Мы провели Верховное государственное совещание в феврале, сейчас сентябрь. Шесть месяцев мы не заседали. На совещании в феврале мы вели дискуссию вокруг лозунга «Напрягая все силы, стремясь вперёд, строить социализм по принципу: больше, быстрее, лучше и экономнее». Мы говорили о лозунге «Учитывать обстановку в целом». Не знаю, помнят ли это товарищи. Я тогда ещё говорил, что надо учитывать обстановку не наполовину и не частично, а в целом. Кроме того, я тогда говорил ещё о том, что нужно «идти в массы и черпать у масс». Мы, присутствующие здесь — а в рядах коммунистической партии таких, и кроме нас, ещё очень много, — хотим достичь этого, и на этом мы должны сконцентрировать свои силы. Мы — противоположность гоминьдану. Они идут в массы, ведя себя как чиновники и стремясь внушить подобострастие к господам. Мы идём в массы и черпаем у масс.
Тогда же я сделал несколько не таких уж приятных замечаний, разбирая стихи: «Любим величие и радуемся подвигам, стремимся к заслугам и гонимся за близкой выгодой, недооцениваем прошлое и слепо верим в будущее
». Вы говорите, что это сказано плохо, а я считаю, что хорошо; разве это не означает «соревноваться в пении на двух сценах»? Кое-кто, прочитав эти содержащие критику четыре строчки, был прямо-таки в восторге: «Коммунистическая партия любит величие и радуется подвигам, она стремится к заслугам и гонится за близкой выгодой, она недооценивает прошлое и слепо верит в будущее. Это неслыханно!». Я утверждаю, что это вовсе не неслыханно, я не нахожу это неслыханным, это можно слушать.
Почему находятся люди, поддерживающие эту критику? Как раз потому, что они либо недостаточно глубоко усвоили диалектический материализм и исторический материализм, марксистскую политэкономию, пролетарскую классовую борьбу и диктатуру пролетариата — эти три отрасли знаний,— либо попросту не постарались их понять; потому-то у них и нет силы анализа. Как это можно проанализировать? Существует буржуазная «любовь к величию и радость подвигов», точно так же как есть и пролетарская «любовь к величию и радость подвигов», то есть два вида «любви к величию и радости подвигов». Имеется буржуазное «стремление к заслугам и погоня за близкой выгодой», точно так же как есть и пролетарское «стремление к заслугам и погоня за близкой выгодой». Кто рьяно защищает собственные интересы, тот приверженец [хапуги] Чжи, это люди вроде нынешней буржуазии. Кто изо всех сил старается ради собственной выгоды, тот адепт капиталистов. А мы? Мы испытываем другую «любовь к величию и радость подвигов». Что же касается «недооценки прошлого и слепой веры в будущее», то в зависимости от класса это тоже разные вещи. Буржуазия возлагает свои надежды на прошлое и презирает будущее, всё древнее и старое — это сокровища для неё. Что же касается будущего, то независимо от того, о чём идёт речь, о коммунизме или социализме, для неё это — дерьмо собачье. Разве это не означает, что она возлагает свои надежды на прошлое и презирает будущее?
За эти шесть месяцев произошли очень большие изменения. Я думаю, что и все здесь присутствующие изменились. Мой разум также изменился. Произошёл целый ряд событий, которые не были предусмотрены. Если в феврале этого года речь шла о лозунге «Учитывать обстановку в целом», то как же, собственно, выглядит эта обстановка в действительности сегодня? Она ещё отстаёт от нынешней реальности.
Внутреннее положение, то есть, как всем известно, классовые отношения и соотношение классовых сил, претерпели очень большие изменения. Трудовые массы, которых несколько сот миллионов, рабочие и крестьяне, ощущают теперь радость в своих сердцах, они осуществляют большой скачок. Вот это как раз и есть результат кампании по исправлению стиля, направленной против правых. До исправления для очень многих наших кадровых работников были характерны два явления: с одной стороны, получил распространение бюрократический стиль, а с другой — стали игнорировать политику. Разве можем мы не выступать против пяти поветрий: Самым первым пунктом среди них стоит проявление бюрократизма. Даже после кампании по исправлению стиля всё ещё есть такие, которые исправились недостаточно, однако большинство уже ведёт себя как обыкновенные трудящиеся, они слились с рабоче-крестьянскими массами, и люди почувствовали, что это действительно что-то совершенно иное, нежели во времена гоминьдана. Раньше этого не было. Ведь часть кадровых работников — они были в глазах рабочих чересчур заносчивыми, они так по-чиновничьи вели себя, что уже не было никакой разницы между ними и гоминьданом, они вознеслись над рабочим, и потому были рабочие, которые выполняли свои задачи не слишком активно, которые не боролись за социализм и коммунизм, а «боролись» за «пять крупных вещей», такие, как наручные часы, велосипед, авторучка, радиоприёмник и швейная машина; которые, следовательно, боролись только за свои личные интересы.
К тому времени очень многие люди ещё не пробудились, активистами была лишь часть из них, зато было довольно много отсталых элементов. Поскольку коммунистическая партия критиковала «три стиля и пять поветрий», они тоже занимались самокритикой: эти «пять крупных вещей» у нас для отдельных личностей, а не для общества, и это тоже было неправильно с нашей стороны. Тогда работать стали активнее. Точно так же обстояло дело и с крестьянами; поскольку кадры из кооперативов, уездных и районных административных органов создавали «опытные поля» и сливались с крестьянами, поднялась волна энтузиазма. Даже зимой, когда было очень холодно, они хотели заниматься ирригационными работами, ибо знали, для кого они тут напрягают силы, это было для них самих, для коллектива, для всей страны. Результатом этих усилий в этом году [в производстве зерна], вероятно, будет прирост на …, а возможно, мы получим прирост с 370 миллиардов цзиней1 до … миллиардов цзиней. Хлопка мы имели в прошлом году 33 миллиона даней2, в этом году его будет, вероятно, … миллионов даней, можно превысить его производство в … раз. Табачного листа можно производить в три или в четыре раза больше. Правда, по сектору сырой нефти можно выйти только за отметку 50 процентов, этого ещё не достаточно. Прежде мы не уделяли никакого внимания производству джутовых изделий, мы этим не занимались. Производство стали можно удвоить, на первом пленарном заседании Ⅷ съезда партии в 1956 году премьер [Чжоу Эньлай] выдвинул предложение производить в рамках пятилетнего плана от 10,5 до 12 миллионов тонн, и если исходить из 10,5 миллиона тонн, то в этом году мы имеем все возможности для перевыполнения плана. Возможно, что мы доведём производство до 12 миллионов тонн. А разве «40 пунктов программы развития сельского хозяйства» не рассчитаны на 12 лет? Мы начали в 1956 году, затем в 1956, 1957 и 1958 годах была создана база. Но это всё пока что лишь калькуляция, действительных результатов нужно подождать. Если мы в этом году получим более … миллиардов цзиней зерна, а в будущем году сможем ещё раз удвоить, то тогда у нас будет … миллиардов цзиней. Возможно, что в будущем году нельзя будет достичь столь многого; мы слишком усиленно занимались увеличением сбора зерна, стремясь, чтобы люди получили питание, а лошади — фураж, другого применения [эти продукты] не получали; возможно, что из-за этого ещё возникнут проблемы. Однако в любом случае мы можем в будущем году превзойти цифру в … миллиардов цзиней и в производстве стали, возможно, выйдем за отметку … миллионов тонн. В общем и целом, в будущем году мы в основном догоним Англию; если не считать секторов кораблестроения, выпуска автомобилей и производства электроэнергии, мы можем в будущем году перегнать Англию. План на 15 лет в основном выполнен за два года. Кто бы мог это предполагать? Это результат усилий масс…
Пункт 1. Кто кого боится больше? Я думаю, что американцы боятся вести войну, и мы тоже боимся войны. Вопрос только в том, кто же в последнем счёте боится больше? Это и точка зрения, и восприятие. Пожалуйста, посмотрите-ка на это с такой точки зрения, понаблюдайте, наблюдайте год, два года, три года, четыре года, не станет ли в конце концов Запад больше бояться Востока. Или мы, азиаты, станем больше бояться Запада? На мой взгляд, Даллес боится нас больше, западные страны, Англия, Германия, Франция, Америка, боятся нас несколько больше. Почему так получается, что их страх перед нами больше? Это вопрос силы, вопрос внутренней убеждённости. Внутренняя убеждённость — это сила; здесь, у нас, людей больше, а там, у них, несколько меньше. Среди трёх «измов» — коммунизма, национализма и империализма — коммунизм и национализм значительно ближе друг к другу. В настоящее время пространство, занимаемое национализмом, довольно велико, он на трёх континентах: во-первых, в Азии, во-вторых, в Африке и, в-третьих, в Латинской Америке. Несмотря на то что на этих континентах всё ещё много властителей, благосклонных к Западу, как, например, в Таиланде, Пакистане, Японии, Турции и в Иране, среди народных масс всё-таки многие питают симпатии к Азии; возможно, что таких довольно много. Только монополисты и те, кто больше всего пропитался их ядом, выступают за войну. Но многие государства, например, в Северной Европе, не стремятся к войне, хотя и у них буржуазия стоит у власти. В результате получается равновесие сил. Ведь правда в руках большинства, а не в руках Даллеса. Тамошние идеи уже несколько слиняли, наши представления в большей мере ориентируются на реальность. Мы полагаемся на народ — они поддерживают тамошних реакционных властителей. Даллес как раз занимается этой игрой; они охотно поддерживают таких людей, как «президент Чан», Ли Сын Ман или Нго Динь Дьем. Думаю, что дело обстоит так, что обе стороны испытывают страх, но они всё-таки боятся нас несколько больше, поэтому война не разразится…
Пункт 2. Американский империализм. Они создали военные пакты, например, НАТО, Багдадский и Манильский пакты. Какой, собственно, характер носят эти организации? Мы говорим, что они агрессивны. То, что они агрессивны,— тысячу раз правда. Но куда направлено остриё их агрессии сейчас? Против кого направлены их атаки: против социализма или против национализма? Я считаю, что сейчас они атакуют национализм, это значит, что они нападают на Египет, Ливан и на другие слабые страны на Ближнем Востоке. Только если бы, например, имело место поражение в Венгрии, если бы рухнула Польша вместе с Чехословакией и Восточной Германией, если бы в самом Советском Союзе возникли проблемы, если бы и у нас положение стало проблематичным, если бы всё зашаталось и оказалось на грани краха — только в такой момент они нанесли бы удар. Если ты стоишь на грани краха, почему бы им не атаковать тебя? Но сейчас, пожалуй, нигде не может быть краха, да и мы окрепли. Такой твёрдый орешек, как мы, им не раскусить, а они кусают там, где можно раскусить сравнительно легко; они возятся с Индонезией, Индией, Бирмой и Цейлоном, они охотно свергли бы Насера или покончили бы с Ираном, они охотно подчинили бы себе Алжир и другие страны и т. д.
Сейчас в Латинской Америке достигнуты большие успехи. Никсон стал вице-президентом, но в восьми странах ему не говорят «добро пожаловать», его оплёвывают и забрасывают камнями; представителей американского правительства, как полагают люди в этих странах, следует встречать плевками. А это означает, что нужно презирать их «достоинство» и никакой «вежливости» к ним не проявлять, в их сердцах такие понятия не живут. Ты — наш противник, а потому мы встречаем тебя плевками и камнями. Поэтому нельзя эти три военных пакта принимать всерьёз, нужно точно анализировать. Они агрессивны, но отнюдь не отличаются прочностью.
Пункт 3. К вопросу о напряжённости. Мы изо дня в день требуем смягчения напряжённости; если бы напряжённость смягчилась, это было бы выгодно народам мира. Следовательно, это означает, что любая напряжённость пошла бы нам во вред, неправда ли? Я полагаю, что это опять-таки не совсем так. Любую напряжённость нельзя считать только вредной или невыгодной для нас, она имеет и свою полезную сторону. Почему? Потому, что напряжённость, если отбросить аспект её вредности, способна также мобилизовать на борьбу массы, отсталые слои и группы, занимающие срединное положение. Относительно страха перед атомной войной нужно ещё раз подумать. Возьмите, например, острова Цзиньмэнь и Мацзу, где было сделано всего несколько выстрелов,— я не предвидел, что в нашем нынешнем мире такое дело может вызвать столько волнений, что на небе соберутся тучи с грозой и дождём, что небосклон будет затянут дымом и туманом. Это происходит оттого, что люди боятся войны, потому что боятся, что Америка повсюду несёт беды. На земле столько стран, но, кроме одного-единственного Ли Сын Мана, не найдёшь никого, кто поддерживал бы США. Возможно, сюда следует причислить ещё одну страну — Филиппины, это можно было бы назвать «относительной поддержкой». Разве революция в Ираке, например, не была вызвана напряжённостью? Напряжённость уж наверняка возникла не по нашему решению, империализм создал её сам. Но в конечном счёте ситуация для империализма от этого не становится более благоприятной. Это мнение высказал Ленин. Он разбирал вопрос о войне и сказал, что война в духовном отношении приводит людей в состояние возбуждения, заставляет их напрягаться. Конечно, сейчас войны нет, однако напряжённость в условиях вооружённой конфронтации может привести в движение также и некоторые активные факторы и побудить к размышлениям отсталые слои.
Пункт 4. Проблема отвода войск на Среднем Востоке. Американские и английские агрессивные войска должны быть отведены. Однако империализм хотел бы там по-прежнему торчать и не уходить оттуда, это для народов плохо, но в то же время это служит и делу воспитания народов. Если хочешь выступить против агрессоров, сделать это нелегко, когда противник не виден: нет мишени и нет противопоставления. Когда же они сами нарываются и выступают с противостоящих позиций, когда они ещё вдобавок продолжают тут торчать и не хотят уходить, то это в конце концов действует так, что народы всего мира мобилизуются и дают отпор американскому агрессору. Если же они начнут игру с затяжками и не уйдут, то в общем и целом это не будет для народов только во вред и без пользы, потому что в результате народ сможет их изо дня в день подгонять, чтобы они наконец ушли: почему вы, собственно, не уходите?
Пункт 5. Что будет лучше: если де Голль придёт к власти или если он не придёт к власти? Сейчас Французская Коммунистическая партия и народ должны всеми силами сопротивляться приходу де Голля к власти, во время голосования нужно подавать голоса против его конституции. Но одновременно они должны — на тот случай, если такие возражения не приведут к цели,— подготовиться к борьбе после его прихода к власти. Как только де Голль окажется у власти, он начнёт подавлять компартию и французский народ, но это как внутри страны, так и во внешних делах тоже имеет свои преимущества. Во внешних делах этот человек любит вставать поперёк дороги Англии и Америке, это очень полезно. Внутри страны, он незаменимый учитель, воспитывающий французский пролетариат,— точно так же как для нас «президент Чан». Без «президента Чана» было бы невозможно воспитать наш народ, насчитывающий 600 миллионов человек с помощью одного только непосредственного воспитания силами коммунистической партии сделать это было бы невозможно. У де Голля сейчас есть ещё авторитет; даже если бы и удалось сейчас нанести ему поражение, он ещё не погиб бы, люди мысленно всё ещё с ним. Его надо допустить к власти, тогда продержится ещё самое большее пять лет, шесть лет, семь, восемь или десять лет; после этого он падёт. Когда он падёт, второго де Голля уже не будет, тогда этот яд иссякнет. Этот яд должен иссякнуть; только вылившись наружу, яд теряет своё действие.
Пункт 6. Эмбарго. Раз они не ведут с нами никаких дел, какие собственно, выгоды или невыгоды вытекают из этого для нас? Что лучше — больше торговать с капиталистическими странами или меньше? Сделки мы уже заключаем, только в незначительных масштабах. Я считаю, что эмбарго приносит нам чрезвычайно большие выгоды, мы не ощущаем ни малейших отрицательных последствий эмбарго. Для таких областей, как производство одежды, продовольствие, жильё, транспорт, а также для строительства (производство стали и железа) эмбарго приносит чрезвычайно большую пользу. Как только оно было установлено, мы были вынуждены сами придумывать выход.
С тех пор я ощущаю чувство благодарности к [гоминьдановскому военному министру] Хэ Инциню. В 1937 году, когда Красная армия была преобразована в 8-ю Национально-революционную армию, мы ежемесячно получали сумму 400 тысяч фаби3; с тех пор как они стали выделять нам деньги, мы стали от них зависеть. В 1940 году, когда антикоммунизм достиг высшей точки, это прекратилось и мы больше ничего не получали. С того времени мы должны были изыскивать пути сами. И какой путь мы себе нашли? Мы издали приказ и сказали, что денег больше нет: вы должны сами, исходя из полка, как из самостоятельной единицы, помогать себе. Тогда каждая опорная база начала развёртывать движение за производство продуктов, и произведённые ценности составили не 400 тысяч фаби, а возможно, 200 миллионов. С тех пор мы сами приложили к этому руки, надеясь только на себя. Кто у нас сегодня Хэ Инцинь? Это как раз Даллес, он взял другое имя. На сей раз они наложили на нас эмбарго. Тут мы сами прикладываем руки, осуществляем большой скачок; мы разделались с зависимостью и искоренили суеверие, тем самым с этим покончено.
Пункт 7. Вопрос о непризнании. Что выгоднее: признание или непризнание? Я утверждаю, что здесь дело обстоит точно так же, как и с эмбарго: если империалистические державы нас не признают, то это всё-таки несколько выгоднее, нежели когда они заявляют о признании. Сейчас ещё более 40 государств нас не признают — и главным образом из-за Соединённых Штатов. Франция, например, хотела бы нас признать, но из-за того, что США против этого, она не решается. Кроме того, есть ещё несколько стран в Центральной и Южной Америке, в Азии, Африке и Европе, да ещё Канада — все они не решаются признать нас из-за Америки. Капиталистических стран, которые нас сейчас признают, всего 19; если прибавить к этому 11 стран социалистического лагеря, всего их будет 30; если прибавить сверх этого ещё Югославию, будет 31. Я нахожу, что для начала хватит этих немногих…
Последний пункт — это подготовка к антиагрессивной войне. В первом пункте я уже говорил, что обе стороны боятся войны и потому война не начинается. Однако в нынешних условиях нужно всегда иметь в виду ещё и фактор безопасности. Ибо на свете ведь есть монополистическая буржуазия, приходится опасаться, что она совершенно необдуманно вызовет хаос. Посему нужно быть готовым к тому, чтобы вести войну. Этот пункт нужно отчётливо внушить нашим кадрам. Во-первых, мы не хотим вести войну, и мы против неё; то же самое относится и к Советскому Союзу. Война будет только в том случае, если они нанесут удар первыми, если они вынудят нас, тогда нам не останется ничего иного, кроме как вести войну. Во-вторых, мы тем не менее войны не боимся и, если будет нужно, будем воевать. Сейчас у нас есть только ручные гранаты и батат. Война с применением водородной бомбы, атомных бомб, конечно, была бы ужасна. Умирали бы люди. Поэтому мы против войны. Но право решения принадлежит не нам; если империализм во что бы то ни стало желает вести войну, мы должны быть ко всему готовы; если уж на то пошло, мы будем вести войну, то есть если бы погибла половина населения,— это тоже не было бы так уж страшно. Говорю это, имея в виду самый крайний случай.
На основании всей истории космоса я не верю, что нужно быть таким пессимистом. Я обсуждал этот вопрос с Неру. Он считал, что к такому моменту уже не будет ни одного правительства, всё станет прахом и что если тогда захотят открыть мирную конференцию, то невозможно будет вообще отыскать какое-нибудь правительство. Я сказал: почему же, ведь, если твоё правительство будет уничтожено атомной бомбой, народ создаст новое правительство и оно сможет вести переговоры о мире. Всё на свете нужно продумать до самого конца, иначе потеряешь сон. Ведь речь идёт только о том, что одни хотят перебить людей, а другие этого боятся. Ведь если кто-то хочет войны во что бы то ни стало, если он нанесёт удар первым, если он пустит в ход атомные бомбы, то он сделает это в любой момент независимо от того, боятся люди или не испытывают никакого страха. А если это так, если другая сторона нанесёт удар в любом случае, независимо от того, боишься ты этого или нет, то какую из двух возможностей следует выбрать? Разве страх лучше, чем бесстрашие? Постоянно, изо дня в день бояться, не вливая в сердца кадров и народа хоть немного мужества,— это очень опасно. Я считаю, что нужно быть мужественным; если уж на то пошло, мы будем вести войну, а после войны будем опять строить. Поэтому сейчас мы хотим создать народное ополчение. В народной коммуне все должны состоять в ополчении, «весь народ — солдаты», нужно раздать винтовки, для начала несколько миллионов, а потом надо будет раздать их несколько десятков миллионов. Каждая провинция должна изготовлять лёгкое оружие, производить карабины, пулемёты, ручные гранаты и миномёты малых калибров.
В каждой народной коммуне есть военное подразделение, повсюду ведётся военное обучение. Здесь присутствуют деятели культуры, они теперь заняты как культурно-гражданскими делами, так и военными.
Вот эти восемь пунктов. Их нужно расценивать как синтез мнений, и надо, чтобы у всех вас они были в руках, когда вы будете рассматривать международное положение.
Примечания