Во-первых, это было массовое движение протеста, по размаху сопоставимое лишь с общеевропейской революцией 1848 года. Во-вторых, большинство её участников были молодые люди до тридцати лет. В-третьих, это массовое движение хотя и характеризуется в общем крайне левыми взглядами, но при этом нельзя говорить о какой-нибудь доминирующей идеологии. Движение «новых левых» представляло собой конгломерат автономных групп. Из традиционных теорий были популярны как самоуправленческие (анархисты, часть неотроцкистов), так и централистские (маоисты, геваристы, «истинные марксисты-ленинцы»). Из новых теорий сильное влияние на движение оказали взгляды Герберта Маркузе; хотя его критика индустриального общества и воспринималась разными группировками, но не было, однако, групп, провозглашавших взгляды Маркузе в качестве идеологии — они оставались лишь отправной точкой.

Также интересной особенностью этой молодёжной революции было и то, что она не была связана с экономическим кризисом. Как раз наоборот: когда разразился кризис 1975—1976 годов, движение сошло на нет. Эта революция была революцией сознания, революцией ума и сердца, а не от пустого желудка, результатом того, что большая часть молодого поколения осознала антигуманность современного технократизированного бюрократического «репрессивного» общества. Самой яркой вспышкой движения «новых левых» стала майская студенческая революция 1968 года.

В центре событий Мая 1968‑го года оказалось студенческое «Движение 22 марта», названное по аналогии с кубинским «Движением 26 июля» (в честь акции протеста, проведённой в этот день). Тогда студенты гуманитарного факультета, расположенного в пригороде Парижа — Нантере, захватили здание административного корпуса в знак протеста против ареста членов «Национального комитета защиты Южного Вьетнама», которые выражали свою солидарность с вьетнамскими партизанами тем, что били витрины в туристском агентстве «Америкэн экспресс». Задержанных студентов отпустили раньше, чем полиция собралась очистить здание, но за это время успел родиться союз левых студенческих группировок, доставивший столько хлопот правительству пару месяцев спустя.

В это движение вошли анархисты, по большей части находившиеся под влиянием идей группы литераторов-анархистов «Ситуационистский интернационал». Анархистом был и неформальный лидер всего движения, 23‑летний студент-социолог из Западной Германии Даниэль Кон-Бендит, выпустивший затем по горячим следам майских событий книгу «Левизна как средство против старческой болезни — коммунизма». В «Движении 22 марта» участвовали также две троцкистские молодёжные группировки: Коммунистическая революционная молодёжь, связанная с крылом четвёртого интернационала, руководимым секретарём Троцкого Пьером Франком, и ламбертистский Комитет связи революционных студентов.

Из авторитетных гошистских (левацких) группировок следует упомянуть маоистскую группу «Союз марксистов-ленинцев», прозванный «теоретиками с улицы Ульм» (там в Высшей Нормальной Школе находился их центр). Эта довольно догматическая команда считала, что студенты — мелкобуржуазная среда, поэтому дело следует иметь только с самым передовым классом рабочими. Поэтому они не принимали участия в событиях начала мая и включились в движение лишь с началом всеобщей забастовки.

Действия «Движения 22 марта» встретили поддержку у руководства Национального союза студентов — ЮНЕФ, лидеры которого вице-президент Жак Совежо и президент национального синдиката среднего образования Ален Жейсмар были членами Объединённой социалистической партии (ОСП), но по мере развития майских событий быстро полевели и создали свои группы.

Революционная ситуация в Нантерском отделении Сорбонны явственно ощущалась уже с конца 1967 года. С января по март 1968 года там произошло более 49 студенческих выступлений и акций протеста. Крупное столкновение студентов-леваков с молодёжной фашистской группировкой «Запад» ожидалось и во время проведения первомайской демонстрации. Поэтому ректор Сорбонны Рош принял решение 2 мая закрыть Нантер и ввести туда силы поддержания порядка «Ряды республиканской безопасности» (КРС).

В ответ 3 мая тысячи студентов собрались на митинг во дворе Сорбонны. Вызванные по требованию ректора КРС, применив газы, очистили двор от митингующих, а разгневанные студенты перевернули несколько машин и забросали полицию булыжниками. В результате событий 3 мая было арестовано 500 человек. В знак протеста против насильственных действий властей в этот день объявили голодовку ЮНЕФ и профсоюз работников высшего образования.

За три последующих дня волнения охватили все крупные провинциальные университеты: Тулузы, Нанта, Лиона, Страсбурга и других городов. 6 мая, несмотря на то, что в Латинский квартал была введены усиленные подразделения специальных сил префектуры полиции, 6 тысяч студентов двинулись к набережной Сены, где, по слухам, содержались их арестованные 3 мая товарищи, скандируя: «Свободу студентам!.. Сорбонну — студентам!.. КРС — СС! Освободите наших товарищей!». Среди прочих лозунгов во главе колонны несли плакат — «Мы — маленькая кучка анархистов».

Когда студенты попытались вернуться в Латинский квартал, их встретили сомкнутые ряды французского ОМОНа, ощетинившиеся дубинками и гранатомётами со слезоточивым газом. На этот раз студенты не остались в долгу и на насилие ответили насилием. Особенно жаркие схватки происходили на бульварах Сен-Жермен, Рио-де-Иколь и Сен-Мишель. На бульваре Сен-Жермен соорудили первые баррикады. Машины не только переворачивали, но и поджигали. 600 человек было ранено, 400 — арестовано, причём студентам иногда удавалось брать штурмом полицейские фургоны и выпускать арестованных. Полиция смогла овладеть положением лишь к двум часам ночи.

7 мая спокойно прошла 30‑тысячная демонстрация студентов и преподавателей с требованием открыть Сорбонну и прекратить репрессии. На этот раз власти вели себя тихо и пропустили демонстрацию через весь Париж, но на требования никак не отреагировали. 9 мая пять тысяч студентов, возглавляемые Д. Кон-Бендитом с мегафоном, собрались напротив Сорбонны, чтобы занять её, но напоролись на полицейских. Проскандировав: «Фашисты, фашисты!», разошлись, приняв решение захватить Университет завтра. Но на следующий день полиция опять разогнала 20‑тысячную демонстрацию на бульваре Сен-Жермен, что окончательно переполнило чашу терпения студентов — и они подарили властям «ночь баррикад».

Стиснутые на пятачке Латинского квартала между Сорбонной и бульваром Сен-Жермен, студенты за несколько часов застроили всё свободное от полиции пространство баррикадами. Больше всего их было на бульварах Ле-Гор, Сен-Жак и Гей-Люссак. Как основной строительный материал снова употреблялись автомобили (за ночь сожгли 188 машин). Но студенты не отказывались и от традиционных материалов: решёток и булыжника, несколько улиц начисто лишились своего покрытия. Всего было воздвигнуто 60 баррикад, некоторые — высотой более двух метров.

Власти пытались вести переговоры со студентами, но ничего путного из этих переговоров не выходило. Тогда, с наступлением темноты, КРС атаковали баррикады. Штурм продолжался до двух часов ночи. КРС проявил в эту ночь неслыханную жестокость: раненых студентов стаскивали с носилок скорой помощи и продолжали избивать, врывались вслед за студентами в квартиры, где они пытались укрыться и лупили всех, кто попадался под руку. Пресса назвала это «охотой на молодых людей». В итоге 367 человек было ранено. Полицейские репрессии вызвали бурю возмущения в печати, виднейшие деятели культуры, среди них Жан-Поль Сартр, подписали письмо с протестом против поощряемого голлистской администрацией насилия.

Одновременно со студенческими демонстрациями в первые десять дней мая происходит стихийный, не контролируемый традиционными профсоюзами захват рабочими предприятий. Рабочими были захвачены металлургический завод в Нанте, автомобильный гигант Рено-Бьянккур, забастовали телеграф и телефон. Захват осуществлялся, как правило, молодыми рабочими, не входившими ни в один из профсоюзов. Даже косное бюрократическое руководство профсоюзов, отмалчивавшееся до сих пор, как и коммунисты, клеймившее студентов как «буржуазных сынков» и «левацких ревизионистов», теперь осознало, что может попросту остаться не у дел.

Профсоюзные боссы решили, что момент пика симпатий к движению студентов и массового протеста против репрессий — это как раз тот момент, в который им надлежит возглавить движение. Крупнейшие профсоюзы: коммунистический — ВКТ, независимый левый — ФДКТ и реформистский «Форс Увриер» — заключили соглашение с ЮНЕФ о всеобщей забастовке и совместной демонстрации. 13 мая студенты и рабочие по призыву профсоюзов проводят 400‑тысячную демонстрацию. Во главе колонны — представители руководства профсоюзов. Коммунист Жорж Сеги, Генеральный секретарь ВКТ, с отвращением вспоминал о том, что ему пришлось идти и выступать рядом с анархистом Кон-Бендитом.

Вечером после демонстрации студентам удалось, наконец, занять Сорбонну. Заодно захватили престижный центр «Одеон», над которым на флагштоке подняли чёрное знамя. В аудиториях Сорбонны разместились дискуссионные центры, где спорили обо всём, что интересовало студентов: от национальных революций в странах третьего мира до новой концепции университета. «Одеон» же был превращён в свободную трибуну, где каждый мог говорить о чём хочет.

Тем временем страна была парализована забастовкой. К 24 мая бастовало 10 миллионов человек. Это были необычные забастовки: на многих предприятиях рабочие не просто занимали помещения, но, зачастую без ведома профсоюзов, создавали свои альтернативные органы управления, предприятия с непрерывным производством иногда не останавливались, а продолжали производить продукцию — только распоряжались ею созданные рабочими комитеты, а не администрация. В провинции предприятия пищевой промышленности бесплатно развозили свою продукцию по домам престарелых, приютам и семьям бастующих. Стихийно сложились отношения, показывающие абсурдность существующей системы управления.

23 мая в Латинском квартале произошла новая вспышка баррикадных боев из-за попытки выслать Кон-Бендита из страны, а 25 мая профсоюзы подложили студентам изрядную свинью. В этот день на улице Гренель было подписано соглашение между представителями профсоюзов с одной стороны и представителями союза предпринимателей и правительства — с другой об условиях, на которых профсоюзы прекращают забастовку. Сделано это было за спиной студенческого движения. Результатом гренельских соглашений были чисто экономические уступки. Жорж Сеги вспоминает в своих мемуарах об этих переговорах так: «Мы теперь были весьма далеки от крикливых деклараций ФДКТ о „власти профсоюзов на предприятиях“ и структурных реформах», иначе говоря, на черта вам, товарищи трудящиеся, какое-то там самоуправление? Вот мы, коммунисты, действительно боролись за ваши интересы, за вашу трудовую копеечку. Представителей ЮНЕФ на этих переговорах, конечно, не было.

Предательская политика профсоюзных боссов и коммунистов вызвала взрыв возмущения не только у «новых» но и у старых умеренно-левых, и 27 мая на стадионе Шарлетти «Движение 22 марта», ФДКТ и Федерация демократических и социалистических левых сил, куда входили Соцпартия (СФИЮ) и радикально-социалистическая объединённая Соцпартия, а также ЮНЕФ провели антиголлистский и антикоммунистический митинг. Все дружно кричали: «Правительство — в отставку!», «Де Голль должен уйти!», «ВКТ — предатели!».

Но в определении дальнейших целей и задач леваки-студенты разошлись с ФДСЛС. Если представитель объединённых социалистов требовал в своей речи создания новой администрации «правительства народного доверия» во главе с Пьером Мендес-Франсом и Миттераном в качестве Президента, то студентам было глубоко наплевать на все министерские рокировки.

В качестве альтернативы старым структурам они создавали Комитеты революционного действия (КРД), которые создавались как по учебному принципу (факультетские, лицеистские), так и по территориальному. Территориальные КРД должны были объединять студентов и бастующих рабочих вне рамок реформистских партий и профсоюзов. Комитеты действия ставили своей целью с помощью «глобального отказа, не подвластного интеграции», добиться перестройки общества. Развитие прямой демократии и ломка стереотипов обывательского сознания должны были привести к созданию революционных очагов власти народа и самоуправления на захваченных предприятиях.

Первым таким очагом, в котором должна была складываться новая форма организации общества, стал университет. Сами комитеты основывались на принципах прямого действия и были враждебны любой форме бюрократической организации, основывались на инициативе людей. Само действие определялось эмпирически, а не программно: никакого объединяющего центра, кроме координационной комиссии и делегированного Совета Сорбонны. Кроме Комитетов, созданных по территориальному и факультетскому принципам, были созданы специальные комитеты: КРАС — Комитет революционных сексуальных действий, проводивший в жизнь сексуальную революцию и КРАК — Комитет революционных культурных действий, занимавшийся эпатажем буржуазной публики.

Профсоюзы в ответ на акцию 27 мая сделали хорошую мину при плохой игре: объявили, что прекращать забастовку не собираются и ВКТ вывел своих сторонников на демонстрацию 29 мая, на которой около 500 тысяч человек организованной колонной протопали от площади Бастилии до вокзала Сен-Лазар.

Но гораздо более интересные события происходили в этот день в Елисейском дворце. Поначалу генерал Де Голль не придавал движению серьёзного значения и 19 мая, вернувшись из дружественного визита в Румынию, попытался отделаться от студентов одной фразой: «Реформы — да, маскарад — нет». За следующие десять дней он осознал опасность настолько, что предпочёл тайком бежать из своей резиденции. Съехавшиеся утром на заседание 29 мая министры не застали президента. Никто не знает, где он. Власть уже не нужно было брать, её оставалось лишь подобрать. Днём по телевидению объяснили, что президент отбыл в свою загородную резиденцию.

На самом деле Де Голль на вертолёте с одним пилотом вылетел в Баден-Баден, где размещался штаб контингента французских войск в ФРГ. Здесь он провёл совещание с командованием группой войск, заручившись поддержкой на случай гражданской войны. Затем с теми же целями вылетел в Страсбург. Вернувшись тем же вечером, президент выступил по телевидению с жёсткой речью, в которой заявил о роспуске парламента и о том, что ни он, ни премьер-министр, ни кто-либо из его кабинета не уйдут в отставку.

Это — переломный момент, с которого начинается наступление правых сил. На следующий день на Елисейских полях проходит миллионная демонстрация перепуганных буржуа под лозунгом: «Мой генерал, мы — с Вами!». Демонстрация студентов под лозунгами «Выборы — предательство!», «Не продавайте забастовку за выборный бюллетень!» не нашла поддержки. И голлисты, и коммунисты, и ФДСЛС рассчитывали на большинство в парламенте.

Возобновляются гренельские переговоры, но на этот раз профсоюзы оказались хитрее. Вместо прекращения забастовки сразу они стали постепенно сдавать отдельные отрасли или крупные предприятия. Но некоторые заводы не пожелали сдаваться — чтобы «очистить» автомобильный гигант «Рено», полиции пришлось брать завод штурмом. С этим заводом связана трагическая страница в истории парижского мая: 8 июня семнадцатилетний студент-маоист, пытавшийся пробраться на захваченный рабочими завод, спасаясь от жандармов, прыгнул в Сену и утонул.

Последний бой был дан студентами 10 июня, когда после очередного разгона демонстрации в Латинском квартале опять запылали баррикады и студенты разгромили комиссариат полиции на Рю-Перрон. 16 июня полиция очистила «Одеон» и Сорбонну от вселившихся туда студентов и разгромила коммуны, устроенные в общежитиях в Латинском квартале. Специальным указом президента все гошистские организации, в том числе КРД и «Движение 22 марта» были запрещены. На выборах с огромным преимуществом победили голлисты.

Но поле боя в конечном счёте осталось за студентами. И дело даже не в том, что в апреле 1969 года Де Голль без видимых причин подаст в отставку. Майские события помогли пробудить в людях новое — неодномерное революционное сознание (не путать с «новым мышлением»). Студенты не смогли одержать формальной политической победы в столкновении с режимом: ни Мао, ни Брежнев, у которого на носу была интернациональная помощь Чехословакии, не стали бы даже во имя идеалов пролетарского интернационализма поддерживать парижских бунтарей, «старые левые», они боялись и ненавидели «новых левых» не меньше, чем традиционные правые. Однако идеи этой потерпевшей поражение революции пустили корни в сознании людей и дали обильные плоды. Эти плоды мы и предлагаем сегодняшней революционной молодёжи как поучительный исторический урок.