Эти заметки тогда уже бывшего президента США Ричарда Никсона освещают его историческую встречу с Мао Цзэдуном, состоявшуюся шестью годами ранее, 21 февраля 1972 г., а также некоторые связанные с ней предыдущие и последующие события.
15 июля 1971 года я выступал по телевидению всего три с половиной минуты, но мои слова произвели один из величайших дипломатических сюрпризов века. Я зачитал объявление о произошедшем в это самое время в Пекине:
«Зная о том, что президент Никсон выражал желание посетить Китайскую Народную Республику, премьер Чжоу Эньлай от имени правительства Китайской Народной Республики прислал президенту Никсону приглашение посетить Китай в любую подходящую дату до мая 1972 года. Президент Никсон с удовольствием принял это приглашение».
За этим кратким объявлением стояло более двух лет сложных, тонких и решительных дипломатических сигналов и переговоров.
Это третья из семи ежедневных выдержек.
Впервые я поднял вопрос важности отношений между Соединёнными Штатами и коммунистическим Китаем в статье в «Форин эффайрз» в 1967 году. В своей инаугурационной речи я косвенно упомянул об этом.
Первый серьёзный публичный шаг в китайской инициативе был предпринят в феврале 1970 года, когда я отправил Конгрессу первый отчёт о внешней политике. В разделе по Китаю говорилось:
«Несомненно, что в наших интересах и в интересах мира и стабильности в Азии и мире предпринять возможные шаги к улучшению практических отношений с Пекином».
(В последующие месяцы президент Никсон донёс до Пекина через пакистанских и румынских лидеров, что он хочет развернуть диалог с Китаем. Сообщения ходили туда-сюда, пока 27 апреля 1971 года не пришло известие, что премьер-министр Чжоу приветствует визит особого посланника президента или самого президента.)
Я сказал:
— Генри, думаю, Вы должны это сделать… Я уверен, что человек, который смог незамеченным побывать в Париже, сможет прибыть в Пекин и отбыть оттуда, прежде чем кто-либо это обнаружит.
Мы договорились, что Киссинджер вылетит во Вьетнам для консультаций в начале июля, а затем остановится в Пакистане на обратном пути. Там у него разболится живот, что заставит его оставаться в постели и не показываться прессе. Затем, в сотрудничестве с президентом Яхья, пакистанский самолёт перенесёт его через горы в Китай. Всё прошло без сучка, без задоринки.
Прежде чем Киссинджер отправился, мы договорились о кодовом слове «Эврика», которое он должен использовать, если его миссия будет успешной и президентская поездка будет согласована.
11 июля Ал Хейг1, помощник Киссинджера, позвонил и сообщил, что от того пришла телеграмма.
— Что пишет? — спросил я.
— Эврика.— был ответ.
15 июля я сделал объявление по телевидению, что собираюсь в Пекин. Большинство первоначальных реакций было чрезвычайно положительным.
За несколько дней до отправления в Китай я пригласил в Белый дом великого французского писателя и философа Андре Мальро.
Мальро знавал Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая в 1930‑х. Его описание китайских вождей в «Антимемуарах» было среди самых ценных и впечатляющих, какие я прочитал, готовясь к поездке.
— Эта встреча была неизбежна.— сказал он.
— Даже несмотря на Вьетнамскую войну? — спросил я.
— Да, даже несмотря на неё. Действия Китая в связи с Вьетнамом — это обман. Китай никогда никому не помогал! Ни Пакистану, ни Вьетнаму. Внешняя политика Китая — чистейшая ложь! Китайцы сами не верят в неё; они верят только в Китай. Только в Китай!
17 февраля 1972 г., в 10:35, мы отбыли в Пекин с Военно-воздушной базы Эндрюс2. Когда мы приземлились, Чжоу Эньлай стоял у подножия трапа, без головного убора, несмотря на мороз. Плотное пальто не скрывало худобу его хрупкого тела. Когда мы были на середине трапа, он приветственно захлопал. Я, промедлив мгновение, ответил тем же согласно китайскому обычаю.
Я знал, что Чжоу был глубоко оскорблён отказом Фостера Даллеса от рукопожатия с ним на Женевской конференции в 1954 году. Поэтому, дойдя до нижних ступеней, я специально заранее протянул ему руку. Когда наши руки встретились, эра закончилась и началась другая.
Часом позже я собирался принять душ, когда ворвался3 Киссинджер с новостями, что Председатель Мао хочет встретиться со мной. Позднее в ту же ночь я так описал атмосферу встречи:
«Нас провели в неубранную комнату, наполненную книгами и документами. Секретарша помогла ему подняться на ноги. Когда я пожал его руку, он сказал: „Я не очень хорошо могу говорить“. Позже Чжоу сказал мне, что он был болен тем, что было описано как бронхит.
Все, включая Чжоу, оказывали ему должное почтение».
Протокол беседы не мог уловить вероятно самый трогательный момент, когда он протянул свою руку, а я протянул свою, и он подержал её с минуту.
У него, несомненно, было примечательное чувство юмора. Он всё вовлекал в беседу Генри и, хотя предполагалось, что встреча займёт 10—15 минут, она продлилась почти час. Я заметил, что Чжоу посмотрел на часы два-три раза, и понял, что, вероятно, должен прервать беседу, чтобы не переутомить его.
Киссинджер заметил, что он давал работы Мао своим студентам в Гарварде. Предаваясь характерному самоуничижению, Мао сказал: «Эти мои работы ничего собой не представляют, в том, что я написал, нет ничего поучительного».
Я сказал:
— Работы председателя двигают нацией и изменили мир.
Но Мао ответил:
— Я не смог изменить мир. Я смог изменить только некоторые места в окрестностях Пекина.
Мао отметил, что Киссинджер умно поступил, сохранив в секрете свою первую поездку в Пекин.
— Хотя он не выглядит как секретный агент,— сказал я.— это единственный человек в неволе4, который может съездить двенадцать раз в Париж и один раз в Пекин, и никто об этом не узнает — кроме, может быть, пары прелестных девушек.
— Так вы часто используете своих девушек? — спросил Мао.
— Речь о его девушках,не моих.— ответил я.— У меня были бы огромные проблемы, если бы я использовал девушек как прикрытие.
— Особенно во время выборов.— заметил Чжоу, присоединившись к смеху…
— Мне нравятся правые.— говорил Мао, явно красуясь.— Люди говорят, что вы правые, что Республиканская партия правая, что премьер-министр Хит5 тоже правый. И Христианско-демократическая партия в Западной Германии правая. Но меня скорее радует, когда эти правые приходят к власти.
Мао был оживлён и следил за каждым нюансом разговора, но я мог видеть, что он тоже притомился.
— Я хотел бы сказать, раз мы заканчиваем, г‑н Председатель, что мы понимаем, что Вы с премьер-министром приняли на себя великий риск, приглашая нас сюда.— сказал я.— Для нас также это было трудным решением. Но, прочитав некоторые Ваши заявления, я знаю, что Вы тот, кто видит, когда открывается возможность, и тогда знает, что нужно дорожить каждым мигом6».
Мао просиял, когда переводчик дошёл до этих слов из его стихотворения.
Проводив нас до двери медленным шаркающим шагом, от заметил, что чувствует себя нехорошо.
— Но выглядите Вы очень хорошо.— ответил я.
— Внешность обманчива.— сказал он, слегка пожав плечами.
На первой пленарной сессии с Чжоу в Доме народных собраний я вновь подтвердил наш прагматичный подход к совместному коммюнике.
— Обычный способ проведения встреч на саммите вроде этого, пока весь мир наблюдает,— сказал я,— это проводить встречи несколько дней, которые у нас будут, вести дискуссии и раскрывать различия, что мы и сделаем, а затем опубликовать обтекаемое коммюнике, скрывающее проблемы.
— Если бы мы действовали подобным образом, то обманули бы не только людей, но и самих себя.— ответил Чжоу.
— Мы не просим вас поступаться своими принципов, так же, как и вы не попросили бы нас поступиться своими.— сказал я.
Возможно, упоминание противостоящих принципов возбудило мысль, поскольку Чжоу заметил:
— Как Вы сказали Председателю Мао, ныне мы пожали руки. А Джон Фостер Даллес не захотел сделать этого.
Когда мы встретились в Доме народных собраний на другой день, я сказал:
— Я считаю, что интересы Китая, так же, как и интересы Соединённых Штатов настоятельно требуют, чтобы мы сохраняли наши вооружённые силы более-менее на нынешнем уровне. И, с определёнными исключениями, которые мы можем обсудить позднее, я думаю, что нам следует сохранять военное присутствие в Европе, в Японии, а также сохранять свои военно-морские силы в Тихом океане. Я думаю, что интересы Китая в этой точке столь же велики, как и у Соединённых Штатов.
В соответствии с моими намерениями это заявление вызвало шевеление на китайской стороне стола.
В середине встречи Чжоу принял несколько маленьких белых таблеток, как я понял, от повышенного давления. Меня впечатляли его острота ума и выносливость; я замечал, что некоторые более молодые люди с обеих сторон начинали клевать носом, когда вечер затягивался и переводчики всё бубнили, но, несмотря на свои 73 года, Чжоу оставался бдительным и внимательным на протяжении всей четырёхчасовой сессии.
Чжоу и Цзян Цин, жена Мао Цзэдуна, взяли нас в Пекинскую оперу. Они организовали специальное представление театральной феерии «Красный женский батальон», которую она придумала и поставила.
Из справочного материала я знал, что Цзян Цин — идеологический фанатик и была резко против моей поездки.
У Цзян Цин не было ни лёгкого юмора, ни теплоты Мао, Чжоу и других мужчин, с которыми я встречался. Я наблюдал те же черты у молодых женщин, которые работали переводчиками, и у некоторых других, которых мы встретили за неделю нашего пребывания в Китае. Женщины движения, что меня поразило, были более лишёнными юмора и единомыслящими в своей тотальной преданности идеологии, чем мужчины. На самом деле, Цзян Цин была неприятно резкой и агрессивной.
Мы знали, что в то время нельзя будет достичь никакого соглашения по Тайваню. При том, что обе стороны могут согласиться, что Тайвань часть Китая — позиция, поддерживаемая как пекинским, так и тайваньским правительством,— мы должны были бы противостоять применению Пекином военной силы для приведения Тайваня под коммунистическое правление.
Наши длительные дискуссии окончились, как мы и ожидали: мы смогли только согласиться на несогласие и отразить наши разногласия в коммюнике. Благодаря в большой степени мастерству Киссинджера как переговорщика и здравому смыслу Чжоу, китайцы в конце концов согласились на достаточно модифицированный язык.
Одной из причин, по которой мы нашли, что китайцы кажутся приятными в общении, было полное отсутствие у них тщеславного высокомерия. В отличие от Советов, которые ритуально настаивали на том, что всё, что у них есть, наибольшее и наилучшее, китайцы были почти одержимы самокритикой и поиском совета, как им совершенствоваться. Даже Цзян Цин, когда я рассказал ей, как меня впечатлил её балет, сказала:
— Приятно слышать, что Вы нашли его приемлемым, но расскажите, как бы Вы его улучшили.
26 февраля мы вылетели с Чжоу на его самолёте в Ханчжоу на востоке Китая. К этому времени мы с ним разговаривали совершенно свободно.
Когда мы начали обсуждать положение на Среднем Востоке, Чжоу в шутку сказал:
— Даже доктор Киссинджер не хочет обсуждать этот вопрос, поскольку, будучи евреем, опасается, что его будут подозревать.
Я ответил:
— На Среднем Востоке меня — и, кстати, также и доктора Киссинджера, ибо, будучи евреем, он в первую очередь американец — заботит гораздо большее, чем Израиль. Мы думаем, что Советский Союз стремится протянуть руки в эту область. Этому нужно сопротивляться.
Когда я бросаю назад взгляд на ту неделю в Китае, живым воспоминанием из этой поездки выступает эта уникальная личность, Чжоу Эньлай. Моя встреча с Мао Цзэдуном была слишком краткой и слишком формальной, чтобы дать мне много больше, чем поверхностное личное впечатление. Но многие часы переговоров и общения с Чжоу позволили мне оценить его яркость и динамизм.
Выступая на банкете в наш последний вечер в Китае, я поднял тост, и произнёс:
— Мы пробыли здесь неделю, и это была неделя, изменившая мир.
Примечания- Александр Хейг (1924—2010) — военачальник, государственный деятель и дипломат; на тот момент 4‑й заместитель советника по национальной безопасности (Киссинджера).— здесь и далее прим. переводчика.↩
- Эта база расположена в штате Мэриленд неподалёку от Вашингтона. Там базируется «борт Номер Один» — самолёт президента США.↩
- Сейчас Генри Киссинджер — столетний патриарх, но тогда ему не было и пятидесяти лет.↩
- Вероятно, шутливая отсылка к рекламной фразе, характерной для американских цирков и зоопарков: «Единственный такой-то зверь в неволе!». В отношении людей употребляется редко. Вряд ли переводчики могли успеть понять и растолковать для Мао эти слова. Конспирологи могут порассуждать, что тут могла быть библейская аллюзия на вавилонское или египетское пленение (англ. captivity — то же самое слово) евреев, поскольку Киссинджер как раз еврей.↩
- Эдвард Хит (1916—2005) — британский премьер-министр в 1970—1974 г., предшественник Маргарет Тэтчер во главе Консервативной партии Великобритании.↩
- «
Так много вечно срочных дел, мир крутится и время поджимает. Стопятьсот лет — это так долго, а нужно дорожить каждым мигом
» — это (в моём вольном, но почти буквальном переводе) строфа из стихотворения Мао Цзэдуна «Второй ответ товарищу Го Можо». Имеется в виду призыв действовать решительно, без лишнего промедления. Правда, не вполне очевидно, могли ли переводчики уловить в английской фразе Никсона («you must seize the hour and seize the day
») эту идиому и, значит, действительно ли Мао узнал цитату из своего стихотворение.↩