Женщины держат на себе половину неба

SRS: Есть много воспоминаний, написанных людьми, которые жили в Китае в социалистический период или «эру Мао» (1949—1976), особенно о десятилетии культурной революции. Что побудило вас написать «Некоторых из нас»?

Ван Чжэн: Эта книга представляет собой коллективные воспоминания девяти авторов, все они из Китайской Народной Республики. Мы все были выпускниками университетов в этой стране, и потом большинство из нас получили здесь [в США] преподавательские должности. Мотивацией послужило то, что нас удивили многочисленные воспоминания, опубликованные китайской диаспорой, людьми из Китая. Те воспоминания, которые активно продвигались или больше всего продавались, описывали эру Мао в Китае как «тёмные века»: ужас, ничего кроме преследований, диктатуры и убийств, все ужасающие истории, только односторонняя точка зрения.

Даже хотя я не могу сказать, что они врут, значительная часть написанного — вымысел. Например, «Красная Азалия» Анчи Мин, которую широко здесь использовали здесь, даже в университетах. Когда она была в США, то она утверждала, что книга автобиографична. Но когда она вернулась в Китай, ко всем своим друзьям и родственникам, к людям, которые знали её, жили в то же время, когда они спросили её об этой книге, она сказала, что это вымысел. Вот одна причина.

Такая разновидность автобиографий лучше всего продаётся в силу издательской политики в этой стране. Какие книги они продвигают здесь? Вы можете увидеть в этом систему. В США и на Западе они всё ещё играют на менталитете времён холодной войны, что капиталистические государства — это замечательная земля свободы, социалистические страны ужасны, коммунистический Китай, красный Китай был ужасен, вроде ада. Поэтому они рассказывают вам все эти страшные истории. Такие книги всегда имеют самое широкое распространение, они всегда получают максимум внимания со стороны СМИ.

Я не хочу здесь сказать, что преследований не было. Наша точка зрения, я хочу только сказать, что Китай такой большой, с населением в один миллиард. У нас есть различные социальные группы, и различные социальные группы по-разному переживают даже один и тот же исторический период. Как китайцы, когда мы читаем эти воспоминания, у нас во многом разный опыт. Каким бы ни был их опыт, даже это было на самом деле, это не наш опыт.

Как я выяснила, в моей однородной [социальной] группе всех этих китайских женщин, что у нас одно и то же отношение к таким воспоминаниям. Поэтому мы решили что-то сделать. По крайней мере, мы можем высказаться на эту тему. Если они рассказывают свои истории… что же тогда делать с нашими историями и нашим опытом? Но о нашем опыте не говорили. Поэтому мы чувствовали, особенно я как историк, что важно не оправдывать кого-то; скорее, нужно показать сложную картину истории.

Также, если вы посмотрите на тех, кто написал всю эту «осуждающую литературу», это обычно люди из элитных классов. Вы не слышите голосов рабочих, крестьянского класса, тех, кто был в низших классах, на дне общества. Как эти люди жили в Китае при Мао, или в коммунистическом Китае?

Коммунистическая партия была очень сложным [организмом], с различными фракциями, у которых было разное видение Китая, даже разные взгляды на социализм. У людей было разное видение самой коммунистической партии. В те годы, самые разные люди принимали участие в разных вещах и политика, которую разные люди предлагали внутри партии, приводила к разным результатам.

Это была очень сложная ситуация. Но в этой стране, вы слышите только один голос, осуждения — как люди из элитных классов страдали в те годы. Это ужасное искажение более широкой картины, если вы поверите, что это правда, единственная правда.

SRS: Почему эта «осуждающая литература» получила такую популярность?

Ван Чжэн: Было массовое движение по производству нарратива жертв в конце 1970-х и в начале 1980-х годов в Китае, эта линия была потом в основном экспортирована на Запад вместе с теми китайцами, которые нашли в «стране свободы» особенно прибыльный рынок для приобретения статуса «жертв», появившийся в эпоху после Мао.

«Полностью отрицать культурную революцию» было схемой Дэн Сяопина, чтобы расчистить путь к демонтажу социализма, одновременно консолидируя политическую власть. Это был путь к отбеливанию или отвлечению внимания от его собственных преступлений и преступлений его сообщников.

После призыва Дэн Сяопина полностью отрицать культурную революцию быть жертвой культурной революции стало признаком особого социального статуса в Китае. Китайские интеллектуалы последовали этой моде производить нарративы жертв. Это было санкционировано Дэн Сяопином, и помогло ему расчистить идеологическую почву для установления неолиберализма и социального дарвинизма, сопровождавших подъём капиталистической рыночной экономики. В ходе этого процесса они вернули себе ту власть и привилегии, которые были сокращены в эру Мао, особенно в период культурной революции. Те, кто осмеливался отклоняться от этого замысла нового архитектора Дэн Сяопина, были лишены привилегий, которыми пользовалась новая элита, а то и посажены в тюрьму.

SRS: В одной из истории в твоих мемуарах говорится, как ты в первый раз приехала в США и услышала, как женщина рассказывает о своей дочери, которая была чирлидером, и как ты на это отреагировала.

Ван Чжэн: Ага, ну, это было после того, как Дэн Сяопин инициировал кампанию по осуждению Мао и культурной революции. В моём эссе я также говорила об этом. Мне это было непонятно, потому что все говорили о том, как они были жертвами культурной революции, коммунистической партии, но я не могла найти ни одного примера в своей жизни, чтобы я была жертвой или насильником. Это был такой непонятный период. Я даже не знала, как отнестись к ситуации в Китае в то время, многие интеллектуалы говорили об этом, производя такой тип «нарративов жертвы».

Потом мой опыт в США помог мне более ясно осознать значение китайской революции, тех изменений, которые революция произвела — потому что у меня была перспектива для сравнения, которая помогла мне сравнить менталитет женщин здесь с менталитетом женщин в эру Мао, в социалистический период.

Один пример из моей жизни здесь: я жила с американской семьей, пришла подруга моей квартирной хозяйки и стала рассказывать о своей дочери. Я спросила её, «Чем занимается твоя дочь?» Она с большой гордостью и энтузиазмом ответила, «О, она чирлидер», оживленным голосом. Я не знала этого слова «чирлидер», и я подумала, что это за лидер? Мне было очень интересно, и когда она объяснила мне, я была не просто в шоке, мне было неприятно. Я подумала, вау — ты гордишься вот этим? Я подумала, что эта женщина никогда не могла и представить, что её дочь может быть лидером, которым будут восхищаться мужчины.

Так что это были такие мелочи, которые резко контрастировали с моим опытом молодой женщины, выросшей в красном Китае, социалистическом Китае, по сравнению с опытом большей части женщин в этом большом обществе здесь, с их менталитетом, с их взглядами на то, что они могут делать и их отношением к своей жизни — это был резкий контраст.

SRS: Это важная тема, которая присутствует в различных воспоминаниях из книги.

Ван Чжэн: Гендерный вопрос, вот о чём я на самом деле говорила в своём эссе. Я бы сказала, что коммунистическая партия, с момента своего возникновения, восприняла феминистскую повестку дня и привлекала феминисток, даже несмотря на то, что в ходе долгой истории партии, во время войны, во время других важных битв, равенство полов не всегда занимало первостепенное место в повестке дня партии. Мои исследования показали, что вся политика в отношении женщин и равенства полов продвигалась феминистками внутри партии. Партия никогда не была монолитным организмом, но всегда включала в себя людей с разными политическими взглядами и интересами. Любая политика есть результат переговоров и споров между различными интересами. В этом смысле, коммунистические феминистки были вполне успешны в продвижении политики равенства полов.

SRS: Какой, например, была эта политика?

Ван Чжэн: Законы о браке. Потому что все эти женщины, с самого первого дня, с 1949 г., очень много трудились над продвижением равенства полов, равенство между мужчинами и женщинами стало официальной, господствующей идеологией. Не сегодня, но в те годы, она была господствующей во всех видах культурной продукции, литературе, фильмах, плакатах, везде. Везде. Женщины сломали гендерные барьеры во всех профессиях — женщины-летчики, ополченцы, машинистки, все такие вещи. Всё, что раньше рассматривалось как мужские занятии и профессии… женщин побуждали к тому, чтобы прорваться в эти области, находящиеся под господством мужчин.

Поэтому моё поколение, мы все родились в такой культурной атмосфере или популярной культуре, что мы относились к равенству полов как к чему-то самоочевидному. Конечно, равные возможности в образовании, в занятости, равная плата — это был наш опыт, особенно во время культурной революции. Социалистическая система восприняла эгалитарную идею, которая работала на пользу женщин, а социалистическая экономическая система старалась уравнять их долю ресурсов, что также работало на пользу женщин. Отпуск по беременности был гарантирован, если ты работала на государственном предприятии, и при приёме на работу, в образовании, не было дискриминации по половому признаку.

Но я должна сказать, что многие эти бонусы доставались в основном городским женщинам. В деревне была другая экономическая политика. Даже в период коммун, в сельской местности женщинам было очень трудно получить равную плату за равный труд, потому что в деревенском обществе сопротивление равенству полов было настолько сильным, что даже если женщины выполняли такую же работу, им часто платили меньше, не то, что в городе.

Сегодня в Китае намного труднее продвигать равенство, потому что неравенство полов, классов, всего, регионов, все виды неравенства растут. Конечно, раньше — особенно в ходе культурной революции, когда Мао хотел сократить разрыв между городом и деревней, и между рабочими и крестьянами — партия проводила такую политику, как например «босоногие доктора» и сельские учителя, продвигая образование в сельской местности, и старалась делать эти вещи в те годы.

SRS: Мы часто слышим, что все школы были закрыты в ходе культурной революции, книги сжигали, и образование у всех пострадало.

Ван Чжэн: Ага, это один из мифов. Во время культурной революции, в первые два года, школы были закрыты, но это не означало, что мы не могли читать. На самом деле, мы много читали, потому что распространялись книги из библиотек. Хунвэйбины забрали книги из библиотек и распространяли их.

Мы читали много книг. На самом деле, было много талантливых молодых людей и у них было время, они не должны были ходить в школу, поэтому они развивали свои таланты. Люди, которые хотели играть на виолончели, или интересовались математикой или физикой, просто занимались этим. Поэтому многие люди не ходили в школу, но, в общем, погружались в свой собственный талант. На самом деле, большинство людей этим занималось. Вы можете слышать только об ужасном насилии со стороны хунвэйбинов, что в том поколении молодёжи, все были хунвэйбинами. Нет! Статистически, хунвэйбины были незначительным меньшинством в моём поколении. Я никогда не была хунвэйбином. Многие из нас не были. Нас называли «cяояопай»³. Нам не нравилось насилие, нам не нравилась вся эта борьба, мы просто не участвовали в этом. Мы не участвовали в насилии, мы ничего такого не делали. Мы просто пошли домой и занимались тем, что хотели.

Я сказала Кармелите Хинтон о её фильме «Утреннее солнце», что мне понравилась первая часть, но не понравилась вторая, потому что вторая часть посвящена насилию хунвэйбинов. Во-первых, не все хунвэйбины принимали участие в насилии. Во-вторых, хунвэйбины составляли небольшой процент от нашего поколения. Почему истории жизней большинства всегда остаются нерассказанными? Были такие сяояопай, которые в то время уходили из [университета или школы], чтобы развивать свои интересы. Она (Кармелита Хинтон) ответила, что это документальный фильм, нам нужны кадры, и у неё не было кадров сяояопай. Если вы что-то ломаете, люди будут вас снимать. Если вы сидите дома и читаете, это скучно, никто не хочет снимать вас, когда вы читаете. Хунвэйбины показаны на этих кадрах так, что они всё ломают, избивают людей. Да, многие хунвэйбины это делали, но я боюсь, что даже не большинство из них.

SRS: Из наших исследований совершенно очевидно следует, что хунвэйбины сыграли крайне позитивную роль в культурной революции. Они были своего рода катализатором. Они помогли людям осознать, что происходит в обществе. Их дух критики и вызова реакционным авторитетам придал смелости рабочим, крестьянам и другим поднять головы и говорить о проблемах общества. Насилие не было главным в движении хунвэйбинов. И большая часть актов насилия, которые происходили, разжигалась руководящими сторонниками капиталистического пути, которые оказывались под огнём критики и пытались дискредитировать движение. Целью культурной революции было предотвращение поворота революции вспять, она стремилась преобразовать общество более глубоко и изменить сознание людей.

Ван Чжэн: Дело в том, что в то время для моего поколения, это и было целью. Мы знали, что мы хотим других человеческих существ, новый тип человеческих существ, чтобы создать другое общество, чтобы было какое-то видение, какая-то цель и чтобы эти другие человеческие существа не просто стремились к обладанию материальными вещами, домами, машинами, потребительскими товарами.

Мы хотели внести свой вклад в общую пользу, мы беспокоились о человеческих существах в целом, об обществе в целом, не только Китае, обо всём мире, о мире во всём мире, счастливом без эксплуатации и угнетения. В каком-то смысле мы можем сказать, что это была утопическая мечта, у которой очень, очень глубокие корни. Утопическая или нет, у нас была мечта, что мир может быть лучше, чем он есть сегодня.

Я никогда не оправдывала никакого насилия. Однако… революция для достижения эгалитарного общества действительно подразумевала некоторые радикальные меры, такие как аграрная реформа для конфискации земли у землевладельцев, чтобы распределить её среди всех безземельных людей. Поэтому, если вы возьмёте интервью у землевладельца, его детей, они скажут вам, что у него конфисковали землю, его расстреляли — если вы выслушаете их историю, конечно, они будут полны ненависти. Но если вы возьмёте интервью у безземельного класса и они получили землю от коммунистов, вы услышите совсем другую историю. Вот почему важно иметь более полную картину того, что происходит. Отношение бедных крестьян к коммунистической революции совсем другое. Но эти бедные крестьяне не могут написать свои воспоминания на английском. Вот почему вы никогда не услышите, что говорят крестьяне. Взять даже детей этих крестьян, которые могут писать по-английски — написанное ими никогда не будет продвигаться в этой стране, потому что люди, которые контролируют издательский рынок, они никогда не будут продвигать такие истории.

В мире должно быть равенство и справедливость. Мы хотели сделать самих себя лучше внутренне, чтобы мы могли построить такой мир. Я не вижу ничего плохого в этой мечте. Я всё ещё не вижу в этой мечте ничего плохого, даже хотя люди могут сказать, что это наивно. Но я думаю, что человечеству нужно что-то прекрасное в наших головах, иначе мы все станем отвратительными животными. Какой смысл жить в этом мире, где человек человеку волк, отвратительном мире? Какой смысл? Между тем, мы обладаем таким огромным материальным богатством, и разрушаем эту планету. Какой смысл? Мы могли бы жить по-другому, вот почему мечты важны.

SRS: Это важный момент, что мир не должен быть таким, и в ходе социалистического периода в Китае, такие изменения стали происходить, потому что это была не просто утопическая мечта. Я хочу поговорить о массовом движении городской молодёжи вроде тебя, которых послали в деревню. Это один из тех моментов, которые критикуют.

Ван Чжэн: Да, да. Идёт много споров о том, почему Мао и партия сделали это, в смысле мотивации. Даже сегодня я не думаю, что было бы неправильно попросить городскую образованную молодёжь чем-то помочь бедным регионам, хотя, может быть, нам не придётся прибегнуть к такой радикальной мере. И всё же я думаю, что образованным людям необходимо идти в бедные регионы, чтобы помочь своими знаниями их развитию.

Даже хотя меня послали в деревню, я никогда за все эти годы не плакала из-за того, что я была на ферме. Если вы прочтёте все эти воспоминания о том, как это было ужасно для этих «отосланных девушек», например, «Дикие лебеди», где она (Цзюн Чан) рассказывает о своём «отосланном» опыте, её опыте в деревне… о, она чувствовала себя такой обиженной. Потому что она оказалась далеко от этой официальной семьи высокопоставленного коммунистического функционера — как же её могли послать работать на ферме, как какую-то крестьянку? Она просто не могла работать, как какая-то крестьянка. Это ужасно! Когда я читаю это, мне так неприятно её чувство превосходства, её чувство принадлежности к элите, как же она могла заниматься такой работой? Поэтому когда её родители нашли лазейку и вытащили её из деревни, о, она была в таком восторге. И даже в то время, когда она это писала, она так и не задумалась об этом чувстве превосходства.

Почему ты не могла быть крестьянкой, когда около 90 % китайцев были крестьянами в то время? На каких основаниях ты считала, что ты не могла работать на ферме? У тебя есть корона на голове? Я её как-то не замечаю. Если вы прочитаете все эти осуждения, они все жалуются, говорят, что мы городские люди, мы образованные, мои родители профессора или высокопоставленные чиновники и у меня были все эти таланты, как же я могла работать, как крестьянка. А что в этом плохого? Вы можете использовать свои таланты для помощи крестьянам, деревенскому сообществу. Я всё ещё не вижу, что в этом плохого.

SRS: Проект «Восстанавливая истину» также работает над критикой искажений и лжи и над тем, чтобы показать настоящую историю социализма. Учитывая твой собственный интерес к этой истории, как ты думаешь, как мы можем улучшить нашу работу?

Ван Чжэн: Да, в их распоряжении есть целая машина для продвижения [их идей]. У нас этого нет. Да, мы должны в каком-то смысле увеличить громкость [нашего голоса]. Мы пытаемся сделать так, чтобы нас услышали, но нас всегда в каком-то смысле затеняет или заглушает рынок. Это огромная проблема, потому что мы живём в капиталистической рыночной экономике.

Среди прочих важных моментов, возможно, учёным следует публиковать не только академические работы, ограниченные академическим кругом. Я только что вернулась с конференции о Китае. Многие учёные думают, что новая книга Юн Чжан [«Неизвестная история Мао Цзэдуна»] и их история Мао, это кусок дерьма. Эти ученые действительно занимаются исследованиями, изучают историю и документы, и они знают, что эта книга не соответствует академическим стандартам. Я думаю, что специалисты по Китаю, все мои коллеги, насколько я знаю, пытались информировать своих студентов. Но ты знаешь, что в этой стране, многие студенты не интересуются ничем, кроме Америки. Поэтому наши занятия мало кто посещает. Некоторые владеют информацией, но их немного. Конференции — это неподходящая площадка для информирования широкой публики. Это важный вопрос, здесь крупная проблема. Как сделать твою работу доступной для более широкой аудитории, и распространить её среди них? На самом деле, это вопрос о том, кто может тебя продвигать. Поэтому в этой стране это политические вопросы, потому что мейнстрим заинтересован в демонизации социализма.

Позвольте мне только сказать, а сколько правительство США вложило денег в войну в Ираке, теперь уже больше 70 миллиардов долларов, правильно? Окей, в этой системе ты можешь вложить столько денег в убийство людей другой религии, вместо того, чтобы предложить бесплатное образование, обучение в колледже, чтобы сделать твоих граждан информированными. Разве эта система лучше, чем Китай, когда он был социалистическим, когда так много людей были информированными благодаря бесплатному образованию? Разве в этой стране предпринимаются какие-то шаги для того, чтобы сделать здравоохранение и образование бесплатными, вместо того, чтобы тратить так много денег для убийства ни в чём не повинных людей? Зло именно в этом. Если вы говорите про зло, то вот оно.

Если практика китайской коммунистической революции была сведена на нет из-за многочисленных ошибок различных сил, нам нужно найти новые пути. Какими бы ни были ошибки китайской коммунистической партии, они не доказывают превосходства капитализма.

1. Setting The Record Straight.↩
2. Some of Us: Chinese Women Growing Up in the Mao Era. Rutgers University Press, 2001.↩
3. Сяояопай (кит. 逍遥派, букв. перипатетики, свободно бродящие) — люди, которые заняли пассивную позицию по отношению к культурной революции, решив сосредоточиться на частной жизни.↩