Весной 1906 года я приехал из Луганска в Питер с мандатом на предстоявший очередной партийный съезд. Это был мой первый приезд в столицу.

С вокзала направился прямо на явку (явка оказалась цекистской); нужно было зарегистрироваться и получить необходимые указания и сведения, относящиеся к съезду. На явке принимал делегатов член ЦК Загорский (Крохмаль) — ярый меньшевик¹. Узнав, что я из Луганска, Загорский сделал кислую мину и, глядя в записную книжку, процедил сквозь зубы, сильно заикаясь: «Б-б-б-ольшевик, к-к-онечно». Отвечаю: «Да»… Загорский предлагает идти мне к «своим».

В этих советах я не нуждался. Я знал, куда мне идти к своим, но мне хотелось узнать (провинциальная наивность!), в Питере ли Владимир Ильич и нет ли его случайно здесь, на явке. Спрашиваю Загорского, нет ли здесь тов. Ленина? С выпученными глазами, весь взъерошенный, уже совсем не выговаривая ни одного слова, набрасывается на меня этот благообразный, адвокатского вида джентльмен, пытаясь выпалить какую-то дерзость или ругательство. Хотя и был я не из робких, но при виде столь свирепого цекиста, никак не могущего меня выругать за мою «провинность», я немного сдрейфил и счёл благоразумным ретироваться.

Очутившись на свежем воздухе и придя в себя, я не мог удержаться от смеха. Видно, наш Ленин заливает им за шкуру сала, как говорят у нас украинцы, подумал я. В подавленном настроении шествую по Невскому. Иду отыскивать «Вперёд» — наше большевистское книгоиздательство, куда у меня есть и явки и частные письма друзей.

В Питере я впервые. Блеск магазинов и улиц, шум и тысячи праздношатающейся, разряженной и упитанной публики действуют ошеломляюще. Не без труда отыскиваю «Вперёд». Нахожу кого нужно и узнаю, что я приехал рановато, что хотя делегаты уже и начали съезжаться, но ещё многих нет. Кроме того, здесь же мне сказали, что я должен побывать в «Техноложке» (Технологический институт) и показаться Надежде Константиновне. Бонч-Бруевич сообщил, что тов. Ленин в издательстве «Вперёд» сегодня не будет.

Глубокий провинциал, всё время проживший в Донбассе и кроме заводов, шахт и тюрем ничего не видавший, я немножко плохо почувствовал себя в огромном городе, и в особенности после «официального» приёма члена ЦК Крохмаля. Но, очутившись среди своей публики во «Вперёде», я как-то ожил и уже в хорошем расположении духа направился в «Техноложку».

Надежда Константиновна с особенной мягкостью и лаской расспросила об организации, работниках, настроении рабочих и пр. Все записала, отметила в малюсенькой записной книжечке. Подробно инструктировала и сообщила все, что нужно и можно было сообщить о съезде. Не удержался и задаю вопрос, увижу ли, где и когда тов. Ленина? Надежда Константиновна, улыбаясь, говорит, что не раз увижу и услышу.

Отныне я уже тесно связался с большевистским центром. Теперь всё в порядке. Отъезд за границу ещё не назначен, и куда поедем, нам ещё не сообщили. Приходится ждать.

Надежда Константиновна рекомендовала держаться осторожнее: «шпиков в Питере тьма-тьмущая». Сколько дней ещё придётся жить в Питере, неизвестно.

Из «Техноложки» иду отыскивать знакомых. Д. И. Лещенко, бывавший в Луганске от ЦК, живёт в Питере. Вскоре нахожу квартиру и застаю его дома. Расспрашивает о впечатлениях от Питера. Мне всё нравится. Только я хочу скорее видеть тов. Ленина. Удивляется, что я ещё не видел Владимира Ильича. Он теперь почти каждый день показывается во «Вперёде» и основательно «ощупывает» приезжающих делегатов съезда, говорит Лещенко.

На второй день, совсем рано, отправляюсь в издательство «Вперёд». Решил сидеть целый день, если потребуется, чтобы не прозевать прихода Владимира Ильича. Вскоре у Бонч-Бруевича, заправлявшего тогда этим книгоиздательством, узнал, что Владимир Ильич обязательно должен быть: «будет совещание» с частью уже съехавшихся делегатов съезда.

Вооружаюсь терпением и жду. Через некоторое время один из делегатов, кажется сибиряк, приглашает следовать за ним. Не расспрашивая, направляюсь вслед за товарищем. Внутренними ходами и коридорчиками мы быстро попадаем в небольшую квартирку на втором или на третьем (не помню точно) этаже и проходим в совсем маленькую комнатушку. Народа сидело человек десять — двенадцать. Мы втиснулись и, не нарушая порядка, кое-как устроились сидеть. Заседание началось, мы опоздали. Говорил один из делегатов. Речь шла о настроении рабочих масс в связи с выборами в Ⅰ Государственную думу. Говоривший всё время упорно смотрел на одного из товарищей, который сидел рядом с кем-то и как-то особенно, изредка сощурив глаза, бросал взоры то на оратора, то на кого-либо из сидевших в комнате.

Это он, подумал я, это Ленин. И почему-то мне показалось, что я уже где-то и когда-то видел его, что я его знаю. Стал всматриваться в лицо, фигуру, в движения. Хотелось возможно скорее и основательнее запечатлеть в памяти все относящееся к тому, о ком так много думал и кого так хотелось видеть. Тут же представляю себе, как я, возвратись к себе, буду описывать нашего Ленина своей пролетарской братве. Знаю, что будут требовать рассказать «всё» и «подробно», и не раз придётся рассказывать и на собраниях, и на заводе в перерывах.

Оратор кончил. Слово получает следующий. Краткие доклады с мест, догадываюсь я, и начинаю волноваться. После двоих — моя очередь. Я должен буду отчитываться перед самим Лениным. Сразу стало как-то страшновато, даже жарко. А он спокойно слушает, изредка улыбаясь, и на бумажке быстро делает заметки.

Наконец моя очередь. Взгляд в мою сторону Владимира Ильича. Вопрос об имени и организации, мною представляемой. Помню ласковую улыбку и поощрительное какое-то замечание. Ободрённый и успокоенный, я очень коротко сообщил об организации, настроении рабочих, выборах в Государственную думу и пр.

Доклады окончились. Владимир Ильич сжато формулировал общее положение и тут же перешёл к беседам с делегатами.

Совещание носило совсем частный, предварительный характер: оно нужно было Владимиру Ильичу для ориентировки и других «ленинских» тактических и стратегических целей.

В разговорах Владимир Ильич много шутил и между шутками задавал то одному, то другому кучу разных, часто неожиданных вопросов. Его интересовало буквально всё. Он с одинаковым интересом слушал и о том, как прошли выборы в Государственную думу, и о кознях меньшевиков, и о кадетах, о наших боевых дружинах, их обучении и вооружении, о казаках близлежащих от Луганска станиц и крестьянах, захвативших земли у помещиков, и пр. и пр.

Как сейчас помню, с каким воодушевлением Владимир Ильич подхватывал то или иное сообщение, которое отвечало его мыслям, подтверждало его предположения. Раза два и на мою долю выпало услышать от Ильича одобрительные замечания. Это было для меня истинным удовольствием. Я в собственных глазах как-то вырастал, становился значительнее и увереннее.

Перед самым уходом Владимир Ильич заговорил о съезде и наших (большевистских) перспективах. Владимир Ильич не верил в объединительную миссию предстоящего съезда и старался подсчитать наши силы. Делегаты ещё съезжались, и мы полагали, что будем иметь большинство. Но Владимир Ильи уже тогда допускал, что и меки (меньшевики) смогут иметь большинство на съезде и нам придётся выдержать основательные бои с ними.

Слушали мы все Владимира Ильича и чувствовали такую громадную, мощную, титаническую силу в нём, что никакие «большинства» и махинации меньшевиков, о которых (махинациях) все присутствующие кое-что, и немало, порассказали, были нам не страшны. Теперь мы уже своими глазами видели и слышали того, кто являлся истинным строителем пролетарской революционной партии и неустанным её стражем и вождём.

Мы чувствовали, что наш Ленин точно знает пути и средства для защиты революции и революционной социал-демократии, на долю которой выпало руководить великим освободительным движением в России. Мы все верили, что революционные волны ещё вздымаются и девятый вал впереди. Почти повсеместный бойкот Ⅰ Государственной думы, прошедшей под руководством большевиков, подтверждал это наше мнение.²

С повышенным настроением расходились участники этого маленького совещания.

Я чувствовал себя превосходно. Владимир Ильич произвёл на меня огромное впечатление. Всё в нём мне показалось необыкновенным. И его манера говорить, и его простота, и, главное, пронизывающие и сверлящие душу глаза.

Было хорошо и весело на душе. И я, позабыв на минуту о шпиках и прочей гадости, пошёл бродить по улицам тогда ещё чужого С.‑Петербурга.

1. В конце 1917 г. В. Н. Крохмаль ушёл из политики. При Советской власти работал управляющим в потребкооперации, затем юрисконсультом. Скончался в 1933 г. на пенсии.— Маоизм.ру.↩
2. Позднее, в 1920 г., Ленин признал этот бойкот ошибкой.— Маоизм.ру.↩