Ойротская легенда. Записана в 1934 году со слов Даабы Юдакова, колхозника из поселка Аилу, Элекмонарского аймака, Ойротской автономной области. Перевод с ойротского.
На Алтае подоблачном, в горной долине
Где так зелены травы, где небо так сине,
Где так звёздочки ярко сверкают в ночи,
Жил-был бедный охотник Анчи.
Он имел одну лошадёнку
Да одну коровёнку,
И одет он был в ветошь, в худое рваньё,—
Но охотников метких ведь кормит ружьё.
Ведь охота — ойротский извечный обычай.
Мясом зверя и птицы, удачной добычей
Он, Анчи, двух детишек кормил и жену.
И не только кормил он семью одну,—
Нет, когда на охоте удача бывала,
Он богатого бая1 кормил доотвала,
И, согнувшись пред ним в три дуги,
Без задержки ему он платил все долги,
В сроки подати также вносил он зайсану2
И давал неизменно подарки шаману3.
Но однажды холодной зимой
На охоте постигла Анчи неудача:
Шесть лишь белок, шесть белок убитых домой
Он привёз, чуть не плача.
У соседей придётся сменять их на хлеб!
Но уже чрез порог своей юрты ступая,
Он подумал: «Зачем я не слеп?».
В юрте он увидал кулака Тордин-бая.
«Чем, Анчи, ты порадуешь уши мои? —
Бай сказал, на Анчи взгляд уставивши бычий,
Говори, не таи,
Ты с большой ли вернулся добычей?»
Голос мягкий у бая, бай ласков, не груб,
Точно масло, стекают слова с его губ,
Как смола от сосны, взгляд прилипчив у бая.
«Ровно месяц я ездил по дебрям Алтая,
А добычи — шесть белок всего!» — «Ай-ай-ай!
Маловато,— сказал Тордин-бай.—
Мне, однако, сидеть у тебя недосужно,
И других должников обойти ещё нужно.
Мне в счёт долга всех белок давай поскорей»,—
Молвил бай у дверей,
Шубу шёлковую на себе отряхнув,
Руки цепкие к сумке Анчи протянув.
Вынул белок из кожаной сумки Анчи:
«Вот… все шесть… получи…».
«Почему ты, отец, отдал белок ему?» —
Дети спрашивать стали отца со слезами.
«Почему? — им ответил Анчи.— Потому…
Подрастёте, узнаете сами!».
На два месяца в горы уехал Анчи.
Пред судьбой, как ты там ни вертись, ни скачи,
Но её, если зла она, разве умолишь!
Неудача постигла опять бедняка:
Одного лишь в тайге он убил соболька,
Одного лишь!
Со своею не туго набитой сумой
Весь в печали вернулся охотник домой.
Соскочить не успев возле юрты с лошадки,
Видит бедный Анчи:
К нему едет — на выжимку подати падкий —
Сам Кокшин-Техмичи:
«В срок платить дань зайсану — хороший обычай.
Чем, Анчи, ты порадуешь уши мои?
Говори, не таи,
Ты с большой ли вернулся добычей?»
«Одного удалось мне убить соболька»,—
Еле-еле сошло у Анчи с языка.
Облизнулся Кокшин-Техмичи, ухмыльнулся:
«Хорошо хоть с такой ты добычей вернулся!
Где твой соболь? В счёт дани его я возьму».
На Кокшин-Техмичи поглядел и с тоскою
Златошёрстного соболя, молча, ему
Анчи подал дрожащей рукою.
Проводив злобным взглядом Кокшин-Техмичи,
Вошёл в юрту, от горести сгорбясь, Анчи.
И сказал он жене: «Умереть можно этак! Мы умрём, и останутся детки одни!».
Но жена показала на стонущих деток:
«Умирают… они…
Коль умрут, закопай и меня с ними в яму…
Нет, они не умрут!.. Ах, спаси их, спаси!
Поезжай поскорее к священному каму4,
Чудотворной молитвы его попроси».
Раздобыв у соседей хмельную араку5,
Полетел к чудотворцу стрелою Анчи.
Пососал кам араку, зевнул, как собака,
И, нахмурясь, сердито сказал: «Не кричи!
Что случилося? При смерти дети больные?
Сколько? Двое? Мне счёт надо точно блюсти:
Раз молитвы богам вознесу я двойные,
Должен жертву двойную ты им принести».
«Ах,— заплакал Анчи.— Были б детки здоровы!
Забирай для богов всё, что есть у меня».
Так остался Анчи без последней коровы,
Так остался Анчи без коня,
И, как ствол оголённый, лишённый ветвей,
Чрез неделю остался Анчи без детей.
Было горе Анчи велико-велико:
«Где корова, дававшая нам молоко?
Где мой конь, выполнявший и дома работу
И возивший меня по горам на охоту?
Где они, наши дети, любовью рождённые,
Для которых, тяжёлым трудом измождённые,
На себя мы тройной возложили бы труд?
Люди врут!
Боги врут!..».
На кощунство Анчи нет ответа.
И куда ни посмотрит Анчи,—
Тьма, бездонная тьма, и не видно просвета!
Солнце скрылось, последние смеркли лучи.
И о чём ни подумает бедный Анчи,—
Думы, словно тяжёлые, чёрные тучи,
Тяготят его голову. А богачи
Всё по-прежнему злы и могучи.
Лютым волком приходит к Анчи Тордин-бай,
Нарастающим списком долгов его сушит:
«За долги,— говорит он,— жену мне отдай».
А зайсан его страшною податью душит.
И сказал так Анчи (речь была его — стон),
Он жене так сказал, что узнать хочет он,
Почему беднякам тяжело спокон века.
Есть, взаправду ль, такой неизменный закон,
Чтоб терзал человек человека?
«Я пойду, обойду
Шестьдесят на Алтае живущих народов
И ответ я найду
Без обмана, без хитрых обходов.
Я узнаю пойду:
Есть ли сила такая на свете на белом,
Чтоб зайсан перед нею стоял онемелым?
Будет время такое на свете иль нет —
До того не умру ль я, успевши состариться? —
Когда бай, не имея гроша на обед,
На прогорклый сухарь будет зариться?
И найдётся ли мудрость такая — и в ком,—
Чтобы кам оказался пред ней дураком?
И пока мудреца я не встречу такого,
Чтоб на это на всё он ответил толково,
Не увидеться вновь нам в долине родной,
Где мы счастья с тобою усердно искали…» —
Так сказавши, Анчи распрощался с женой,
Очень ласково с ней распрощался, в печали,
И ушёл…
Обошёл он шесть раз весь Алтай,
Весь Алтай обошёл по горам понемногу,
Землю всю обошел он семь раз, почитай,—
Вот какую большую осилил дорогу!
Но нигде не увидел он силы такой,
Чтоб могла сжать зайсана железной рукой.
Но нигде не узнал о поре о волшебной,
Когда баи попробуют жизни бесхлебной.
Но не встретил такого нигде мудреца,
Пред которым бы кам превратился в глупца…
Он искал пропитанья на свалках отбросов,
Отдыхал он, попав, как бродяга, в тюрьму.
От ходьбы — его ноги, язык — от вопросов
Ослабели и еле служили ему.
Уж казалось Анчи — он стоит у могилы
И что светлой ему не увидеть поры!
Кое-как, напрягая последние силы,
Он взошёл на вершину высокой горы.
«Мне, глаза чьи туманы изъели,
Мне, нуждою замученному с колыбели,
Кто мне счастье, кто светлую жизнь принесёт?
Есть ли где богатырь доброты столь безмерной,
Что поддержит меня своей помощью верной
И от гибели чёрной спасёт?» —
Так вскричал он, Анчи, криком — долгим распевом,
Злой печалью вскипел его голос и гневом.
Вдруг — Анчи еле мог устоять на ногах —
Не успело откликнуться эхо в горах,
Как, лишившись как будто на время опоры,
Сотряслася земля, зашаталися горы,
Над Алтаем, сверкая, гремя
И свой путь к той горе устремя,
Где Анчи слово гневное сказано было,
Лучезарное облако всплыло.
На востоке зажглась золотая заря,
Солнце землю окинуло огненным взглядом,
И луна, серебристым узором горя,
Засияла с ним рядом.
И увидел Анчи: богатырь перед ним
Средь бескрайных просторов, народом обильных,
Землю всю сотрясающий словом одним,
Видом — добрый из добрых и сильный из сильных!
Его брови — подобие горных хребтов!
Его очи горят ослепительным пламенем!
Мир, казалося, весь встать немедля готов
Под его алым знаменем.
В его правой руке блещет солнечный луч,
В левой — лунный. Он добр и могуч.
Он сказал — и слова, точно гром, прозвучали
Над горами, лесами, извивами рек:
«Ты откуда явился сюда, человек,
Дни и ночи свои проводящий в печали?».
«Я — бедняк,— потрясённый Анчи дал ответ.
Себя чёрным трудом, бедняки, мы увечим.
Я трудился всю жизнь от младенческих лет,
А прикрыть свои голые плечи мне нечем,—
Одеяния нет.
А желудок мой пуст, накормиться мне нечем,—
Пропитания нет.
Вся добыча моя, всё, что я ни достану,
Сразу баю идет и лихому зайсану.
Коль останется что, приберёт все к рукам
Жадный кам.
Все они, словно чёрные вороны,
Расклевали меня и влачат во все стороны!
Может быть, новый путь ты укажешь векам
Вместо нынешней залитой кровью дороги?
Может, ты не оставишь меня без подмоги
И поможешь таким же, как я, беднякам?»
«Знай, Анчи: от моих громоносных ударов
Ныне пала навеки зайсанская власть.
Обеззублена у богачей — у байларов6,
Их несытая пасть.
Камов чёрный обман вскрыт пред всем белым светом.
Беднякам к светлой жизни распахнута дверь,
Всё, что добыто ими зимою и летом:
Скот домашний, лесная ли птица и зверь,—
В их руках всё теперь.
Ваше всё то, что было доселе зайсаново.
Бедняки, стройте жизнь свою заново,
Дружной, братской семьей общий подвиг творя!» —
Так сказал богатырь этот с огненным ликом,
И народ, окружающий богатыря,
Подтвердил его речь грозным, радостным криком.
«Назови свою родину, о, богатырь!
Своих прадедов мне назови, богатырь!
Пусть, в тебе воплощённый, их дух будет вечен!
Быть не может, чтоб дикий, бесплодный пустырь
Богатырством таким, как твоё, был отмечен!
Я пойду извещу весь родной мой народ
О сметённом тобою зайсановском племени.
Назови свое имя, чтоб каждый ойрот
Повторять его мог в самом дальнем колене,
Чтоб ойроты — а есть и средь них силачи —
Защищали порядок, тобою основанный».—
Так, весь радости полный, ответил Анчи,
Богатырскою речью в душе очарованный.
Весь народ, окружающий богатыря,
Обратился к Анчи, говоря:
«Не сошёл к нам он с неба, окутанный тучей,
Не из недр он подземных явился на свет,—
Сын родного народа, безмерно могучий,
За народ он боролся — не счесть, сколько лет.
Сокрушил он врагов. Его подвиг нетленен.
Его имя великое — Ленин!»
Тут тесней ещё Ленина, дав свой ответ,
Весь народ окружил, словно ласточек стая,
Когда в небе она, щебеча и играя,
Поздравляет природу с весной.
И увидел Анчи: рядом с первой луной
Появилась вторая.
И, усилив торжественный хор
Трёх светил, в их сверкающем строе
С солнцем рядом, над высями гор
Появилося солнце второе.
Пролилися живые, двойные лучи
На смертельно усталое тело Анчи,
И почувствовал он: жизнь к нему возвращается,
И он сам, от двух солнц теплоту их беря,
Наливается силою и превращается
В молодого ойротского богатыря.
После слёз неуёмных,
После тысячи тёмных
И безрадостных лет
Получившие радость,
Увидавшие свет,
В чёрном рабстве рождённые,
Ныне освобождённые
От враждебной расправы,
Мы поём тебе песню,—
Песню чести и славы,
Ленин!
Из поколений
Перейдёт в поколенья
Мудрость слов твоих,
Ленин!
Вечно будет народ наш
Прославлять тебя в песнях.
Все прекрасные птицы Алтая,
И алтайские сочные травы,
И могучие наши леса,
И алтайские бурные реки
Будут петь о тебе эту песню,
Полюбив твоё имя навеки,
Ленин!