Африка была включена в глобальную систему с самого начала построения последней — на торговой стадии раннего капитализма (ⅩⅥ—ⅩⅧ века). Америка, где имела место ориентированная вовне экспортная экономика, была подчинена евроатлантическим торговым капиталистическим интересам. В свою очередь, эта экспортная экономика, сосредоточенная на сахаре и хлопке, основывалась на рабском труде. Следовательно, через работорговлю большая часть Чёрной Африки² была интегрирована в глобальную систему наиболее разрушительным для неё методом. «Отсталость» континента впоследствии — по большей части результат формы «интеграции», которая привела к уменьшению населения до такой степени, что только сейчас население Африки составляет примерно ту часть мирового населения, которую оно составляло около 1500 г. Это привело к распаду ранних крупных государственных организаций, которые сменились мелкими жёсткими военными системами и постоянными войнами между ними. Что касается Америки, то меркантилистская форма интеграции в мировую систему разрушила потенциал для дальнейшего развития во многих опустошённых регионах. На протяжении этой фазы раннего капитализма высочайшие показатели роста были достигнуты в таких регионах, как Карибские острова, Северо-Восточная Бразилия и южные колонии Британии в Северной Америке. Если бы какой-нибудь эксперт Всемирного Банка посетил эти регионы в то время, то он написал бы о «чуде» (размеры экспорта сахара из Санто-Доминго на тот период были больше, чем весь английский экспорт) и пришёл бы к выводу, что Новая Англия, которая строит самоцентрализованную экономику, стоит на неверном пути. Сегодня Санто-Доминго — это Гаити, а Новая Англия стала частью Соединённых Штатов!

Второй частью интеграции Африки в глобальную систему был колониальный период, примерно с 1880 г. по 1960 г. Однажды завоёванный континент нуждался в дальнейшем «развитии». В этих обстоятельствах в дело пошли и рассуждения о мировом капитализме (какими природными ресурсами владели различные континентальные регионы?) и рассуждения о предшествующей истории африканских обществ. Полагаю, что в этом контексте мы должны понять каждую из трёх моделей колонизации, действовавших в Африке:

1. торговая экономика, включающая мелкое крестьянство в мировой рынок тропических продуктов, подчиняющая его власти рынка контролируемых олигополий, давая возможность свести плату за крестьянский труд к минимуму и расходовать землю;
2. дешёвым трудом путём насильной миграции из других резерваций, ведущих традиционный сельскохозяйственный образ жизни;
3. экономика грабежа, который компании-концессионеры проводят путём взимания налогов с товаров, завозимых извне — там, где местные социальные условия не позволяют организацию «торговли» или наличие полезных ископаемых оправдывает создание резерваций, из которых будут поставляться избыточные рабочие руки.

Бассейн Конго принадлежит как раз к третьей категории.

Результаты такого включения в мировой капитализм стали катастрофическими для африканцев. Во-первых, оно задержало на столетие приход сельскохозяйственной революции. Прибавочная стоимость могла извлекаться из труда крестьян и из богатств, предлагаемых природой, без вложений в модернизацию (без машин и удобрений), без реальной платы за труд (воспроизводящий себя в рамках традиционной самодостаточности) и даже без гарантий поддержки природных условий производства богатств (бесконтрольное использование почв и лесов). В то же время этот метод использования природных ресурсов применялся в рамках неравного межнационального разделения труда, сложившегося в то время, что исключило формирование местного среднего класса. Более того, каждый раз, когда последний начинал формироваться, колониальные власти спешили подавить этот процесс.

В результате на сегодняшний день большинство так называемых развивающихся стран находятся в Африке. Страны, которые сегодня составляют так называемый «четвёртый мир»,— это по большей части страны, разрушенные натиском интеграции на ранней стадии глобальной экспансии капитализма. Бангладеш, государство, возникшее на месте Бенгалии, которая была жемчужиной британской колонизации Индии,— хороший пример. Остальные были и остаются перифериями периферий.

Например, большая часть активной рабочей силы из Буркина-Фасо попадает в Кот-д’Ивуар. Если принять во внимание, что два эти государства составляют сейчас фактически единый регион капиталистической системы, то все показатели «чуда Берега Слоновой Кости» следовало бы делить на два. Эмиграция доводит до обнищания регионы, которые создают её поток, и таким образом создает расходы на поддержку представителей молодёжи, которые упустили момент, когда они уже могут идти на заработки, и поддержку стариков, которые уже вернулись. Эти затраты, намного превышающие «денежные переводы», которые активные эмигранты отсылают своим семьям, почти всегда упускаются в расчётах наших экономистов. Есть всего несколько стран, которые относятся к «бедным», и не интегрированы или слабо интегрированы в глобальную систему. Возможно, раньше можно было назвать Северный Йемен или Афганистан, но процесс их интеграции идёт сейчас, как и в других странах, не давая ничего кроме «модернизации бедности» — безземельных крестьян принимают города бараков.

Слабость национально-освободительного движения и государств-наследников колонизации ведёт своё начало из колониальных времен. Эти результаты не были заложены историей доколониальной Африки, исчезнувшей в политическом урагане, хотя идеология глобального капитализма пытается доказать собственную законность на основе этого удобного мифа в соответствии со своим обычным расистским дискурсом. Критика в адрес независимой Африки, коррумпированной политики её среднего класса, недостатка экономического руководства, закостенелости структур крестьянской общины не учитывает, что все эти черты современной Африки сложились между 1880 и 1960 гг. Не удивительно, что неоколониализм сохранил эти черты. Форма, которую принял упадок, полностью определяется ограничениями известной Конвенции Лома, привязавшей страны Чёрной Африки к Европейскому Союзу. На деле эти соглашения закрепили за независимой Африкой старую роль производителя сырья, в то самое время, когда в течении периода Бандунга (с 1955 г. до 1975 г.) весь остальной третий мир включался в индустриальную революцию. Они заставили Африку потерять около тридцати лет в решающий момент исторических перемен. Несомненно, представители правящего класса Африки в некоторой степени ответственны за всё, что привело к деградации континента, особенно за то, что они объединили неоколониальный лагерь против стремлений собственного народа, чью слабость они эксплуатировали. Тайная поддержка африканским правящим классом глобальных стратегий империализма является, следовательно, главной причиной краха.

Отвоевав свою политическую независимость, народы Африки включились около 1960 г. в проекты развития, главные цели которых, несмотря на различия в идеологических дискурсах, более или менее совпадали с целями, преследуемыми в Азии и Латинской Америке. Общий знаменатель вполне понятен, если вспомнить, что в 1945 г. практически все азиатские (кроме Японии), африканские (кроме Южной Африки) и — с некоторыми нюансами — латиноамериканские страны всё ещё не имели того, что стоило бы называть промышленностью (кроме шахт, раскиданных тут и там) и являлись в значительной степени крестьянскими по составу населения странами, управляемыми либо олигархами-землевладельцами, либо колониальными властями.

Национально-освободительные движения, несмотря на их великое многообразие, ставят одинаковые цели политической независимости, модернизации государства, индустриализации экономики. Сегодня есть большой соблазн прочесть эту историю как историю экспансии мирового капитализма, о котором говорят, что он выполнял определённые функции, связанные с примитивным первоначальным накоплением, создавая таким образом условия для следующей стадии в которую, как считается, мы входим, и которая характеризуется открытостью перед мировым рынком и конкуренции на нём.

Я не предлагаю поддаваться этому соблазну. Доминирующие силы мирового капитализма создали эти модели развития не спонтанно. Это «развитие» было им навязано. Оно было результатом национально-освободительного движения в современном третьем мире. Всё сказанное здесь подчёркивает противоречие между спонтанным и сиюминутным движением событий в капиталистической системе, которое всегда направляется только краткосрочной финансовой выгодой, типичным для этой модели социального управления, и между более долгосрочными планами, которыми руководствуются набирающие мощь политические силы, которые находятся с ней в конфликте уже в силу разницы в сроках планирования. Конфликт, конечно, не всегда радикальный, так как капитализм приспосабливается к нему и даже успешно. Но он только приспосабливается, а не порождает своё движение.

Все освободительные движения в Африке разделяют эту модернистскую концепцию, которую по этой самой причине я квалифицирую как капиталистическую. От капитализма с его концепцией модернизации ожидается порождение отношений производства и социальных отношений, присущих для этой системы: связанных с заработной платой, производственным руководством, урбанизацией, системой образования, концепцией национального гражданства. Других ценностей, характерных для развитого капитализма, например, политической демократии, здесь прискорбно не хватает, а оправдывается это сложностями развития.

Все страны этого региона — и радикальные, и умеренные — проводят выборы по одинаковой системе: одна партия, фарс с голосованием, лидер или основатель нации. Конечно при отсутствии среднего класса бизнесменов ожидается, что государство — включая бюрократов — будет само себя обновлять. Но нередко и появление среднего класса воспринималось подозрительно, поскольку он склонен отдавать предпочтение немедленной выгоде в ущерб долгосрочным интересам строительства. В радикальном крыле национально-освободительного движения такие сомнения становились синонимом изгнания. Радикалы тогда, естественно, верили, что их проект являлся «построением социализма». Позже избавились и от советской идеологии.

Если рассматривать создание национально-освободительных движений (если мы примем сам термин «национально-освободительного движения»), то есть «национального строительства», то результаты в целом являются спорными. Причина лежит в том, что в то время как развитие капитализма на ранних стадиях поддерживается национальной интеграцией, глобализация, действующая на периферии системы, наоборот, ломает общество. Однако идеология национального освобождения игнорировала это противоречие, будучи ограниченной концепцией «компенсации исторической отсталости», и выбирая средством его преодоления пассивное участие в международном разделении труда (не пытаясь изменить что-либо путём отсоединения).

Дезинтеграция, которая имела место, будучи зависимой от специфического характера докапиталистического и доколониального общества, была в той или иной степени драматичной. В Африке, где искусственные границы не учитывали предыдущей истории народа, дезинтеграция, выкованная капиталистическим процессом превращения в периферию, позволила выжить сознанию национальной принадлежности, несмотря на усилия правящего класса, преследующего национальное освобождение, чтобы избавиться от его проявлений. Когда наступил кризис, внезапно прекративший рост прибыли, финансирующей трансэтническую политику нового государства, сам правящий класс разбился на части, которые потеряли всякую законность, основанную на достижениях «развития», и попытался создать для себя новые основания, часто связанные с отступлением к этническим критериям.

В то время, когда некоторые страны Азии и Латинской Америки в течении «десятилетий развития» первой половины ⅩⅩ века начали процесс индустриализации, который дал в некоторых случаях конкурентоспособные на глобальном рынке результаты, «успешное развитие» (на деле рост без развития) в Африке осталось в рамках старого разделения труда, то есть обеспечения сырьём. Страны-производители нефти являются хорошим примером этого. Продажа других минеральных ресурсов, таких как медь, страдала от длительного структурного кризиса падения спроса, но это также видно на примере некоторых «тропических аграрных» обществ, таких как Кот-д’Ивуар, Кения, Малави. О них говорили как о странах, достигших «огромных успехов». На деле же у них не было будущего, поскольку они принадлежали к прошлому с самого начала своего «преуспеяния». Почти всё, что происходило в этих государствах, оборачивалось неудачей даже в рамках старого разделения труда. Это имело место почти во всех странах Чёрной Африки. Эти трудности были результатом не «плохой политики», а объективных условий. Например, подобный уровень развития уже был достигнут в колониальные времена, и к 1960 г. он достиг своего предела. Именно так было в Гане: кот-д’ивуарское чудо — всего лишь результат присвоения достижений колониальной Западной Африки.

То, что последовало за разрушением проектов национального развития в 1960-х и 1970-х, хорошо задокументировано. Исходной точкой стало резкое изменение баланса социальных сил в пользу капитала, которое произошло в 1980-х. Господствующий капитал, представленный транснациональными корпорациями, перешёл в наступление, орудуя в Африке через так называемые программы структурного регулирования, действовавшие по всему континенту с середины 1980-х. Я говорю «так называемые», потому что эти программы были в большей степени конъюнктурными, чем структурными. Их единственной реальной целью было заставить экономики Африки обслуживать огромный внешний долг, который, в свою очередь, в значительной степени являлся именно результатом стагнации, начавшейся в меньших масштабах в развитых странах одновременно с углублением кризиса глобальной системы. В течение двух последних десятилетий века средний показатель роста ВВП упал приблизительно наполовину по сравнению с ростом ВВП за предыдущие двадцать лет, во всех регионах мира, включая Африку и исключая Восточную Азию. Именно в этот период структурного кризиса внешний долг стран третьего мира (и Восточной Европы) стал опасно возрастать. Глобальный кризис на практике характеризовался увеличением неравенства в распределении дохода, высокими показателями прибыли и, следовательно, излишками капитала, которые не могли найти применения для расширения системы производства.

Должны были быть созданы альтернативные выходы капитала, чтобы избежать его обесценивания.

Дефицит США и внешний долг стран третьего мира — реакция на эту систему. Расходы в настоящий момент достигли недопустимых уровней. Каким образом может бедная африканская страна отдавать половину или более своего экспорта только, чтобы заплатить проценты по долгу, и одновременно с этим соответствовать требованиям «эффективности» и «урегулирования»? Давайте вспомним, что после Первой мировой войны репарации с Германии составляли только 7 % от экспорта этой индустриально мощной страны. Но большинство экономистов того времени находили этот уровень слишком высоким, а урегулирование экономики в Германии невозможным по этой причине. Значит, Германия не могла прийти к стабилизации из-за потери 7 % от экспортного потенциала, а от Танзании ждут, что она придёт к стабилизации с потерей 60 % своего экспорта!

Опустошительные результаты этой политики известны: экономическая регрессия, социальные бедствия, растущая нестабильность, а иногда даже полный распад целых обществ (как в Руанде, Сомали, Либерии и Сьерра Леоне). На протяжении 1990-х показатели роста ВВП в Африке на душу населения были отрицательными (−0,2 %). Такого больше не было нигде в мире. В результате Африка также испытала глобальный упадок торговли. Этот факт квалифицируется как «маргинализация». Вместо этого мы должны говорить о драматической неудачной интеграции в глобальную систему. Традиционные неолиберальные экономисты делают вид, что это всего лишь «трудный переход» к светлому будущему.

Но как это могло быть? Разрушение социальной структуры, рост бедности, регресс в системе образования и здравоохранения не могут способствовать лучшему будущему или оказать содействие африканским производителям, для того чтобы они могли стать «более конкурентоспособными», как ожидалось. Совсем наоборот.

Этот неоколониальный план для Африки на самом деле является худшим образцом интеграции в глобальную систему. Всё, что он может,— ещё больше уменьшить возможности Африки ответить на вызовы современности. Эти вызовы до определённой степени новы, связаны с возможными долговременными эффектами технологической революции (информатики) и через неё с организацией труда, его производительностью и новыми образцами интернационального разделения труда. Необходимо обязательно отметить, что все эти сложности в реальном мире возникают из-за конфликтов стратегий.

В настоящее время оказалось, что господствующий сегмент глобального капитала — ТНК — диктует условия, благоприятные для развития его собственных стратегий. Население Африки и правительства африканских государств всё ещё не развили своих ответных стратегий, возможно, похожих на те, которыми руководствуются для продвижения вперёд страны Восточной Азии. В этих рамках глобализация не предлагает Африке решения ни одной из её проблем. Иностранные прямые частные инвестиции в Африку незначительны и сконцентрированы исключительно на минеральных и других природных ресурсах.

Иными словами, стратегия ТНК не помогла Африке выйти за пределы модели интернационального разделения труда, принадлежащей далёкому прошлому. Альтернатива, с позиции Африки, состоит в том, чтобы объединить экономику и общество, ориентированные на внутренние потребности, с участием в глобальной системе. Этот общий закон верен сегодня для Африки, как верен и для любого другого региона мира.

Сейчас ещё слишком рано утверждать, что Африка движется к этой цели. Поговаривают об «африканском ренессансе». Нет сомнений, что победа в Южной Африке, то есть свержение системы апартеида, породила надежды не только в этой стране, но и во многих других частях континента. Но ещё нет видимых признаков того, что из этих надежд выкристаллизуются альтернативные стратегии.

Необходимы кардинальные изменения на различных национальных уровнях, идущие дальше того, что обычно предлагается под названием «хорошее руководство» и «политическая многопартийная демократия», как на региональных, так и на глобальных уровнях. Иная модель глобализации появилась бы постепенно из этих изменений, внося коррективы в неудачную попытку интеграции Африки в глобальную систему.