— Слышали?! РСДРП отозвала Плеханова из Международного социалистического бюро и назначила вместо него Ленина!¹

Это известие, передававшееся из уст в уста, было мне немедленно сообщено, как только я приехал в Штутгарт в 1907 году.

Лично я в то время мало знал Ленина, хотя впервые встретился с ним ещё за десять лет до Штутгарта, в ссылке. Но я знал Ленина по «Искре», знал по его выступлениям на Ⅱ съезде партии, знал, какой популярностью он пользовался среди масс.

Отношение к большевикам на конгрессе, и в частности к Владимиру Ильичу, определялось установившейся за ними репутацией «сектантов-раскольников». Против раскольников Международное бюро Ⅱ Интернационала всегда выступало сомкнутыми рядами, независимо от существа раскола.

Припоминаю такой факт. Бюро должно было решить вопрос о распределении мандатов в связи с расколом в ППС², вернее, отколом от ППС шовинистических элементов во главе с Иосифом Пилсудским. Я до сих пор помню высокомерно-гневное выражение лиц деятелей Международного бюро, шокированных самим фактом раскола. Они даже не интересовались, из-за чего произошёл раскол. До этого им не было дела. Они были против всякого раскола. Напомним, как Ленин относился к расколу.

«Раскол — тяжёлая, болезненная история. Но иногда он становится необходимым, и в таких случаях всякая слабость, всякая „сентиментальность“… есть преступление. Вожди рабочих не ангелы, не святые, не герои, а люди, как все. Они делают ошибки. Партия поправляет их. Немецкой рабочей партии случалось поправлять оппортунистические ошибки даже таких великих вождей, как Бебель.

Но если на ошибке настаивают, если для защиты ошибки составляется группа, которая топчет ногами все решения партии, всю дисциплину пролетарской армии, тогда раскол необходим»³.

Такова была всегда позиция Ленина, прямо противоположная позиции лидеров Ⅱ Интернационала, противников всякого раскола.

На конгрессах эти «вожди» торговали «распивочно» и «на вынос». На открытых заседаниях конгресса, в речах «на вынос» царило поразительное «единодушие», и только присутствуя на комиссиях, можно было составить представление о том буквально вавилонском столпотворении, которое царило во Ⅱ Интернационале.

В Штутгарте Ленин не выступал ни на пленуме, ни в комиссиях. Он прорабатывал все вопросы с делегатами-единомышленниками, к числу которых принадлежали и польские социал-демократы: Роза Люксембург, Мархлевский-Карский⁴ и кое-кто из иностранцев. Но он не пропускал ни одной комиссии и внимательно слушал всех выступавших.

На Штутгартском конгрессе открытые оппортунисты типа Давида и Ван Коля распоясались вовсю. На этот раз даже на пленуме эти господа отстаивали «право» цивилизованных народов угнетать и эксплуатировать нецивилизованные народы. Резолюция, подтверждающая решения прежних конгрессов по колониальному вопросу, была принята большинством в 127 голосов против 108 при 10 воздержавшихся от голосования. Если бы не участие в этом голосовании русских и поляков, скрытые и явные бернштейнианцы получили бы большинство голосов. О качестве этого большинства можно составить себе представление по прениям по вопросу о милитаризме. Самым «левым» в этих прениях был пресловутый Эрве, одним прыжком перебросившийся в момент, когда вспыхнула империалистическая война, из стана ярых антимилитаристов в лагерь крайних шовинистов.

Им была внесена следующая резолюция:

«Принимая во внимание, что для пролетариата совершенно безразлично, каким национальным клеймом отмечена капиталистическая эксплуатация, конгресс отвергает буржуазно-правительственный патриотизм, создающий фикцию тождества интересов жителей одной и той же страны. Конгресс заявляет, что обязанность социалистов всех стран объединиться с целью низвержения капиталистической системы и внедрения и защиты социалистического строя. Что же касается дипломатических переговоров, со всех сторон ставящих под угрозу европейский мир, то конгресс призывает всех товарищей, чтобы они ответили военной забастовкой на любое объявление войны, независимо от того, как она будет объявлена»⁵.

«Не все то золото, что блестит!» Ленин, всегда проводивший резкую грань между подлинными революционерами и жонглёрами революционной фразой, вырабатывая свой проект резолюции, даже не стал разговаривать с Эрве. Ленин сразу раскусил фразёра и не пригласил его на созванное по инициативе его и Розы Люксембург частное совещание подлинных революционных марксистов, которых, к слову сказать, оказалось очень немного. На Ленина и Розу Люксембург легла очень трудная задача — поправкой к резолюции парализовать торчащее в ней ядовитое оппортунистическое жало.

В резолюции, предложенной Бебелем, предлагалось:

«Если будет угрожать война, рабочие и их представители в парламентах заинтересованных стран обязаны сделать всё, чтобы при помощи средств, которые им покажутся самыми действительными, помешать взрыву войны; если бы она всё же вспыхнула — они обязаны добиваться скорейшего её прекращения».

Ленин совместно с Розой Люксембург добились существенного изменения этой редакции.

Ленин ставил вопрос так: если начнётся империалистическая война — поднять революцию, другими словами, превратить империалистическую войну в гражданскую. Но это для оппортунистов Ⅱ Интернационала было, разумеется, неприемлемо. Бебель настаивал на соблюдении большей осторожности в выражениях…

Пришлось принести форму в жертву, сохранив содержание. Но с этой существенной поправкой резолюция была принята единогласно.

Её два последних абзаца гласили:

«В случае угрозы взрыва войны рабочий класс соответствующих стран и его представители в парламенте обязаны, с помощью объединяющей деятельности Международного бюро, сделать всё возможное, чтобы помешать взрыву войны, применив те средства, которые они сочтут наиболее действительными и которые естественно меняются в зависимости от обострения классовой борьбы и от общей политической ситуации. В случае, если война всё же разразится, долг рабочих выступить за её скорейшее окончание и всеми средствами стремиться к тому, чтобы использовать вызванный войной хозяйственный и политический кризис для возбуждения народа и тем самым ускорить устранение капиталистического классового господства».

Это «единогласие» не вызывало никаких иллюзий насчёт действительного социального облика голосовавших. Год спустя Ленин по поводу оппортунистов писал:

«Совершенно естественно, что мелкобуржуазное мировоззрение снова и снова прорывается в рядах широких рабочих партий. Совершенно естественно, что так должно быть и будет всегда вплоть до перипетий пролетарской революции… То, что теперь мы переживаем,— пророчески предсказывал Ленин в статье „Марксизм и ревизионизм“,— зачастую только идейно: споры с теоретическими поправками к Марксу,— то, что теперь прорывается на практике лишь по отдельным частным вопросам рабочего движения, как тактические разногласия с ревизионистами и расколы на этой почве,— это придётся ещё непременно пережить рабочему классу в несравненно более крупных размерах, когда пролетарская революция обострит все спорные вопросы, сконцентрирует все разногласия на пунктах, имеющих самое непосредственное значение для определения поведения масс, заставит в пылу борьбы отделять врагов от друзей, выбрасывать плохих союзников для нанесения решительных ударов врагу»⁶.

Это — пророческое предвидение того, что происходит с момента Октябрьской революции.

Но тогда, в Штутгарте, эта ржавчина ревизионизма была очевидна для Ленина, а кроме него, её вряд ли кто-либо видел с такой ясностью.

Для того чтобы сгладить шероховатости, вытекавшие из идейного разброда, у лидеров Ⅱ Интернационала были приёмы, заимствованные у буржуазного мира. Велись частные «интимные» беседы, устраивались банкеты.

Такой банкет был в Штутгарте устроен за городом. Пиво, вино, всевозможные яства пролагали путь к «сближению»… Центром внимания на этом банкете был Август Бебель.

Как самый авторитетный вождь Ⅱ Интернационала и блюститель традиций, Бебель на банкете совершал торжественный обход всех делегаций, обращался ко всем со словом «Kinder» («дети»), с одними отечески шутя, других журя, а иных наставляя на путь истины. Окружавшая Бебеля свита поклонников и поклонниц усиливала величественность этого обхода…

Куда бы Бебель ни направился, всё стихало, преклоняясь перед маститым вождём. Я находился среди русских товарищей, когда Бебель приблизился к русской делегации.

Вино и пиво, которыми нас гостеприимно угощали, возымело своё действие… Бебелю преградил дорогу ныне прославившийся на весь мир красный дипломат Максим Максимович Литвинов, в то время один из неугомоннейших большевиков, и огорошил его вопросом: «Warum lieben Sie uns nicht?» («Почему Вы нас не любите?») Великий Бебель опешил. Он был явно шокирован такой бесцеремонностью, таким несоблюдением установленных форм…

Присутствовавшие при этой сцене впились глазами — одни в вопрошавшего, другие в Бебеля… После минутного молчания он не без смущения заявил, что это неверно, что он любит всех и ко всем относится одинаково, но большевизм — это «Kinderkrankheit» («детская болезнь»).

Я оглянулся. У скамейки, вонзив глаза в Бебеля, стоял Ленин. Он улыбался лукавой, но вместе с тем иронической улыбкой, в глазах его горели знакомые искорки, которые всегда загорались в них, когда Ильич видел человека насквозь, обнаруживая то, что тот тщательно скрывал.⁷

На меня эта сцена и тогда произвела большое впечатление и осталась в памяти на всю жизнь, а теперь, когда я её вновь воскрешаю, я вижу перед собою этих двух вождей рабочего класса: одного мыслимого лишь на почве капиталистического строя и терявшего свою революционность по мере приближения рокового для капитализма, последнего решительного боя, и другого — великого организатора революционных масс, великого идеолога борьбы за пролетарскую социалистическую диктатуру, борьбы за социализм.

Сосредоточив своё внимание на поразившем меня тогда выражении лица Владимира Ильича, я не заметил, как и чем кончился этот маленький инцидент и как Бебель, по-прежнему величественно, направил свои стопы к меньшевикам, почтительно приветствуемый Мартыновым… Но как бы ни закончил Бебель своё объяснение с Литвиновым, он, если бы даже пожелал быть откровенным, не смог бы ответить на его вопрос, не смог бы объяснить инстинктивной неприязни вождей Ⅱ Интернационала к большевикам, так как все эти вожди, в том числе и самый выдающийся из них — Бебель, ещё не осознали той пропасти, какая отделяла сознательных и несознательных ревизионистов от революционных марксистов⁸.

1. Письмо ЦК РСДРП с сообщением его решения о назначении В. И. Ленина представителем РСДРП в Международном социалистическом бюро было получено Владимиром Ильичом 12 (25) октября 1905 г. Ред.↩
2. ППС (Polska Partie Socjalistyczna) — Польская социалистическая партия — реформистская партия, основанная в 1892 г. Ред.↩
3. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 21, с. 409. Ред.↩
4. Мархлевский Юлиан (Карский) (1866—1925) — видный деятель польского и международного рабочего движения. Ред.↩
5. Здесь и ниже автор воспоминаний Ф. Кон приводит в своём изложении тексты предложенных проектов резолюций, поправок к ним, а также последних двух абзацев принятой единогласно Штутгартским конгрессом Ⅱ Интернационала резолюции о милитаризме и международных конфликтах (сравни: Международный социалистический конгресс в Штутгарте. Спб., 1907, с. 58—86). Ред.↩
6. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 25—26. Ред.↩
7. Тут надо иметь в виду, что они принадлежали к разным поколениям: Бебелю на тот момент было 67 лет, а Литвинову только исполнился 31 год. Ленин был чуть постарше, 37 лет. Сцена была откровенно комичной, но выражение Бебеля он, несомненно, запомнил.— Маоизм.ру.↩
8. В другом варианте этих воспоминаний автор дополнительно сообщает: «По окончании конгресса я возвращался в одном вагоне с Лениным и. разговаривая с ним о многом, коснулся этой принятой единогласно резолюции (см. настоящий том, с. 68. Ред.). Ильич не имел никаких иллюзии насчёт проведения её в жизнь Ⅱ Интернационалом. Я после этого долго не встречался с Лениным, не знаю, как он отнёсся к подтверждению штутгартской резолюции в Копенгагене (1910 г.) и к торжественному, чуть ли не клятвенному, сопровождавшемуся торжественным поднятием рук, обещанию в Базеле, но не сомневаюсь в том, что он нисколько не изменил своего отношения к тем, которые не менее торжественно, но зато более действенно перебросились впоследствии на сторону классового врага пролетариата…» (Пролетарская революция, 1924, № 5, с. 250). Ред.↩