Это небольшое стихотворение, написанное неизвестным человеком. Скорее всего, он не был поэтом, все знали это стихотворение, но не знали, кто его написал, и его нельзя было открыто цитировать:

Я взял в руки камень
И услышал, как камень говорит мне:
«Положи меня обратно,
Оставь меня в покое».

Уже тогда нам было понятно, что в этом стихотворении выражено желание каждого человека, о котором сложно было говорить открыто — желание, чтобы нас оставили в покое, не заставляли нас говорить, слушать, смотреть. Мы хотели быть как этот камень, хотели, чтобы нас оставили в покое. Можно сказать, что в этом стихотворении есть три уровня смысла. Первый — камень, образ человека, который не хочет участвовать в общем хоре, второй — только камень может заявить о таком желании напрямую, третий — даже камень вынужден просить оставить его в покое, культурная революция затронула и его.

Попытаемся объяснить причины популярности этого стихотворения. Ежедневно мы просыпались и произносили фразу: «Великий председатель Мао Цзэдун, поучая, говорил», с этой же фразы начинали любое собрание на работе, она могла прозвучать даже на свидании. Если вы приходили в магазин купить что-нибудь, вы должны были начать свою речь с этой формулы, иначе вам бы просто не продали то, за чем вы пришли. За ней следовало изречение Мао Цзэдуна, а продавец отвечал на неё другой фразой председателя, и только потом можно было сказать, за чем вы, собственно, пришли. Эта формула была в то время наиболее распространённой, у неё были вариации, но все они означали одно и то же. Высказывания Мао черпались из нескольких источников. Первым была «Красная книжечка» — собрание изречений Мао Цзэдуна объёмом 271 страниц, которое нужно было знать наизусть, при случае найти подходящую фразу и сказать её продавцу. Следовало подбирать фразы для похода в магазин за обувью, для приёма пищи. Например, в последнем случае можно вспомнить высказывание Мао о том, что не следует пренебрежительно относиться к еде.

Сейчас я, конечно, уже не могу вспомнить, на какой странице находилось то или иное изречение. На первой странице было высказывание, являющееся основой основ:

«Центральной силой, руководящей нашим делом, является Коммунистическая партия Китая. Теоретической основой, определяющей наши идеи, является марксизм-ленинизм».

Эти высказывания были в ходу и после культурной революции, и, как вы знаете, до настоящего момента политика Китая строится на первых двух фразах цитатника. Можно сказать, что культурная революция не только является событием прошлого, но и формирует наше настоящее.

Кроме цитатника в число основных источников входило четырёхтомное² собрание сочинений Мао Цзэдуна, которое также было обязательной литературой. Когда я достиг десятилетнего возраста, мне пришлось его изучить. Из собрания сочинений обязательно нужно было выучить наизусть три текста: «Служить народу!», «Юй-гун передвинул горы» и «Памяти Н. Бетьюна». До сих пор помню начало:

«Товарищ Бетьюн был членом Рабочей прогрессивной партии Канады. Прожил он больше 50 лет. Он был направлен к нам Рабочей прогрессивной партией Канады и Коммунистической партией США и, не побоявшись трудностей далёкого пути, приехал сюда, чтобы помочь Китаю в его войне против японских захватчиков».

Всё остальное нужно было очень хорошо знать, например, философские работы Мао «Относительно практики» и «Относительно противоречия», политические работы, такие как «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа» — эта речь стала одной из основ культурной революции. Основная её идея заключается в том, что противоречия делятся на внутренние и внешние. С внешними все понятно: это борьба с империализмом и капитализмом. Внутренние противоречия — это когда человек ставит личные интересы выше интересов общественных и становится врагом народа. Для того чтобы стать врагом народа, достаточно слегка нарушить строжайшие идеологические нормы, например, вырвать листок из цитатника Мао.

В нашем городе был такой случай: один человек шёл по улице и случайно наступил на газету с изображением председателя, в результате его обвинили в преступлении и казнили. У нас дома для цитатника Мао Цзэдуна и других его сочинений было выделено особое место. Во избежание подобных случаев красные книжечки со временем начали выпускать в прочной пластиковой обложке. У моего дяди были большие проблемы из-за того, что он сравнил форму причёски Мао с плевательницей, а мой двоюродный брат неоднократно пытался покончить с собой.

За всеми этими формулами скрывается множество личных, очень трагических историй. Это был сложный извилистый путь, постоянно нужно было доказывать, что вы любите и уважаете вождя. Кроме указанных изданий, были ещё «Новейшие указания председателя Мао Цзэдуна», в число которых попадали последние высказывания председателя. Если газеты хотели опубликовать какое-нибудь высказывание Мао, сделанное в ходе личного общения, они должны были запросить у него разрешения, и, если он позволял, новое изречение сразу разлеталось по всей стране. Нельзя было искажать формулировку, то есть нельзя было просто процитировать Мао, но следовало ссылаться на определённое издание (например: «Согласно журналу „Красное знамя“, Мао Цзэдун сказал…»). Обычно все издания публиковали разрешённое к печати председателем одновременно. Ежедневная газета «Жэньминь жибао» выходила утром, поэтому телевидение и радио немного её опережали и сообщали о новых высказываниях председателя в тот же день. Чтобы устранить эту несправедливость, было решено сообщать о новых изречениях председателя в полночь: агентство «Синьхуа» передавало, что сказал Мао, и в шесть часов утра новость появлялась одновременно и в газете, и на радио. Из уважения к председателю китайский народ не только знакомился с новостями утром, но и задерживался до полуночи, чтобы как можно раньше познакомиться с новостями агентства. Обычно их слушали не дома, а собирались на центральной площади города — там были установлены репродукторы. Высказывания обычно были небольшими и очень удобными для немедленного запоминания. Когда я учился в младших классах, учителя собирали нас и отводили на площадь слушать новые изречения. Думаю, что так было повсеместно,— достаточно было предупредить о новом выпуске изречений, как все уже занимали места около радиоприёмников.

Хунвейбины и цзяофани. Хунвейбины произошли от цзяофаней («бунтарей»), представлявших собой объединения рабочей молодёжи, которые нарушали законы и боролись против социальной несправедливости.³ И те, и другие появились благодаря высказыванию Мао: «Бунт — дело правое!». Учащиеся школ выступали против учителей, студенты — против профессоров. Я в то время был в младших классах и выступал против директора моей школы. Феномен бунтарства быстро распространился по всей стране, в основном это были организованные группировки. В одном учебном заведении могло быть от одной до трёх группировок, у них были свои названия и свои идеи, из-за чего между ними возникали противоречия и конфликты. Одна группировка могла обвинить другую в том, что та недостаточно революционна, и из этого мог вырасти большой конфликт, что в конце концов приводило к хаосу: различные группировки хунвейбинов и цзяофаней устраивали беспорядки и дрались между собой по всей стране.

У хунвейбинов был очень специфический статус. Стать хунвейбинами хотели все, но для этого нужно было соответствовать определённым идеологическим требованиям. Например, к моей семье были претензии из-за того, что наши родственники раньше владели небольшим магазином — мы не могли считаться «чистым» пролетариатом и очень радовались, когда нашим родственникам удавалось стать хунвейбинами. Это явление имело такую большую жизненную силу в первую очередь потому, что его поддерживал сам Мао.

10 августа 1966 года была организована первая встреча председателя с хунвейбинами (впоследствии состоялось ещё восемь встреч), во время которой школьница преподнесла Мао красный нарукавник. Сразу после этого нарукавники вошли в моду. Мой отец занимался изготовлением знамён и флагов, поэтому в моём городе все нарукавники делались на его заводе. Я помогал ему делать их — объём производства был очень большим. В любой момент я мог взять такой нарукавник себе, хотя на самом деле это было запрещено: обязательно кто-то из руководства группировок цзяофаней должен был сказать: вот ты хунвейбин, тебе положен нарукавник. Вся власть «бунтарей» была сосредоточена в руках этих руководителей. Если бы я сам на себя надел такую повязку, у меня были бы большие проблемы.

Девочка, которая преподнесла Мао Цзэдуну нарукавник, была ученицей подготовительной школы при Столичном педагогическом университете. Именно в этом университете я сейчас работаю — между культурной революцией и моей личной историей существует глубинная связь. В начале 2014 года произошла история, связанная с этой девочкой (ей уже 60 лет, она живёт в Америке⁴). Она специально приехала в КНР и посетила школу, в которой училась, чтобы извиниться перед директором, которой давно уже нет в живых. Она поклонилась установленному в честь неё памятнику. Директор школы ушла из жизни за несколько дней до того, как ученица вручила Мао нарукавник. Она погибла в результате побоев, нанесённых членами группировки хунвейбинов, в которой состояла школьница. Точнее, директор была ещё жива после жестокого избиения, но ученики решили, что она умерла, не оказали ей помощи, и через несколько часов она действительно скончалась. Её муж до сих пор хранит её одежду со следами крови, в которой она была в тот день. Школьница, о которой я рассказываю, была заместителем руководителя группировки хунвейбинов, поэтому можно сказать, что именно на ней лежит ответственность за смерть директора. Перед памятником она извинилась и сказала, что не имела возможности защитить директора и остановить других учащихся. Поэтому муж директора не принял извинения, он считает, что она не хочет принять на себя всю ответственность за случившееся.

Если продолжить рассматривать эту историю, обнаружатся интересные подробности. Все мы считали, что девочка, которая преподнесла Мао Цзэдуну нарукавник,— обычная ученица младших классов. Конечно, мы тоже хотели удостоиться такой чести. Однако теперь известно, что на самом деле она выросла в семье генерала, человека, который был соратником Мао Цзэдуна. Странная история: в результате её отец тоже стал жертвой критики, на него тоже надевали колпак и табличку с самокритикой.⁵ Подобные истории случались и в других семьях: дочка Лю Шаоци, карьера которого завершилась в это десятилетие, тоже активно участвовала в первой волне движения хунвейбинов. За кулисами культурной революции остаётся множество подобных сложных личных историй.

Искоренить четыре пережитка и установить четыре новые нормы. Смысл культурной революции заключён в этом выражении: мы должны отказаться от старой культуры и установить новую культуру, идеологию, обычаи и привычки. Вся страна была вовлечена в борьбу с этими четырьмя пережитками, то же самое происходило и в моей семье. В нашей семье был такой ритуал: утром мы, дети, вставали, кланялись родителям, бабушкам и дедушкам и отправлялись по своим делам. Но поскольку этот ритуал ассоциировался со старыми порядками, в какой-то момент мы от него отказались. Во времена культурной революции мы начали кланяться портрету Мао Цзэдуна. Даже от традиционного котла для приготовления пищи нам пришлось отказаться, он тоже был связан со старой культурой, поэтому такие котлы исчезли по всей стране. Соответственно, должны были появиться новая культура, идеология, обычаи и привычки. Например, как мы уже говорили, возник обычай цитировать Мао во время покупок в магазине. Даже письмо к брату я заканчивал пожеланием долголетия вождю.

Это движение охватило всю страну. Было запрещено продавать книги, кроме книг Мао и теоретиков марксизма-ленинизма. Классические китайские романы были запрещены. У моего дяди было издание «Троецарствия», и, конечно, он его очень хорошо прятал. Однажды я его нашёл. Когда отец обнаружил, что я читаю «Троецарствие», он сжёг его в печи, так как у меня могли возникнуть большие проблемы, если бы кто-нибудь узнал об этом. Разумеется, сочинения Конфуция и другие классические труды тоже были запрещены.

Никакого кино у нас в то время не было. Показывали только две картины: «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Я смотрел их каждый день и знал наизусть. Кроме этого, появились ещё восемь образцовых революционных опер — ставить можно было только их. Поскольку не было ни книг, ни кино, все мы ходили смотреть эти постановки. Я хорошо помню их содержание, мы могли сами исполнять отрывки из них. Фактически, образцовая революционная опера представляла собой единственный доступный вид искусства — их тоже показывали в кино, а кино можно было посещать бесплатно.

Четыре «великих». Мы ежедневно желали великому Мао Цзэдуну долголетия и бессмертия. Обычно перед тремя иероглифами имени Мао Цзэдуна ставились ещё несколько иероглифов, которые нужно было произносить без ошибки: великий учитель, великий вождь, великий главнокомандующий, великий кормчий. Эти словосочетания тесно связаны с ритуалом, который повторялся ежедневно: утром я докладываю Мао Цзэдуну о своих делах, вечером — о результатах. Утром перед портретом Мао мы рассказывали ему о планах на сегодня: дорогой председатель, мы непременно будем действовать в соответствии с вашими указаниями — и дальше следовала цитата, выбиравшаяся исходя из того, чем вы должны были заняться: работой, учёбой и так далее. По окончании следовало поклониться. Этот ритуал отправлялся совместно — в кругу семьи, в кругу учащихся, целым заводом, поэтому нельзя было избежать этой церемонии. Желательно, чтобы все знали, что вы выполнили всё как подобает. Вечером вы сообщали о том, что действовали в соответствии с учением Мао, и, конечно, в вашем докладе должна была присутствовать доля самокритики: я старался, но не во всём преуспел, завтра будет новый день, и я обязательно постараюсь соответствовать идеалам. Был ещё один ритуал: три поклона, три фразы. Нужно было три раза поклониться перед портретом Мао и три раза произнести фразу, суть которой сводится к пожеланию Мао Цзэдуну долголетия.

«Дацзыбао» — газета, написанная большими иероглифами. Эти стенгазеты предназначались для того, чтобы широко и свободно высказывать своё мнение и вести широкие дискуссии, они вывешивались в общественных местах. Действительно, мы могли свободно высказывать своё мнение, но не должны были выходить за рамки идеологии Мао Цзэдуна. Обо всём, кроме Мао Цзэдуна, можно было говорить свободно: можно было говорить плохие вещи обо всех, о любых начальниках и руководителях, в том числе о верхушке компартии, о Лю Шаоци, который был вторым лицом в КПК, только не о самом Мао. Дацзыбао, посвящённое критике Лю Шаоци, заслужило особой похвалы со стороны председателя. В первом дацзыбао, составленном лично Мао Цзэдуном, был выдвинут лозунг «Огонь по штабам» — главным объектом критики был Лю Шаоци, хотя Мао и не упоминал его напрямую. Такие газеты были очень распространены и составлялись даже школьниками младших классов.

Талоны на еду. Уже в 1953 году распределение еды было в значительной степени централизовано. В основном это коснулось городских жителей, и именно поэтому многие из них уезжали в деревни — там не было таких больших ограничений. Я вырос в городе, и каждый месяц было определённое количество продовольствия, которое я мог получить. Учащемуся младших классов полагалось восемь килограммов продовольствия в месяц, средних классов — уже 10, а взрослому — 14,5. В принципе это нормальное количество, но в то время не было ни молока, ни мяса, были только крупы, и наесться этим было невозможно. В конце каждого месяца три-четыре дня в семье еда полностью отсутствовала. Люди выкручивались как могли: например, одалживали продукты у соседей или ели то, что в пищу обычно не идёт, в том числе жмых от сахарной свёклы, который выбрасывали заводы. Это было очень сложное время.

Талоны предназначались для использования только в вашем городе, а если вы собирались в другой населённый пункт, следовало обзавестись специальными «пищевыми билетами» — без них в другом городе вам бы не продали еду ни в столовой, ни в магазине. Их получали в организациях, которые отправляли вас в то или иное место, например, в командировку. Соответственно, если у вас не было причины отправляться в другой город, такие билеты вам никто не выдавал. Один вид билетов позволял путешествовать по одной провинции, другой вид — по всей стране. Билеты второго вида выдавал только горком — это был очень ценный документ, достать который стоило больших трудов. Существовали отдельные талоны на различные виды продовольствия, талоны на одежду.

В 1978 году я поступил в Пекинский педагогический университет. Я принёс подтверждающий это документ и написал заявление, чтобы мне предоставили общенациональные билеты на один месяц. Культурная революция к тому время закончилась, но талоны всё ещё существовали. Все очень завидовали, когда увидели, что у меня есть такой общегосударственный талон — это была редкость. В Пекине я обменял общенациональные билеты на пекинские талоны. Подобного рода опыт затронул практически каждого жителя нашей страны.