчеловечные условия в ООН, буквально накануне своей гибели в январе 1961 года, Мобуту жестоко посмеялся над его стенаниями. В ответном письме Дагу Хаммаршельду новый хозяин Леопольдвиля цинично писал:

«Сам бы хотел сидеть в таких тепличных условиях как Лумумба. Он занимает шикарную виллу, его обслуживают трое слуг. На себя и на своих прихлебателей расходует по тысяче бельгийских франков в день. Единственное только, мои солдаты, заботясь о его здоровье, не дают этому пьянчуге пить ничего крепче пива. Ну да это не беда, я его тут недавно навестил и преподнёс ему в подарок пару бутылок отличнейшего виски».

Но тут судьба предоставила Лумумбе ещё один шанс соскочить с экспресса смерти. В лагере вспыхнул солдатский мятеж. Бунтовщики потребовали повысить жалованье и отпустить на свободу Лумумбу. Сообщения о выступлении солдат в Тисвиле повергли белую колонию столицы в панику. Разнеслись слухи о том, что Лумумба освобождён и походным маршем во главе восставших солдат идёт на столицу. Европейцы снова дружно бежали на другой берег реки Конго, в Браззавиль. Слухи оказались ложными, но подействовали, посеяли в правительстве чувство неуверенности, граничившее с паникой: 13 января в камеру Лумумбы прибыли президент Касавубу, полковник Мобуту, председатель сената Илео и ещё несколько высших должностных лиц. Они предложили пленнику портфель любого министра в кабинете Илео. Лумумба отказался — он считал себя единственно законным главой правительства.

После этого Лумумба, предчувствуя скорый конец, пишет предсмертное письмо, полное яростных проклятий в адрес колонизаторов, своей жене Полин. Причём исследователям биографии Лумумбы до сих пор непонятно, кому же оно предназначалось. У Лумумбы как у всякого уважающего себя африканского вождя было несколько жён, а точнее четыре, двух из которых звали Полин. Одна та, что бежала с ним в Стэнливиль, в девичестве Опанга, другая, в девичестве Ки, навещала его в тюремной камере в Арди. Кстати, от советского народа этот факт тщательно скрывали, для советских обывателей единственной официальной женой Патриса была лишь Полин Опанга⁶. Про неё в СССР даже народные песни под гармошку исполняли: «Его жена-красавица Полина с другим мужчиной жить не захотела»⁷, а вот про то, что герой, борец за свободу Конго был многожёнцем, нашим людям знать было не положено.

На вопрос, кто же будет ликвидировать Лумумбу, ответ был найден. Его решили переправить в Катангу его злейшему врагу Чомбе, и неважно, что формально леопольдвильский режим находился с ним в состоянии военных действий.

17 января 1961 года Лумумбу и двух его соратников бывшего министра по делам молодёжи и спорта Мори́са Мпо́ло и бывшего вице-президента Сената Жозе́фа Оки́то посадили на самолёт Ди-си-4 авиакомпании «Эир Конго», который доставил пленников в город Моанду на Атлантическом побережье, а уже оттуда в аэропорт Луано в главном городе Катанги Элизабетвиле. Шведские «миротворцы», контролировавшие аэропорт на паритетных началах с катангскими жандармами Чомбе, были последними, кто видел Лумумбу живым. Шведский офицер из войск ООН, рассматривавший в бинокль происходившее, позже сообщил, что неизвестный самолёт подрулил прямо к ангару военно-воздушных сил Катанги. Его окружила цепь бронемашин, грузовиков и джипов. Броневик, стоявший напротив самолёта, навёл пушку на его трап. Дверь отворилась, и из неё вытолкнули троих африканцев с повязками на глазах и со связанными за спиной руками. У одного была характерная бородка. Когда они спускалась, их били прикладами, затем посадили в джип.

Лишь в 1990-е годы были обнародованы факты, согласно которым письменный приказ о ликвидации Лумумбы и его спутников отдал лично Моиз Чомбе. По пути из аэропорта в город охранники остановили машину в чистом поле и велели узникам выходить. Им была предоставлена возможность помолиться, от которой Лумумба отказался. Трупы казнённых захоронили в общей могиле, но затем во избежание каких-либо расследований откопали, разрубили на куски и растворили в бочке с серной кислотой. Один из участников этой последней операции, глава полиции Катанги комиссар-бельгиец Жерар Соэт собственноручно плоскогубцами вырвал из верхней челюсти Лумумбы две золотые коронки, но потом, покидая страну, от греха подальше выкинул их в море.

После уничтожения следов преступления Радио Катанги сообщило, что Лумумба и два его соратника бежали из тюрьмы. После чего официально было объявлено, что бежавшие убиты жителями некоей деревни и уже погребены.

Надо сказать, что Иудина судьба не миновала главного предателя Лумумбы, человека, на которого он понадеялся,— генсека ООН Дага Хаммаршельда. 18 сентября 1961 года самолёт, на котором Хаммаршельд вылетел из Северной Родезии (нынешней Замбии) на переговоры со ставшим уже ненужным Западу Чомбе, разбился. Все, кто находился на борту, погибли. В убийстве Хаммаршельда пытались обвинить и спецслужбы СССР, благо, что Хрущёв, не стесняясь, ругал шведа последними словами, и деревенских колдунов, поступивших на службу стэливильскому правительству. Правда открылась лишь в 1998 году когда были обнародованы некоторые секретные документы юаровской спецслужбы БОСС. Как оказалось, «нейтрал» и социал-демократ Хаммаршельд был нужен западному блоку, пока вредил Лумумбе, а едва он вмешался в дела расистских режимов на юге континента, как сразу стал неудобен. И долго не прожил. Южноафриканские мастера плаща и кинжала подбросили в самолёт генсека ООН взрывное устройство. При этом действовали они не на свой страх и риск, а поставили перед этим в известность о намерении провести такую операцию коллег из ЦРУ и британской МИ-5. Старшие товарищи не возражали. Ну что ж, собаке — собачья смерть!

Лумумбу, конечно, ужасно жалко. Неприспособлен он был для того, чтобы становиться первым лицом государства в таком неспокойном месте как Тропическая Африка. Слишком он был для здешних мест интеллигентом. Даже несмотря на то, что растратил в своё время казённые деньги из кассы почтового ведомства (а почему бы ему их и не стырить у проклятых колонизаторов). Но его подвела впитанная в миссионерских школах привычка делать всё как цивилизованные люди. И там, где надо было просто расставить на посты своих людей, он вводил самоуправление, там, где надо было послать на усмирение войска, он обходился декретом, противника, которого, по местным понятиям, следовало скормить крокодилам, он просто понижал в должности.

Но, в общем, слабый политик, не сумевший проправить страной и трёх месяцев, после своей гибели он стал знаменем для борцов за свободу не только страны, но и всего континента на долгие десятилетия.

Показательно, что на протяжении всего ⅩⅩ века события бурной политической жизни в Африке глубоко западали в душу нашему народу и не раз становились поводом для устного творчества, начиная с сочинённой в начале века песни «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне».

Был митинг на Заводе Лихачёва,

И на заводе «Красный пролетарий».

— Позор тебе, злодей народа Чомбе,

И кореш твой, Мобуту с чёрной харей!⁸

Но самое интересное в истории Конго — ещё впереди.

В первой части⁹ рассказывалось об обретении независимости Бельгийским Конго и о том, как в результате заговора бельгийских колонизаторов, местных реакционеров, американских спецслужб и «миротворцев» из ООН был злодейски умерщвлён первый премьер страны прогрессивный демократ Патрис Лумумба.

Смерть Лумумбы решала многие проблемы его врагов в Леопольдвиле, но не все: на юго-западе страны в Катанге по-прежнему сидел сепаратист Чомбе, а на северо-востоке в Стэнливиле действовало параллельное центральное правительство, состоявшее из соратников Лумумбы во главе с Антуаном Гизенгой. Заокеанские хозяева дали карт-бланш на фактическое установление диктатуры Жозефу Мобуту, ставшему к тому моменту главнокомандующим в чине генерал-лейтенанта. Американцам проще было вести расчёты с одним воякой Мобуту, чем содержать на свои деньги всю свору леопольдвильских политиков. Перед Мобуту стояли две задачи — нейтрализовать лумумбистов и присоединить Катангу. Обмануть засевших в Стэнливиле лумумбовцев оказалось просто — этому опять поспособствовали гарантии ООН. Вместо кабинета Илео в августе 1961 года было сформировано коалиционное правительство во главе с Сирилом Адулой, куда допустили оппозиционеров из Стэнливиля: в качестве вице-премьера вошёл в него Гизенга, а министром внутренних дел стал другой последователь Лумумбы — Кристо́ф Гбение.

Теперь, когда лумумбистов на время приручили, можно было разобраться с катангским режимом. При Лумумбе Мобуту всячески саботировал отправку войск в Катангу, теперь проблему предстояло решить самому. Казалось, что может быть проще — армия была перевооружена на американские деньги и подготовлена при помощи иностранных инструкторов. Но, как показал опыт, воинство Мобуту оказалось полностью небоеспособным. Войска центрального правительства добирались до Катанги целый год, но так и не вошли в соприкосновение с противником. Они появились в мятежной провинции лишь в 1963 году, когда катангские жандармы потерпели поражение в конфликте с ООНовскими миротворцами, а Чомбе запросил мира и повёл речь о признании центрального правительства. Теперь можно было свести счёты и с лумумбистами. Гизенга был арестован, парламент — распущен, а выступления возмущённого населения страны — подавлены. Оставшиеся на свободе политики левого толка — Кристоф Гбение и Гасто́н Сумиалу — провозгласили в Леопольдвиле создание Национального комитета освобождения (НКО), который ставил своей целью достижения полной независимости страны и изгнания марионеток Запада. Опасаясь репрессий, лидеры НКО эмигрировали, переплыв реку в столицу соседнего Конго — Браззавиль. Под лозунгами НКО в стране началось массовое повстанческое движение.

Пьер Мулеле. «У этого человека есть жужу» (благоволение духов)

Боевые действия повстанцев, взявших себе имя «симба», что на суахили означает «лев», начались в июле 1963 года в северной провинции Квилу. Костяк бойцов Мулеле составили представители племён бампунда и бапенде. Повстанцы под руководством колдунов проходили специальную теоретическую подготовку в тренировочных лагерях. В частности, колдуны обещали сделать воинов-симба неуязвимыми для пуль, если те будут придерживаться нескольких простых правил, а именно,— в период военных действий нельзя было воровать, заниматься любовью, и ни в коем случае нельзя было мыться. Последнее правило выполнять было легче всего. Кроме того, нельзя было принимать пищу из рук нечистой женщины, а главное во время наступления нельзя было ни в коем случае оглядываться назад.¹⁰ Тогда выполнивший все эти правила образцовый боец, получивший из рук комиссара-жреца «монганги» специальный амулет-«дава», становился неуязвимым для огнестрельного оружия. Перед наступающими цепями симба шли колдуны, они размахивали зелёными пальмовыми ветвями и скандировали «маи-маи» («вода-вода»), от чего все летящие пули должны были превратиться в воду и причинять наступавшим не больше вреда, чем дождик.

Кроме того, комиссары от чёрной магии учили своих подопечных, как усилием воли заставить упасть пролетающий в небе самолёт. И вроде бы добились, по мнению командования, ощутимых результатов, ведь самолет Дага Хаммаршельда рухнул-таки на джунгли. А стингеров в те годы ещё не придумали.

Конголезские повстанцы-симба

Вооружённые такой крепкой верой повстанцы гоняли мобутовских солдат как щенков. Ведь те служили за деньги, а вместо колдунов у них были глупые американские инструкторы, не знавшие специфики местной войны. В итоге партизаны, вооружённые копьями, велосипедными цепями или в лучшем случае длинноствольными однозарядными ружьями ⅩⅨ века, легко разгоняли превосходящие силы армии правящего режима, оснащённые пулемётами и миномётами. В деревню Кабала повстанцы просто позвонили по телефону и сказали, что собираются через пару часов прибыть, и доблестные вояки генерала Мобуту тут же смылись из неё на конфискованных у населения автомашинах. К 1964 году вся Квилу была очищена от мобутовских прихвостней.

В стране возник и ещё один партизанский район на востоке страны в районе Увиры. Вскоре в руках повстанцев оказались две трети территории страны, крупнейшие города Стэнливиль и Альбервиль. Национальный комитет освобождения перебрался в Стэнливиль, где была провозглашена Народная Республика Конго, а Кристоф Гбение — её президентом. (Это, кстати, добавляет путаницы в историю с двумя Конго. Ведь соседнее Конго-Браззавиль тоже носило имя Народной Республики Конго, правда, в другое время — в конце 1970-х — начале 1980-х годов). В составе Национального комитета освобождения в качестве секретаря комитета по делам спорта и работе с молодёжью начинал свою политическую деятельность персонаж, который будет крайне важен для нашего дальнейшего сюжета — Лора́н Дезире́ Кабила́. Все социалистические страны и большинство африканских стран признали законным правительством правительство Гбение — Сумиало. Казалось, что дни Мобуту, Касавубу и их приспешников сочтены.

Но Мобуту решил прибегнуть к испытанному средству в борьбе с революционными движениями на континенте — белым наёмникам. Руководить антипартизанской борьбой он пригласил короля «диких гусей» того времени, южноафриканского легионера майора Майка Хора, по кличке Психованный Майк. Под давлением Запада, требовавшего назначить премьером лидера, который доказал, что может эффективно справиться с красной угрозой, были проведены очередные рокировки в леопольдвильском правительстве. Касавубу передал кресло премьера от никчёмного Адулы недавнему вожаку катангских мятежников Моизу Чомбе. Это как если бы главой российского правительства назначили Шамиля Басаева. Чомбе обратился к правительствам Бельгии и США, и военная помощь потекла рекой. К сожалению, на этот раз она не только разворовывалась нечистыми на руку чиновниками, но и попадала в карман наёмников. А наёмники действовали эффективно, ведь за каждого убитого симбу им платили по 300 конголезских франков наличными.

«Бешеная ищейка» Майк Хор

Наёмники Психованного Майка беспощадно истребляли повстанцев. Пленных не брали — невыгодно было. Тогда повстанцы интернировали в центральном стэнливильском отеле «Виктория» пятьдесят человек европейцев, в основном менеджеров крупнейших бельгийских монополий, грабивших природные богатства страны.

Психованный Майк не хотел рисковать собой и жизнью своих молодчиков и убедил бельгийские власти, что они должны провести «гуманитарную операцию». «Дьявольски быстрая высадка парашютистов без всяких там дипломатических тонкостей» — так охарактеризовал готовящуюся операцию майор Хор, сам присвоивший себе в Конго звание полковника. Выполнение задачи поручили элитному полку парашютистов бельгийской армии. 16 ноября 1964 г. на борту двенадцати американских транспортных самолётов С-130 1-й батальон парашютистов и 12-я рота 2-го батальона покинули Бельгию с военного аэродрома Кляйне Брогель. За ними летели четыре С-124 со снаряжением. Для сохранения тайны солдат очень рано изолировали, им запретили писать письма или иным образом контактировать с родными и друзьями. Чтобы замаскировать отсутствие части полка, были проведены специальные демонстрационные маневры в 20-ю годовщину освобождения Антверпена, приходящуюся на первые дни ноября.

На празднике отдельные роты 2-го батальона маршировали в полном боевом снаряжении, плыли на надувных лодках по реке и каналам, совершали показательную высадку с вертолётов на канатах. Для успокоения общественного мнения и выигрыша времени Министерство обороны огласило коммюнике, в котором сообщалось, что подразделение участвует в манёврах НАТО и отрабатывает дальние воздушные переброски. Для чего нужно было пускать пыль в глаза? Можно подумать, они готовили акцию против сверхдержавы, располагающей в Бельгии обширной агентурной сетью, а не против босоногих повстанцев с луками.

Парашютисты под командованием полковника Лорана были переброшены на базу в Калина, на юге Конго. В ночь с 23 на 24 ноября 1964 г. начался главный этап операции, получившей название «Драгон руж» (Красный дракон). 320 парашютистов приземлились на парашютах неподалёку от аэродрома Стэнливиль. Аэродром был захвачен после короткого боя, после чего началась подготовка к приземлению второго эшелона. К тому времени, когда семь следующих С-130 с 255 солдатами, восемью вездеходами и одиннадцатью грузовиками начали манёвр приземления, большая часть первого эшелона уже прорывалась к центру города. С земли город в 11:00 атаковали прибывшие на джипах 200—300 белых наёмников «полковника» Хора и свыше 1500 чернокожих солдат из армии Мобуту. «Гуманитарная» операция завершилась кровавой бойней — наёмниками и мобутовцами в Стэнливиле были истреблены 10 тысяч повстанцев-симба и сторонников народного правительства.

Затем последовала аналогичная операция «Чёрный дракон» против партизан, засевших в городе Паулис в 400 километрах от Стэнливиля. Партизаны на севере страны потеряли все населённые пункты, которые контролировали. Несмотря на это отдельные отряды симба-мулелистов продолжали здесь сопротивление до 1968 года. А на востоке партизанам удалось сохранить отдельные освобождённые зоны, примыкавшие к озеру Таганьика.

Поражение, нанесённое белыми наёмниками партизанам, имело далеко идущие последствия для освободительного движения. Во-первых, среди вождей повстанцев произошла значительная ротация кадров. Многие из них уже представляли себя сидящими в правительственных кабинетах в столице, и, когда им в буквальном смысле свалились на голову бельгийские парашютисты, не захотели уходить в леса и предпочли партизанщине, хоть и бесславную, но комфортную эмиграцию. Президент Гбение отправился в Уганду, Пьер Мулеле в Конго-Браззавиль. В сентябре 1968 года Мобуту заманил его с помощью мидовца Бомбоко на родину, пообещав амнистию. Вместо этого над родоначальником конголезской герильи устроили позорное судилище и поспешно его казнили.¹¹ Гастон Сумиало, формальный руководитель борьбы в Восточной провинции, предпочитал разъезжать по международным конгрессам и столицам дружественных стран.

А партизанское движение на востоке де факто возглавил Лоран Дезире Кабила. Молодой политик, происходивший родом из Катанги, принадлежал к народности балуба. Благодаря своему дяде, уже упоминавшемуся выше видному местному политику близкому к Лумумбе — Ясону Сендве, он сразу после независимости возглавил молодёжное крыло региональной партии БАЛУБАКАТ. После этого, говорят, успел поучиться где–то в Восточной Европе, то ли в Югославии, то ли в Албании, где постигал азы марксизма, правда, не советского толка. В период существования партизанской республики Кабила, как мы уже говорили, заведовал в ней спортом и делами молодёжи. В последние дни её существования выполнял различные дипломатические поручения в Уганде, Кении и Бурунди. К моменту поражения Народной Республики у Кабилы оказалось в распоряжении посольство НРК в Найроби — неплохой особняк, где можно было жить припеваючи. Но формальное продолжение борьбы могло принести ещё большие дивиденды.

Че Гевара и Кабила в Конго

Че набрал себе добровольцев — полторы сотни чернокожих кубинцев, имевших хорошую подготовку, серьёзный опыт боевых действий и подучивших немного язык суахили. 19 апреля первая группа партизан прибыла в Дар-эс-Салам. И тут стали выясняться неприятные вещи. Во-первых, ни Кабила, ни Сумиало и не соизволили встретить долгожданных гостей — оба задержались на очередной международной конференции. Во-вторых, выяснилось, что Кабила до баз в Конго не добирается, ограничиваясь посещением пограничного танзанийского городка Кигома, который Че обозвал городом кабаков и борделей. Оттуда кубинцы переправились в деревушку Кимбамбу на конголезской стороне озера, и там Че познакомился с бойцами своей новой армии. Первое впечатление было довольно приятным — все были неплохо экипированы и вооружены полученными от китайцев «калашниковыми».

Че, которого согласно липовым документам звали доктор Тату (не татуировка, а слово «три» на суахили), придирчиво осмотрел своё новое воинство. Примерно две трети полуторатысячного отряда составляли катангские симба, говорившие по-французски, одну треть — руандийские тутси, бежавшие от первой резни, учинённой им тамошними хуту ещё в 1959 году при получении страной независимости.

Тутси не говорили ни на французском, ни на суахили, они говорили на киньяруанда — языке группы банту. Поэтому добиться чёткого взаимодействия между различными частями армии не было никакой возможности. Вскоре выяснились и другие раздражающие подробности. Конголезские повстанцы боялись своего автоматического стрелкового оружия и просто не могли вести из него прицельный огонь. Обычно, когда требовалось стрелять, симба зажмуривал оба глаза и жал на курок до тех пор, пока не кончалась вся обойма. Зато вокруг тела подстреленного врага сразу же возникал спор: повстанцы оспаривали друг у друга право съесть его печень и сердце, чтобы по поверью к ним перешла сила убитого врага.

Че настаивал, чтобы кубинские инструктора ели то же, что и африканцы. Нет, человечину он их есть не заставлял, да и сами конголезцы не стали бы делиться подобным лакомством, но в остальном — не густо — мясо питающихся падалью птиц и какие–то местные бабочки в меду — такой рацион правильным не назовешь. Обезьяны считались редким деликатесом.

Правда, спасала рыбалка на озере Таганьика, но каждый выход катера на открытую воду был сопряжён с риском. Граница между теперешней Танзанией и Демократическим Конго на всём протяжении проходит по водной глади этого озера, протянувшегося между двумя странами как длинная сосиска, и погони катеров с белыми наёмниками Чомбе за вышедшими порыбачить кубинцами напоминали сцены из фильма «Водный мир».

Первая же серьёзная операция — нападение на электростанцию и казармы мобутовских солдат в городке Бендере — закончилась обескураживающе. Тутси, сделав вид, что ничего не понимают из-за языкового барьера, покинули отряд ещё до прибытия на место, а конголезские симба бросились врассыпную при первых же выстрелах правительственных войск. В результате неудачной атаки четверо кубинцев погибли, тела двоих из них попали в руки вояк Психованного Майка. И у того появились лишние козыри, чтобы требовать от Чомбе дополнительных ассигнований, а у леопольдвильского режима — повод для оправдания присутствия в стране белых наёмников.

Геваре всё меньше нравилась затея с конголезской герильей: его разношёрстной армии так и не удавалось углубиться на внутрь территории Конго на расстояние более 80 км от берега озера Таганьика. Но ещё больше чем боевые качества его войска его разочаровала личность вождя конголезских повстанцев.

«Я потерял счёт дням, каждый день повторяется одно и то же. Сегодня Кабила не приехал, что ж, он будет завтра, а не завтра, так послезавтра,— писал в своём дневнике Че Гевара.— Кабила не появлялся на передовой с незапамятных времен. Ничто не убедит меня теперь в том, что Кабила — человек дела. Время уходит, а его волнуют лишь внутренние политические дрязги, женщины и алкоголь… Пока Кабила не проявил качеств настоящего революционера. Конечно, он молод и, возможно, ещё изменится, но я очень и очень сомневаюсь…»

Че Гевара не был бы Че Геварой, если бы отказался от своей затеи из-за первых неудач. Но за несколько месяцев радикально изменились внешние обстоятельства. Во-первых, в Алжире, который предполагалось использовать в качестве перевалочной базы между Кубой и Конго, режим ультрареволюционера Героя Советского Союза Ахмеда Бен Беллы был свергнут генералом Хуари Бумедьеном. Чтобы понять каким ударом это оказалось для Че и конголезской герильи, надо знать, кто такой был Бен Белла. А был он лидером знаменитого Фронта национального освобождения, который заставил прогнуться генерала де Голля и разгромил парашютистов Иностранного легиона — самой элитной воинской части Европы. В качестве идеологии ФНО при Бен Белле были принята программа, разработанная кумиром «новых левых» Францем Фаноном. А Алжир при Бен Белле превратился в полигон социальных и экономических реформ: он внедрял у себя коммуны по китайскому образцу, самоуправляющиеся коллективные предприятия по югославскому, выписывал из Франции троцкистов из организации грека Мишеля Пабло (Микаелиса Раптиса), чтобы они построили в стране систему местного самоуправления и ударялся в другие безумные эксперименты. Во внешней политике он хотел превратить Алжир в «африканскую Кубу», страну, которая раздувала бы пожар революций и партизанских войн на Чёрном континенте. Но в результате его деятельности экономика страны пришла в упадок. Сместивший его генерал Бумедьен отнюдь не был махровым реакционером, при нём Алжир оставался страной социалистической ориентации. Просто он считал, что страна должна в первую очередь решать свои внутренние проблемы. А коммунистов и левых бенбеллистов он не стал подвергать серьёзным репрессиям, а использовал через несколько лет после переворота в качестве ударной силы против крупных землевладельцев в ходе проведения аграрной реформы. Времена стабильности, наступившие в 1970-е годы благодаря политике Бумедьена и высоким ценам на нефть, потом в период гражданской войны, развязанной исламистами, население страны вспоминало с такой же ностальгией, как у нас в период гайдаровских реформ вспоминали эпоху Брежнева. Про замену Бен Беллы на Бумедьена, можно сказать: алжирского Троцкого сменил алжирский Сталин, который вместо перманентной революции захотел заняться строительством социализма в своей собственной стране. Но кубинцы в результате этих перемен лишились важного промежуточного пункта, необходимого для успешного снабжения добровольцев, сражавшихся на берегах Таганьики.

Изменилось отношение к борьбе конголезских партизан и у страны, через территорию, которой непосредственно осуществлялось снабжение партизанского района,— у Танзании. Дело в том, что президент Касавубу, во-первых, отправил в отставку ненавистного Чомбе — с палачом Лумумбы ни один из африканских лидеров не соглашался иметь дело. Во-вторых, на конференции лидеров африканских стран в столице Ганы пообещал, что отправит по домам всех белых наёмников. Психованный Майк действительно отправился восвояси, но в целом своё обещание леопольдвильские власти не сдержали, за что и поплатились. В 1967 году оставшиеся наёмники подняли мятеж с целью вернуть к власти Чомбе, который им регулярно платил, вместо прижимистого Мобуту. Та часть, которую ещё не рассчитали, взбунтовалась в Стэнливиле и двинулась на джипах в богатую Катангу. А те, кто уже получил отставку и полный расчёт, выехали им навстречу, во главе с лучшим другом Эдуарда Лимонова Бобом Денаром¹³, на велосипедах из португальской Анголы. Впрочем, мятеж кончился неудачей. Отправленный в отставку Чомбе попытался бежать с казной в Бельгию. Но самолёт, на котором он летел, был захвачен и принудительно посажен в Алжире, где бывший катангский владыка попал в руки местного прогрессивного режима. Алжирские власти сами на протяжении десятилетий боровшиеся с колонизаторами-франкофонами, воздали марионетке по заслугам — Чомбе окончил свою жизнь в алжирской тюрьме в 1969 году.

Отзыв иностранных наёмников и отставка Чомбе привели к тому, что Танзания отказалась поддерживать повстанцев и перестала снисходительно относиться к транспортировке через её территорию грузов военного назначения. Кубинцы вынуждены были эвакуироваться. Че с тяжёлым сердцем расставался с Кабилой, обозвав его напоследок «мудаком» и «людоедом». Фиделю он напрямую сказал, что конголезских повстанцев не стоит больше поддерживать.

Но ссора с кубинскими друзьями не стала фатальной для Кабилы. Он сохранил контроль над довольно значительным куском конголезской территории в гористой местности, расположенной между городами Физи, Барака и Увира. На этой территории, как рассказывал сам Кабила на международных конгрессах, были созданы крестьянские объединения на манер советских колхозов. Так это или не так, проверить нельзя, зато сам Кабила стал крупным оптовым торговцем, реализуя на международном рынке то партии кофе, то алмазов, то золота, то слоновой кости, полученные из освобождённой зоны. В международном плане Кабила тоже избежал изоляции, окончательно переориентировавшись после разрыва с кубинцами на поддержку маоистского Китая и контакты с прокитайскими компартиями. Для этого взамен военно-политической организации латиноамериканского образца Кабилой была создана нормальная авангардная революционная партия, получившая название Партия народной революции. Эта партия издавала в Бельгии журнал «Этенселль» («Искра») на страницах которого Кабила в порядке самокритики сформулировал в духе маоистской доктрины

«Семь ошибок „Львиной революции“:

1. недостаток политического образования;
2. зависимость от иностранной помощи, отсутствие опоры на собственные силы;
3. недооценка роли крестьян;
4. племенная разобщённость;
5. слабая дисциплина;
6. оторванность армии от народа;
7. отсутствие революционной партии».

Теперь вернемся к Мобуту. Когда повстанческое движение в стране сошло на нет, он избавился от ненужных союзников и захватил в свои руки всю полноту власти.

24 ноября 1965 г. он произвёл переворот, сверг президента Касавубу, которого обвинил в том, что тот агент Ганы. В результате при полном согласии Запада в стране установился режим, с одной стороны, абсолютно продажный и коррумпированный, с другой стороны, настолько тоталитарный, что Оруэллу он не привиделся бы и в кошмарном сне.

Но для начала он заявил, что теперь страна пойдёт по пути, указанному Лумумбой, а наёмники, западные корпорации — это всё результат деятельности всяких там чомбе, касавубу, илео и прочих там адул. В стране был взят курс на тотальную африканизацию. Все европейские названия срочно заменялись на аутентичные, африканские: Леопольдвиль стал Киншасой, Албервиль — Калеми, Стэнливиль — Кисангани, а Элизабетвиль — Лубумбаши. Катангу, несмотря на исконно африканское название, переименовали в Шабу, чтобы вытравить память о местном сепаратизме. Озеро же Альбер в ходе той же кампании переименовали в озеро Мобуту.

Мобуту на первых порах хотел установить ещё и культ Лумумбы, но подумал и решил, что лучше всё же будет установить только культ собственной личности. Заказанный в ФРГ бронзовый памятник Лумумбе в Киншасе так и не появился — его по-тихому утопили в реке Конго. А потом убрали и портрет Лумумбы, висевший на том месте, где вроде бы должны были поставить монумент первому премьеру.

Страна теперь стала называться Заиром, Мобуту стал президентом, его портреты стали украшать новые купюры — заиры. Вся власть в стране перешла к одной партии — Народному движению революции (НДР). Точнее была установлена невиданная прежде политическая система. НДР была объявлена партией-государством, во главе которой/которого стоял единственный и несменяемый вождь, он же председатель партии, он же президент государства. Все органы исполнительной, законодательной власти, армия, общественные организации считались просто специализированными органами партии. А записывали в партию с определённого момента всё население страны, включая новорождённых младенцев. Было в принципе ясно, откуда Мобуту набрался подобной премудрости,— в середине 1970-х годов он нормализовал отношения с Китаем, несколько раз съездил в Пекин и в Пхеньян и так впечатлился увиденным, что захотел, чтобы ему воздавали такие же почести, какие народы социалистических стран Восточной Азии воздают своим воистину заслуженным вождям.

В заирских газетах замелькали знакомые всякому комсомольцу, вдумчиво изучающему идеи чучхе, термины — «самобытный принцип сосредоточения всей власти в руках вождя», «отец нации», «ведущий партийный теоретик». Но при этом в стране всем заправляли иностранные монополии, те деньги, которые они всё-таки платили заирскому государству, в наглую присваивались лично Мобуту, чьё личное состояние перевалило за пять миллиардов долларов. А в стране, обладающей богатейшими недрами, за все тридцать лет пребывания Мобуту у власти ни разу не была отремонтирована ни одна дорога.

Подхалимские газеты писали:

«Мы не нуждаемся в христианских святых. Христос — пророк иудеев. Мобуту — пророк африканцев. Портреты нашего вождя должны быть развешаны повсюду, как в Китае висят портреты Мао».

Конечно, эти перемены не были глубокими, ведь экономической основой общества в Китае и КНДР, внешние признаки которых копировал Мобуту, основой политического строя была общественная собственность на средства производства, в Заире же само государство стало личной собственностью диктатора. То, что получилось у заирского диктатора, больше походило на режим Сапармурада Ниязова в современном Туркменистане. Впрочем, не питая особого почтения к Туркменбаши, вынужден признать, у него воровство чиновников среднего звена пока не достигло таких масштабов, как в тогдашнем Заире.

Зато фасад «надстройки» штукатурили вовсю, копируя китайский образец. В стране была провозглашена «культурная революция». Главенствующей идеологией стал подлинный заирский национализм, он же мобутизм. Но африканизировались не только названия городов, французские имена в срочном порядке менялись на истинно заирские. Сам Мобуту из Жозе́фа Дезире́ (то есть Жозефа Желанного, такое второе имя получали в колониальный период младенцы, нежданно рождавшиеся в семьях, в которых уже было отчаялись завести детей) превратился в Мобу́ту Сесе́ Секо́ Куку Нгбенду Ва За Банга, что на языке нгбанди значило «Всемогущий воин-леопард, который в силу своей выносливости и непоколебимой воли к победе совершит многие завоевания, оставляя за собой лишь пожарища».

Кроме того, «культурная революция» по-заирски требовала, чтобы обращение «мсье» заменили на «гражданин». Как говорил Остап Бендер Шуре Балаганову: «…Если уж вы окончательно перешли на французский язык, то называйте меня не месье, а ситуайен…». Женщинам запретили носить брюки и короткие юбки, пользоваться косметикой и париками. А государственных служащих нарядили в особую униформу, носившую имя «абакос» — сокращение от французского «а ба костюм» («долой костюм»), однобортный пиджак с короткими рукавами, брюки и шарф вместо галстука. Сам же Мобуту на официальных церемониях всегда облачался в шапочку-«пирожок» из леопардовой шкуры — символ верховной власти…

Мобуту и президент США Джордж Буш, 1989 г.

Но все попытки Мобуту придать неоколониалистскому режиму внешний лоск, изобразить себя продолжателем дела Лумумбы и сторонником опоры на собственные силы, ни в коей мере не могли сгладить истинных противоречий, которые раздирали заирское общество. К середине 1980-х население начало вымирать от СПИДа и каких-то до сих пор ещё неизвестных медицинской науке эпидемий. Доставшаяся от бельгийцев инфраструктура пришла в полный упадок. Сырьевые провинции предпочитали устанавливать прямые экономические связи с соседними государствами и вывозить добытое через иностранные порты. В крупнейшем алмазном центре страны Мбужи-Мбайи (бывшей Бакванге), выбрасывающем на мировой рынок ежегодно до 20 млн каратов камней, не было электричества и питьевой воды. Продолжительность жизни среднего заирца не превышала 40—45 лет, а месячный доход чиновника равнялся двум долларам, если их вообще не забывали выплачивать. За годы президентства Мобуту ВВП страны снизился в три раза. К его концу инфляция в стране составляла 1000 % в год. В начале девяностых в обращение были введены особо крупные купюры номиналом в 5 млн заиров. Эти пять миллионов по курсу равнялись 50 американским центам. В народе их прозвали «простатами» от того, что к моменту их появления Мобуту уехал в Европу лечиться от рака простаты. От этой болезни он и умрёт в 1997 году вскоре после изгнания из страны в возрасте 66 лет.

Но надо сказать, несмотря на то, что Мобуту усидел в президентском кресле целых три десятилетия, годы эти не были спокойными и безмятежными, в городах бунтовала студенческая оппозиция, во властных структурах постоянно зрели заговоры, а на окраинах вспыхивали мятежи. Во второй половине 1970-х Мобуту вновь был вынужден умолять западные державы оказать ему военную помощь, чтобы снова спасти «нашего сукиного сына» от марксистских повстанцев. Правда, это были уже совсем другие марксисты.

Изначально генерал Натаниэль Мбумба не был ни генералом, ни марксистом. Он был приспешником Чомбе и начальником полиции городе Колвези одного из крупнейших промышленных центров Катанги. Но в 1966 г. назначенный Мобуту губернатор провинции начал чистить местные органы власти от лиц, связанных с Чомбе, и скрытых сепаратистов. Мбумба сперва попал за решетку, а потом бежал за границу в соседнюю Анголу, в то время португальскую колонию.

А здесь Мбумба обнаружил, что он не одинок — в начале 1960-х войска ООН вытеснили из Конго в Анголу подразделения местных жандармов, воевавших за независимость провинции. Мбумба оказался среди эмигрантов самым крупным начальником и вскоре стал для них самым главным авторитетом. Большинство из катангских жандармов принадлежало к народности лунда, обитавшей по обе стороны границы. Поначалу Мбумба пытался влить свои формирования в состав Фронта национального освобождения Анголы (ФНЛА). Даже политическую организацию свою он назвал точно так же — Фронт национального освобождения Конго. Но связываться надолго с ФНЛА стало невыгодно. Дело в том, что по существу это были чёрные фашисты — боровшиеся против своих политических противников под простым и понятным широким массам народа лозунгом «Вырежем всех белых и красных». Ещё одним популярным лозунгом ФНЛА был «Бог на небе, Холден на Земле» (Холден Роберто был лидером фронта), ни про какого Мбумбу в этом слогане ничего не говорилось.

Белыми были, разумеется, португальские колонизаторы, а красными — просоветская МПЛА — Партия труда. Даже ЦРУ и южноафриканские расисты, на первых порах поддерживавшие ФНЛА, вскоре переключились на поддержку вовремя отказавшейся от маоистской ориентации УНИТА Жо́наша Сави́мби. Слишком уж сложно стало объяснять Конгрессу, зачем нужно такое поддерживать, да и успехи УНИТА в борьбе с коммунистами были куда весомее. То есть фашистом в Чёрной Африке к середине 1970-х стало быть совсем не модно — никто тебе из-за границы не помогал. А Мбумба был очень хитрым Мбумбой, и потому сделал вывод о том, что нужно срочно переквалифицироваться либо в борца за демократию, либо в пролетарского революционера.

Помимо того, что ФНЛА была организацией реакционной, она была ещё организацией сугубо племенной, и защищала интересы одной вполне конкретной народности — баконго. Именно поэтому её поддерживал режим Касавубу. А на интересы катангских жандармов-лунда им было плевать с высокой колокольни.

Жонаш Савимби

Тем более к этому его подталкивала и изменившаяся международная обстановка — после революции «красных гвоздик» в Португалии в получившей независимость Анголе власть взяли местные коммунисты из МПЛА во главе с поэтом-песенником Агошти́нью Не́ту. Тут же идеологией ФНОК был объявлен марксизм-ленинизм, а программа фронта под копирку была переписана с программы МПЛА.

Бойцов Мбумбы стали готовить к вторжению в Катангу, его формирования получили советские танки, а искусству ведения партизанской борьбы их стали обучать инструктора с Кубы и из ГДР. 8 марта 1977 г. бойцы ФНОК двинулись в свой первый поход на Шабу. И как всегда армия Мобуту продемонстрировала свои непревзойдённые боевые качества — при первом известии о появлении повстанцев заирские вояки драпанули так, что только пятки засверкали. За восемь дней под контролем Натаниэля Мбумбы и его формирований оказалось до трети территории богатейшей провинции, и на местах даже кое-где начали создаваться органы народной власти. Спокойно смотреть на это горнодобывающие корпорации не собирались, но и прямого вмешательства Запада империалисты постарались избежать. Президент Франции Валери Жискар д’Эстен попросил марокканского короля Хасана Ⅱ послать в страну полуторатысячный контингент «миротворцев». А с воздуха их должны были прикрывать на французских «Миражах» египетские лётчики, присланные режимом А́нвара Сада́та. Силы были неравные, и повстанцев ФНОК оттеснили на территорию Анголы и Замбии. Вместе с ними страну покинули 300 тысяч беженцев из числа мирного населения, не желавшие дольше жить при режиме Мобуту. Но ФНОК удалось сохранить в провинции и агентурную сеть, и опорные базы, и небольшие партизанские отряды, проводившие операции в тылу у заирской армии и иноземных «миротворцев». И на следующий год, когда марокканцы убрались из страны, война в бывшей Катанге вспыхнула с новой силой, куда более ожесточённая. На этот раз обойтись опереточными марокканцами Западу уже не удалось.

В мае 1978 г. Мбумба опять пошёл войной на Шабу. К семи тысячам его бойцов присоединилось ещё полторы тысячи местных повстанцев; на этот раз ФНОК даже удалось захватить 13 мая крупный административный центр — Колвези, родину самого Мбумбы, а, кроме того, города Дилоло, Капанга и Кисенге. В Бельгии, Франции и США реакционные вояки просто встали на уши. Американцы, несмотря на непреодолённый вьетнамский синдром, уже готовились к прямой интервенции. В Форте Брэгг была объявлена боевая готовность для парашютистов 82-й воздушно-десантной дивизии. Но в международном империалистическом разделении труда роль жандарма на этот раз взяла на себя Франция. 18 мая с базы на Корсике в Киншасу был переброшен 2-й парашютный полк Иностранного легиона под командованием полковника Эрулина. Причём тяжёлую технику для французских головорезов доставили военно-транспортные самолёты ВВС США. Операция «Леопард» мало чем отличалась от «Красного» и «Чёрного драконов», осуществлённых бельгийцами полутора десятилетиями раньше. 19 мая был выброшен десант на Колвези, и до 25 мая продолжались ожесточённые бои — легионеры-парашютисты оттесняли бойцов ФНОК к ангольской границе. А в это время вернувшаяся в город заирская армия грабила оставленные без присмотра дома белых поселенцев и развернула террор против мирного населения. На улице мобутовские вояки хватали молодых людей и говорили, что их направят на военную учебу в Марокко. А ночью задержанных тайно казнили, а трупы сбрасывали в реку Луалабу. Каждую ночь в июне 1978 г. таким образом «в Марокко» отправляли не менее пятнадцати человек.

А что же делал в период обеих шабских войн Кабила? Мбумба прилагал поистине титанические усилия для того, чтобы вовлечь Кабилу, его вооружённые формирования и его Партию народной революции в свою борьбу. А Кабила прилагал все усилия к тому, чтобы никуда не вовлекаться. В самом деле, если скажем Мбумба победит, то какова при этом будет его, Кабилы, роль? В лучшем случае младшего партнёра по коалиции, о котором будут постоянно забывать, а, вернее всего, неудобного неподконтрольного союзника, от которого лучше избавиться. Он Мбумбе не сват, не брат и не единоплеменник, а в Африке, как вы, надеюсь, уже поняли, это главное, что определяет отношения. А вот в случае поражения Мбумбы, если бы Кабила его поддержал, мстительный Мобуту, после того как расправился бы с войсками бывшего катангского жандарма, обязательно вспомнил бы о Кабиле и его освобождённой зоне, возобновил бы активные действия, и порушил бы весь отлаженный за десяток лет образ жизни… Зачем это Кабиле было нужно?

К тому же Мбумба, неоперившийся неофит марксизма-ленинизма, совершенно не учитывал противоречий, которые разрывали в то время мировое коммунистическое движение. Кабила на протяжении многих лет был связан сперва с Китаем, а затем с маоистскими и проалбанскими (тогда разногласия между ними только начали намечаться) коммунистическими партиями, а Мбумба получал помощь и промосковских ангольцев и стран Восточного блока. СССР был для маоистов и ходжаитстов социал-империалистической державой, которая была куда хуже обычных империалистов. То есть, связавшись с Мбумбой, Кабиле пришлось бы порвать связи с большинством заграничных и в первую очередь бельгийских левых, которые его поддерживали, для них он превратился бы в пособника социал-империалистов. Так что люди Кабилы из своей зоны и носу не казали, и продолжали проводить такую же мудрую политику ещё на протяжении полутора десятков лет, пока не грянул геноцид в Руанде, который в корне изменил ситуацию и в Заире.

В третий раз отправиться в поход на Шабу Мбумбе уже не удалось, у него возникли противоречия с руководством МПЛА, и ангольская армия разоружила отряды ФНОК. В самом фронте начались разброд и шатания, от него отделилась умеренная фракция ФНОК-модере́. А Мбумба разразился длиннейшим документом, в котором обвинил все прочие группы заирской оппозиции в ревизионизме и соглашательстве. Из этой бумаги видно, что для самозваного генерала опыт вращения в марксистских кругах не прошёл даром, он разоблачает гнилую сущность своих так называемых товарищей по оппозиции как опытный резонёр-догматик. При этом не забывает упомянуть даже самые мелкие группы. Африканисты разводят руками: «О существовании некоторых течений в антимобутовском сопротивлении мы можем узнать только из письма Натаниэля Мбумбы, озаглавленного „ФНОК разоблачает коллаборационистов. Фальшивые оппозиционеры“». Такому стилю выведения на чистую воду конкурентов по общей идеологической нише позавидует любой сектант-троцкист. Когда какая-то революционная организация начинает вместо того, чтобы бороться с властью, обличать оппортунизм всех прочих революционеров — это верный признак того, что она превратилась в секту. Мбумба промыкался ещё десяток лет в эмиграции, а затем в 1990 году, когда Мобуту объявил очередную демократизацию, вернулся в страну.

А теперь придётся обратиться к истории соседней страны, чтобы стали понятны расклады, повлиявшие на смену режима в Заире — Демократическом Конго. В древние времена территорию нынешних Руанды и Бурунди населяли пигмеи тва. Потом на эти земли пришли земледельцы хуту, загнавшие пигмеев в такие глухие заросли, в которых другие народы просто не выживут. Затем в ⅩⅤ веке на те же земли пришли скотоводы тутси и поработили хуту. Если хуту — типичные представители негроидной расы с пухлыми губами и плоскими носами, то тутси — нетипичные. Высокие — ростом под два метра, относительно светлокожие с вытянутыми черепами и узкими губами. Дай обмерить циркулем такой череп нацисту-расологу из ведомства Альфреда Розенберга, тот наверняка бы опознал в нём арийца. В феодальном государстве, созданном воинами-тутси, сами они играли роль шляхты, а более многочисленные хуту были крепостными холопами. И когда на землю Руанды, вошедшей в состав Германской Восточной Африки, пришли колонизаторы, они не стали менять устоявшийся порядок вещей и предпочитали вести дела с элитой тутси. Даже миссионеры не проповедовали среди хуту, считая их тупыми и неспособными воспринять слово божие. Что до пигмеев, то их за людей не считали ни тутси, ни хуту, ни немцы-колонисты. Да и осталось их очень мало, на сегодня после всех войн и геноцидов 85 % населения Руанды составляют хуту, 14 % — тутси и лишь 1 % — пигмеи тва. Мало что изменилось в политике колониальных властей после того как по завершении Первой мировой войны земли нынешних Руанды и Бурунди стали протекторатом Бельгии под названием Руанда — Урунди. Зато после Второй мировой ситуация стала меняться — этими землями заинтересовались французы, решившие, что больно жирно для маленькой Бельгии иметь такие обширные колонии.

Французы сделали ставку на хуту — они приглашали их на учёбу к себе в метрополию, где заодно науськивали «продвинутых» хуту на хозяев-бельгийцев и их прислужников тутси. Всё это аукнулось в момент получения страной независимости: руандийские хуту, осознав, что их гораздо больше, а должностей приличных они нигде не получали, устроили первую кровавую баню своим вековечным угнетателям тутси. Так при получении страной независимости в 1959 году, как мы уже писали в главе про Че Гевару, хуту вырезали первые полмиллиона своих высокорослых земляков. Тутси, спасаясь от тогдашнего геноцида, рассеялись по разным странам не хуже евреев. Причём не только по близлежащим африканским: в Штатах, например в те годы возникла довольно многочисленная и влиятельная диаспора руандийских беженцев-тутси. В самой же Руанде на долгие годы установилась власть президентов-хуту, которые предпочитали следовать в фарватере внешней политики Франции. Первым из них был Грегуар Кайибанда, который установил в стране однопартийную систему и безальтернативные выборы, В середине 1970-х его сверг командующий национальной гвардией Жювенель Хабьяримана, который проправил до самого второго геноцида. И при нём выборы были безальтернативными, и при нём в стране была только одна партия. Только другая: не Пармехуту, а Национальное революционное движение за развитие. В общем, как большинство диктаторов, долгое время находящихся у власти и ставящих себе целью не переделать весь мир, а лишь сохранить своё положение, Хабьяримана не хотел устраивать у себя в государстве никаких Варфоломеевских ночей. Если он кого-то втихую и казнил, то в основном таких же, как и он сам, хуту-политиков, которые могли бы подорвать его власть. Например, бывших министров из правительства Кайибанды. Так продолжалось до тех пор, пока тутси-изгнанники не возжаждали реванша. И здесь нам снова придется перепрыгнуть через границу. На этот раз в Уганду.

Дада Уме Иди Амин

В очередной раз свергать Оботе взялся молодой энергичный политик Йовери Мусевени, возглавивший Национальное движения сопротивления. Сам Мусевени принадлежал не к титульной нации баганда, а к народности баньянколе из группы хима, родственной тутси. Впрочем, с точки багандийских монархистов из партии «Кабака Ёка» («Только кабака»), ностальгирующих по временам правления местного племенного царька-кабаки, стране вообще не повезло с лидерами. Оботе тоже не был из баганда, он — из нилотского народа ланги (полный недочеловек, даже не банту), а Иди Амин по происхождению был каква. Зато многие тутси-эмигранты «вписались» за этнически близкого Мусевени, вступив в ряды вооружённых формирований его Национальной армии сопротивления. Среди них были и будущие создатели Руандийского патриотического фронта Поль Кагаме и Фред Рвигьема. 25 января 1986 года гражданская война в Уганде закончилась победой Движения сопротивления. Милтон Оботе бежал в столицу соседней Замбии — Лусаку, где тихо спился в гараже.

Мусевени, придя к власти, назначил высокорослых потомственных воинов-тутси на высшие командные должности в армии. Коренные угандийцы, в первую очередь баганда, стали их всячески третировать, давая понять: «Мы вам конечно признательны за помощь, но не засиделись ли вы в гостях, не пора ли вам освобождать вашу многострадальную историческую родину, а нам лучше бы вернуть к власти родного кабаку». Так на свет появился Руандийский патриотический фронт, который при военной и финансовой помощи нового угандийского режима в 1990 году начал вооружённую борьбу против Хабьяриманы.

Конечно, для глупых европейцев начавшаяся гражданская война была репрезентирована не как межплеменные разборки, а как борьба за демократию против кровавого диктатора. Но европейские политики увидели в ней то, что захотели увидеть. Дипломаты с Ке д’Орсэ решили, что это гнусные англосаксы — британцы и американцы — подначивают бывшую английскую колонию Уганду и хотят расширить зону своего влияния, подчинив франкофонов Руанды. Кагаме Париж объявил агентом влияния Штатов и срочно начал оказывать помощь руандийским хуту. Но помощь была не впрок, прирождённые бойцы тутси легко брали верх над грубыми и тупыми земледельцами.

Зато хуту побеждали на другом фронте — в войне идей. На ниве промывания мозгов населению особо прославилась единственная на всю страну частная эфэм-радиостанция Свободное радио «На тысяче холмов», владелец которого Фердинан Нахимана получил кличку Геббельс-хуту.

Так, например, жителям северных, граничащих с Угандой районов страны, на полном серьёзе внушалось, что у боевиков тутси имеются в наличии хвосты, светящиеся в ночи глаза и заострённые кверху уши, как у эльфов в фильмах Питера Джексона. Жители верили. В результате на освобождённых Патриотическим фронтом территориях в 1992 году осталось не больше двух тысяч гражданского населения. Это притом, что Руанда одна из самых густонаселенных стран в Африке. Но пропаганда имела и оборотную сторону, запуганные мобилизованные солдаты-хуту в страхе разбегались перед бойцами Патриотического фронта. Хабьяримане не помогло даже пятикратное увеличение вооружённых сил с восьми до сорока тысяч человек, армия терпела поражение за поражением. В результате в августе 1993 года в танзанийском городе Аруше были заключены соглашения, согласно которым тутси-фронтовики допускались в правительство и в армейское руководство.

Но, выиграв войну обычную, Руандийскому патриотическому фронту не удалось одолеть пропагандистскую машину хуту. Геббельс-хуту постоянно крутил у себя «На тысяче холмах» песенки со словами вроде «Всадивши тутси в горло нож, ты снова скажешь — „Мир хорош!“» или советы домохозяйкам, как правильно разделать и приготовить тушку тутси. А ещё доказывалось, что тутси на деле не негроиды, а сильно загоревшие евреи, заблудившееся в Африке тринадцатое «колено Израилево», которое нещадно эксплуатирует «коренных африканцев». Крайне хреновую роль в подготовке геноцида сыграла жена Хабьяриманы Агата — редкостная стерва. Своего супруга она считала недотёпой и тряпкой, у которого не хватает решимости сохранить власть и разобраться с инородцами. А главным инструментом грядущего насилия стало пропрезидентское молодёжное движение «Идущие вместе в бой» или «Интерахамве» на языке киньяруанда.

Интерахамве, 1994 г.

Час «Икс» для ночи Святого Варфоломея конца ⅩⅩ столетия наступил 6 апреля 1994 года, когда самолёт, в котором Жювеналь Хабьяримана в компании своего бурундийского коллеги Сиприена Нтарьямира возвращался с африканского саммита в танзанийском городе Додома. Самолёт уже заходил было на посадку в аэропорту Кигали, как вдруг кто-то шандарахнул по нему из густых зарослей слоновьей травы, росшей под сенью баобабов вокруг аэропорта. И сегодня уже не важно, чем и кто стрелял, был ли это заряд гранатомета или неуправляемый ракетный снаряд, вели ли огонь фронтовики-тутси или экстремисты-хуту. Важен результат — в ответ на известие о гибели президента «Интерахамве» по всей стране взялось за оружие и устроило в считанные часы такой геноцид, что Гитлер просто отдыхает.

В первые дни с изуверской жестокостью было уничтожено 500 тыс. человек. Но на этом резня не остановилась: то затухая, то вновь вспыхивая, погромы продолжались до середины июля. Надо сказать, что особо мерзко показали себя в этой ситуации фарисеи «цивилизованной Европы», возмущавшиеся в то же самое время ужасами войны в Югославии. Католические монахини отказывались укрывать беглецов за стенами своих обителей, французские и бельгийские «миротворцы» не то, что не эвакуировали или не защищали преследуемых, но даже отказывались пристрелить их из милосердия. И те погибали растерзанные толпой погромщиков после чудовищных надругательств, а трупы их расчленяли на куски ударами топоров, мачете и мотыг.

А «социалист» Франсуа Миттеран покрывал изуверов-хуту на международной арене, как давних и проверенных друзей Франции, да ещё и поставлял им оружие. Короче, из 900 тыс. тутси, проживавших в стране, в живых осталось только 130 тыс. За соглашательство с этнически чуждым элементом хуту-радикалы зарубили подручным шанцевым инструментом ещё 50 тыс. своих соплеменников единокровных хуту — за мягкотелость и снисходительность к врагам нации.

Надо сказать, что когда на крутых поворотах истории за дело берутся с энтузиазмом сами широкие народные массы, их действия по размаху превосходят по размаху всё, что способен сотворить забюрократизированный государственный карательный аппарат. Помнится, маркиз де Сад как узник монархического режима в годы революционного террора был избран членом революционного трибунала одной из секций Парижа, но вскоре с позором изгнан санкюлотами из её состава с формулировкой «за излишнюю доброту и снисходительность к врагам народа». Вот что значит живое творчество масс!

Но кровавый триумф крайних хуту длился недолго, уцелевшие тутси вновь показали себя куда более умелыми вояками. Формирования Руандийского патриотического фронта, сохраняя полный боевой порядок, организованно отошли к угандийской границе, а оттуда повели методичное наступление на необузданных, но недисциплинированных и плохо организованных «Интерахамве». К июлю под контролем тутси оказалась практически вся территория страны. А два миллиона хуту, то ли опасаясь мести, то ли понукаемые дулами автоматов своей родной милиции, снялись с места и укрылись на территории Заира в лагерях беженцев. И оттуда начали совершать вылазки на территорию своей исторической родины, где к тому времени утвердился новый режим, во главе которого номинально стоял президент из умеренных хуту Пастёр Бизимунгу́, а реальной властью обладал вице-президент Поль Кагаме.

Проблему с налетами хуту из Заира надо было как-то решать, тем более что Мобуту взял агрессивных беженцев под своё покровительство, надеясь с их помощью оттяпать кусок территории у соседей. Новые власти Кигали стали искать себе союзников внутри Заира. В первую очередь они обратили внимание на своих родственников — заирских тутси, которых в этой стране именовали то баньяруанда, то баньямуленге. Из Руанды их потихоньку стали вооружать и подстрекать к борьбе против Мобуту. Но вождя им явно недоставало, и тут тутси вспомнили о всеми позабытом Лоране Дезире Кабиле, в отряде которого в период конголезской эпопеи Че Гевары воевали когда–то их соплеменники.

Для политического оформления коалиции был создан союз мало кому известных партий Альянс демократических сил за освобождение Конго-Заир (АДСОКЗ). Номинально помимо ставшей за долгие годы уже виртуальной кабиловской Партии народной революции в альянс вошли Национальный совет сопротивления, Народный альянс за демократию и Революционное движение за освобождение. На деле же Кабила и заирские тутси сплотили вокруг себя все мелкие повстанческие группировки, существовавшие в джунглях и время от времени нападавшие на прислужников Мобуту. Туда вошли бойцы народности луба из провинции Касаи, мятежники мулуба, вытесненные из Шабы в Касаи в ходе этнических чисток в начале 1990-х, партизаны Кассасе из народности нанде, базировавшиеся в горах Рувензори. А с севера Киву пришли бойцы маи-маи, как и тридцать лет назад верившие, что это колдовское заклинание убережёт их от огнестрельного огня и обратит пули в воду. Только на этот раз адепты этого воссозданного в начале 1990-х партизанского культа начали не с борьбы против правительства, а с наездов на понаехавших невесть откуда хуту.

Альянс начал наносить армии Заира одно поражение за другим. С одной стороны сказывалась помощь партизанам со стороны Уганды, Руанды и Бурунди, с другой, тот факт, что Мобуту уже практически не контролировал ситуацию в стране. Рак простаты у него перешёл уже в последнюю фазу, жить ему оставались считанные месяцы, и он больше времени проводил в немецких и швейцарских клиниках, чем в Киншасе.

А кроме того Кабиле удалось заручиться поддержкой американского капитала, и для этого был использован только что получивший распространение Интернет. В Штатах эмигранты из Заира либерального толка завели в сети информационный ресурс «Заир-Эл» (Zaire-L), посвящённый ситуации в стране и деятельности местной оппозиции. Через сайт на его создателей вышли представители американских деловых кругов, инвестирующих в добывающую промышленность страны и заинтересованные в сохранении в стране стабильности. Американцы проплатили представителям эмигрантского кружка путешествие в районы, контролируемые Кабилой. А в итоге Лоран Дезире получил от американских инвесторов 3,5 млрд бельгийских франков на свержение прогнившего режима.

Но это был лишь первый взнос, бывший соратник Че Гевары сумел найти общий язык с представителями крупных монополий. Впрочем, кое-кому пришлось и потесниться. «Де Бирс», до последнего державшейся за Мобуту, в итоге смены власти пришлось поступиться монополией на добычу алмазов в стране, освободив место для «Америка даймонд байерз». «Англо-Американ корпорейшн» и «Американ минерал филдз» добились от Кабилы контракта на миллиард долларов по разработке медно-кобальтового месторождения в Колвези в Шабе. При этом Кабила оказался для транснационального капитала не слишком надёжным партнером, и, едва укрепившись у власти, аннулировал два десятка контрактов, подписанных в период партизанской борьбы. Впрочем, отнятые месторождения вновь были переданы в концессию другим иностранным монополиям на несколько более выгодных условиях. Бескомпромиссного строителя африканского социализма, подобного Роберту Мугабе, из Кабилы так и не получилось.

Если учитывать огромные пространства Заира, то военная операция разворачивалась с ошеломляющей быстротой. Масштабные наступательные операции начались во второй половине октября. 30 октября 1996 года повстанцами и союзными им руандийцами был захвачен первый населённый пункт в провинции Киву — город Букаву. А уже к апрелю 1996 г. кабиловцы подчинили себе всю богатую ископаемыми Шабу. Ещё 17 декабря чиновники встречали вернувшегося из Франции Мобуту с транспарантами: «Счастливого возвращения, папа-маршал» и «Спасибо маме Боби Ладава за заботу у изголовья папы-маршала». А ровно полгода спустя 17 мая глава последнего мобутовского правительства генерал Ликулиа Болонго бежал из Киншасы в Браззавиль, оставив столицу под натиском войск АДСОКЗ.

Толпа в Киншасе приветствует солдата-повстанца (18 мая 1997 г.)

Придя к власти, Лоран Кабила не стал копировать помпезный стиль предыдущего правления. Если он и подражал кому-то из нечуждых ему коммунистических лидеров Востока, то скорее скромному Хо Ши Мину. На официальных церемониях он неизменно появлялся в скромной бежевой хлопчатобумажной куртке и теннисных тапочках.

К экономическим преобразованиям Кабила, как мы уже сказали, на старости лет особо не стремился, а вот организовать общественное самоуправление в соответствии с революционным идеалом своей юности он всё-таки попробовал. К возмущению Запада и некоторых своих союзников по антимобутовской коалиции, он отказался от атрибутов буржуазной демократии: запретил политические партии и не спешил с выборами в парламент. Он вообще не доверял легальной антимобутовской оппозиции, а её лидера Этьена Чискенди, дважды занимавшего премьерский пост во времена Мобуту, не пригласил в своё правительство, поскольку считал его одним из виновников гибели Патриса Лумумбы. Зато Кабила попытался внедрить органы прямой демократии — народные комитеты. Создавались они по образу и подобию ливийских и, по мнению Кабилы, должны были способствовать превращению Демократической Республики Конго (такое название вновь получил Заир), не в эксплуататорское государство, а в государство, служащее интересам всего народа. Сложно сказать, что вышло бы из этого эксперимента, но история не оставила Кабиле достаточно времени для его реализации.

Руандийские союзники Кабилы заняли все ключевые должности в его армии, это дало антикабиловской оппозиции повод обвинять нового президента страны в том, что он всего лишь марионетка в руках соседей, мечтающих о создании великой империи Тутсиленда. Кабиле такие обвинения не понравились, и он издал 27 июля 1998 года приказ о высылке с территории страны всех иностранных военных. А уже 2 августа на востоке страны вспыхивает мятеж тутсийских военных.

В те годы за суетой российского дефолта, за бомбардировками Югославии мы проглядели масштабнейшую войну, охватившую весь чёрный континент. С одной стороны в ней участвовали тутсийская коалиция из Уганды, Руанды и Бурунди, а также ряд повстанческих движений, вооружённая антикабиловская оппозиция в ДРК, сторонники Паскаля Лиссубы в соседнем Конго-Браззавиль, бойцы ангольской УНИТА и суданские партизаны-южане — христиане и анимисты, сражавшиеся против мусульманского правительства в Хартуме. На противоположной стороне оказались Зимбабве, Ангола, Намибия, ЮАР, Чад, центральные власти обоих Конго и Судана. С миротворческой миссией постаралась выступить Ливия, лидер которой Муаммар Каддафи с середины 1990-х стал носиться идеей создания Африканского союза по образцу союза Европейского.

Самая запутанная ситуация была в самой Демократической Республике, там против Кабилы боролись не любившие друг друга Конголезское объединение за демократию (Кисангани) во главе с Эрнестом Вамба диа Вамбой, Конголезское объединение за демократию (Гома) возглавляемое бывшим соратником Кабилы Этьеном Илунгой, и Движение за освобождение Конго (ДОК) во главе с бизнесменом Жан-Пьером Бембой.

Угандийская и руандийские армии делали ставки на разные группы оппозиции и к тому же некоторое время вели боевые действия друг против друга в городе Кисангани. Войну против всех вели недобитки из мобутовской армии и хуту-интерахамве, вышедшие из повиновения Кабиле маи-маи, боевики антимусевеневского угандийского Союза демократических сил и бурундийские оппозиционеры из Сил по защите демократии. Ситуация напоминала сцены из нашей Гражданской войны где-нибудь на Украине, в незабываемом 1919-м — в каждой деревне своя власть, своя армия и своя контрразведка. Над страной нависла реальная угроза расчленения. Но Лоран Дезире Кабила показал себя незаурядным дипломатом, доказав лидерам Зимбабве и в первую очередь Анголы, у армии которой был за плечами опыт нескольких десятилетий непрерывных боевых действий, необходимость расширения военного присутствия в Демократическом Конго. Кабиле удалось убедить союзников, что за спиной правящих режимов Кигали и Кампалы стоят Соединённые Штаты.

В результате ряда успешно проведенных операций в столице Замбии Лусаке удалось заключить 10 июля 1999 года мирный договор, положивший конец конфликту в районе Великих озёр. В ходе конфликта резко изменилось в худшую сторону отношение Кабилы к США и индустриально развитым странам Запада вообще. Он отверг американскую помощь, предложенную в обмен на отказ от союза с Луандой. Памятуя о трагической судьбе Лумумбы, он проявил осторожность в отношении размещения на территории страны «голубых касок» ООН, присутствие которых предусматривали договорённости, достигнутые в Лусаке. Он постарался найти компромисс с наиболее вменяемой частью оппозиции, например, со старым соратником Лумумбы Антуаном Гизенгой. И, наконец, Кабила прилагал поистине титанические усилия, чтобы не допустить распада страны на отдельные этноплеменные анклавы по образу и подобию Югославии.

Превращение Кабилы в серьёзного самостоятельного политика не устраивало очень многие политические силы. Поэтому не удивительно, что вскоре он стал жертвой политического покушения. Удивительно другое: покушение это произошло за день до 40-й годовщины убийства Патриса Лумумбы — 16 января 2001 года. Лоран Кабила был убит пятью выстрелами, произведёнными в его собственном кабинете во время встречи с заместителем министра обороны. Исполнителем покушения стал один из его личных телохранителей. Террориста тут же застрелили другие охранники. Затем, в марте 2002 года по обвинению в заговоре с целью убийства президента был вынесен смертный приговор тридцати военным, в том числе и тем охранникам, что слишком поспешно ликвидировали убийцу. Света на тайну убийства президента процесс так и не пролил.

После смерти Лорану Дезире Кабиле, первому из конголезских лидеров, возвели мавзолей с куполообразной крышей, увенчанной рукой, сжимающей факел. Перед входом в усыпальницу установлен памятник президенту. Скульптурное изваяние Кабилы в левой руке сжимает книгу, а пальцем правой руки показывает, куда собственно должен идти его многострадальный народ.

Жозеф Кабила