— А как там с рабочими вашего завода? Говорили вы с ними о наших позициях в Циммервальде? — этим вопросом встретил меня Владимир Ильич, когда я явился в очередное воскресенье.

— Да,— ответил я.— И знаете, Владимир Ильич, вы оказались совершенно правы. Вы сказали как-то, что если швейцарские рабочие и не смогут начать революцию, то их политическая и революционная активность может отрезвляюще подействовать на восточных и западных соседей Швейцарии, отравленных шовинистическим угаром. Я беседовал с ними так, как вы мне советовали, и у них стали загораться глаза. Они даже заговорили о политической забастовке, какая, например, была у бельгийцев за избирательное право. А один рабочий вспомнил о всеобщей забастовке русских рабочих в 1905 году.

— Раз так, то вы им прежде всего скажите, что их руководитель Платтен уже стоит за забастовку. Более молодым рабочим, которые хорошо знают Мюнценберга, сообщите, что он тоже за забастовку. Кроме того, если рабочие охотно откликаются на политические беседы, призовите их поддержать левоциммервальдские позиции. И далее, если вам это удастся, посоветуйте им связаться с французскими и немецкими рабочими с тем чтобы они вели политическую агитацию среди своих войск. Рабочие воюющих стран должны в конечном результате добиться превращения войны империалистической в войну гражданскую и осуществления лозунга немедленного мира без аннексий и контрибуций. Поскольку швейцарским рабочим теперь ясно видно, к чему привело «примирение» пролетариата с буржуазией в Германии и Франции, они должны остерегаться собственных социал-патриотов. На съезде швейцарской социал-демократической партии необходимо призвать к ориентации на новый, революционный, Ⅲ Интернационал.

Само собой разумеется, беседы Владимира Ильича со мной были куда более обстоятельными, но даже и по этим коротким записям видно, что Ленин никогда не переставал думать о развитии революционной борьбы пролетариата как в России, так и в любой другой стране.

Помню, как однажды Владимир Ильич пришёл к нам с Надеждой Константиновной. Владимир Ильич, поиграв с моим сынишкой, подсел ко мне и продолжил разговор, начатый в нашу предыдущую встречу.

— Знаете, пора уже отказаться от кустарной постановки политической партийной работы на вашем заводе. Во-первых, как видите, Гримм и другие центристы не переходят на революционную интернационалистскую позицию. Во-вторых, сейчас всё чаще и чаще слышно о волнениях среди солдат на фронтах. Надо обязательно усилить индивидуальную пропаганду, которую вы начали прежде всего среди рабочих, представляющих для нас особый интерес. Необходимо отыскивать на заводе наиболее влиятельных руководителей, которым масса доверяет. Их надо искать главным образом среди обыкновенных рабочих, но научившихся думать самостоятельно и имеющих представление о марксизме. Эти передовые рабочие на конференциях, созываемых по поводу предстоящего съезда швейцарской социал-демократической партии⁴, подымут свои голоса против партийных бонз.

— Видите ли, товарищ Гольдштейн,— продолжал Ленин,— когда вы говорите с ними, они вас, может быть, понимают, но прочувствовать и усвоить необычные для них левоциммервальдские установки по вопросам войны и революции им будет значительно легче, если они услышат о них из уст своего же швейцарца, которого они знают давно, который стоит с ними рядом за станком, говорит на одинаковом с ними языке и пользуется их доверием. Таких людей никем не заменишь. До сих пор мы старались их заменить, а сейчас наступил уже такой период, когда необходимо привлекать руководителей из их среды. Массу привлечь может лучше всего рабочий-середняк.

Здесь получается двойная выгода. Во-первых, меняется объект вашей работы. Раньше вам приходилось изо всех сил убеждать только случайных, показавшихся вам революционно настроенными рабочих. А теперь вы через этих середняков можете влиять на всю массу рабочих. Во-вторых, середнякам надо напоминать, что их долг — противопоставить бонзам как можно более широкий круг рабочих. Свои выводы, продиктованные изменой вождей Ⅱ Интернационала, они обязаны довести до сознания всех рабочих цеха или даже завода. Если мы сумеем организовать нашу работу по такой стройной системе, то результаты её, естественно, будут неизмеримо больше, чем те, которых мы добились до сих пор.

Как-то Владимир Ильич спросил у меня:

— Товарищ Гольдштейн, как вы думаете, мы могли бы устроиться в Варне?

— А почему бы и нет? У нас такая же конституция, как и в Бельгии. И вы могли бы на тех же основаниях жить и вести работу и в Болгарии, разумеется в рамках буржуазной легальности.

— Часто ли в Болгарию приходят пароходы из России?

— Часто.

Глаза Владимира Ильича сверкнули.

— Как ты думаешь,— обратился он к Надежде Константиновне,— может быть, на этом и остановиться? О Галиции во время войны нечего и помышлять, а вот в Варне, по-моему, будет неплохо. Очевидно, какие-то связи там сохранились. И в Болгарии развал фронта, как рассказывал Роман Аврамов, может случиться скорей, чем в Австрии. Помнишь, как удачно оттуда Литвинов оружие переправлял? Пересылали мы из Варны и некоторые номера «Искры». Вот и товарищ Гольдштейн рассказывал о приезде в этот порт некоторых наших нелегальных товарищей. Да, на Варну ориентироваться реальнее, чем на другой пункт. Товарищ Гольдштейн, вам тоже, если это возможно, надо бы вернуться в Болгарию. В чужих странах, не владея в совершенстве языком, трудно вести работу среди масс.

Ленин очень много думал о том, как бы наладить более надёжную связь с Россией. Отрыв от родины всегда чрезвычайно волновал Владимира Ильича.

Во время одной из наших встреч Ленин спросил:

— Как вы думаете, стоит ли сделать доклад о войне и революции для всей эмиграции? Понятно, мы назовём его как-нибудь по-другому.

— По-моему, очень нужно. Люди соскучились по острополитическому правдивому слову о войне и революции. На днях в эмигрантской столовой мне даже какой-то меньшевик сказал: «Хоть бы Ленин выступил у нас с речью, а то задыхаешься о чудовищной гнусности измен во всём Интернационале». Если уже меньшевик стал задыхаться в болоте шовинизма, то что же сказать о товарищах, оставшихся верными интернационализму?

Доклад Ленина был назначен на летний воскресный день в одном из помещений «Айнтрахт»⁵ — вблизи Шпигельгассе. Накануне известная в то время в среде политэмигрантов меньшевичка Елизавета Петровна («Димка»)⁶, желая задеть Владимира Ильича, сказала о нём, сама того не подозревая, очень метко: «Ленин иначе не может, непременно произнесёт программную речь».

Не буду останавливаться на самом содержании доклада, поскольку он был построен на базе материалов, использованных в классическом ленинском труде «Империализм, как высшая стадия капитализма»⁷. Как известно, эта работа была написана Лениным для легального издания, поэтому её выводы не могли быть резко сформулированы, но их легко мог сделать сам читатель. Ленин изложил в докладе основные выводы так просто, что присутствовавший в зале неугомонный Д. Б. Рязанов, один из идеологов центризма в вопросах войны и революции, воскликнул:

—  Нельзя так упрощать сложные исторические вопросы! Неужели так просто взять банки в свои руки?

— А вы организуйте борьбу пролетариата за овладение политической властью,— спокойно ответил Ленин,— тогда захват банков произойдёт легче и проще, чем вам кажется.

— «Упрощенчеством» борьба за власть не кончится,— не сдавался Рязанов.— Посмотрите, как германский пролетариат, не кончив борьбу, вынужден отложить до конца войны привлечение к ответственности своей буржуазии.

— Когда буржуазия укрепит своё пошатнувшееся во время войны положение,— отвечает Рязанову Ленин,— уже будет поздно. А думать, как Каутский, что «война сама себя изживает»,— вреднейший обман, прямая измена марксизму и революции.

— Каутский — старый революционер,— уже не владея собой, кричит Рязанов.— Он, конечно, не такой сумасшедший, как Либкнехт, чтобы идти в брюссельский рабочий клуб и там подбивать рабочих выступить во время войны за революцию.

— А Каутскому,— по-прежнему спокойно отвечает Ленин.— У Либкнехта надо учиться, как выступать. Выступления Либкнехта на Потсдамерплац в Берлине и в брюссельском рабочем клубе — это образец последовательного марксизма.

Доклад Ленина расшевелил всю эмиграцию и вызвал большую мобилизацию революционных сил.

В начале 1917 года наша маленькая большевистская группа в Цюрихе развернула лихорадочно работу. Назревал новый революционный подъём. Из Москвы писали: «Скоро и на нашей улице будет праздник!» Ободряющие вести шли с Западного фронта — из Франции и Германии. Впоследствии они получили своё художественное отражение в романах «В огне» Барбюса и «На западном фронте без перемен» Ремарка. Ленин всегда был раньше других в курсе важнейших политических событий. Он решил, что ему надо выступить перед рабочей аудиторией.

Приближалось 9 (22) января — годовщина расстрела петербургских рабочих, знаменовавшего начало первой русской революции, и Ленин решил приурочить свой доклад к этой дате.

Доклад Ленин прочитал в цюрихском Народном доме на немецком языке⁸.

Выступление Ленина произвело огромное впечатление. Аудитория, состоящая главным образом из молодёжи, жадно ловила каждое его слово. Помню, как, затаив дыхание, слушали доклад руководители швейцарских циммервальдских групп Герцог и Мюнценберг, а Паскаль сказал:

— Этот человек — олицетворение чести и славы пролетариата на нашей земле.

В тот вечер Герцог дважды повторил:

— Надо создать в Швейцарии такую же партию, какую Ленин создал в России.

Впрочем, так думал не один Герцог. Многие эмигранты; присутствовавшие на докладе, решили бороться за создание партий по образцу большевиков.

На следующий день я рассказал Владимиру Ильичу об этих настроениях. Внимательно выслушав меня, он сказал:

— Значит, наверняка скоро можно будет организовать Ⅲ Интернационал.

Идея о создании Ⅲ Интернационала овладела им всецело.

— Понимаете, товарищ Гольдштейн,— говорил он,— кроме Благоева⁹, никто не ставит так решительно вопрос о создании Ⅲ Интернационала, который должен восстановить традиции Ⅰ Интернационала. А ведь Ⅱ Интернационал уже труп, он выродился в интернационал социал-патриотов, в организацию предателей, где верховодят все эти ренодели, турати, шейдеманы, вандервельде, гвоздевы, потресовы и пр.

Большая работа предстоит будущему, Ⅲ Интернационалу, который должен возродить идеи подлинного пролетарского революционного интернационализма. Если российский пролетариат в баррикадных боях свергнет царский режим, это будет победой трудящихся всего мира и началом перехода к социалистической революции.

Товарищ Гольдштейн, пишите вашим болгарским товарищам почаще и настойчиво убеждайте их принять установки Циммервальдской левой. Когда всё прогнило, надо не только говорить о смерти Ⅱ Интернационала, а строить срочно новый, Ⅲ Интернационал. Это — единственно верный путь к социализму. Почва взрыхлена основательно, и на ней должно невиданно вырасти политическое сознание масс под нашими знамёнами.

Грянула Февральская революция. Ясно было, что теперь никакие силы не удержат Владимира Ильича в Швейцарии, что он во что бы то ни стало найдёт способ возвратиться на родину.

Хотя и не хотелось мешать ему в такой момент, но, улучив минуту, я всё же спросил его:

— Владимир Ильич, как теперь быть? Очень мне хочется в Россию!

— Пока рано, товарищ Гольдштейн. По-прежнему держите связь с Герцогом, ни в коем случае не ослабляйте работу с вашими балканцами. Не вы один хотите в Россию, был у меня Паскаль, тоже просится к нам. Но что же получится? Вы все уедете, и дело здесь пойдёт насмарку. Этого нельзя допустить. Учтите также, что и вы, и тем более Паскаль недостаточно хорошо знаете русский язык. Значит, вас нельзя использовать ни для выступлений на митинге, ни для руководящей работы. Мы, русские, обязаны в такой момент быть на родине, точно так же, как и вы непременно должны были бы поехать в Болгарию, если бы там вспыхнула революция. А пока работайте здесь. Доведите начатое дело до конца, помогите созданию совместно с Герцогом и другими товарищами революционной швейцарской партии, а потом уж думайте о поездке в Россию. Наши успехи нам помогут. Работайте для революции на Балканах. Давайте условимся, что пока вы остаётесь здесь. Договорились? Вот и прекрасно. На этой неделе я поеду в Шо-де-Фон¹⁰. Я поговорю с Абрамовичем¹¹ и свяжу его с Герцогом и остальными циммервальдцами. Таким образом швейцарские рабочие Шо-де-Фона смогут обращаться прямо к Герцогу после отъезда в Россию Абрамовича.

Ленин усиленно готовился к отъезду. Мы, работавшие раньше в Швейцарии под непосредственным ленинским руководством, постепенно приучались вести дело самостоятельно. А дело — большое и серьёзное: речь шла о создании революционной швейцарской рабочей партии. Препятствия приходилось преодолевать на каждом шагу. Центристские идеологи, находящиеся в плену Ⅱ Интернационала, то и дело ставили нам палки в колеса. Зачем, дескать, организовывать новую партию, когда постепенно можно добиться большинства в самой швейцарской социал-демократической партии? К чему идти напролом? Раскол и большевистские методы борьбы — это годится для России, а не для Швейцарии. Лучше действовать не спеша, постепенно: сегодня — идейный разрыв с социал-демократами, завтра — со Ⅱ Интернационалом, послезавтра — отказ от оппозиционистских методов работы.

Приближался день отъезда В. И. Ленина. Вместе с ним должна была уехать большая группа русских политэмигрантов. Конечно, все мы понимали, что иначе и быть не может, но душа была неспокойна: как же это мы останемся без Ленина? К кому пойти за указаниями и советом в решительный момент? Первое, о чём просил меня Герцог, когда я шёл в последнее воскресенье повидаться с Владимиром Ильичом,— это договориться с ним о том, что он будет письменно нами руководить. На это предложение Владимир Ильич ответил:

— Вы хорошо сами справитесь, а в Россию приезжайте на конгресс Ⅲ Интернационала как представители новых революционных партий, которые вы создадите.

Проводы Ленина нами были задуманы как смотр революционных сил. Однако Владимир Ильич считал, что проводы устраивать не следует.

Вскоре после отъезда Ленина состоялось собрание руководителей циммервальдских групп при Швейцарской социал-демократической рабочей партии. Собрание приветствовало революцию в России и отметило, что рассматривает русскую революцию как прелюдию к мировой пролетарской революции.

Весной 1918 года состоялись собрания актива циммервальдцев. Эти собрания, происходившие на заводах, на квартирах рабочих, рассматривали вопрос об организации ноной партии коммунистов. Они протекали чрезвычайно бурно. Центристы противники раскола швейцарской социал-демократической партии мобилизовали все свои силы. Долго оставалось неясным, какая же точка зрения в конце концов победит. Но когда были получены сведения, что РСДРП(б) переименована в Российскую коммунистическую партию¹², чаша весов стала явно клониться в нашу сторону. Во второй половине года Герцог, ряд швейцарских и группа болгарских товарищей предложили немедленно приступить к созданию коммунистической партии Швейцарии. Казалось бы, вопрос можно было считать окончательно решённым, но центристы, составлявшие внушительную часть в циммервальдских группах, тормозили дело. Они стали менее напористыми, но всё ещё не сдавались.

Со дня на день мы ожидали приезда товарища из России для отправки ещё остававшихся в Швейцарии эмигрантов, и мне было поручено посоветоваться с ним, как ускорить организацию швейцарской коммунистической партии. Наконец 1 или 2 ноября 1918 года удалось добиться большинства голосов за создание швейцарской коммунистической партии¹³. Большая подготовительная работа, начавшаяся ещё в 1916 году под руководством В. И. Ленина, дала свои результаты.

2 ноября 1918 года из Цюриха выехала в Россию группа в 200 человек, в том числе Дивильковский, Паскаль и я с женой и сыном. В пути мы узнали о Ноябрьской революции в Германии. У некоторых из нас возникла мысль, не остаться ли в Германии, чтобы принять участие в борьбе за создание рабоче-крестьянской власти. Эти сомнения неожиданно разрешило запрещение кому бы то ни было выходить из вагона. Пришлось подчиниться!

Лишь на 15‑й день, то есть к 17 ноября, мы оказались наконец в Москве.

На первых порах нас устроили в Покровском монастыре. Мы стали искать себе работу по специальности. Паскаль устроился на табачной фабрике, а я направился на завод АМО, первенец советской автомобильной промышленности.

Там я застал неприглядную картину. Хотя завод был новый, работали на нём плохо. Например, на изготовление радиаторов тратили чуть ли не в десять раз больше времени, чем на швейцарских заводах. Я решил остаться на этом заводе.

Но затем начались сомнения, правильно ли я собираюсь поступить? Очень хотелось бы помочь своим опытом советским рабочим, но имею ли я право забыть о своей родине в момент, когда там уже всё начинает кипеть и бурлить? Значит, место моё — в Болгарии, как ни хотелось бы мне остаться в Советской России.

Вернувшись домой, я застал у подъезда автомобиль. Шофёр спросил меня, не знаю ли я Гольдштейна.

— Я Гольдштейн.

— Товарищ Ленин послал меня за вами.

Я был потрясён. Я нарочно не звонил Владимиру Ильичу, чтобы не беспокоить его и не отрывать от дел огромной политической важности, которые теперь легли на его плечи, хотя и очень хотел ему рассказать о борьбе за создание швейцарской коммунистической партии. А Владимир Ильич сам узнал о моём приезде и пригласил к себе.

Он встретил меня сердечно и просто, как всегда. Поднявшись навстречу, сказал:

— А, наш болгарин! Как вам не стыдно заставлять себя так долго ждать! Ведь вы уже здесь шесть дней и ни разу не зашли. Как себя чувствуете? Жена и сынишка здоровы?

У Ленина я застал Лию Кашер¹⁴. Разговор сразу перешёл на положение дел в швейцарской компартии.

— Ну, как там? — спросил Владимир Ильич.— Выкладывайте всё, без утайки! Герцог здоров? Паскаль тоже здесь? Почему же он не пришёл вместе с вами? Как Зирафудис, Яко Шамли, остальные товарищи? Кто из вас будет говорить, вы или Кашер?

Мы не успевали отвечать на вопросы Владимира Ильича.

Условились, что о работе по созданию швейцарской компартии в основном расскажу я, а Кашер, если потребуется, дополнит мою информацию.

Выслушав нас, Ленин сказал:

— Ну что ж, спасибо. Сделано хорошее дело. Пусть маленькое, но для начала пригодится. Сегодня швейцарская коммунистическая партия, завтра, товарищ Гольдштейн, вы приедете из Болгарии и сообщите, что ваш дедушка Благоев добился переименования Болгарской рабочей социал-демократической партии (тесняков) в Болгарскую коммунистическую партию, а послезавтра появятся и другие коммунистические партии. Если так пойдёт, то в 1919 году мы создадим Ⅲ, Коммунистический Интернационал.

Поговорим теперь о вас, товарищ Гольдштейн. Что вы собираетесь делать? Товарищ Кашер будет работать в Москве, а вы и Паскаль что решили?

— Паскаль пошёл работать на табачную фабрику, а я решил возвратиться к себе на родину.

— Хорошо, очень хорошо, как будто лучше и не придумаешь! Ведь вы же всегда рвались домой, а теперь самое время, чтобы поехать туда. Видимо, там тоже начинается революционный подъём. Были у нас в Петрограде члены вашего ЦК Кирков и Коларов, участвовавшие летом прошлого года в Стокгольмской конференции, созванной левыми циммервальдцами и подписавшие воззвание левых циммервальдцев.

— Спасибо, Владимир Ильич, за добрые вести. Тем более мне надо теперь быть в Болгарии.

— Напишите одну-две статьи для «Правды» о болгарских делах¹⁵ — и в путь-дорогу.