Большой друг редакции «Чёрной звезды» товарищ Раиска из Берлина сообщила нам поразительную весть. Гомосексуалисты и лесбиянки уже не считаются больше авангардом мировой революции, они уже всех достали. Теперь согласно последней моде в автономном движении авангардом признаны трансвеститы и транссексуалы. Считается, что это мужики, преодолевшие своё патриархальное сознание и сознательно отказавшиеся от своего мужицкого пола. А ведь из фрейдомарксизма известно, что именно мужское стремление к господству рождает фашизм. «В постели каждый мужчина — фашист»,— любят повторять западные революционные лесбияно-феминистки. А накладывать на себя такую косметику, какую накладывают транссексуалы, носить такие наряды, шляпки и сумочки, какие носят они, ни одна порядочная женщина не станет. Вот и получается, что они — авангард…

Но оказывается, что по традиции мы и в этой области впереди планеты всей. Всем известно, что Россия — родина слонов, но не все знают, что транссексуалы впервые вышли на большую политическую дорогу именно у нас.

---

В 1910 году группа из двенадцати политических заключённых Новинской женской каторжной тюрьмы в Москве готовила побег. Дело это наделало в своё время много шуму, к организации побега оказался причастен молодой Маяковский, на эту тему написаны горы мемуаров.

Одни из них — воспоминания эсерки Екатерины Никитиной сообщают нам интересные детали этой истории.

Буквально накануне побега в камере появилась новая заключённая. Очень молодая угловатая женщина невысокая, коренастая, стриженная под скобку, с бегающими карими глазами. Испитое мальчишеское лицо, в котором, несмотря на её молодость, было что-то старческое. «Такого политического типа мы ещё не видали» — заключает автор.

Сокамерницам своим она сообщила что осуждена за убийство пристава на смертную казнь, которую ей по малолетству заменили 20 годами каторги. Вела она себя странно. Приводила в камеру толпу знакомых уголовниц. Попеременно называла себя то анархисткой, то эсеркой, но сама не врубалась даже в азы революционных теорий. Книжек не читала.

Узницы, готовившие побег, ей особо не доверяли. Послали записку узнать про Марусю на волю и у её сопроцессников в Бутырках. Пришёл ответ: с воли подтвердили, что знают Марусю как честного и порядочного товарища, хотя насчёт смертной казни она приврала, но при этом в её биографии есть странные обстоятельства.

Мнения политкаторжанок, готовивших побег, и помогавших им надзирательниц по поводу Маруси разделились. Одни хотели её отшить, потребовать у администрации перевода Маруси в другую камеру. Другие более старые и сердобольные предлагали взять её с собой.

Но тут начали проявляться «особые обстоятельства» в характере Маруси, на которые намекали её подельники. В камере начали подозревать что она — мужчина, поводов к тому было несколько: во-первых, она никогда не снимала при других женщинах верхнюю рубашку, во-вторых, никогда не ходила вместе со всеми в баню.

В той же камере сидела Наташа Климова — аристократическая красавица, гражданская жена знаменитого лихого террориста и грабителя банков эсера-максималиста Соколова-Медведя, ставшая впоследствии любовницей Бориса Савинкова. И вот к этой роскошной женщине начала клеиться Маруська со своей любовью, плакать-страдать, закатывать сцены ревности.

Видная террористка Фаня Иткинд, сидевшая в той же камере, заявила, что если подтвердится информация, что Манька — мужик, то она её сама лично грохнет.

Порешили на том, что самая видная и престарелая каторжанка должна была вызвать Марусю на откровенный разговор и выяснить, какого же она пола. Такой разговор состоялся и старейшина камеры Анна Павловна разводя руками сказала: «Действительно мужчина, вернее мальчик. Зовут Володя. Но история совсем особенная: участвовал в убийстве пристава, потом скрывался в женском платье и в женском же платье был осуждён. Сидел в одиночке в Чернигове. Потом шёл этапом в Москву и везде его принимали за женщину. В общем нечастный просит его понять и ради бога пожалеть. Плачет».

Камера ахнула! Понятно, хоть и врёт много, но это очевидно по-мальчишески… К уголовницам его спровадить нельзя — сразу же донесут, оставить в камере — он и нас и себя провалит, т. к. держится глупее глупого. В конце концов решили, что Маня останется Маней, нам всё равно, кто она, мальчик она или мужчина. Поставим ей приставную койку у окошка, запретим ей петь, скакать, ходить к доктору и в уборную, когда там кто-нибудь есть, а выходить из камеры она должна только в сопровождении авторитетных политкаторжанок.

Манька, когда ей сообщили решение, всплакнула, высморкалась, а спустя некоторое время запела во все горло сильным мальчишеским альтом: «У Полтаве на риночке».

Далее в воспоминаниях Никитиной¹ так говорится о Марусе:

«Об этой странной личности надо бы написать не несколько строк, а целое исследование. Сюда бы нужно врача-сексолога или даже психиатра. Начать с того, что оказалось, что это не мальчик и не девушка, полного и редкого типа гермафродит, т. е. существо, соединявшее в себе признаки и психологию и мужского и женского пола. Более грамотные из нас об этом догадывались ещё в тюрьме и называли его оно. Он не был провокатором, но половое чувство сказалось на всей душевной жизни — истерической, извращённой и аморальной. Товарищей, с которыми ему пришлось столкнуться во время скитаний по России после побега, он поражал своими дикими предложениями: ограбить почту, убить железнодорожного жандарма и проч. При этом он страдал каким-то хроническим недомыслием, его нельзя было оставить без присмотра даже на один час и только счастьем можно объяснить то, что он не провалил десять раз себя и своих спутников.

За границей, куда он попал в конце концов, он примкнул к анархистам, что, впрочем, не помешало ему брать деньги у фонда социалистических партий для московских политкаторжан».

В предисловии ко второму изданию своей книги «Новинское освобождение» Никитина писала:

«Я надеялась, что первый мой рассказ о Никифоровой вызовет отклики и они помогут мне осветить характер и биографию странного существа.., но кроме ругательного письма от Андреева я ни от кого никаких указаний не получила…».

Здесь речь идёт об известном в своё время литераторе-анархисте Андрее Андрееве, авторе книги «Неонигилизм» и ряда малохудожественных, графоманских творений рисующих светлые картины анархического общества будущего. Нам удалось раздобыть оригинал этого письма. Обращаясь к руководству «Издательства политкаторжан» он пишет:

«Вашим издательством в 1929 году выпущена книга Никитиной „Новинское освобождение“… …Анализируя эту книжку я был поражён, до какого бесстыдства можно дойти, чтобы опубликовать… подобную работу. Автор — Хлестаков в юбке — передёргивает некоторые моменты из жизни Маруси, нагло клевещет на ту, что имела смелость в последние минуты жизни проповедовать свой символ веры».

Приводя эпилог книги «Новинское освобождение», где говорится о грабежах и бесчинствах Никифоровой в Черниговской губернии, Андреев вновь наезжает: «Какая мерзость! Где был автор, когда Маруся на фронте со своими отрядами проявляла изумительное неоспоримое мужество в борьбе с контрреволюционерами». Ну и дальше «похабщина», «звериный оскал зоологической ненависти», «пена на губах» и «пение кликуш»… В начале века выражались весьма цветисто. Короче, «Маруся Никифорова должна занять в историко-революционных анналах почётную страницу».

Но левая эсерка Бетра Бабина, хорошо лично знавшая Андреева, с его слов полностью подтверждает тот факт, что Маруся была гермафродитом.

Этот факт подтверждается и материалами следственного дела, заведённого на Марусю ЧК летом 1918 года. В нём содержатся показания допрошенного по делу о бесчинствах марусиного отряда анархист Артемия Гладких. Он утверждает, что знал Марусю в мужском облике в Париже, когда она носила имя Володя. Андреев впоследствии признался, что слышал от людей, близко знавших её по Парижу, будто бы Марусе в те годы была сделана одна из первых в мире операций по пересадке гормональных желёз и она полностью превратилась в женщину.

В Париже Маруся окончательно примкнула к созданной Аполлоном Карелиным организации анархистов-коммунистов «Вольное братство общинников». Большинство источников, касающихся биографии Маруси до 1917 года, крайне противоречивы и едва ли заслуживают доверия. В примечаниях к воспоминаниям начальника штаба махновской армии Белаша сказано, что Маруся до ареста работала посудомойкой на водочном заводе в Александровской губернии, и при этом в совершенстве говорила на нескольких европейских языках. В газете «Известия ВЦИК» в 1919 году, где публиковались материалы процесса над Никифоровой, было сказано, что в Париже Маруся стала ученицей Родена, а в 1914 году, опять же под именем Володя, записалась в Иностранный легион и закончила офицерскую школу. Александр Амфитеатров-сын писал, что она была красавицей генеральской дочкой.

Такое впечатление, что речь идёт о совершенно разных женщинах. И на самом деле в годы Гражданской войны было много самозваных «Марусь». Во время антоновского мятежа в Тамбовской губернии действовала атаманша Маруся Косова, в последние три месяца Махновщины в районе действия банды Махно оперировала также некая Маруся, которая затем с ним соединилась, а после ухода Махно в Румынию куда-то исчезла, как в воду канула.

В июле 1917 года Маруся объявилась в родном Александровске и развила там бурную деятельность. Создала собственный партизанский отряд. Махно — главный авторитет региона — отнёсся к Марусе насторожённо. С самого начала он видел в ней потенциального конкурента и всегда отзывался о ней крайне нелестно. Как личность и как командир Маруся, конечно, по всем статьям проигрывала по сравнению с Нестором Ивановичем, но она была в губернском центре — в Александровске, а Махно прозябал в провинции в уездном Гуляй-Поле. И из-за этого попадал в подчинённое положение. Ведь даже сейчас не может анархист из какого-нибудь Гомеля быть главней, чем анархист из Москвы². И поэтому в губернии сложились два анархических центра, взаимоотношения между которыми строились на смеси любви и соперничества. Это можно хорошо проследить по воспоминаниям Махно: то Махно освобождает Марусю из-под ареста, то спихивает её с трибуны во время митинга, то Маруся принимает к себе Махно после разгона его отряда украинскими войсками.

О Марусе в этот период ходило много слухов: что она грабила кондитерские кафе и обжиралась пирожными, что она экспроприировала магазины дамского белья (в последнее довольно легко поверить, зная о гипертрофированном пристрастии современных транссексуалов к подобным аксессуарам). Косвенное подтверждение этому есть в мемуарах махновского начштаба Белаша где советская делегация в составе Каменева и Ворошилова на переговорах с Махно упрекает Марусю за полное разграбление отделов дамского белья в двух харьковских магазинах, а Маруся в ответ потупившись краснеет.

В конце 1917 — начале 1918 Маруся дралась с гайдамаками в союзе с местными большевиками. У неё был самый крупный отряд. Тогда же во время отступления сблизилась с левыми эсерами, отступала на Таганрог она вместе с отрядом левого эсера Ивана Родионова.

О наступлении немцев на Украину красочно написал в своих воспоминаниях народный комиссар юстиции левый эсер Штейнберг:

«По линиям железных дорог носились отдельные поезда со всемогущими пассажирами вооружёнными до зубов, по любому капризу захватывались станции, почты, телеграфы, прямые провода. Вокруг этих летучих голландцев, казавшихся иногда воскресшими группами ландскнехтов, создавались легенды. Одна Маруся Никифорова смелая и жестокая полководица подобно метеору летавшая с пункта на пункт, опустошавшая для своих нужд магазины дамских и иных нарядов, выступавшая под защитой пулемётов и броневиков, унижавшая Советы, заставит с болью и горечью остановится в будущем на этом отрывке русской революции».

И здесь мы подошли к одному из ярчайших эпизодов в биографии Маруси — первому в истории России разгону Советов и расстрелу Дома Советов.

Попался раз на пути Марусиного отряда город Елисаветград. Город управлялся Советом, состоявшим из правых эсеров и меньшевиков — по мнению Маруси, отпетых контрреволюционеров. А Маруся как истинная анархистка не намерена была признавать никаких властей, в особенности этих гнилых интеллигентов. Едва войдя в город, Марусин отряд, как, впрочем, и все тогдашние анархистские и красногвардейские отряды, занялся грабежами гражданского населения, называемыми для красоты безвозмездными экспроприациями. И правильно, ведь надо же было борцу за светлые идеалы революции пожрать, ну и выпить, разумеется, сменить износившиеся одежды на более шикарные и приобщиться к ценностям материальной культуры. А где взять всё это, как не в закромах враждебного класса буржуазии и идейно чуждой интеллигентской прослойки?

Порядок в городе местные власти поддерживали при помощи отрядов милиции, состоявших в основном из гимназистов. Надо же такому случиться, что Марусю, ехавшую с удачной экспроприации в автомобиле, обстрелял патруль сопливых гимназистов. В ответ на это раненная Маруся приказала открыть огонь из двух броневиков по зданию Елисаветградского Совета. Это был первый в истории расстрел Дома Советов, произведённый к тому же с применением тяжёлой бронетехники. Контрреволюционный Совет отдал приказ городской рабочей дружине и Союзу фронтовиков очистить город от Маруси. Рабочим надоело, что в городе орудуют вооружённые до зубов, вечно пьяные Марусины хлопцы, им хотелось тихой спокойной жизни. Козлы, они не понимали, что за счастье жить в городе, где царят безначалие и анархия, умело созданные бойцами атаманши Маруси.

И несознательные рабочие вместе с реакционными георгиевскими кавалерами послушались этого эсеро-меньшевицкого отребья и выбили Марусин отряд из города. На счастье мимо города проезжал на своём бронепоезде давний Марусин приятель матрос Полупанов, широко известный в окрестностях большевик³. Маруся пожаловалась ему на Совет. Полупанов озверел: «Ах вы так, суки… Обижать мою подругу товарища Никифорову!». Полупьяный матрос Полупанов развернул башенное орудие бронепоезда, но жахнуть прямой наводкой из главного калибра по зданию елисаветградского Совета так и не сподобился. Елисаветград тут же сдался на милость грозной победительницы. Совет был разогнан, но пожинать плоды своей победы Марусе пришлось недолго — наступали немцы и пришлось вместе с разношёрстными отрядами красногвардейцев, черногвардейцев и левых эсеров отступать к Таганрогу — временной столице Красной Украины.

В Таганроге едва выгрузившийся на перрон отряд Маруси был разоружён отрядом большевика Каске, а сама лихая атаманша арестована. Ей инкриминировали два преступления — разгон Советов и наложение контрибуций на буржуйское население. Трёхсторонняя комиссия, состоявшая из представителей большевиков, левых эсеров и анархистов, оправдала Марусю вчистую, правда оружие ей не вернула. Самым весомым аргументом в пользу её освобождения послужило то, что к столице Советской Украины городу-герою Таганрогу в этот момент подошёл бронепоезд другого Марусиного приятеля — анархиста Гарина, который дал понять, что если решение суда не будет его устраивать, то он обойдётся с судебной ветвью Советской власти так же круто, как большевик Полупанов поступил с законодательной.

Сведения о дальнейшем пути Маруси весной 1918 года можно найти в повести Юрия Трифонова «Отблеск костра»:

«На том же паровозе оказалась Маруся Никифорова, начальница отряда анархистов, молодая пьянчужка и психопатка. Ещё недавно воспитанница Смольного института (ещё одна легенда о её прошлом! — Я. Л., А. К.), а ныне прославленная атаманша любила разъезжать по Ростову в белой Черкесске с газырями и в белой лохматой папахе. Теперь она ехала тихая, трезвая в солдатской шинельке. Отряд её расстреляли немцы и вместе с нею ехали лишь несколько солдат. Однако через неделю, добравшись до Царицына, Маруся приняла участие в бешеном анархистском бунте, который поднял Петренко. Тогда на паровозе этого не знали…».

Левый эсер матрос Иван Петренко был крупным красным авторитетом. В Ростове он захватил золотой запас Донецко-Криворожской советской республики — несколько эшелонов с золотом. Два эшелона, до верху гружёные золотом и солдатами Петренко, подъехали к Царицыну, и подняли восстание. Верными Советам остались только не обученные отряды рабочих-красногвардейцев, а Петренко с Марусей было одно из самых боеспособных соединений Укрфронта. Царицынский мятеж как две капли воды повторил елисаветградскую историю: прямой наводкой из крупного калибра с эшелонов лупили по центру города, где находились все учреждения Советской власти. Но в конце концов Петренко окружили, он сдался в плен и его расстреляли. Рядовых петренковцев и Марусю не тронули.

С небольшой группой которая вскоре как снежный ком вновь выросла в отряд, она продолжила путь. Все отступавшие с Украины отряды стягивались к Волге. Но в Саратове Марусю опять арестовали и 22 июня 1918 года отправили в Москву, где она зависла до февраля 1919‑го.

Вплоть до сентября 1918 года она просидела в Бутырках, и лишь в начале осени была выпущена под поручительство члена ВЦИК видного анархиста Аполлона Карелина и командующего советскими войсками на Украине Антонова-Овсеенко.

В ходатайстве за Марусю витавшего в высоких эмпиреях анархо-мистика Карелина, слабо представлявшего себе, что творится на улице, говорилось:

«Это идеалистка в лучшем смысле этого слова. Полнейшее её бескорыстие вне всякого сомнения… Всё, что имела, всю себя она отдавала даже малознакомым товарищам. Она отдавала последнее… Я скорее призна́ю, что партия коммунистов примет программу „Союза русского народа“, чем тому, что товарищ Никифорова возьмёт для себя хотя бы копейку награбленных денег. С момента выбора её командиром отряда от неё и её отряда не поступало ни копейки в кассы анархических организаций… Говорить о том, что она пьянствовала, это значит клеветать чересчур уж рьяно. Она полная трезвенница… Я хорошо знаю её убеждения по вопросу об антисемитизме. Приписываемая ей фраза, что „Надо разогнать Советы, потому что в них сидят одни жиды“ — верх нелепицы. Как анархист я интересовался отрядом товарища Никифоровой, мне нередко приходилось слышать о нём и слышать только хорошее».

Но, как вспоминал впоследствии другой Марусин заступник — Антонов-Овсеенко:

«Товарищ Маруся была крайне неуравновешенным человеком и потому не могла руководить отрядом. Это отряд руководил ею».

Среди ходатайствовавших за Марусю была и группа политэмигрантов, вернувшихся из Франции, среди которых «Витольд Бжостек, сотрудник комиссариата торговли и промышленности, анархист-коммунист». Вскоре после освобождения Маруся выходит замуж за Бжостека. По воспоминаниям Андрея Андрева:

«Эту женщину (Марусю) Бжостек, любя нежно, иногда носил на руках по комнате».

Выпущенная на поруки Маруся поступила учиться живописи в мастерские Пролеткульта. Первая жена Максимиллиана Волошина — Маргарита Сабашникова с ужасом вспоминала, как «коммисарша Бжостек» объявилась в Пролеткульте. По её словам искусство должно быть благодарно Марусе за то, что та конце концов решила оставить карьеру художника.

К тому времени в Москве начинает активно действовать «Организация анархистов подполья», прославившаяся осенью 1919‑го взрывом в Леонтьевском переулке — покушением на верхушку Советского правительства. Её основателем был Бжостек и она активно действовала осенью 1919‑го. Эта организация совершила ряд крупных эксов, внедрила своего человека (некоего Женю Пужицкого) в центральный аппарат ВЧК. Погорели они в первый раз на ограблении Центротекстиля. Намечался громадный экс на десятки миллионов рублей золотом. Но директор оказался слишком хитрым: провёл провод сигнализации прямо на Лубянку. И через пару минут к Центротекстилю подкатил грузовик до краёв гружёный вооружёнными матросами. Несколько экспроприаторов было арестовано и через них ЧК получило ниточку к Пужицкому. «Анархисты подполья» залегли на дно до весны 1919‑го. Все данные говорят за то, что Маруся была причастна к деятельности организации. И, хотя прямых доказательств этому нет, косвенным служит то, что первый крупный арест анархистов подполья был произведён чекистами на московской квартире Маруси спустя полгода после её отъезда. А среди руководителей анархо-подпольщиков, которых чекистам так и не удалось арестовать, числился загадочный «старший анархист Володя». Есть все основания предполагать, что это была Маруся, вновь «поменявшая амплуа».

Но сама хозяйка была к тому времени уже далеко. Состоявшийся в конце концов суд оправдал Марусю по всем пунктам обвинения, за исключением «превышения полномочий по отношению к Советам» и вынес неординарный приговор «лишить товарища Никифорову права занимать командирские должности сроком на 6 месяцев».

Сразу после вынесения приговора Маруся уехала на Украину в Гуляй-Поле. У Махно она занималась устройством школ. Махно охотно воспользовался решением советского суда, чтобы отстранить Марусю от командной работы. К тому же Маруся в это время занимала ярые антибольшевистские позиции, а у Махно весной 1919 года в самом разгаре был роман с Советской властью.

Махно открыто покровительствовали Дыбенко и Антонов-Овсеенко, поэтому, когда Маруся попыталась выступить на митинге с рассказом о зверствах большевистского режима, поведать трудящимся о том, как большевики продержали её несколько месяцев в тюрьме, Махно просто согнал её с трибуны: «Это всё твои проблемы. Ты сама провинилась перед большевиками, а наше дело бить белых. А не разбирать, кто прав, а кто виноват».

Отстранённая от реального командования Маруся сколотила антибольшевистское лобби в махновском штабе, куда вошли начальник махновского штаба правый максималист, бывший казачий офицер Яков Озеров и начальник оперативного отдела штаба, её давний знакомый левый эсер Иван Родионов.

В это время большевики, повинуясь секретной директиве Троцкого, начали «кампанию по искоренению партизанщины». Опасаясь повторения мятежа, поднятого союзником Красной Армии атаманом Григорьевым, Реввоенсовет отдал приказ об устранении популярных полевых командиров. Большинство из них нельзя было открыто арестовать и отдать под трибунал, не спровоцировав волнений в войсках и поэтому ЧК воспользовалось услугами киллеров. Буквально в течение месяца десятки популярных выборных партизанских командиров были убиты при загадочных обстоятельствах, как правило, выстрелом в спину. В их числе анархист матрос Железняк и левый эсер Николай Щорс.

В отношении Нестора Махно поступили дёшево и сердито. 7 июня 1919 года к месту дислокации махновского штаба на бронепоезде прибыл Климент Ефремыч Ворошилов, имея на руках приказ тайно схватить и расстрелять Махно. Батька вместе со штабом был приглашён на бронепоезд, под предлогом «координации действий войск», но почуял неладное и бежал, прихватив с собой отряд в сотню сабель. В ловушку, расставленную Ворошиловым, угодил только махновский штаб во главе с Озеровым. Всех штабистов вкупе с братом Махно Саввой Ворошилов, не мудрствуя лукаво, пристрелил заместо самого батьки. Махно был объявлен Советской властью вне закона.

Положение на фронте складывалось аховое. Линию фронта прорвал и отправился в глубокий рейд по красным тылам казачий партизанский корпус генерала Шкуро. Красные войска поспешно отступали с территории Украины. Махно пришлось драться на два фронта, основные силы махновской бригады были переформированы и влиты в состав Красной армии. Никакого снабжения оставшиеся верными Махно части ни от кого не получали. В такой ситуации условием выживания махновщины в белом тылу стал вопрос: «Сумеет ли Махно в период безвременья сохранить свой золотой запас?».

Махно посылает своего глупого, но преданного как пёс, адъютанта Чубенко стеречь казну Повстанческой армии на станцию Большой Токмак. И возле этих денег вновь объявляется неистовая атаманша Маруся. Вот как вспоминает об этом косноязычный Чубенко:

«Когда я сдал отчётность, то Махно был на фронте, а в это время приехала анархистка Маруся Никифорова и стала спрашивать меня, сколько у меня денег. Я ответил, что у меня три миллиона денег, которые Махно велел никому не давать. Она мне ответила, что на Махно ей плевать, она должна эти деньги получить и отправить в Москву для подпольной организации анархистов.., что у неё здесь на станции Большой Токмак, человек 30 террористов-анархистов и она со мною не будет считаться, а если я не дам, то она мне сделает экспроприацию. С этими словами она вышла из вагона, где стояла касса с деньгами. Я же сию минуту дежурному по станции приказал, чтобы он мой вагон с одним паровозом отправил на станцию Федоровку, которая находится в 50 вёрстах юго-западнее Большого Токмака.

На другой день Махно вернулся с фронта… Когда я приехал в Большой Токмак, то Махно стал меня ругать, зачем я уехал… Я ему говорю,.. что у меня Маруся Никифорова хотела экспроприацию сделать. Я потому и ушёл с Большого Токмака, что с ней человек 30 террористов, а я один. Махно выслушал меня и сказал: „За такую вещь нужно Никифорову расстрелять, потому что деньги нужны для того, чтобы поднять восстание в тылу у белых, потому что коммунисты не сумеют“.

В этот момент вошла Маруся Никифорова и стала говорить Махно, о том, чтобы он отдал ей эти деньги, так как ей нужно для подпольной работы в Москве. Махно, ни говоря ни слова, начал ругать её площадной бранью, и, выхватив револьвер, хотел её застрелить. Но она очевидно предчувствовала, потому что и она была наготове с револьвером в руке. Долго они ругались, а потом она стала просить, чтобы Махно дал хотя бы на дорогу этим людям, которые были с ней. А Махно сначала не хотел давать, а потом взял пачку в тысячу листов николаевской валюты пятирублевого достоинства… и швырнул в окно, стоявшим около окна её людям и сказал: „Нате, суки, вот вам эти деньги, и чтоб я вас здесь больше не видел. Куда хотите, туда и езжайте… Знаем мы, какие вы террористы хуевы. Готовый хлеб жрать способны и только“. А Марусю Никифорову выгнал совершенно из вагона и не дал ей ни копейки».

Вдумайтесь только! Посреди широкой украинской степи затерялся одинокий набитый золотом вагон. В том вагоне великий матерят друг друга на чём свет атаман с атаманшей, и вдруг, как ковбои в вестерне моментально выхватывают свои револьверы. А вокруг паровоза носятся по ковыльной степи 30 человек террористов с пушками и бомбами.

И дальше тоже как в средневековом эпосе или у какого-нибудь там Толкина. Атаманша и тридцать разбойников поделили деньги и сами разделились на три отряда. Каждый из отрядов должен был отправиться в путь, чтобы уничтожить одно из трёх правительств России и тем способствовать наступлению эры полного безначалия, т. е. анархии. Первый направился в Москву, чтобы возглавить борьбу «анархистов подполья» и уничтожить Советское правительство. Второй — в Сибирь, убивать Колчака. Третий, куда вошли и Маруся с Бжостеком,— в Крым, чтобы готовить покушение на Деникина.

Из всех трёх отрядов крупных успехов удалось достичь лишь «анархистам-подпольщикам», действовавшим на Советской территории. Это была феноменальная организация. У них были реальные планы захвата Тушинского аэродрома и бомбардировки с аэропланов парада Красной Армии 7 ноября. Они планировали взорвать весь Кремль, для чего их таинственный лидер Пётр Соболев задолго до теперешних диггеров досконально облазил все подземные коммуникации под Кремлем. Для взрыва Кремля анархисты подполья экспроприировали в советских учреждениях громадные денежные суммы. Они планировали произвести в своей динамитной мастерской на даче в Красково 120 пудов динамита. Успели произвести около 16 пудов как определили пришедшие брать их чекисты по силе взрыва дачи.

Горько становится, когда подумаешь, как измельчали с той великой поры анархисты. Да и можно ли назвать одним именем могучего динозавра прошлого и жалкую ящерку, готовую всегда в испуге отбросить свой хвост. Тогда — титаны, теперь — пигмеи.

Сибирская группа террористов канула в неизвестность. Марусю белые сперва задержали по обвинению в большевизме в Харькове, но, не опознав, отпустили. К моменту приезда Маруси в Крым, белые власти всерьёз принялись наводить там порядок. Подготовка покушения на Деникина шла уже полным ходом. Вторично Марусю арестовали в сентябре 1919 года в Севастополе.

Андреев вспоминает: Маруся Никифорова с большим достоинством держалась на суде белых и своим героизмом заслужила их уважение. Перед казнью её не покидало мужество и она воскликнула: «Да здравствует анархия!». После освобождения Крыма останки героической подпольщицы Маруси, как сообщалось в прессе, были торжественно перезахоронены Советской властью.

Всё это красиво, но стоит отметить, что Андрей Андреев был, безусловно, сумасшедшим человеком. И запросто мог эту историю сочинить, опираясь на некрологи, опубликованные в большевистских газетах.

А фальшивые некрологи широко применялись в тогда в тех случаях, если человек направлялся на нелегальную подрывную работу за рубеж. И направляли, как правило, боевиков из небольшевистских революционных партий, чтобы эти смутьяны мутили воду не дома, а у буржуев. Например, когда Елену Соколовскую из Одессы направили на подпольную работу во Францию, некрологи были во всех местных газетах, и даже в журнале «Коммунистический Интернационал», выходившем в Москве. А потом она вернулась в Россию живая и невредимая.

Одну из версий можно приводит в своей статье, посвящённой Марусе, питерский историк Ермаков. Согласно циркулировавшим тогда слухам, её направили на нелегальную работу в Польшу, а затем во Францию, которая была хорошо ей знакома. По другой же версии, Маруся Никифорова и есть та загадочная Маруся, которая всплыла у Махно в конце 1920 года на последнем этапе его безумной эпопеи.

Пожалуй что точка в истории Маруси Никифоровой так никогда и не будет поставлена…

Примечания

1. Эти два слова в журнале пропущены и восстановлены гипотетически.— Маоизм.ру.↩
2. Автор явно троллит, поскольку «Чёрная звезда» издавалась в Москве, а Гомель всегда был известным центром анархизма, но находится в соседней Беларуси.— Маоизм.ру.↩
3. А. В. Полупанов — командир бронепоезда № 4 «Свобода или смерть!», издавший в 1939‑м книгу «Бронепоезд „Свобода или смерть“». В 1921‑м награждён орденом Красного Знамени РСФСР, после Гражданской войны — на партийной и хозяйственной работе. Умер в 1956‑м.— Маоизм.ру.↩