Воспоминания о Ленине. Т. 5.— М., Изд-во политической литературы, 1985.— сс. 441—445. ← За рубежом, 1968, № 17, с. 5—7.

Я слышал Ильича

Кто опубликовал: | 31.05.2020

В 1922 году я, как член итальянской делегации, участвовал в работе Ⅳ конгресса Коммунистического Интернационала. Я познакомился тогда со всеми главными руководителями Российской коммунистической партии (большевиков), как она тогда называлась, и с руководителями международного коммунистического движения. Мне посчастливилось слышать последнюю речь Ильича на конгрессе Коминтерна, и я внёс свой вклад в «бурные», как сообщала в своём отчёте «Правда», и нескончаемые аплодисменты, которыми зал встретил телеграмму из Владивостока о том, что последние остатки японских захватчиков сброшены в море. Это означало конец гражданской войны и интервенции 14 империалистических держав против победившей революции. Это была полная и окончательная победа Советской власти. Это было начало — наконец-то в мирных условиях — построения социализма.

— Мы победили,— сказал потом на конгрессе Интернационала сам Ленин.

45 лет назад обстановка, понятно, отражала потрясения, явившиеся следствием первой мировой войны, но она была тогда приподнятой, по крайней мере в рядах коммунистического и рабочего движения, проникнутой энтузиазмом и страстностью, порождёнными новейшими революционными событиями, над которыми, однако, тогда сгустились не только тучи поражения венгерской революции1 и падения Баварской Советской Республики2, но и появившаяся тогда жестокая и кровавая угроза фашизма.

В самом деле, когда мы, члены делегации, прибыли из Милана в Берлин, уже на вокзале от товарища, который пришёл нас встречать, мы узнали о «походе на Рим». В дни «похода на Рим» тов. Тольятти3, которого застали в помещении редакции партийной газеты, был поставлен к стене и его собирались расстрелять. Он спасся только благодаря тому, что бежал через окно по крышам соседних домов.

Я впервые выехал тогда за границу и впервые находился в такой крупной столице, какой Берлин был тогда, несмотря на поражение Германии. Я первый раз путешествовал с новеньким паспортом, на котором значились моё имя и фамилия. Увы, так было в первый и последний раз: более 23 лет я потом путешествовал по всей Европе всегда под чужим именем — то итальянца, то швейцарца, то француза, то испанца или даже финна.

И вот наконец Москва, с её низкими деревянными домами, широкими бульварами и извозчиками, сидящими на облучке саней и закутанными в шубы.

Празднование пятой годовщины Октябрьской революции, которая впервые отмечалась без тревоги за положение на фронте, так как бои повсюду прекратились, состоялось на огромной Красной площади, над которой доминировала длинная трибуна, воздвигнутая перед стенами Кремля. Повсюду красные знамёна, полотнища, портреты, лозунги, которыми были украшены фасады дворцов, улицы и витрины магазинов.

Празднование началось после прибытия на площадь группы советских руководителей (среди которых, однако, не было выздоравливавшего тогда Ленина) парадом частей Красной Армии. Солдаты были одеты в характерное обмундирование первых лет революции: длинные шинели серо-зелёного цвета, которые доходили почти до пят, остроконечные шлемы из того же материала и того же цвета, длинные винтовки с примкнутым штыком. Традиционное «ура» напоминало раскаты грома, который постепенно затихал вдали, становясь всё слабее и отдалённее. Боннские части первыми прошли перед трибуной. Сначала это были регулярные части: солдаты шли длинными рядами по нескольку десятков человек в ряд, причём первый ряд держал винтовки наперевес, по-русски. Затем их сменила кавалерия, вся сверкающая и звенящая колокольчиками и начищенными металлическими бляхами на уздечках; под гром фанфар сводного оркестра кони вышагивали в такт музыке.

А потом точно прорвались шлюзы, со всех улиц на площади лился людской поток: пешком, на телегах, в машинах, и флаги, флаги, флаги — без конца. И так в течение многих часов. Демонстрация началась ровно в 10 часов. В 4 часа дня она всё ещё продолжалась. Когда я возвращался в гостиницу на улице Горького (тогда она называлась Тверской), улицы ещё бы были полны людей, которые ждали своей очереди, чтобы пройти по Красной площади.

Можете представить себе, какое впечатление произвели на меня эти празднества, это первое знакомство с душой и энтузиазмом русского народа. Он пережил пять лет (не считая трёх лет царской войны) кровопролитной и тяжёлой борьбы, невыразимых лишений и жертв. За год до этого засуха вызвала голод, настоящий голод, в результате которого в огромных районах России умирали сотни тысяч людей. Война — империалистическая и гражданская — уже унесла миллионы человеческих жизней и сильно подорвала и без того весьма ограниченные промышленные ресурсы, доставшиеся в наследство от прошлого. Помню, как я посетил во время конгресса Коминтерна автомобильный «завод» (как его называли — АМО4); это было несколько убогих сараев с несколькими токарными станками и прессами… Продовольствие после введения нэпа стало появляться и магазинах в несколько большем количестве, чем прежде.

Но жизнь всё ещё была страшно тяжёлой. Курс рубля падал ещё быстрее, чем курс немецкой марки. Когда я приехал, яблоко стоило полмиллиона рублей, а когда я уезжал, спустя менее двух месяцев, оно уже стоило полтора миллиона.

Однако революция победила, окончательно победила, и всё население, гордое победой, одержанной такой дорогой ценой, с верой и энтузиазмом сплачивалось вокруг своего правительства, вокруг Коммунистической партии и Советов для того, чтобы строить новое, социалистическое общество.

Эта уверенность, эта вера в завоевание более высокого уровня цивилизации и благосостояния советских народов нашли своё самое авторитетное выражение в докладе, с которым Ленин выступил на Ⅳ конгрессе Коминтерна.

Он говорил главным образом о стабилизации рубля. Число рублей, находящихся сейчас в обращении в нашей стране, сказал он, превышает квадрильон5. «Это — астрономическая цифра… здесь не все знают даже, что эта цифра означает». Он говорил о значении стабилизации рубля для будущего революции.

«Удастся нам на продолжительный срок, а впоследствии навсегда стабилизировать рубль — значит, мы выиграли… Тогда мы сможем наше хозяйство поставить на твёрдую почву и на твёрдой почве дальше развивать», ибо стабилизация рубля «имеет величайшее значение для торговли, для свободного товарооборота, для крестьян и громадной массы мелких производителей»6.

После краткого упоминания о голоде, который представляет собой «чудовищный результат гражданской войны» и который за год до этого угрожал «уничтожить всю нашу организационную и революционную работу», Ленин перешёл к перечислению первых данных, которые свидетельствовали о том, что экономическое положение улучшается. Что касается лёгкой промышленности, сказал он, «здесь наблюдается общий подъём», «определённое улучшение положения рабочих…». Однако в области тяжёлой промышленности «положение всё ещё остаётся тяжёлым». Мы одни, сказал он. Мы не получили и не получаем никаких займов. Но тяжёлая промышленность нам необходима. Чтобы иметь её, мы «должны экономить». Ленин сообщил как о важном факте, что через полтора года нэпа «…наша торговая деятельность принесла нам уже некоторый капитал. Правда, пока очень скромный, немногим превышающий двадцать миллионов золотых рублей. Во всяком случае, начало положено…»7.

В речи Ленина удивляло то, что, говоря с общепризнанным авторитетом, он был критичен и самокритичен, часто добавлял «я думаю», «мне кажется», «я считаю», «по моему мнению», которыми он сопровождал высказывания и предложения, представленные на всеобщее обсуждение. В 1918 году, сказал он, мы ежедневно с большой поспешностью — может быть, с преувеличенной поспешностью — принимали различные экономические меры. Тогда мы были менее опытными, чем теперь, «…мы совершили огромное количество глупостей…». Но он тут же добавил:

«Если наши противники нам ставят на вид и говорят, что, дескать, Ленин сам признаёт, что большевики совершили огромное количество глупостей, я хочу ответить на это: да, но, знаете ли, наши глупости всё-таки совсем другого рода, чем ваши».

«Если большевики делают глупости, то большевик говорит: „Дважды два — пять“; а если его противники, т. е. капиталисты и герои Ⅱ Интернационала, делают глупости, то у них выходит: „Дважды два — стеариновая свечка“»8.

В своей речи Ленин безжалостно критиковал резолюцию об организационном построении коммунистических партий, принятую в 1921 году Ⅲ конгрессом Коммунистического Интернационала. Мне кажется, сказал он, что мы допустили большую ошибку с этой резолюцией.

«Резолюция прекрасна, но она почти насквозь русская…»

«…Мы не поняли, как следует подходить к иностранцам с нашим русским опытом. Всё сказанное в резолюции осталось мёртвой буквой»9.

Всё это Ленин сказал в быстрой, сжатой речи, часто возвращаясь к одному слову, к одной концепции, чтобы уточнить их смысл и значение, без всяких ораторских приёмов: но его речь была убедительной в силу той страстности, с какой она была произнесена, будучи продиктована неудержимой потребностью к ясности и истине по отношению к самому себе и к другим.

Но в то время как в Москве продолжались дискуссии, в Италии фашизм уничтожал помещения коммунистических организаций и отвечал террором на всякие попытки сопротивления. В Турине в первой половине ноября в домах и на улицах было убито около десяти товарищей. Моему двоюродному брату было нанесено 23 ножевых раны в присутствии его жены и детей. Мне телеграфировали из дома: «Ради бога, не возвращайся. Фашисты разыскивают тебя». Я действительно не вернулся домой, а поехал в Милан.

В новогоднюю ночь я нелегально перешёл границу вместе с Бордигой, который, будучи высоким и полным, то и дело проваливался в свежий снег и вытаскивал ноги с трудом, отдуваясь и ругаясь. Мы прибыли в Милан вечером 1 января. Прощай, учёба, прощай, семья!

С тех пор началась моя новая жизнь партийного работника и руководителя под различными именами: «Алерамо», «Дуэлле», «Готта» (девичья фамилия моей матери) — и различными вариациями этих имён на галло-итальянском наречии10 в период движения Сопротивления до тех пор, пока победоносное национальное восстание не позволило мне выступать под своим настоящим именем и фамилией — Луиджи Лонго. Многие, кто не знал меня в молодости, думали, что это был новый псевдоним.

Примечания
  1. Венгерская Советская Республика была провозглашена 21 марта 1919 г. Она просуществовала 133 дня; 1 августа в результате объединённых действий внешней империалистической интервенции и внутренней контрреволюции венгерское советское правительство вынуждено было подать в отставку. Ред.
  2. Баварская Советская Республика была провозглашена 13 апреля 1919 г. и просуществовала до 1 мая 1919 г. Ред.
  3. Тольятти Пальмиро (1893—1964) — выдающийся деятель итальянского международного рабочего и коммунистического движения, с 1926 г.— генеральный секретарь Итальянской коммунистической партии. Ред. (В последние годы жизни Тольятти выступал на стороне хрущёвского ревизионизма и заложил основы «еврокоммунистического» перерождения своей партии. См. статью газеты «Жэньминь жибао» «Разногласия товарища Тольятти с нами» (31 декабря 1962 г.) и журнала «Хунци» «Ещё раз о разногласиях товарища Тольятти с нами. К некоторым важнейшим вопросам ленинизма в нашу эпоху» (4 марта 1963 г.). Сам Луиджи Лонго, упомянутый во второй из этих статей, сменил Тольятти во главе партии в 1964 г.— Маоизм.ру.)
  4. Автомобильное московское общество, с 1931 года — Завод имени Сталина (ЗИС), с 1956 года — Завод имени Лихачёва (ЗИЛ).— Маоизм.ру.
  5. 1015.— Маоизм.ру.
  6. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 283, 284—285. Ред.
  7. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 285, 286, 287. Ред.
  8. Там же, с. 291. Ред.
  9. Там же, с. 292. Ред.
  10. Галло-итальянские языки — группа языков, родственных итальянскому и французскому и распространённых на севере Италии.— Маоизм.ру.

Добавить комментарий