— Итак, Сартр, я хочу исследовать Ваши взгляды на женский вопрос. Главным образом потому, что Вы никогда не выражали своё мнение по этому вопросу, и с этого я и хотела бы начать. Как так получилось, что Вы обсуждали все угнетённые группы — рабочих, чёрных в «Чёрном Орфее», евреев в «Размышлении о еврейском вопросе»,— но никогда не упоминали о женщинах? Как вы это объясните?

— Я думаю, причина кроется в моём детстве. Будучи ребёнком, я преимущественно находился в обществе женщин: мои мама и бабушка уделяли мне много внимания, и кроме того я был окружён маленькими девочками. Так что в некоторой степени девочки и женщины были моей естественной средой, и я всегда думал, что внутри меня в некотором смысле присутствует женщина.

— Тот факт, что Вы были окружены женщинами, не мог помешать Вам осознать их угнетённость как существенный феномен.

— Я привык чувствовать, что моя бабушка подавляется дедушкой, но я так и не определил, что это значило. Вдовой моя мать была подавляема своими родителями, но в одинаковой степени как бабушкой, так и дедушкой.

— Но сейчас-то Вы взрослый! Почему Вы отрицали угнетение, жертвой которого являются женщины?

— Я не осознавал, что это всеобщий феномен. Я видел лишь частные случаи. Конечно, их было много. Но каждый раз я видел империализм как индивидуальную вину мужчины, и некоторую покорность как характерную черту женщины.

— Можно ли сказать что у многих мужчин — как и у женщин, я долгое время была такой сама — есть некоторое «слепое пятно» относительно женщин? Отношения между мужчинами и женщинами считаются настолько естественными, что в итоге не замечаются вообще. Это напоминает мне о том, что происходило в древнегреческой демократии, в которой люди, утверждающие принципы взаимности, тем не менее не находили рабство примечательным [феноменом]. Мне сдаётся, что в будущих столетиях люди будут смотреть на то, как обращаются с женщинами в нашем обществе сегодня, с таким же удивлением, как мы воспринимаем рабство в Афинской демократии, к примеру.

— Я думаю, Вы правы. Когда я был молод, я верил в мужское превосходство, что не вело ни к какой форме равенства между полами. Мне казалось, что в общественной жизни с женщинами обращаются наравне с мужчинами. В некоторых случаях мужчины были заносчивыми, надменными и авторитарными по отношению к своим жёнам: мой приёмный отец, например. Я считал это лишь чертой характера.

— Но Вы только что сказали, что в своих многочисленных отношениях с женщинами Вы видели их одновременно равными и неравными. Вы имеете в виду, что, как однажды сказали мне, что при факте своей угнетённости женщины равны мужчинам, даже если они не являются равными? Я имею в виду, так как женщине трудно обладать такой же культурой, знанием и свободой, как мужчина, вы можете считать женщину равной, даже если ей недостаёт культуры, свободы и других качеств?

— Частично. Я считал, что у неё есть определённые чувства, и способ существования, который я признавал в себе самом. Мне было значительно легче болтать с женщинами, чем с мужчинами. С мужчинами беседа всегда вырождается в деловой разговор. Всегда можно распространяться, обсуждая экономическую ситуацию или формы глагола в греческом, в зависимости от того, бизнесмен ты или преподаватель. Но странно было бы, к примеру, сидеть на террасе кафе и говорить о погоде, о прохожих, о том, как выглядит улица — обо всех тех вещах, что я всегда обсуждал с женщинами и которые давали мне ощущение равенства с ними. Хотя, конечно, беседу направлял я. Я направлял её, потому что так решил.

— Но в этом уже был элемент мачизма, в том факте, что именно Вы решали, о чём вести беседу, для Вас было нормальным её вести. Кроме того, должна сказать, что при перечитывании Ваших работ в целом можно проследить следы мачизма, даже фаллократии.

— Вы слегка преувеличиваете. Но я готов поверить, что это так.

— Но Вы не чувствовали себя мачо?

— В некотором смысле, да, так как именно я определял характер отношений с женщиной — разумеется, если женщина соглашалась. Но всегда я делал первое движение навстречу. И я не воспринимал собственный мачизм как что-то присущее мне как мужчине. Я воспринимал это как личностную характеристику.

— Это любопытно, так [как] Вы первым заявили, что психология, интериорность, всегда являются интернализацией ситуации.

— Да. Я находился в общей ситуации мужчины нашего времени в отношении к женщинам. Я считал это индивидуальным превосходством. Я признаюсь, не забывайте, что я приписывал себе достаточно превосходства над своей возрастной и половой группой: другими словами, над многими мужчинами.

— Вы имеете в виду, что идея превосходства не казалась вам свойственной исключительно отношениям с женщинами, потому что вы считали себя таковым по отношению к любому?

— Если угодно. Но в этом был специфический элемент, потому что он был привязан к эмоциональному контакту. Было бы интересно изучить превосходство, воспринятое через эмоцию. Что значит любить кого-то, в то же время чувствуя превосходство по отношению к этому человеку, и до какой степени это является противоречием?

— Мне кажется в этом интересным то, что хотя Вы любите повторять, что Вы — это кто угодно, Вы не чувствовали, что Ваш мачизм свойственен кому угодно.

— [Я ощущал] индивидуальный мачизм. Не воображайте, что я считал себя просто кем-то всю свою жизнь. Я начал так считать только с 40 лет; тогда я написал об этом, и до сих пор так считаю.

— Возвращаясь к [Вашему] мачизму, мы не должны чрезмерно упрощать. В конце концов, именно Вы энергично поощряли меня написать «Второй пол»; и после того, как книга была завершена, Вы приняли все её идеи, тогда как люди вроде Камю, к примеру, практически швырнули её мне в лицо. Более того, именно тогда я обнаружила мачизм во многих мужчинах, которых я считала по-настоящему демократичными, в вопросах пола в такой же степени, как всего общества в целом.

— Да, но мы должны сказать, прежде всего, что в наших отношениях я всегда относился к Вам как к равной.

— Я бы сказала, что Вы никогда не подавляли меня, и что вы никогда не утверждали своего надо мной превосходства. Чтобы понять нюансы Вашего мачизма, важно видеть, что у нас никогда не было властно-подчинённых отношений, столь распространённых между мужчинами и женщинами.

— Именно через наши отношения я понял, что существуют отношения между мужчиной и женщиной, которые демонстрируют глубинное равенство полов. Я не считал себя лучше Вас, или умнее, или активнее, то есть я был поставлен на тот же уровень. Тем не менее, равенство между нами не казалось мне просто случайным равенством двух индивидов, но, как выяснилось, раскрывало глубинное равенство обоих полов.

— Верно. Это подтверждается тем, что Вы приняли «Второй пол». Книга не изменила Вас совершенно. Возможно, следует добавить, что она не изменила и меня, потому что я думаю, что в то время у нас был одинаковый взгляд. Мы одинаково считали, что социалистическая революция с необходимостью принесёт эмансипацию женщин. С тех пор мы расстались с этими иллюзиями, потому что мы увидели, что женщины не являются равными с мужчинами в СССР, Чехословакии или любой другой социалистической стране, о которой мы знаем. Между прочим, именно это определило моё решение занять открыто феминистскую позицию во время 1970-х. Под этим я имею в виду признание специфичности борьбы женщин. Более того, Вы последовали за мной по этому пути, но мне хотелось бы знать, насколько далеко. Что Вы сейчас думаете о борьбе женщин за своё освобождение? Например, как она связана с классовой борьбой?

— Я считаю их двумя видами борьбы разного значения, которые не всегда сочетаются. До настоящего времени классовая борьба ведётся между мужчинами. По своей сущности это вопрос взаимоотношений мужчин, отношений, касающихся власти и экономики. Отношения между мужчинами и женщинами всегда другие. Вне сомнения, экономический момент в них присутствует, но женщины не являются классом, как и не являются им и мужчины. Отношения между полами — нечто иное. Другими словами, присутствуют две линии борьбы угнетённых: классовая борьба и борьба между полами. Разумеется, обе линии часто совпадают. К примеру, сегодня есть тенденция совпадения классовой борьбы и борьбы между полами. Я называю это тенденцией, поскольку принципы этих видов борьбы не формулируются одинаковым образом. Жена буржуа и жена рабочего не противостоят друг другу по точно определённой классовой линии. Классовое разделение между буржуа и рабочими касается женщин на очень второстепенном уровне. Например, невозможно представить те отношения, что складываются между буржуазной женщиной и её служанкой, [как] между владельцем фабрики или инженером, и конвейерным рабочим на той же фабрике.

— Какого рода отношения Вы имеете в виду?

— Отношения, при которых буржуазная женщина рассказывает о своём муже, отношениях с мужем, доме… Между женщинами, принадлежащими к разным классам, может быть отношение соучастия. Я считаю, что буржуазная женщина, кроме специфических случаев, когда она возглавляет дело, например, не принадлежит классу буржуазии. Она буржуазна через своего мужа.

— Вы имеете в виду традиционно буржуазную женщину?

— Да, ту, что живёт с родителями, под властью своего отца, до тех, пока не выйдет замуж за человека, который перенимает власть её отца, лишь слегка смягчая её принципы. У неё нет возможности утверждения своей принадлежности к маскулинному классу, классу буржуазии. Разумеется, во многих случаях она ассимилирует буржуазные принципы. Разумеется, жена буржуа обычно кажется буржуазной женщиной. Она часто выражает то же мнение, что и её муж, иногда даже более неистово. И она в определённой степени имитирует поведение своего мужа по отношению к «нижестоящим». Например, её двойственное отношение к служанке, которая понимает то, что ей доверяется, и может заслужить доверие своей хозяйки уместными комментариями. С другой стороны, присутствует власть работодателя, которая является лишь властью, заимствованной из её отношения к мужу.

— Другими словами, Вы бы признали тезис некоторых женщин из женского освободительного движения о том, что буржуазная женщина буржуазны лишь по доверенности?

— Разумеется, при том условии, что она никогда не имела отношения к той политической и общественной жизни, которую ведёт мужчина. Она владеет этим лишь по доверенности.

— Поражает также то, что буржуазная женщина, которая находится на содержании мужа, у которой нет отца, который принял бы её [обратно], если муж хочет развод, вынуждена искать работу; работу, которую она находит, обычно плохо оплачивается, и вряд ли обеспечит ей уровень существования выше уровня пролетариата.

— Я помню отношения моей матери с деньгами; сначала она получала деньги от своего мужа, затем от отца, затем она получила предложение от другого мужчины, моего отчима, который содержал её до тех пор, пока не умер. До конца своей жизни она жила частично на то, что оставил ей мой отчим, и частично на деньги, которые давал ей я. Она постоянно находилась на содержании мужчин с начала жизни и до её конца, и она абсолютно не имела никакого прямого отношения к капиталу.

— Другими словами, Вы признаёте специфичность борьбы женщин?

— Безусловно. Я не считаю, что она берёт своё начало в классовой борьбе.

Для меня феминизм представляет собой один из видов борьбы, находящихся вне рамок классовой борьбы, однако в определённой мере с ней связанных. Сейчас существует масса других видов: например, национальная борьба в Бретани и Лангедоке не совпадает с классовой борьбой.

Однако они более тесно с ней связаны.

— Бунт молодого солдата — ещё один пример, отличный от классовой борьбы. Я уверена, что сегодня существует множество движений, соотнесённых с классовой борьбой, но в то же время независимых от неё, или, в любом случае, несводимых к ней.

— Со временем их необходимо рассмотреть индивидуально. Я признаю, что особенность борьбы женщин против мужчин совершенно не является борьбой угнетённых классов против их угнетателей. Это нечто другое. Хотя, несомненно, сущность женской борьбы против мужчин есть борьба против угнетения, потому что мужчины пытаются заключить женщин в подчинённое положение.

— Какое значение Вы придаёте феминистской борьбе, которую признаете как таковую? Проводите ли Вы старое различение между первичными и вторичными противоречиями, и считаете ли женскую борьбу вторичной?

— Нет, я рассматриваю женскую борьбу как первичную. Веками эта борьба велась лишь на уровне индивидуальных отношений, в каждом доме. Тотальная совокупность этих индивидуальных усилий сейчас выстраивается в более широкую борьбу. Она ещё не достигла каждого; я бы даже сказал, что большинство женщин не осознают, что в их же интересах присоединить свои отдельные усилия к общей борьбе всех женщин против всех мужчин. Основная борьба ещё не достигла своего полного размаха.

— Есть сферы, в которых женщины чувствуют себя глубоко связанными, не осознавая своей значимости. Битва вокруг абортов первоначально велась горсткой интеллектуалок. Когда мы подписали Манифест 343-х, нас всё ещё было очень мало; но это вызвало такой резонанс, среди всех женщин, что в итоге от правительства удалось добиться нового закона об аборте. Не полностью удовлетворительного закона, далеко от него, но все равно это была победой.

— Да, но не забывайте, что большинство мужчин одобряют аборт. Часто именно мужчина платит за аборт. Женатый мужчина, у которого есть любовница, к примеру, совершенно не хочет от неё ребёнка.

— Я думаю, Вы слишком оптимистичны относительно заботы мужчин о беременных женщинах. В значительном числе случаев мужчина исчезает совсем, не оказывая ни денежной, ни моральной поддержки. Битва за аборты была выиграна женщинами.

— До определённой степени, в настоящее время, да. Но всё равно, именно мужской парламент проголосовал за закон; это пример сотрудничества между полами.

— Как уже было сказано, есть много женщин, которые не осознают своего угнетения в позитивном смысле, которые считают естественным самим выполнять домашнюю работу и практически полностью быть ответственной за детей. Что Вы думаете о проблеме, стоящей перед женщинами из женского освободительного движения, когда они встречаются, скажем, с рабочими женщинами, которые, с одной стороны, работают на фабрике, где их эксплуатируют, и, с другой стороны, эксплуатируются дома своими мужьями? Вы считаете, их следует просветить относительно домашнего угнетения, или нет?

— Конечно. Но очевидно, что в настоящее время существует дистанция между буржуазными и мелкобуржуазными женщинами и женщинами рабочего класса. Их основные интересы совпадают, и более того, они могут как женщины быть в состоянии взаимодействовать друг с другом, но они остаются разъединёнными. Это в большой степени является результатом классовой дифференциации, разъединяющей их мужей, и того факта, что они обязаны отражать социальные идеи своих буржуазных или рабочих мужей. Это главное различие между буржуазными женщинами и женщинами из рабочего класса, потому что их основной образ жизни — ведение дома, забота о детях и т. д.— варьируется в разной степени с обеих сторон.

— Да. Однако женщина из рабочего класса, которая работает сама, подвержена обоим видам угнетения. Мой особый вопрос, который я задала с практической целью, был таковым: нужно ли настраивать женщину против её мужа, при том, что он часто кажется её единственным убежищем от притеснения работодателя?

— Здесь присутствует противоречие. Но Вы должны помнить, что оно противоположно тому, как его обычно формулируют. Главным противоречием является борьба между полами, и вторичным противоречием является классовая борьба. Там, где женщины подвергаются двойному угнетению, борьба полов занимает первостепенное место. Я считаю, что женщины рабочего класса должны попытаться разработать синтез, который бы отличался в зависимости от обстоятельств, между борьбой рабочих и женщин, без занижения значимости каждой из них. Я не думаю, что это будет легко, но это направление, в котором возможен прогресс.

— Да. Но я припоминаю наше обсуждение, состоявшееся после того, как мы видели «Око за око» (Coup sur coup) Кармица. В зале были женщины из женского освободительного движения, и женщины-рабочие. Когда мы говорили об угнетении со стороны их мужей, они дали нам понять весьма убедительно, что муж-рабочий им гораздо ближе, чем буржуазная женщина.

— В определённом смысле это кажется очевидным. Но вопрос в том, отличаются ли проблемы буржуазных женщин от тех, с которыми сталкиваются рабочие женщины. Потому что, как мы увидели, если буржуазная женщины брошена мужем или просто овдовела, она находится под угрозой присоединения к женщинам рабочего класса, или в любом случае, мелкобуржуазным женщинам, с очень плохо оплачиваемой работой.

— Можно проследить связь между классовой борьбой и борьбой между полами, когда женщины начали движения, вовлекающие профессиональные требования. Я знаю два примера. Одним из них была стачка в Труа два или три года назад. Женщины-рабочие, организовавшие стачку, сказали членам женского освободительного движения, вполне спонтанно и очень страстно: «Теперь, когда я понимаю что такое бунт, я больше не собираюсь мириться с тем, что мною пренебрегают дома. В его же интересах, чтобы мой старик больше не строил из себя начальника». Сходным образом, женщины-рабочие в «Нувель галери»¹ в Тионвиле, которые провели очень жёсткую забастовку, выражали некоторые радикально феминистские взгляды, объясняя это тем, что они осознали своё двойное угнетение и восстали против обоих. По Вашему мнению, таким образом, можно сделать вывод о том, что для женщин будет благом раскрыть им глаза, даже с риском создания напряжения, для них болезненного?

— Конечно. Для меня кажется невозможным ожидать, что часть населения откажется от неотъемлемой человеческой борьбы. Так как женщины являются жертвами, они должны это осознать.

— Я согласна. Они должны это осознать, они должны найти средства борьбы и не должны чувствовать себя изолированными в своей борьбе. Теперь есть ещё один вопрос, который я хотела бы Вам задать, он кажется мне очень важным и который обсуждается в женском освободительном движении: какие отношения должны быть установлены между выдвижением, если угодно так это назвать, и равенством? С одной стороны, мы хотим доступа к тем же должностям, что и мужчины, начинать с теми же возможностями, иметь равную зарплату, те же возможности для развития карьеры, те же шансы достижения вершины иерархии. Здесь присутствует определённое противоречие.

— Противоречие присутствует главным образом из-за наличия иерархии. Если представить движение — каким бы я хотел его видеть — за избавление от иерархии, тогда противоречие исчезло бы; другими словами, к женщинам относились бы точно так же, как к мужчинам. Было бы установлено глубинное равенство между мужчинами и женщинами в труде, эта проблема бы больше не существовала. Но мы должны рассматривать вещи в том виде, как они существуют сегодня. Мужчины сами приблизительно равны как подчинённые, на должностях, которые плохо оплачиваются или требуют мало специализированных знаний. Но есть также и очень хорошо оплачиваемые должности, которые предоставляют степень власти и требуют объём знаний. Мне кажется легитимным, что большинство женщин должно объединиться для достижения абсолютного равенства мужчин и женщин на уровне, где больше не существует иерархия; и на ином уровне, в современном обществе, что они должны доказывать через достижения отдельных женщин, что они равны мужчинам даже в элитных карьерах. Так что я считаю, что определённое число женщин, при условии, что они принадлежат к эгалитаритскому или феминистскому движению, должны, потому что могут, двигаться прямо к вершине социальной лестницы: показать, к примеру, что они не лишены математических и научных способностей, в противоположность тому, что заявляют многие мужчины, и что они способны выполнять ту же работу, что и мужчины. Мне кажется, что эти две категории женщин в данное время необходимы, при условии понимания того, что элитная категория делегирована, в определённом смысле, массой женщин, чтобы доказать, что в современном обществе, основанном на элитах и несправедливости, женщины, как мужчины, могут играть элитную роль. Это мне кажется необходимым, потому что это разоружит тех мужчин, которые настроены против женщин под предлогом того, что женщины неполноценны в интеллектуальном или каком-то ином аспекте.

— Можно сказать, что это их скорее разоружит, чем убедит. Они хотят верить, что женщины неполноценны, потому что они хотят присваивать ведущую роль себе. Но нет ли в этом опасности, что эти женщины послужат им оправданием? Различные тенденции возникли в женском освободительном движении по поводу дела мадемуазель Шопине (которая стала одной из лучших в Политехнической школе). Некоторые, включая меня, сказали, что хорошо, что она доказала свои способности, в то время как другие утверждали, что мужчины будут использовать её пример как разменную монету и утверждать: «Но вы же имеете те же возможности, как видите, вы можете преуспеть так же легко, как и мужчины; так что не выдумывайте, что вас держат в ситуации подчинения». Что Вы думаете об этой опасности?

— Я думаю, что она существует, хотя именно на эту мужскую линию легко дать ответ, как, например, в полной мере сделали Вы в специальном выпуске «Ле темп модерне» (Les temps modernes) для женщин. Тем не менее, опасность существует. Поэтому «разменная женщина», которую Вы упомянули — двойственное творение; она может быть использована для оправдания неравенства, но она существует только как в определённом смысле представительница женщин, стремящихся к равенству. Тем не менее, я уверен, что в нашем современном обществе невозможно игнорировать факт существования женщин, выполняющих мужскую работу так же хорошо, как сами мужчины.

— В конце концов, можно сказать, что всегда есть риск быть использованным как оправдание, стать алиби для того, против чего борешься. Это связано с идеей игры по чьим-то правилам. Нельзя принять что-либо без того, чтобы играть по определённым правилам. К примеру, мы не можем прекратить писать под предлогом того, что даже хотя мы пишем против буржуазии, буржуазия ассимилирует нас как буржуазных писателей. Так что мы признаём, что для женщин важно иметь высочайшие квалификации. Но я бы провела различие между квалификацией и работой, даже если у женщины есть квалификация, должны ли они приниматься за работу, подразумевающую сохранение иерархии, которой мы не хотим?

— Я думаю, что сейчас невозможно придумать специальность, которая бы не привела к работе. На этих рабочих местах женщины могут произвести изменения.

— Ещё можно сказать, что есть виды работы, от которых мужчинам тоже следует отказаться. В конце концов, женщине следует отказаться от должности Главного Инспектора или министра в правительстве в том виде, в каком оно существует сегодня; но то же касается и мужчины. По существу, вещи, невозможные для одного пола, невозможны и для второго. Но женщинам грозит опасность попасть в ловушку, потому что они будут осуществлять власть, данную им их должностью, в мужском мире, где мужчинам принадлежит практически вся власть. Можно надеяться, к примеру, что женщина, проводящая биологическое исследование, направит свои усилия на проблемы женщин, менструацию, контрацепцию и т. п. По сути, она будет работать в рамках, отведённых ей мужчинами; поэтому я считаю, что её положение деликатно, поскольку она не должна служить интересам мужчин. Это приводит нас к другому вопросу, также источнику споров в женском освободительном движении: должны ли женщины полностью отвергнуть мужской мир или создать себе в нём место? Должны ли они украсть инструмент, или видоизменить его? Я имею в виду науку в той же степени, что и язык и искусство. Все ценности отмечены печатью маскулинности. Поэтому, необходимо ли отвергнуть их полностью и попытаться изобрести нечто радикально отличное, с чистого листа? Или нужно ассимилировать эти ценности, перенимать их и использовать в феминистских целях? Как Вы думаете?

— Это приводит нас к следующей проблеме: существуют ли чисто женские ценности? Я замечаю, например, что женские романы часто пытаются показать внутреннюю жизнь женщин; и их авторы используют мужские ценности, чтобы описать женскую реальность. Есть ценности, свойственные женщинам, связанные с природой, землёй, одеждой и т. д.; это вторичные ценности, которые не соотносятся ни с какой вечной женственной реальностью.

— Вот, вы вводите ещё один вопрос, вопрос «женственности». Ни один из нас не принимает идею женской природы; но разве не может быть так, что в культуре угнетённый статус женщин развил в них как определённые дефекты, так и определённые позитивные черты, отличающие их от мужчин?

— Разумеется. Но они не означают, что в более или менее отдалённом будущем, если феминизм одержит победу, эти принципы и эта чувственность обязательно должны сохраниться.

— Но мы чувствуем, что обладаем определёнными положительными качествами, не будет ли лучше передать их мужчинам, чем устранить их в женщинах?

— Возможно, кстати, что хорошее, глубокое и точное знание себя более свойственно женщинам и менее — мужчинам.

— Вы сказали в начале, что предпочитаете кампанию женщин мужской кампании; не потому ли, что в результате своего угнетения они избежали определённых мужских недостатков? Вы часто отмечали, что они менее «комичны», чем мужчины.

— Безусловно. Во многом это результат угнетения. Под «комичным» я имею в виду то, что до тех пор, пока обычный мужчина считает себя обычным мужчиной, он старается соответствовать внешним условиям, что делает его комичным. Например, считая свой мачизм личным качеством, а не влиянием общества, я был комичен.

— Вы имеете в виду, что мужчин более легко ввести в заблуждение?

— Их легче обмануть, и они более комичны. Мужское общество — комичное общество.

— Грубо говоря, потому что каждый играет роли и полностью неестественен в этих ролях?

— Именно. Возможно, женщины как люди угнетённые, в некоторых смыслах свободнее мужчин. Их поведение контролируется меньшим количеством принципов. Они более непослушны.

— Итак, Вы одобряете феминистскую борьбу?

— Безусловно. И я считаю нормальным то, что феминистки не согласны между собой по всем пунктам, что есть трения и разделения мнений. Это нормально для группы людей, достигшей вашей ступени развития. Я также думаю, что им недостаёт массовой опоры, и что их задача сейчас — создать эту опору. Если это условие будет выполнено, то феминистская борьба, совместно с классовой борьбой, сможет перевернуть общество с ног на голову.

Примечания

1. «Нувель галери» (фр. Nouvelles Galeries) — торговая сеть.↩