Конфуций жил в конце периода Чуньцю, когда Китай претерпевал крупные социальные перемены в связи с переходом общества от рабовладельческого строя к феодальному. Упрямо держась за реакционную позицию пришедшей в упадок рабовладельческой аристократии, Конфуций пытался приостановить движение вперёд колеса истории. Он питал лютую ненависть к социальным переменам того времени. «В Поднебесной нет Пути,— вопил он.— Разрушен ритуал и испорчена музыка». Поставив перед собой задачу реставрировать рабовладельческий строй Западного Чжоу, он выдвинул целый комплекс реакционных этико-политических идей, ядром которого являлось так называемое «жэнь». Он требовал воскрешения погибших княжеств рабовладельческой аристократии, восстановления наследственных привилегий рабовладельцев-аристократов, возвращения к власти тех из них, кто был от неё отстранен. Этим он хотел сделать всех рабов Поднебесной послушными и покорными. Конфуций странствовал, изъездил различные княжества в поисках должности чиновника, которая помогла бы ему претворить в жизнь его мечту «восстановить порядок», то есть восстановить рабовладельческий строй Западного Чжоу со всеми его законами и уставами. У Конфуция была частная школа, он набирал учеников с намерением воспитать из них «гуманных», «целеустремленных», «благородных» и «добродетельных» мужей, которые строго соблюдали бы «порядок династии Чжоу» и, «добившись успехов в учёбе, стали бы чиновниками» и тем самым способствовали бы восстановлению рабовладельческого строя Западного Чжоу. Отсюда ясно, что педагогическая деятельность Конфуция служила реакционной политике рабовладельческой аристократии. Эта его реакционная политическая цель, предопределившая его линию в просвещении, пронизала всю его педагогическую деятельность, все её аспекты. Вздорное утверждение троцкиста Ли Цзи о том, что Конфуций был представителем нарождающегося класса помещиков,— полное искажение и извращение исторических фактов.

Каких людей хотел воспитать Конфуций в попытках добиться этой своей реакционной цели? Возможно ли, чтобы он, как это утверждают некоторые, набирал учеников независимо от их классовой принадлежности?

В рабовладельческом обществе рабы и рабовладельцы представляли собой два в корне противостоящих класса. Чтобы определить, набирал ли Конфуций учеников независимо от их классовой принадлежности, прежде всего нужно выяснить, брал ли он себе в ученики представителей широких масс того общества — рабов. В рабовладельческую эпоху рабов их владельцы отнюдь людьми не считали, а видели в них лишь «говорящее орудие», которое рабовладельцы могли по своему произволу преследовать, продавать, покупать и убивать. Археологические находки и литературные памятники древности свидетельствуют о том, что в древнем Китае рабовладельцы-аристократы предавали закланию сотни и тысячи рабов, принося их в жертву своим предкам или захоранивая вместе со своими покойниками. Как же могли они при таком положении дел позволить рабам получать образование? В действительности сам Конфуций громогласно исключил рабов из среды тех, кому хотел давать образование. Исходя из идеалистического априоризма, он разделил людей на несколько категорий, а именно: те, кто «обладает знаниями от рождения»,— выше всех; те, кто «приобретает знания учением»,— ниже их; те, кто «учится, столкнувшись с трудностями»,— ещё ниже; что же касается рабов («минь»), то они относятся к тем, кто «не учится, столкнувшись с трудностями», и стоят ниже всех. Мало того, он ещё со всей ясностью заявил, что «высшие — мудры», а «низкие — глупы», и те и другие таковы от рождения и не могут измениться. На взгляд Конфуция, рабов, «низких» и «глупых» от рождения, не стоило труда просвещать. Поэтому он с пеной у рта кричал: рабы годны лишь на то, чтобы безропотно делать, что велено, им никак нельзя пояснить зачем и почему. Вот какая чёткая враждебная рабам реакционная позиция была у этого шедшего под гору рабовладельца-аристократа! В силу своей реакционной классовости он не мог не быть враждебен к рабам, не мог не быть поборником реакционной политики — держать народ в невежестве.

Рекламируя себя, Конфуций заявил: я никогда не отказываю в наставлении, если мне дарят связку сушёного мяса. А ведь эти слова обнажают лживость утверждения, будто Конфуций набирал учеников независимо от их классовой принадлежности. Спрашивается, в обществе, где одну лошадь плюс моток шёлка можно было обменять на 5 рабов, где рабы, будучи товаром, подлежащим купле-продаже, были лишены свободы личности, откуда им было взять столько мяса, чтобы заплатить за учение? Правда, у Конфуция было много учеников, как говорится, «70 достойных и 3000 последователей», среди которых были и так называемые «бедные ученики». Такими считались, например, Янь Юань, который, «будучи беден, жил в ветхой лачуге», и Цзэн Шэнь, который «обрабатывал бахчу с отцом и мать которого ткала». Это приводится некоторыми в доказательство того, что Конфуций набирал учеников независимо от их классовой принадлежности. На самом деле 14 поколений предков Янь Юаня были крупными сановниками княжества Лу, и его семья разорилась только при его отце. Цзэн Шэнь был потомком принца У, наследника престола княжества Цзэн, которое уничтожено княжеством Лу. Отсюда ясно, что все эти люди были выходцами из разорившейся рабовладельческой аристократии. «Бедные» лишь по сравнению с рабовладельцами-аристократами, они всё же явно принадлежали к их классу. Попытки этим доказать, что Конфуций набирал учеников независимо от их классовой принадлежности, совершенно тщетны.

Среди учеников Конфуция были и люди так называемого «низкого» происхождения. Так, например, Жань Юн представлен как сын «человека низкого происхождения», а Цзы-гун — «торговец». Некоторые ссылаются на это в подтверждение того, что Конфуций набирал учеников независимо от их классовой принадлежности. Но и это совершенно несостоятельно. В глазах рабовладельцев-аристократов только чиновники и влиятельные лица были благородными, все же остальные, занятые в земледелии, ремеслах и торговле,— низкими. Про себя Конфуций сказал: «я в молодости находился в низком положении и потому узнал много низких занятий»¹. Однако Конфуций не был рабом, а происходил из пришедшей в упадок семьи рабовладельческой аристократии. Говоря о «низком» своём положении, он хотел сказать, что не был чиновником. Под «низкими занятиями» он подразумевал разные ремесла. Поэтому «человек низкого происхождения», каковым был назван отец Жань Юна, всего-навсего означал человека, не занимающего должности чиновника. Что касается Цзы-гуна, то, судя по «Шицзи» («Историческим запискам») и другим книгам, где говорится, что он был торговцем из княжества Вэй, «имевшим в своём распоряжении роскошный экипаж и огромное богатство», он, очевидно, был торговцем-рабовладельцем. Во всяком случае эти так называемые «люди низкого происхождения» не могли быть рабами. Ибо в древнем рабовладельческом обществе рабов отнюдь людьми не считали, их обычно называли «минь» или иными подобными словами, но никак не «людьми». Поэтому это самое изречение о том, что Конфуций выбирал учеников «независимо от их знатного или низкого происхождения», в лучшем случае означает, что он выбирал учеников, не обращая внимания, чиновники ли они или нет, из различных классов и слоёв, за исключением рабов. Попытки использовать это, чтобы доказать, что Конфуций набирал учеников независимо от их классовой принадлежности, также ни к чему не приведут.

Из того, чему Конфуций учил своих учеников, также видно, что он вовсе не занимался «всенародным просвещением». Для того чтобы подготовить своих учеников к служению рабовладельцам-аристократам, Конфуций постановил ограничить программу их обучения ритуалом, музыкой, поэзией и историей рабовладельческой аристократии с упором на «ритуал династии Чжоу». Он назвался наследником законов и уставов рабовладельческого строя, тем, кто «следует заветам Яо и Шуня, соблюдает законы Вэнь-вана и У-вана». Он считал, что изучение ритуала — основа основ. Прежде всего надо получить образование путём систематического изучения законов и уставов рабовладельческого строя, и только тогда овладение культурой и знаниями может быть полезным. Что же касается производительного труда, то ему нет ни надобности, ни смысла учиться. Однажды, когда его ученик Фань Сюй попросил его научить хлебопашеству и огородничеству, он в сердцах сказал: «В этом я уступаю опытному крестьянину». «В этом я уступаю опытному огороднику». Когда же Фань Сюй ушёл, он разразился руганью: «Какой никчёмный человек Фань Сюй!» Не странно ли было бы, если бы такой реакционный тип, как Конфуций, который был против того, чтобы его ученики занимались производительным трудом, и питал вражду к трудовому народу, брал рабов себе в ученики? «Что такое знание? С тех пор, как существует классовое общество, на свете существуют только две области знаний: это знания в области производственной борьбы и знания в области классовой борьбы»². Класс помещиков и буржуазия превознесли Конфуция до небес. На самом же деле он вовсе не такой уж особенный. Он не только ремёсел не знал, ничего в земледелии и огородничестве не понимал, но и не разбирался в тенденции общественно-исторического развития своего времени. Вся его «учёность» — попросту труха, которую трудовой народ и в грош не ставил. В глазах трудящихся Конфуций был всего лишь паразитом и невеждой, у которого «ни руки, ни ноги труда не знают и который не различает пяти видов зерновых» и совершенно некомпетентен как учитель.

Председатель Мао Цзэдун указывает: «Определённая культура (рассматриваемая как идеологическая форма) является отражением политики и экономики определённого общества и, в свою очередь, оказывает огромное влияние и воздействие на политику и экономику данного общества; экономика является базисом, политика же есть концентрированное выражение экономики. Это — наша основная точка зрения на отношение между культурой, с одной стороны, и политикой и экономикой — с другой, и на отношение между политикой и экономикой»³. В любую эпоху просвещение служит политике господствующего класса. Ни в какое время, ни в какой стране не бывает, и не может быть надклассового, всенародного просвещения. Педагогическая деятельность Конфуция, с какой бы стороны мы её ни рассматривали, служила реакционной политике, направленной на восстановление рабовладельческого строя Западного Чжоу. Сам Конфуций был душой и телом преданным холопом рабовладельческой аристократии. А «всенародный просветитель» — всего лишь маска, которую некоторые пытались надеть на Конфуция.

Некоторые утверждают, что, стоя за «ю цзяо у лэй», Конфуций имел в виду «разрушить границы между классами» в обучении учеников. Это чистейший абсурд.

В древнекитайском рабовладельческом обществе установились патриархально-родовые порядки со строжайшей иерархией. Не только различные классы и слои общества были чётко разграничены, «ши» (интеллигентам), крестьянам, ремесленникам и торговцам запрещалось смешиваться друг с другом, сын «ши» всегда оставался «ши», сын крестьянина — крестьянином, сын ремесленника — ремесленником, сын торговца — торговцем, но и степени иерархии внутри самого господствующего класса, то есть внутри рабовладельческой аристократии,— Сын Неба, правители княжеств, крупные сановники и т. д. были строго наследственными, на них нельзя было претендовать. Верный апологет «порядка династии Чжоу» Конфуций печалился тем, что из-за «восстаний против верхов и бунтов» иерархия рабовладельческого строя периода Чуньцю рухнула, сложилась обстановка, при которой «государь не государь, подданный не подданный, отец не отец, сын не сын», и во весь голос кричал, что нужно отстоять порядок, при котором «государь должен быть государем, подданный — подданным, отец — отцом, сын — сыном». Тут возможно ли, чтобы он «разрушил границы между классами»? Совершенно ясно, что «ю цзяо у лэй» означало отнюдь не «разрушить границы между классами» в воспитании учеников, а что-то другое.

В высказываниях Конфуция, записанных в «Луньюй», термины «жэнь» 人 и «минь» 民, как правило, представляют два отличных друг от друга понятия. «Жэнь» — это термин с широким охватом. Под ним подразумеваются все классы и слои общества, кроме рабов, то есть рабовладельцы-аристократы, обыкновенные рабовладельцы, представители нарождающегося класса помещиков, труженики-единоличники и т. д. Термин же «минь» означает исключительно рабов. В соответствии с этим иероглифы «хой» 诲 (поучать, наставлять) и «цзяо» 教 (обучать, инструктировать) также представляют два отличных друг от друга понятия. В «Луньюй» насчитывается пять мест, где Конфуций употреблял термин «хой»:

1. Ю, научить («хой») ли мне тебя, что такое знание? Зная что-либо, считай, что знаешь, не зная, считай, что не знаешь,— это и есть знание.

2. Безмолвно хранить то, что знаешь, учиться без пресыщения, поучать «хой» без устали,— что из этого мне присуще?

3. Я никогда не отказывал в наставлении («хой»), если мне приносили связку сушёного мяса.

4. Разве могу я сравниться с совершенномудрым или человеколюбивым человеком? Я всего лишь стараюсь быть такими без пресыщения, поучаю («хой») без устали. Только это, пожалуй, я и могу сказать о себе.

5. Можно ли любить того, к кому не предъявляешь строгих требований? Можно ли быть верным тому, кого не поучаешь («хой»)?

Из этих высказываний Конфуция явствует, что «хой» связано с «жэнь». И те, кто вёл «хой», и те, кто был объектом «хой», были «жэнь». Они получали «хой» добровольно, не по принуждению, только при одном условии — внести плату за учение. Следовательно, под словом «хой» Конфуций подразумевал то, что впоследствии стало называться «просвещением», то есть просвещение всех классов и слоёв общества, за исключением рабов.

В «Луньюй» насчитывается семь мест, где встречается слово «цзяо»:

1. Цзи Кан-цзы спросил: «Как сделать „минь“ почтительным, преданным и старательным?» Конфуций ответил: «Если правитель будет в общении с „минь“ строг, то „минь“ будет почтителен. Если он проявит сыновнюю почтительность к своим родителям и будет милостив, то „минь“ будет предан. Если он будет выдвигать добродетельных людей и обучать („цзяо“) тех, кто некомпетентен, то „минь“ будет старательным».

2. Если хороший человек обучает («цзяо») «минь» семь лет, то с таким «минь» можно идти на войну.

3. Отправить на войну «минь», не обучив («цзяо») его,— это значит бросить его.

4. Когда Конфуций отправился в княжество Вэй, Жань Ю правил колесницей. Конфуций сказал: «Народу здесь много!» Жань Ю спросил: «Если народу здесь много, что ещё прибавить?» Конфуций ответил: «Надо обогатить его!» Жань Ю спросил: «Когда разбогатеет, что ещё прибавить?» Конфуций ответил: «Надо его обучать („цзяо“)!»

5. Не обучив («цзяо») морали, приговаривать за проступок к смерти,— это жестокость.

6. Ю цзяо у лэй [смысл этой формулы будет проанализирован ниже].

7. Конфуций инструктировал («цзяо») по четырём вещам: литературе, поведению, преданности и правдивости.

Первые шесть — высказывания самого Конфуция, а последнее — его учеников, в общих чертах излагающее его программу, поэтому слова здесь несколько отличаются от тех, что употреблял Конфуций. Из первых пяти высказываний самого Конфуция явствует, что «цзяо» связано с «минь», который был объектом «цзяо». Содержание «цзяо» составляли военное обучение и внушение идей. Те, кто обучал («цзяо»), были людьми («жэнь»), а те, кого обучали,— рабами («минь»). Отношения между ними были отношениями между господствующими и подчинёнными. Получение «цзяо» было безусловным, принудительным, а не добровольным. Под «цзяо» Конфуций подразумевал муштру рабов — нечто по своей сущности совершенно отличное от просвещения, которое он обозначал словом «хой».

В формуле «ю цзяо у лэй» совершенно определённо говорится о «цзяо» — о принудительной военной муштре рабов и внушении им идей. Было бы ошибкой смешивать «цзяо» с тем, что Конфуций называл «хой», то есть просвещением для всех классов и слоёв общества, за исключением рабов.

В древности «ю» (有) (первый иероглиф в формуле) был синонимичен иероглифам 囿 и 域, означающим «район». «Лэй» (类) (последний иероглиф в формуле) означал «род» и «племя» и не имел никакого отношения к «границам между классами» и «социальному происхождению».

Следовательно, это самое «ю цзяо у лэй» в устах Конфуция означало всего лишь проведение принудительного военного обучения рабов по районам, где они жили, независимо от их роду-племени. Он вовсе не намеревался просвещать учеников, «разрушая границы между классами». В период Чуньцю из-за непрерывных вспышек восстаний рабов и постоянных междоусобных войн между рабовладельцами патриархально-родовой строй рабовладельческого общества приближался к полному развалу, аристократы из разных родов и семей перемешались между собой, перемешались и их рабы. Управление по родам, как во времена династии Западная Чжоу, перестало быть возможным, и правителям пришлось осуществлять своё управление по районам. В связи с этим и принудительное обучение рабов должно было вестись по районам. В то время в каждом княжестве были сановники из разных родов и семей, имеющие под своим командованием «минь» (рабов) и солдат, что создавало большую угрозу «дому гуна (правителя)». Поэтому Конфуций высказался за «ю цзяо у лэй», то есть за принудительное обучение рабов по районам независимо от их родовой принадлежности, намереваясь, с одной стороны, ослабить власть сановников, преимущественно представителей нарождающегося класса феодалов-помещиков, и защитить интересы «дома гуна», то есть правящего рабовладельческого класса, а, с другой стороны, что ещё важнее, усилить контроль над рабами, чтобы предотвратить их восстания. Как же можно сказать, что «ю цзяо у лэй» «разрушило границы между классами» и «популяризировало просвещение»?

Фактически, ученые времен, предшествовавших династии Цинь, никакого толкования формулы Конфуция «ю цзяо у лэй» не давали. Только при династии Восточная Хань Мажун впервые истолковал её так: «Людей до́лжно просвещать без различения классов»⁴. В период Северных и Южных династий Хуан Кань внёс в своё толкование мысль о том, что в просвещении не должно быть различия между знатными и низкими, сказав: «хотя люди и разделены на знатных и низких, все они пригодны для образования»⁵. С тех пор это ложное толкование стало получать своё распространение. На протяжении всего последующего времени мыслители из класса феодалов-помещиков, приспособляясь к своим политическим нуждам, также толковали «ю цзяо у лэй» в смысле «не делать различия между знатными и низкими, между богатыми и бедными».

Словом, формула Конфуция «ю цзяо у лэй» не имела никакого отношения к его педагогической деятельности, и ею никак не обоснуешь утверждений, подобных тому, что Конфуций намеревался «разрушить границы между классами».

Ленин сказал: «Название „аполитичность“ или „неполитичность“ просвещения — это есть лицемерие буржуазии, это есть не что иное, как обман масс, на 99 % униженных господством церкви, частной собственностью и пр.»⁶. Дело обстоит именно так. Буржуазное просвещение фактически всегда ставит на первое место буржуазную политику. Буржуазные школы призваны воспитать для буржуазии способных слуг, а её «всеобщее обязательное образование» предназначается для воспитания рабов капитала. Буржуазия никогда не намеревалась делать просвещение «всенародным», независимым от классов. Однако в целях обмана масс она трусливо скрывает это, более того, поёт о каком-то «равенстве всех людей перед просвещением»!

Буржуазия в Китае так же лицемерна, как буржуазия Запада. Разница лишь в том, что в её разглагольствованиях о надклассовом просвещении даёт себя знать китайский колорит. Движение «4 мая» 1919 года носило характер последовательной и непримиримой борьбы против империализма и феодализма. Культурная революция того времени вела последовательную борьбу против феодальной культуры. Высоко подняв знамя борьбы против старой морали за новую мораль и борьбы против старой литературы за новую литературу, она выдвинула лозунг «Долой конфуцианство!». Она выступала против почитания Конфуция и изучения канонических книг и развеяла в прах былой престиж Конфуция, этого «совершенномудрого» феодального общества. Это движение сыграло великую роль в истории. Китайские буржуазные интеллигенты того времени принимали участие в этом движении, составляя его правое крыло. Однако после движения «4 мая» большинство из них перешло на сторону реакции. Спровоцировав контрреволюционный переворот 12 апреля 1927 года, Чан Кайши поспешил совершить паломничество в храм Конфуция в Цюйфу провинции Шаньдун. Позже он отвёл феодальной трухе конфуцианства важное место в своей феодально-компрадорско-фашистской программе образования. Буржуазные литераторы и учёные в соответствии с запросами династии Чан Кайши ввезли весь хлам буржуазии Запада о надклассовом просвещении и, наклеив на него этикетку «конфуцианская лавочка», возбудили реакционное регрессивное течение почитания Конфуция. Они утверждали, что Конфуций «набирал большое количество учеников независимо от их социального происхождения,.. не делая различия, учил их разным предметам, помогал им в изучении разных ценных классических произведений. Это было воистину великим освобождением». Одно время от подобных утверждений стоял большой шум. Гоминьдановец-антикоммунист Чэнь Бода, плетясь в хвосте у буржуазных литераторов и ученых и вторя их крикам, орал о том, что Конфуций, практикуя «ю цзяо у лэй», «добился феноменального успеха», который «заслуживает быть вписанным золотыми буквами в историю китайской культуры». Таким образом Конфуций был наряжен в тогу «всенародного просветителя». Факты налицо: этот образ «всенародного просветителя» был вылеплен для удовлетворения нужд гоминьдановской реакции в осуществлении её феодально-компрадорско-фашистской диктатуры. Хорошо сказано у Лу Синя: «Конфуция в Китае возвысили власть имущие и влиятельные. Он — совершенномудрый власть имущих и влиятельных и желающих стать такими, а к простому народу никакого отношения не имеет»⁷.

Лю Шаоци и Линь Бяо, агенты класса помещиков и буржуазии в нашей партии, всегда были рьяными проповедниками «учения Конфуция и Мэн-цзы». После освобождения всей страны они объявились наследниками реакционного регрессивного течения почитания Конфуция. В 1962 году, когда Лю Шаоци и К^о бешено активизировали свою контрреволюционную деятельность в целях реставрации капитализма, они открыто взяли шефство над постановкой фарса «паломничества в храм Конфуция» и организовали так называемое «собрание-съезд дискуссий о Конфуции», пытаясь заручиться помощью призрака Конфуция в своих устремлениях подорвать диктатуру пролетариата и реставрировать капитализм. Так поднялись, прошумели удивительные толки о том, будто Конфуций, практикуя «ю цзяо у лэй», «разрушил границы между классами» в деле обучения учеников, «популяризировал просвещение» и т. д. и т. п. Уже после того как революционные народные массы под руководством Председателя Мао Цзэдуна дали лобовой отпор этому регрессивному течению, Лу Динъи, агент Лю Шаоци в области культуры и просвещения, всё ещё выгораживался, заносчиво заявляя: «Правильно ли „ю цзяо у лэй“? Я говорю — правильно, нужно продолжать внедрять „ю цзяо у лэй“!» Когда буржуазный карьерист и интриган Линь Бяо, затаившись в тёмном углу, вынашивал контрреволюционный заговор узурпации руководства партией и государственной власти, он тоже воздвиг алтарь Конфуцию, сделав своим девизом его слова «владеть собой и восстановить порядок» и позаимствовав призыв «либо победить, либо умереть во имя добродетели» для демонстрации своей контрреволюционной решимости. Классовая борьба после провозглашения Китайской Народной Республики говорит о том, что борьба за почитание Конфуция и борьба против Конфуция являются отражением в области идеологии борьбы за и борьбы против реставрации капитализма. Лю Шаоци, Линь Бяо и им подобные потому так рьяно восхваляли Конфуция как «всенародного просветителя» и рекламировали избитую формулу «ю цзяо у лэй», что хотели подвести под свою ревизионистскую линию в области просвещения теоретическую базу, чтобы выхолостить классовость пролетарского просвещения. Они также хотели превратить наши учебные заведения в места подготовки буржуазной смены с тем, чтобы помещики и буржуазия могли продолжать монополизировать культуру и просвещение, тем самым подорвать диктатуру пролетариата и реставрировать капитализм. Однако призрак Конфуция не мог помочь китайским реакционерам прошлого избежать их незавидной участи, он также не мог спасти Лю Шаоци и Линь Бяо от гибели. Великая пролетарская культурная революция и движение за критику Линь Бяо и Конфуция снесли их вместе с ракой Конфуция, перед которой они преклонялись, на свалку истории.