Все, кому выпало счастье лично знать Ленина, не могут не чувствовать волнения, когда берутся за перо, чтобы описать свои встречи с Владимиром Ильичом, воссоздать его необыкновенный образ…

Познакомилась я с Лениным летом 1919 года, когда приехала лечиться в Москву из Астрахани, где была председателем губкома партии. Друзья устроили мне встречу с Надеждой Константиновной Крупской, предупредив её, что я тяжело переживаю гибель бакинских комиссаров, в числе которых был и мой муж — Яков Зевин. Я сразу увидела, что передо мной необыкновенно чуткий товарищ, который не только без слов понимает твоё состояние, но и готов тебе помочь. Надежда Константиновна предложила мне работать во внешкольном отделе Наркомпроса, и вскоре я была утверждена её второй заместительницей.

Первая моя встреча с Владимиром Ильичом произошла неожиданно. В то время в Москве почти не было городского транспорта. Я жила в гостинице «Националь», называвшейся тогда Ⅰ Домом Советов. Отсюда каждое утро я ходила на Пречистенку (теперь улица Кропоткина), где помещался внешкольный отдел. После работы за Надеждой Константиновной приезжала машина; она забирала и нас троих — Кржижановскую, Мещерякову и меня — и завозила домой.

Однажды, когда мы заканчивали дневную работу, вошла одна из сотрудниц отдела и сказала:

— Надежда Константиновна, за вами приехал Владимир Ильич, он ждёт вас в машине.

Я, очень смущённая, ушла к себе в комнату. Кржижановская и Мещерякова были близко знакомы с Владимиром Ильичом, меня же он не знал. «Может, и места в машине не хватит»,— подумала я и решила, что, когда машина уйдёт, пойду пешком. Но мои размышления были прерваны приходом той же сотрудницы. Она сообщила, что все уже в машине и ждут меня. Подойдя к машине, я увидела, что мне оставлено место против Владимира Ильича. Надежда Константиновна сказала:

— Вот, знакомься, Володя, это Надежда Николаевна, которую ты знаешь по моим рассказам.

— Давайте познакомимся,— улыбаясь и крепко пожимая мне руку, ответил Владимир Ильич.

В машине шёл оживлённый разговор о том, каков средний возраст старшего поколения членов партии. Я помалкивала. Владимир Ильич, очевидно желая вовлечь в разговор и меня, спросил:

— А сколько вам лет, Надежда Николаевна?

— Тридцать семь.

— Да, вы ещё молодое поколение… по сравнению с нами; вы будете свидетелем многих событий, которых мы не увидим…¹

Вскоре я стала бывать в кремлёвской квартире Ульяновых. Надежда Константиновна иногда прямо с работы завозила меня к себе, и я проводила у них несколько часов. Мы проходили с ней в столовую, где был уже накрыт стол, скоро появлялись Владимир Ильич и Мария Ильинична. За обедом всегда шёл оживлённый разговор, каждый рассказывал о каких-нибудь интересных событиях дня — о встречах с людьми, о полученных письмах…

После обеда все расходились по своим комнатам. Мы с Надеждой Константиновной оставались в её комнате, беседовали о работе, а иногда и о личной жизни. Надежда Константиновна расспрашивала меня о моих детях: здоровы ли, не нуждаются ли в чём-нибудь? Я отвечала, что дети здоровы и ни в чём не нуждаются, но, должно быть, этому не очень верили. Ведь в Москве тогда был голод, все жили на скудном пайке. И вот время от времени ко мне являлся шофёр Гиль с мешочком муки или со свёртком масла и сахара и говорил:

— Это Владимир Ильич и Надежда Константиновна прислали для ваших детей.

Иногда за обедом возникали очень интересные для меня разговоры, и я поражалась, как Владимир Ильич, занятый большими государственными делами, может так живо интересоваться, казалось бы, и не очень важными вопросами, как умеет он показать их большое и важное значение. Особенно запомнились мне беседы о борьбе с неграмотностью. Когда Деникин под напором Красной Армии стал откатываться к югу, мы командировали наших инструкторов в Тамбовскую, Воронежскую, Орловскую, Тульскую и другие губернии. Вернувшись, они рассказали, что в деревнях остались старики, женщины и дети, мужчины на фронте. Взрослое население деревни, почти сплошь неграмотное, хочет учиться.

— Хотим сами газеты читать, хотим знать, что Ленин пишет о нашей крестьянской жизни, хотим знать постановления Советской власти,— говорили старики.

Учителя согласны учить их, но нет ни букварей, ни бумаги, ни карандашей, ни перьев. В некоторых деревнях вырезают буквы из газет, старых книг, составляют азбуку и учатся по ней читать. А как научиться писать? В одной деревне, в старой лавчонке, нашли обёрточную бумагу для карамели. Но чем же писать? Заостряют лучину, разводят сажу водой и пишут. Обратились наши инструкторы в уездный отдел народного образования, а там им говорят, что книг и бумаги и на детские школы не хватает. Задумались мы: с какого конца приступить к работе?

— Поедемте ко мне, будем вместе думать,— сказала Надежда Константиновна. За обедом мы не удержались и рассказали обо всем Владимиру Ильичу.

— Это же очень хорошо,— говорит Владимир Ильич,— значит, культурная революция в деревне приближается. Ну и как же вы, руководители внешкольного образования, думаете разрешить вставшие перед вами задачи? Как старые партийные работники, вы должны знать, какую большую роль играет организация дела. У нас не только в деревнях, но и в городе много неграмотных, особенно работниц. Но в городе есть сильная организация, которая может это дело двинуть,— профсоюзы, у них есть культотделы, есть материальные средства: мы передали им клубы, народные дома. Пусть в городах они занимаются культурной работой, и в том числе ликвидацией неграмотности, а вы помогайте им методикой. Но главное внимание сосредоточьте на деревне. Очень важно иметь опорный пункт культурной работы в деревне. Что говорят ваши инструкторы — где собираются крестьяне, чтобы учиться грамоте?

— Иногда в школе, иногда в избах, по очереди, так же как раньше собирались на посиделки.

— Это хорошо, что по избам собираются, значит, деревня сочувствует обучению грамоте,— продолжал Владимир Ильич.— Но необходимо постоянное место, культурный центр своего рода, этакая изба-читальня, куда можно выписать крестьянскую газету, посылать брошюры, плакаты, куда бы крестьянин мог в свободное от работы время прийти почитать или послушать газету, книжку, побеседовать. Правда, мы сейчас бедны и не можем построить сеть изб-читален, но почти в каждой деревне есть одна-две брошенные избы, хозяева которых давно ушли в город. Надо через сельсовет получить такую избу, крестьяне охотно её отремонтируют, приведут в порядок. Надо найти в деревне добровольца, который согласился бы заведовать такой избой-читальней; им может быть учитель, инвалид-красноармеец, грамотный парнишка или девушка…

После обеда мы с Надеждой Константиновной засели за дело: вырабатывали маршруты поездок инструкторов, писали для них памятку. Скоро стали появляться сведения, где сколько изб-читален организовано, как налаживается работа; началась переписка с избачами. Владимир Ильич проявлял большой интерес к культурной работе в деревне, и мы сообщали ему наши радости и горести. Подошла зима, появились тревожные письма от избачей: приходится закрывать избы-читальни, их нечем освещать; керосин в деревни не завозят, крестьяне в своих избах жгут лучину, а с лучиной не развернёшь культурную работу. Мы рассказали о нашем горе Владимиру Ильичу.

— Да, с керосином у нас трудновато,— сказал он.

Дня через три Надежда Константиновна сообщила, что Владимир Ильич собирает хозяйственников, которые имеют отношение к запасам керосина. А ещё через несколько дней она привезла выписку из постановления Малого Совнаркома — отпускать на каждую избу-читальню по тридцать фунтов керосина в месяц.

…Я попыталась рассказать, как ясно видел Ленин будущий расцвет культуры. Эти беседы с Владимиром Ильичом были для меня большой школой; за малыми делами я училась видеть большое будущее.

1. Н. Н. Колесникова прожила до 1964 г., застав многие трагические события, которые Ильич явно не имел в виду, включая и реставрацию капитализма в СССР.— Маоизм.ру.↩