I.

 

На этих страницах мы хотим остановиться на работе коммунистической партии по овладению армией, превращению ее, этой обреченной на распад и разложение массы в орудие пролетарской революции и, по созданию новой революционной силы, сменившей старую.

Невольно возникает вопрос, каким образом эти титанические работы партией были выполнены. Каким инструментом или аппаратом она, выходившая из недр угнетенного класса и загоняемая даже в революционное время в подполье, крайне немногочисленная вначале по количеству явных членов, охватила колоссальный военный механизм с миллионами частиц?

Таким инструментом явилась Военная Организация большевиков, слитая в своих работах непосредственно с сердцем партии, ее Центральным Комитетом.

С первых же дней февральской революции для каждого вдумчивого человека было ясно, какую колоссальную политическую роль в процессе революции играла царская армия и особенно Петроградский гарнизон, состоявший в большинстве своем из гвардейских полков, и потому с первых же дней переворота все взоры России обратились на фронт, — что он скажет по поводу всего происходящего[1].

Включением 28-го февраля в состав Петроградского Совета депутатов от петроградского гарнизона[2] было положено крепкое организующее начало непрерывному росту влияния на ход и развитие революции этих огромных, вооруженных, но политически совершенно не обработанных, полупролетарских, полудеревенских масс.[64]

Направить эту силу по определенному руслу, захватить влияние над ней в свои руки, сделать ее, овладев ею, орудием выполнения определенных политических задач стало вопросом жизни и смерти для каждой партии, а в том числе и для большевиков, сразу же после февральского переворота приступивших к планомерному овладению этой серой крестьянской массой – армией.

При выполнении этой цели вся тяжесть ее выпала на долю Военной Организации, и последняя сумела не только овладеть многолюдной царской армией и тем обеспечить блестящий успех октябрьского переворота, но и дала образец чисто пролетарской вооруженной силы – Красной Гвардии – опыт, еще не имевший места до сих пор в тех размерах, до каких дошла Красная Гвардия.

Военная Организация подготовила будущих организаторов, тактиков, стратегов и вождей гражданской и революционной войны, выдвинула, в качестве основного рода оружия, революцию слова, агитацию и пропаганду; создав, таким образом, новую революционную тактику, дала образец самой компактной организации вооруженных сил, создала жизненные методы обработки и обслуживания не только самих вооруженных масс, но и того резервуара, из которого формировались эти вооруженные силы. По пути этой Военной Организации пошла и ее продолжательница Всероссийская Коллегия по организации и формированию Красной Армии, созданная в декабре 1917 года в недрах Народного Комиссариата по военным делам. В качестве специального органа, Всероссийская Коллегия, построенная по образцу Военной Организации, явилась, собственно, лишь видоизменением последней и второй ступенью ее. В ней, так же, как и в Военной Организации, на первый план был выдвинут аппарат агитации и пропаганды. Основным принципом организации ею вооруженных сил также явился принцип отбора – принцип добровольчества, на котором строились Военной Организацией пролетарские вооруженные силы. Отсюда же, естественно, этот принцип перешел и во вновь созидаемую Красную Армию.

Военная Организация начало свое берет на второй день после февральского переворота, после того, как на втором по счету легальном заседании Петербургского Комитета партии большевиков было постановлено создать специальную правомочную организацию для работы в войсках Петроградского гарнизона. 7-го марта Петербургским Комитетом уже были утверждены и в общих чертах приняты программа и план работы в войсках и избрана, в целях исполнения их, Военная Комиссия в составе тов. Сулимова А.Н., Подвойского Н.И. и Нарвского С. На этом же заседании Петербургского комитета решено было вызвать для работы в Военной Организации тов. Вл.Ив. Невского, который в скорости прибыл и вошел в состав Военной Комиссии. Через короткое время в Военную Комиссию вошли и сделались виднейшими ее работниками: солдат гренадерского гвардейского полка тов. Механошин К.А., солдат гвардейского саперного батальона тов. Беляков Н.К., вожак броневых частей солдат Елин, подпоручик Красносельского гарнизона, тов. Дашкевич, П.В., рабочий Орлов, Кирилл, [65] посланный на работу среди моряков в Кронштадт. Еще через некоторое время в Военную Комиссию были введены: старая партийная работница Размерович, Евг.Ф., прапорщик огнеметно-химического батальона, тов. Женевский, А.Ф., вожак автомобилистов солдат, тов. Киселев, А.А., вожак пулеметчиков солдат, тов. Ильинский. Еще позднее: от фронта – прапорщик Крыленко, Н.В., штабс-капитан гренадерского гвардейского полка тов. Дзевалтовский, солдат Васильев, от моряков – мичман Раскольников, Ф.Ф.

Перед Военной Организацией сперва стояла лишь задача овладеть войсками Петроградского гарнизона и создать, одновременно, пролетарскую вооруженную силу, способную в Петрограде отстаивать завоевания революции, охранять фабрики и рабочие кварталы от контр-революционных посягательств.

В первые недели Военная Организация поставила своей задачей путем митингов, собраний, бесед по больным вопросам быта и неурядиц солдатской жизни расположить к себе самые широкие и отсталые слои солдатских масс, как Петербурга, так и других ближайших гарнизонов. Для этой цели члены Организации и работающие в ее аппарате товарищи командировались не только в казармы Петербурга, но и в его окрестности: Царское Село, Гатчину, Ораниенбаум, Петергоф, в Стрельну, Кронштадт, а также в Гельсингфорс, Выборг, Новгородскую губернию и в другие города и места расквартирования сильных гарнизонов Петроградского Военного Округа.

Дальнейшей задачей агитации Военной Организации являлось внедрение в солдатские массы лозунгов о необходимости немедленного заключения мира, передачи всей земли крестьянам, установления контроля рабочих над производством. С особым вниманием к состоянию сознания солдатских масс эти последние воспитывались на мысли о возможности решительной победы над помещиками, капиталистами и переустройства, затем, на социалистических началах жизни, только при условии союза крестьянства с пролетариатом и при установлении их диктатуры. На каждом собрании, на каждом митинге, на каждой беседе с солдатами говорилось, что у полупролетарского деревенского элемента нет интересов, отличающихся от интересов рабочего класса. Только идя рука об руку с рабочим классом, признавая его вождем революции, полупролетарские массы получат для себя и землю, и власть, и возможность устраивать свою хозяйственную жизнь так, как это будет в интересах беднейших классов. И, наоборот, отколовшись от пролетариата своими колебаниями, нерешительностью и соглашательством с господствующими классами, они будут затягивать войну, будут оттягивать разрешение земельного, политического и социальных вопросов и тем самым будут ставить завоевания революции под удары своих злейших врагов, который сейчас не выказывают своего подлинного лица только потому, что боятся их силы – силы вооруженного пролетариата. В этот период работы в войсках, продолжавшийся до первого кризиса революции 19-21 апреля, Военная Организация более всего потратила силы на то, чтобы оторвать солдатские массы от влияния помещичье-буржуазных вождей: Родзянко-Гучкова-Милюкова и лже-социалистических партий. [66]

Военная Организация старалась открыть глаза солдатам на действительные интересы тех, которые старались убаюкивать их революционными фразами, прикрывающими их контр-революционную сущность. Позиция, которую занимали по отношению к войне, миру и революции буржуазные и примыкавшие к ним партии, давала возможность ставить этот вопрос Военной Организации достаточно резко.

Отмечая противоречие классовых интересов в этой войне, Военная Организация подводила мысль солдата к тому, что все народы, поставленные в такие же тягостные условия, как и Российский народ, поймут, что от господствующих классов им не дождаться устройства жизни, что только общепролетарскимиусилиями возможно будет избавиться от гнета капитализма и ужасов войны – детища капиталистического строя.

Период до 19-го апреля прошел во все развивающейся агитационной работе. За это время Военной организации удалось достичь значительного влияния в гарнизонах: Петербургском, Красно-Сельском, Петергофском, Кронштадтском, Ораниенбаумском, Выборгском и Гельсингфорском. В Петербургском гарнизоне к этому времени Военная Организация имела господствующее влияние в Финляндском полку, в 180-м, 1-м пулеметном, Гренадерском и части Московского. В 180-м полку выделилась скоро активная группа молодых прапорщиков: Куделько, Вишневецкий, Занько, Тер-Арутюнянц, Клим, Далматов, Коцюбинский, которые скоро политически были обработаны. При помощи их и введенных в группу большевиков прапорщика 3-го Стрелкового Гвардейского полка Павлуновского и других Военная Организация сумела провести работу с особенной интенсивностью не только в 180-м полку, но и в других полках Петроградского Военного Округа. Буржуазия с кадетской партией во главе, видя рост влияния большевиков в войсках, стала развивать бешеную контр-агитацию, натравливая малосознательные солдатские и мелко-буржуазные массы на большевиков и рабочий класс вообще[3]. Были пущены в ход все средства, чтобы натравить армию на рабочих.

Солдаты, главным образом находившиеся в окопах, оборванные, истощенные, замученные войной, не знавшие от революции никакого облегчения, кроме посулов на получение земли после победной войны, быстро поддавались влиянию кадетской агитации. [67]

В Петроград, Москву и другие города армия вереницей стала посылать делегации инспирированных агентами буржуазии меньшевиков и правых эс-эров.

Однако, Военной Организации удалось широко использовать эти делегации в целях контр-агитации и установления связи с фронтами и влияния на солдатские массы в окопах.

Залучив делегацию к себе, ответственный работник Военной Организации растолковывал ей причины, смысл и цель натравливания буржуазией солдат на рабочий класс, направляя ее на заводы, чтобы та воочию сама убедилась в клевете буржуазии.

На заводах рабочие раскрывали истинные причины понижения производительности труда и политически просвещали и обрабатывали делегации, а те, побывав на заводах, впечатления свои передавали в полки, а те выносили соответствующие, опровергающие буржуазную ложь резолюции, которые в период с апреля до июня печатались во всех демократических органах по несколько штук в день, напоминая буржуазии о ее клевете. Провокаторская игра, таким образом, была сорвана, в конечном итоге принеся даже пользу, ибо начала спаивать фронт с заводским пролетариатом.

Скоро Военная Организация большевистской партии уже явилась для делегаций единственным местом, где они получали истинные, прямые ответы на интересующие вопросы. Путем непрестанного общения окопов с Военной Организацией влияние большевиков постепенно, таким образом, начало переноситься из тыловых городов в окопы. Таким образом, шаг, задуманный врагами, был обращен в орудие, направленное против самой буржуазии.

Естественно, что благодаря такой работе Военной Организации пролетариат Петербурга и большевистская партия смогли вынести тот бешеный натиск, с которым буржуазия набросилась на партию, на рабочий класс и на его вождя тов. Ленина.

С приездом тов. Ленина 3-го апреля в Петроград, буржуазия свою ненависть к большевистской партии обратила на него. И это было вполне понятно, ибо буржуазия ясно понимала значение приезда тов. Ленина в Россию.

Десятки тысяч рабочих и солдат всех родов оружия, встречая тов. Ленина, выражали свой искренний восторг и приветствовали своего вождя.

Т. Ленин – символ стальной воли и решимости пролетариата – в первой же своей речи, сказанной на площади с броневика, обратился к встречавшему его пролетариату и солдатам с призывом к беспощадной и решительной борьбе с российским и международным хищником – империализмом и с призывом стремиться к мировой революции, к социалистической революции.

— «Да здравствует социалистическая революция!» — воскликнул он, вступив по приезде в Петроград на перрон Финляндского вокзала.

И эти слова гулом прокатились в прессе Петрограда и Москвы и сразу закружили мир бешенства против т. Ленина и всей большевистской партии. [68] Пустили в ход клевету, и в словах буржуазных ораторов и в прессе всеми мерами стараясь доказать, что Ленин – изменник отечества, германский шпион, предатель, сумасшедший, авантюрист, что он прислан сюда самим Вильгельмом, получив с него сначала четыре, потом 20 миллионов марок за продажу России. Потом эта цифра выросла в 40 миллионов марок, затем стали составляться подложные письма, документы, а некоторые прямо призывали к убийству старого революционного вождя, разгрому большевистской партии и «подметными» письмами предлагали ему прямо выехать из России, если он не хочет быть убитым[4]. Под этим зловонным потоком, под оглушающими криками уличных демагогов, не могла не гнуться пропаганда партии в солдатских массах, ибо клеветнические слова и речи добирались до окопов, сбивали с толку нетвердых еще в оценке своих друзей и врагов солдат. Казалось, в настроении их наступает переломный момент в пользу буржуазии, и партия встала перед смертельной опасностью утратить свое влияние в массах, что было равносильно смерти. В таком она была положении, когда разразился в апреле первый кризис власти.

С остервенением пустились вожди «сгнивших» и «требующих погребения» партий – Церетели, Гольденберг, Авксентьев, Керенский и другие в атаку на большевизм и на его апостола. Ленина называли сумасшедшим, [69] безумцем, который совершенно не считается с действительностью, строит фантастические замки, обвиняли в бунтарских замашках, называли футуристом революции и т.д., совершенно не предвидя того, что через какие-нибудь шесть месяцев «бред сумасшедшего» претворится в действительность, и от вождей соглашения и всей политики соглашательства не останется ничего, кроме скверного воспоминания. Но провидеть это было трудно: слишком смелыми казались выводы т. Ленина даже для самых его восторженных последователей, и не раз на заседаниях Петроградского комитета партии большевиков и Военной Организации ставился ответственными работниками вопрос о всех таких выступлениях Ленина. Констатировалось, что выступления эти временно отбросили от рабочего класса колеблющиеся элементы, поставили пролетариат и партию большевиков одинокой и тем, разумеется, ухудшили положение пролетариата и партии до крайности. Но констатируя это все, однако, не могли не радоваться, что над пролетариатом и его большевистской партией пронесся «грозный, но живительный ветер», что и пролетариат, и его партия, наконец, подняты революционной бурей на гребень революции и несутся по волнам хотя не на вполне еще оснащенном корабле, но с таким рулевым, который не только знает, куда итти, но знает и как дойти до цели скорее и не теряя классового достоинства, и что схватка с буржуазией грудь с грудью недалека.

В быстро приближающейся этой первой схватке пролетариату необходимо было построить свои силы, свои ряды так, чтобы победить.

Для этой грядущей победы Петроградский комитет партии, Военная Организация пускали в ход чрезвычайные средства. Необходимо было спешить, чтобы победить, и для борьбы были мобилизованы все силы и средства. Лозунги большевизма о мире, земле говорили истомившимся в безнадежном ожидании массам сами за себя, и проповедывать их мог с успехом каждый, выходящий из недр пролетариата или крестьянской бедноты. Военная Организация это именно и учла в полной мере. Из Кронштадта были вызваны матросы, могущие сколько-нибудь агитировать и в силу своей веры в дело могущие простым непосредственным убеждением разбивать ту агитацию, которая велась в воинских частях буржуазией и соглашательскими партиями через офицерство и солдатские комитеты, представлявшие в большинстве своем засилье соглашательской интеллигенции. Сотни наиболее сознательных матросов были оторваны от обычных занятий и переброшены в Петербург на помощь поднятому для великой кампании всему составу агитаторов рабочих из фабрик и заводов. С этими простыми, но преданными апостолами революции наскоро репетировались их роли, разбирались их задачи в казармах, в частях, а затем эти колонны убежденных агитаторов пошли в солдатские массы побеждать и убеждать, и пред их безыскусственными доводами пасовала самая искусная диалектика соглашательских и буржуазных ораторов: серая крестьянская масса понимала их, так сказать, «нутром», чувствовала в них своих, и в короткое время настроение частей явно начало склоняться на сторону большевизма. Убедившись в наступлении такого перелома в той или иной части, агитаторы Военной [70] Организации возвращались из казарм, согласно полученному наказу – возвращаться только тогда, когда в полной мере сделано будет дело, т.-е. в части будет создано настроение во всех отношениях благоприятное для партии и ее Военной Организации.

Таким образом от общих с блестящими ораторами митингов на площадях, в цирках, театрах и больших залах, залитых электричеством, перешли к незаметной, но верной обработке масс «кучковыми» беседами, медленной, терпеливой, упорной агитацией, иногда даже с одиночками. Рабочие, матросы и члены Военной Организации, которая в это время имела уже активнейших, готовых на все до 200 членов, — действовали колоннами. Их часто не пускали в казармы, арестовывали, угрожали расстрелами, но у них был наказ побеждать, и они упорством, терпением и в буквальноммысле «единым словом» пробивали не только стены подозрительности и несознательности, но двойные цепи часовых и караульщиков и добирались до сердца казармы, до солдатских масс. По приходе в казармы они пользовались каждой минутой, каждым занимавшим солдата эпизодом, каждым его вопросом для овладения им. Овладевали сначала наиболее чутким элементом, а потом, при помощи его, и прочими; сбивая своим матросским, рабочим и солдатским словом, горячим доводом, присущим подлинным детям революции, врагов ее, они оставались в казармах пить, есть, спать и таким образом получали возможность агитировать и учить беспрерывно. Бытовая жизнь солдата на каждом шагу давала материал для возбуждения солдатского негодования против буржуазии и внушения необходимости общими усилиями рабочих и солдат победить опасность, которую буржуазия готовит для революции.

Результаты такой работы получились поразительные. По истечении трех-четырех дней члены Военной Организации возвращались из казарм с докладами, в каких полках им удалось революционными беседами выжечь ту ненависть к рабочему классу, которая воспитывалась агентами буржуазии. Так простыми рабочими и матросами создавался перелом в настроениях, и взрыхлялась почва для дальнейшей большевистской работы, т.-е. произведено было перевоспитание масс при помощи самих масс, — работа в обыкновенных условиях почти невероятная, титаническая.

Убедившись в переломе частей петроградского гарнизона в пользу пролетариата, Военная Организация направила свои силы на обработку наиболее активных и сознательных представителей солдат в целях приготовления из них уже не рядовых, а более или менее ответственных солдатских руководителей, более глубоко и последовательно вводя их в идеологию большевизма. Обработка эта велась по преимуществу путем бесед в тех же казармах, а, в особенности, в открытом Военной Организацией солдатском клубе «Правда», и в районных военных и обще-пролетарских клубах, и через печатное слово. С этой целью была создана несравнимая по своему дальнейшему влиянию с прочими газетами всех направлений газета «Солдатская Правда», которая связала организацию уже с далекой, фронтовой солдатской массой. Тираж этой газеты сразу же определился 50.000, [71]ибо в ней Военная Организация, уловляя и фиксируя солдатские нужды, горе и недоумения, отзываясь на все стороны солдатской жизни, нашла возможность, разрешая эти нужды и запросы, простейшим языком передавать сотням тысяч солдат коммунистическое учение, сроднять с большевистскими идеями, приучать их к большевистскому мышлению и тактике, связывать их идейно с пролетариатом, выявлять значение пролетариата, как вождя революции, и значение большевистской партии как его представительницы.

Учитывая колоссальный рост большевистского влияния, буржуазия теряла с каждым днем покой и решила дать рабочему классу генеральный бой. Она ясно сознавала, что дальнейшее промедление для нее опасно. Силы пролетариата возрастали с необычайной быстротой, и бой по существу являлся неизбежным и открылся со стороны буржуазии нотой Милюкова от 18 апреля, где империалистский министр иностранных дел обнаруживал противные интересам трудящихся захватнические цели войны, где буржуазией от лица свободного народа подтверждалась готовность вести войну до полной победы и свято сохранить договоры, заключенные еще царем с шайкой захватчиков других стран.

Соглашательские партии и их пресса старались доказать, что в ноте нет ничего особенного, что «гарантии и санкции для предупреждения новых кровавых столкновений в будущем» и есть «мир без аннексий и контрибуций», что Петроградский Совет, заслушав объяснения Временного Правительства по поводу ноты, признал их исчерпывающими… Но, несмотря на это, пролетариат ответил на ноту вооруженным выступлением 19-го апреля. В этот и последующие два дня Красная Гвардия получила первое кровавое крещение в схватке с буржуазией. Пролетариат в этой грандиозной демонстрации был не один: он был уже энергично поддержан войсками. Финляндский полк, 180-й запасный полк, Броневой дивизион, моряки Балтийского флотского экипажа и другие части вооруженные вышли на улицу и площади и пришли к Мариинскому дворцу, где помещалось Временное Правительство. И на этой самой площади, на которой в 1825 году было разбито Николаем I восстание декабристов и солдат, потомки сраженных тогда от имени революции потребовали от министра иностранных дел Милюкова ответ по поводу его ноты союзникам, обещавшей, вопреки воли революционного народа, продолжение войны до победоносного конца. Спрятанные в разных местах провокаторы начали предательски стрелять в толпу. На улицах благодаря этому, произошли схватки между офицерскими, белогвардейскими бандами и Красной Гвардией, которая после февральской революции усиленно формировалась Военной Организацией[5]. [72]

Были жертвы. Но все-таки 21-го апреля буржуазия сдалась. Кризис под напором вооруженных масс разрешился в интересах дальнейшего развития революции.

Апрельские дни имели ту выгоду, что показали неустойчивость положения буржуазии в широких слоях народа, показали, что и кого считать враждебным революции и что ждать от врагов ее. Но в то же время эти же дни показали, что недостаточно влиять в известном направлении на солдатские массы, а что необходимо эти массы организовывать в боевые колонны, превращать в боевую силу революции, ибо решительные схватки с буржуазией были впереди, и – с буржуазией организованной.

Но апрельские дни не одинаково учитывались различными группами пролетариата и, тем более, солдат. Большинство пролетариата и солдат, торжествуя апрельскую победу над буржуазией, рассчитывали на мирный переход к власти из рук буржуазии и соглашателей в руки рабочих и крестьян под давлением воли революционного народа, воплощенной в большевистских лозунгах о немедленном заключении мира, о конфискации земли, об установлении контроля рабочих над производством. И лишь небольшая часть пролетариата и солдат смутно, скорее инстинктивно, чем сознательно, чувствовала, что власть не передается, а берется «оружием», как формулировал тов. Ленин.

Партийным, обще-пролетарским и Военной организациям необходимо было и самим воспитаться и проделать большую работу по воспитанию пролетарских и солдатских масс в духе этой очередной формулировки тов. Ленина. А для этого необходимо было, рядом с обработкой масс, поставить и организацию их для боевых целей. Следующей ступенью работы Военной Организации, во исполнение этого, была организация в полках большевистских ячеек. Военная Организация разбила Петроград, Москву и другие города с большими гарнизонами на военные районы, в которых были организованы районные комитеты. Работа пошла медленная, но чрезвычайно успешная особенно в Петербурге, где находился центр военной организации. В Петербурге скоро появилась одна за другой наши ячейки в Павловском полку, Преображенском, Егерском, Измайловском, Петроградском, 180-м зап. п. п., Финляндском, Московском, 1-ом Пулеметном, Гренадерском. Опираясь на эти ячейки, газета «Солдатская Правда» становилась важнейшим революционизирующим солдат фактором на фронте, в тылу и в гарнизоне, сильно укрепляя влияние Военной Организации, органом которой она служила. Через ячейки росла связь с солдатскими массами, поступала информация. Выяснились больные вопросы, тревожившие и беспокоившие солдатские массы. Работа настолько росла, настолько ширилась, что у молодой Военной Организации не хватало сил, чтобы вести ее так, как требовал момент. Небольшой кадр ее ответственных работников нес [73] грандиозную работу, руководя всей агитационной и организационной работой в армии, составляя и редактируя для нее «Солдатскую Правду», ставя и держа на уровне интересов масс популярное издательство для солдатских и крестьянских масс – «Солдатская и Крестьянская Библиотека», систематически ведя лекции в клубах для солдатских масс, проводя агитационные курсы для работников в армии, проводя работу непосредственно в ячейках. Образчиком постановки работ военных организаций служил Петербург. Его организации постепенно превращались в школы для приезжающих из провинциальных гарнизонов или с фронта членов Военной Организации, а также для делегаций. Посещая петербургскую Военную Организацию, посещая большевистские ячейки в полках, приезжие знакомились с содержанием, характером, методами работы среди войск в самом очаге военной работы большевиков.

Тов. Невский, тов. Беляков, тов. Подвойский и обработанные военной организацией прапорщики не пропускали почти ни одного свободного дня, чтобы не побывать в том или другом полку. Благодаря этому, руководители Военной Организации ни на день не отрывались от масс, работа организации была жизненной и яркой, газета наполнялась почерпнутым из непосредственного общения и из непосредственных бесед с солдатскими массами материалом и была в уровне интересов и запросов масс.

Работе Военной Организации сильно способствовал тот политический курс, который, благодаря непрерывному нажиму буржуазии, все решительней брал Керенский. Политика «крови и железа» сплотила массы против правительства и бросила их к единственной партии, решительно и широко ставшей на защиту рабочих и крестьянских интересов. Солдаты стали реагировать на политику Керенского не только отдельными возгласами, но и требованиями путем демонстрации показать правительству, что массы переросли тот соглашательский принцип революции, который продолжал еще быть действительным для Керенских, Церетели, Либеров, Данов и проч. Массы рвались на улицу, чтобы выразить свой протест, и, начиная с мая, Военная Организация направляла свою работу для того, чтобы целесообразнее использовать такое настроение с одной стороны, а с другой, чтобы предотвратить возможность распыления неорганизованных выступлений. Проделав эту чисто организационную работу, Военная Организация начала ставить вопрос о необходимости обще-пролетарской и солдатской демонстрации пред Центральным Комитетом партии, и последний, благодаря настояниям Ленина, стал на точку зрения Военной Организации. Началась усиленная подготовка к демонстрации, причем детали ее, время и порядок были установлены на общем заседании пролетарских организаций, совместно с Военной Организацией и представителями полков, где были ячейки партии. Демонстрация была назначена на воскресенье, 10 июня. В течение трех дней мобилизованные члены организации и вызванные из Кронштадта несколько сот матросов окончательно объединяли полки петроградского гарнизона под знаменами партии, разъясняя значение демонстрации.

Известие о ней дошло в субботу вечером до происходившего тогда 1-го Съезда Советов, состоявшего на три четверти из оборонцев. Узнав [74] об этом и имея слишком много оснований думать, что демонстрация будет далеко не дружественной, последний пришел в негодование, и на партию посыпались обвинения в заговорщистве, подготовке вооруженного восстания для захвата власти, требовали от нас отмены демонстрации и чтобы, если таковая необходима, то пустить ее под флагом съезда, т.-е. от его имени, грозя, в противном случае, объявить большевикованти-советской партией.

На устроенном после этого фракционном заседании большевиков, на котором против демонстрации, опасаясь того, что она отколет партию совершенно от съезда, особенно ратовали т.т. Каменев, Зиновьев и Ногин, решено было, согласно предложениям съезда, устроить демонстрацию от его имени, но принять все меры к тому, чтобы она, считаясь организованной съездом, показала последнему и всем влияние и значение большевизма на пролетариат и войска. При выполнении последнего было бы ясно, кому тот и другие сочувствуют и как смотрят на самый съезд и его политику.

В связи с этим решением, Военной Организации предстояла колоссальнейшая задача, — до утра успеть успокоить рвущиеся к демонстрации и уже к ней технически и психологически подготовленные солдатские массы. С этой задачей Военная Организация справилась с честью. С 7 часов утра до 11-12 часов дня воскресенья руководители Военной Организации посетили почти все полки, где смогли дать указания всем ячейкам об отмене демонстрации, причем бок-о-бок с членами Военной Организации о том же говорили и мобилизованные съездом около 300 членов его, использовавшие свои выступления, главным образом, для агитации против большевиков.

К 12 часам Военная Организация и с ней вместе вся партия могли торжествовать победу, потому что увидели, за кем идет солдатская масса и кто среди нее пользуется наибольшим влиянием. В самом деле, эти массы, хотя и кричали, протестуя против отмены демонстрации, хотя и обвиняли большевиков в нерешительности, но везде и всюду, во всех полках и частях, единогласно решали, что нужно подчиниться требованиям Ц.К. партии, хотя он и делает неправильный шаг, что нужно показать врагам революции организованность революционных сил. Речи представителей Военной Орг. встречались тепло и задушевно, в то время как ораторов съезда прерывали возгласами: «соглашатели», «изменники», «предатели» и т.п. Было ясно, что отмена демонстрации является для съезда пирровой победой и что в дальнейшем демонстрация, под каким бы флагом она ни назначалась, пройдет под большевистскими лозунгами.

И действительно, следующая демонстрация 18-го июня блестяще это подтвердила.

Это было торжественное и наполнявшее пролетарское сознание гордостью зрелище. Стройные колонны Московского, 1-го Пулеметного, Гренадерского, Литовского, Волынского, Петроградского, Измайловского, Финляндского, 180-го запасного полков шли под целым лесом красных знамен и плакатов, надписи которых явились пугалом для обывательской мещанской толпы и полным разочарованием для всех «соглашательских партий» — [75] «Вся власть советам», «Долой соглашателей», «Мир хижинам – война дворцам», «Долой войну», «Долой 10 министров-капиталистов», «Вся земля крестьянину», «Национализация капитала», «Да здравствует всемирная пролетарская революция», «Да здравствует коммунистическая партия» и т.д. И только мелкие группы, например – самокатного батальона и часть некоторых казачьих полков имели плакаты «Да здравствует коалиционное министерство», «Да здравствует Временное Правительство».

Вид демонстрирующих был определенно пролетарский, и немногочисленные котелки и шляпы группы «Единство» эс-эров, меньшевиков тонули в море серых простых фуражек и потрепанных рабочих кепок. Было видно, что рядом с волей того, кто вывел эти массы на улицу, вырастала другая воля, свежая, сильная, революционная, которая не сегодня, завтра возьмет судьбы страны и революции в свои руки, и было также видно, что этой «мирной» демонстрацией выявление этой воли не ограничится.

В то же время не оставалось никаких сомнений, что после демонстрации враги будут стараться всячески спровоцировать солдатское и рабочее движение, чтобы разбить его в периоде роста, не дать ему вылиться в мощное народное движение[6].

Начали усиленно готовиться к предположенной конференции военных организаций. Уполномоченные Военной Организации были посланы во все крупные гарнизоны (Киев, Екатеринослав, Орел, Минск, Могилев, Брянск, Самару, Саратов, Нижний, Ярославль, Казань и др.) и непосредственно на позиции; отпечатаны были обращения к воинским частям с указанием значения конференции. «Солдатская Правда» изо дня в день останавливалась на вопросе о конференции, стремясь собрать мнения солдат по затронутым в порядке дня вопросам, предлагая выносить по ним резолюции, чтобы, таким образом, и построение, и работа съезда отвечали тому, что имелось в мыслях самих солдатских масс.

Демонстрация 18-го июня отозвалась гулким эхом во всех крупных городах, вызвав ответные волны, ответные демонстрации под теми же лозунгами, [76] докатившиеся набатным призывом и до армии. И поэтому конференция, как по представительству своему, так и по своей силе получила колоссальнейшее значение. Она насчитывала представительство от 26 тысяч организованных в коммунистические ячейки солдат. 160-ю делегатами было представлено около 500 полков. За исключением Кавказа и Сибири (далекий тыл) была представлена вся «Солдатская Россия», несомненно несколько миллионов солдат, так как не было ни одной крупной единицы, в которой бы влияние большевизма сильно не чувствовалось. Были полки, находившиеся исключительно под этим влиянием, были полки, где влияние еще только зарождалось, но оно росло так быстро и сильно, что через самое короткое время эти полки полностью становились большевистскими.

Конференция обнаружила, что все те лозунги, которые выставлял Ц.К. партии большевиков, являются также и лозунгами солдатских масс и что, таким образом, Центральный Комитет ни на шаг не уклонился от выявления истинных интересов и стремлений масс. Конференция была обставлена так, что голос ее должен был быть услышан издалека: с этой целью тут же издавались бюллетени ее, распространялись в виде летучек ее резолюции, наиболее важные из которых комментировались в «Солдатской Правде», на митингах и т.п.

Но уже во время конференции стало проявляться нетерпение в ожидании момента, когда революционный народ выявит свою волю к власти путем свержения соглашательского правительства, а часть петербургского гарнизона готова была видеть в конференции же и тот орган, который должен стать во главе восстания, и усиленно агитировала в этом смысле на конференции. Руководители конференции, будучи убежденными в неподготовленности масс к восстанию, усиленно боролись с такими настроениями, смутно предчувствуя, что оно разжигается не непосредственным чувством и чутьем, а чем-то другим, идущим со стороны и крайне враждебным[7], и в конце концов овладели волей съезда и повели его в спокойных тонах. Но, несмотря на это, 3 июля 1-й пулеметный полк выступил из казарм и пришел, с оркестром во главе, ко дворцу Кшесинской – местопребыванию Центрального Комитета и Военной Организации партии и, исполнив интернационал, [77] объявил о своем намерении итти к Таврическому дворцу с требованием передачи всей власти Советам[8].

Т.т. Подвойский, Невский, Лашевич и другие, выступив перед полком, всеми мерами старались удержать его от каких-либо выступлений, уговаривали вернуться в казармы и дожидаться сигнала к восстанию от партии и от ее военной организации, предлагали по крайней мере отложить выступление, ограничиться посылкой в Таврический дворец делегации и здесь дожидаться ее возвращения. Но никакие убеждения не действовали: подгоняемый темным элементом полк и слышать не хотел ни о каких отсрочках, и, убедившись в бесполезности попыток предотвратить выступление, вождь пулеметчиков т. Ильинский, после последней попытки овладеть своим полком, наконец послал его к Таврическому дворцу, предупредив, чтобы по пути не было допущено никаких эксцессов. Полк отправился, но вслед за ним у дворца Кшесинской появился Гренадерский полк, потом 180-й запасный, рабочая Красная Гвардия, броневики с красными знаменами, и все двинулись вслед за пулеметным полком. Улицы перед Таврическим дворцом превратились в военный лагерь. [78]

Подойдя к Таврическому дворцу, где в то время заседал Центральный Исполнительный Комитет советов, солдаты потребовали к себе представителей Ц.И.К. и, затем, допуска в заседание своих делегатов. Командированные Ц.И.К. т.т. Каменев и Зиновьев были встречены солдатами с энтузиазмом, но к их выступлению отношение было довольно сдержанное: солдаты склонны были считать их недостаточно учитывающими важность момента и необходимость захвата власти. Выступавшие же за ними Церетели, Чхеидзе были встречены враждебно: их не хотели и слушать, прямо заявив, что они предатели и изменники революции. Массы кипели, и с минуты на минуту можно было ждать чего-нибудь бурного, отчаянного. Однако, последнее выступление т. Зиновьева, с трудом хотя, но угомонило их. Солдаты заколебались, а потом решили разойтись. Все как будто кончилось благополучно. Но недолго продолжалось это затишье, потому что еще с утра на следующий день в Военную Организацию и в Ц.К. партии стали поступать от полков, от районов категорические требования вывести «весь рабочий и солдатский Петроград» на улицы. Противиться им больше не представлялось возможным[9], и Петроградский комитет вынужден был, во избежание неорганизованных разрозненных выступлений, грозящих выступающим крупными бедствиями, взять руководство движением в свои руки, известив об этом районы и полки, и выступление началось, причем полки, Красная Гвардия усилились прибывшими в тот день из Кронштадта, в количестве 10.000, моряками[10]. Как и накануне, все направлялись к Таврическому дворцу. Движение по Литейному и к Невскому проходило спокойно: массы, хотя и [79]шли вооруженными, но не на бой, и в то же время мощность и внушительность их отбивала всякую надежду остановить их путем прямого противопоставления другой силы. Но дальше, когда демонстрирующие стали проходить Невским и прилегающими к нему кварталами, населенными по преимуществу буржуазией, стали появляться зловещие признаки столкновения: странные, неизвестно откуда и кем производимые выстрелы, которые все учащались и учащались в тишине напуганного города; кое-где с прилегающих улиц стали слышаться крики о помощи. Колоннами сначало овладело смущение, затем, наименее твердые и выдержанные стали открывать беспорядочную стрельбу, среди демонстрантов оказались жертвы, и это разбило стройное шествие на кучки, что уже непременно должно было привести их в панику. И паника началась, характеризуясь частой беспорядочной, бесцельной стрельбой, в силу чего, под предлогом подавления беспорядков на месте действия, показались сорганизованные враждебные части, немедленно открывшие по кучкам демонстрантов сильный огонь. Начались бои, обратившие разбившуюся на кучки демонстрацию в бегство. «Подавители беспорядков» продолжали стрелять им вслед, пока не наткнулись на сопротивление: оправившись от первой паники, революционные войска, Красная Гвардия и матросы стали отвечать тем же.

Во всех буржуазных кварталах завязались рукопашные схватки демонстрантов с быстро организовавшимся и накоплявшимся офицерством, студенчеством, чиновничеством, соединявшимся во всевозможные партизанские отряды. По улицам происходили разоружения, отбирания оружия победителями у побежденных.

Так длилось до вечера. К вечеру правительство смогло уже двинуть против демонстрантов регулярные войска с артиллерией. На Литейном произошел самый сильный бой 1-го пулеметного полка с казаками. Казаки были потрепаны, а их пушки отбиты. Чтобы преградить движение противнику, революционные войска устроили баррикады. Баррикады преградили путь к Таврическому дворцу и на Выборгскую сторону, однако, скоро сопротивление начало переходить в разрозненные действия без определенных целей. Солдатские массы расстроенных полков действовали самостоятельно и вразброд, а присосавшиеся к ним темные элементы и провокаторы подбивали их на анархические действия, и, учитывая это, Ц.К. партии большевиков в ночь на 5-е июля постановил: «Призвать рабочих к станкам, солдат в казармы».

Но Временное Правительство этим не удовольствовалось, ибо оно хотело мстить за свой испуг[11].

Нужно отметить, что после демонстрации 18 июня Керенский, ожидая решительного выступления большевиков, озаботился продвижением в Петербург верных правительству войск, но буржуазия, с ним во главе, все время провоцируя массы на выступление, не ожидала его так быстро и оказалась [80] неподготовленной к подавлению его. Керенский и Временное Правительство не располагали организованными силами в петроградском гарнизоне, который почти весь был «под влиянием Военной Организации» и демонстрировал или был «нейтральный». Только казаки и отдельные нестроевые команды из мелко-буржуазных элементов, вроде писарей и различных команд, обслуживающих интендантство и штабы, составляли вооруженный оплот правительства. Среди бушевавшего моря народного негодования первых двух дней этот оплот действовал только предательскими выстрелами из-за угла в буржуазных кварталах, из окон и чердаков буржуазных домов и квартир. Вызванные с фронта верные Керенскому войска еще не успели подойти вовремя на помощь, и, желая выиграть время до прихода их, штаб Петербургского Округа принялся маскировать свои намерения раздавить вооруженными силами выступление пролетариата и солдатских масс. Он попытался вступить в переговоры, как впоследствии оказалось, с согласия В.Ц.И.К., с Военной Организацией большевиков. Та отослала их для переговоров в Центральный Комитет партии.

В Петербургский Комитет и Военную Организацию прибыли для переговоров представители В.Ц.И.К. Им руководители Военной Организации и Петербургского Комитета указывали, что демонстрация явилась движением массовым, идущим с низов, и что потому результаты этой демонстрации В.Ц.И.К. должен учесть сейчас же, чтобы революция избежала еще более сильного потрясения.

Им было указано, что правительство всей своей политикой провоцирует пролетариат на выступление.

На совещании во дворце Кшесинской, состоявшемся при участии присланных В.Ц.И.К. членов президиума во главе с Либером и членов Ц.К. партии и Военной Организации, произошло соглашение: В.Ц.И.К. и правительство обязались: 1) не допускать каких бы то ни было погромов и репрессий в отношении партии большевиков, 2) выпустить всех арестованных во время демонстрации, за исключением совершивших уголовное деяние. Ц.К. партии большевиков обязался: 1) увести матросов в Кронштадт, 2) снять роту пулеметчиков, поставленную для усиления гарнизона в Петропавловской крепости, 3) снять с постов броневики и караулы. Мосты, разведенные штабом еще 3-го июля, немедленно свести вновь.

Это соглашение не обольщало большевиков своей ценностью. Они хорошо понимали, что сила всякого соглашения состоит в соотношении собственных сил и сил противной стороны, а силы противной стороны должны были, естественно, увеличиваться по мере того, как рабочие и солдаты станут успокаиваться, и что к моменту окончательного успокоения нужно ждать от озлобленных врагов сильнейших репрессий и попыток к окончательному разгрому партии, ибо лучшего случая для последнего, разумеется, трудно было дождаться.

Действительность оправдала худшие предположения.

Пока партия, на основании достигнутого с Ц.И.К. соглашения, работала по успокоению частей, штаб Округа лихорадочно собирал и формировал [81]в отряды офицеров и солдат – выходцев из буржуазной и мелко-буржуазной среды. Выдергивались из полков отдельные «надежные» роты, стягивалось буржуазное студенчество, чиновничество, созывались группы «диких». Все это организовывалось в один общий отряд, которому высший «демократический» орган в стране В.Ц.И.К. дал вождя – Мазуренко. Отряды старались превзойти друг друга в погромах, обысках, арестах, убийствах, выявляя цель направляющей на это руки буржуазии: разбить, разгромить, задушить, осквернить революцию, залить свои деяния кровью питерского пролетариата, разгромить главный штаб большевизма, дворец Кшесинской.

Вместе с тем велась агитация самая дикая, самая клеветническая, что июльская демонстрация устроена на немецкие миллионы и что во дворце Кшесинской происходит заговор против революции и что там находятся немецкие организаторы, оружие и золото.

В рабочие районы торжествующие погромщики, однако, боялись проникнуть, и там дышалось легко.

К вечеру, 5-го июля, вызванные с фронта для поддержания правительства войска приблизились к Петербургу, и поведение главы соглашательского В.Ц.И.К. сделалось определенно вызывающим, что не хотели даже скрыть.

Когда тов. Каменев, естественно встревоженный тревожными симптомами, напомнил членам Президиума В.Ц.И.К.[12] о заключении днем соглашения, Либер цинично заметил: «теперь соотношение сил изменилось». Ночью на 6-ое июля было обнаружено, что Петербургская сторона, где во дворце Кшесинской помещались Петербургский Комитет большевиков и редакция «Солдатской Правды», Военная Организация и другие учреждения партии, окружается со всех сторон войсками – броневиками, казаками и прибывшими ночью с фронта пехотой и артиллерией.

В 5 часов утра, по телефону, от имени В.Ц.И.К. и правительства было предложено Военной Организации сдать оружие и выдать всех вооруженных, находящихся во дворце Кшесинской, под угрозой бомбардировки последнего. Во дворце в это время находилось 120 матросов, оставленных для охраны находившихся там большевистских учреждений и литературы от погромщиков, и караул в 60 стрелков, вызванных из гренадерского полка.

Как только о положении вещей стало известно матросам и солдатам, охранявшим дворец, все схватились за оружие и приготовились к отчаянной защите. И безусловно, — согласись Военная Организация защищаться, — штурмующим удалось бы достигнуть своей цели, только перешагнув через трупы защитников дворца, которые клялись умереть, но не допускать врага до цитадели большевизма.

Но эта жертва руководителями Военной Организации была признана бесполезной. Матросам и солдатам было предложено перейти в Петропавловскую [82] крепость и, под прикрытием пушек, разговаривать с правительством, что и было исполнено, как в бою, перебежками, ползком, под укрытиями.

В крепость же наскоро были свезены все важнейшие документы, какие только удалось собрать, и едва только это было сделано, как цепи окружавших сомкнулись, и враг с диким криком ворвался во дворец, в котором, кроме коменданта тов. Захарова, который предложил остаться во дворце и некоторым служащим, уже не осталось никого.

Несмотря на это, предводители правительственных банд находились под таким страхом, входя во дворец Кшесинской, что, арестовав замешкавшегося во дворце и отдававшего последние распоряжения коменданту т. Подвойского, ему дали возможность ускользнуть из их рук.

Им чудились бомбы, взрывы, пулеметы, пушки, и они, обезумев от ожидаемых в штабе большевиков ужасов, ничего не соображали, ничего не видели и носились по двору, саду и кабинетам с ружьями наперевес, с револьверами на взводе, обнаженными шашками, готовые все разрушить и… удрать при возможности действительной опасности.

Выяснив, что во дворце Кшесинской нет ничего страшного, ни пушек, ни пулеметов, ни бомб, что нет даже немецкого золота, которым их прельщали[13], заняв и оцепив всю Петербургскую сторону, вожди контр-революции стянули на Троицкую площадь и расположили против Петропавловской крепости батареи, броневики, рассыпали в цепь пехоту, превратив таким образом местность в укрепленный лагерь.

К этому времени прибыл, после извещения Ц.К. большевиков о происходящем, член Ц.К. и В.Ц.К. тов. Сталин вместе с членом В.Ц.И.К. Богдановым – правым с.-р.[14]

Начались переговоры с Петропавловской крепостью. Вожди контр-революции в лице Богданова сейчас же предъявили требование, чтобы матросы, гренадеры и пулеметчики, поставленные Военной Организацией в крепость, сдали оружие. Те не шли на это условие. Переговоры тянулись долго.

Наконец, по предложению тов. Сталина, делегаты матросов и солдат согласились отдать оружие, но с тем, чтобы оно было направлено в морской Балтийский экипаж и в полки по принадлежности. Оружие было отдано, матросы, солдаты и пулеметчики вышли из крепости. Конечно, оружие попало не в экипаж и полки, а туда, куда хотели враги революции. [83]

Петербург в это время принял вид оккупированного города. Улицы наполнены патрулями юнкеров. В революционные районы никого не пропускали без проверки пропусков[15].

Черная реакция вошла и водворилась в первом городе революции.

 

II.

 

Неорганизованное, неподготовленное наступление на капитализм спровоцированных масс было отбито с большими потерями для последних. Враги могли торжествовать победу. Но буржуазия не любит останавливаться на полумерах. Она чинит расправу до конца. Подавление июльского восстания и рисовало именно в ближайшей перспективе такой конец, т.-е. возможность расправиться с «левейшим» крылом демократии – большевизмом. Упустить такой случай буржуазия, разумеется, не могла. Против большевиков начался новый поход, такой же форсированный, с такими же стремительными атаками, что и после первых выступлений тов. Ленина по его приезде из-за границы. Печать, уличные митинги, собрания, съезды – все было к услугам заклятых врагов [84]большевизма[16], все это распоясалось во-всю, не боясь противодействия, ибо те, против кого был направлен этот поход, казались обезвреженными, забитыми в тюрьмы и подполья. Этой травле как нельзя более способствовало настроение огромной массы населения, в частности служилой интеллигенции, мелко-буржуазных слоев, крестьянства. Мысли этих общественных групп за время революции определенно путались в лабиринте кажущихся противоречий в линии поведения правительственных кругов, в ходе революции, в различии между словом и делом советских представителей. Пред глазами был ряд неудач всюду и везде: на фронте, в тылу жизнь, благодаря дороговизне и отсутствию в ближайшем будущем реальных перспектив вставить [85] все в прямое русло, становилась несносной. Революция как будто не дала ничего хорошего, ничего, кроме разочарования и неудобств. И невольно мысль обывателя, мысль простого, неискушенного в политике человека искала виновников всего происходящего, всего того, что с обывательской точки зрения являлось беспорядком и что должно быть как можно скорей устранено. Этим поискам виновных помогла, как нельзя лучше, травля большевиков, а поиски, в свою очередь, помогли травле и усилили ее, и обыватель, взвинченный видом крови на улицах, оглушенный выстрелами, вопил вместе с правительственными «официальными» ораторами: — «Долой большевиков! К чорту Ленина! Отправить их всех в Германию снова!»

И не только кричали, а и выражали полную готовность к погромам большевистских организаций, к избиению большевиков.

«Ленинцы» и большевизм, в глазах обывателя и неразбирающихся во всем с достаточной ясностью масс, заслонили собой настоящие причины всех неурядиц, явившись своего рода отдушиной, сквозь которую полилось общее негодование. И поскольку такое направление недовольства масс отводило это недовольство от подлинных его виновников, постольку все, кто только мог, ухватились за возможность сделать из большевиков козла отпущения и за свои и за чужие грехи. Исключения не составляли в этом отношении и меньшевики с эс-эрами, не желая понять, что разгром большевизма есть в то же время удар по всей рабочей демократии, по всему пролетариату, т.-е. по тому суку, на котором сами сидели. Не понимая этого, они поспешили точно так же приложить и свою разрешительную печать к гонению на большевизм, устраняя тем всякие помехи репрессиям[17]. [86]

И репрессии начались. Начались разгромы и аресты. Разгромлена была типография «Правды», рассыпаны готовые наборы листовок, брошюр и книг и в том числе капитального труда тов. Зиновьева: «Война и кризис социализма». За расклейку и разброску большевистских прокламаций арестовывали и избивали. Т.т. Ленин и Зиновьев и другие принуждены были скрываться, т.т. Троцкий, Луначарский, Каменев, Коллонтай, Раскольников, Механошин, Крыленко, Рошаль, Дашевич, Коцюбинский, Долматов, Клим, Зинько и другие сидели в «республиканских» тюрьмах. На заводах, на квартирах производились обыски. Разыскивалось оружие, документы, беспощадно уничтожалась, сжигалась и разрывалась большевистская литература. Наглая клевета о немецком шпионаже, о немецких миллионах широкой волной вновь полилась на партию, расчищая путь для безнаказанных соглашательских комбинаций, для продолжения империалистической войны, для покорения революции. То же приблизительно, что и в столице, творилось и в провинции. Все большевистские газеты всюду были закрыты, и связь центра с местами, благодаря этому, была потеряна, расстроена или до последней степени усложнилась. Большевизм, казалось, был бесповоротно и безнадежно раздавлен, и реакция торжествовала.

Но ход революции развивался безостановочно. Можно было задушить и уничтожить отдельных лиц, отдельные группы, можно было заглушить, наконец, живое слово, но нельзя было заглушить того, что уже было заронено в сознание масс, укрепилось там, разгоралось ярким пламенем. Те лозунги о мире, о хлебе, о свободе, о власти советов, которые были брошены в массы и восприняты ими, не могли быть забыты, тем более, что указан был и конкретный путь к их воплощению – восстание, социальная революция… На этом последнем фиксировалось внимание и рабочих, и солдат, и это же тянуло их разрозненные и разбитые репрессиями частицы к организации, и организация автоматически и сама собой началась, и уже через день, через два организационные стремления петроградского пролетариата стали концентрироваться около Выборгского района, наиболее революционного, но именно, благодаря способности упорного противодействия, потрепанного реакцией. Из всех районов потянулись люди, разрозненные, разогнанные, но не деморализованные работники, члены Ц.К. Военной Организации. Тут же после разгрома были подведены итоги всему происшедшему, подсчитаны силы и намечены приблизительные программы будущих работ.

Тут же все мобилизовалось для подпольной работы, устанавливалась нелегальная типография, сохраненная от царского подпольного периода. Принялись за давно привычную работу тайного выпуска в «свободной» республике прокламаций к рабочему классу от имени единственной рабочей партии, объявленной вместе с пролетариатом вне закона. И тут же оказалось, что рабочие ряды не были расстроены и поколеблены. Сила противодействия репрессиям стала более крепкой, чем сами репрессии. Революционный гнев рабочих и солдатских масс нарастал, бурлил, нужна была лишь крепкая рука центра, чтобы скрепить и свести в систему разбросанные, временно подавленные силы. [87]

Первой заботой Военной Организации, бывшей все время в центре внимания погромщиков, после июльского разгрома, было организовать газету. Пролетарскую газету требовал и рабочий, и солдат. Но организовать издание газеты после июльских дней, когда погромное бешенство реакции готово было растерзать всякого сопротивляющегося с большевиками, было невероятно трудно.

Только беззаветная преданность уцелевших членов Военной Организации помогла преодолеть это затруднение. Заликовали все районы и полки, когда через две недели после разгрома появилась новая партийная газета «Солдат и Рабочий», орган Военной Организации, написанный и напечатанный загнанными в подполье людьми, но распространявшийся легальным порядком. Когда тов. Ленину поднесли первый номер, он радовался и ликовал, как ребенок. Появление этого номера символизировало волю партии выбиться из подполья, неудержимо вылившуюся в действие.

К этому времени был вновь нелегально налажен аппарат Военной Организации, который занялся созданием новой солдатской военной организации.

Но теперь, после июльского поражения и гибели всех иллюзий на мирные возможности, вновь налаженная Военная Организация сосредоточила свое внимание на подготовке пролетариата уже к восстанию и на усилении Красной Гвардии, как главного орудия восстания.

 

III.

 

Рабочая Гвардия Петрограда возникла очень рано, почти вместе с революцией. Стремление пролетариата к организации своей вооруженной силы, стремление класса к самосохранению культивировалось в России с 1905 года, кровавые картины которого создавали у сознательного пролетариата стремление быть всегда во всеоружии и наготове, и, повинуясь этому, можно сказать, инстинкту, в дни февральского переворота, рабочие прежде всего захватили оружие, и уже в марте месяце на многих заводах функционируют объединения боевиков, спаянные общей решимостью и общим энтузиазмом групп вооруженных рабочих.

Эти боевые группы не имели общего названия, в разных местах они назывались по-разному: «Рабочая Гвардия», «Красная Гвардия», «Рабочая Охрана», которую не следует смешивать с рабочей милицией. В Петергофском районе в мае месяце существовала недолго организация, которая выдавала своим членам билеты с надписью: «Рабочая Красная Армия»[18]. [88]

На общегородской конференции Рабочей Гвардии Петрограда возникли разногласия по вопросу о том, как назваться: Рабочая Гвардия или Красная Гвардия. В июне месяце этот вопрос вызвал не малые прения, которые привели к тому, что было принято универсальное название: «Рабочая Красная [Гвардия]». Но это громкое и выразительное название вовсе не обозначало того, что это была действительно «гвардия», хотя несколько похожая на регулярную воинскую часть. Это была просто вооруженная толпа рабочих, не имевших понятия ни о войсковом устройстве, ни о военном обучении, ни о свойствах той винтовки, которую держали в руках, и часть не умевших даже обращаться с нею. И только работа Военной Организации, созданной, как указывалось выше, в начале марта, а, главным образом, апрельская демонстрация, закончившаяся кровавыми столкновениями у Исаакия, на Невском, Садовой, Каменноостровском и других местах, открыли глаза пролетариату на необходимость боевой подготовки и правильного устройства всей вооруженной силы, указав также, что недостаточно еще иметь в руках ружье, а и то, что нужно уметь владеть им.

Работа Военной Организации в отношении Красной Гвардии в первое время шла двусторонняя: Красная Гвардия формировалась или под непосредственным руководством Военной Организации или в порядке революционной инициативы наиболее активных и прозорливых групп рабочих. Но обычно организованные помимо Военной Организации боевые дружины, сразу же попадали под контроль и руководство сперва районных комитетов партии большевиков, а затем, и самой Военной Организации. Но были и такие районы, где партия долго оставалась в стороне от деятельности боевой рабочей организации. В связи с реакционными шагами буржуазии и травлей рабочих и большевиков и необходимостью самообороны вопрос об открытом создании при партийных комитетах рабочей гвардии, на которую можно было бы всем опереться при нападении контр-революции, дебатировался в партийных организациях и центральных партийных органах и был решен отрицательно[19], так как решено [89] было сосредоточить главное внимание на политической обработке самых широких пролетарских и солдатских масс. До июльских дней большинство партии, как уже говорилось выше, еще надеялось на бескровные «уступки» буржуазией с соглашателями власти пролетариату. Тем не менее, Военная Организация продолжала негласно руководить боевыми организациями, предоставленными самим себе, благодаря решению партии, и – не напрасно: запрещение открытой работы по организации рабочей Красной Гвардии, естественно, было аннулировано дальнейшим ходом революции и просуществовало очень недолго: уже в августе 1917 г., после июльского поражения рабочих и революционных солдат, большинство районных комитетов партии, под руководством Военной Организации, и черезее аппараты, повело самую энергичную живую и активную работу по созданию рабочих дружин Красной Гвардии. И эти дружины росли, прилеплялись в силу своей революционно-классовой природы, тяготевшей к той единственной партии, на знамени которой стоял девиз: «Всемирная пролетарская революция». И в конце концов эти организации стали главными вооруженными очагами коммунизма.

Кто шел в Красную Гвардию?

Добровольцы – рабочие больших и малых фабрик и заводов, железных дорог и муниципальных предприятий. Красногвардейские дружины зарождались в самой гуще рабочего люда. Они возникали и росли, как грибы после дождя. Пролетарии, которые всю жизнь корпели у своих станков и машин, не помышляя ни о каком геройстве, вдруг открывали в себе высокое призвание – взять ружье и встать под боевое знамя. Это были самые самоотверженные, бескорыстные и мужественные из рабочей семьи – воплощение революционной пролетарской активности, настоящие солдаты, волонтеры социальной революции, гордость и краса пролетариата. Все величие своего духа, красоту души, самоотверженность и героизм своих действий эта сила являла одинаково везде, где ей пришлось биться за интересы пролетарской революции.

Революционной пролетарский элемент обладал громадной энергией и неукротимой волей, но организаторского опыта и военных знаний у него, как сказано выше, было слишком недостаточно. Пролетарии умели жертвовать жизнью, сражаться и умирать, но не умели командовать.

Красная Гвардия, формированием которой руководило классовое чувство, солидарность и высокое коллективное настроение, не имела опытных военных организаторов; их не имел и главный штаб пролетариата – Военная Организация. Красная Армия в буквальном смысле была армией без инструкторов и командиров, причем первых можно было достать только [90] из рядов царской армии. Военная Организация так и поступила, но, найдя инструкторов, она не могла дать этой гвардии командиров, потому что командиры должны быть достойны гвардейцев. Командирами Красной Гвардии могли быть только те, кто так же сильно и глубоко чувствовал задачи вооруженного пролетариата, кто был тем, на кого пролетариат в роковые минуты боев мог бы взирать с непоколебимой верой и надеждой. Таких командиров сразу подготовить было нельзя, и можно без преувеличения сказать, что истинным и настоящим вождем Красной Гвардии было классовое чувство красногвардейцев. Оно их организовывало, цементировало и управляло ими во время операций. Вот почему в июльские дни, а также потом, в августовские дни, когда Корнилов вел войска на Петроград с целью реставрации монархии, во время упорной борьбы с гайдамацкими силами и добровольческой армией на Дону и Украине, они часто без команды, без руководителей просто шли в бой, не колеблясь, бросались, когда это казалось нужным, в штыковые атаки, без всякой команды сметали врага ожесточенным огнем, выкуривали белогвардейцев из их гнезд, подавляли их своей стремительностью и находчивостью. Они не знали строя, не имели понятия о боевом порядке, не слыхали ни о какой тактике пехоты. Но так как надо было сражаться и победить, то они сами импровизировали свой боевой порядок и изобрели свою собственную тактику – тактику вдохновения. Они в высокой степени использовали в бою те коллективные навыки сотрудничества и разделения труда, которые воспитаны были в них заводом, машиной, станком. Под стенами юнкерских притонов, в Октябрьские дни в Петрограде, под Гатчиной и Царским Селом, когда Краснов по приказу Керенского вел казаков для ниспровержения советской власти, на полях Украины и Дона в боях с войсками Украинской реакционной Рады и Калединского Донского Круга, тонкая генеральская стратегия разлеталась в прах о рабочее искусство красного войска.

Буржуазия, предчувствуя роль и значение Красной Гвардии, всячески старалась, натравливая солдатские массы на нее и на рабочих, разжечь в них злобу против попыток большевизма к установлению себе прочной вооруженной основы.

Буржуазия внушала солдатам, что пролетариат вооружается для того, чтобы отстаивать свое «лодырничание», «ничегонеделание», что «вооружается» на немецкие деньги, немецкими «шпионами» и «шпионскими организациями» (так называли партийную организацию большевиков), и чтобы «заставить солдат гнить в окопах», «изменяя родине» ничегонеделанием на фабриках и заводах, понижением производительности снарядов, остановкой работ на фабриках. Солдаты натравливались на рабочих как «предателей Революции», «свободы» и «отечества»[20]. [91]

Несмотря на эту травлю, работа в течение двух месяцев Военной Организации ко времени июльского выступления дала во многих районах налаженные красноармейские организации. Но они все же были еще малочисленны по составу и очень несовершенны по своему строению. Крайний недостаток вооружения ставил непреодолимое препятствие численному росту Красной Гвардии, так как много рабочих стремилось в ее ряды, но отсутствие винтовок не давало возможности осуществиться этим стремлениям. Того вооружения, которое было захвачено рабочими в дни февральского переворота, оказалось совершенно недостаточно для наличного кадра бойцов, все же источники вооружения, полковые хранилища и оружейные заводы находились в полном распоряжении агентов правительства и под их бдительным надзором.

Кроме того, недоставало также, как было сказано выше, организаторских сил. Может быть поэтому Красная Гвардия и казалась для п-ва, хотя и неприятным, но не так уж опасным явлением, чтобы ополчиться на нее всеми силами и средствами более реальными, чем газетная травля. Все условия формирования и организации ее до июльских дней были таковы, что в то время Красная Гвардия формировалась открыто и без существенных стеснений со стороны Временного Правительства и правительственных партий, но с техническими затруднениями, и смогла во время июльской демонстрации выступить на общем смотру пролетариата, как его вооруженная опора, заставившая буржуазию задуматься гораздо больше, чем раньше. Июльские дни явились для Красной Гвардии настоящим боевым крещением, но они же и загнали ее, вместе со всей партией, в подполье.

Красная Гвардия вместо восстания должна была конспирировать, прятать оружие, чтобы оно не попало в руки белых разбойников, и сидеть смирно, как мышь, в своих заводских лабиринтах. Красногвардейцам пришлось, скрепя сердце и стиснув зубы, дожидаться своего красного дня.

 

IV.

 

С выходом газеты после перенесения самых острых ударов по большевистской партии, после непрерывной напряженнейшей работы районных и местных организаций в тягчайших условиях полулегального существования большевистская партия снова неудержимо выдвигается пролетариатом на сцену революции.

Работа Военной Организации, нелегально налаженная, стала снова быстро расти, обратившись, главным образом, на солдатские массы и на подготовку пролетариата, организуя их уже не к демонстративным выступлениям, а к восстанию. [92]

Снова потянулись к ней делегаты от различных гарнизонов: Москвы, Твери, Брянска и далее, с юга, с Кавказа. Несмотря на особые трудности, была также установлена связь с действующей армией, которая после 3-5 июля всячески оберегалась от большевистского влияния. На фронте в это время большую роль сыграли газеты «Окопная Правда», издаваемая членом Военной Организации тов. Васильевым, и «Гренадерская Правда», издаваемая членом Военной Организации тов. Дзевялтовским на юго-западном фронте, которые связывали и революционизировали солдатские массы, широко распространялись и читались запоем. Военная Организация поддерживала их морально и материально.

Но военная работа этого периода все же не могла развернуться в должной мере, так как Центральный Комитет большевиков до Шестого Партийного Съезда осуждал курс на восстание.

 

V.

 

15-го августа собрался Шестой Съезд Партии. В основу работ Съезда были положены тезиса тов. Ленина.

После Шестого Съезда Военная Организация оживилась, курс ее был одобрен. Перед ней стали совершенно определенные задачи. Ее конкретной задачей являлось накопить, собрать, подготовить те вооруженные силы, которые дадут пролетариату возможность захватить власть в свои руки. Предполагалось составить в каждой воинской части ударное ядро, вокруг которого сплачивался бы полк, и, одновременно, поставить на широкую ногу подготовку рабочей Красной Гвардии, причем сделать это необходимо было тайно, нелегальным путем, ведя к тому, чтобы в нужную минуту взявшие винтовки могли сразу же разбиться на правильно сорганизованные отряды, знающие свое место и командиров и готовые к действию.

Эта задача была выполнена. К октябрю Красная Гвардия уже имела испытанные кадры бойцов, крепкие корни в пролетариате и солдатских массах и глубокую организацию. Мощная сеть красногвардейских органов охватывала весь Петроград. Не было ни одного завода, ни одной фабрики, на которых бы не существовало Красной Гвардии. Во всех рабочих центрах к октябрю уже образуются штабы Красной Гвардии. Задачей дня стало считаться общегородское объединение красногвардейских организаций. Потребность такого объединения чувствовалась уже давно. Разрозненность управления и руководства в районах приводила к неважным результатам, было необходимо установить единообразную форму организации, провести систематическое распределение оружия и использование боевых сил. Это было достигнуто благодаря общегородской конференции рабочей Красной Гвардии Петрограда, созванной в октябре Военной Организацией.

22-го октября, согласно норме, установленной организационной комиссией, один делегат представлял 200 избирателей. При наличии около 100 делегатов на конференции было представлено 20.000 организованных красногвардейцев. Конференция носила весьма деловой характер и прошла ускоренным [93] темпом. Обстановка не располагала к торжественным заседаниям, и участники не были склонны к болтовне и словопрениям. Конференция утвердила устав рабочей Красной Гвардии и рассмотрела ряд текущих дел. Общегородской центр не избирался, так как согласно решения конференции этот центр (Центральная Комендатура Красной Гвардии) должен был составляться из непосредственно избираемых районом представителей по одному от каждого района. Центральная Комендатура не являлась учреждением постоянным, и состав ее не был неизменен: она собиралась периодически для решения основных вопросов деятельности Красной Гвардии, и члены ее избирались районами особо на каждое заседание. Постоянным ядром был исполнительный орган Центральной Комендатуры, состоявший из одного представителя Ц.И.К. и Бюро в составе нескольких членов Комендатуры и одного от центра профессиональных союзов. Впоследствии трудно выговариваемое «Бюро Центральной Комендатуры» — было заменено более кратким и выразительным «Главный Штаб Красной Гвардии»[21].

Первоначальной системой комплектования Красной Гвардии, как мы уже указывали, было индивидуальное, групповое (заводское) добровольчество. Однако, по мере того, как борьба затягивалась, рабочие утомлялись этой будничной, монотонной, изо дня в день, красногвардейской службой, возникла необходимость как-нибудь ограничить время пребывания в рядах Красной Гвардии, установить смену для красногвардейцев. Посменная служба в рядах Красной Гвардии являлась необходимой еще и потому, что идеалом красногвардейской организации признавался «вооруженный пролетариат» — обучение всех рабочих военному искусству. Осуществить планомерно такую посменную службу путем вербовки добровольцев было невозможно. Для того, чтобы всеобщее вооружение стало действительным, чтобы не оказалось привилегированных групп, чтобы тяготы военной службы были правильно разложены на все фабрики и заводы, пролетариат должен был произвести учет своих сил, установить норму выставляемых под ружье и распределить по отдельным предприятиям всех призванных бойцов. Таким образом пролетариат Петербурга как бы обложил себя добровольной красногвардейской «натуральной повинностью». От системы индивидуального добровольчества перешел к системе добровольчества коллективного.

Изменение форм комплектования Красной Гвардии не изменило формы оплаты ее труда. Как в первом, так и во втором случае красногвардеец получал жалование от того предприятия, от которого он был выставлен, и в размере своего среднего заработка. Конечно, то, что доброволец Рабочей Гвардии получал за свою службу плату, отнюдь не превращало этой службы в наемничество, и красногвардейцы не были наемниками, как в бессильной ненависти вопила вся обиженная революцией «белая» кость. Рабочему, [94] который стоял под ружьем, так же надо было есть, как и тому, который стоял у станка. Пролетариат исходил из того положения, что красногвардеец выполняет лишь новую производственную функцию – охрану труда класса и его средств к существованию, что его деятельность так же общественно необходима в новой революционной системе производства, как и деятельность всякого другого промышленного работника.

Красногвардейский труд явился одной из категорий квалифицированного труда и оплачивался на равных основаниях со всеми другими категориями. Впоследствии, когда уже выкристаллизовалась коммунистическая структура нового производства, когда была усвоена мысль, что и промышленные предприятия и красногвардейская организация суть элементы единого пролетарского государства, последнее приняло на себя уплату жалованья красногвардейцам. Это было вполне рационально и даже необходимо для того, что[бы] ввести равномерную оплату труда красногвардейцев и устранить всевозможные упущения, обусловленные автономностью расчетов с Красной Гвардией каждого завода и каждой фабрики по отдельности.

Получение красногвардейцами жалованья от «своего» завода, лежавшая на них обязанность быть охранителями этого завода и множество других нитей привязывали их к данному предприятию, — все это предопределяло и порядок формирования красногвардейских частей. Эти части формировались по предприятиям. Мелкие предприятия, не могшие выставить под ружье тактической единицы, объединялись по нескольку в одну красногвардейскую часть.

Деление Красной Гвардии приближалось к старому делению до-революционных войск, хотя численность одноименных частей была весьма разнообразна не только по различным районам, но и по различным предприятиям одного и того же района. Основной единицей была рота (сотня, дружина), которая делилась на три-четыре десятка. На крупных заводах несколько (3-4) рот соединялось в батальоны. Общее командование и управление Красной Гвардией в пределах районов сосредоточивалось в руках районного штаба, члены которого были выборными так же, как и весь командный состав. Впоследствии в районные штабы стали вводиться представители районных совдепов в виде комендантов и комиссаров. В задачи районных штабов входило: руководство комплектованием Красной Гвардии, учетно-мобилизационное дело, формирование, снабжение Красной Гвардии оружием, обмундированием, амуницией и продовольствием; обучение, организация внутренней и гарнизонной службы и руководство активными действиями Красной Гвардии в пределах района. Соответственно этим задачам штаб распадался на специальные отделы под общим руководством или выборного начальника штаба, или назначенного совдепом коменданта. Чрезвычайно сложным делом был призыв красногвардейцев: огромная работа по учету всего рабочего населения, раскладка призываемых по предприятиям, по цехам, по мастерским, ведение точных реестров и пр. Задачу учета и мобилизации районный штаб разрешал при помощи фабрично-заводских комитетов, на которые, собственно, и ложилась главная тяжесть учетно-мобилизационной работы. Заводские комитеты [95]составляли списки призываемых, они же по ведомостям, составлявшимся в районном штабе, производили сложные операции расчета красногвардейцев, согласно числу отдежуренных часов.

Комитеты же контролировали, направляли деятельность штабов по организации охраны предприятия и обучению красногвардейцев. Дело создания, организации, инструктирования Красной Гвардии – дело Военной Организации Р.К.П., которая снабжала районы инструкторами и пособиями. Она, привлекая к делу оборудования Красной Гвардии силы из воинских частей, с их помощью налаживала инструкторский аппарат во всех районных штабах и руководила их работой до того времени, пока не встал на ноги Главный Штаб Красной Гвардии. Когда этот последний создал у себя отдел формирования и обучения, в этом отделе сосредоточилось общее руководство всем делом инструктирования Красной Гвардии, разработкой руководств и инструкций районным штабам и созданием инструкторского кадра[22].

Этим дело организации Красной Гвардии окончательно было поставлено на прочные основания, так что когда Октябрьская Революция возложила на нее двойную миссию – охрану революционного порядка и подавление контр-революционного беспорядка, Красная Гвардия с честью выполнила эти обе задачи, несмотря на то, что ей приходилось работать в невероятно трудных условиях. Охрана революционного порядка распылялась в охрану всякого порядка, на усмирение голодных погромов, на борьбу с уголовщиной, на полицейские функции. После переворота старая милиция частью разбежалась, частью была разогнана, во всяком случае не давала признаков жизни. Город оказался беззащитной добычей погромного элемента, хулиганья, погромной агитации и ножовых расправ. Это была мутная вода, в которой контр-революции легко было удить рыбку и пачкать грязью лицо революции. Красной Гвардии поэтому пришлось занять милиционные посты, ловить жуликов, охранять склады, сопровождать по городу грузы, мчаться на каждый зов о помощи, отыскивать винные погреба и уничтожать их, насаждая прикладами трезвость загулявших питерцев.

Когда-нибудь люди с изумлением прочтут об этой героической винной эпопее, об этой беспримерной борьбе кучки с целым океаном пьяного угара.

Нужно было не допустить многотысячные толпы до исступления и пьяного погрома, прикрыть своей грудью эти сотни гигантских погребов, уничтожить перед лицом яростной, напирающей толпы миллионы ведер спирта и вина. Красная Гвардия истощалась в нечеловеческих усилиях, охрана революционного порядка в винных погребах поглощала все ее силы. Бывали дни, когда суточный наряд на охрану города достигал [96] 12.000 человек. И вот, при таких обстоятельствах поглощенная защитой Красной столицы от анархии и пьяного бунта, Красная Гвардия не должна была забывать и своего главного назначения – борьбы с вооруженной силой реакции. Революция требовала от Красной Гвардии маршевых рот на все четыре стороны света, бесчисленные фронты ждали подкрепления, пролетариату Питера, Москвы, Тулы, Поволжья пришлось утроивать усилия, мобилизовать все новые и новые кадры и бросать свою Красную Гвардию на поля битв. Начиная с Октябрьской операции под Царским Селом и до последнего времени питерские, московские, уральские красногвардейцы не только сражаются, но и пропагандируют и организуют население на всех театрах революционной войны. Они действительно на остриях своих штыков разнесли из конца в конец России высокие истины коммунизма. Их кровь пропитала отдаленные земли Урала, Туркестана, Кавказа, Финляндии, Беломорья, Украины; их кости белеют теперь на всех границах Советской Республики.

Питерские, московские, уральские красногвардейцы стали пионерами вооруженной борьбы за коммунизм. Впоследствии, когда Советская власть укрепила и расширила свои материальные и духовные базы, когда она увеличила число своих друзей и своих врагов, тогда в огромной степени возрос ее размах, масштаб ее взаимодействий и отношений, и Красная Гвардия уже не была в состоянии удовлетворить ее потребностей.

Советское государство должно было привлечь к защите революции и многомиллионное трудовое крестьянство, и в соответствии с этим новым элементом перестроить на новых началах свои вооруженные силы. Красная Гвардия не уступила своего места новой организации – она ассимилировалась в ней, как революционное бродило, как закваска коммунизма, как дрожжи самоотверженной стойкости и энтузиазма. Красная Гвардия стала в первые ряды нового, мужицкого, батрацкого войска, чтобы, во главе его, под красными знаменами коммунизма, завоевать вселенную.

Теперь, после этого, хотя и длинного, но необходимого для уяснения конструкции и свойств силы, получившей в октябре такое значение, отступления, — возвратимся к последовательному изложению событий после июльских дней.

 

Н. Подвойский.

 

(Продолжение следует.)[97]

 

Красная летопись. 1923. № 6. С. 64-97.

ВОЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ Ц.К. Р.С.-Д.Р.П. (БОЛЬШЕВИКОВ) И ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОМИТЕТ 1917 Г.

 

(Окончание[23]).

 

VI.

 

Буржуазия, победившая пролетариат, повела дальше, как правильно учил тов. Ленин 6 июля, наступление на соглашательский элемент. Керенский и соглашательские партии сдавали позицию за позицией и были притянуты буржуазией в середине августа на Московское Государственное Совещание, несмотря на то, что весь пролетариат протестовал против последнего, считая его ширмой для организации всероссийского контр-революционного заговора[24].

Московское Совещание дало Военной Организации возможность развить широчайшую и печатную и устную агитацию среди солдатских масс с целью сплочения их с пролетариатом для отпора нарастающей контр-революции. В своих газетах и особых брошюрах, выпущенных под названием «Листочки», Военная Организация использовывала каждую речь, [7] каждую фразу, произнесенную на Совещании, как доказательство приготовления буржуазии к реставрации, и всю трусость и цинизм соглашателей, питаемых буржуазией, но держащихся за ее хвост, организующих торжество контр-революции.

Значение этих «листочков» было необычайно велико, так как они готовили массы к тому, чтобы дать отпор надвигающейся монархической военной диктатуре. Занесенный в Москве удар над революцией опущен был Корниловым в его мятеже.

Пролетариат отозвался на Московское Совещание забастовкой. Приехавших на совещание в Москву «государственных людей» пролетариат заставил итти пешком от вокзала, остановив в этот день трамваи. Может быть, это обстоятельство особенно подчеркивало будущего героя контр-революционного заговора Корнилова, инсценировавшего въезд в Москву на традиционном белом коне от Александровского вокзала на Государственное Совещание и по пути заехавшего к Иверской, дабы сотворить перед иконой торжественное коленопреклонение.

Московское Совещание было репетицией буржуазии и помещиков по удушению революции. На Московском Совещании помещиками, монархистами [8] был намечен и палач революции и рабочего класса – Корнилов. У Иверской иконы буржуазия взяла с него клятву верности контр-революции. Буржуазия на Московском Совещании сорвала порфиру с Керенского и венчала своим доверием нового избранника из крепостников и монархистов, который в скорости и начал действовать.

Военная Организация, наблюдая за всем ходом контр-революционных действий буржуазии, готовилась парировать реставрационные действия. И поэтому, когда пронеслось первое известие, что Корнилов двигается на Петербург, она уже стояла на своих боевых позициях. Эта бдительность снова вознесла ее на гребень революции. «У вас есть сильная Военная Организация, — обратился к тов. Каменеву, выпущенному к этому времени на свободу, представитель Военного Отдела соглашателей В.Ц.И.К., — пусть она придет к нам на помощь».

Военная Организация не нуждалась в призыве. Она уже действовала. Подняв все полки и батальоны Красной гвардии, которые в подпольи укреплялись, формировались, обучались, приведя их в боевое состояние, Военная Организация первая вывела свои войска на защиту подступов к Петрограду, когда большевистская партия призвала пролетариат и солдат к защите революции.

Члены Военной Организации на фронте делали ту же работу, не давая Корнилову двинуть на Петроград большие силы.

На перманентном совещании в Смольном, в комнате большевистской фракции, по случаю Корниловского выступления соглашатели, меньшевики, эс-эры, члены Ц.И.К. всячески старались обратить Военную Организацию в свое орудие, призывая объединиться под их руководством против общего врага революции – Корнилова.

С этой целью Военный Отдел В.Ц.И.К. предложил Военной Организации делегировать в состав этого Отдела нескольких товарищей для совместной работы.

Предложение было принято, обязательств никаких не дано.

В качестве делегатов Военной Организации Ц.К. партии были назначены товарищи Вл. Ив. Невский и Н. Подвойский[25].

С военной точки зрения, участие Военной Организации в Военном Комитете В.Ц.И.К. не имело особого значения, потому что, в существе дела, Военная Организация уже стояла во главе всех вооруженных сил, которые еще ранее, в период нашего подпольного существования, были почти вполне подготовлены нелегальным путем к возможности контр-революционных[9]авантюр. Участие в Военном Комитете для Военной Организации было важно лишь постольку, поскольку Военная Организация через своих делегатов знала бы все шаги и все соглашательские махинации правительства и господствующих партий с контр-революционной партией кадет и другими буржуазными партиями[26].

Военная Организация могла торжествовать снова свою победу. Со всех сторон к ней шли донесения, что такой или такой полк выступает против Корнилова, выступает под пролетарскими коммунистическими лозунгами в защиту революции[27].

Полк за полком выступал на позицию. Донесение за донесением поступало в Военную Организацию. И Корниловский мятеж – первое сражение, данное буржуазией революции, было пролетариатом выиграно. Корниловские эшелоны, продвинувшиеся к Панову, Великим Лукам, были частью рассеяны революционными войсками, частью перешли на их сторону.

Корнилов был раздавлен, главным образом, благодаря тем усилиям, которые в период мрачной реакции были сделаны большевиками по части организации просвещения и политического воспитания рабочих и солдатских масс.

Контр-революционное выступление Корнилова снова открыло широкий путь для большевистской работы, снова направило мысли и настроение масс к тем, которые предсказывали это контр-революционное выступление и которые всячески способствовали тому, чтобы это контр-революционное выступление не убило революцию.

Корнилов был разбит, но контр-революция не была раздавлена, ибо буржуазия склонна была скорее считать Корнилова неудачником.

Это будило определенные подозрения, и потому после Корниловских дней задача организации вооруженных сил пролетариата встала перед Военной Организацией особенно настоятельно. Необходимо было удержать в руках [10] рабочих то оружие, с которым они в дни Корниловщины защищали подступы к Петербургу. Но не только удержать. Надо было создать из рабочих обученные красные батальоны, ту вооруженную силу, опираясь на которую, можно было бы завоевать для рабочего и крестьянина государственную власть.

При Военной Организации был немедленно создан институт инструкторов по организации Красной гвардии. Направив последних тотчас на фабрики и заводы (в первую очередь Выборгского и Невского районов), Военная Организация сразу же начала созидание организованных вооруженных рабочих сил, с каждым днем углубляя эту работу, расширяя ее и совершенствуя. В этой своей работе Военная Организация стремилась к тому, чтобы инструктора, которые большей частью являлись членами Военной Организации, сразу овладевали симпатиями, вниманием рабочих, входили в обще-рабочую семью и, таким образом, становились настоящими вождями рабочей Красной гвардии. Рабочие с большим уважением и с большой благодарностью относились к посылаемым Военной Организацией инструкторам. Едва прошло несколько дней, как Военная Организация была засыпана требованиями о присылке инструкторов с десятков фабрик и заводов.

В целях координирования работы инструкторов, Военная Организация назначила ответственных организаторов Красной гвардии в каждом районе. Затем был установлен такой порядок, чтобы инструктора Военной Организации производило обучение не только каждый на своей фабрике, но чтобы они точно так же обследовали положение вопроса и на соседних, создавая густую, планомерно построенную, целесообразно связанную военную силу.

Рост и значение работы Военной Организации скоро были учтены Военным Отделом Ц.И.К. Наблюдая, как рабочие массы быстро превращаются в вооруженный оплот коммунистической партии, соглашательские элементы Ц.И.К. справедливо усмотрели в этом большую для себя опасность. Они начали вставлять палки в колеса, и, не решаясь пойти на открытый конфликт с рабочим классом после того, как он с оружием в руках защищал революцию в Корниловскиедни, постановили, чтобы вся работа по Красной гвардии велась через инструкторский подотдел их Военного Отдела. Это постановление имело в виду произвести желательный отбор инструкторов и ограничить количество вооруженных рабочих до 8.000 на весь Петербург, сведя их обязанности к обязанностям республиканской полиции. Военная Организация решила не уступать и продолжала свою работу самостоятельно, всячески обходя те препоны и затруднения, которые ей ставил В.Ц.И.К. в области снабжения рабочей гвардии оружием и патронами, и имея свои крепкие ячейки чуть ли не во всех полках. Она и преодолела эти препоны, получая помощь непосредственно от солдат.

Дальнейшая работа и рост движения по организации вооруженных сил пролетариата побудили Военную Организацию к устройству курсов для инструкторов. Эти курсы являлись, с одной стороны, проверочными курсами военных познаний для назначаемого Военной Организацией командного состава Красной гвардии из рабочих, а с другой, и самое главное, подготовляли [11] солдат старого времени к инструкторской работе в новых, соответствующих моменту, условиях и обстановке. Особое внимание было обращено Военной Организацией на то, чтобы на эти курсы попали лучшие идейные революционеры, как рабочие, так и солдаты, и чтобы их политическое воспитание было поставлено не ниже технического.

Слава о деятельности Военной Организации, преклонение перед нею и желание соприкоснуться с ней настолько в это время были сильны, что при открытии курсов Военная Организация получила массовые требования принятия на курсы революционных рабочих и солдат из других городов и с фронта. После этого, приблизительно в двадцатых числах сентября, Военная Организация объявила, что курсы расширяются до размеров всероссийских. Раскрытие дверей для иногородних привлекло в школу лучшие пролетарские силы, обеспечивая успех дела. На курсы съехались солдаты с северного фронта из 2, 5 и 12 армий, из Гельсингфорса, из всех расположенных в Финляндии частей, с юго-западного фронта, из особой армии, Балтийского и Черноморского флотов, из Тулы, Брянска, Киева, Одессы и целого ряда других городов. Лекции читались с раннего утра до поздней ночи, и в течение 10 дней, которыми были ограничены курсы, многие слушатели получали настолько хорошую подготовку, что явились в дальнейшем самой основательной опорой в агитационной, организационной и боевой работе Военной Организации.

Курсы эти по существу были школой подготовки вожаков восстания.

Получив достаточную подготовку к самостоятельной деятельности, инструктора по определенному плану были распределены по всей территории и отправлены на места, в первую очередь в северные и северо-восточные губернии, а затем и в южные. Все они оставались крепко связанными с центром, благодаря чему центр имел возможность следить за нарастанием новой, почти всероссийской Красной гвардии, для создания которой в этот момент большевистская партия не щадила ни сил ни средств. Влияние партии и Военной Организации непрерывно росло, вводя в организационную работу все новые и новые города и местности.

К этому времени силы большевистской партии не только были восстановлены, они возросли во много раз, развертываясь глубоким фронтом на всю Россию. Петербургские фабрики и заводы к концу сентября уже имели в своих стенах по несколько взводов и даже батальонов обученных рабочих. Инструкторами в докладах отмечалось, что рабочие не в пример сознательнее и внимательнее солдат относятся к обучению, внося в него свою инициативу, проявляя здесь свою классовую способность к совершенствованию и сознанию.

Инструктора в такой обстановке чувствовали себя не только в качестве учителей, но и благодарных учеников, ибо рабочие заставляли их самих подучиваться в отношении методов и подтягиваться в отношении занятий[28]. [12]

В эти дни Военная Организация работала не для отдаленных целей, но для создания того аппарата, с помощью которого в ближайшие недели, в ближайшие дни власть будет вырвана из рук тех, кто одурачивает и отравляет народное сознание, и перейдет в руки рабочего класса и крестьянской бедноты. Конкретность задачи, которая стояла, как неумолимое и неотвратимое требование революции, перед каждым членом партии, давала могучий импульс для непрерывной лихорадочной работы. Рядом с технической работой по созданию Красной гвардии, большевистская партия до максимума напрягла силы, чтобы влить в массы всю полноту понимания задач момента. Ежедневно Петроградский, Московский, Иваново-Вознесенский и др. Комитеты и их Военные Организации устраивали по нескольку митингов в полках и на заводах, где лучшие ораторы партии и Военной Организации доказывали, что одна Красная гвардия, одни солдаты не могут победить в восстании, что только вся рабочая масса, взявшись за оружие, может низвергнуть полугнилые учреждения старого строя, чтобы построить новые, и что Красная гвардия, это – только подготовительный и основной кадр, вокруг которого при восстании должен сорганизоваться весь рабочий класс, чтобы представить могучую, рабочую, революционную армию.

После Московского Совещания, в конце августа, перевыборы в Московский Совет дали большинство большевикам. Большинство большевикам дали перевыборы и в других городах. Наконец, в сентябре месяце переизбрание Петроградского Совета поставило во главе петроградского пролетариата точно так же большевиков и тем указало на возможность осуществления первого акта мировой пролетарской революции, захвата власти в огромной, многомиллионной стране.

Таковы же приблизительно были результаты перевыборов и в местные Советы в провинции. Вставал, таким образом, вопрос об объединении этих почти однородных Советов, о такой же однородной им по духу и центральной власти, т.-е. вопрос о власти в республике вообще.

Это ставило на очередь вопрос о созыве Второго Съезда Советов, который разрешил бы этот вопрос.

Петроградский и Московский Советы, борясь с помехами соглашательского В.Ц.И.К., фактически взяли на себя инициативу созыва Второго Съезда, которому суждено было сыграть величайшую историческую роль.

Были разосланы эмиссары Петроградского и Московского Совета и большевистской партии во все места республики, довершая уже начавшийся в пользу большевизма перелом в настроении масс и учитывая этот перелом. Центральный Комитет коммунистической партии, после Московского Совещания, под сильнейшим и непрерывным давлением тов. Ленина, постановил практически подготовлять пролетариат к восстанию. Таким образом, в партии в это время вопрос о восстании встал в порядке дня, т.-е. в качестве вопроса, требующего немедленного разрешения[29]. [13]

И в тот момент, когда мысль о восстании была высказана вслух, восстание уже не только родилось, а по существу уже началось, потому что дальше события начали развиваться уже с невероятной быстротой, ускоренным темпом, развернувшись сначала в конфликт с правительством и соглашательством В.Ц.И.К. и закончившись восстанием.

Конфликт начался с попытки вывести войска из Петрограда. [14]

В виду этого намерения правительства Керенского, стремившегося таким образом обескровить, лишить активной силы Петроградский Совет[30], последний 9-го октября по вопросу об обороне Петрограда принял резолюцию, предложенную большевиками, в которой говорилось о необходимости создания особого военно-революционного штаба, в противовес штабу Петроградского Военного Округа, которому пролетариат столицы имел все основания не доверять. [15]

Следующее закрытое заседание Совета 12-го октября было посвящено уже техническим вопросам в связи с организацией этого революционного штаба, и, не взирая на протесты меньшевиков, принято положение о нем и название последнего: «Военно-Революционный Комитет», а 16-го, несмотря на яростную агитацию тех же меньшевиков, назвавших В.-Р.Ш. «Штабом для захвата власти», положение о нем и организация были утверждены пленумом Петроградского Совета.

Революционный Штаб пролетарских вооруженных сил – Военно-Революционный Комитет был таким образом создан[31].

В состав его вошли: по два представителя от Ц.К. партии большевиков и левых эс-эров, два от военных организаций их, по два от солдатских секций Петроградского Совета, два от гарнизонного совещания. Персонально [16] в состав Комитета вошли: т.т. Лазимир, Невский, Троцкий (как председатель Петербургского Совета), Дзержинский, Антонов-Овсеенко, Кудинский, Коцюбинский, Лашевич, Мехоношин и др. Председателем вначале был избран т. Лазимир, впоследствии т. Подвойский и секретарем тов. Антонов.

Устав Комитета из 19 пунктов, утвержденный на первом его заседании, первейшей конкретной задачей Военно-Революционного Комитета ставил взять фактическое управление гарнизоном в свои руки[32]. Комитет должен был провести в жизнь лозунг власти Петербургского Совета в петроградском гарнизоне. В силу принятого устава, ни одна воинская часть не могла быть выведена из Петербурга, даже из казарм, без санкции Военно-Революционного Комитета.

Штаб Округа лишается в отношении гарнизона всех оперативных прав.

Для проведения в жизнь последнего решения Комитета к Командующему войсками Комитетом были направлены уполномоченные члены Комитета во главе с т. Лазимир; их миссия закончилась неудачей, ибо со Штабом они ни к какому соглашению не пришли[33]. [17]

Для фактического осуществления власти в гарнизоне, Военно-Революционный Комитет назначил в каждую воинскую часть Петербурга и окрестностей своего комиссара, которому было приказано, опираясь на силу наших организаций в частях, сместить комиссара правительства и взять власть в части в свои руки. В проведении этого важнейшего решающего акта восстания колоссальнейшую, исключительную роль сыграла Военная Организация. Военная Организация дала восстанию свой готовый испытанный аппарат, своих лучших боевых товарищей, уполномочив их к величайшим актам восстания. Наказ комиссара заключал в себе пункты об исполнении только приказов Военно-Революционного Комитета, о неисполнении приказов Командующего Петроградским Округом и о подготовке частей гарнизона к вооруженному восстанию. Комиссары, опираясь на ячейки Военной Организации в полках, обязаны были обеспечить восстанию успех.

21-го октября ночью комиссары Военно-Революционного Комитета были направлены в полки петроградского гарнизона[34].

Отказ Командующего Петроградским Военным Округом подчиниться воле Петроградского Совета вызвал опубликование приказа Военно-Революционного Комитета о том, что «отныне вся власть в Петербурге переходит в руки Военно-Революционного Комитета». По этому приказу войска исполняют только распоряжения и приказы Военно-Революционного Комитета, передаваемые им через наших полковых комиссаров, а все иные распоряжения, откуда бы они ни исходили, признаются контр-революционными, точно так же, как и всякие выходы из казарм, помимо Военно-Революционного Комитета. Этим приказом в Петрограде началось вооруженное восстание, потому что конфликт между Временным правительством и Военно-Революционным Комитетом стал открытым, по крайней мере, посылка комиссаров в полки и предъявленное Штабу Округа требование В.-Р.К. как [18] начало активных действий за осуществление идей Советской власти[35], следовательно, вызывающее и на активное противодействие этому[36].

Военно-Революционный Комитет, фактически взяв власть, должен был обеспечить Петроград от каких бы то ни было нападений с тыла; внутри [19] сперва решено было не наступать, а ожидать нападения со стороны правительства. Вслед за этим, дан был приказ комиссарам Военно-Революционного Комитета в полках, чтобы они немедленно представили доклады о состоянии принятых ими полков в революционном отношении. Полученные 21 и 22 числа доклады значительной части комиссаров указали, что полки всецело и решительно стоят на стороне Петроградского Совета и постановили своей вооруженной силой вырвать власть у Керенского и передать ее Петербургскому Совету. Получив все эти донесения, Военно-Революционный Комитет, таким образом подсчитав свои силы, дал войскам директиву пока оборонительного характера, а именно обеспечение обороны подступов к Смольному, полагая, что враг сам перейдет в наступление первый, но имея в виду организовать оборону так, чтобы сторонники правительства разбили свой лоб о мощь революционных сил. С этой целью, поставив усиленные патрули по всему городу, приказав каждой воинской части охватить районы расположения, обеспечив при помощи броневиков невозможность выступления наиболее отсталых солдатских масс (казаков в первую очередь), разместив броневики по стратегическим пунктам, вызвав от надежных воинских частей кавалерию для патрулирования, для объезда города (приняв все меры предосторожности против уличных контр-революционных выступлений), Военно-Революционный Комитет тем самым обратил весь Петербург в военный лагерь и стиснул его в кольцо революционных сил. Красная гвардия, приведенная ранее полков в боевое положение, заняла все важнейшие ответственнейшие стратегические пункты, она сменила прежнюю оборону Смольного, в районах ею были взяты под охрану местные заводы и все общественные учреждения.

22 и 23 октября началась подготовка. Каждый атом революционной силы был приведен в сильнейшее движение и поставлен на определенное ответственное место. Вызваны были из Кронштадта и Гельсингфорса Балтийские моряки; из Кронштадта вызваны боевые суда. Стоявшие около Петрограда суда: крейсер «Аврора», «Заря Свободы» включены в цепь операции. Срепетированы моряки «Авроры», которые охраняли Зимний дворец. [20]

Временное правительство, потрясая воздух обещаниями уничтожить большевиков, принялось за мобилизацию своих сил[37]. Оно еще несколько дней до этого вызвало из Петергофа и Ораниенбаума юнкеров, разместив их в Зимнем дворце. Юнкера петроградских военных училищ также были приведены в боевое состояние и частью переведены в Зимний дворец. 22-го числа юнкерская охрана в Зимнем дворце была усилена юнкерскими отрядами Михайловского, Владимирского и Павловского училищ и друг. На площадь были стянуты английские броневики с английской же прислугой. 22-го октября караул матросов «Авроры» отказался дальше охранять [21] правительство Керенского и был заменен юнкерским караулом. Был введен взвод артиллерии Михайловского военного училища с пушками.

Соглашательский В.Ц.И.К. настолько растерялся, что сразу выпустил из своих рук все нити руководства, управления и контроля происходящего. В Смольном с искаженным от растерянности испуга лицами в последний раз 22-23-го октября видели шатавшихся без всякого толку Чхеидзе, Дана[38].

На них как-то не обращали внимания, как на выброшенную ненужную вещь. Военная власть и правительство, оставшиеся без всякой поддержки со стороны В.Ц.И.К., потеряли, таким образом, и последнюю моральную и общественную поддержку, на которую они опирались. Все же ослепление их было таково, что ставшее уже почти фактом восстание пролетариата было в глазах правительства только вспышкой отдельных групп, которая не будет поддержана теми войсковыми частями, которые придут на помощь правительству, между тем как таковых в природе уже в то время не существовало, за исключением тех, что стягивались в количестве нескольких батальонов и школ к Зимнему дворцу.

Военно-Революционный Комитет заседал в Смольном непрерывно, ибо нужно было разрешить множество вопросов, связанных с восстанием, необходимо было сразу же озаботиться о продовольствии в дни восстания, о транспорте и т.д. Беспрерывная цепь товарищей являлась за приказаниями, инструкциями и советами. Сюда же был вызван также Штаб Красной гвардии. Ему был отдан приказ озаботиться вооружением всего рабочего класса Петербурга. В артиллерийские склады и управление были посланы наши комиссары. Все оружейные и артиллерийские склады, вместе с петроградскою крепостью, по распоряжению Военно-Революционного Комитета, взяты в свои руки ячейками Военной Организации и ее формирующимися вокруг них наиболее активно настроенными революционными солдатами[39].Ими в первую голову была организована строгая охрана снарядных [22] и пороховых заводов и складов[40]. Все входы в Петропавловскую крепость и артиллерийские оружейные склады были в руках членов Военной Организации.

Контроль над выездом и въездом в Петербург находился в руках комиссаров Военно-Революционного Комитета, для чего на всех вокзалах были поставлены комиссары Комитета. Приняты были также меры против мобилизации правительственных сил под видом митингов, собраний и т.д.

Два дня власти Военно-Революционного Комитета показали, что в распоряжении правительства сил очень немного и что, следовательно, Военно-Революционный Комитет должен переменить решение: не ожидать нападения, а самому, имеющимися у него средствами, ликвидировать правительство. Был выработан план занятия Зимнего дворца и ареста правительства.

23-го октября ночью в Зимнем дворце происходило заседание правительства. Военно-Революционным Комитетом приказано было окружить в эту ночь дворец и арестовать всех членов правительства. К сожалению, благодаря недочетам, неизбежным в крупных операциях, в которых, вдобавок еще, подъему и энтузиазму отводилась громадная роль, этого плана не удалось осуществить тогда[41], и, только благодаря этому, Керенский получил возможность скрыться и позднее выступить против новой власти.

По разработанному плану Зимний дворец предполагалось окружить во время заседания правительства, сжать в кольцо надежных войск. Если правительство на сдастся, заставить его – огнем с «Авроры» — «Зари Свободы» и в упор с Петропавловской крепости – сдать власть пролетариату.

Военно-Революционный Комитет решил вести на восстание в первую очередь самые стойкие части. Центр наступления должен был составить Петроградский полк, а фланги – левый: Кексгольмский гвардейский полк и Второй Балтийский флотский экипаж, имея за собою Егерский и Измайловский полки, а правый: Павловский полк вместе с Красной гвардией. На Финляндский и 180-й полк возложена была задача обеспечить Васильевский остров, держать в своих руках все переправы через Неву. То же на Петербургской стороне было поручено Гренадерскому полку и Огнеметно-Химическому батальону, на которых возложены были операции на Петербургской стороне, занятие там всех стратегических пунктов и Троицкого моста, а также всех переправ на Петербургскую сторону через Неву и [23] ликвидация возможных контр-революционных выступлений там. На Московский полк и на Красную гвардию Выборгской стороны возлагалась оборона Литейного моста и всех переправ на Выборгскую сторону, а также занятие Финляндского вокзала. Им же, как и Гренадерскому полку, было поручено выдвинуться авангардом к Белоострову, дабы не дать правительству возможности продвинуть со стороны Финляндии какие-нибудь части с неясной для В.-Р.К. физиономией. В Центральном участке были Литовский, Волынский, части Павловского и Преображенского полков. Остальная же масса Литовского, Волынского, 1-го Запасного и Гвардейского полков и 6-го Саперного батальона получили задачу обороны всех подступов к Смольному институту на случай, если бы правительственные войска прорвали цепь, окружающую Зимний дворец, или на случай прибытия войск откуда-нибудь из окрестностей. Части Измайловского и Петроградского полков были выдвинуты на охрану подступов к Петрограду со стороны Варшавской и Балтийской ж.д. и Нарвского шоссе.

Общее руководство операциями вручено Антонову, Чудновскому и Подвойскому, причем на тов. Подвойского также было возложено и общее направление сил, действующих против дворца. Тов. Чудновский был направлен непосредственно к цепям. Руководители решили, что войска будут наступать на Зимний дворец в ночь на 25-е октября. Но неизбежная задержка, импровизированное управление войсками, недостаток связи и многие другие обстоятельства позволили начать первое продвижение войск к Зимнему дворцу только в 6-7 часов утра 25-го октября[42]. Цепь сжималась, но операции значительно замедлялись нахождением управления наступавшими войсками в различных местах. Приказание приходилось передавать через самых ответственных работников, которые метались во все стороны на автомобилях. Поэтому решено было перебросить руководство в Петропавловскую крепость. Одновременно было дано распоряжение Штабу правого крыла поместиться в казармах Павловского полка. Левому сектору поместиться в Балтийском экипаже. Штабу центра приказано было находиться в непосредственной близости наступающих цепей. [24]

Войска с нетерпением ждали удара на Зимний, и проволочки вызывали страшный ропот и возмущение. Передовые цепи горели нетерпением и беспрерывно требовали приезда руководителей и затем требовали от них объяснений в задержке[43].

Всех красногвардейцев и солдат влек вперед штурм Зимнего дворца и пленение Временного правительства. Цепи нервничали. Руководителям восстания приходилось десятки раз бывать на позициях и в каждой цепи доказывать, что задержка происходит потому, что в самом наступлении необходимо организоваться, накапливая силы, группируя их и перераспределяя.

На последнем совещании решено было перед штурмом послать в Зимний дворец парламентеров с предложением правительству очистить дворец и сдать оружие и самим сдаться на милость Военно-Революционного Комитета. Ультиматум был передан во дворец. Черезусловные 20 минут ответ не был получен: мы сжали еще сильнее кольцо войск вокруг дворца. «Аврора» не открывала огонь.

Революция хотела избежать всеми мерами крови.

Было условлено, что если в течение 20 минут не последует ответа, «Аврора» первая откроет огонь, моряки высадятся на набережную, а красногвардейские полки, по орудийному сигналу, штурмом бросятся на Зимний дворец.

Совсем стемнело. Войска приходили в отчаянье, все сильнее и сильнее нервничали, не слыша орудий. Они требовали вести их немедленно к решительной битве. Сжатым кольцом судьба дворца уже была решена бесповоротно. Во дворец была послана еще делегация с последним предложением сдаться, во главе с т. Чудновским.

В Штабах считали минуты; парламентеры не возвращались; пушки ждали ядер. Солдаты в цепи волновались, недоумевая, почему их не ведут на штурм, но в это время с «Авроры» сообщили, что парламентеры задержаны в Зимнем дворце. Открывать огонь из орудий, когда заложниками у врагов наши товарищи, было рискованно, — заложники могли быть расстреляны[44]. [25]

Войска теряли всякое терпение и сами собой продвигались вплотную к площади дворца и сами же собою затевая редкую перестрелку с защитниками Зимнего. Силы, бывшие в распоряжении правительства и часть которых находилась в Генеральном Штабе и на Дворцовой площади, были втянуты за баррикады во двор Зимнего дворца.

С раннего утра юнкера и георгиевцы перетащили от Генерального Штаба сложенные там плахи дров и устроили глубокий сектор баррикад, закрывающий все входы и ворота в Зимний дворец. В баррикадах были искусно размещены пулеметы; все подступы вливающихся на Зимнюю площадь улиц находились в сфере их огня. Дворцовый мост со стороны, [26] прилегающей ко дворцу, находился еще в руках юнкеров, со стороны же Адмиралтейства и на Васильевской стороне – в руках матросов, кексгольмцев, финляндцев и Красной гвардии. Кексгольмский полк, 2-й Балтийский и Гвардейский экипаж моряков, под нажимом солдат, продвинулись к ограде сада дворца, в голову Александровского сада, на улицу Благородного Собрания за Полицейским мостом, группы этих же частей прикрывали завод зенитной артиллерии; с Морской улицы вход в Зимнюю площадь занимали броневики, под прикрытием павловцев и Красной гвардии Петроградского и Выборгского районов. Главный отряд Павловского и Преображенского полков продвинулся до Зимней канавки и замыкал выходы с Зимней площади. Все это опиралось с левого фланга и в центре на резервы Егерского, Семеновского и Волынского полков.

Буржуазия пыталась создать в тылу наших цепей демонстрации, собрав у «Вечернего Времени», против Гостиного двора кучки и распинаясь за «непролитие братской крови», но твердое воинственное настроение войск отбило охоту к каким-нибудь выступлениям, тем более, что матросы, солдаты, красногвардейцы, патрулируя, арестовали генералов, высших чиновников, графскую и княжескую знать, причем, когда попадались всем известные носители или выразители планов низвергаемого строя, массы приходили в ярость и требовали их немедленной казни. Но руководители останавливали готовые свершиться самосуды. Таким образом арестован был Начальник Штаба Петроградского Военного Округа князь Багратуни. Его матросы сняли с извозчика вместе с помощником военного министра, князем Тумановым, и хотели тут же расстрелять, однако, успокоившись, отправили в Петропавловскую крепость.

В Зимнем дворце в это время росла растерянность, Временное правительство в полном смятении. То совещается, то безнадежно ждет помощи от исчезнувшего Керенского. Бывший министр торговли и промышленности Пальчинский, который был назначен Временным правительством помощником уполномоченного по обороне Петрограда, обманывал и правительство и юнкеров утверждением, что подкрепления идут, о чем им, якобы, получаются сведения[45]. [27]

В 21 час с Петропавловской крепости и крейсера «Аврора» было сделано по дворцу несколько холостых выстрелов. Это послужило сигналом к общей усиленной перестрелке, которая продолжалась до 22 часов, причем женский ударный батальон первый не выдержал огня и сдался. В 23 часа затихшая было, благодаря этому, перестрелка возобновилась вновь до того времени, пока «Аврора» не послала во дворец шестидюймовый снаряд, разорвавшийся в коридоре дворца и внесший смущение и расстройство в толпу его защитников. Воспользовавшись этим, матросы, красногвардейцы и солдаты ринулись вперед.

Это был героический момент революции, ужасный, кровавый, но прекрасный и незабываемый. Во тьме ночной, озаренные бледным затуманенным дымом светом и кровавыми мечущимися молниями выстрелами, со всех прилегающих улиц и из-за ближайших углов, как грозные, зловещие тени, неслись цепи красногвардейцев, матросов, солдат, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь, но ни на секунду не прерывая своего стремительного, урагано-подобного потока.

Смолкли дикие завывания и грохот трехдюймовок и шестидюймовок с Петропавловской крепости, и в воздухе, заглушая сухую непрерывную дробь пулеметов, винтовок, стоял сплошной победный крик «ура» вперемежку с другими дикими, неподдающимися ни передаче ни восприятию звуками. Страшный, захватывающий все существо, объединяющий воедино [28] всю разнородную массы, но крайне короткий момент… Мгновенная задержка перед баррикадами и трескотня пулеметов, на мгновение заглушившая крики… Упавшие тени, но уже более не поднимающиеся. Мгновение, когда во тьме и самые баррикады, и их защитники, и на них наступающие слились в одну темную сплошную массу, кипевшую, как вулкан, и в следующее мгновение победный крик, уже по ту сторону баррикад, а людской поток заливает уже крыльцо, входы, лестницы дворца, а по сторонам трупы, разваленные баррикады, толпы людей, без шапок, с бледными лицами, трясущимися челюстями, поднятыми вверх, как призыв к пощаде, руками – враги…

Дворец взят. Единственный кусок территории, державшийся в течение дня в руках «Временного правительства Всея Руси», вырван руками народа; царский дворец, символ бесконечного произвола, беспросветного угнетения, сотни лет смеявшийся над горем и слезами миллионов рабов, в руках этих угнетенных, бесправных, в руках пролетариата – единого властителя своей судьбы с этой минуты. С этой минуты Петроград – красная, первая в мире столица рабоче-крестьянской власти. Эта минута – первая минута, как будто рассекшая мир на две половины: на капиталистов, насильников, угнетателей, в одной части, и ранее загнанных, полузадушенных – в другой, но уже не загнанных в подполье, не бессильных, а могучих, разящих, торжествующих. Однако, не видно еще тех, из-за кого шла пальба, по чьей вине лилась кровь, из-за кого на улицах, на дворе, в роскошных покоях дворца лежали костенеющие трупы. Сотни людей рассыпались по бесконечным комнатам и коридорам, во всех углах… Но вот и они… Бледные, с трясущимися нижними челюстями, кривящимися губами, старающиеся придать себе вид спокойного величия, но не могущие скрыть своего волнения. Лилипуты, поднимающиеся на носки, чтобы казаться великанами… Неистовый крик при виде их – «Смерть палачам, смерть врагам народа, убийцам солдат и рабочих! На площадь их, на суд народный!».

Угрожающе стукают приклады о паркетный пол, зловещим огоньком вспыхивают острия штыков.

— Именем революции… Вы арестованы… Товарищи! Враги в наших руках. Революция больше не хочет крови.

И эта же грозная, беспощадная минуту тому назад толпа, чувствуя свое величие, величие победителя, охранила их от гнева народного, провела сквозь его разъяренные ряды. Министры – враги революции – были в руках революции[46]. [29]

Все было кончено. Из победы сверкал новый строй и новая рабочая и крестьянская власть.

Трудными, полными, самых неожиданных, самых непреодолимых на первый взгляд препятствий, были ее первые шаги. Голод, разруха, всеобщее нестроение, всеобщее оскудение и обнищание – вот что досталось ей от старого режима, и избавиться от такого наследства она могла только собственными силами, силами небывавших у власти, неопытных в ней людей, ибо все остальное, составлявшее весь сложный механизм управления и руководства страной, встало и не только не двигалось, но всеми силами тянуло колесо революции назад, являясь врагом ее, готовым на что угодно для восстановления старого в каком угодно виде. Враг изнутри, враг тайный, скрывающийся, жалящий в пяту, а дальше, на Западе, от моря и до моря – другой враг, хотя и явный, но еще более страшный, вооруженный до зубов, внимательно следящий за тем, что происходит перед ним, готовый в любую минуту, пользуясь ослаблением русского фронта, ринуться на него всеми силами и тяжелыми империалистическими сапогами придавать революцию, надеть на нее оковы, лишить народ тяжелой ценой добытой свободы и власти, лишить, быть может, на многие годы… И между ним и новой властью одна только тонкая, слабая, растянувшаяся на многие сотни верст цепь русских армий – вереница полураздетых, голодающих, одичавших от бесконечного сидения в земле солдат, измученных, жаждущих мира и только о нем одном и думающих – фронт.

Что же делал в это время фронт, каковы были настроения и думы этой многомиллионной серой массы?

Для точной характеристики настроения армии в первые две недели переворота, к сожалению, архивы еще не располагают достаточным материалом. Фронт в целом, за исключением некоторых его частей, был отрезан от Петрограда все время до 21-го ноября, т.-е. до взятия ставки, а вместе с нею и всего технического аппарата службы связи между фронтами. Разбросанная на протяжении тысячеверстного фронта, лишенная регулярной связи даже в «мирные» периоды внутренней жизни, сейчас, в первые недели после переворота, она целиком была предоставлена, в лучшем случае, самой себе, в худшем – находилась целиком в руках контр-революционного генералитета и комиссаров Временного правительства Керенского.

На фронте солдаты, хотя и усталые от войны, но еще не прочувствовавшие сущности октябрьской революции, были в массе во власти соглашательских комитетов с их много обещавшим, но ничего не дававшим лозунгом: «земля и воля». Солдаты уже догадывались, что Временное правительство не дало им ни земли, ни воли, ни мира, что оно только дразнило их воображение красивыми словами и что оно ничего даже не могло дать им в силу своей буржуазной сущности, которая властно диктовала ему продолжать грабительскую войну и задержать бесплатный переход земли и фабрик в руки трудового класса, но как превратить этот лозунг в дело – т.-е. конкретные к тому возможности, — это было еще неясно солдатским массам.[30]

Поэтому первые недели после октября явились попытками использования армии в контр-революционных целях со стороны Временного правительства и его агентов, и самостоятельного, лишенного централизованного руководства, скорее пассивного, чем активного сопротивления этому использованию со стороны масс[47]. Степень активности этого сопротивления чуть ли не с математической точностью может быть измерена по степени удаленности того или другого из фронтов от революционного Петрограда.

Мы видели настроение войск в самом Петрограде. Ближайшим к нему был северный фронт с XII, I и V армиями; западный фронт с II, III и X; юго-западный с IX, VIIIи VII, Румынский – с IV, VI и IX и две Румынских – XIV и XV – были на Кавказском фронте. Северный фронт с центром во Пскове, самый близкий к Петрограду, уже ко дню открытия II Всероссийского Съезда Советов прислал радио о том, что он выделил из себя Военно-Революционный Комитет, целиком присоединяется к перевороту и принимает все меры к недопущению реакционных войск в их продвижении на Петроград.

Этому способствовала, кроме близости к очагу революции – Петрограду, как интенсивная работа на этом фронте, так и то, что перед октябрем на северный фронт была отправлена делегация, которую просил выслать на фронт командующий фронтом, чтобы доказать Петроградскому Совету необходимость вывода из Петрограда войск для защиты фронта. В этой делегации был послан эмиссаром тов. Мехоношин. Делегация толкнула северный фронт к октябрю. Западный фронт, с центром, в Минске, занял благожелательную позицию. Юго-западный фронт, наоборот, выделил войска для подавления Петрограда. Румынский же фронт до конца оставался гнездом реакции генерала Щербачева. Кавказский фронт, оставшийся совершенно вне сферы революционного воздействия, и Персидский – пережили всю вторую [31] революцию самостоятельно, вне всякой связи с центром. Таким же показателем могут служить данные о выборах в Учредительное Собрание от фронтов, имевших место в последних числах ноября и в первых числах декабря. Северный фронт дал подавляющее большинство большевикам, едва ли не всех большевиков. Западный фронт, находившийся в то время под непосредственным влиянием уже занятой Ставки, дал тоже большинство большевиков. Юго-западный фронт уже дал большинство эс-эрам, на втором месте шли большевики и последнее место заняли меньшевики. Румынский дал эс-эров в подавляющем большинстве и всего двух большевиков и, наконец, Кавказский фронт уже не дал совсем большевиков.

Но, вообще, предугадать отношение фронта к Октябрьской революции было не трудно[48]. Армия задолго до Октябрьской революции глухо волновалась. Характерным для настроения армии было заявление одного из делегатов с фронта, сделанное за несколько месяцев до октября, в заседании ВЦИК 1-го созыва:

«Пусть «похабный» мир, лишь бы мир».

Всеохватывающее непреодолимое требование мира – мира во что бы то ни стало, — основной лозунг, явившийся не только выражением солдатских мыслей и стремлений, но и демонстрацией против захватнических стремлений империализма, не только отечественного, но и союзного.

Вторым активным и более опасным для всемирного империализма средством борьбы нашей армии против войны явилось «революционное» братание масс. Этот способ занесения, так сказать, мировым путем, революционных идей в стан противника, провозглашенный тов. Лениным еще в первые дни его пребывания на русской территории, вызвал против себя самую отчаянную кампанию, прежде всего со стороны генералитета, затем буржуазии в лице ее прессы и, наконец, со стороны соглашательских партий. Лейт-мотивом всех этих нападок явилось предположение, что [32] братание «изобретено» немцами для осуществления шпионажа, говорилось, что немцы, выходя из окопов к русским, выспрашивают их о нашем расположении, о боевых возможностях, производят чертежи, фотографические снимки и т.д. В результате братание стало квалифицироваться как измена, и за попытки к нему Керенским была установлена каторга[49]. Но, несмотря на это, братание привилось и широко распространилось на фронте, и, в конце концов, если признать, что в нем была доля вреда для армии в чисто военном смысле, то этот вред с избытком окупался теми результатами, какие получались от горячих речей русских в пользу мира в германских частях, от тех бесчисленных листовок и тюков революционной литературы, которые переправлялись в немецкий стан, вводя фермент брожения в «железную германскую армию»[50].

Так жила и думала армия.

Крах Корниловского мятежа, благодаря этому всему, был совершенно очевиден для тех, кто хоть раз соприкасался с солдатскими массами. Тут ярко сказалась вся оторванность, отчужденность от солдат командного состава армейских комитетов и вдохновителей мятежа. Надобно было совершенно не знать и не учитывать настроение солдатских масс к этому времени, чтобы предпринять подобный шаг. Сердце фронта билось в унисон со всем народом, говоря об этом многочисленными резолюциями и сотнями делегаций, являвшихся в Петроград. Конечно, это сказывалось не во всех частях и не с одинаковой интенсивностью. Были и тогда части, «надежные» с точки зрения командного состава, но, вообще же, с полной уверенностью можно было сказать, что «тронута», так или иначе, была солдатская масса сплошь и решительно во всех частях и родах оружия, разница была только в степени и времени, и, во всяком случае, не было таких, которые готовы были поддержать контр-революционные выступления, кроме, быть может, каких-либо туземных «диких» частей, состоявших из элемента всегда бывшего крайне далеким от классовой борьбы в тех формах, какие приводят к революциям, да еще вдобавок плохо владевшего русским языком, что крайне усложняло агитацию среди них. [33]

А между тем, «корниловщина» самым печальным образом отразилась на боевой крепости войск и, в частности, окончательно прикрепила к командному составу армии ярлык контр-революционности[51]. Если до сего [34] времени последний еще держался, так или иначе, то после мятежа песенка его была спета: обобщая происшедшее и связывая его невольно со всем прошлым, с ролями и настроением командного состава после переворота, солдатская масса ясно увидела, что ей не по пути со своим начальством, и окончательно отвернулась от него. Это добило боевую крепость войск, которые очутились вполне предоставленными самим себе.

На почву «корниловщины», придушенная было после июльской реакции агитация членов Военной Организации и солдат, сочувствующих большевикам, в войсках развернулась во всю ширь и нашла себе самую благодарную аудиторию в окончательно изнервничавшейся солдатской массе, которая не хотела ждать, не считаясь ни с чем, не слушала никого… Случаи столкновения с начальством приняли особенно острый и хронический характер. Большевизм приобретал все больший и больший успех и популярность, и картина любого в то время крупного съезда, собрания ясно указывала в то время уже, за кем именно должна пойти солдатская масса.

Но если армия доживала свои последние дни, как таковая, то все же она, хотя и пассивно, но еще держалась.

Солдат не уходил с позиций, не бросал своей винтовки; братаясь с неприятелем, он все же в подавляющем большинстве случаев не пускал его к себе.

Не то было в тылу: части войск хронически отказывались итти на фронт, а если и являлись туда, то в совершенно ничтожном числе и вполне разложенными еще до вступления в боевую службу. Ясно было, что тыловой солдат, нередко принимавший участие в перевороте и во всяком случае, уже знавший, за что и почему идет всемирная бойня, на пороге мира, не склонен был вовсе подставлять свою грудь под пули за чужое дело. Такое отношение тыла еще более угнетало фронтовиков, которые справедливо чувствовали себя как бы обойденными, забытыми… Разгоревшиеся страсти, зависть и непреодолимая тяга домой, вызывавшая массовое недовольство, в связи с полной безнаказанностью, расстройством всех снабжений и транспорта – все это еще больше подорвало и без того уже разрушенный фронт.

Неизбежный конец наступал. Солдатская масса отошла от своих командиров, перестала доверять своим комитетам, особенно крупным, а равно агентам правительства в лице военных комиссаров[52]. А отойдя [35] от всего этого, она уже безостановочно и быстро пошла за теми, кто давно звал ее к земле и воле и кто обещал прекращение ненавистной войны.

В ту пору (октябрь) редкий солдат уже не был большевиком, разумеется относясь с полной несознательностью к самому большевизму, как учению; он просто был большевиком по настроению.

Временное правительство ничего против этого поделать не могло, ибо к октябрю уже было достаточно скомпрометировано в глазах солдат такими деяниями, как смертная казнь, походы против армейских организаций, нередкие разгоны советов на местах, расформирование за «ненадежность» целых боевых организмов, вроде дивизий, и его политика, видимо, задавшаяся совершенно несбыточной целью привести в известный порядок, подтянуть колоссальную армию, мучительно изнывавшую на фронте, заранее была обречена на неудачу. Все принимаемые меры – суды, расстрелы, преследования большевиков, недопускание большевистских газет на фронт, наконец, попытки урезать права и полномочия комитетов – не только не достигли цели, а наоборот, еще более раздражали и озлобляли солдатскую массу. Насколько мало в общем были ориентированы власти в настроении фронта, показывает курьезное распоряжение высшего командования (уже в октябре) сажать солдат, отказавшихся от несения боевой службы, на арестантский паек. Какие шансы, спрашивается, имело это нелепое распоряжение для проведения в жизнь в то время? Насколько явилось оно отвечающим сложившимся понятиям и кто стал бы осуществлять это?[53] Ведь, если иногда и удавалось вести одну часть «усмирять» другую, то таких усмиряющих частей было тогда немного, да и сами они, после нескольких подобных «усмирений», оказывались обыкновенно разложенными не менее тех, кого они только что усмирили, так что, в конце концов, к моменту переворота даже такие части, как казачьи, на которые Временное правительство полагало возможным опереться, и те не проявляли к нему особых симпатий и выступали на защиту его только при верной гарантии за успех или будучи обманутыми, что особенно рельефно выясняется из попытки неудавшегося «Главковерха» ликвидировать «безответственную часть отколовшейся демократии» после октябрьского переворота. [36]

Бывший Главковерх начал свою войну против Советской власти с того, что накануне падения Зимнего уехал из столицы на автомобиле, и на другой день, очутившись в Пскове, написал приказ «Всем, всем, всем…, заявляя о сохранении за собой поста Главковерха и предлагая то же сделать всем прочим командирам[54]».

Затем, быстро сконцентрировав около себя несколько казачьих полков с тяжелой артиллерией, он двинулся с ними на Петроград, занял Гатчину, объявляя всюду о своих успехах[55], и уже назначил генерала Краснова командующим войсками Петроградского Округа[56].

Однако, торжество его было непрочным и недолгим, потому что, уже после первой перестрелки казаков с красноармейцами и войсками В.-Р. Комитета, началось братание, обнаружившее, что у казаков нет никакого желания драться за Временное правительство против Советской власти, которая по духу казалась им и родней и ближе. В силу этого, 31-го октября Гатчина была занята революционными войсками, генерал Краснов арестован, а Керенский опять скрылся на автомобиле и на этот раз уже навсегда[57].[37]

Эти попытки, которые, казались обреченными заранее на неудачу, несмотря на кажущуюся техническую подготовленность к их осуществлению, были ликвидированы при наличии на другой стороне, т.-е. В.-Р. Комитета, собственно говоря, полной неорганизованности и в отношении объединения командования революционными войсками[58], и в отношении [38] общего плана действия, снабжения войск, а главное, в отношении подготовки самих войск, состоявших, главным образом, из красногвардейцев. Ликвидированы потому, что тут перед революционными войсками, густо начиненными рабочим элементом, жаждавшим мира и осуществления других принципов, провозглашенных революцией, — в лице Керенского представлялась сумма всех копившихся с февраля до октября причин, мешавших этому осуществлению, — последний оплот всего мешавшего развертыванию революции. И этот оплот энтузиазмом и порывом неорганизованных солдат и рабочих был разрушен, чем был подчеркнут окончательный развал старой армии, уступившей свое первенство рабочей гвардии в первой кровавой схватке за мир, под лозунгом которого прошел в войсках и весь октябрьский переворот.

Октябрьский переворот принес мир, не отвлеченный, теряющийся в неизвестном будущем, каким он рисовался при Временном правительстве, а конкретный, который оставалось заключить в договор. И это спасло революцию, ибо мир, явившись основой новой рабочей власти, которая сама была заинтересована в скорейшем заключении, временно возбудил, влил жизнь, интерес в солдатские массы, укрепил армию и отсрочил, таким образом, военный крах, дав возможность воспользоваться этой отсрочкой для организации новых пролетарских сил.

После 25-го октября, подавления юнкерского мятежа и поражения Керенского, самой основной задачей, которая встала перед Народным [39] Комиссариатом по военным делам, было установление связи с фронтами помимо Ставки, находившейся в руках заместившего по царскому закону отказывавшегося Духонина, и забота о том, чтобы не прекратилось снабжение армии в первую голову продовольствием. Первая задача – связь с армиями, была достигнута не столько проводами и бумагой, сколько живым способом, через посредство бесчисленных делегаций, которые, минуя официальную Ставку, волной нахлынули после переворота в Петроград. Каждая дивизия, если не каждый полк, засыпали в это время Петроград делегатами. Среднее количество делегатов у Наркомвоен колебалось около 200 в день, в течение первых месяцев. Не меньше их было у наиболее популярных Наркомов, еще более у тов. Ленина. День и ночь делегации осаждали Военную Организацию большевиков, Центральный и Петроградский Комитеты коммунистической партии, новый Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет и Петроградский Совет. Военные Комиссары Керенского, в том числе, небезызвестный Войтинский, Станкевич и председатель общеармейского комитета Ставки Перекрестов, употребляли все усилия, чтобы представить питерский переворот в глазах армии, как противозаконную узурпацию власти со стороны кучки заговорщиков, они вызвали войска с юго-западного фронта для контр-революционной осады Петрограда, они рассылали через аппараты Ставки свои бюллетени и информационные листки.

Но армия им не верила, не хотела верить. Декрет о мире был в мыслях у каждого, и каждый знал, что до него остается преодолеть только дипломатические и технические затруднения, провести переговоры, и считал начало переговоров уже самым миром. Все направляемые на Петроград отряды, не желая больше употреблять в дело оружие, останавливались на полдороге, устраивались более или менее прочно в ближайшем тылу, посылали делегации и… дальше не шли никуда[59].

Но не только регулярные, но и казачьи войска также не желали итти против Петрограда, и также останавливались, и также посылали делегации. Все эти многочисленные делегации и были использованы революционной властью в целях установления связи с фронтом.

В Петрограде, в одной из комнат Смольного, числа 9-го[60] ноября было устроено Наркомвоен с участием В.И. Ленина заседание делегатов с фронта, на котором всем делегатам были выданы особые именные мандаты, подписанные новой властью, в которых им, этим делегатам, поручалось: 1) проводить на местах образование Военно-Революционных Армейских Комитетов и 2) устранять старую власть. [40]

С момента разъезда этих делегатов, армия вся встала на сторону революции, и Ставка больше была не страшна. Оставалось только добивать врага, оставалось связать самих делегатов между собою и создать новый единый центр, руководящий их деятельностью. Первая попытка к созданию такого центра была сделана уже на второй день после переворота, 26-го октября был распубликован приказ Всероссийского Съезда Советов о создании им командного состава[61]. К сожалению, революционные комиссары задерживались ходом революции в Петрограде. Только на северном фронте действительно оказался на месте новый революционный комиссар фронта тов. Позерн. Последний был на месте потому, что выехал туда до переворота. Первоначально обстановка отнюдь не была такова, чтобы революционный комиссар фронта мог сказать, что вся полнота власти в его руках, ибо там не совсем еще прекратилась деятельность прежнего комиссара Шубина и командующего северным фронтом ген. Черемисова. Полностью вся власть на фронтах перешла в руки революционной власти гораздо позже. Но главное все же было сделано не комиссарами нового правительства, а скорее его эмиссарами, его агентами, его полу-лазутчиками, полу-официальными представителями в виде разъехавшихся делегатов, исполнивших работу повсеместного революционизирования старой армии и разрушения ее старых форм командования и управления. Они разнесли повсюду весть о перевороте, разъяснили его смысл и фактически, не спрашиваясь центра, не только лишили власти старый командный состав, но и произвели еще ряд коренных реформ во всем внутреннем строе старой армии и в ее активной военной политике. В мандатах, выданных на руки делегатам, говорилось не только об организации Ревкомов, они получили еще два определенных директива: 1) начинать непосредственно мирные переговоры с неприятелем и 2) проводить выборное начало в армии. Это в самом же начале вызвало самые резкие нападки на Советскую власть.

Даже у наиболее преданных товарищей возникло недоумение и боязнь, когда был распубликован приказ о самостоятельном начале мирных переговоров с неприятелем каждым полком, каждой дивизией, за свою ответственность. А между тем это был безусловно правильный шаг, рассчитанный не столько на непосредственные практические результаты от переговоров, сколько на установление полного и беспрекословного господства новой власти на фронте[62]. С момента предоставления этого права полкам и дивизиям [41] и приказа расправляться со всяким, кто посмеет воспрепятствовать переговорам, дело революции в армии было выиграно, а дело контр-революции безнадежно проиграно.

Солдаты-масса призывалась этим к самодеятельности и к ведению внешней политики на фронте. И нечего было бояться, что создается хаос на фронте. Этим парализовалась война: нечего было опасаться и немцев – они должны были занять выжидательную позицию, и они ее заняли[63]. При первых [42] же шагах Брестских переговоров и в то же время в отношении переговоров ничего со стороны русской армии, призванной непосредственно заключить его, не было сделано такого, что бы могло сорвать или испортить какими-либо необдуманными поступками это перемирие.

Вторая директива, проведенная прежде всего по Петроградскому военному округу, касалась установления выборного начала и упразднения чинов. Советом Народных комиссаров по военным делам[64] (так сперва по своему постановлению именовала себя Военная Комиссия Наркома по военным делам) был выработан текст новой декларации «прав солдата», в отмену декларации Керенского, и до утверждения Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом Советов Рабочих, Крестьянских и Красноармейских Депутатов, по обсуждении и одобрении делегатами Петроградского гарнизона и многочисленными фронтовыми делегациями, был опубликован, как одобренный таковыми. Идеи октябрьских прав солдата были брошены в массу. Этого было достаточно, чтобы армия стала, не дожидаясь законодательной санкции, проводить его в жизнь.

 

Н. Подвойский.

 

Красная Летопись. 1923. № 8. С. 7-43.

 

[1] Это же служило основанием многочисленных панических слухов, распространявшихся в первые дни после свержения самодержавия о Сандецком, например, двигавшемся из Казани со стотысячной армией на Петроград, об Эверте, не признавшем будто бы новой власти, и т.д., слухов, пугавших обывательскую толпу.

[2] Вопреки мнению некоторой части членов его, утверждавших, что армия – это деклассированная масса, не могущая иметь своего представительства в таком классовом органе, как Советы Рабочих Депутатов.

[3] Приемы для этого, при всех своих разнообразных вариациях, сводились к тому, что солдатам старались внушить, что в то время, как республика должна отстаивать свою свободу на полях сражений, в это время рабочий класс занимается своими личными делами, обирает республику, повышая заработную плату, устанавливая 8-часовой рабочий день, тем уменьшает выработку снарядов и оружия на фронт, вводит восьмичасовой рабочий день в то время, как солдаты в окопах все 24 часа находятся в напряжении всех сил и т.д. Широко распускались слухи, что производительность заводов пала на 70%, что только для того, чтобы меньше работать, рабочие сжигают зря топливо, прячут и разворовывают металлы и т.п. Этой провокационной работой особенно отличались газеты: «Речь», «Биржевые ведомости», «Новое Время» и ряд мелких бульварных листков.

[4]Вот для образца один из таких документов:

 

ЛИГА БОРЬБЫ с большевизмом и анархией

г. Ульянову (Ленину).   Лига борьбы с большевизмом и анархией, всемерно сочувствуя завоеваниям свободы и имея поддержку Временного Правительства своей целью, в заседании своем числа 22 апреля, рассмотрев дело о Ленине (Ульянове), — №2 и газете «Правда», нашла, что, как Ленин, так и газета «Правда» поставили своей деятельностью создание в России анархии и стремятся к тому, чтобы вызвать в России гражданскую войну. Находя виновность Ленина и газеты «Правда» вполне доказанной данными по делу и собранными членами лиги материалами и выслушав мнение присутствующих, большинством голосов постановила: 1. Ульянова, именующего себя Лениным, лишить жизни. 2. Типографию газеты «Правда» взорвать. 3. Приговор этот привести в исполнение в том случае, если Ленин в течение двух недель не покинет государства, а газета «Правда» в течение того же времени не прекратит свой выход. Исполнение приговора возложить на членов Лиги. Подлинный протокол подписан: Председатель Лиги Богданов. Секретарь Язикова.

 

[5] Буржуазия всеми мерами старалась обвинить в происшедшем кровопролитии большевиков, упрекая их в намерении разжечь страсти, организовать погромы и т.д., но с несомненной ясностью расследованиями комиссии П.С.Р. и К.Д. было установлено, что стрельбу начали производить из ворот и окон банды хулиганов, провоцировавших толпу на эксцессы с целью вызвать кровавые репрессии. Но лучше [72] всего последнее доказывается приводимым в газете «Речь» сообщением прокурора: «По мнению лиц прокурорского надзора, производящих расследование, стрельба производилась подонками общества с целью вызвать всегда выгодные хулиганам беспорядки и суматоху». «Речь», № 94, 1917 г.

[6] Через два часа после демонстрации, на частном совещании Ц.К., происходившем у т. Ленина, т. Подвойским был поставлен Ленину вопрос: «Что же делать? Мы имеем перед собою ход событий, который несомненно заставит нас сделать решительные шаги: вслед за демонстрацией воли, массы потребуют демонстрации силы».

Т. Ленин указал, что демонстрацией пролетариат ничего не добился. – «Он должен с нею вместе похоронить иллюзию на мирную возможность передачи власти советам. Власть не передают: ее берут с оружием в руках. Ход событий будет таков: буржуазия, поняв силу нашей организации, учтя колоссальную скорость овладения массами, не даст нам возможности окончательно овладеть ими и употребит все усилия, чтобы спровоцировать эти массы в такое выступление, которое, вызвав репрессии, разобьет и разделит их. Поэтому мы должны самым интенсивным образом заниматься организацией, поставив ее под определенным знаком – знаком возможности добиться власти мирным способом. Необходимо дать пролетариату указания, что вся организация его силы в конечном счете имеет восстание, если не через дни, не в ближайшие недели, то, во всяком случае, в ближайшем будущем».

Под этим же углом зрения вопрос о подготовке пролетариата был поставлен на открывшейся вскоре конференции военных организаций.

[7] Это враждебное влияние чувствовалось в частях петроградского гарнизона настолько сильно, что Военная Организация принуждена была выпустить специальное воззвание, предостерегавшее от всяких выступлений:

«От Военной Организации Ц.К. и П.К. Р.С.-Д.Р.П.»

«Военная Организация обращается к товарищам-солдатам и рабочим с просьбой не верить никаким призывам к выступлению на улицу от имени Военной Организации. К выступлению Военная Организация не призывает. Военная Организация в случае необходимости призовет к наступлению с руководящими учреждениями нашей партии, Центральным Комитетом и Петербургским Комитетом. Товарищи, требуйте от каждого агитатора или оратора, призывающего к выступлению от имени Военной Организации, удостоверение за подписью председателя и секретаря Военной Организации и за печатью Военной Организации. Ц.К. нашей партии, а равно и П.К. всецело поддерживают это обращение».[77]

[8] Первый пулеметный полк считался самым революционным полком Петрограда, постоянно и настойчиво подчеркивавшим свою ненависть к Временному Правительству, к буржуазии, так что в штабе Петроградского военного округа все время стоял вопрос о его расформировании. Лучшую характеристику полка в смысле настроений дает его же резолюция, принятая на общем собрании полка от 21 июня: «Оставляя в силе свое постановление о посылке на фронт 10 команд в кратчайший срок, 1) Уведомить Исполнит. Комитет, что в дальнейшем мы будем посылать команды на фронт только тогда, как война будет носить революционный характер, который возможен только при устранении власти капиталистов и переходе ее в руки демократии в лице В.С.Р.С. и К. Депутатов. 2) Если будут угрожать нашему и другим революционным полкам раскассированием даже путем применения вооруженной силы, то в ответ на это мы не остановимся также перед раскассированием вооруженной силой Временного Правительства и других организаций, его поддерживающих. 3) Поручить нашим товарищам делегатам с фронта заявить на фронте от нашего имени следующее: пусть они, солдаты на фронте, требуют вместе с нами перехода власти в руки народа, и когда мы этого добьемся, то тогда поддержки и пополнения просить от нас не придется, тогда она явится сама».

Не считая возможным предпринять что-либо репрессивное открытым образом по отношению к строптивому полку, правительство решило прибегнуть к провокации, и поэтому с некоторого времени в полку появились какие-то подозрительные личности, подбивавшие солдат на выступление, доказывающие, что большевистская партия не стоит на высоте требований революции, отстала от масс вместе с соглашательскими партиями и что массам, в частности, и в особенности войскам, нужно самим взять власть, пока она окончательно не уплыла, при посредстве соглашателей, к буржуазии. Уловить этих подстрекателей было невозможно: солдаты их не выдавали, и это не давало возможности выяснить, что это за элемент. Но свою черную работу они делали успешно, и, благодаря им, происходило то, что большевистских ораторов, призывавших к спокойствию, выслушивали очень сочувственно, соглашались с ними, но по их уходе снова поднимали разговор о вооруженном выступлении. Так было и 3 июля. С утра несколько раз побывавший в полку, т. Семашко доложил, что там все утихомирилось, но к двум часам получилось известие, что полк намерен выступить и вооружается. В виду этого, туда были направлены все лучшие ораторы конференции, и последнее известие от них в 5-6 часов гласило, что полк окончательно решил не выступать. Однако, в 8 часов он был уже у дворца Кшесинской. [78]

[9] Удержать от выступления в сущности было уже фактически невозможно, ибо правительство, напуганное и озлобленное выступлением 3 июля, в ночь на 4, при помощи юнкеров и наскоро сорганизованных добровольцев из буржуазии, закрыло типографии газет «Правда» и «Солдатская Правда», где, между прочим, печатались статьи и воззвания Ц.К. партии большевиков, направленные против вооруженного выступления и призывавшие к выдержке и спокойствию. Весть об этом немедленно же облетела все районы и явилась искрой, попавшей в порох.

[10] Находившийся в это время в Финляндии тов. Ленин, к которому 3-го числа был командирован товарищ сообщить о развертывающихся событиях, приехал часам к 11-ти 4-го числа.

К этому времени подошли ко дворцу Кшесинской моряки, высадившиеся из Кронштадта (морякам был дан приказ ночью, после выступления 1-го пулеметного полка, чтобы они утром с рассветом погрузились на транспорты и прибыли).

Около 10.000 моряков тронулись от морской пристани ко дворцу Кшесинской. Подвойский попросил тов. Ленина выступить перед ними, пришедшая делегация от моряков просила того же, но все наши просьбы тов. Ленин отклонил, подчеркивая тем, что он против демонстрации и своим отказом выступить перед матросами, чего при другом положении не было бы, он, особенно для желающих это понимать, подчеркнул, что здесь есть Луначарский и другие, которые могут выступить.

Луначарский выступил. Он попробовал перед матросами развернуть всю картину хода революции, но настроение масс было таково, что матросы стали выкрикивать «сейчас не до слов», «сейчас не до агитации», «сейчас необходимо во что бы то ни стало добиться передачи власти советам». Речь Луначарского пришлось скомкать, а матросы, вскинув на плечи винтовки, с оркестрами направились к Таврическому дворцу.

[11] На основании этого и Военной Организацией был отдан приказ, чтобы войска возвратились в казармы, и находясь в боевой готовности, не выступали ни по чьим призывам. Такое же распоряжение было дано и гарнизону Петропавловской крепости, весь день ожидавшему приказа поддержать демонстрантов.

[12]Либер, Дан, Гоц, Авксентьев, Церетели, Богданов.

[13] Во дворце Кшесинской были захвачены и документы наших партийных учреждений. Большая часть их была сожжена и уничтожена, среди них погибло до 10.000 солдатских писем, полученных «Солдатской Правдой» с позиций и, за редкими исключениями, от всех частей, описывавших солдатскую жизнь и думы в окопах.

[14] Богданов долго не соглашался итти «спасать большевиков», так что Сталину приходилось вести его под-руку.

[15]В то время под охраной пролетариата Выборгской стороны происходило узкое совещание Ц.К.П.Б.: Ленин, Зиновьев, Каменев, приехавший потом Сталин, Подвойский. Совещание было непродолжительным. Тов. Ленин коротко, сильно обрисовал тягчайшее положение, в которое июльские дни поставило партию пролетариата, и пророчески указал на будущее. Он указал, что этот кризис явился мучительнейшим для революции, а для партии пролетариата он явится горнилом испытания ее жизнеспособности. Пролетариат в поражении отрешится от иллюзии – мирным путем получить от буржуазии власть. Июльским поражением партия загоняется в подполье, вся работа ее временно разрушается, враги пролетариата будут душить ее на каждом шагу и всеми мерами стараться ее убить. Будущее революции зависит от организационной работы партии среди тягчайших условий. От нанесенного удара партия может поправиться, только приложив героические усилия. Но партия поправится от нанесенного ей контр-революцией удара вместе с пролетариатом, у которого нет иного выхода, кроме захвата власти или смерти. «Победив пролетариат, говорил т. Ленин, — буржуазия будет стараться отделаться и от мелкой буржуазии и соглашательских партий. Победу над пролетариатом она будет стремиться развить до окончательного торжества своего господства. Следующие кризисы власти наступят быстро и дадут возможность убедиться массам, что только пролетариат и наша партия являются истинными носителями революционных стремлений, только они ведут к ниспровержению власти капитала. Следующие кризисы власти будут мучительны и для мелкой буржуазии. Они помогут мелкой буржуазии признать пролетариат гегемоном революции, а нашу партию вождем ее, и тем дадут пролетариату возможность взять власть в свои руки и своей диктатурой утвердить рабоче-крестьянскую республику. Поведение советов, заправляемых партией соц.-рев. и меньшевиков, требует, чтобы лозунг «вся власть советам» был заменен: «вся власть истинным революционным рабочим советам», «вся власть рабочему классу во главе с ее революционной партией большевиков-коммунистов».

Совещание высказалось за то, чтобы не объявлять партию на нелегальном положении и перейти в подполье только при полной невозможности легальной деятельности, но принять все предосторожности на случай необходимости уйти в подполье.

Но, конечно, самой значительной заботой для большевистской партии было нелегально устроить Владимира Ильича. Решено было, что первое время он будет находиться в Выборгском районе, пролетариат которого не допустить ареста своего вождя.

[16] Как образчики той кампании, которая была поднята против большевиков в то время, могут служить следующие выписки из газет того времени и «документов», сфабрикованных специально для возбуждения общественного мнения:

«…При обыске в редакции «Правды» было найдено письмо какого-то барона из Гапаранды на немецком языке. В письме этом барон приветствует действия большевиков, выражает надежду, что они получат преобладающее влияние в Петрограде и что он ясно представляет себе, какую радость это произведет в Берлине».

«Русские Ведомости», № 158.

 

«…Пусть все честные люди и вся страна сольются в одном властном требовании: «Долой Ленина и Зиновьева». «Долой захватчиков из дома Кшесинской. Долой большевистскую смуту. Долой анархию»… Центральный Исполнительный Комитет заключил соглашение с большевиками, в силу которого никто за происшествие в Петрограде никакой ответственности не несет. И это решение выносится в тот самый момент, когда появились определенные указания на связь лидеров большевизма с Германией и на роль немецких денег в подготовке петроградских событий, в тот момент, когда на улицах еще носятся автомобили с пулеметами, в тот момент, когда еще льется невинная кровь… Обещать за все это безнаказанность – нечто недопустимое. Все прочие выступления оказывались безнаказанными, и это вселяло только мужество в сердца большевиков. Какая же может быть гарантия в том, что подобные попытки не повторятся, что через несколько недель большевики, собравшись с силами, вновь не выступят с оружием в руках на улицу и не произведут нового еще большего кровопролития… Постановление Ц.И.К. парализует деятельность правительства, лишает его возможности должным образом бороться с грубыми нарушениями государственного порядка и безопасности».

«Русские Ведомости», № 153, 1917 г.

 

Вот образчик «документа», доставленного Алексинским Временному Правительству:

«…Офицеры германского Генерального Штаба Шидицкий и Любер ему (Ермоленко) сообщили, что агитацию в пользу скорейшего заключения мира в России ведут агенты германского Штаба Скоропись-Иолтуховский и Ленин. Ленину германским Штабом поручено стремиться всеми силами к подорванию престижа Временного Правительства в народе. Деньги на агитацию получаются через Свентсона, служащего в Стокгольме при германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц. Согласно только что поступившим сведениям, таковыми доверенными лицами являются в Стокгольме большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкого, и Парвус, доктор Гольбер, присяжный поверенный большевик Козловский. Козловский является главным получателем немецких денег, перевозимых из Берлина через Гезельмарт наСтолкгольм «Виа-Бага», а оттуда на Сибирский банк в Петрограде. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами».[85]

 

«Русские Ведомости», № 152, 1917 г.

[17] Вот выдержки из газет, подтверждающие это:

«Что это? Прикрытие? Разве поведение «Правды» и Социал-Демократа», — все эти вооруженные демонстрации 10 июня, все эти выклики и призывы к свержению Временного Правительства, — не участие в подготовке движения 4 июля? Разве приветствия, открыто посылаемые большевистской организации Кронштадтской республике – не подготовка к событиям 4 июля? Разве телеграмма Зиновьева пулеметчикам не указывает на тесную связь этих пулеметчиков с агентами большевизма? Разве прибывшие в полном вооружении для участия в бунте кронштадтцы не пошли сразу же за благословением в дом Кшесинской? Да что, вообще, значит вся агитация большевиков о взятии советами всей власти, как не подготовка к событиям 4 июля? Большевистская организация, а вовсе не ее отдельные члены, все время участвовала в подготовке восстания, в агитации против Временного правительства и против наступающей армии. И большевики же виноваты в происшедшем кровопролитии».

«Дело Народа», июль 1917 г.

 

«На ленинскую организацию ложится великая ответственность, ибо члены ее написали на знаменах восставших свои лозунги. Они убедили темные массы, что те делают дело революции».

 

«Вперед», июль 1917 г.

 

«Чего добились демонстранты 3 и 4 июля и их призванные официальные руководители – большевики? Они добились погибели 400 рабочих, солдат, матросов, женщин и детей. Они добились разгрома и ограбления ряда частных квартир и магазинов. Они добились ослабления нашего фронта, ибо фронт должен был оторвать от себя часть сил для посылки в Петроград. Они добились попыток захвата контр-разведывательного отделения, где хранятся все сведения о германском шпионаже».

 

«Известия Петрогр. С.Р. и К.Д.» 10 июля 1917 г.

[18] Московская «Красная Гвардия» организовалась сразу же после февральской революции, потому что там среди пролетариата живы были еще картины восстания 1905 года.

«В Донецком бассейне «Красная Гвардия» организовалась в октябре. Основа была положена на ст. Юзово, когда было решено ввести обязательную для рабочих заводскую милицейскую службу. Из Харькова и Тулы было доставлено конспиративно оружие, и в одну из ночей роздано всем членам партии большевиков. Были выбраны [88] начальник отряда и взводные командиры и постановлено обучаться обязательно ежедневно строю и знакомиться с винтовкой. Женщины образовали Красный Крест.

«На Урале рабочие дружины носили название «боевых организаций народного вооружения», которые, в отличие от всех других рабочих формирований в России, организовывались, финансировались и руководились нашей партией. В «боевые» организации принимались партийные со стажем товарищи. Принимали также анархистов и левых с.-р. Во главе стояли: штаб из начальника, помощника и трех членов, которые были в полном подчинении партийного комитета. Существовали «боевые организации» открыто, как партийные боевые дружины, но власти их не признавали. Возникли они в июне 1917 года, а местами и позже.

«В Одессе также организовались отряды «Красной Гвардии» в марте 1917 года».

(Н. Кузьмин.«От Красной Гвардии к Красной Армии»). [89]

[19] Восторжествовало мнения тов. Ленина, говорившего, что партия большевиков и представляемый и защищаемый ею рабочий класс могут спастись от погромов и вырезывания натравливаемых масс не силою оружия, а силою своей политической линии, выражением популярного лозунга. Только при условии напряженнейшей, планомерной, упорной, систематической политической работы среди масс в духе безусловно [89] правильных большевистских лозунгов, будет переломлено настроение мало разбирающихся масс, озлобленных войной и всеми перенесенными ею и не разрешенными февральской революцией бедствиями, виновниками которых буржуазия старалась представить большевизм. И только при раскрытии большевистских лозунгов станет понятна массам политическая необходимость создания пролетариатом Красной Гвардии. До тех пор подчеркивание этой работы партией будет вызывать в массах опасение вооруженных выступлений большевизма против масс. [90]

[20] Так же враждебно организация Красной Гвардии была встречена правыми социалистическими партиями. Церетели еще на Первом Съезде советов решительно призывал разоружить рабочих. О том же самом говорили и центральные органы соглашательских советов: «Авторы проекта (организации Красной Гвардии) хотят сорганизовать боевую демократию, которая, правда, обещает находиться в тесном единении [91] с С.Р. и С.Д., но которая, на самом деле, организуется как сила совершенно самостоятельная, ни в какую систему соподчинения не входящая». Ст. Авксентьева в «Из. П.С.Р. и С.Д.» — 1917 г.

И совет высказался против организации, предложенной большевиками. «Изв. П.С.Р. и С.Д.», № 56, 1917 г.[92]

[21] Первый Штаб первого в мире социалистического войска состоял из 10 товарищей: т.т. Павлова, В., Трифонова, В., Юренева, К., Орлова, Трифонова, Е., Потапова, Кокорева, Юркина и Поплавского.

Этот состав членов Главного Штаба Красной Гвардии продержался до момента реорганизации Красной Гвардии в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию.

[22] Надо признать, что строевую подготовку красногвардейцев так и не удалось поставить на должную высоту. Не хватало времени. Лихорадочная, неустанная, революционная работа поглощала все время и все силы Красной Гвардии.

[23] См. № 6 «Красной Летописи».

[24] В Москве и ряде др. городов состоялись многолюдные собрания рабочих, на которых выносились резолюции против созыва «всероссийского совещания врагов революции». «Государственное Совещание, — писали в своих резолюциях рабочие, — созывается не для осуществления задач, намеченных революционной демократией, для выхода из тяжелого положения, — явно контр-революционное большинство, созываемое на это совещание, желает свести на-нет все завоевания свободы. Мы требуем немедленного осуществления и проведения в жизнь всех требований, выставляемых революционной демократией , передачи бесплатно всей земли в руки трудового народа, заключения мира самим трудовым народом, провозглашенного в обращении ко всем народам воюющих государств, т.-е. мира без контрибуций, аннексий, с самоопределением наций, немедленного разрешения рабочего вопроса в пользу рабочих, немедленного упразднения Государственной Думы, как рассадника контр-революции. Протестуем против вне-судебных арестов, направленных к изъятию интернационалистов из массы, как ярых борцов против захвата и хищничества капиталистов, и призываем всю революционную демократию к протесту против посягательства контр-революционной буржуазии на завоеванные демократией свободы и протестуем против этого совещания».

Отношение московского пролетариата к Государственному Совещанию было резко отрицательным. Это особенно ярко сказалось 9 августа на соединенном заседании [7] правлений всех профессиональных союзов Москвы. Заседание это было созвано по инициативе Московского Совета профессиональных союзов для выяснения отношения рабочих профессиональных организаций к Государственному Совещанию. После бурных дебатов, поздно ночью, собрание приняло «большинством всех участников против нескольких» резолюцию протеста против Государственного Совещания и постановило в день открытия Государственного Совещания объявить в виде протеста однодневную забастовку. Забастовочное движение охватило все заводы и фабрики Москвы. Московский Совет Рабочих Депутатов в связи с этим созвал экстренное заседание пленума Совета. На повестке дня стоял один вопрос – отношение к забастовке революционных рабочих.

Председатель Центрального Бюро профессиональных союзов заявил на пленуме Совета, что «решение объединенного заседания правлений профессиональных союзов о забастовке не есть решение большевиков, меньшевиков или соц.-рев., это – решение пролетариата». Оратор, призывая Совет Рабочих Депутатов присоединиться к протесту против Московского Совещания и взять на себя руководство забастовкой, которая «объявлена профессиональными союзами и на местах начинает проводиться в жизнь». Только таким путем может быть спасено создавшееся положение.

Представители районных Советов заявили, что всюду на местах Государственное Совещание рассматривается как «контр-революционное, как стремление организующихся контр-революционных групп и классов использовать его в своих целях для нанесения удара революционной демократии».

(Петровин, «От самодержавия к диктатуре пролетариата».)

«Однако это нисколько не убедило демократию в лице меньшевиков, которые уверяли, что на это совещание нужно итти, «дабы показать всей стране, как смотрит на задачи спасения страны и революции революционная демократия и как другие классы. Мы пойдем туда, чтобы не допустить никаких решений и чтобы заявить, что программа 8 июля, как программа спасения России, должна быть решительно проведена в жизнь». (Кибрик Б. «Речь 11 августа». – Известия М.С.Р.Д., № 136.)

Подобные заявления, а также резолюции, в том же духе выносимые по поводу совещания, не оказали на пролетариат никакого влияния, и последний в Москве встретил Совещание забастовкой всех фабрик и заводов, трамвая и даже гостиниц, где члены Государственного Совещания предполагали обедать. [8]

[25] Делегирование именно этих товарищей смутило соглашательский президиум, справедливо считавший делегированных злейшими врагами существующего режима и опасавшийся близко подпускать их к военным делам из боязни захвата вооруженной силы в руки большевистской партии, или, во всяком случае, чрезмерного усиления значения в этой борьбе коммунистической партии. Когда делегированные т.т. Невский и Подвойский явились на заседание Военного Комитета, им «разъяснили», что они разыскиваемые государственные преступники, подлежащие суду за июльское выступление, и что поэтому участие их в работе Военного Отдела «неудобно».

[26] Ц.К. партии большевиков поставил вопрос относительно того, что с Корниловым одну игру играет Керенский и что в интересах революции его следует немедленно же арестовать. Лидер соглашательского В.Ц.И.К-а, Церетели не возражал против этого по существу, но просил дать ему объективное доказательство, на чьей стороне в настоящий момент перевес: на стороне ли Корнилова или на стороне Керенского, но по его мнению за Керенским идут значительные военные силы и что вместе с остальными силами они раздавят Корнилова; если же с арестом Керенского часть сил, идущих за ним, останется нейтральной или вступит в борьбу с революционными войсками, то этим самым будут усилены шансы Корнилова.

[27] В первый же день Корниловского восстания обнаружился классовый характер начавшейся гражданской войны. Вся солдатская масса, за исключением обманутой «дикой дивизии» и народных отбросов, наводнивших ударные батальоны, решительно выступила против «бунта генералов», организованного российской буржуазией. Рабочий класс в борьбе за свободу и на этот раз встретил поддержку революционной армии – вооруженного трудового народа. К Корниловскому мятежу примкнули только генералы и реакционно-настроенное рядовое офицерство. Начальник Штаба верховного Главнокомандующего г. Лукомский, главнокомандующий армиями юго-западного фронта ген. Деникин, командующий особой армией ген. Эрдели украсили список восставших генералов.

[28] Большую роль в эти дни сыграла брошюра тов. Ленина: «Удержат ли большевики государственную власть?», выпущенная в свет в начале октября 1917 г.

[29] Тов. Ленин, живший в то время на нелегальном положении, все время торопил с восстанием, всемерно доказывая его своевременность и необходимость и порицая нерешительность партии: «Получив большинство в обоих столичных Советах Рабочих [13] и Солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки. (Сравни стр. 14 в № 24 от 17 июня 1923 г. журн. «Красная Нива», статья М. Грандова о М.И. Калинине.Редакция.)

«Могут, ибо активное большинство революционных элементов народа обеих столиц достаточно, чтобы увлечь массы, победить сопротивление противника, разбить его, завоевать власть и удержать ее. Ибо, предлагая тотчас демократический мир, отдавая тотчас землю крестьянам, восстанавливая демократические учреждения и свободы, помятые и разбитые Керенским, большевики составят такое правительство, какого никто не свергнет».

«Большинство народа за нас. Это доказал длинный и трудный путь от 6 мая до 31 августа и до 12 сентября: большинство в столичных Советах есть плод развития народа в нашу сторону», — писал он еще в сентябре: «Почему должны власть взять именно теперь большевики? Потому, что предстоящая отдача Питера сделает наши шансы во сто раз худшими. А отдаче Питера при армии с Керенским и К-о во главе мы помешать не в силах. И Учредительного Собрания «ждать» нельзя, ибо той же отдачей Питера Керенский и К-о всегда могут сорвать его. Только наша партия, взяв власть, может обеспечить созыв Учредительного Собрания и, взяв власть, она обвинит другие партии в оттяжке и докажет обвинение». В начале октября, в связи с препятствиями, чинимыми Съезду соглашателями, призывы становятся все настойчивее: «Либерданы вместо Съезда на 20 октября говорят уже о Съезде в 20-х числах, и т.д., и т.д. При таких условиях ждать – преступление. Большевики не в праве ждать Съезда Советов, они должны взять власть тотчас. Этим они спасают и всемирную революцию (ибо иначе грозит сделка империалистов всех стран, кои после расстрелов в Германии будут покладисты друг к другу и против нас объединятся), и русскую революцию (иначе волна настоящей анархии может стать сильнее, чем мы), и жизнь сотни тысяч людей на войне. Медлить – преступление. Ждать Съезда Советов – ребяческая игра в формальность, позорная игра в формальность, предательство революции. Если нельзя взять власть без восстания, надо итти на восстание тотчас. Очень может быть, что именно теперь можно взять власть без восстания: например, если бы Московский Совет сразу тотчас взял власть и объявил себя (вместе с Питерским Советом) правительством. В Москве победа обеспечена, и воевать некому. В Питере можно выждать. Правительству нечего делать и нет спасения, оно сдастся. Не обязательно «начать» с Питера. Если Москва «начнет» бескровно, ее поддержат наверняка: 1) армия на фронте сочувствует, 2) крестьяне везде, 3) флот и финские войска идут на Питер. Если даже у Керенского есть под Питером 1-2 корпуса конных войск, он вынужден сдаться», — писал он в письме П.К. и М.К. Р.С.-Д.Р.П.(б). – «Либо переход к Либерданам и открытый отказ от лозунга «вся власть Советам», либо восстание. Середины нет. Колебаться по вопросу о восстании, как единственном средстве спасти революцию, значит впадать в ту наполовину либердановскую, эс-эровско-меньшевистскую трусливую доверчивость к буржуазии, наполовину «мужицки»-бессознательную доверчивость, против которой больше всего большевики боролись. Либо сложить ненужные руки на пустой груди и ждать, клянясь «верой» в Учредительное Собрание, пока Родзянко и К-о сдадут Питер и задушат революцию, либо — восстание. Середины нет».

«Подумайте только: немцы при дьявольски трудных условиях – одного Либкнехта (да и то в каторге), без газет, без свободы собраний, без Советов, при невероятной [14] враждебности всех классов населения, вплоть до последнего зажиточного крестьянина идее интернационализма, при великолепной организованности империалистской крупной, средней и мелкой буржуазии, немцы, т.-е. немецкие революционеры-интернационалисты, рабочие, одетые в матросские куртки, устроили восстание на флоте – шансам разве один на сотню. А мы, имея десятки газет, свободу собраний, имея большинство в Советах, мы, наилучше поставленные во всем мире пролетарские интернационалисты, мы откажемся от поддержки немецких революционеров нашим восстанием. Мы будем рассуждать, как Шейдеманы и Ренодели: благоразумнее всего не восставать, ибо если нас расстреляют, то мир потеряет таких прекрасных, таких благоразумных, таких идеальных интернационалистов». Затем, по его настояниям, в октябре два раза устраивались заседания ответственных работников в районах Петроградского Комитета Военной Организации Ц.К., на которых вопрос о восстании в ближайшем будущем был решон, наконец, вопреки мнению Зиновьева и Каменева, в положительном смысле. [15]

[30] Мысль вывести петроградский гарнизон возникла и едва не приведена в исполнение после прорыва в Моонзунде Германского флота сквозь наши минные заграждения и занятия немцами островов Моон, Эзель и Даго, что создавало уже непосредственную угрозу Петрограду, так что возник вопрос об эвакуации столицы в Москву и об организации обороны подступов к Петрограду, для которой военная власть постановила использовать войска петроградского гарнизона. Имея все основания предполагать вместе со стратегическими причинами и политические, т.-е. желание избавиться от большевистски настроенных полков, партия большевиков самым решительным образом запротестовала против этого и добилась цели. В то же время, благодаря недоверию к Штабу, возникла идея образования собственного Штаба при Петроградском Совете, идея, встреченная полнейшим несочувствием меньшевиков и эс-эров, мотивировавших это неизбежностью двойственности власти, могущей вредить делу обороны и предлагавших по этому вопросу на заседании Исполнительного Комитета Петроградского Совета следующую компромиссную и в общем ничего не достигавшую резолюцию: «В виду непосредственной опасности, угрожающей Петрограду и подступам к столице, Петроградский Исполнительный Комитет С.Р. и С.Д. постановляет:

1) Призвать весь гарнизон к усиленной боевой подготовке. Войсковые части должны энергично готовиться на случай необходимости вывода частей гарнизона из Петрограда для защиты подступов к нему.

2) Создать при командующем войсками Петроградского военного округа коллегию из представителей Петроградского Совета Р. и С.Д., И.К.Р.С. и С.Д. и Центрофлота, причем вывод той или иной части производится с ведома этой коллегии.

3) Принять меры к реорганизации милиции.

4) Принять экстренные меры по завершению коренной очистки командного состава.

5) Вместе с тем Петроградский Совет поручает Исполнительному Комитету, совместно с президиумом солдатской секции и представителями, связанными с петроградским гарнизоном, организовать Комитет революционной обороны, который выяснил бы вопрос о защите Петрограда и подступов к нему и выработал бы план обороны Петрограда, рассчитанный на активное содействие рабочего класса». – Эта резолюция, принятая незначительным большинством в Исполкоме, в тот же день на пленуме того же Совета была аннулирована другой, предложенной большевиками. [15]

[31] За несколько дней до этого т. Ленин вызвал к себе в подполье Вл. Ив. Невского, Антонова, Раковского и Подвойского, чтобы окончательно убедиться в подготовке восстания. Антонов заявил, что, не имея оснований судить о петроградском гарнизоне, он уверен, что флот выступит по первому призыву, но прибыть в Петроград во-время едва ли сможет. Невский с Подвойским указали, что настроение войск гарнизона явно сочувственное восстанию, но что все-таки необходима некоторая отсрочка в 10-15 дней, дабы в каждой воинской части вопрос этот поставить прямо и решительно и технически подготовиться к восстанию, тем более, что части выступившие в июле месяце (Павловский, Гренадерский, Московский, 1-й запасный и др. полки), частью раскассированы, частью деморализованы, и выступят только, поверивши в выступление других частей, а готовность к восстанию других частей, бывших ранее реакционными (Преображенский, Семеновский), нуждалась в проверке. Было указано Подвойским также на то обстоятельство, что Керенский может опереться на особые сводные отряды, прибывшие с фронта и недостаточно распропагандированные, которые могут задержать успех восстания до прибытия подмоги с фронта, где всегда могут найтись части, реакционно обработанные. Тов. Невский указал, что относительно моряков Гельсингфорса и др. не может быть сомнений, но что продвижение флота к Петрограду встретит колоссальные затруднения, ибо восстание безусловно вызовет противодействие офицеров, а следовательно и арест их, а матросам, вставшим на их место, вряд ли удастся провести корабли по минным заграждениям и управлять боем под Петроградом. В общем все сходились на мысли отложить восстание на несколько недель, рекомендуя это время употребить на самую интенсивную подготовку к восстанию в Петрограде, в провинции и на фронте. Для подготовки армии и провинции предложено было послать комиссаров на фронты, а также в Москву, Киев, Екатеринослав, Саратов, Нижний, Ярославль, Тверь, Тулу, Кострому, Минск и др. места для организации В.-Р. Комитетов, сообщения им задач восстания и тех мер, которые должны были быть приняты немедленно после захвата власти в центре, в частности для того, чтобы после удачного восстания в центре, предположенные декреты о земле, о мире, о национализации и передаче рабочим фабрик и заводов не были скрыты от масс, а широко распространены, дабы ими обеспечить сочувствие масс новой власти.

Все эти доводы, однако, нисколько не убедили Ленина. Он говорил, что все декреты новой власти по существу явятся только закреплением того, что уже частично проводится, и, следовательно, первое известие о новой власти автоматически… закрепит то, чего места и фронт давно ждут, и что, наконец, промедление восстания приведет к тому, что правительство и его партии, несомненно осведомленные о восстании и готовящиеся к нему, за время отсрочки приготовятся еще более. «Восстание перед Съездом, — говорил Ленин, — является особенно важным, дабы этот Съезд, каков бы он ни был, встал пред свершившимся фактом взятия рабочим классом власти и сразу же закрепил бы последний».

[32] Гарнизон Петрограда реагировал на организацию ВРК резолюцией, принятой на общем экстренном собрании полковых комитетов, — краткой, но выразительной:

«Приветствуя образование Военно-Революционного Комитета при Петроградском Совете Р. и С. Депутатов, гарнизон Петрограда обещает ВРК-ту полную поддержку во всех его шагах к тому, чтобы тесно связать фронт с тылом в интересах революции».

[33] Командующий войсками полк. Полковников сразу же после того, как ему было предъявлено постановление ВРК-а, категорически отказался выполнять его и даже вступить с уполномоченными в переговоры, и тем ничего не осталось делать, как заявить, что ответственность за все дальнейшее ляжет на Штаб Округа, и уйти. На лестнице их, однако, задержали и вернули для переговоров, причем заявили, что Штаб примет только уполномоченных Петроградского Совета, солдатской секции и то с тем, что эти уполномоченные явятся органом, только скрепляющим распоряжения Штаба, не имея права отменять их, а имея право в крайнем случае только обжаловать. Условия эти были непременными, и уполномоченные отправились обратно, что заставило Петроградский Совет выпустить следующее воззвание:

«На собрании 21-го октября революционный гарнизон Петрограда сплотился вокруг Военно-Революционного Комитета Петроградского С.Р. и С.Д., как своего руководящего органа.

Несмотря на это, Штаб Петроградского военного округа в ночь на 22-е октября не признал Военно-Революционного Комитета, отказавшись вести работу совместно с представителями солдатской секции Совета. Этим самым Штаб порывает с революционным гарнизоном и с петроградским Советом Р. и С. Деп. Порвав с организованным гарнизоном столицы, штаб становится прямым орудием контр-революционных сил.

Военно-Революционный Комитет снимает с себя всякую ответственность за действия Штаба петроградского военного округа.

Солдаты Петрограда! Охрана революционного порядка от контр-революционных покушений ложится на вас, под руководством военно-революционного комитета. Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-Революционным Комитетом, не действительны. Все распоряжения Петрогр. Совета на сегодняшний день, день Петроградского Совета Р. и С.Д., остаются в полной своей силе. Всякому солдату гарнизона вменяется в обязанность бдительность, выдержка и неуклонная дисциплина. Революция в опасности! Да здравствует революционный гарнизон!»

[34] Т. Рудников – в Финляндский, т. Женевский – в Гренадерский, т. Медведев – в Измайловский, Коцюбинский – в Семеновский, Зайцев – в Егерский, Киселев – в автомобильную роту, Работенко – в Волынский полки. В связи с этим Военно-Революционный Комитет 23 октября опубликовал следующее воззвание:

«К НАСЕЛЕНИЮ ПЕТРОГРАДА.

К сведению рабочих, солдат и всех граждан Петрограда объявляем:

В интересах защиты революции и ее завоеваний от покушений со стороны контр-революции, нами назначены комиссары при воинских частях и особо важных пунктах столицы и ее окрестностей. Приказы и распоряжения, распространяющиеся на эти пункты, подлежат исполнению лишь по утверждении их уполномоченными нами комиссарами, которые, как представители Совета, неприкосновенны. Противодействие комиссарам есть противодействие Совету Рабочих и Крестьянских Депутатов. Советом приняты все меры к охранению революционного порядка от контр-революционных и погромных покушений. Все граждане приглашаются оказывать всемерную поддержку нашим комиссарам. В случае возникновения беспорядков, им надлежит обращаться к комиссарам Военно-Революционного Комитета в близлежащую воинскую часть.

Военно-Революционный Комитет при Петроградском Совете Рабочих и Солдатских Депутатов».

[35] Вопреки заявлению 23 октября т. Троцкого на заседании Петроградского Совета, что Военно-Революционный Комитет возник не как орган восстания, а на почве самозащиты революции — … «Задача гарнизона и пролетариата – предоставить в распоряжение Съезда Советов вооруженную силу, о которую разбилась бы правительственная провокация»…

То же самое заявил официально и Военно-Революционный Комитет: «Вопрекивсякого рода слухам и толкам, Военно-Революционный Комитет заявляет, что он существует отнюдь не для того, чтобы подготовлять и осуществлять захват власти, но исключительно для защиты интересов петроградского гарнизона и демократии от контр-революционных и погромных посягательств.

Но, учитывая то обстоятельство, что Временное правительство своими действиями доказывает, что готово вооруженными действиями ответить на меры, принятые Военно-Революционным Комитетом, т. Троцкий в том же вышеупомянутом собрании заявлял:

«Если же Правительство 24 или 48 часами, которые в его распоряжении (т.-е. до 2-го съезда Советов, на котором правительственная ситуация должна была получить разрешение), попытается воспользоваться для того, чтобы вонзить нож в спину революции, то мы заявляем, что передовой отряд революции ответит на удар ударом, на железо сталью».

[36] Мероприятия правительства и его органов в этом отношении свелись к следующему: первоначально начальником Штаба Петроградского Военного Округа г. Багратуни было предъявлено В.-Р. Комитету ультимативное требование отмены приказа последнего частям гарнизона о неисполнении приказов Штаба П.В.О. и исполнении приказов ВРК и его комиссаров. Затем Штабом Петроградского Военного Округа были изданы приказы, аннулирующие приказания Военно-Революционного Комитета:

«1) Приказываю всем частям и командам оставаться в занимаемых казармах впредь до получения приказов из штаба округа. Всякие самостоятельные выступления запрещаю. Все выступающие вопреки приказу с оружием на улицу будут преданы суду за вооруженный мятеж.

2) В случае каких-либо самовольных вооруженных выступлений или выходов отдельных частей или групп солдат на улицу помимо приказов, отданных штабом округа, — приказываю офицерам оставаться в казармах. Все офицеры, выступившие помимо приказа своих начальников, будут преданы суду за вооруженный мятеж.

3) Категорически запрещаю исполнение войсками каких-либо «приказов», исходящих от различных организаций.

Главный начальник округа, ген. штаба полк. Полковников».

 

«В виду ряда незаконных действий представителей Петроградского Совета, командированных в качестве комиссаров названного совета, частям, учреждениям и заведениям военного ведомства приказываю: 1) всех комиссаров Петроградского Совета впредь до утверждения их правительственным комиссаром Петроградского Военного Округа отстранить. 2) О всех незаконных действиях произвести расследование для предания суду. 3) О всех бывших незаконных действиях немедленно донести мне с указанием фамилий комиссаров.

Главнокомандующий Полковников».

 

Не ограничиваясь этим, правительство начало стягивать в Петроград войска, на которых имело основание рассчитывать, т.-е. юнкеров и «ударные части», не только в самом городе, но из Петергофа, Гатчины, Ораниенбаума, Павловска и даже из Киева, [19] и в ночь с 23 на 24 почувствовало себя настолько сильным, что решилось закрыть большевистские газеты: «Солдат», «Рабочий Путь», и объявило, что против редакторов этих газет и авторов помещенных в них статей, призывающих к восстанию, возбуждается уголовное преследование. Прокурору судебной палаты в то же время было приказано немедленно подвергнуть аресту всех большевиков – участников июльского движения, выпущенных под залоги.

Далее последовал приказ о разведении всех мостов через Неву, кроме Дворцового, отданного под охрану юнкеров. Юнкерским же патрулям было предписано останавливать на улице все автомобили и пустые препровождать в штаб округа; караулами были оцеплены все важнейшие учреждения; войска, предназначенные для охраны Зимнего дворца, стянуты были туда. Все телефоны Смольного института были выключены, и В.Ц.И.К. был переведен в Штаб Округа.

К вечеру 24-го начались уже вооруженные столкновения около мостов с недававшими их разводить частями В.-Р. Комитета. [20]

[37]Многообещавшие речи представителей правительства и предпринятые меры все же носили все признаки нерешительности.

Речь Керенского на заседании 24 октября Совета Республики о немедленной, решительной и окончательной ликвидации действий части отколовшейся демократии т.-е. большевиков, желающих сорвать Учредительное Собрание и раскрыть фронт перед Вильгельмом, была довольно нерешительно поддержана представителем правительственной демократии Даном, который, хотя и заявил, что «нужно вырвать почву из-под ног большевизма» и обещал от имени этой демократии защищать Временное правительство до последней капли крови, но в то же время уверял, что «мы не желаем быть в руках той контр-революции, которая на подавлении восстания хочет сыграть свою игру», и лепетал о необходимости «уступочек» со стороны правительства вроде мира, земли и демократизации армии. В силу этого и резолюция, принятая этим совещанием, носила такой характер, из которого Временное правительство никак не могло усмотреть поддержки в своих репрессивных намерениях и действиях.

 

Вот этот документ:

«1) Подготовляющееся в последние дни вооруженное выступление, имеющее целью захват власти, грозит вызвать гражданскую войну, создать благоприятные условия для погромного движения и мобилизации черносотенных контр-революционных сил и неминуемо влечет за собой срыв Учредительного Собрания, новые военные катастрофы и гибель революции в обстановке паралича хозяйственной жизни и полного развала страны. 2) Почва для успеха указанной агитации создана, помимо объективных условий войны и разрухи, промедлением проведения неотложных мер, и потому прежде всего необходимы: немедленный декрет о передаче земель, введение земельных комитетов и решительное выступление во внешней политике с предложением союзникам провозгласить условия мира и начать мирные переговоры. 3) Для борьбы с активным проявлением анархии и погромного движения необходимо немедленное принятие мер для ликвидации и создание для этой цели в Петрограде комитета общественного спасения, из представителей городского самоуправления и органов революционной демократии, действующего в контакте с Временным правительством».

Навстречу прибывающим в Петроград для поддержки правительства войскам были высланы агитаторы, остановившие в значительной степени это продвижение, а к Смольному начали двигаться отряды верных революции солдат и Красной гвардии. Вместе с этим были выпущены воззвания к солдатам, рабочим и ко всему населению Петрограда.

«Петроградскому Совету Р. и С.Д. грозит опасность из окрестностей: ночью контр-революционные заговорщики пытались вызвать юнкеров и ударные батальоны. Закрыты газеты «Солдат» и «Рабочий Путь».

«Предписываем вам привести полк в положение боевой готовности и ждать дальнейших распоряжений. Всякое промедление или неисполнение приказа будет считаться изменой революции.

 

За председателя Подвойский.

Секретарь Антонов».

[38] Соглашательский ВЦИК в последний момент решил, правда, сделать уступки требованиям масс. На экстренном заседании ЦИК в ночь с 24 на 25 октября Дан говорил: «Оказалось, что народные массы слишком измучились, доведены до последнего предела отчаяния и уже не в состоянии дождаться возможности осуществления такого мира. С этого момента придется итти другим путем, более ускоренным, в борьбе за мир. В своем наказе нашему делегату на союзническую конференцию мы выставили требование, чтобы союзники начали немедленно переговоры о мире. В Совете Республики мы сегодня провели резолюцию голосами всех левых фракций, в которой от правительства требуется издание декрета о переходе частновладельческих земель в руки земельных комитетов и о том, чтобы было потребовано от союзников начать немедленно переговоры о мире». Но было уже поздно. Эти «уступочки» уж никого не увлекали и не прельщали пред лицом осуществления власти пролетариата со всей полнотою его прав. Вслед за этим соглашательские партии, призвав в последний раз с трибуны ВЦИК к спокойствию, в то время, как Петроград уже бурлил революционным потоком, и предъявив бессильному, запиравшемуся уже в Зимнем дворце правительству требование о передаче земли земельным комитетам и о передаче союзникам условий мира, — определенно… перешли в ряды контр-революции.

[39] Туда был послан специальный комиссар т. Тер-Арутюнянц; тов. Благонравов сменил коменданта крепости.

[40] Комитеты Путиловского, Патронного, Трубочного и др. заводов были вызваны тоже в Смольный и получили инструкции на случай попытки взрыва этих заводов со стороны контр-революции.

[41] Застава Павловского полка на Марсовом поле, близ Миллионной, в 1 час ночи заметила карету, эскортируемую эскадроном кавалерии. В виду того, что заставе не было дано права останавливать и проверять проезжающих, карета остановлена не была. Говорят, что в ней был Керенский. Во всяком случае установлено, что на заседании 23-го в Зимнем дворце он был и, выехав оттуда в 1 ночи, более не возвращался.

Во всяком случае все участники и руководители восстания признают, что невыполнение плана взятия Зимнего дворца 23-го было большой ошибкой, происшедшей благодаря неполной организованности сил В.-Р. Комитета.

[42] Ночью были уже заняты вокзалы, мосты, электрическая станция, телеграфное агентство и утром на Николаевском вокзале уже поймали и привели в Смольный партию юнкеров, которые окружным путем на грузовике сумели пробраться из Зимнего за продовольствием и снаряжением. Некоторые товарищи, из находящихся в то время в Смольном, предлагали расправиться с ними как можно круче, чтобы дать острастку остальным. Большинство же считало, что юнкера являются только орудием в руках авантюристов и что по отношению к ним мягкость даст большие результаты, ибо покажет, что новая власть настолько сильна, что не считает для себя большим минусом прибавление в стане своих врагов нескольких человек. По предложению Подвойского, т. Троцкий объявил им, что они отпускаются с тем, что дадут обещание не выступать более против Советской власти, и могут итти в свое училище к своим занятиям. Мальчуганы, ожидавшие над собой кровавой расправы, были этим несказанно удивлены и шумно выражали свою радость и всю дорогу рассказывали своим конвоирам, что с них взято обещание защищать правительство до последней капли крови, но что у последнего сил в сущности очень мало и что в конечном результате эти силы будут истреблены.

[43] В Петропавловской крепости подготовка к бою к 15-ти часам была закончена. Орудия стояли на своих местах, снаряды были поднесены. С минуты на минуту ожидали решительных распоряжений. Задерживала только «Аврора», ожидавшая подхода кронштадтских моряков.

[44] Тов. Гр. Чудновский вернулся из дворца без всякого ответа уже в разгаре перестрелки, причем оказалось, что там его звание парламентера всеми способами унижалось. Сам он о своем пребывании во дворце рассказывает следующее: «Караульный начальник, прапорщик, фамилии которого я не помню, потребовал, чтобы мы отправились с ним во дворец, заявив, впрочем, что моей безопасности ничто не угрожает. Положение было не из приятных, но делать было нечего, и волей-неволей я принужден был последовать за нашим проводником.

В коридорах дворца его поведение резко изменилось, он обрушился на юнкера с бранью и упреками за то, что он осмелился дать мне слово и гарантировать мою безопасность. В конце концов я вместе с юнкером Киселевым оказался у коменданта [25] юнкеров под стражей. Уже наслушавшись погромного характера и антисемитского содержания речей какого-то полупьяного верзилы из антуража коменданта, я был уведен для представления «генерал-губернатору» Пальчинскому. Мне пришлось прождать минут двадцать, пока он освободился.

Он стал на темном дворе среди толпы юнкеров и повторял им то, что за десять минут говорил защитникам Зимнего дворца во 2-м или 3-м этаже. Он уверял юнкеров, что на стороне большевиков ничтожная кучка солдат в различных частях войск, что ни одна из последних целиком не восстала против Временного правительства и что они, юнкера, обязаны исполнять свой долг до конца. На его вопрос: «Исполните ли вы этот долг» — лишь отдельные голоса отвечали: «Исполним». И тут же посыпались недоуменные и возмущенные вопросы о причинах малочисленности гарнизоны дворца. «Где же Владимирское, где же Павловское училища», — и Пальчинский лгал в ответ, уверяя, что в Зимнем дворце недостаточно места, чтобы вместить всех преданных Временному правительству защитников Кишкина и Терещенки.

Увидев меня, Пальчинский замахал руками: «Арестовать, арестовать», и своей грубостью заставил меня обратить его внимание на необходимость быть вежливей и приличней даже с арестованными. Это не помешало Пальчинскому три часа спустя, когда я был принужден арестовать его, почему-то неизменно называть меня «товарищем Чудновским».

Под стражей, в одном из коридоров дворца, я был сейчас же окружен толпой юнкеров, которые явно выражали свое недоверие к сведениям Пальчинского, справлялись о действительном положении вещей, выражали свое нежелание оставаться в качестве пушечного мяса в Зимнем дворце и уходили совещаться со своими товарищами. Увлекаемый толпой юнкеров, я подошел к залу заседания Временного правительства, от которого введенная в негодную сделку и обманутая молодежь хотела потребовать отчета. Шествие было остановлено тем же Пальчинским. Ненадежный ораниенбаумский караул был заменен другим, а с бунтующими Пальчинский вступил в переговоры. Юнкера потребовали немедленного моего освобождения, ибо, по их словам, моим задержанием наносился ущерб их честному слову. Они потребовали, во-вторых, чтобы их немедленно выпустили из дворца, так как они не желают участвовать в безнадежной игре, в кровопролитии.

Пальчинский долго пытался образумить мятежных защитников «законного порядка вещей». Но стук прикладов о паркет был внушителен, и лица юнкеров не предвещали ничего доброго. «Хорошо, я освобожу его», — говорил Пальчинский. Но юнкера не сдавались: «Он должен уйти во главе нашей школы». Пальчинский подошел ко мне и сказал: «Вы свободны и можете итти». Но я не мог доверять ему и ответил: «В вашу честь я не верю. Вы арестовали меня, несмотря на честно слово, данное мне юнкером и офицером. Теперь вы прикажете всадить мне пулю в спину из-за угла. Без конвоя юнкеров я не уйду». Прапорщик Миллер, офицер ударного батальона, со смертными нашивками на рукавах, внушивший мне доверие своим открытым взглядом, предложил мне вывести меня на улицу. У меня не было времени ждать, пока соберутся [26] юнкера-ораниенбаумцы. Я попрощался с ними и дал им и юнкерам других школ, бывших тут же, слово, что все те из осажденных, которые уйдут из дворца до занятия его нами, получат немедленный свободный пропуск и конвой для отправки на станцию и домой.

Я был выведен прапорщиком Миллером из дворца через баррикаду, с которой солдаты неизвестной мне части вели энергичную перестрелку с нашими солдатами и матросами и красногвардейцами, занимавшими прилегающие площади и улицы. Я перешел площадь и очутился в среде друзей. Час спустя Зимний дворец покинули юнкера школы Северного фронта, ораниенбаумцы, михайловцы, ученики инженерного училища и казаки, как кажется, XIV полка, всего всех вместе около тысячи человек. А еще два часа спустя Зимний дворец был в наших руках».

Г. Чудновский. («Правда», 21 ноября 1917 г.)

[45] Рано утром Керенский, прибыв в Штаб Округа, распорядился как Главковерх, отправить приказание 1, 4 и 14 Донским казачьим полкам выступить «на помощь [27] Временному правительству и для спасения гибнущей России», но казаками это было не исполнено, под тем предлогом, что без пехоты «лезть на пулеметы» страшно. Испугавшись соседнего Гренадерского полка, отказалось от выступления и Полтавское училище. Части из Петрограда не прибыли. Выяснив, что в распоряжении Временного правительства войск очень немного и выслушав доклад, что войсками ВРК заняты телефонные станции и все телефоны Вр. правительства и Штаба выключены, «Главковерх» Керенский в автомобиле уехал из города навстречу вызванным им войскам. За ним разъехался по квартирам и весь Штаб со всеми управлениями, так что в руках Временного правительства оставался единственный клочок территории – Зимний дворец, где остатки Временного правительства под председательством Коновалова открыли заседание, приняв ряд решений, который в данной обстановке, на взгляд любого здравомыслящего человека, должны были казаться чем-то вроде кукольной комедии. Так, например, был издан указ Сенату о назначении Кишкина Чрезвыч. Уполномоченным «по водворению порядка в столице и защите Петрограда от всяких анархических выступлений, с подчинением ему военных и гражданских властей», да и не одного Кишкина, а еще и помощников его Рутенберга и Пальчинского; отправили телеграммы всем городским, губернским и областным Комитетам об организации решительного сопротивления «угрожающим своим анархическими выступлениями погубить дело революции и свободы», сделано обращение к фронту с предложением сплотиться вокруг Временного правительства и дать отпор изменнической агитации.

Расписывая так, Временное правительство не знало даже, чьи войска виднеются за Дворцовой площадью, и, принужденное к 11 часам перейти в другую половину Дворца, все же продолжало писать во всем места, что «положение признается благоприятным», что противник слаб и что вечером ожидается для поддержки правительства из Ставки Самокатный батальон, а утром прочие войска. Около двух часов ночи это краснобайство все-таки должно было прекратиться, ибо дворец полностью и со всем правительством оказался в руках ВРК-та. Члены Временного правительства были арестованы. [28]

[46] Все министры-члены Временного правительства, за исключением Керенского, уехавшего накануне из Петрограда, и Прокоповича, арестованного еще до взятия дворца на улице, были арестованы и доставлены в Петропавловскую крепость вполне благополучно и без эксцессов со стороны вооруженного пролетариата, если не считать траги-комического случая с Терещенко. Когда его вели под конвоем по Дворцовому мосту, показался броневик, непрерывно стрелявший из пулемета, и при виде его конвойные повалили бывш. министра на мостовую и сами спрятались за него, полагая, что он, как человек очень толстый, защитит их от пули. Эпизод этот, крайне возмутивший бывш. министра, окончился однако без всякого вреда для его здоровья.

[47] Характер всех этих попыток может свидетельствовать о том, что предпринимавшие их лица, вроде Керенского, не знали и не учитывали настроения масс и их отношения к возможности «большевистского» переворота. Но предположить такое ослепление со стороны военного министерства, затем Главковерха, каким являлся Керенский, неоднократно совершавший «агитационные» поездки по фронту и способный учесть любое настроение или путем непосредственного наблюдения или знавший о нем из многочисленных резолюций солдатских митингов, съездов и комитетов, поступавших сотнями и десятками с фронта к Временному правительству и в ВЦИК и в партийные органы, — невозможно. Остается предположить, что все эти попытки принимались «нахрапом», при помощи кратковременного ослепления солдатских масс потоком высокопарных трескучих фраз, ложностью сообщений, для того, чтобы двинуть на бой и сделать с ними «дело», пока они не разобрались сами в настоящем положении вещей. Последнее предположение придает им характер авантюр, которые должны были неминуемо разлететься в прах, лишь только захваченные ими массы поймут, в чем дело. Такой именно характер и имеют попытки Керенского восстановить старый строй после октябрьского переворота. Такой же авантюрой отдает и попытка юнкеров уже в самом Петрограде, пытавшихся захватить столицу 29 октября кучкой в 80-100 человек, и в тот же день ликвидированная, и ряд других мелких попыток, не имевших для новой власти значения и не представлявших большой опасности, приносивших вред, главным образом, тем, кто предпринимал эти попытки.

[48] Общее состояние армии к июльским дням описано в небольшой брошюре, изданной Военной Организацией большевиков в конце сентября 1917 г., члена Военной Организации большевиков юго-западного фронта тов. Н.В. Крыленко: «Почему побежала русская революционная армия». В числе основных моментов, определявших состояние армии с конца апреля 1917 г. и по ноябрь, в этой брошюре указывалось: на неорганизованный, но тем не менее всемогущий и непреодолимый саботаж войны, какой практиковала армия чуть ли не на второй же день после февральского переворота. Он выражался в разных формах – отказе итти на работу, отказе итти на занятия, чрезвычайно медленных передвижениях частей, постоянных требованиях смен и торге из-за очередей таковых. Представители армейских дивизионных и полковых комитетов сбивались с ног, перелетая на автомобилях из полка в полк, из дивизии в дивизию, уговаривая полки. Но уговоры помогали все меньше и меньше. Обострение наступило в июне, в момент «наступления», потребованного буржуазией и «подготовленного» Керенским. Тогда началась контр-революция на фронте (эта контр-революция описана Н.В. Крыленко в маленькой листовке под тем же заглавием, изданной Военной Организацией большевиков, «Библиотека для солдат и крестьян») – процесс, во время которого одна часть армии – солдаты – определенно и безостановочно пошла влево, а другая, офицерство и по преимуществу генералитет, с такой же неуклонной стремительностью – вправо, по пути явной контр-революции.

[49] Удивительную нелогичность можно было наблюдать в этом вопросе со стороны правительства и ком.состава. В то время, как подобное же братание, установившееся на западе чуть ли не с начала войны, комментировалось как высшее проявление сознательности у французских, английских и немецких солдат, о чем фронт знал по многочисленным корреспонденциям и иллюстрациям в журналах, — революционное братание русских с немцами вызывало энергичную травлю, против которой не раздался ни один голос, за исключением разумеется большевистского.

[50] Значение его, в конце концов, не мог не признать даже высший командный состав русской армии.

«Несомненно, что это брожение перед окопами может привести к катастрофе – писал команд.северным фронтом ген. Рузский – «но, чтобы оно прошло без следа для германской армии, это предполагать так же трудно».

«Братание, это – позорное явление, писал верх.главнокомандующий ген. Алексеев, но тут же прибавлял: не закрывая глаз на подобный вред, приносимый братанием, нельзя, однако, не вывести из него заключения, что русская революция слишком сильно отозвалась в рядах противника и что у него далеко не все благополучно».

[51] Прямо скомпрометирован был, собственно говоря, генералитет, в особенности старший. Генералы: Алексеев, князь Долгоруков, Клембовский, Эльмер, Каледин, Деникин, Марков, Кисляков, Багратион, Ванновский, Эрдели, Селиванов, Черемисов и другие включили себя в длинную цепь врагов революции. Ниже стоящее офицерство в большинстве, по крайней мере, официально отнеслось к мятежу несочувственно, за исключением некоторых частей, напр., Польских легионов, где оно объявило себя «нейтральным», в противовес солдатам, выразившим доверие Временному правительству. Но общий тон в отношении к Корниловскому делу от лица всего офицерства, — хотя совершенно не имея на это права, — задал Главный Комитет Союза офицеров Армии и Флота, обратившийся к населению с воззванием о всесторонней поддержке Корнилова и указывавший на него, как на единственного спасителя страны.

Общее настроение фронта к Корниловскому мятежу прекрасно характеризуется телеграммой Исполн. Комитета юго-западного фронта на имя Временного правительства и Исполнительного Комитета Советов:

«Исполнительный Комитет юго-западного фронта, заслушав доклады делегатов частей гарнизона Бердичева, ездивших для сопровождения в гор. Быхов арестованных генералов Деникина, Маркова и др., постановил: Корниловский мятеж глубоко взволновал всю солдатскую массу на фронте. Армия ждет справедливого суда над мятежниками, пытавшимися посягнуть на революционные завоевания народа. Между тем, все сведения, доходящие за последнее время на фронт относительно судьбы ген. Корнилова и его соучастников, вызывают в армии бесконечную тревогу и возмущение. В то время как назначение суда над участниками мятежа все более оттягивается, в прессе ведется кампания, имеющая целью оправдать и идеализировать деятелей заговора и всячески очернить тех представителей революционной власти и те войсковые организации и солдатские массы, которые своими самоотверженными и решительными действиями не дали мятежникам свершить задуманное злое дело.

Мятежные генералы и их сообщники содержатся не как преступники перед государством и народом, а с полным нарушением требований гарнизонной службы. Вместо верных революции войск, их охраняют преданные Корнилову текинцы, мятежники имеют полную свободу сношений с внешним миром, находятся в постоянном общении друг с другом, пользуются всевозможными привилегиями, совершенно недопустимыми в отношении содержащихся под стражей тяжких преступников государственных. Слухи об этих обстоятельствах уже дошли до фронта. Солдатская масса уже захватывается братанием, испытывая справедливое возмущение при мысли о том, что революционная власть оказывает всевозможные поблажки контр-революционным заговорщикам. Глубокое недоверие к высшей власти рождается в умах солдат, и, на-ряду с этим, начинает падать в их глазах авторитет войсковых организаций, которые обвиняются ими в недостаточно энергичном и стойком отстаивании революционной справедливости по отношению к участникам мятежа.

Считаясь со всем вышеизложенным, Исполнительный Комитет юго-западного фронта, несущий ответственность за спокойствие солдатской массы на фронте, настаивает на немедленной замене текинцев, охраняющих корниловцев, верными революции войсками; на допуске к участию в наблюдении за охраной представителей общественного комитета в Ставке; на немедленном переводе арестованных на положение, соответствующее обычным условиям содержания государственных преступников. Исполнительный Комитет не допускает мысли, что революционная власть могла поколебаться или медлить в удовлетворении этих требований взволнованной революционной совести широких солдатских масс юго-западного фронта, которые убеждены, что в революционной России не может и не должно быть привилегированных преступников».

[52] Это было и естественно, так как комиссары, тяготевшие больше к комсоставу, зачастую применяли чуть ли не те же средства и приемы воздействия, что и при старом режиме. Что же касается комитетов, особенно крупных, то они не представляли солдатскую массу по существу и, кроме того, оторвались от нее, засиживаясь при штабах; октябрьское время властно предъявляло к ним острое требование большей революционности и цельности в действиях, чего они, не связанные с массой, разумеется, дать не могли. На солдата того времени не действовали уже больше бесконечные витиеватые речи и уговоры – речи такие ему уже надоели, а «хорошим» словам он больше не верил и иронически называл Верховного Главнокомандующего – «Верховный Главноуговаривающий». Он требовал дела, конкретных, ощутительных, резких мер, а этого, конечно, не могли дать организации того состава. И, в результате, [35] они должны были отойти и дать дорогу другим работникам, людям с большим революционным содержанием и подъемом, более сильной воли и энергии, людям не только слова, но и дела, сумевшим подойти к солдатским массам не с пустыми руками и фразами, повернуть их на свою сторону. Здесь, помимо прочих причин, о которых говорилось, способствовала та легкость, с которой свершился первый переворот, сдунувший, как пыль, царя и царицу, и которая давала, конечно, основание думать, что и свержение буржуазии произойдет без особых трудов. [36]

[53] Да и сама смертная казнь, судя по словам Керенского, должна была иметь декларативное значение.

«Но я говорю вам, кричащим оттуда (большевикам), когда один смертный приговор будет подписан мною, Верховным Главнокомандующим, тогда я позволю вам проклинать себя».

(Речь Керенского на Демократическом Совещании 14 сент. 1917 г.)

[54] Приказ Главковерха от 25 окт. 1917 г. № 814.

[55] Сообщая о том, чего не было, как можно убедиться из приводимого текста.

«Город Гатчина взят войсками, верными правительству, и занят без кровопролития. Роты кронштадтцев, семеновцев и измайловцев и моряки сдали беспрекословно оружие и присоединились к войскам правительства. Предписываю всем, назначенным в путь эшелонам, быстро продвигаться вперед. От Военно-Революционного Комитета войска получили приказание отступать.

Керенский».

 

[56] Когда появились известия о движении на Гатчину войск Военно-Революционного Комитета, — кронштадтцев, семеновцев и других, он послал им навстречу приказ следующего содержания:

«Объявляю, что я, министр-председатель Временного правительства и Верховный Главнокомандующий всеми вооруженными силами Российской республики, прибыл сегодня во главе войск фронта, преданных родине. Приказываю всем частям Петроградского Военного Округа, по неразумению и заблуждению примкнувшим к шайке изменников родины и революции, вернуться, немедля ни часу, к исполнению своего долга. Приказ этот прочесть во всех ротах, командах и эскадронах. – Министр-Председатель Временного правительства и верховный Главнокомандующий А. Керенский. Гатчина, 27 октября 1917 г.», и телеграмму на имя «Комитета Спасения»: «Гатчина, Дворец, 28 октября, 21 час 25 мин. Предлагаю никаких предложений и распоряжений, исходящих от лиц, именующих себя народными комиссарами или комиссарами Военно-Революционного Комитета, не исполнять, ни в какие сношения не вступать и в правительственные учреждения не допускать».

[57] Обстоятельства бегства рисуют его, по показаниям генерала Краснова, данным т. Дыбенко, совсем не как «гения», какого в нем хотели видеть, и даже не как человека сильного духом и волей. Вот что показал г. Краснов:

«Около 15 часов сегодня (т.-е. 1 ноября) меня потребовал Верховный Главнокомандующий. Он был очень взволнован и нервен.

— Генерал, — сказал он, — Вы меня предали. Тут ваши казаки определенно говорят, что они меня арестуют и выдадут матросам.

— Да, — отвечал я, — разговоры об этом идут, и сочувствия к вам нет ни у кого.

— Но и офицеры говорят так же.

— Да, офицеры особенно недовольны вами. [37]

— Что же мне делать? Приходится покончить с собой.

— Если вы честный человек, вы поедете сейчас в Петроград с белым флагом и явитесь в Революционный Комитет, где переговорите, как глава правительства.

— Да, я это сделаю, генерал.

— Я дам вам охрану и попрошу, чтобы с вами ехал матрос.

— Нет, только не матрос. Вы знаете, что здесь Дыбенко.

— Я не знаю, кто такой Дыбенко.

— Это мой враг.

— Ну, что же делать. Раз ведете большую игру, то надо уметь и ответ дать.

— Да, хорошо, только дайте мне конвой надежный.

Я пошел, вызвал казака 10 Донского казачьего полка Русского, приказал назначить надежный конвой в 8 человек. Через полчаса пришли казаки и сказали, что Керенского нет, что он бежал. Полагаю, что он прячется где-нибудь в окрестностях Гатчины. [38]

[58] «Солдаты, — рассказывает тов. Н.И. Подвойский в своих воспоминаниях об этих моментах, — упоенные победой, плохо реагировали на грозящую опасность: в их представлении защита Петрограда рисовалась как борьба в самом городе, так что пришлось наседать главным образом на красногвардейцев и моряков. Советы окрестностей Петергофа, Ораниенбаума, Царского, Красного, Стрельны, Лигова немедленно подняли на ноги свои гарнизоны, избрали командиров, заняли позицию и приняли на себя первые удары… Тов. Антонов был назначен командующим всеми силами… Он отправился на фронт и возвратился, подавленный беспорядками и неразберихой. Было собрано несколько наших, большевистских офицеров и солдат, и мы принялись обсуждать наше весьма критическое положение. Для врага ничего не стоило, при нашей разобщенности и неналаженности командования, раздавить нас самыми незначительными силами, и на наших плечах, среди паники, которая была бы принесена отступающими частями, произвести в Петрограде контр-революционный переворот. Тов. Антонов, утомленный и подавленный, не давал себе в событиях отчета, недели бессонных ночей атрофировали его энергию и волю.

Среди всех ответственных работников, кажется, наибольшую энергию сохранил и проявил тов. Ленин в то время».

«Ленин, — рассказывает дальше Подвойский, — с исключительным напряжением следил за наступлением Керенского и самым реальным образом учитывал наше критическое положение на позициях, требуя себе регулярных докладов… Тов. Антонов излагал по карте общий план операций. Тов. Ленин впился в карту, с остротой самого глубокого и внимательного оператора-стратега, он требовал объяснений, почему тот или иной пункт не охраняется, почему предпринимается тот шаг, а не иной, почему не закрыт такой-то проход, и т.д. Ленину было все ясно, и дальнейший разговор с ним показал мне, что мы, действительно, допустили целый ряд оплошностей, не проявивши той чрезмерной активности, которой требовали обстоятельства, что мы не использовали всех сил и средств для обороны Петрограда. Мы шли за массами, но ничего не сумели сделать для того, чтобы быть вождями, полководцами масс. Оставалось два выход: или сказать Ленину, что все мы никуда негодны, не можем нести ответственности за операции, или кому-нибудь другому взять командование».

За полной усталостью Антонова, главнокомандующим был назначен тов. Подвойский.

«Часов в 12 следующего дня Ленин явился ко мне в штаб и потребовал, чтобы ему поставили в моем кабинете стол, и заявил, что он все время хочет быть в курсе [38] событий, прибавив, что Совет Народных Комиссаров выделил его, Сталина и Троцкого в помощь мне. Я заявил, что такое постановление меня очень устраивает, однако потребовал, чтобы никаких непосредственных распоряжений никто, кроме меня, не давал. Скоро тов. Ленин прикомандировал ко мне, на помощь ему, тов. Бонч-Бруевича с женой, и затем дальше через каждые 5-10 минут продолжал еще кого-нибудь посылать: то по снабжению, то по демобилизации, то подрывника, то летчика, то агитатора. Постепенно, сам того не замечая, он принялся давать непосредственные распоряжения то одному, то другому. Работа закипела, но Ленину казалось, что она идет все-таки недостаточно быстро… Я несколько раз сцеплялся с ним, протестуя против его «рваческой» работы и, наконец, резко и совершенно несправедливо потребовал, чтобы он освободил меня от работы по командованию. Тов. Ленин вскипел, как никогда: «Я вас предам партийному суду, мы вас расстреляем. Приказываю продолжать работу и не мешать мне работать».

«Только на другой день, — добавляет тов. Подвойский, — я оценил все значение параллельной работы Ленина. Я особенно понял ценность ее после того, как проанализировал результаты созванного им совещания из представителей рабочих организаций, районных Советов, фабрично-заводских комитетов, проф. союзов и воинских частей. Анализируя, затем, это совещание, я понял, в чем заключалась сила Ленина. В чрезвычайный момент он доводил концентрацию мысли, сил и средств до крайних пределов. Мы разбрасывались, собирали и бросали силы непланомерно, благодаря чему получалась расплывчатость действий и, как следствие, расплывчатость настроения масс… Массы не чувствовали железной воли и плана, где все, как в плане, было бы стройно, пригнано и закреплено. Ленин же точно гвоздем вколачивал в каждую голову мысль о необходимости все сосредоточить на оборону, все построить для обороны. Из этой мысли он, далее, разворачивал уже план, в котором, как в целом механизме, невольно каждый находил место для себя, для своего завода, для своей части». [39]

[59] В особенности интересна в этом отношении была экспедиция 1-й Финляндской стрелковой дивизии, двинутой чуть ли не с Румынского фронта. Дойдя до Могилева и его окрестностей, она больше никуда не пожелала итти. Мы, мол, пришли на отдых – вот и все. Она продолжала, впрочем, оставаться на месте и тогда, когда Ставка была давно взята, и РеволюционномуВерховнокомандованию нужно было их двинуть против новой опасности со стороны польских легионов, украинских и дутовских войск. Солдаты, вообще, никуда не желали итти.

[60] Старый стиль.

[61] «К фронту. Всероссийский Съезд Советов предлагает всем армиям создать временные революционные комитеты, на которые возлагается ответственность за сохранение революционного порядка и твердость фронта. Главнокомандующие обязаны подчиняться распоряжениям комитетов. Комиссары Временного правительства сменяются, комиссары Всероссийского Съезда выезжают. О всех шагах немедленно телеграфировать».

«Известия Временного Раб.-Крестьянск. Правит-ства», № 1.

 

[62] Это особенно отчетливо формулируется в речи Ленина 9 ноября на заседании ВЦИК.

«… генералы украли, по крайней мере, сутки в таком важном и насущном вопросе, как вопрос о мире. Только тогда, когда мы заявили, что обратимся к солдатам [41], у провода появился ген. Духонин. Мы не давали Духонину права заключать перемирие. Не только вопрос о заключении перемирия не подлежит компетенции Духонина, но и каждый шаг его в деле ведения переговоров о перемирии должен был находиться под контролем народных комиссаров…»

«Когда мы шли на переговоры с Духониным, — говорил он тогда же, — мы узнали, что мы идем на переговоры с врагом, а когда имеешь дело с врагом, то нельзя откладывать своих действий. Результатов переговоров мы не знали. Но у нас была решимость. Необходимо было принять решение тут же у прямого провода. В отношении к неповинующемуся генералу меры должны были быть приняты немедленно. Мы не могли созвать ЦИК по прямому проводу, и здесь нет никакого нарушения прерогатив ЦИК. В войне не дожидаются исхода, а это была война против контр-революционного генералитета, и мы тут же против него обратились к солдатам. Мы сместили Духонина, но мы не формалисты и бюрократы, и мы знаем, что одного смещения мало. Он идет против нас, а мы апеллируем против него к солдатской массе. Мы даем ей право вступать в переговоры о перемирии, но не заключаем перемирия. Солдаты получили предостережение стеречь контр-революционных генералов. Я считаю, что любой полк достаточно организован для того, чтобы поддержать необходимый революционный порядок. Если момент, когда солдаты пойдут на переговоры о перемирии, будет использован для измены, если во время братания на солдат будет произведено нападение, то обязанность солдат расстрелять изменников тут же, без формальностей.

«Говорить теперь, что мы ослабили фронт, на случай, если бы немцы перешли в наступление, это – чудовищно. Пока Духонин не был изобличен и смещен, у армии не было уверенности в том, что она проводит международную политику мира. Сейчас эта уверенность есть. Воевать дольше можно, только обращаясь к чувству организованности и самодеятельности солдатской массы. Мин не может быть заключен только сверху. Мира нужно добиться снизу. Мы не верим ни капли немецкому генералитету, но мы верим немецкому народу. Без активного участия солдат, мир, заключенный главнокомандующими, не прочен».

[63] Это обнаружилось с самого начала Брестских переговоров, после того, как германские представители отклонили русские предложения о трехмесячном перемирии и предложили таковое только на месяц, рассчитывая в это время, перебросив войска с восточного фронта, расправиться со своими западными противниками, а затем уже совершенно открыто диктовать России свою волю. Поэтому они отклонили даже вопрос о самих мирных переговорах, и, убежденные в том, что Россия, которая не может больше фактически воевать и которой мир нужен во что бы то ни стало, пойдет на какие угодно условия, всеми мерами скрывали свои аннексионистские предположения. Поэтому они были сильно удивлены, встретив оппозицию со стороны советской делегации, и чувствовали себя очень неловко, когда последняя стала шаг за шагом вскрывать их планы, причем неловкость эта усиливалась открытыми признаниями немецкого военного представителя ген. Гофмана, который, считая Германию победительницей, не считал нужным церемониться с побежденными и заявил: «В наших руках оружие. Им мы победили Россию и продиктуем ей тот мир, какой нам нужен». Благодаря этому, г.г. Кюльману и Чернину волей-неволей пришлось объявить свою программу мира, обнаружившую невероятные германские аппетиты по части аннексий. Тогда советской делегацией было объявлено, что такого насильнического мира она [42] подписать не может, но в то же время и войны Россия вести не будет. Пред лицом пролетариата всего мира, а в том числе и германского, это явилось возложением ответственности за дальнейшее, а дальнейшее в случае наступления Германии вскрыло бы в глазах и германского пролетариата и германской армии завоевательные со стороны немцев цели войны и означало бы неизбежную революцию. Вопрос таким образом для немцев встал в полной мере прямо и остро и не подталкивал к немедленным наступательным действиям. [43]

[64] О выборности лиц командного состава и об отмене чинов и отличий.

«В духе постановления Совета Военных Комиссаров и решения гарнизонных собраний Петрограда предписываю:

О выборности лиц командного состава.

1) Во всех строевых частях приступить к выборам лиц командного состава. Выборы произвести в отдельных батальонах и в полках прямым голосованием, подачей записок, большинством голосов.

2) Штат в полках устанавливается следующий: командир полка, один или два (по усмотрению полкового комитета) его помощника, во главе каждого батальона – батальонный командир и, по усмотрению полкового комитета, помощник батальонного, соответственное количество ротных, сотенных, эскадронных командиров, по два полуротных в роте и необходимое число взводных и отделенных. Должности адъютантов и фельдфебелей, вахмистров упраздняются.

3) Неизбранные на командные должности или сверхштатные офицеры и т.д. переходят на положение солдат, оставаясь в тех же частях.

4) Семьи лиц командного состава получают солдатский паек. Максимальное жалованье командиру отдельной части устанавливается в 250 руб. в месяц. Вестовые отменяются.

5) Полковым комитетам предписывается представить в полковой штаб (в Смольный) предположение относительно оплаты лиц командного состава. Окончательное разрешение этого вопроса переносится на обще-армейский съезд 5 декабря.

Об отмене чинов и отличий.

С 3-го декабря текущего года все чины и звания упраздняются, сохраняется звание лишь по занимаемой должности. Наружные знаки отличия (нашивки, погоны, ордена, медали, кресты) упраздняются для всех военнослужащих без исключения».