Предисловие автора

Прежде чем говорить о роли Троцкого в нашей истории, считаю необходимым подчеркнуть следующее:

1. Оценки и выводы основываю на литературных источниках, т. е. работах самого Л. Троцкого и том, что написано о нём преимущественно его сторонниками, попутчиками, последователями, а также эмигрантами. Почти не касаюсь известной вам стороны, изложенной в учебниках истории, а также в критике троцкизма 30—40-х годов, иными словами это — не историко-партийная лекция.

2. Учитывая «тонкость» предмета рассмотрения и с целью экономии времени читателя буду злоупотреблять текстом, приводить цитаты из подлинников. Это необходимо и для того, чтобы избежать упрёков в «отсебятине» и вольном переложении мыслей автора.

---

Объективная правда истории не только гносеологическая, но и нравственная категория. Сколько о ней произнесено высоких слов, сколько верных и ветреных поклонников клялись ей в преданности, сколько жестоких потерь, страданий и жертв приносилось на её алтарь. Какая стойкость, выдержка, мужество, самоотверженность и воля требовались и требуются порой, чтобы отстоять эту правду от напора велеречивых, но равнодушных правдолюбцев, стремящихся подбросить свои тощие сиюминутные откровения в огненное горнило исторической вечности. Как многотрудно и увлекательно движение человеческой мысли к объективной истине, особенно если речь идёт о недавнем прошлом, сколько препон и преград приходится преодолевать исследователю, чтобы хоть на мгновение прикоснуться к её сияющей вершине.

Поучителен переживаемый нами период нашего исторического познания, породивший наряду со взлётом социальной любознательности множество жёстких противоречий. Противоречий, которые порой кажутся неразрешимыми, но в действительности стимулирующими научную мысль к новым результатам. В частности, как часто мы без оглядки торопимся закрашивать «белые пятна» отечественной истории, не замечая, что явно злоупотребляем мрачными тёмными тонами.

Мало ли ныне модных, но известных отнюдь не своими фундаментальными трудами историков и маскирующихся под них публицистов, кто в угоду нынешней конъюнктуре спешит отмежеваться от признанных во всём мире исследований советской исторической науки, только лишь на том основании, что в книге её достижений когда-то тоже из конъюнктурных или каких-либо других соображений было вырвано немало важных страниц.

Однако, восстанавливая эти утраченные страницы, вызывающие, кстати, особую любознательность массового читателя, они без тени сожаления вырывают другие страницы, не менее значительные и поучительные. Подобные нигилистические тенденции ещё нигде и никогда и никого не сближали с истиной и правдой истории.

Который уж раз в перекрестие интересов общественности и исторической науки попадает противоречивая и демоническая фигура Лейбы (Льва) Давидовича Бронштейна (Троцкого), оставившая глубокий след в революционном движении и переходном периоде к социализму нашей страны. Пожалуй, никому другому, кроме как, может быть, В. И. Ленину, не уделялось столько внимания в публицистике, художественной и исторической литературе как Троцкому. При этом, в отличие от Ленина, в период жизни самого Троцкого.

Многие тысячи самых различных статей и книг издавались о нём советскими авторами, эмигрантами и западными исследователями. Сложилась обширная «троцкиниана», которая посвящена преимущественно той политической борьбе, которая связана с самим Троцким или его попутчиками и последователями. У истоков этой «троцкинианы» стоит сам Л. Д. Троцкий, который до 1928 года сумел издать в СССР 17 томов своих сочинений, не считая тысяч отдельных изданий своих книг, брошюр, тематических сборников, докладов, речей, переписки. В эмиграции всё это переиздавалось, дополнялось новыми сочинениями, воспоминаниями, манифестами и посланиями к советскому народу.

Вряд ли можно найти в истории какого-либо другого политического деятеля, который так заботился бы о своём «историческом лице», предназначенном для потомков. Многие тысячи автобиографических страниц перепевали и пережёвывали малейшие детали его жизненного пути в «вожди русской революции», подробнейшие характеристики людей, идущих рядом с ним или выступающих против него, начиная от лидеров западной социал-демократии, руководителей российского революционного движения и царских министров, до возчика, везущего его в ссылку, или матроса в кожанке, охраняющего наркомвоенмора в его знаменитом поезде, преданного ему до последнего вздоха.

Для систематизации и редактирования этого «исторического наследства» в Москве работал целый штат способных публицистов, среди которых были Ленцер, Вермелъ, Геллер, Румер, Рензин, Познанский и ряд других. И недостатка в «исходном материале» у них не было, поскольку Лев Давидович на митингах, собраниях и совещаниях не появлялся без личного стенографа, подробно фиксировавшего все его изречения. По его указанию, все приказы и директивы народного комиссариата по военным и морским делам печатались в трёх экземплярах, один из которых шёл в личный архив Троцкого, который к его отъезду из СССР с трудом был размещён в двух железнодорожных вагонах. Роль теоретического адъютанта у него исполнял активный бундовец профессор С. Ю. Семковский, впоследствии разошедшийся с ним во взглядах.

После Октябрьской революции реклама и самореклама Троцкого приносила свои плоды. В речах и брошюрах при перечислении вождей революции фамилию Троцкого нередко ставили впереди имени Ленина. «Вот пришла великая революция,— говорил М. С. Урицкий,- и чувствуется, что как ни умён Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого»¹. А некоторые видные партийные деятели, как писал А. В. Луначарский, вообще были «склонны видеть в нём подлинного вождя русской революции»². Да и сам нарком просвещения немало в те годы сделал, чтобы поддержать у общественности это мнение. В его книжке «Великий переворот» как самые выдающиеся вожди революции были выдвинуты на первый план вместе с Лениным и Троцким такие лидеры как Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Ю. О. Мартов и, разумеется, сам автор книжки.

Следует обратить внимание, что это были партийные деятели, попавшие после первой русской революции в эмиграцию и почти не принимавшие непосредственного участия в работе российского революционного подполья. При этом, Луначарский отмечал, что «больше всего шума и блеска было вокруг Троцкого», который проявлял «огромную властность», «необыкновенную элегантность», «ораторский и писательский талант», «большую ортодоксальность, чем у Ленина».

Представляет интерес тогдашняя оценка Луначарским Владимира Ильича. По его словам, Ленина отличали «грубость», «монотонность ораторских жестов», «бесцветность», «застенчивость» в общении с европейскими социал-демократами и их лидерами, «неспособность становиться на точку зрения противника», стремление за дискуссиями коллег «видеть столкновение разных классов и групп». «Доминирующей чертой его характера была воля».

«Не надо думать,— указывал Луначарский,— что второй великий вождь революции во всём уступает своему коллеге; есть стороны, в которых Троцкий бесспорно превосходит его; он более блестящ, он более ярок, он более подвижен. Ленин как нельзя более приспособлен к тому, чтобы сидя в председательском кресле Совнаркома, гениально руководить мировой революцией, но, конечно, он не мог бы справиться с титанической задачей, которую взвалил на свои плечи Троцкий, с этими молниеносными переездами с места на место, этими героическими речами, этими фанфарами тут же отдаваемых распоряжений»³.

Извиняясь за столь длинную цитату, хочется прежде всего подчеркнуть сложность и неоднозначность обстановки в партии большевиков и в стране после 1917 года. Не хотелось, чтобы она понималась как упрёк Луначарскому, тем более, что он в результате совместной деятельности с Лениным в правительстве, вскоре резко изменил свою оценку. Однако, в годы гражданской войны у него ещё ощущались «раны», нанесённые железной логикой «Материализма и эмпириокритицизма», обнажившей не только идеалистический и богоискательский привкус философских исканий будущего советского наркома просвещения, но и социально-политические истоки этого интеллектуального поветрия, грозившего «революции завтрашней». Отсюда и упрёки Ленину в партийном, классовом подходе к оценке политических и идейных течений, акцентирование внимания на «ленинской воле». Пожалуй, здесь более прав был Максим Горький, который видел главную черту Ильича в том, что «его мысль всегда, как стрелка компаса, повёрнута в сторону классовых интересов пролетариата».

Пытаясь объяснить известную неприязнь к Троцкому со стороны Г. В. Плеханова, автор «Великого переворота» привёл в своей книге, имевший хождение в среде социал-демократов, анекдот. Будто бы на одном из собраний после знакомства с Троцким импульсивная Вера Засулич заявила, что «этот юноша несомненно гений». После этого якобы огорчённый Плеханов сказал, что он «никогда этого не простит Троцкому». Что за этим стояло? Отнюдь не романтическая история. Луначарский такое плехановское заявление объяснил тем, что в отличие от Плеханова, Ленина и Мартова из сложных перипетий революции 1905—1907 гг. Троцкий вышел «с наибольшим приобретением в смысле популярности». Сомнительность такого суждения коренилась в том, что инициатором подобных утверждений был сам Лев Давидович.

Учитывая всё это, можно ли считать случайностью, что бывший член плехановской группы «Освобождение труда» Л. Г. Дейч, затеявший после 1917 года совместно с журналом американских социалистов «Цукунфт» издание серии работ «Евреи в Русской революции», первым персонажем назвал Троцкого, заказав сразу нескольким авторам книгу о нём. Стоит ли удивляться, что наиболее неумеренные поклонники наркомвоенмора утверждали, будто Троцкий «воплотил в себе весь характер русской революции», был её «главным архитектором», «экстрактом, её лицом, её душой», называли его «главным вождём Октября», поскольку, якобы, «Ленин опоздал в Смольный»⁴.

Выступая на ⅩⅢ съезде РКП(б), делегат французской компартии, сподвижник Троцкого Борис Суварин называет его «сверхчеловеком», имя которого «синоним революции». И дело не заканчивалось сравнением Троцкого с «сияющей вершиной Монблан», а приобретало вполне осязаемый характер. К примеру, до сих пор с большим упорством настойчивые исследователи ищут в киноархивах каждый кинокадр, имеющий отношение к Ленину. Они буквально единичны. Зато сколько имеется кинолент, посвящённых Троцкому, запечатлевших триумфальные встречи наркомвоенмора в различных городах, массовые скопления людей, оркестры, огромные портреты, приветственные лозунги, знамёна.

В наши дни справедливо осуждается практика присвоения городам и населённым пунктам имён здравствующих политических деятелей. Пионерами в этой традиции были троцкисты. Так, имя Троцк было присвоено пригороду Ленинграда городу Гатчине и нескольким более мелким населённым пунктам. По мере введения почётных званий Троцкий первым становился «почётным горняком», «почётным металлургом», «почётным железнодорожником», «почётным красноармейцем». Всё это не год и не два воздействовало на сознание масс, приучая людей к тому, что Троцкий, даже если не «первый», то обязательно «второй вождь революции».

Вполне обоснован вывод, что сразу же после 1917 года в партии и стране стал насаждаться культ личности Троцкого, который непосредственно противостоял авторитету В. И. Ленина. Достаточно сказать, что при жизни Ленина были изданы несколько тоненьких брошюрок с его биографией, пером авторов которых больше водила животворная любовь к Ильичу, чем знание обстоятельств и периодов его революционной деятельности. Некоторые из них носили характер фантазий фольклорного плана.

В 1927 году вышла маленькой неказистой брошюркой биография И. В. Сталина, являющаяся сухим пересказом его партийной анкеты и написанная его секретарём с времён гражданской войны Иваном Товстухой. Зато у Троцкого целые тома его собраний сочинений носили непосредственно автобиографический характер. Думаю, что исключительно чертами характера этого не объяснишь. Троцкий с юношеских лет готовился в вожди, о чём немало свидетельств в его биографии и всём жизненном пути. Не здесь ли следует искать корни того недоверия, которое он испытывал к себе среди партийцев и рабочих.

Прежде чем анализировать теоретические взгляды Троцкого, следует хотя бы кратко проследить основные вехи его пути как общественного деятеля и активного участника революционной борьбы.

Родился Лейба Бронштейн 26 октября 1879 года. «День моего рождения,— писал он позднее,— совпадает с датой победы Октябрьской революции». Его отец не земледелец, как писали в биографических брошюрах 1920-х годов, и не помещик, как стали квалифицировать позднее. Это был крупный землевладелец-арендатор, торговец зерном, очень богатый человек, эксплуатирующий сотни наёмных работников. Он дал прекрасное домашнее образование своим детям, которые привлекались к подсчёту немалых барышей. Военные поставки сделали его миллионером, а революция лишила всего накопленного, заставив по протекции сына заниматься в голодной Москве хорошо знакомым ему «хлебным делом».

Вопреки призванию, Льва Бронштейна определили в Одесское реальное училище, которое наряду со средним образованием давало специальность бухгалтера. Но математика и счётное дело не увлекли «реалиста». Он с удовольствием пишет сочинения, стихи, мечтает стать писателем или поэтом. Переводит на украинский язык басни Крылова. Много читает, увлекается современной литературой. После окончания реального училища для продолжения образования переезжает в Николаев и поступает там в местный университет.

Настольной книжкой студента Бронштейна становится «Эристика» Шопенгауэра, небольшая, но, как оказалось позднее, весьма нужная книга. Эристикой⁵ называли искусство спора. Она учила одерживать верх в любой дискуссии, независимо от того, доказывалась истина или заблуждение. Лев Давидович почти наизусть выучил эту книжку и всегда применял её положения и рекомендации в диспутах, которые к концу ⅩⅨ века кипели в молодёжной среде. Здесь же, в университете, он зачитывается Некрасовым, Салтыковым-Щедриным, Козьмой Прутковым, модными западными авторами.

Однако главные интересы Бронштейна формировались не на университетской скамье. Он вступает в «Южно-русский рабочий союз», находившийся тогда в плену идей либерального народничества, экономизма и других мелкобуржуазных концепций общественной жизни. Члены этого николаевского союза (в гор. Николаеве) собирались нелегально на окраине парка одного из магнатов в маленьком домике садовника, чета которого разделяла их взгляды. На этих сходках превозносилась пресловутая теория героев и толпы, предавался анафеме марксизм как «надуманное учение лавочников и торгашей», обсуждались экстравагантные концепции общественного переустройства из арсенала западной социологии.

В этих продолжавшихся сутками спорах Лев Бронштейн выделялся неистовостью, претенциозностью, переменчивостью взглядов. Первые написанные им рефераты были посвящены критике марксизма. «Я считал себя противником Маркса, книг которого, правда, не читал»,— вспоминал он с гордостью⁶. Часто меняя свои взгляды, Бронштейн называл себя то «социал-демократом», то «слугой народа», но чаще всего он подчёркивал свой «немарксизм». Выделялась в дискуссиях в садовом домике Александра Львовна Соколовская, которая первая увлеклась работами Маркса и Энгельса. Она стремилась склонить Бронштейна к серьёзному знакомству с марксизмом и он, будучи неравнодушен к ней, загорелся интересом, обещал поддержать её в споре, но когда вопрос вставал напрямую, чаще всего переходил на диаметрально противоположные позиции. Имея ввиду это вероломство и «тушинские перелёты», друзья прочили, что из него «выйдет или великий герой, или великий негодяй».

Под влиянием Соколовской в конечном счёте Лев Давидович уверовал, что ему суждено быть «русским Лассалем», до конца жизни считая Лассаля подлинным основоположником научного социализма. Полиция давно знала об этих нелегальных сходках, но, учитывая, что их участники — дети состоятельных и почтенных родителей, считала, что молодёжь «перебесится» сама.

Однако к началу ⅩⅩ столетия внутренняя обстановка в империи стала обостряться, и правительство провело ряд полицейских акций против противников самодержавия. Не обошли вниманием и «Южно-русский союз». По доносу Шренцеля вся организация была арестована и оказалась в заключении. Из Николаева арестованных перевезли в Одессу, где их ожидала новая, построенная до последнему слову техники, большая тюрьма. В числе арестованных оказалась и Александра Соколовская, родившая незадолго до ареста Лейбе Бронштейну-Троцкому первую дочь.

Отношение тюремщиков к заключённым по делу «Союза» молодёжи было вполне лояльное. Им разрешались частые встречи с родными, передачи, присылка книг и газет. Содержались они отдельно в общих камерах. Именно здесь, в Одесской тюрьме, Лев Давидович впервые познакомился с марксизмом. Начав с изучения этюдов о материалистическом понимании истории Антонио Лабриолы, он перешёл затем к работам Плеханова, а от них — к трудам Маркса и Энгельса.

Считая, что в свои 19—20 лет он ничем не уступает основоположникам пролетарского мировоззрения, Бронштейн тут же объявил себя «марксистом». Тут же в тюрьме он принялся изучать масонство с точки зрения материалистической трактовки истории. У нас нет документальных оснований сказать по поводу этого пристрастия нечто большее, но утверждать, что оно имело сугубо теоретический интерес, было бы также опрометчиво. В социальных кругах, где формировался Бронштейн, масонство имело свои довольно глубокие корни.

Всех арестованных суд приговорил к разным срокам ссылки. Льву срок был определён в четыре с половиной года, два из которых были проведены в тюрьме. Осуждённых перевели в московскую Бутырскую тюрьму, где поместили в отдельном флигеле ожидать очередной этап. Обстановка здесь была лучше, чем в Одессе. Встречи и передачи не ограничивались, двери камер не закрывались, можно было сколько угодно гулять в тюремном дворике. Здесь Бронштейн вопреки воле родителей обвенчался с Соколовской. По этапу их отправили вместе. В Иркутске ссыльнопоселенцев поселили на частных квартирах, они установили связи с местной интеллигенцией, писали рефераты, увлекались модной тогда игрой в крокет, вырабатывающий у игроков глазомер, волю к победе, смекалку.

Лев Давидович не являлся физически сильным человеком. Он страдал эпилептическими припадками, не потреблял мяса и вина, часто чувствовал недомогания. Вспоминая о тюремно-ссыльной эпопее, его подельник Г. А. Зив, один из первых принявший после революции предложение Дейча о написании книги о Троцком, указывал, что Бронштейн нашёл в революционной деятельности точку приложения своего «Я», дорогу к известности на политическом поприще. «Рабочие,— пишет Зив,— интересовали его как необходимые объекты его активности… Он любил в них самого себя». От Бронштейна больше всего отталкивали «резко выраженный эгоизм, гипертрофированное самомнение, чрезмерное и болезненное самолюбие, стремление к экстравагантности в речи, писаниях, поступках». Он ни в чём не терпел первенства над собой и «одержать победу над ним в крокете означало приобрести в нём злейшего врага»⁷.

В ссылке после публикаций в журнале «Восточное обозрение» к нему пришла известность и успех журналиста. Плеханов пригласил Бронштейна в «Искру», что было для молодого ссыльного весьма почётно. Лев Давидович оставляет полюбившийся в Иркутске крокет, жену с двумя малолетними детьми без средств к существованию (младшей было два месяца), бежит из Усть-Кута, собственноручно вписав в купленный бланк паспорта фамилию «Троцкий», которую он позаимствовал у главного надзирателя одесской тюрьмы, держиморды и шовиниста, которого побаивались не только заключённые, но и тюремщики.

Побег удался. После конспиративных встреч в столице он перешёл границу Австрии, начав поездку по европейским странам. Здесь он сближается с П. Б. Аксельродом и другими будущими меньшевиками, с Виктором Адлером и его сыном Францем, включившись в водоворот европейского социал-демократического движения. В Женеве, заручившись мандатом от сибирской организации, как сбежавший из ссылки, Троцкий участвует во Втором съезде, где вначале, по словам меньшевика Рязанова, играет роль «дубинки Ленина», а затем переходит на позиции Мартова.

Через месяц после съезда меньшевики в противовес избранному на нём ЦК сформировали своё бюро, в которое вместе с Троцким вошли Аксельрод, Мартов, Потресов и Дан. Был разработан план борьбы с большевиками. Однако в меньшевистском бюро амбиции Троцкого натолкнулись на интриганство Дана и он выходит из него, заняв «свою позицию». На этом этапе, по свидетельству своего зятя Л. Б. Каменева (мужа младшей сестры Ольги Давидовны, «дамы с аристократическими замашками и большими претензиями»), Троцкий «выражал взгляды Бунда»⁸.

В этот период появляется брошюра Троцкого «Наши политические задачи», посвящённая «моему учителю Павлу Борисовичу Аксельроду», с предисловием выходца из России Гельфанда (Парвуса), нажившего на спекуляциях миллионы и вскоре ставшего яростным противником революции. Вопреки претензиям, эта брошюра отразила чисто меньшевистское кредо автора, по мнению которого «Ленин совсем не марксист», «вождь реакционного крыла партии», «узурпатор», «диктатор», превращающий социал-демократов в послушные «винтики». Сам Троцкий, разумеется, является демократом и гуманистом. Однако, создать собственную фракцию ему не удалось и пришлось быть «вне фракций», на самом деле по всем коренным вопросам примыкая к меньшевикам.

С началом революции 1905 года Троцкий прибыл в Петербург, сменив на гребне революционной волны свою ориентацию, «кончает с мистицизмом демократии», приступив к разработке «теории перманентной революции». Раскрывая сущность этой «теории», он утверждал, что для обеспечения своей победы пролетарский авангард «придёт во враждебные отношения не только со всеми группировками буржуазии, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришёл к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти своё разрешение в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата»⁹. Отсюда, по мнению Троцкого, ленинское учение о революционно-демократической диктатуре рабочих и крестьян ведёт к «самоограничению» пролетариата, который должен установить единовластную диктатуру и пока эту диктатуру не смело враждебное социализму крестьянство, перенести её на штыках с помощью «революционно-агрессивной тактики» в развитые европейские страны.

В Петербурге Троцкий становится вначале заместителем, а затем председателем Петербургского Совета, где им была развита бурная деятельность. Он часто выступает на митингах, обращается к царским сановникам, ведёт переговоры с всесильным Витте, «как равный с равным», по его словам. После разгрома революции, последовал арест, ссылка в Тобольскую губернию, побег из Березовки. Новая эмиграция венчает так называемый «левый» период его деятельности. Ещё в Петербурге он встретился со своей второй будущей женой Натальей Седовой, дочерью купца первой гильдии, начинавшей «революционеркой». Некоторое время они жили вместе под фамилией Викентьевых. После ссылки Льва Давидовича Наталья уезжает из России продолжать своё образование.

В эмиграции Троцкий, пользующийся помощью отца, в отличие от многих других революционеров-эмигрантов жил вполне обеспеченно. Он получает высшее образование, слушает лекции научных светил в ряде европейских университетов. Венчается с Натальей Седовой, которая вскоре подарила ему Льва Львовича, принявшего фамилию матери и ставшего верной политической опорой отца. Вскоре появился на свет и Сергей Львович Седов, который не оправдал надежд родителя, порвав с ним, когда тот был в зените славы и могущества. Троцкий в годы этой второй эмиграции принимает активное участие в политической жизни европейской социал-демократии, участвует в работе большинства съездов и конференций РСДРП, во встречах партийной интеллигенции.

Характеризуя его позицию на партийных форумах, эмоциональный Мартов отмечал, что «Троцкий всюду приходит со своим собственным складным стулом», т. е. выпячивает свою личность, стремится подчеркнуть «гениальность» и «оригинальность» своих взглядов. Перед первой мировой войной он активно сотрудничал в ликвидаторских газетах и журналах «Наша заря», «Возрождение», «Луч», издавая в Вене свою газету «Правда», которую его сторонники сознательно путали с ленинской. Вместе с ним в этой газете сотрудничали Семковский, Иоффе и ряд других его тогдашних единомышленников. В Болонье вместе с Павловичем-Вельманом, Масловым и Коллонтай Лев Давидович преподавал в школе антипартийной группы «Вперёд», где директорствовал Луначарский. В своих лекциях он прочит уход большевизма с политической арены в ходе ожесточённой борьбы. «Ленин,— заявляет он,— в ней примет смерть». Любимым слушателем в этой школе у Троцкого был будущий министр Временного правительства М. Скобелев. Именно в этот период Ленин называл его «Иудушкой — Троцким», подчёркивая его виляния, жульничество, позёрство и политиканство, от которых он не избавился до конца своих дней.

В годы первой империалистической войны Троцкий, встретивший её во Франции, ведёт яростную антивоенную пропаганду. Одностороннее обличение милитаристских зверств англо-французской и русской стороны привело к административной высылке в Испанию. Оттуда вскоре на деньги американских евреев-социалистов Троцкий перебирается в США «как деятельный участник в борьбе за русскую свободу, к которой в Америке всегда относились с большим сочувствием». Однако, ожидаемой триумфальной встречи в Нью-Йорке не состоялось, хотя в печати и была отдана дань ораторскому мастерству прибывшего. Подвёл Троцкого недостаток демократизма в общении со слушателями. После Февральской революции Троцкий покидает негостеприимную Америку, но англичане арестовали его в Галифаксе, поместили в лагерь интернированных, откуда он был освобождён по настоятельным требованиям Петросовета и министра иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюкова.

Прибыв в мае 1917 года в Петроград, Троцкий, по словам Луначарского, пришёл к большевизму «несколько неожиданно и сразу с блеском». Вначале он в составе «межрайонки» держался вне большевиков и меньшевиков, противился её объединению с большевистской организацией столицы, выступал за сотрудничество с Временным правительством, ставил под сомнение ленинский курс на социалистическую революцию. После разгона июльской демонстрации отмежевался от большевиков и попросил Временное правительство заключить его в тюрьму. Просьба была удовлетворена. Однако, вопреки намерениям Троцкого Ⅵ съезд партии включил «межрайонку» в ряды большевиков, а её представителей — Троцкого и Урицкого — избрал в состав ЦК. После разгрома корниловского мятежа председателем Петросовета на место Чхеидзе по рекомендации Каменева был предложен выпущенный из «Крестов» Троцкий. Причём кампанию по его избранию в Петросовет возглавлял левый эсер Павел Деконский, разоблачённый вскоре как агент царской охранки.

Поддерживаемый Зиновьевым и Каменевым в Центральном Комитете Троцкий вёл дело к срыву военно-технической подготовки вооружённого восстания. Запустил он и живую организаторскую работу в массах в Петросовете, который превратился в непрерывно функционирующий дискуссионный клуб. Вся его деятельность в этот ответственный период свидетельствовала, что он намеревался подменить восстание легальными средствами борьбы — созывом съезда Советов, а затем Учредительного собрания, которое определит, в чьих руках окажется власть в результате революционного переворота. Однако, вопреки всем этим надеждам, в Россию 1917 года, по словам Троцкого, «революционная эпоха ворвалась через наименее забаррикадированную дверь» и «диктатура Советов стала возможной только посредством диктатуры партии». Подмена диктатуры класса понятием «диктатуры партии» потребовалась Троцкому в данном случае для обоснования «цены отхода» от троцкистской версии пролетарской революции.

В 1924 году, настаивая на правильности своей концепции Октябрьской революции, Троцкий заявил в «Уроках Октября», что, якобы, победа, была одержана на 9/10 в тот момент, когда Петросовет под его председательством проголосовал за запрещение вывода из города войск гарнизона на фронт, т. е. вполне мирным «демократическим» путём. Голоснули, дескать, и осуществили революцию. Последовавший же через две недели штурм Зимнего дворца был как бы завершающим аккордом бескровного переворота. Да и руководство этим штурмом Троцкий полностью приписал себе. На это первоначально не обратили внимания, но после публикации «Уроков Октября» участники вооружённого восстания и очевидцы октябрьских событий полностью опровергли эту ложную версию.

Дипломатическая, военная, административная и политическая деятельность Троцкого после победы Октября весьма подробно и обстоятельно освещена в нашей литературе. Рамки статьи не позволяют нам особо останавливаться на этом вопросе, хотя он и требует дальнейших уточнений. Вместе с тем, следует, по нашему мнению, обратить здесь внимание на два момента, которые не всегда учитываются.

Первый из них, это роль Троцкого как «пламенной, карающей десницы революции». Преимущественно эта роль освещалась в эмигрантской литературе, которая связывает с его именем массовые репрессии на фронте и в тылу, расстрелы заложников, карательные акции против русской интеллигенции и деятелей культуры. Широко известен приказ Троцкого предать суду военного трибунала и расстрелять ряд видных политработников Восточного фронта за провороненную измену военных специалистов. Приказ, отменённый по настоянию Ленина. В то же время выпестованная Троцким его краса и гордость 11-я «железная» дивизия, посланная им на помощь Царицыну после отзыва оттуда Сталина по настоянию Троцкого, вместо включения в борьбу, перешла к белым в парадном строе, под музыку, с развёрнутыми знамёнами, что осталось без всяких последствий для наркомвоенмора Троцкого, который нередко освобождал военных специалистов от установленных форм контроля.

Термин «беспощадный» был наиболее излюбленным в лексиконе Троцкого, а поговорка «лес рубят — щепки летят» весьма ходовой. «Беспощадность,— заявлял он,— есть высшая революционная гуманность»¹⁰, а устрашение — «могущественное средство политики». Тем и другим «вооружённый пророк», как его называл его позднейший биограф Исаак Дойчер, широко пользовался на практике.

Одной из первых жертв наркомвоенмора стал известный на Балтике офицер, капитан первого ранга Щастный, отличившийся своим независимым характером и личным мужеством. Значительную роль сыграли его авторитет и патриотическое понимание воинского долга в отнюдь непростых условиях революционных перемен, когда наблюдалось массовое дезертирство с флота. Каперанг Щастный повёл за собой колеблющихся офицеров и, опираясь на судовые комитеты, вывел боевые корабли и транспортные суда Балтийского флота из ледового плена в Гельсингфорсе. Тем самым этот флот был спасён от судьбы затопленной Черноморской эскадры. Однако, военный моряк иронически смотрел на новое начальство в лице Троцкого. Троцкий с помощью бывшего главкомверха Н. В. Крыленко вопреки декрету об отмене смертной казни добился для Щастного расстрела, самолично выступив главным и единственным свидетелем обвинения.

На совести Троцкого и казнь одного из создателей красной конницы — комкора Думенко, не захотевшего получать боевой орден из рук председателя Реввоенсовета и обвинённого в связи с этим в антисемитизме. Дослужившийся при царизме в казачьих частях до подполковника, Думенко невысоко оценивал военные способности наркомвоенмора, за что и поплатился жизнью. Та же участь постигла талантливого русского поэта Алексея Ганина, опубликовавшего в 1924 году поэму, направленную против методов подавления народа Троцким¹¹. Между расправами над Думенко и Ганиным лежала целая полоса троцкистских террористических акций, провоцировавших, как справедливо отмечал писатель Белов, казаков и крестьян на вооружённые выступления против Советской власти. Троцкому и Зиновьеву принадлежала идея введения принципа коллективной ответственности класса, сословия или социальной группы, что приводило к массовым убийствам зачастую просто ни в чём не повинных людей.

Вместе с тем, Троцкий, когда ему было надо, умел постоять за своих. Так, известный левый эсер Блюмкин, стрелявший летом 1918 года в германского посла Мирбаха, был справедливо приговорён военным трибуналом к расстрелу. Но Троцкий добился, чтобы смертную казнь заменили на «искупление вины в боях по защите революции», взял его к себе в штаб, где Блюмкин, «искупая вину», благополучно прокантовался всю гражданскую войну начальником личной охраны наркомвоенмора. Затем своим шефом он был направлен на учёбу, после которой вновь был переведён в органы ГПУ. Будучи не в силах забыть своего попавшего в опалу спасителя, возвращаясь с задания чекист Блюмкин завернул к Троцкому на Принцевы острова. Оттуда он прихватил два письма к Карлу Радеку и послания к ряду других адресатов, с которыми и был задержан по прибытии в Одессу. Поэтому расстрел Блюмкина по приговору трибунала в 1929 году вряд ли правомерно заносить в графу «жертв сталинизма».

Последнее время историки Ю. Афанасьев, В. Биллик и некоторые другие в своих публичных выступлениях перед слушателями приводят письма и личные свидетельства современников, расхваливавших обаяние и авторитет Троцкого, как «вождя Красной армии». Позволю себе привести иное, пожалуй, более беспристрастное свидетельство. Благоговевший перед Троцким мэр одного из предместий Парижа Андре Моризэ, прибывший в Москву как гость Коминтерна, был удостоен посещения поезда наркомвоенмора. Этот знаменитый «поезд» состоял из бронепоездов и отдельных составов, в которых размещались радиостанция, типография, гараж для семи автомашин, секретариат со множеством стенографисток и машинисток, амурные дела которых с матросами охраны и штабными деятелями доставляли много хлопот самому наркомвоенмору. Моризэ, имевший возможность беспрепятственно общаться с красноармейцами, перед которыми с длинными речами выступал Лев Давидович, а также с бойцами и командирами его поезда, вынужден был признать, что Троцкого в армии «больше боятся, чем любят»¹².

В качестве другого аспекта политического лика Троцкого необходимо отметить его феноменальную беспринципность. Она поражала всех, даже достаточно повидавших на своём веку. Так, ещё после Второго съезда бывший бундовец Либор, наблюдая на ним, заметил с огорчением, что Троцкий «выдёргивает разные принципы, как ярлычки, в зависимости от того, который из них более удобен».

В первое послеоктябрьское десятилетие не было ни одного антипартийного уклона, группировки или оппозиции, в которой прямо или косвенно не участвовал бы Троцкий, постоянно менявший свои оценки, лозунги, программы и союзников применительно к складывающейся в партии обстановке. Это отчётливо понимали и по ту сторону баррикады. «Долой Сталина! — вот тот всепоглощающий аргумент, который соберёт всех и всё вокруг Троцкого.— писал в передовой статье 8 октября 1927 года орган правых кадетов „Руль“.— Но что же даст Троцкий? Ах, не всё ли равно сейчас. Кому интересно гадать, станет ли он пытаться осуществить свою нелепую программу, или же пойдёт навстречу требованиям жизни, или вообще только сыграет на руку третьему… Нынешним грозным словесам Троцкого значения придавать нельзя».

Лидер меньшевиков Абрамович, выступая перед эмигрантами в Риге с речью «Десять лет большевистской революции», заявил, что троцкисты, поддерживая платформу меньшевизма, дезорганизуют работу большевиков, помогая «ликвидировать коммунизм». Эта «простая и грубая правда» недругов Октябрьской революции гораздо сильнее убеждает нас в истинной роли Троцкого и троцкистов в истории, чем все наукоёмкие рассуждения некоторых нынешних публицистов, взваливших на себя неблагодарный труд по обелению троцкизма.

«Политический импрессионизм» Троцкого нанёс серьёзный вред делу социалистических преобразований. Провокационно, в частности, звучал обнародованный в брошюре Троцкого «Новый курс» лозунг, гласивший, что «молодёжь — верный барометр партии». Среди комсомольцев в те годы гуляли листовки со стихами:

Зло всё в старых коммунистах:
Комсомолец, будь неистов.
Комсомолец, бей отцов!

Остаётся поражаться, сколь живучи подобные троцкистские настроения, когда в майской книжке «Нового мира» за 1988 год встречаешься с такими стихами отнюдь не комсомольского поэта А. Межерова:

Что ж ты плачешь, старая развалина.
Где ж она, священная твоя,
Вера в революцию и Сталина,
В классовую сущность бытия?

Фактически не имеет значения, что в первом случае речь шла об «отцах», совершивших первую в мире социалистическую революцию, завоевания которой пришлось отстаивать в боях с иностранной интервенцией и белогвардейщиной, а во втором — об «отцах», победивших в самой тяжелейшей из всех войн в истории человечества и сумевших спасти его от тотальных освенцимов и бухенвальдов. Поистине неиссякаемо стремление антикоммунистов разобщить поколения строителей и защитников социализма, вбить между ними клин, с патологической ненавистью выбрасывая из отечественной истории вместе со Сталиным Октябрьскую революцию и классовую сущность нашего революционного бытия.

Партия устала от усиливающихся с годами интриг Троцкого, внутрипартийная борьба сторонников которого перерастала в противоправную антигосударственную деятельность. Для её осуществления началось формирование нелегальной, как троцкисты называли, «большевистско-ленинской партии», закладывались склады оружия, налаживалась не без участия белогвардейского подполья своя печать, организовывались демонстрации и митинги с портретами своего кумира — Троцкого.

Как же Троцкий оценивал тогда положение страны и большевистской партии, из которой был исключён 18 декабря 1927 года?

«СССР переживает керенщину наизнанку,— писал он в своём письме от 21 декабря 1928 года в „ультралевый“ немецкий журнал „Знамя коммунизма“.— Послеленинское руководство развёртывает октябрьский фильм в обратном порядке. Власть по спине Керенского перекатилась от буржуазии к пролетариату, а теперь она по спине Сталина перекатывается от пролетариата к буржуазии. Пролетариат уже утрачивает свою диктатуру, хотя буржуазия ещё её не завоевала. То, что сейчас имеется в СССР,— это диктатура партийно-советской бюрократии, почти надклассовый режим, опирающийся в лучшем случае на среднее крестьянство».

Такая оценка подтолкнула реформиста Франца Адлера к выводу: «Раз ожидания Октября не оправдались, необходимо спасать хотя бы Март!». Иными словами, итоги Февральской революции в России.

Советское государство без конца не могло оставаться безучастным к подобного рода политической и идеологической деятельности троцкистов. По решению ОГПУ Троцкий в январе 1929 года был выслан вначале в Среднюю Азию, где, по его словам, собирался «охотиться на тигров», а затем за рубеж. Не обошлось без очередного спектакля. Демонстрируя сопротивление, Троцкий отказался выйти из дома. Тогда его наиболее пылкие сторонники вынесли своего вождя на руках и так доставили вначале в автомашину, а затем до вагона поезда. Всё это сопровождалось воплями сына — Льва Львовича Седова, который истерически кричал: «Смотрите, как несут Троцкого!». Троцкому были предоставлены вагоны для архива и личных вещей, выплачено значительное выходное пособие в иностранной валюте. Многие члены партии и советские люди выражали опасение, что за границей он способен принести больше вреда Советской власти, чем оставшись в Советском Союзе. Но печать убеждала их в обратном. Считалось, что Лев Давидович там окончательно скомпрометирует и разоблачит себя.

В эмиграции, где он до 1932 года сохранял советское гражданство, Троцкий, по его словам, сразу же приступил к «упражнению своего таланта журналиста». Им публикуются книги «Действительное положение в России» (Дрезден, 1929), два тома автобиографии «Моя жизнь» (1930), сборник статей «Как и что произошло» (1930), издаёт известные «Бюллетени оппозиции» и многое другое. Меньшевики приняли большое участие в его судьбе, создали «фонд спасения Троцкого», объявили, что его высылка «равносильна казни Робеспьера».

Но «казнённый Робеспьер» только первые месяцы обращался к ним и левакам — исключённой из Германской компартии группе Маслова — Фишер, публикуя в их журнале и газетах свои статьи. Вскоре он прямо перешёл к сотрудничеству с большой буржуазной прессой, где его стали именовать «рыцарем европейской демократии». А этот «рыцарь» в то время спешно переправлял за океан своему единомышленнику, исключённому из Компартии США Истмену, в целях публикации секретные документы, в том числе стенограммы закрытых заседаний Политбюро и секретариата ЦК по вопросам Коминтерна и международного рабочего движения. Вырученные суммы шли на создание и укрепление издательской базы троцкизма.

Почему всё же Троцкий потерпел поражение? Здесь имеется много объяснений. Послушаем самого Троцкого. В книге «Моя жизнь» он писал, что «победа Сталина есть победа умеренной тенденции, более консервативной, бюрократической, национальной тенденции приверженцев частной собственности против тенденции интернациональной революции и традиций марксизма». Верность этим традициям он закреплял за собой. Далее, по Троцкому, «не всё и не всегда для революции, надо и для себя — это настроение переводилось так: долой перманентную революцию… Под этим флагом шло освобождение мещанина в большевике… Вот в чём состояла причина потери мною власти». Ярлык мелкобуржуазности был всегда у Троцкого эффективным и действенным средством сокрушения своего политического оппонента. Всё просто: «кочевники революции перешли к оседлому образу жизни, в них пробудились, ожили, развернулись обывательские черты». Тут уж не до «перманентной революции».

Действительно «теории перманентной революции» Троцкого в Советской России явно не везло, хотя её сторонники предпринимали титанические усилия. Базируясь на ней, Троцкий навязывал партии дискуссии, в которых решались судьбы революции и социализма. Ведь в те «десять дней, которые потрясли мир» по свидетельству Джона Рида, Троцкий убеждал солдат и рабочих, что в капиталистическом окружении «революционная Россия неизбежно погибнет». Потом он доказывал, что без победы пролетариата Запада нам нечего и мечтать о победе социализма в одной стране. Когда и этот тезис оказался несостоятельным, то им была выдвинута новая трактовка закономерностей мирового революционного процесса в книжке «Европа и Америка», изданной в 1926 году. В ней утверждалось, что глобальный антагонизм эпохи проходит не через отношения империализма и родившегося в одной стране социализма или отношения колоний и метрополий, а «по линии интересов США и Европы».

«Величайший рычаг европейской революции», утверждал Троцкий, заключён в абсолютном материальном перевесе США, который препятствует хозяйственному возрождению Европы. «Американский империализм, всё больше загоняя Европу в тупик, будет автоматически гнать её на путь революций». Начатая Россией мировая революция, по словам Троцкого, призвана объединить Европу, помочь ей и послужить «хорошим мостом в Азию». Первый этап этой мировой революции, по Троцкому, должен завершиться созданием Советских Европейских Соединённых Штатов, второй этап — созданием таких же Советских Соединённых Штатов Азии и Америки, третий — Советских Соединённых Штатов Мира. Таков троцкистский путь победы мировой коммунистической революции и завоевания мирового господства.

Троцкистский прожект мировой революции был встречен неодобрением как у нас в стране, так и за рубежом, где не без оснований увидели в нем обоснование советской экспансии. Однако, критики не поняли простой подоплёки этой трансформации «теории перманентной революции». А ларчик открывался просто. Ключиком у него было утверждение, что СССР войдёт в Советские Соединённые Штаты Европы в качестве федеративной республики. Поскольку одряхлевшая социал-демократия в Европе в лице каутских и адлеров была не способна возглавить объединённую Советскую Европу, а возникшие компартии только начали процесс большевизации, то по замыслу Троцкого лишь он и его сторонники были в состоянии взять на себя эту всемирно-историческую миссию. Тем самым, оставались позади его конкуренты в борьбе за власть в СССР и открывалась заманчивая вакансия в «диктаторы объединённой Европы». А впереди маячила Мировая советская республика во главе с автором новой модификации «теории перманентной революции». Чем не перспектива? Разумеется, прямо Троцкий об этом сказать не мог, но логика его концепции прямиком вела к этому. Нет необходимости подчёркивать, что такие взгляды осложняли и без того трудное международное положение Советского государства.

В эмигрантских писаниях Троцкого вылиты потоки клеветы и домыслов не только на Дзержинского, Фрунзе, Кирова, Орджоникидзе, Молотова, Куйбышева, Микояна, Ярославского, Ольминского, но также на Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Томского и других партийных деятелей того времени, политические позиции которых на отдельных этапах внутрипартийной борьбы Троцкий поддерживал и даже не порывая с ними связи, будучи в эмиграции. Особенно злобные и изощрённые нападки имели место в адрес тогдашнего Генерального секретаря ЦК ВКП(б). «Афоризм» Троцкого, гласящий, что Сталин «самая выдающаяся посредственность партии» и поныне кочует из публикации в публикацию, начиная с книги соратника Троцкого — Б. Суварина «Сталин», «сталинианы» правого эсера Марка Вишняка и французского правого социалиста Андре Жида, вплоть до некоторых нынешних работ «демократов» — драматургов, писателей, публицистов и историков, стесняющихся указывать на первоисточник.

Для прояснения этого сколь деликатного, столь и запутанного вопроса, думаю, было бы полезно обратиться к мнению какого-либо умного русского человека, серьёзно анализировавшего этот вопрос, человека, который волею судеб после революции оказался по ту сторону пограничного кордона. Одним из таких честных поборников величия России был, по нашему мнению, профессор П. Н. Милюков, историк, склонный к философскому осмыслению бытия, «последний защитник монархии», как его называли в эмигрантском пошехонье, более двадцати лет систематически анализировавший внешнюю и внутреннюю политику Советского Союза, человек, находившийся в центре политических н идеологических противоборств русской эмиграции. Иронизируя по поводу выше приведённого «афоризма» Троцкого в 1935 году, Милюков ехидно вопрошал:

«Почему же партия всё же предпочла „посредственность“ Сталина „гению“ Троцкого?»…

«Выбор партии,— резюмировал лидер правых кадетов,— совпал с ходом исторического процесса, с законами истории».

По свидетельству норвежского историка Енса Нильсена, этой точки зрения на исторические преимущества Сталина профессор Милюков придерживался до конца своих дней, с каждым годом укрепляясь в своём мнении¹³. В своей последней, посмертно вышедшей статье «Правда о большевизме» тяжело больной учёный писал:

«Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней. Знаю, что признание это близко к учению Лайолы. Но… что поделаешь? Ведь иначе пришлось бы беспощадно осуждать и поведение Петра Великого»¹⁴.

Эти строки Милюков написал накануне своей смерти, вскоре после того, как узнал о победе советских войск под Сталинградом. Их не решился напечатать Марк Вишняк, к которому они были отосланы, но они увидели свет в русском издании французского Сопротивления, став отправной точкой в изменении политических настроений эмиграции, в мобилизации её сил на борьбу с германским фашизмом. Можно не соглашаться с «властителем дум» русской эмиграции, но не считаться с его мнением, думается, нельзя. Ведь он не хуже нас знал о 1937 годе.

Как представляется, основную и главную опасность для судеб партии и страны имели не столько сами идеи, лозунги, схемы и призывы Троцкого, разумеется при всей их идейно-политической вредности, сколько интриганская сущность его внутрипартийной деятельности и автобиографических сочинений, когда с целью столкнуть между собой ранее работавших с ним людей он приписывал им якобы когда-то высказанные друг о друге с глазу на глаз мнения, оценки, подозрения, сомнения. Так, например, бесконечно муссировалось в его публикациях то, что Бухарин намеревался в период Бреста арестовать правительство во главе с Лениным, нелицеприятное бухаринское мнение о Сталине, о котором с Троцким, якобы, доверительно говорил Каменев, нападки Зиновьева на Ленина в 1912 году за кооптирование Сталина, этой «кавказской обезьяны с жёлтыми глазами» в состав ЦК РСДРП.

В начале 1935 года Троцкий придумал версию, что Сталин организовал убийство Кирова, которого, кстати, ненавидел всеми фибрами души. В 1938 же году он утверждал, что ни он, ни Сталин не причастны к этому убийству, которое было, по его словам, организовано чинами НКВД. Без тени смущения он перепечатывал в «Бюллетенях оппозиции» письма, полученные от Раковского, Розенгольца и других, комментировал их.

Одним из первых серьёзных исследований о деятельности генсека ЦК ВКП(б) стала большая книга эмигранта С. Дмитриевского «Сталин», автор которой является серьёзным знатоком внутрипартийной жизни в нашей стране, истории гражданской войны, политических отношений, экономики покинутой Родины. Метод подхода автора к анализу и оценкам исторических личностей и событий можно охарактеризовать как непредвзятый взгляд политического противника социализма. Отмечая, что «карикатурные представления о Сталине» за рубежом распространяются главным образом советскими дипломатическими и внешторговскими работниками, Дмитриевский пишет:

«Основной автор легенд о Сталине — Троцкий. Он до сих пор не может простить Сталину его превосходства. Наголову разбитый на арене жизненной борьбы, он не без успеха постарался отомстить Сталину на арене литературной. Использовав свой талант памфлетиста — основной и единственный свой талант,— он создал карикатурно-уродливый образ… Отсюда и странные как будто в устах „представителей“ сталинского режима отзывы. Не надо забывать, что заграничные представительства Советов долгое время комплектовались из политических отбросов — из людей ненужных и нежелательных внутри страны. Троцкистами и болотом кишела, отчасти и сейчас ещё кишит, заграница»¹⁵.

Нужно ли удивляться, что выезды советских представителей за рубеж нередко заканчивались встречами с Троцким.

В своих книгах «Преступления Сталина», «Сталин», «Преданная революция», в статьях «Бюллетеней оппозиции» Троцкий провокационно расписывал конспиративные встречи своих эмиссаров с его сторонниками в СССР, где, по его словам, было самое мощное и многочисленное антисоветское подполье. Он умел в своих эгоистических целях максимально эксплуатировать природную подозрительность и недоверчивость Сталина, стремясь внести раскол в советское руководство. Кто сегодня может сказать, в каких случаях это удавалось Троцкому?

Особый интерес представляет отношение к Троцкому немецких фашистов. Адольф Гитлер прочитал биографию Троцкого (книгу Троцкого «Моя жизнь») сразу же по её выходу. Биограф Гитлера Кондрат Гейдея рассказывает в своей книге «Дер фюрер», что Гитлер в 1930 году изумил кружок своих друзей неумеренными похвалами «Моей жизни». «Блестяще! — кричал Гитлер своим собеседникам, размахивая перед ними книжкой Троцкого,— Меня эта книжка научила многому и вас она может научить»… Японская тайная полиция использовала её в качестве принудительного чтения для заключённых в тюрьмах японских и китайских коммунистов, рассчитывая таким образом сломить их боевой дух¹⁶.

В 1936 году Троцкий писал, что если Германия развяжет войну с СССР, то ему не избежать поражения. В 1940 году он отправил послание советскому народу под наименованием «Вас обманывают» и призывал в канун войны к смещению Сталина и реорганизации правительства. Всё это выходило за рамки «борьбы за власть» и принимало открыто антисоветский характер. Что ничем не может быть оправдано.

Большой ущерб наносила деятельность Троцкого Коминтерну. Он нападал на тактику единого фронта, противостоящего фашизму, на руководителей братских партий, среди которых были Димитров, Тельман, Торез, Готвальд и другие. В Испании, первой ставшей жертвой фашистской агрессии, троцкисты провозгласили лозунг: «Долой Республику! Да здравствует диктатура пролетариата!». По существу, это был нож в спину республиканской Испании, где в ряде мест троцкисты стреляли в коммунистов и республиканцев.

В 1938 году в Париже два десятка троцкистов объявили о создании «Ⅳ Интернационала», который прямо противостоял ленинскому Коминтерну. Этот троцкистский альянс вносил раскол в ряды компартий, мешал сплочению народов в антифашистские фронты. Однако, почти сразу же сам увяз в непримиримых противоречиях, многочисленных склоках, скандалах и интригах. Он неоднократно распадался на враждебные группировки, которые боролись между собой, не заботясь о средствах и методах, затем снова блокировались, демонстрируя единство. Причём, как правило, эти единства складывались не на принципиальной, а временной, конъюнктурной основе.

У Троцкого были все основания опасаться за свою жизнь. Причём угроза могла исходить не только от Сталина, который внимательно следил за его деятельностью, но и со стороны своих бывших соратников. Принцевы острова, где в древности заточали византийских вельмож, затем Франция, Норвегия и, наконец, Мексика становятся его временными убежищами. Нигде он не чувствовал себя в безопасности. Перед переездом в Мексику Троцкий столкнулся с сопротивлением профсоюзов и компартии, которые назвали его «главным врагом социализма».

Положение особенно осложнилось после того, как троцкизм запятнал себя провокациями в Испании. В мае 1940 года группа вооружённых людей, среди которых был знаменитый художник-монументалист Сикейрос, совершила вооружённое нападение на Койоакан, на «белую крепость» Троцкого. Атака была плохо подготовлена, и Троцкий с женой и внуком отлежались за дубовым письменным столом, пока автоматные очереди крошили штукатурку стен. Покушение не удалось. Охрана схватила нападавших. После этого случая Троцкий совсем превратился в затворника «белой крепости». Стал подумывать о самоубийстве, периодически испытывал сильные депрессии, но с маниакальной навязчивостью давал интервью, делал заявления, писал завещания, чувствуя, что тучи сгущаются над его головой.

Но конец пришёл внезапно, 20 августа 1940 года, от руки испанца Рамона дель Рио Меркадера, человека, имевшего ряд других имён, фамилий, гражданств и биографий. Существует ряд версий по вопросу о том, кто направил его руку с альпенштоком, разрубившим голову Троцкого. Одна из них замыкалась на Сталине. Автору этих строк довелось познакомиться с этой версией летом 1944 года, когда его рота автоматчиков расположилась на отдых в небольшой псковской деревушке. Среди различных бумаг в брошенном жителями доме гвардейцы наткнулись на газету «Псковская правда» за 1943 год, которую гитлеровцы издавали на русском языке на оккупированной Псковщине. Целую полосу в ней занимала статья о Троцком и его убийстве. Гитлеровец уверенно доказывал, что всё было спланировано в Москве, в кремлёвском кабинете Сталина. Якобы, весенней ночью 1940 года подводная лодка без опознавательных знаков и сигнальных огней высадила в небольшой мексиканской бухте маленький десант «офицеров НКВД», которые по всем канонам детективного жанра и осуществили покушение на Троцкого.

Сегодня и в нашей литературе появились описания версий убийства Троцкого, называются вдохновители, организаторы, исследуются мотивы, вариации, действующие лица. Наиболее фундаментальными, хотя и не бесспорными, мне представляются аналитические статьи Д. Волкогонова и Н. Васецкого, которые подчёркивают, что для окончательных оценок недостаёт документальных подтверждений и свидетельств. «Думаю,— пишет Волкогонов,— что в обозримом будущем подлинных документальных свидетельств, подтверждающих или отвергающих эти версии, получить не удастся». «Поэтому — который уже раз! — приходится,— по словам Васецкого,— опираться на опосредованные факты и аргументы». И пытаются их найти в предчувствиях и домыслах самого Троцкого. Но вряд ли это может продвинуть дело.¹⁷

Представляется, что обращение к основным вехам жизни и политической деятельности Л. Д. Троцкого позволяет судить о справедливости ленинской оценки его «небольшевизма», который конкретизировался в формуле «с нами, но не наш». Обратимся теперь к другому мифу, утверждающему, что Троцкий — «выдающийся теоретик-марксист». В своё время его усиленно эксплуатировали его единомышленники, а ныне он вновь появляется в печатных и особенно устных выступлениях некоторых наших «перестроечных» публицистов и историков. Рассмотрим, соответствует ли эта оценка действительности или является явно завышенной.

Прежде всего, как современники оценивали теоретический потенциал Троцкого? Как правило, невысоко.

«К искусству отношение у него холодное,— отмечал в „Великом перевороте“ Луначарский,— философию он считал третьестепенной, широкие вопросы мировоззрения он как-то обходит».

«Марксистский метод,— утверждала в 1924 году Крупская,— никогда не являлся сильной стороной тов. Троцкого».

Вместе с тем, следует подчеркнуть, что серьёзным анализом теоретических взглядов Троцкого до сих пор никто ещё всерьёз не занимался. Критики и исследователи троцкизма ограничивались, как правило, анализом его политической деятельности и партийной линии, либо весьма упрощённо воспринятой троцкистской «моделью социализма».

Необходимо также отметить объективные трудности в анализе теоретической позиции Троцкого. Они связаны с тем, что его работы издавались многократно в различных городах и издательствах, причём в каждом новом издании его «редакторским коллективом» учитывалась предшествующая критика, вносились по поручению автора существенные изменения, которые, как правило, нигде не оговаривались. В работах Троцкого фактически имеются высказывания по всем основным вопросам обществознания своего времени, что позволяло ему при случае претендовать на приоритет в их решении, в частности, в решении вопросов планирования, необходимости перехода к нэпу и многом другом. Этому способствовало то, что изложение им этих вопросов полно оговорками, увёртками, полунамёками, претенциозными умолчаниями. В отличие от Ленина он никогда не пытался объяснить резкое изменение своих теоретических воззрений, причины этих изменений. И, наконец, в теоретической позиции Троцкого, в его политико-экономических и философско-социологических взглядах нет целостности и единства. Они постоянно подвергались изменением «моды» не столько марксистской, сколько буржуазной науки.

Характеризуя Троцкого в своих «Письмах к съезду», Ленин отмечает, что он отличается «выдающимися способностями», «пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК». Работы Троцкого свидетельствуют, что он неплохо знал историю науки, русскую и зарубежную социологию, современное состояние естественных наук, экономические теории, искусствознание и литературоведение, нравственные проблемы и их решение этикой и педагогикой. Ему были свойственны изощрённость и живость мысли, достаточно широкая эрудиция, острое перо блестящего стилиста и публициста. Однако, недостаток систематичности и убеждённости в истинности основополагающих положений марксизма приводили нередко Троцкого к релятивизму, эклектике, известной мозаичности теоретической мысли, которые усиливались его авторитаризмом, категоричностью, нетерпимостью к другим мнениям и решениям проблем. Всё это ограничивало его теоретические возможности. «Чрезвычайно хватающий самоуверенностью» Троцкий часто допускал отступления, в том числе весьма серьёзные, от концепции и метода Маркса и Энгельса.

Особое внимание критики троцкизма в прошлом и настоящем уделяют «казарменному социализму», с его милитаризацией труда, трудармиями, «ударными трудбатальонами», огосударствлением профсоюзов, призывами к полному самоограничению трудящихся. В милитаризации труда Троцкий видел «неизбежный метод организации и дисциплинирования рабочей силы в переходную эпоху от капитализма к социализму». Эту эпоху он отождествлял с периодом военного коммунизма, вся экономика и политика которого была обусловлена потребностями гражданской войны.

В этот период Троцкий был поглощён бескомпромиссной борьбой с «рыночным дьяволом», считая, что «путём планомерного проведения трудовой повинности и централизованной организации распределения всё население страны будет вовлечено в общесоветскую систему хозяйства и самоуправления»¹⁸. При этом он исходил из того, что «репрессии для достижения хозяйственных целей есть необходимое орудие социалистической диктатуры» и «между экономическим и юридическим принуждением вообще нельзя провести водораздела»¹⁹.

Троцкистской богине внеэкономического принуждения требовался и соответствующий аппарат подавления. В этой связи прав С. Куняев, «идея трудовых концентрационных лагерей принадлежит Троцкому,.. что разрабатывалась система лагерей не только для остатков классовых врагов, а как это видно из речей Троцкого — для широких масс».

Под воздействием нэпа воззрения Троцкого на экономику претерпевают серьёзные изменения. Он задумывается о том, как ликвидировать «бюрократическое безразличие в деле хозяйственного управления», «несогласованность элементов хозяйства», чтобы получить «дешёвый продукт высокого качества».

«Вся трудность,— пишет он,— состоит в том, чтобы достигнуть сочетания личной активности и заинтересованности с общественно-плановым характером хозяйства».

Однако решить эту проблему на рельсах варьирования различных форм внеэкономического принуждения Троцкому было не дано, и он был вынужден констатировать, что «мы ещё очень далеки от разрешения задачи в целом».

Известно, что теоретические работы Ленина являлись как бы прямым социальным заказом времени, заказом реальной политической борьбы пролетариата и его партии. Это обусловливало преемственность и цельность ленинской теоретической мысли, логику её поступательного развития во времени. В отличие от него инициирующим началом теоретической деятельности Троцкого нередко являлись совершенно случайные факты его личной биографии.

Так в журнале «Огонёк» в своей статье ветеран партии З. Н. Немцова вспоминает, как во время её работы в тресте резиновых изделий случился невообразимый переполох. Оказалось, что Троцкому купили резиновую грелку, сделанную на одном из предприятий резиновой промышленности, которая потекла у него на животе. В результате наряду с шумным скандалом вскоре вышел сборник его работ «Борьба за качество», состоящий из ряда статей, докладов, записок, где обсуждались весьма злободневные не только для того времени проблемы. И когда в последние годы в нашей печати вспыхивал очередной интерес к этим проблемам, в ряде публикаций можно было встретить изложение мыслей автора сборника, изданного Госпланом в 1926 году, вплоть до текстуальных совпадений.

Что же понимал Троцкий под марксизмом и его философией? Основной задачей всякой философии в прошлом и настоящем, писал он, является «приведение в систему обобщённых выводов всех наук». Марксизм рассматривался им лишь как «метод исторического анализа и политической ориентировки»²⁰. Имея ввиду генезис теории Маркса, истоки её развития, Троцкий утверждал, что «в широком материалистическом и диалектическом смысле марксизм является применением дарвинизма к человеческому обществу»²¹.

Философским методом марксизма является диалектика, которая, по Троцкому, выступает «как универсальный ключ, дающий возможность разобраться во всех ситуациях». Оценивая эти и другие подобные высказывания, следует отметить, что Троцкий не только плохо представлял исторические пути формирования марксизма, совершённый им переворот в общественной мысли, но и имел упрощённо одностороннее, в духе классического позитивизма, представление об основных функциях марксистской философии, которые сводил преимущественно к методологической функции, недооценивая гносеологическую, логическую и аксиологическую. Он был далёк от понимания главного и определяющего в марксизме как политико-экономическом, философско-социологическом и социально-политическом обосновании всемирно-исторической миссии рабочего класса — создать общество, не знающее эксплуатации, угнетения, войн, насилий, социального эгоизма и несправедливостей.

Ленинизм Троцкий определял как «внешнее сгущение марксизма для непосредственного революционного действия в эпоху империалистической агонии буржуазного общества»²². Понятие «внешнее сгущение» означало у него не развитие в новых исторических условиях, а упрощение, оскудение, усечение марксизма Лениным. Называя ленинизм «системой революционного действия», Троцкий подчёркивал, что он связан с «воспитанием революционного чутья, которое в области общественной — то же самое, что мышечное ощущение в физическом труде».

Следует подчеркнуть, что Троцкий никогда не говорил о марксизме-ленинизме в целом, а рассматривал «марксизм» и «ленинизм» отдельно, как бы противопоставляя их.

«Маркс [для него —] пророк со скрижалями, а Ленин — величайший исполнитель заветов»²³.

Именно от Троцкого, а не от Деборина, как повелось в нашей исторической литературе, идёт противопоставление «Маркса-теоретика» и «Ленина-практика». Голословно обвиняя Ленина в мнимой непоследовательности, сам Троцкий ни в одной из своих работ даже не попытался проанализировать взгляды Ленина по какому-либо вопросу. Не обошлось и без мистификации, «недостаточность марксистской диалектики» для революционного действия дополняется у Ленина якобы «подспудной творческой силой», которую «мы называем интуицией», а «по-русски смёткой». Ленин, по словам Троцкого, отражает собой рабочий класс России в его столь ещё свежем крестьянском прошлом.

Оценивая теоретические взгляды Л. Д. Троцкого, необходимо внести исправления в сложившиеся представления, что представителями механицизма в советской науке 1920-х годов были Бухарин, Скворцов-Степанов и другие механисты. В отличие от них Троцкий представал как субъективист и волюнтарист. В действительности всё было сложнее²⁴. Философско-социологическая концепция Троцкого, пожалуй, не меньше, чем у Бухарина, была отягощена механицизмом и упрощенчеством, которые связаны со сведением сложных форм явлений к простым и элементарным.

«Психология,— пишет Троцкий в книге „Задачи коммунистического воспитания“,— сводится для нас в последнем счёте к физиологии, как эта последняя к химии, физике, механике».

Предназначение общественных наук, продолжает он,— все социальные явления «свести к физиологическим, а далее к химическим и механическим законам». К сожалению, автор не приводит примеров действия в обществе механических законов, что позволило бы ему встать на уровень Ламетри и других французских материалистов ⅩⅧ века, представлявших человеческий организм как совокупность пружин, рычагов, насосов, тяжей и тому подобного. А общество и его органы уподоблялись отдельным частям человеческого организма.

Если механицизм Бухарина почти сразу же после выхода в свет его «Теории исторического материализма» был подвергнут резкой критике Столпнером, Аинзафтом, Гоникманом и другими марксистами, то аналогичные взгляды Троцкого до сих пор остаются вне критики, хотя по степени вульгаризации они явно превосходят бухаринские. Обойдено критикой и такое проявление механицизма у Троцкого как географический детерминизм, опираясь на который, он сводит к сугубо природным причинам особенности исторических периодов в истории России, развивая идею надклассовости её государства.

Особой формой механицизма является у Троцкого биологизаторство марксистской теории, которое порой выливается в социал-дарвинизм.

«Сама наша борьба за научные достижения,— пишет он,— представляет собой только сложную систему рефлексов».

Даже «в основе соцсоревнования лежит жизненный инстинкт — борьба за существование».

Отвергая в принципе идею прогресса как поступательного развития общества, он сводил его к совершенствованию биологической природы человека.

«Рационализировав, т. е. пропитав сознанием свой хозяйственный строй,— утверждал Троцкий,— человек примется рационализировать самого себя. Он поставит себе задачей внести в движение своих собственных органов при походке, при труде, при игре наивысшую отчётливость, целесообразность, экономию энергии и, тем самым, красоту… Он захочет обладать полубессознательными, а затем и бессознательными процессами в собственном организме: дыханием, кровообращением, пищеварением, а главное оплодотворением — и подчинит их контролю разума и воли».

Такую рационализацию он называл одной из главных задач социалистического строительства и самовоспитания, в результате решения которой «человеческое тело станет гармоничнее, движения ритмичнее, голос музыкальнее, формы быта приобретут динамическую театральность»²⁵.

Отдал дань Троцкий и «усыновлению фрейдизма», который требует рассматривать как родственную с павловским учением о высшей нервной деятельности теорию личности и составную часть социологической системы марксизма. При этом им гипертрофировалась на этой основе роль сексуальности как фактора развития общества, а половое «образование» молодёжи и комсомольцев ставилось выше политического просвещения и нравственного воспитания. Фрейдистские идеи Троцкого развивались после революции Фридманом, Залкиндом, Малисом и другими «фрейдомарксистами», которые требовали неограниченного вмешательства общества в половую жизнь людей и сводили классовую психологию и идеологию к сублимации половой энергии. Фрейдистские идеи не могли не компрометировать марксизм.

Не миновал Троцкий и поветрия «социального энергетизма», охватившего одно время обществознание.

«Человек,— утверждал он,— есть довольно ленивое животное. На этом его качестве в сущности и основан в значительной мере человеческий прогресс, потому что, если бы он не стремился экономно расходовать свою силу, не стремился бы за малое количество энергии получить как можно больше продуктов, то не было бы развития техники и общественной культуры. Стало быть под этим углом зрения, лень человека есть прогрессивная сила»²⁶.

Можно ли удивляться, что вслед за ним Айхенвальд в голодной Москве 1922 года издал книжку «Похвала праздности», где вдохновенно превозносил «ленивое времяпрепровождение».

Приведённые примеры искажений материалистического понимания истории и социальной диалектики не были у Троцкого следствием небрежности, торопливости, оговорок или ораторских излишеств. Они появлялись и в изложении социально-политических проблем, от решения которых зависели судьбы социалистического строительства. В частности, ему с самого начала было свойственно искажение диалектики национального и интернационального. Под интернациональным Троцкий склонен был понимать безнациональное, трактуемое в космополитическом духе. Понятие «национальное» означало в его устах нечто неполноценное, архаичное, отсталое, которому им противопоставлялось интернациональное. В этом смысле он говорил о «национальной традиции Октября», о «национальном в Ленине»²⁷, при характеристике русского народа, который якобы «никакого культурного наследства не получил», русского рабочего класса, основными чертами которого выступают «неграмотность, отсутствие организационных навыков, системы в работе, культурного и технического воспитания»²⁸.

Россию, по словам Троцкого, то и делали, что обучали варяги, шведы, немцы, Кнопп, Юз, Нобель, Ротшильд и биржевой гений, «викинг всех викингов — великий интернационалист Мендельсон»²⁹. Книжка Троцкого «Политические силуэты» переполнена именами таких «интернационалистов» как Зингер, Шумайер, Адлер, Каутский и даже его особо доверенный стенограф Глазман, застрелившийся после исключения его из партии и предания суду за бытовое преступление.

Можно было бы продолжать рассмотрение теоретических взглядов Троцкого. В частности, проанализировать его техницизм в трактовке производительных сил, которые Троцкий отождествлял с техникой и всей технической системой производства, игнорируя главную производительную силу общества — трудящихся. Или субъективизацию производственных отношений, трактуемых как «воля народных масс, обращённая на себя», его вредоносные воззрения и оценки культуры народов нашей страны, их истории. Однако и сказанного достаточно, чтобы убедиться в теоретическом уровне «выдающегося марксиста». Беспредельная амбициозность, высокомерие, идеологическая всеядность и многое другое помешали Льву Давидовичу реализовать его неординарные способности в области разработки и развития теории. «Небольшевизм» Троцкого нередко определял его идейные шараханья и шатания, которые в свою очередь питали и усиливали его частые отклонения от коллективно выработанной партийной линии.

Был ли Троцкий марксистом? Вопрос отнюдь не однозначный. Его мировоззрение, как и мировоззрение многих, вступивших вместе с ним на тернистый путь революции ровесников, формировалось под мощным духовным влиянием марксизма. Однако, как известно, эта революционная теория воспринималась духовными выразителями интересов различных слоёв и классов российского общества по-разному. Это восприятие зависело не только от социально-политических причин и условий, но и от способностей людей творчески и глубоко вникнуть в сущность научно-пролетарского учения, чтобы черпать в нем вдохновение и твёрдую убеждённость, так необходимую в классовых битвах ⅩⅩ столетия. Думаю, в известной мере был прав Г. А. Зив, отмечавший в 1921 году, что «Троцкий мог в своё время хорошо излагать теорию марксизма, но когда дело доходило до применения его на практике, он неизменно пасовал».

Как свидетельствуют работы Троцкого 1920-х годов, в его теоретическом багаже наряду со многими, не всегда строго сформулированными, а зачастую и вульгаризированными марксистскими положениями, наличествовали до конца не переваренные идеи социал-дарвинизма, социальной рефлексологии, фрейдомарксизма и других модных в то время «измов», сопрягавшихся с изрядными дозами субъективистского подхода к истории. Все это даёт право считать, что уровень его теоретических воззрений, особенно в философско-социологической области, заметно уступал тогда научной зрелости некоторых рядовых советских учёных-марксистов и уж, конечно, не шёл ни в какое сравнение с теоретической мощью Ленина.

Не обладая устойчивостью теоретических воззрений, склонный к эклектике, смешению несовместимого, Троцкий с каждым годом, особенно после кончины Ленина, всё больше и больше отходил от основных принципов революционного марксизма, неустанно настаивая на невозможности победы социализма в одной стране. В эмиграции он окончательно порывает с марксистским учением и переходит на альтернативные ему идейно-теоретические позиции, опирающиеся на субъективизм и волюнтаризм.

Исходя из вышеизложенного, имеются все основания сделать вывод, что отступления Троцкого от марксизма-ленинизма были весьма значительны, а в переходный период политически опасны. Это позволяет нам согласиться с доводом Д. А. Волкогонова, который в одной из своих статей в «Литературной газете» писал:

«Сегодня можно утверждать, что если бы Троцкий стоял у руля партии, её бы ждали ещё более тяжкие испытания, чреватые утратой социалистических завоеваний».

Ведь именно Троцким и его сторонниками ещё при жизни Ленина началось отрицание ленинского учения о революции и социализме с непосредственной целью замены ленинизма троцкизмом.

В заключение необходимо сказать, что на Западе троцкизм ныне переживает своеобразное возрождение. Спешно и истово «перекрашивают Иудушку» в современной буржуазной и ревизионистской печати, приписывая ему роли «великого революционера», «архитектора Октября», «первого антисталиниста» и т. п.

Гарвардский университет недавно издал на английском и русском языках двухтомник Троцкого «О Сталине». Впервые в Америке вышел в свет двухтомник «Бюллетени оппозиции», а также не издававшиеся раньше дневники Троцкого. Вышла на русском языке книга Исаака Дойчера «Троцкий. Биография».

Пользуясь своеобразной подсветкой фигуры Троцкого, появились поклонники его «талантов» и в нашей стране, выступающие в различных аудиториях. Они принадлежат преимущественно к среде либеральной интеллигенции, некоторые представители которой явно отягощены предрассудками националистического характера. Для «полноты исторической правды» они старательно выискивают действительные и мнимые заслуги Троцкого, извращая подлинный исторический процесс, затушёвывают остроту и значимость борьбы большевистской партии за ленинизм против троцкизма, сводят её к тривиальной борьбе за личную власть. Однако история давно вынесла свой приговор троцкизму и пересмотру он не подлежит, как бы этого не хотелось сторонникам «карающей десницы», будь то у нас в стране, или за рубежом.

Примечания

1. Луначарский А. В. Великий переворот. Пб., 1919, с. 78.↩
2. Там же.↩
3. Луначарский А. В. Великий переворот. Пб., 1919, с. 78.↩
4. Устинов Г. Трибун революции (Л. Д. Троцкий). М., 1920, сс. 16, 27, 51.↩
5. Эристика — искусство спорить, вести полемику, пользуясь при этом всеми приёмами, рассчитанными только на то, чтобы победить противника. Греческое слово — эристикос — спорящий.
   Эвристика — такая система словесного обучения, когда учитель путём наводящих вопросов заставляет ученика прийти к самостоятельному решению поставленного вопроса. В современной литературе под эвристикой понимают методику поиска доказательства и путей решения задачи. Греческое слово — эвристико — нахожу.— Ред. (Логический словарь, Н. И. Кондаков. АН СССР, ин-т философии. Из-во Наука, М., 1971).↩
6. См.: Невский В. И. Южно-русский союз. М., 1922, с. 90.↩
7. Зив Г. А. Троцкий. Характеристика (По личным воспоминаниям). Нью-Йорк, 1921, сс. 12, 33, 41.↩
8. Каменев Л. Б. Ленинизм или троцкизм.— Серпухов, 1924.— с. 11.↩
9. Троцкий Л. Д. 1905.— М., 2-е изд., 1922.— с. 4.↩
10. Троцкий Л. Новая экономическая политика Советской России и перспективы мировой революции.— М., 1923.— с. 9.↩
11. Справедливости ради, Ганин был врагом большевиков и автором «Тезисов манифеста русских националистов».— Маоизм.ру.↩
12. Моризэ А. У Ленина и Троцкого.— М., 1923.— с. 106.↩
13. Нильсен, Енс Петтер. Милюков и Сталин. О политической эволюции П. Н. Милюкова в эмиграции (1918—1943). Осло, 1983.↩
14. «Русский патриот», 1944, № 3 (16).↩
15. Дмитриевский С. Сталин.— Стокгольм, изд. «Стрела», 1931.— с. 6.↩
16. Сейрос М. и Кан А. Тайная война против Советской России.— М., 1947.— с. 242.↩
17. История операции по устранению Троцкого была раскрыта несколько лет спустя в мемуарах П. А. Судоплатова.— Маоизм.ру.↩
18. Троцкий Л. Культура переходного периода.— М.-Л., 1927.— с. 428.↩
19. Троцкий Л. Терроризм и коммунизм.— Пб., 1920.— сс. 140, 156.↩
20. Троцкий Л. Новый курс.— М., 1924.— с. 44.↩
21. Троцкий Л. Задачи коммунистического воспитания.— М., 1927.— с. 15.↩
22. Троцкий Л. Военная доктрина или мнимо-военное доктринёрство.— Пг., 1922.— с. 28.↩
23. Троцкий Л. Д. О Ленине (Материалы к биографии).— М., 1924.— с. 113.↩
24. См.: Б. А. Чагин, В. И. Клушин. Исторический материализм в СССР в переходный период. 1917—1936 гг. Москва, «Наука», 1986.↩
25. Троцкий Л. Задачи коммунистического воспитания.— М., 1927.— сс. 448, 449.↩
26. Троцкий Л. Терроризм и коммунизм.— Пб., 1920, с. 125.↩
27. Имеется в виду статья Троцкого «Национальное в Ленине».— Маоизм.ру.↩
28. Троцкий Л. Д. 1905.— М., 2-е изд., 1922.— с. 303.↩
29. Троцкий Л. 1905.— М., 2-е изд.— с. 29.↩