Минут за пятнадцать до того часа, на который была назначена моя встреча с Лениным, я быстро подошёл к Кремлю — хорошо охраняемой резиденции правительства¹. Два русских солдата проверили мои документы и проводили меня через мост, где человек в штатском выдал мне пропуск на вход и на выход.

Я взошёл на холм и направился к зданию, где живёт Ленин и где находится его рабочий кабинет. В большой комнате много служащих, мужчин и женщин, сидели за письменными столами и за пишущими машинками. В следующей комнате я увидел секретаря Ленина, и он мне сообщил:

— Товарищ Ленин освободится через несколько минут.

Было без пяти три. Один из служащих дал мне лондонскую «Таймс» от 2 сентября 1919 года и предложил сесть.

Когда я читал передовую, секретарь попросил меня пройти в соседнюю комнату. Я увидел Ленина. Он ждал меня и улыбался. Было двенадцать минут четвёртого.

— Рад вас видеть. Простите, что задержал,— сказал Ленин.

Ленин среднего роста, ему лет под пятьдесят. Он хорошо сложен, очень подвижен, несмотря на то что в теле у него остались две пули с тех пор, как в него стреляли в августе 1918 года. У него большая голова, крепко сидящая на плечах. Лоб высокий, рот большой, глаза широко расставлены, и в них часто вспыхивает искорка заразительного смеха. Волосы, остроконечная бородка и усы русые. На лице морщины: некоторые говорят, что от смеха, но я склонен думать, что это следы больших трудов и тяжёлых лет ссылки и преследований. Я при этом не хочу умалять его чувства юмора — человек без юмора не смог бы преодолеть те трудности, какие преодолел он.

За всю нашу беседу он ни разу не отвёл взгляда в сторону. Это не был пристальный взгляд человека, который постоянно настороже,— его глаза выражали искренний интерес и, казалось, говорили мне: «Мы скажем друг другу много интересного. Я верю, что вы друг. Как бы то ни было, мы хорошо побеседуем».

Он придвинул кресло к самому столу и повернулся ко мне так, что его колени почти касались моих. Сразу же он стал расспрашивать меня о рабочем движении в Америке, потом коснулся положения рабочих в других странах. Он был прекрасно осведомлён даже о самых недавних событиях. Вскоре я заметил, что, я спрашиваю его, а не он меня. Я рассказал ему, что газеты многих стран пишут, будто в Советской России диктатура меньшинства. Он ответил:

— Пусть те, кто верит этой глупой басне, приедут к нам, смешаются с толпой и узнают правду. Подавляющее большинство промышленных рабочих и по меньшей мере половина крестьян — за Советскую власть и готовы отдать за неё жизнь.

Вы говорите,— продолжал он,— что были на Западном фронте. Вы сами сказали, что никто не мешал вам говорить с солдатами Советской России и делать свои наблюдения. У вас были прекрасные возможности изучить настроения масс. Вы видели тысячи людей, которые день за днём живут впроголодь на одном чае и на чёрном хлебе. Я думаю, вы увидели в Советской России больше страданий, чем вы раньше могли себе представить. И все эти страдания порождены несправедливой войной, которую ведут против нас, экономической блокадой, в которой ваша страна играет не последнюю роль. Как, по-вашему, это диктатура меньшинства?

Я мог ответить только, что, основываясь на виденном и слышанном мною, я не могу поверить, что эти люди, нашедшие в себе достаточно сил, чтобы свергнуть деспота-царя, пошли бы на такие страдания и лишения, если бы не верили в правительство и не были бы готовы защищать его.

— Что вы скажете о мире и об иностранных концессиях? — спросил я.

— Меня часто спрашивают,— ответил он,— правы ли те представители американской буржуазии, противники войны с Россией, которые ждут от нас после заключения мира не только расширения торговых связей, но и предоставления концессий. Я повторяю ещё раз, что они правы. Прочный мир был бы таким облегчением для трудящихся масс нашей страны, что массы эти несомненно пошли бы ради него на некоторые уступки. Предоставление концессий на разумных условиях желательно и нам как один из способов получения технической помощи от стран, более развитых экономически, в условиях сосуществования социалистического государства с государствами капиталистическими.

В ответ на следующий мой вопрос — о Советской власти он ответил:

— Что касается Советской власти, она стала близкой уму и сердцу трудящихся масс всего мира, и мир ясно понял её значение. Массы повсюду вышли из-под влияния прежних вождей, шовинистов и оппортунистов, признали гнилостность буржуазной парламентской системы и необходимость Советской власти, власти трудящихся масс, диктатуры пролетариата во имя освобождения человечества от ига капитализма. И Советская власть победит во всем мире, как бы яростно ни бесновалась и ни злобствовала всемирная буржуазия.

Буржуазия хочет утопить Россию в крови, разжигая войну против нас и натравливая на нас контрреволюционеров, которые стремятся восстановить иго капитала. Буржуазия причиняет рабочим массам России небывалые страдания, поддерживая экономическую блокаду и помогая контрреволюции, но мы уже разбили Колчака и ведём борьбу с Деникиным, твёрдо веря в близкую победу.

Он ответил на все мои вопросы, и, когда вместо предполагавшихся пятнадцати минут прошло больше часа, я встал. Хотелось спросить его о «национализации женщин». Я и раньше не верил этому и уже убедился сам, что это ложь, но хотел узнать у него, откуда появилась эта басня. Однако, когда я увидел Ленина и началась наша беседа, что-то в его лице остановило меня, и вопрос этот так и не был задан.

Я видел сам, что уважение к женщине в Советской Россия гораздо глубже, чем та поверхностная вежливость, которая в других странах часто маскирует политический, экономический и домашний гнёт. Женщины в России во всём равны мужчинам и пользуются большей свободой и безопасностью, чем в других странах.

Мы сердечно пожали друг другу руки, и я ушёл, стараясь припомнить какого-нибудь государственного деятеля, которого мог бы поставить рядом с ним. Сравнить с Лениным можно только нашего Линкольна, может быть, о нём напомнила мне простота ленинского костюма. Ботинки рабочего, поношенные брюки, рубашка с чёрным галстуком, дешёвый пиджак и строгая доброта, отличавшая лицо и весь его облик,— таковы мои впечатления от этого человека.

Он работает от пятнадцати до восемнадцати часов в день, принимает посетителей, посещает собрания, произносит речи, всегда готов помочь, посоветовать.

Они с женой живут в том же доме, где находится его приёмная, в двух скромно обставленных комнатах².

Советская власть завладела не только воображением, но и умом большинства простых людей России. Ленин для них — высшее её воплощение, они верят ему и любят его. Мне говорили, что столько людей — мужчин, женщин и детей — приходят к нему из дальних мест, что он не в состоянии всех их принять. Они несут ему хлеб, яйца, масло, фрукты, а он всё отдаёт в общий фонд.

Когда-нибудь — что бы ни было с Советской Россией — будет написана полная биография Ленина и он станет в один ряд с величайшими деятелями истории человечества³.

1. В корреспонденции об интервью Макбрайда с Лениным, напечатанной в американской газете «Christian Science Monitor» от 17 декабря 1919 г., сообщалось, что Макбрайд был принят Лениным в Кремле в конце сентября 1919 г. Как установлено теперь, беседа состоялась не позднее 23 сентября (См.: В. И. Ленин. Биографическая хроника, т. 7, с. 514). Ред.↩
2. В. И. Ленин, Н. К. Крупская и М. И. Ульянова занимали в Кремле квартиру из четырёх небольших комнат. Ред.↩
3. Научная биография В. И. Ленина была подготовлена Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС к 90‑летию со дня рождения вождя. Последнее, 6‑е издание вышло в свет в 1981 г. (См.: Владимир Ильич Ленин. Биография. М.: Политиздат, 1981. ⅩⅣ, 770 с.). Ред.↩