Разве коммунизм — это только накладывание одного кирпича на другой?
Мао Цзэдун, 1965

27 июня 1981 г. по случаю 60-летнего юбилея основания Коммунистической партии Китая постмаоистские лидеры Китайской Народной Республики озвучили после долгой задержки оценку роли Мао Цзэдуна в истории китайской революции. Хотя в заключении пространной резолюции, выпущенной Коммунистической партией Китая, говорилось, что «вклад Мао в китайскую революцию перевешивает его ошибки», тем не менее, в ней содержался достаточно жёсткий вердикт в отношении последних двух десятилетий правления покойного Председателя. В резолюции перечислен длинный список «левацких» ошибок, допущенных Мао, начиная со времён кампании большого скачка и до «катастрофы» культурной революции и её «феодально-фашистских» последствий. Особенно печальными среди ошибок стареющего Мао, согласно его официальным оценщикам, были те политические и идеологические тенденции, которые марксисты обычно именовали «утопическими» и, следовательно, «антинаучными». Мао, как его обвиняли, «переоценил значение субъективной воли человека и его усилий», он потворствовал образу мыслей и практике, «оторванным от реальности», и создал совершенно нереалистичные ожидания наступления коммунистической утопии. Мао Цзэдун, тем самым нарушивший предположительно «объективные» законы исторического развития, был с ортодоксальной маркcистско-ленинской точки зрения нынешнего пекинского руководства осуждён за его «утопические» ереси.

В осуждении маоистского утопизма нынешних политических и идеологических лидеров Китая давно опередили западные исследователи современной китайской истории. Со времён кампании большого скачка 1958 г. большая часть иностранных учёных считала идеи и политику Мао безрассудно утопическими, дико иррациональными и полностью несовместимыми с предположительно универсальными и необходимыми процессами современного экономического и политического развития. И многие другие западные наблюдатели, которые находили так много достоинств в маоизме в ходе маоистской эры, теперь вдруг осознали свои ошибки (после того, как эти ошибки был официально названы в Пекине) и присоединились ко всеобщему одобрению нового курса, взятого преемниками Мао. Пекин и большая часть западных исследователей Народной Республики проявляют удивительное единство в восхвалении «прагматизма» новых лидеров Китая и их трезвого курса «четырёх модернизаций».

Помещение маоистского утопизма в «мусорную корзину истории», как это сейчас модно у пекинских лидеров и их иностранных наблюдателей, конечно, очень соответствует общему духу времени. Мы живём в эпоху, когда утопическое видение будущего лучшего общества практически полностью исчезло как в индустриально развитых капиталистических странах, так и в якобы «социалистическом» мире. Развитые капиталистические страны, чтобы не быть раздавленными под тяжестью социального веса их собственных технологий, страдают от жестокого парадокса, который был чётко диагностирован Фрэнком и Фритци Мануэлями:

«Как раз тогда, когда нам стали доступны новые возможности науки, мы столкнулись с дефицитом изобретения утопических модальностей… Учёные говорят нам, что они теперь могут со значительной степенью точности описать процедуры, необходимые для основания космической колонии внутри пустотелой кометы или астероида. Но когда дело доходит до описания того, что люди будут там делать, самые активные в этом направлении люди просто реконструируют культуру пригорода (suburbia) — клубы садоводов и так далее — в новом невесомом окружении».

У Мануэлей есть хороший и более чем научный повод оплакивать «несоответствие между накоплением груды технологических и научных инструментариев для того, чтобы сделать все вещи возможными, и вызывающей жалость бедностью целей».

Не меньшую жалость вызывает обнищание целей в странах, управляемых коммунистами. Социалистические революции, на которые в предыдущие десятилетия многие возлагали надежды на будущее, несомненно, потерпели неудачу в создании социалистических обществ. Марксистское видение коммунистической утопии уступило место целям современного экономического развития — и официальные марксистско-ленинские доктрины, соответственно, деградировали в немногим большее, чем идеологии модернизации, их унылая идеологическая риторика едва скрывает банальные националистические цели её бюрократических авторов. «Социалистические» страны, бывшие все новичками на мировой индустриальной сцене, копируют своих капиталистических предшественников в «накоплении технологических инструментариев», играя историческую пародию в обветшалом марксистском одеянии.

В наше время и коммунистические, и капиталистические страны одинаково страдают от вызывающей жалость нищеты целей и ужасающего отсутствия видения будущего. И тем, кто представляет будущее человечества как нечто большее, чем предполагаемая «рациональность» современного индустриального общества, вероятно, не следует спешить аплодировать кончине утопизма в Китае или где-либо ещё. Маоистская версия утопизма, возможно, утратила какое-либо политическое значение, но у неё есть историческое значение, и оно заслуживает того, чтобы его поняли в терминах, которые могут быть усвоены с исторической и человеческой точки зрения. Отрицание утопизма Мао Цзэдуна как печального зигзага истории — с точки ли зрения ортодоксальных марксистов-ленинцев или ортодоксальных теоретиков «процесса модернизации» — мало что даёт для понимания прошлого, также это не позволяет сделать тех выводов из прошлого, которые могли бы пригодиться тем, кто всё ещё надеется на новое и лучшее будущее и борется за него.

Эта книга представляет собой исследование — или, точнее, серию взаимосвязанных исследований с разными интеллектуальными и историческими отправными точками — утопических аспектов маоистской ментальности. В первую очередь, это исследование интеллектуальной истории маоизма, которое, как следует подчеркнуть, сводится (и ограничивается) рассмотрением тем и вопросов, напрямую относящихся к утопической стороне учения Мао Цзэдуна. Конечно, у Мао есть много других сторон, но целью настоящего исследования не является обсуждение маоистской теории в целом или политической практики, которая проистекала из неё. Тем не менее, утопическая сторона Мао не осталась без исторических последствий, и эта книга, как мы надеемся, не просто исследование из области истории идей. Именно «утопический» отход Мао от марксистской и ленинской ортодоксии, как доказывается в последующих главах, является главным в трансформации унаследованного корпуса марксистской теории в доктрину, соответствующую задачам революции в современном китайском историческом окружении. И, как доказывается дальше, именно пророческий утопизм Мао в период после 1949 г. оказал огромное влияние на формирование специфических черт постреволюционной истории Народной Республики. Маоистский утопизм — это не экзотический интеллектуальный антиквариат, а историческое явление, тесно связанное с социальной и политической историей нового и современного Китая.

В данной книге не ставится задача дать оценку историческим результатам маоистской эры. В ранее написанной работе я изложил свои взгляды на маоистскую попытку построить социалистическое общество в экономически отсталой стране — и сделал вывод, что хотя эта попытка была исторически значимой, в конце концов она оказалась неудачной. Мао Цзэдун, как большинство революционеров — и, вероятно, более страстно, чем большинство из них,— стремился добиться того, что было исторически невозможно в его время, чтобы добиться того, чего можно было добиться. Но какие бы исторические оценки вы ни хотели сделать в отношении Мао Цзэдуна и маоистской эры (и ни одна историческая оценка никогда не является окончательной), эта эра запомнится как один из великих утопических эпизодов в мировой истории, и история маоизма останется важной для тех, кто стремится понять судьбу марксизма и роль утопизма в современном мире, какими бы ни были их политические убеждения. В эпоху, которая страдает от недостатка утопического воображения, вероятно, эту историю стоит вспомнить.

М. М.

Мэдисон, Висконсин
Август 1981 г.