«В Москве при попытке остановить „Мерседес“ получил серьёзные травмы работник ГИБДД»
(Интерфакс, 10 ноября 2000 г.).

Началось всё (как всегда начинается всё) довольно буднично и мило.

Был дивно-теплый зимний вечер, я стоял на остановке автобуса, обнимая любимую девушку. С неба падали звезды, похожие на эмблему RAF, из подтаявших сугробов вылетали фонтанчики снега от автоматных очередей любимого оружия Фракции Красной Армии. Между поцелуями мы смотрели на небо и загадывали желания. Поцеловав в очередной раз губы, накрашенные зелёной помадой, я спросил у любимой:

— Скажи мне своё желание.

— Победа Мировой революции во всём мире! — не задумываясь, ответила подруга.

Моё желание было гораздо скромнее — дождаться автобуса и затащить её к себе домой в постель. Будучи подлинным революционером («Правда, правда и ничего кроме правды…»), я ей честно это и сказал — за что получил по морде и вид её спины, удаляющейся от меня по направлению к жилищу знакомого троцкиста. «Ледоруб бы мне!» — взмолился я небу, за что получил отрезвляющий удар RAFовской звездой по голове. Отпихнув дымящийся автомат и стерев следы подлой измены и губной помады с лица, я отправился к ближайшему ларьку.

«Бутылку водки и пачку „Беломора“» — храбро рявкнул я в окно киоска. Получив желаемое и отвергнув ногой гнусные приставания какого-то бомжа, пытавшегося составить мне тёплую компанию, с криками «Я не пидор!», я был вынужден долго отрываться от его товарищей (по партии?) мимо ревизионистски запечатанных кодовыми замками дверей подъездов. К счастью, я мастерски владел искусством конспирации и техникой обрывания хвостов. Через пару километров члены ПАБ (партии агрессивных бомжей) отстали и исчезли в каменных джунглях мегаполиса. Судьба, кинув меня с дурой-бабой, решилась, наконец, оказать некоторую помощь в виде открытого люка подъезда. Я поблагодарил её за это богатырским глотком из горлышка бутылки, после чего долго проклинал, пытаясь не сблевать. Если бы ПАБовцы знали, какую дрянь я купил — они отстали бы гораздо раньше, идиоты. Между вторым и третьим этажом мне показалось достаточно чисто — спихнув в пролёт пару шприцов и презервативов, я сел на ступеньки и продолжил размышления.

Ближе к концу бутылки я решил, что все бабы — суки и вещь нестоящая, а вот онанизм — это как раз очень революционно и приближает к пролетариату. За поддрачиванием хуя и одновременным посасыванием водки меня и застала старая стерва из верхней квартиры. Она, видите ли, решила узнать — что за шум на лестнице (я подбадривал свой хуй пением революционных песен). Посмотрев на неё, я понял, что во мне гибнет великий Раскольников, и что если я убью эту старушонку, то совсем не помешаю своей карме и далее находится в прежнем воплощении. И с коммунистическим азартом я одновременно сблевал и кончил ей на халат. Её реакция меня удивила. Вместо того, чтобы спокойно упасть в пролёт с сердечным приступом или, там, мозговым спазмом, она увеличила количество издаваемых децибел до невыносимого для простого человеческого уха предела. Увы, мне пришлось покинуть это пристанище, оставив им в награду за гостеприимство кучу беломорских бычков, пустую бутылку и плоды естественной человеческой жизнедеятельности — мочу, сперму и тошноту Сартра (Жан-Поль Сартр мёртв, а я ещё жив!).

Добравшись до цивилизации с её машинами, метро, киосками, ментами и телефонами, я несколько взбодрился — тем более, что я нашёл в карточном телефоне не до конца использованную карточку. Первым дело я позвонил своему приятелю, Андрюхе:

— Привет, это я!

— Какого хуя, сейчас третий час ночи — по-моему, достаточно поздно, чтобы выслушивать твои бредни.

— Андрей, это не телефонный разговор, но, если тебя интересует бутылка водки и action directe now, то приходи сюда — это почти рядом с тобой.

— Бля, как ты меня заебал, сраный уёбок! Где встречаемся?

— У ларька возле твоего метро. И возьми инструменты.

— Дело того стоит?

— Да!

На карточке оставалось пара единиц, и я позвонил тому троцкисту, куда ушла моя бабель — трубку подняли, но только женские ахи и вздохи были мне ответом. И тогда я понял, что я — прав.