— Расскажите о себе.

— Я простой парень из средней семьи, мне восемнадцать лет. У меня законченное среднее образование и ещё специальность пекаря.

— Как вы занялись политикой?

— Шёл по улице, повстречал группу молодых людей из РКСМ(б). Они мне понравились: без комплексов — есть у тебя деньги, нет у тебя денег, не имеет значения, какие, там, родители, шишки или наоборот. Нормальная такая атмосфера, чувство товарищества. Разговорились, и с тех пор начал встречаться…

— Вы разделяете идеологию этой организации?

— Да. И Устав.

— Кто из политических деятелей является для вас образцом?

— Я изучал Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, к которому не все одинаково относятся.

— Кто вызывает у вас уважение из современных политических деятелей у нас в стране?

— Моё мнение основывается на делах, которые политики делают. Я уважаю моих товарищей по РКРП и РКСМ(б). С ними я работал, позади много славных дел.

— А Анпилов?

— Анпилов — отстреленный патрон. Когда-то он, может быть, и помог бы, поднял бы людей, но сегодня просто используется прессой как пугало огородное. И Зюганов для того же. Бесполезно просто на митингах кричать, не действует на людей. Средства массовой информации куда сильнее давят на психику населения России.

— Как представляете себе будущее России?

— Скорее всего — движение к революционной ситуации.

— Революция, если она, конечно, случится — это же кровь. Как Вы к этому относитесь?

— Кровь — со стороны тех же богатых. Потому что они будут защищать своё добро. У нас богатств нет.

— Вы будете нападать, они будут защищаться.

— Нет. Естественно, они будут нападать первыми. Мы будем отвечать на агрессию богатых.

— Что же вас сейчас не устраивает в вашей жизни?

— Сейчас — то, что сижу, конечно. Раньше — то, что я работу потерял и не мог найти её несколько месяцев, меня кормила сестра.

— А если была бы работа высокооплачиваемая, вы бы продолжали заниматься той деятельностью, которой занимались?

— При моих убеждениях, естественно, я бы продолжал эту работу, добывал бы деньги для комсомола.

— Как вы считаете, свобода слова в нашей стране существует?

— Конечно, каждый может выйти на улицу и кричать что-то. Но народу-то ничего не слышно, все уши затыкают. Пока громче звук разорвавшейся бомбы.

— Но ведь при Советской-то власти…

— Тогда было совсем другое. Выйдешь на улицу и что-то крикнешь — сразу все замечают. А сегодня человек может говорить всё, что угодно, потому что никакой реакции не будет. Можно кричать, что убивают в Чечне, что зарплату не выплачивают по полгода, и никто не услышит. Поэтому все молчат. Поэтому в итоге всё выплёскивается на улицу или выливается в октябрь 1993 года. Тут, как говорится, слова бессмысленны. В политике того, что тише взрыва динамита, никто не слышит. Это, я считаю, сегодня единственный способ обратиться к конкретным людям и к общественности.

— Вы признаёте себя виновным в том, в чём Вас обвиняют?

— Это был как протест против повальной «романизации» нашего общества. Николай Второй — такая же одиозная фигура для народа, как для вас Сталин, например. Нельзя говорить, что он жертва, бедное существо, которого ни за что обидели, расстреляли. А установка мемориальной плиты, пусть захоронение и символическое, как раз должна означать, что общество примирилось с реабилитацией кровавого тирана.

— Вы сами не примирились?

— Нет, я выразил этим именно свой протест.

— Вы всё делали в одиночку?

— И бомбы делал, и взрывал — в одиночку.

— А организация была не поставлена вами в известность?

— Они узнали уже после того, как случилось. А что они могли сделать? Меня уже забрали.

— Почему вы не посоветовались с боевыми товарищами?

— Потому, что знал, что товарищи меня не одобрят. Это личная моя инициатива. Каждый вправе проявлять такую.

— Как к вам сейчас организация относится?

— Сейчас они поддерживают, естественно. Пресс-конференции, митинги, пикеты, концерты. Без поддержки и без адвоката я не знаю, что бы делал.

— Вы не считаете, что повредили своим актом коммунистическому движению?

— Это сложный вопрос. Сколько уже времени идёт «борьба с режимом», а репрессий против коммунистов нет. Почему? Моя личная позиция такова: если не будет репрессий против коммунистов, то все они будут озюганиваться, превращаться в социал-демократов, как в КПРФ. Коммунисты должны быть людьми другого склада, пусть даже такие незначительные из них.

— То есть, вы хотели попасть в тюрьму? Я правильно понимаю?

— Специально, конечно, нет. Но важно показать, что ничего страшного в каких-то там обысках нет. Семь обысков по делу о взрывах провели, были повторные обыски. Изъяли имущество. И люди начинают понимать, что так все просто не бывает — вышел на митинг с флажком, постоял, и всё. Толку от этого не будет. Толк будет только от реальных действий. А репрессии… Пословица есть такая русская: щука для того, чтобы крась не дремал. ФСБ в какой-то степени и служит для консолидации коммунистических леворадикальных и революционных сил. Для настоящего коммуниста это ерунда. Трус убежит подальше. А настоящий коммунист останется.

— Исходя из вашей логики, самый правильный вывод взять на себя все преступления политического оттенка за последние десять лет. Для того, чтобы пострадать так пострадать. Загнать компартию в подполье, так загнать. Вот тогда будет революционная ситуация?

— Нет, у нас ещё компартии-то особой нет. Расстановка ещё не настолько чёткая и определённая. Радикализация ещё должна произойти. А к революционной ситуации, я считаю, что (и многие здесь со мной согласятся мои товарищи) должна происходить чистка наших рядов. Мы сами не будем никого там чистить. Это могут делать власти спокойно за нас. Если это трус — пускай он уйдёт сейчас, чем потом он предаст.

— Какие методы борьбы вы считаете допустимыми? Как насчёт террора?

— Очень многие. Вы дедушку Ленина почитайте. Буквально недавно читал его, товарищи передали мне книжку. Ленин не отвергает террор, но считает, что нельзя, как народники или эсеры, заниматься только террором и этим исчерпывать своё политическое кредо. Террор не является методом, отдельным от остальной политической борьбы. Это один из моментов на уровне классовой борьбы и революции.

— Понятно, это слова Ленина. А ваша личная оценка этих слов?

— Я в принципе с ним согласен.

— Вы лично какой террор предпочитаете — индивидуальный или массовый?

— Индивидуально можно взорвать здание ФСБ, не останется от него ничего. Но как государственный институт ФСБ всё равно будет существовать. Индивидуальные акты просто вспышки, хотя и могут кого-то привлечь. Необходимо массы повести, а это можно сделать, только когда работаешь с ними.

— Вы готовы совершать настоящие террористические акты?

— Против меня уже возбуждено уголовное дело из-за этого так называемого «терракта». Но я не использовал таких взрывчатых веществ, которые могли кого-то убить или нанести серьёзные повреждения. Взрыв был ночью на кладбище, заранее рассчитан, чтобы человеческих жертв не было. Специально, чтобы не вызвать волну протеста против того, что я убил кого-то или покалечил. В крайнем случае мой поступок можно квалифицировать как акт вандализма.

— Но вы готовы убивать и калечить?

— Нет, потому что я коммунист.

— Но из истории известно, что коммунисты убивали и калечили.

— Это когда на них нападают первыми. Врагов своих убивали и калечили. У нас пока врагов не так много.

— Пришли вы к власти, дальше что?

— Мы считаем, что только с помощью рабочих можно прийти к власти. И не нам прийти, а им. Чаяния рабочих для нас важнее всего. Вся наша теория коммунистическая основывается именно на том, что победа рабочего класса должна устроить жизнь в обществе, где не будет ни богатых, ни бедных — не будет классов.

— Ну, рабочие пока не хотят к власти приходить.

— Естественно, потому что все рабочие вышли из советского времени, когда были большие гарантии, и привыкли получать всё, что требуется. Твёрдые социальные гарантии отучили от борьбы. Но борьба потихоньку разгорается. Уже когда идёшь с «Рабочим листком», например, в «Домодедово», забастовку делать, охранники по башке могут самому дать, потому что не заинтересованы. Недавно в одном провинциальном городке «Трудовая Россия» — околоРКРПшное движение — подняло забастовку на заводе ВПК. Люди вышли на улицу. Вот там реально столкновения были. Там люди заинтересованы в том, чтобы им выплатили зарплату, а не просто там какая-то чистая идеология без практики. В конце концов, каждый выбирает свою судьбу. Если у нас в России пока слабовато с этим делом, и видно — парень чахнет, что можно посоветовать? Очень много путей существует. Есть желание — пожалуйста, можно добровольцем ехать в партизанские отряды в Турцию, Перу, Мексику.

— Вас интересует больше процесс прихода к власти, да?

— Ну, естественно, революция.

— Да. Каковы будут методы? Как вы будете бороться с несогласными?

— А что такое несогласные? Это классовые враги. Каждый класс борется за своё превосходство. Рабочий класс в том числе. И не просто мочить всех, кто не рабочий. Когда рабочие придут к власти, они создадут Советы — органы коллективного управления. С явными контрреволюционерами надо бороться. С кем можно договориться — вести гибкую политику.

— Понимаете, в чём дело, если вы придёте к человеку и захотите отнять у него деньги, наверно, он их не захочет так просто вам отдать. Даже если сто человек придёт, наверно, он попытается сопротивляться каким-то образом. Но он будет не один. Значит, начнётся кровь литься. Вас это не пугает?

— Я бы так сказал — это неизбежно во время революции. Неизбежно. Потому что и с той стороны они также заинтересованы кого-то убивать, кого-то сажать.

— Так скажите, Вы морально готовы взять и пустить кому-нибудь пулю в лоб — да? во время этой своей революции вы лично готовы стрелять в конкретных людей?

— Если в тебя стреляют, ты сам начинаешь стрелять. Это — логика войны, в том числе и классовой.