В российском обществе сосуществуют две утилитаристские тенденции относительно Сталина, причём вовсе не обязательно в противоборстве, а, как правило, в гармоническом единстве,— с одной стороны, записать косвенным образом на свой счёт достижения сталинской эпохи и российского революционного социализма вообще, а с другой — отмежеваться от того, что может, оправданно или нет, напугать, отвратить или смутить современного российского обывателя. Такая стратегия используется и правящим классом и сонмом левых, кроме совсем упёртых сталинопоклонников, которые приемлют всё, включая самое мерзкое или откровенно вымышленное, или ультраантикоммунистов, которым от СССР принципиально ничего не надо,— или же глубоко индоктринированных (в положительном смысле, как противоположность прагматизму) групп, вроде последовательных троцкистов или маоистов, располагающих аппаратом неоппортунистических, то есть не приспособленных к сиюминутному популизму, представлений. Очередной пример, статья Сергея Чернякова «Сталин, Мао, Че Гевара», слишком глубоко вторгается на территорию маоистов, чтобы мы могли обойти его вниманием, в частности, на фоне болезненно-курьёзного процесса умственного переворота в РКПБ, ещё недавно «сталинско-ходжаистской».1.
Черняков С. Ф.
мысли обоих выдающихся революционеров… о характере мировой революции, интернационализме, социалистической демократии коррелируют с идеями Троцкого, а не со сталинской практикой» (не будем останавливаться на том, что это махровый идеализм — сравнивать идеи с практикой, но отметим это). Чуть далее он солидаризируется с анализом, который Троцкий давал сталинскому режиму в 1920—1930-х, конкретно — в «Перманентной революции». Троцкист? Не вполне.
Во-вторых, автор, признавая марксистско-ленинские сентенции и реальные достижения Сталина, утверждает, что они «вступали в вопиющее противоречие с тоталитаризмом, репрессиями, культом личности, элементами национализма
», называет его целью «укрепление своего тоталитарного режима
» (кстати, я не уловил, каким образом этому служили «репрессии против отдельных народов
» — следует ли понимать так, что подавляемые таким образом движения выражали прогрессивную альтернативу?) и даже называет его «убийцей
» и «деспотом
». А это уже не марксистский лексикон вообще. «Убийцу
» и даже «деспота
» можно было бы списать на эмоциональную несдержанность, но «тоталитаризм
» недвусмысленно происходит «из другой оперы». Не случайно, что ни Мао, ни Че не употребляли этого термина. Троцкий, правда, употреблял, но пусть это остаётся на его совести, тем более, что это было обращено против него же при издании его архива Ю. Г. Фельштинским 2. И уж совсем всё становится ясно от упоминания «репрессий
». Троцкий презрительно фыркнул бы на идею, что можно добиться социализма без репрессий и назвал бы такие взгляды «гуманитарно-пацифистскими иллюзиями
»3. Априорное отклонение «репрессий» вообще, «диктаторства» вообще составляет характерную идеологическую черту совсем другого политического направления, фетишизирующего частную жизнь, не большевизма.
Итак, автор — троцколиберал. Не довольствуясь этим, он пытается присвоить наших исторических вождей — Мао Цзэдуна и Эрнесто Че Гевару, изображая их реальное отличия от Сталина противоположностями, изображая их некими квазитроцкистами. Мало того, под конец, он предъявляет претензии и на Сталина, отмечая, «что не следует демонизировать личность Сталина, приписывая исключительно ему все неудачи, постигшие Советское государство в 30 — начале 50-х годов. Следует объективно разобраться, какие из ошибок Сталина связаны непосредственно с его личностью, а какие неизбежно вытекали из новизны социалистических преобразований
», и признавая даже, что он в каких-то ситуациях «проявлял себя крупным марксистом
». Однако эти слова, изображающие взвешенность, «вступают в вопиющее противоречие с
» недобросовестным пасквилем, которым объективно является статья.
Статья, как будто, снабжена обширным ссылочным аппаратом. Однако бросается в глаза резкое различие его в том, что касается Мао и Че — они цитируются по публичным, хорошо известным выступлениям, и Сталина — в этом случае привлекаются третьестепенные и сомнительные источники.
Цитата про Крупскую дана из переписки по отдельному изданию 1995 г. (и то, что автор придаёт такое значение резким словам в ней, говорит лишь о его плохом представлении о нормальной внутрипартийной борьбе). Из изложения можно вообразить, что Сталин заткнул Крупской рот, подверг её пыткам, а то и вообще устранил; или же, что Мао или Троцкий никогда не призывали никого «бить». «Даже к контрреволюционерам, а тем более к своим идейным противникам Мао никогда не применял смертную казнь
» — добавляет автор, но это неверно, и, к сожалению, не может быть верно в реальном мире. Отношение Сталина и Мао к смертной казни существенно различалось, но изображать одного из них «убийцей
», а другого — либеральным гуманистом — буржуазная пошлость. Вот что вспоминал, например, Че в «Эпизодах революционной борьбы»:
«Фидель произнёс краткую взволнованную речь, в которой призвал к повышению дисциплины и предупредил о той опасности, которая нас ожидает в случае её нарушения. Он объявил, что смертной казнью будут караться три преступления: неподчинение приказу, дезертирство и паникёрство».
Зверская цитата насчёт «уничтожать весь его род
» взята из дневника Димитрова — в высшей степени сомнительного источника, который охотно цитируют правые сталинисты (однако, даже «Дуэль» в 2001 г. довольно убедительно утверждала, что это фейк), но никто не видел воочию. Дневник издан в 1997 г. ничтожным тиражом и будто бы содержат, помимо прочего, записи пьяных базаров в узком кругу вокруг Сталина, зафиксированных по памяти человеком, для которого ещё и русский язык не родной. Короче, понятно, фтопку. …Кстати, даже если бы Сталин и говорил что-либо подобное, большее значение имеет, вопреки мнению Чернякова, именно то, что политик говорит на публике, а не «в узком кругу»,— ибо так определяется общественная идейная база, на которую он работает. Например, Гитлер мог столько угодно заниматься демагогией, но фашистскую идеологию в своих выступлениях не мог и не хотел скрывать — совсем наоборот! Полагаете, большее значение имело бы, если бы, запершись с ближайшими соратниками в бункере, он вещал им, как любит евреев, коммунистов и гомосексуалов?
Странное указание индонезийским товарищам вырабатывать партийную платформу кулуарно цитируется будто бы по собранию сочинений, но на самом деле по редакционному примечанию к т. 18 (то есть не сталинскому, а изданному недавно), которое ссылается на изданную в 2002 г. книгу А. В. Пыжикова и А. А. Данилова «Рождение сверхдержавы» (да, такое вот «жёлтое» название). Авторы ссылаются на президентский архив, но не называют ни документа, ни его точной даты (только намёком дают понять, что), и всё — дальше не проверишь. Забавно, между прочим, что они приводят эту цитату в связи с гораздо более ранней цитатой из Ленина «Насчёт „дискуссии“ я думаю, что такого учреждения вовсе не надо
», подчёркивая, что Сталин «показал себя учеником Ленина
». Уж, казалось бы, это должно было насторожить Чернякова,— если предполагать, что он не занимался банальным выдёргиванием удобных цитат.
Если же мы обратимся к цитатам из Мао и Че, то без особого труда найдём подобные и у Сталина. Вот Мао и Че призывают к бережливому отношению к людям и партийным товарищам. А вот добродушный ворчун Иосиф Виссарионович на пленуме ЦК ВКП(б) 5 марта 1937 г.:
-
«Я бы не сказал, чтобы очень у нас заботились о членах партии и об их судьбе. Вообще у нас развелись люди больших масштабов, которые мыслят тысячами и десятками тысяч. Исключить 10 тыс. членов партии — пустяки, чепуха это. Так они думают»;
-
«Вот, все эти безобразия, которые вы допустили,— всё это вода на мельницу наших врагов. Вы не утешайте себя тем, что… троцкисты последние кадры пускают в ход для того, чтобы пакостить, которых мы скоро перестреляем, не утешайте себя. Бездушная, бесчеловечная политика в отношении рядовых членов партии, отсутствие всяких интересов у многих из наших руководителей к судьбам отдельных членов партии, эта готовность тысячами вышибать людей, которые оказались замечательными людьми, когда мы их проверили, первоклассными стахановцами, готовыми идти на всякие жертвы. Всё это создаёт обстановку для того, чтобы умножать резервы для врагов… Вот с этой бездушной политикой, товарищи, надо покончить»;
-
«И ещё одна оплошность или погрешность наша, я уже не знаю. Уж если простой человек провинился, у наших людей нет другой меры, кроме исключения, как одно время было у нас в уголовной практике — либо расстрелять, либо оправдать, как будто нет промежуточной ступени. ‹…› Ну, можно указание сделать, можно над вид потом поставить, можно потом выговор ему записать и можно потом дать срок — вот тебе срок,— за это время ты как-нибудь исправься. ‹…› Если не помогает, перевести в кандидаты, ежели и это не помогает, перевести в сочувствующие. Нет, у нас не хотят этого. Либо ты член партии, либо вон из партии. Это же нехорошо, товарищи, нехорошо».
Вот Мао и Че призывают давать меньшинству высказываться. А вот Сталин подытоживает замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года:
«Я думаю, что для улучшения проекта учебника следовало бы назначить немногочисленную комиссию со включением туда не только авторов учебника и не только сторонников большинства участников дискуссии, но и противников большинства, ярых критиков проекта учебника».
Как же так, разве при Сталине могли быть дискуссии? Сюрприз? Чернякову эта и другие дискуссии чем-то не нравятся, только он не говорит, чем, а просто ставит их в кавычки.
О формировании нового человека Черняков так и пишет:
«Всё это так или иначе признавал в своих работах и Сталин…»
Вот тебе и на! К чему же тогда было приводить такие обширные цитаты из Мао и Че, как будто они говорили что-то сильно отличное?
Вот ещё пример недобросовестного цитирования: неодобрительные слова Че Гевары о советских учебниках философии. Контекст создаёт впечатление, что речь идёт о сталинской литературе, тогда как на самом деле скорее всего о хрущёвской.
Черняков отделяет Мао и Че от Сталина тем, что они «верно подметили изменения в мире, произошедшие в 30—50-[е] годы
», и «перенесли центр тяжести борьбы из наиболее развитых капиталистических стран на периферию капитализма
». Это так, и приведённая цитата насчёт «главной зоны бурь мировой революции
» составляет один из наших идейных столпов — в противоречии с историческим и современным брежневизмом, а также — сюрприз? — троцкизмом. Потому что троцкизм, за редкими исключениями, помещает эту зону по-прежнему в «наиболее развитые капиталистические страны
». Как, естественно, и Троцкий. Общая беда Сталина и Троцкого, один из двух формировавших их идеологии факторов (вторым было то, что один оказался у власти, а другой в оппозиции, каковая ситуация образовала положительную обратную связь с их пропагандой: один всё больше защищал то, что защищать не стоило, другой нападал всё больше без разбору),— это то, что зрелый период их деятельности пришёлся на промежуток, когда революционный импульс в рабочеаристократизированных империалистских метрополиях в основном выдохся, а антиимпериалистическое и социалистическое движение в Третьем мире ещё толком не поднялось. Короче говоря, это всё очень интересно, но противопоставляет Мао и Че слишком рано жившим ленинским соратникам, а никак не Сталина — всем остальным.
Тем не менее, Черняков беззастенчиво говорит по этому поводу:
«Ещё аспект марксистской теории и практики, который разделял Мао Цзэдуна и Че Гевару со Сталиным — это внешняя политика, проблемы интернационализма и мировой революции».
Каким образом? «Мао до начала 70-х годов был жёстким противником каких-либо союзов с капиталистическими странами и критиковал Хрущёва за „мирное сосуществование“ с империализмом
» — вот весь «аргумент», в котором Сталин знаменательным образом отсутствует. Первое — неверно. Автор, очевидно, плохо представляет себе историю китайской революции, «хвалебно» изображая Мао недалёким ультрарадикалом. Второе — неточно и неточность эта нужна, чтобы подпереть первое утверждение. На самом деле, Мао указывал на «две диаметрально противоположные политики мирного сосуществования
»: «одна — это ленинско-сталинская политика мирного сосуществования, политика, за которую выступают все марксисты-ленинцы, в том числе и китайские коммунисты
». Сюрприз? Как-то уж больно некомпетентен оказывается автор в области, за которую взялся,— либо просто пытается водить читателя за нос.
Ещё один момент, объединяющий Сталина и Троцкого — против Мао. Приводится упрёк маоистов Сталину: он «рассматривал вопрос о возможности реставрации капитализма лишь как вопрос, связанный с вооружённым нападением международного империализма
». А вот что ниже пишет Черняков:
«Троцкий считал невозможной полную победу социализма в отдельно взятой стране, в первую очередь, в силу совокупной экономической мощи развитых капиталистических государств. Мао делал упор на внутренние противоречия в социалистическом обществе».
Нетрудно видеть, что и Сталин и Троцкий тут оказываются жертвами одной и той же метафизики. И тут же Черняков выступает на стороне этой метафизики, когда упрекает Сталина за то, что тот не делал ставку на «свержение капитализма за пределами СССР
» в первую очередь! Обычная троцкистская претензия, но при чём тут Мао? Обвинение же Сталина в пренебрежении к мировой революции не согласуется с его недвусмысленным указанием:
«…Наша борьба в нашей стране, борьба за победу социалистических элементов в нашей стране над элементами капиталистическими, наша строительная борьба является тоже международной, интернациональной по своему значению, ибо наша страна есть база международной революции, ибо наша страна есть основной рычаг для развёртывания международного революционного движения, и если у нас здесь строительство идёт должным темпом, это означает, что мы свою работу в международном революционном движении по всем остальным руслам делаем так именно, как этого требует от нас партия» 4.
Правильный, здоровый подход, а не паникёрство в духе «всё пропало, заграница нас не поддержала!». Так же видел соотношение национальных и интернациональных задач социализма и Мао. С Че особая история, но его стратегия, отчасти спровоцированная особостью латиноамериканского региона, и провалилась зато на практике очень быстро.
Никакого «сталинского крена от мировой революции
» Черняков в итоге не демонстрирует. Зато умудряется вступиться за титовский ревизионизм:
«Любые отклонения от этих указаний в сталинской интерпретации именовались „оппортунизмом“ или „открытым переходом в стан врага“ (как это было в конфликте с Югославией)».
Ах, значит, никакого перехода в стан врага, о котором, между прочим, подробно писали и маоисты, не было? И даже оппортунизма не было, это всё злобный деспот Сталин придумал, а были всего-навсего некоторые «отклонения»? Да что титоисты, вот кого ещё выгораживает Черняков:
«…Вспомним отношение Сталина в 30-е годы к бывшим эсерам, меньшевикам, белогвардейцам (которые в то время уже не представляли серьёзной опасности для Советской власти)…»
Ну, здрасьте: тут же признаётся реальная угроза реставрации капитализма, по разному, но серьёзно описываемая и Троцким и Мао,— и тут же оказывается, что злейшие враги большевистского режима к ней вовсе никакого отношения не имеют. Они, стало быть, превратились в будд — только потому, что автору захотелось потребовать от Сталина с ними миндальничать. Надо ли напоминать, какое придирчивое отношение ко всяким таким «бывшим» показала Великая пролетарская культурная революция? Что касается окончания этой фразы — «…к миллионам людей, расстрелянным по ложным обвинениям
»,— то давайте вспомним. Какое оно, это отношение? Черняков ничего по этому поводу не говорит, поэтому придётся обойтись пересказанной авиаконструктором Яковлевым фразой Сталина: «Ежов мерзавец! Разложившийся человек. ‹…› Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли
». Свидетельство, конечно, так себе, довольно апокрифическое (хотя это, по крайней мере, не жухраевский пересказ, а собственные мемуары А. С. Яковлева, изданные в 1973 г.), но судя по тому, что «Большой террор» был свёрнут, Сталин от расстрелов миллионов людей по ложным обвинениям как-то не очень в восторг пришёл.
Я разобрал примерно половину статьи. Остальное во многом сводится к уходам в сторону от темы (так, неясно, какое отношение к Сталину и Троцкому имеют слова Фиделя Кастро о необходимости выравнивания экономического уровня стран мира,— тем более, что Сталин на практике сделал для этого куда больше Троцкого, Мао гарантирует) и голословным утверждениям. Поэтому я возьму на себя смелость подытожить: опираясь на реальные ошибки Сталина и реальное отличие от него великих революционеров следующего поколения — Мао и Че — автор необоснованно преувеличивает эти факты до полного искажения картины, изображая ревизиониста — с маоистских позиций — Троцкого нашим реальным, основным и — внезапно! — безошибочным предтечей. В то время, как в действительности, во-первых, многие ошибки Сталина в той или иной мере общие с Троцким; во-вторых, Троцкий имеет свои серьёзные ошибки, решительно разделяющие его с Мао и Че; в-третьих, то, что у Троцкого верно, отчасти обязано его отстранению от реального социалистического строительства в сталинском СССР, а значит совпадая в чём-то по форме с критикой Мао и Че, имевших свой аналогичный опыт, имеет иную природу.
P. S. И вообще: это не Мао троцкист, это критикующий бюрократическое перерождение Троцкий — хунсяобин Председателя Мао.
Примечания- Российская коммунистическая партия большевиков — откол Германа Ахметшина от ВКПБ в 2011 г., просуществовавший на этих позициях всего лишь до 2012 г.↩
- См. , напр., предисловие к т. 7: «
Троцкий продолжал идеализировать и извращать ленинский период в развитии России (СССР), то есть то время, когда он сам играл лидирующую роль в становлении тоталитарной системы. Особенно энергично он отстаивал необходимость и правильность „красного террора“, ибо „мы были пионерами“, обязательность „диктатуры пролетариата“, необходимой, мол, для уничтожения эксплуатации, подавления сопротивления эксплуататоров, сосредоточения власти, средств производства и культуры в руках пролетариата и т. д.
».↩ - Л. Д. Троцкий. Шумиха вокруг Кронштадта.↩
- И. В. Сталин. Соч., т. 7, с. 295.↩