Я имел счастье присутствовать на собрании, которое вынесло решение принять меры для создания Ⅲ, Коммунистического Интернационала. В январе 1919 года я получил извещение о том, что совещание состоится вечером; я был приглашён принять в нём участие.

В назначенный час я явился в Кремль. Меня провели в обширную комнату, погружённую в полумрак. В одном углу, освещённом электрической лампочкой, стоял стол и несколько стульев, отделённых от остальной части комнаты богатой ширмой. Из любопытства я заглянул за ширму и, к моему изумлению, увидел роскошнейшую кровать с балдахином. Совещание, на котором было принято решение о создании Коммунистического Интернационала, происходило в царской спальне Николая последнего…

На совещании присутствовало всего несколько человек. Мы уселись за стол в углу комнаты. Свет единственной лампочки казалось, лишь сгущал тени и мрак вокруг нас. Вся обстановка создавала атмосферу таинственности и мрачной торжественности.

На деле ничего особо секретного в этом совещании не было — два дня спустя весь мир был оповещён по радио о принятом решении. Полумрак объяснялся просто-напросто тем, что Москва в те дни принуждена была экономить электрическую энергию. Но я приехал в Россию лишь за несколько месяцев до этого, был ещё полон первых впечатлений от революции и до известной степени склонен к романтике.

Обсуждавшийся вопрос имел исключительное историческое значение. Русский пролетариат боролся за укрепление своей власти в окружении тесно сомкнувшихся контрреволюционных сил. За пределами этого кольца, в других странах, пролетариат восставал против буржуазии, мощь которой уже пошатнулась, Партии Ⅱ Интернационала, предавшие пролетариат в мировой войне, теперь открыто выступили в качестве спасителей капиталистического общества и собственноручно душили и убивали рабочих, чтобы остановить напор революции стеной трупов рабочих. В Германии «Союз Спартака» мужественно боролся против мясника Шейдемана. В Австрии происходило восстание пролетариата. И даже в Лондоне солдаты открыто возмущались, демонстрировали в правительственном квартале Уайтхолл. Те социал-демократические партии и их секции, которые пытались остаться верными принципам международной пролетарской солидарности, беспомощно барахтались в этом водовороте, потеряв всякий контроль над движением.

В этих условиях тов. Ленин пришёл к заключению, что настало время завершить работу, начатую в Циммервальде и Кинтале. Ⅱ Интернационал был полностью разоблачён. У международного пролетариата уже не оставалось никаких сомнений в том, что Ⅱ Интернационал вместе с международной буржуазией общими силами старается сокрушить пролетарскую революцию. Необходимо было призвать пролетариат к решительному разрыву с этой предательской организацией и сплочению под знаменем новой, революционной международной организации, которая поведёт рабочих всего мира на борьбу, столь успешно начатую русским пролетариатом,— борьбу за свержение буржуазии.

В этом духе тов. Ленин объяснил причины созыва упомянутого мною совещания. Он представил проект манифеста, который должен был быть передан по радио рабочим всего мира, и подчеркнул, что воззвание подписано представителями РКП(б) и всех сочувствующих зарубежных партий, бывших тогда в Москве.

После некоторой дискуссии предложение тов. Ленина было принято. Одновременно был принят проект приглашения, которое должно было быть разослано всем партиям, стоявшим в оппозиции ко Ⅱ Интернационалу. Им было послано приглашение прислать своих представителей на учредительный конгресс Ⅲ Интернационала, созывавшийся, согласно решению совещании, в Москве в марте того же года¹.

Хотя я не был уполномочен моей партией, Британской социалистической партией, участвовать в образовании нового Интернационала, я тем не менее подписал Манифест в твёрдом убеждении, что партия одобрит мои действия. После исключения ура-патриота Гайндмана и его последователей Британской социалистической партии пришлось бороться с военной лихорадкой, привитой рабочему классу буржуазией при помощи её социал-демократических лакеев. Партия откликнулась на призыв революционного крыла Циммервальдской и Кинтальской конференций, и только физическая невозможность послать делегатов помешала ей личным представительством на конференциях поддержать революционное крыло. Когда я уезжал в Россию, партия дала мне инструкцию выразить полную солидарность партии с РКП(б). Я был убеждён поэтому, что партия должна одобрить мою линию, и я от её имени подписался под актом, положившим начало образованию Ⅲ Интернационала.

Манифест и приглашение были переданы по радио, и в Москве началась подготовка учредительного конгресса Коминтерна.

Не в пример последующим конгрессам учредительный конгресс Коминтерна действительно состоялся в назначенный срок или почти в назначенный срок. Но также не в пример последующим конгрессам на этот конгресс прибыло из-за границы лишь очень немного делегатов, как мы, впрочем, и ожидали. Фактически из прибывших непосредственно из-за границы делегатов я могу назвать тов. Эберлейна (Альберта), представителя «Союза Спартака», тов. Рутгерса, представителя Американской лиги пропаганды и одной секции Социал-демократической партии Голландии, и нескольких финских товарищей. От имени других зарубежных партий, представленных на конгрессе, присутствовали большей частью члены этих партий, бывшие тогда в Москве.

По тем же причинам, которые побудили меня подписать приглашение на конгресс, я взял на себя представительство Британской социалистической партии на конгрессе², и последующие события показали, что я был совершенно прав, действуя таким образом. После Ⅰ конгресса по инициативе Британской социалистической партии состоялась конференция революционных партий и группировок в Англии с целью образования коммунистической партии. В результате этой конференции была создана Компартия Великобритании, примкнувшая к Коммунистическому Интернационалу³.

Центральным вопросом дискуссии на мартовском конгрессе был вопрос о том, быть ли этому конгрессу действительно учредительным конгрессом Коммунистического Интернационала, то есть образовать ли Коммунистический Интернационал на этом конгрессе, который должен считаться его первым конгрессом, или же рассматривать его как предварительную конференцию для обсуждения вопроса об образовании Коммунистического Интернационала.

РКП(б) во главе с Лениным и подавляющее большинство присутствующих делегатов стояли за немедленное образование Интернационала. К общему разочарованию, представитель «Союза Спартака» колебался голосовать за это предложение, не имея на то инструкций своей организации, и настаивал на том, чтобы отложить решение до следующей конференции. Это было серьёзное препятствие, поскольку «Союз Спартака» был крупнейшей после РКП(б) пролетарской организацией, активно участвовавшей в революционной борьбе. Новообразованный коммунистический Интернационал без боевой организации германского пролетариата имел бы гораздо меньше влияния, чем при условии присоединения «Союза Спартака».

Долго и настойчиво убеждали другие делегаты тов. Эберлейна изменить его позицию. Но, как он заявил, из чувства ответственности перед своей организацией он не может отступить от занятой позиции. Однако логика Ленина оказалась более здоровой и дальновидной, чем логика Эберлейна.⁴ Ленин убежденно заявил, что «Союз Спартака» не может не присоединиться к Коммунистическому Интернационалу, если последний будет образован. Он предложил поэтому, несмотря на оговорки тов. Эберлейна, объявить формально Ⅲ Интернационал образованным в твёрдом убеждении, что «Союз Спартака» и все другие революционные организации пролетариата сплотятся под его знаменем.

Собравшиеся бурно приветствовали это предложение. Ⅲ Интернационал был объявлен учреждённым, а настоящее собрание — его Ⅰ конгрессом.

Предсказание тов. Ленина о позиции революционных пролетарских организаций других стран по отношению к Коммунистическому Интернационалу очень скоро оправдалось. Спустя год с лишним состоялся Ⅱ конгресс Коммунистического Интернационала, на который прибыли делегаты из всех стран⁵. Чтобы добраться до Москвы, делегатам пришлось пробиться сквозь густую сеть проволочных заграждений, блокаду, объявленную Советской России буржуазными правительствами. Более того, нарастающая волна революции, с которой эти революционные организации пришли в ряды Коммунистического Интернационала,— эта волна несла с собой и обломки разложившегося Ⅱ Интернационала. Но Ⅱ конгресс поставил заградительное укрепление в форме 21 условия, направленного против нежелательных элементов. А на последующих конгрессах была произведена основательная очистка Коминтерна от всех тех элементов, которым удалось проникнуть даже через заградительную решётку.

Со времени своего образования, пятнадцать лет назад, Коммунистический Интернационал был свидетелем прихода и ухода многих с каждым приливом и отливом революционной волны. Но его ядро, революционный авангард пролетариата стоит непоколебимо, как скала, на твёрдой базе, заложенной Лениным.

С Лениным я встречался не только на Ⅰ конгрессе. Во время всех этих встреч меня поражало то чрезвычайное внимание, с каким Ленин вникал во все подробности каждого дела, при той огромной работе, которая лежала на его плечах.

В 1918—1919 годах я был занят изданием листков и небольшой газеты «The Call»⁶ для распространения среди британских и американских интервенционистских войск в Мурманске, Архангельске и других местах. Тов. Ленин читал каждый из этих листков и предлагал изменения, если находил их целесообразными. В этой работе мне некоторое время помогали известный американский революционер-карикатурист Роберт Майнор, ныне один из руководителей Коммунистической партии США, и Филипс Прайс, известный английский либеральный журналист, весьма сочувственно относившийся к Советскому правительству. Впоследствии он вступил в Коммунистическую партию Великобритании, но затем отрёкся от неё и сделался членом Рабочей партии.

Однажды тов. Ленин пригласил нас троих к себе в Кремль, чтобы обсудить дело, которым мы были заняты. Очевидно, он придавал большое значение этому делу, и это подтверждается тем, что он говорил о нём в своей речи на Ⅰ Всероссийском съезде трудовых казаков в 1920 году⁷.

Во время этой встречи тов. Ленин давал нам советы относительно линии поведения, которой мы должны были держаться в будущем. От этого вопроса беседа перешла к положению в каждой из наших стран и к тем способам, какими рабочие там могли бы быть осведомлены о том, что происходит в Советской России. В то время, как известно, Советская Россия была в тесном кольце блокады и остальные страны мира были крепко забаррикадированы от проникновения подлинных известий и идей из Страны Советов. Тов. Ленин всячески старался объяснить нам до мельчайших подробностей, как нужно печатать, запаковывать и отправлять литературу, чтобы она могла пройти через самые прочные заграждения. Он, по-видимому, горел желанием передать нам, воспитанным в условиях исключительно легальной работы, свой огромный революционный опыт подпольной работы. Всякий, кто встречался с Лениным, бывал, конечно, очарован скромным и товарищеским обращением его с посетителями; и с каким бы благоговением и уважением вы ни относились к нему, вы сразу же чувствовали себя свободно в его присутствии. Но однажды я был свидетелем того, как он без труда одержал верх над человеком, который, будучи обманут его скромностью, попытался отнестись к нему снисходительно.

В 1919 году Джордж Ленсбери, тогда считавшийся «левым», а теперь лидер Рабочей партии⁸, приехав в Советскую Россию, добивался и добился свидания с Лениным⁹. Я сопровождал Ленсбери при его посещении Ленина.

После обычного обмена приветствиями тов. Ленин спросил Ленсбери о положении дел в Англии, об отношении британских рабочих к Советской России и т. д. Ленсбери со своим обычным видом благодетельного отца, сердце которого переполнено человеколюбием, начал милостиво разъяснять Ленину, что в Англии дело обстоит иначе, что британские рабочие действовали бы иначе, более благопристойно, не теперь, может быть, но в будущем и т. д. И он говорил и говорил, как всегда, громко и пространно, изливая свою филистерскую мудрость. Тем временем Ленин сидел, облокотившись на ручку своего кресла, выдвинув голову и плечи вперёд по направлению к посетителю; опёршись подбородком на сжатый кулак, слегка прищурив правый глаз, он внимательно слушал, что говорил его собеседник.

Ленсбери продолжал говорить со свойственным ему самодовольным видом; но постепенно взгляд Ленина начал, по-видимому, смущать его. Он понизил голос, начал говорить медленнее, стал запинаться и наконец умолк с каким-то покорным выражением лица. И тогда тов. Ленин начал говорить: он привёл Ленсбери в изумление своим глубоким знанием английских дел и сообщил ему напрямик своё мнение о лидерах Британской рабочей партии, как правых, так и «левых».

Когда мы ушли, Ленсбери сказал мне: «Никогда в течение моей жизни ни один человек не произвёл на меня такого сильного впечатления». А Ленсбери встречал многих великих людей в течение своей жизни.

В другом случае я имел возможность наблюдать, как Ленин судил о людях не по внешнему виду, а по действительному их характеру и политической позиции.

В 1920 году, как раз перед Ⅱ конгрессом Коммунистического Интернационала, в Советскую Россию приехала первая британская рабочая делегация. В состав этой делегации входил Роберт Вильямс, тогда генеральный секретарь федерации транспортных рабочих, железнодорожников и горняков, которая как раз перед этим успешно отразила нападение на горняков¹⁰. Вильямс считал себя коммунистом и сторонником Коммунистического Интернационала. Гордясь недавней победой тройственного союза, Вильямс разыгрывал роль «страшного революционера» и, вероятно, при своём самомнении воображал себя будущим диктатором Англии.

Узнав, что Вильямс коммунист, тов. Ленин пожелал встретиться с ним. Я сопровождал его к Ленину.

Представьте себе картину: толстый, крикливый Роб Вильямс, развалившийся в низком кожаном кресле, протяжным голосом рассказывает Ленину о своих подвигах и о том, что он думает о непосредственных целях революционного движения в Англии. Это было явное хвастовство. Ленин сидел в своей обычной позе, находясь, казалось, под впечатлением того, что говорил Вильямс. В данном случае Ленин говорил очень мало, ставя только время от времени отдельные вопросы. Я был глубоко огорчён тем, что этому пошлому хвастуну удалось как будто произвести впечатление на нашего вождя. Тов. Ленин хорошо понимал английский язык (и говорил по-английски), поэтому он только изредка обращался ко мне за помощью. Всё-таки я предположил, что впечатление, которое Вильямс, по-видимому, произвёл на Ленина, объясняется тем, что Ленин не понял всего, что тот говорил. Поэтому, когда мы прощались с Лениным, я рискнул спросить его по-русски:

— Вы поняли всё, что он говорил?

Ответ последовал без замедления:

— У него полная каша в голове.

Год спустя тройственный союз¹¹, и Роберт Вильямс в том числе, предал горняков во время второго нападения владельцев угольных копей, и «чёрная пятница» 1921 года знаменовала конец «революционной» карьеры Роберта Вильямса.