Это, пожалуй, наиболее распространенный аргумент, выдвигаемый против маоистов в центрах капитализма, раз за разом повторяемый, несмотря на все попытки маоистов возразить. Ибо когда люди думают о Мао Цзэдуне и Китайской революции, первое, что им приходит на ум — если они не реакционеры (о чём см. ниже) — это крупномасштабное крестьянское движение и Великий поход, а когда некоторые из нас говорят о «Народной войне», у них сразу возникает мысль, что мы заинтересованы в мобилизации крестьянства. Очевидное отсутствие крестьянства в Канаде, США и Западной Европе и т. п. странах позволяет нашим критикам сходу дать нам отповедь. Понятно, что в центрах капитализма нет такого общественного класса, который можно было бы отнести к крестьянству, и вообще, если маоизм представлял бы собой только крестьянский марксизм, в нём не было бы никакого смысла.

Итак, давайте ещё раз: мы, маоисты не обязательно связаны с неким универсальным крестьянством, которое якобы существует в каждой стране. Когда некоторые из нас говорят о важности теории затяжной народной войны Мао и о её применимости к нашим социальных условиям, мы не представляем себе картину нашего исхода в горы с неким активным и сверхэксплуатируемым крестьянством, наподобие того, что было в Китае. Также мы не считаем, что трудящихся-мигрантов, сельских рабочих, не говоря о фермерах в центрах капитализма, следует относить к классу крестьян. Мы вообще считаем, что крестьяне существуют только на периферии глобального капитализма, в полуфеодальных обществах, а не в центрах империализма. Боже мой, сколько же мне приходилось об этом говорить! Хватит уверять, что я верю в какое-то несуществующее канадское крестьянство. Не в танке всё-таки живу.

Мы, маоисты, типа, должны организовать этого чела и его корешей.

Если Мао организовывал крестьян в Китае, и если другие революционные партии организовывали крестьян, то это потому, что эти движения имели место в тех обществах, где сохранялись докапиталистические уклады при компрадорском капитализме. А при таких условиях крестьяне часто были наиболее революционным общественным классом, в основном потому, что их было гораздо больше, чем недавно появившегося и неразвитого пролетариата. Отсюда вырастает и маоистская концепция полуфеодализма, связанная с этими общественными укладами. Но когда дело доходит до капиталистического способа производства, как то в Канаде и США, мы, маоисты, не видим тех, кого можно было бы с полным правом назвать классом крестьян. Пора бы перестать говорить за нас вещи прямо противоположные. Это, право, раздражает.

Также не стоит говорить тем из нас, кто следует теории народной войны, что эта теория опирается на некое несуществующее крестьянство, которое мы хотим организовать. Не хотим. Имеется ввиду, что если бы оно существовало, мы бы стремились его организовать, но мы, точно как и вы, уверены, что его нет, и не пытаемся во что бы то ни стало найти какой-нибудь класс, который бы соответствовал нашим романтическим идеалам.

Мы исходим из необходимости того, что Мао называл конкретным анализ конкретной ситуации и именно поэтому мы понимаем важность общественного исследования, подобного тому, которое привело Мао к мысли организовывать в Китае крестьян, а не промышленных рабочих. Мы убеждены, что крестьянство отсутствует в центрах капитализма, так говорит нам общественное исследование. Мы также не осмеливаемся утверждать, что тот самый пролетариат обязательно станет ядром революционного пролетариата. Рабочий класс, как зародыш будущего революционного движения не может быть определён рамками некритичных формул образца мышления девятнадцатого века.

Те, кто контролирует средства производства, и те, кому нечего терять кроме своих цепей,— это не объединённые в профсоюзы фабрично-заводские рабочие, равно как и несуществующее крестьянство первого мира.

Если читающий этот блог до сих пор думает нечто подобное, он должен немедленно прекратить его читать. В самом деле, если вы будучи читателем этого блога достаточно долго по-прежнему верите в это реакционное дерьмо, вам действительно стоит найти другой блог для чтения. Именно так считают некритичные реакционеры, головы которых набиты правым мусором, распространяемым в последнее время о Китайской революции и представляющий собой не более чем старое пропагандистское барахло времен Холодной войны.

А если серьёзно… если вы думаете, что мы маоисты потому что хотим убить всех и вся (учтите, что подобная пропаганда нередко опирается на подобные этому заявления, вырванные из контекста, и я уверен, что какие-нибудь реакционеры процитируют меня так, будто я сказал, что «мы хотим убить всех и вся»), то хватит причислять себя к левым. Я уверен, что назовись вы либералами, и ваша жизнь станет более счастливой и менее запутанной.

Это самое толстое обвинение. Сколько раз я натыкался на какого-нибудь ортодоксального троцкиста и его нападки, основанные на скверном понимании теории «новой демократии» Мао. Выдвигаются такие аргументы: в ходе Китайской революции Мао верил, что союз с рождающимися элементами национальной буржуазии необходим для того, чтобы создать условия для социализма… ergo маоизм — классовое сотрудничество. Самое забавное, что ортодоксальные троцкисты поднимают вой по поводу якобы «маоистского» провала в таких странах как Индонезия, где коммунисты, испытавшие в чём-то влияние Китайской революции, растворились в националистическом проекте Сукарно и были уничтожены. «Объясните свои действия в Индонезии!» — кричат они, полагая, что нашли блестящий довод.

Внесём ясность: 1) мы, маоисты, не являемся приверженцами некой однородной традиции во главе с великим вождём (т. е. Мао)  который был всегда прав, как был всегда и во всём прав пророк Троцкий. 2) маоизм впервые был оформлен в теорию перуанскими революционерами в 1988-м, а затем РИД в 1993 году, и не существовал как теория в упоминаемые вами случайно выхваченные неудачные революционные моменты. 3) вы даже не удосужились понять эту критикуемую вами «маоистскую» теорию.

Теория новой демократии, в которую я не буду здесь особо вдаваться, отвечает на вопрос как создать социалистическое движение в странах периферии. Понимая необходимость достижения революционной независимости, понимая важность наличия сил, готовых к борьбе за социализм (и отсутствующих в условиях полуфеодализма и полуколониализма), эта теория выступает за союз с прогрессивными элементами национальной буржуазии. Она не выступала за устранение коммунистов внутри этих классов (как, например, делали коммунисты в Индонезии), но выступала за ликвидацию этих классов в рамках процесса роста пролетариата. Было господство класса (the class in command) — вот что важно, а те другие ситуации, о которых вы говорите, полагая, что они имеют какое-то отношение к маоизму или к «маоцзэдунъидеям», полностью чужды теории новой демократии. В Индонезии, например, было ясно, что вопрос господства класса не был решён подходящим образом и потому смешны попытки приводить этот пример в качестве аргумента. Та же история и с убеждённостью в том, что маоизм сегодняшний идентичен историческому прошлому. Пора бы уже прекратить проецировать на нас прошлое, теша свои странные и внеисторические рассуждения о реальности…

Мы согласны с Лениным в том, что революции с большей вероятностью происходят в слабейших звеньях мирового капитализма, и что рабочая аристократия преобладает в его центрах. За это нас часто обвиняют в том что мы — «третьемиристы», полагающие невозможными революции в центрах капитализма.

Да, существует т. н. маоизм-третьемиризм,— но это ответвление «маоцзедунъидей», появившееся до того как был теоретически обоснован марксизм-ленинизм-маоизм. Иными словами, большая часть мирового маоистского движения не склонна считать маоизм-третьемиризм «правильным» маоизмом, некоторые считают его чрезвычайно топорным. По правде говоря, мы не отрицаем некоторые из его положений; мы лишь полагаем, что им не хватает глубины, они не есть продукт тщательного общественного исследования, они страдают от недостатка диалектики, и, как правило, являются результатом теоретической путаницы. Мы, однако, ценим желание маоистов-третьемиристов снова и снова поднимать вопрос о «рабочей аристократии». Мы всего лишь считаем что их вера в глобальную народную войну, отрицание необходимости организованности в империалистических центрах, взваливание революционной практики целиком на движения Третьего мира, которые мы, дескать, должны обеспечивать лишь нашими «гениальными» прозрениями есть также продукт первомиристского элитаризма.

(Опять же, я подчёркиваю, что «маоизм» появился в качестве теории после «маоистско-третьемиристской» идеологии. Последняя появлялась исключительно в странах Первого мира, в то время как маоизм продвигался, прежде всего, в странах третьего мира, другая же идеология теоретически мыслилась как их поддержка.)

Даже то, что маоизм-третьемиризм — продукт нашей общей теоретической традиции, не вселяет в нас излишней радости. По крайней мере, он представляет собой теоретическое ответвление, которое уделяет внимание мировой революции и менее ревизионистское, чем ответвления в других течениях… И несмотря на какие-то его проблемы, маоизм-третьемиризм с энтризмом ничего общего не имеет.

В сравнении с чем? С этим вашим мувментистским¹ догматизмом, пресекающим все разговоры о революционной партии? Серьёзно, я не понимаю, почему наша традиция оказывается «более догматичной», чем троцкизм и посттроцкизм, давно укрепившиеся в левом мейнстриме, к примеру, в Торонто. Не понимаю я также и то, почему «догматичными» считаются критика мувментизма и предложение подумать о том действенном, что исторически показало свою полезность для революционных движений.

Очевидно, что существуют маоисты которые действительно догматики. Но будем честны, догматики есть во всякой левой традиции. Чёрт возьми, есть даже анархисты, полагающие себя чрезвычайно антидогматичными, и это хуже всего, ведь худший вид догматиков — это именно те, кто считает себя выше любых догм!

Как указано выше, общее незнание того, что́ такое маоизм и когда он возник, заставляет людей делать самые невероятные предположения о маоизме, в действительности не имеющих ничего общего с марксизмом-ленинизмом-маоизмом. Критика в конце концов становится бессмысленной, если изначально не определен её объект.

Отважные критики маоизма не утруждают себя чтением современных маоистских теоретических текстов (не так трудно найти в сети заявление РИД — краткий обзор МЛМ-теории, не пропустите, бесплатно, без СМС!) любят вернуться к Китайской революции, и снабдить нас путаным анализом того, что, по их мнению, там произошло (нередко при этом они опираются на неверное прочтение теории новой демократии, см. пункт 3), проходятся по тому, как и почему она потерпела поражение (давая неверное объяснение причин её поражения из-за недостаточного изучения вышеупомянутой революции), и, наконец, заносят эти неудачи на счёт современных революционных маоистских движений.

Подобный «маоизм», которому мы якобы должны следовать, окончил своё существование в конце 1970-х, когда Китай стал государственно-капиталистическим. Ещё хуже, когда нам хотят вменить мысль, что сторонников капиталистического пути, руководящих сегодня китайским государством мы неким образом признаем за «маоистов», или, по меньшей мере, за логические последствия «маоизма»… Над подобным допотопным «маоизмом» можно только посмеяться.

Не соглашаясь с контрреволюционной критикой справа, мы действительно не относим вышеупомянутое к маоизму. Позвольте повториться (что уже было сделано и в этой статье) — маоизм не имел теоретического обоснования вплоть до 1988-го и 1993-го годов.

До того не существовало «маоизма» как цельной концепции: маоистами назывались коммунисты-антиревизионисты, поддерживающие Китай против СССР, было то, что называлось марксизм-ленинизм-маоцзедунъидеи, в рамках которых Мао признавался лучшим интерпретатором марксизма-ленинизма, чем Сталин, и несмотря на то, что человеческая мысль двигалась в сторону создания концепции марксизма-ленинизма-маоизма, в целом «маоизма» как чего-то вполне оформленного не существовало. Поэтому мы считаем, что Китайская революция не была «маоистской», но была революцией, совершившей теоретический прорыв, давший нам в свою очередь возможность теоретизировать маоизм. Аналогично, большевистская революция не была «ленинистской» революцией, но привнесла новизны в теорию, что в дальнейшем привело к теоретизации ленинизма.

Смысл в том, что если вы собираетесь критиковать маоизм, попробуйте по крайней мере показать некоторое понимание того, когда он превратился в теорию, а не в тысячный раз демонстрируйте своё поверхностное понимание ошибок Китайской революции. Маоисты критиковали недостатки Китайской революции, так же как ленинисты критиковали недостатки революции в России, поэтому мы ни в коей мере не были ошеломлены известием об их поражении. Понятно, что они потерпели поражение. Смысл в том, что необходимо понять почему они потерпели поражение и чему это нас учит. (И эти неудачи, стоит отметить, не являются продуктом вымысла недалёких китаеведов и внеисторического анализа «левых» критиков Китайской революции). Критика того, что критикуем мы, и критика того, что заложило основы теории марксизма-ленинизма-маоизма, не есть нечто для нас убийственное… особенно когда понимание истории со стороны «критиков» не выдерживает никакой критики.

Люблю этот аргумент, потому как отсылает он меня к моему собственному анархистскому прошлому. Нельзя отрицать, что существует много маоистов — бывших анархистов… но и во всех других марксистских течениях присутствуют те, кто раньше относил себя к ним, и наоборот. В любом случае, это обвинение довольно смешно — спросите какого-нибудь матёрого анархиста, можно ли отнести маоистов к анархистам, и можете не сомневаться, он закатит вам истерику масштабов Кронштадта.

Как правило, это обвинение нацелено на тех маоистов, что активны в центрах капитализма, и исходят оно от марксистских групп, подозрительно настроенных к воинственности первых и верных своему реформизму на практике. На анархистских активистов они вешают ярлыки провокаторов, авантюристов, люмпенов, подвергающих людей опасности и т. д. Маоизм, как разновидность революционного коммунизма, презирает реформистскую практику, полагает, что у коммунистов не должно быть разрыва между теорией и практикой, и считает, что воинственная практика анархистов в центрах капитализма — это хорошо. Разница лишь в том, что мы, маоисты, считаем, что такая практика должна быть теоретически объединена под знаменами боевой партийной организации (обязательно следующей линии масс), с целью преобразования её в практику революционную. И очевидно, что именно это различие разводит нас с анархистами в теории.

И поныне анархисты поддерживают боевой настрой в центрах капитализма, тогда как некоторые коммунисты предпочитают шествовать с рабочей аристократией, практиковать энтризм, или устраивать официальные «парады», заверяя полицию, что они не будут делать ничего дурного. В таких случаях я всеми руками за работу с анархистами. Лучше действовать вместе с честными и боевитыми, чем с теми, чья практика скатилась в экономизм или оппортунизм.

Много раз слышал нечто подобное. Для претендентов на роль «критиков маоизма» маоисты — ярые враги той идеи, что именно пролетариат является могильщиком капитализма, даже там, где пролетаризация в целом завершена. Согласно им, мы просто обязаны найти какой-либо другой класс, который мы бы посчитали «своим» революционным субъектом. Стоит нам донести до умов «критиков», что мы не считаем крестьянство существенным классом в центрах капитализма и что мы не занимаемся поисками некого несуществующего там крестьянства (см. п. 1) — и нам начинают приписывать упор на люмпен-пролетариат. Как какие-то хипстеры, которым перестаёт нравиться гениальный музыкант, потому что он перестал быть «инди», мы, маоисты, должны всегда быть в тренде и ставить на другой класс: «Ха-ха-ха, вы всё ещё котируете пролетариат?! Какой отстой! Люмпен — вот что круто!»

Ранее я уже высказался насчёт феномена люмпен-пролетариата, устав постоянно слушать чушь о том что РКП² является якобы «организацией люмпенов». Обвинение это, как мне кажется, исходит из следующих невежественных предположений: а) РКП — маоисты, и поэтому им нет дела до пролетариата; б) у них больше рабочих людей, чем в моей мелкобуржуазной организации, буду называть их люмпенами потому что не верю, что они организуют пролетариат, потому что только моя группа может его организовывать; в) я не знаю, что такое люмпен-пролетариат.

Как я уже писал в статье, упомянутой выше, «резервная армия труда» и не охваченные профсоюзами работники не могут считаться «люмпен-пролетариями», но так как я уже подробно рассмотрел эту проблему, не буду надоедать вам повторением себя. Соглашусь лишь с тем, что мы, маоисты, видим пролетариат революционным субъектом, но (и об этом сказано в п. 1) мы считаем, что нельзя обойтись без общественного исследования, чтобы определить наиболее пролетаризованную часть рабочего класса в данном обществе.

Действительно, есть маоисты которых действительно можно было бы отнести к мачистам, но подобные элементы имеются и в любой другой левацкой группе. От патриархии не спрячешься, мачистское высокомерие широко распространено даже среди левых. Нельзя, однако, не признать — лучшие работы революционного феминизма за последние тридцать лет вышли именно из под пера маоистов и тех, на кого они оказали влияние,— «Народная война и освобождение женщин» Хисилы Ями³, «Ночное ви́дение» Бутч Ли⁴, избранные работы Анурадхи Ганди⁵ (чьему имени приписывается введение термина «пролетарский феминизм») и др.

Существует, к сожалению, представление о том что любое упоминание борьбы, предполагающей насилие, представляет собой явление якобы «маскулинное», и потому маоисты, говорящие о таких вещах как народные войны, суть враги феминизма, будь они даже женщины. Подобный реформистский мусор, замаскированный под нечто прогрессивное, идёт вразрез с нашей, коммунистов, позицией о невозможности мирной революции. А вот существование женских милиционных отрядов (как то было на вершине народной войны в Непале), по нашему мнению, вещь отнюдь не «маскулинная», и нам кажется, что довольно невежливо было бы говорить участницам этих милиционных отрядов, что они «ведут себя как мужчины», в то время как они сражаются за уничтожение условий своего угнетения.

Ну конечно.