Эппловский «айфон» и сопутствующие продукты — образцовые «глобальные товары», являющиеся результатом согласованной работы рабочих всех континентов, выполняющих чрезвычайно разнообразные конкретные трудовые операции. В каждом устройстве заключены социальные отношения современного глобального капитализма. Исследование вопроса о том, кто создаёт эти товары, а кто получает прибыль от них, раскрывает многое. Самое поразительное и значительное — масштаб смещения производственных процессов в сторону стран с низкой заработной платой и соответствующее возрастание зависимости компаний и правительств Северной Америки, Европы и Японии от сверхприбылей, полученных за счёт живого труда в этих странах.

Исследование об «айподе», опубликованное в 2007 году Грегом Линденом, Джейсоном Дедриком и Кеннетом Крэмером, особенно ценно, потому что показывает две вещи, которые опускают остальные недавние работы по «айфону»: 1) авторы подсчитывают количество людей, напрямую включённых в разработку, производство, транспортировку и продажу «айпода» и 2) указывают на значительную разницу в зарплатах этих различных групп работников⁴.

В 2006 году 30 Гб «айпод» продавался за 299 долл., при этом общие расходы на полностью перенесённое за рубеж производство составляли 144,40 долл., что даёт коэффициент валовой прибыли в 52 %. То, что Линден, Дедрик и Крэмер называют «валовой прибылью» — оставшиеся 154,60 долл.— распределяются между «Эппл», её розничниками и дистрибьюторами, а также — через налоги с продаж, прибыли и зарплат — государством. Все эти 52 % от конечной цены рассматриваются как добавленная стоимость, образовавшаяся внутри Соединённых Штатов и вносящая вклад в ВВП США. Исследователи также обнаружили, что «в создании „айпод“ и его компонентов в 2006 году по всему миру были задействованы 41 000 рабочих мест: 27 000 — за пределами США, и 14 000 — в пределах США. Зарубежные трудящиеся заняты в основном в сфере низкооплачиваемого производства, тогда как рабочие места в США более равномерно распределены между высокооплачиваемыми инженерами и менеджерами и низкооплачиваемыми работниками розничной торговли и неквалифицированными рабочими»⁵.

Всего лишь тридцать человек из 13 920, работавших в США, были заняты в производстве (со среднегодовой зарплатой 47 640 долл.); 7 789 были заняты в «розничной торговле и других непрофессиональных/неквалифицированных областях» (со среднегодовой зарплатой 25 580 долл.); а остальные 6 101 были «профессионалами», т. е. менеджерами и инженерами, вовлечёнными в исследования и разработку. На эту последнюю категорию приходилось более двух третей от зарплат, выплаченных в США: их среднегодовой доход составлял 85 000 долл. При этом 12 250 китайских рабочих, занятых в производстве, получали 1 450 долл. в год (или 30 долл. в неделю) — всего лишь 6 % от средней зарплаты американского работника, занятого в продажах, 3,2 % от зарплаты американского рабочего, занятого в производстве, и 1,8 % от зарплаты американского «профессионала»⁶. Количество работников, занятых в создании и продаже «айпод», было одинаковым в США и Китае, однако в США в целом в качестве зарплат было выплачено 719 миллионов долларов, а в Китае — 19 миллионов.

Исследование о последнем продукте «Эппл», опубликованное Азиатским банком развития (АБР) в 2010 году, даёт ещё более впечатляющую оценку.

«„Айфон“ был представлен на американском рынке в 2007 году с большой помпой; в 2007 в США было продано примерно 3 миллиона штук, в 2008 — 5,3 миллиона, в 2009 — 11,3 миллиона».

Общая стоимость производства каждого «айфона» составляла 178,96 долл., а продажа велась за 500 долл., что давало 64 % валовой прибыли, которая распределялась между «Эппл», её дистрибьюторами и правительством США, считаясь «добавленной стоимостью», образовавшейся внутри Соединённых Штатов. Основное внимание в докладе уделено влиянию производства «айфона» на американо-китайский торговый дефицит; авторы показали, что «бо́льшая часть экспортной стоимости и дефицита в связи с „айфоном“ приписывается частям и деталям, импортированным из стран третьего мира». Однако китайские рабочие «вносят в конечную стоимость производства „айфона“ только 6,5 долл., т. е. примерно 3,6 %»⁷. Таким образом, более 96 % экспортной стоимости «айфона» приходится на реэкспортированные детали, произведённые в третьих странах; всё это подсчитывается как китайский экспорт в США и не причисляется к ВВП Китая. Авторы исследования не стали подробно изучать, как эта прибыль делится между «Эппл», поставщиками услуг и правительством США, но они не смогли не отметить её поразительный объём, заметив, что

«…Если бы на рынке царила жёсткая конкуренция, ожидаемая норма прибыли была бы намного меньше… Стремительный рост продаж и высокая прибыль заставляют полагать… что „Эппл“ занимает позицию почти что монополиста… Именно погоня за максимизацией прибыли, а не конкуренция, заставляет „Эппл“ размещать всю сборку „айфонов“ в КНР»⁸.

Это приводит исследователей из АБР к конструированию сценария, в котором «Эппл» перенесла бы сборку «айфонов» в США. Предполагая, что американские зарплаты были бы в десять раз выше китайских, и что эти гипотетические американские рабочие работали бы также усердно, как реальные — на заводах «Фоксконн», они подсчитывают, что «если бы „айфоны“ собирали в США, то стоимость сборки возросла бы до 65 долл. [по сравнению с 6,5 долл. в Китае], и всё равно размер прибыли „Эппл“ равнялся бы 50 %»⁹, и заканчивают призывом к «Эппл» проявить хоть немного «корпоративной социальной ответственности», отдавая «небольшую часть прибыли и распределяя её среди низкоквалифицированных американских рабочих»¹⁰. Они могли бы с тем же успехом предложить «Эппл» провести столь необходимую для китайской экономики стимуляцию спроса, распределив 110 млрд долларов своей прибыли между рабочими «Фоксконн».

Продукты «Эппл» демонстрируют общие тенденции и фундаментальные отношения, но в преувеличенной, крайней форме. В 2010 г. «Хон Хай» заработала 2,4 млрд долларов, или 2,4 тыс. долл. на работника, по сравнению с 263 тыс. долл., которые заработала «Эппл» на каждого из своих 63 тыс. сотрудников (43 тыс. из которых работают в США). Ожидается, что в 2012 году эта цифра вырастет до 405 тыс. долл. В марте 2011 года акционерная стоимость «Хон Хай» составляла 36,9 млрд долл., а «Эппл», у которой нет ни одного завода,— 324,3 млрд¹¹. Цена «Эппл» ещё больше выросла за прошедший год, её рыночная капитализация достигла 600 млрд долл., она обогнала «Экссон» и стала самой дорогой компанией в мире. Дальнейший рост цен на акции привёл к накоплению огромных запасов денежных средств на сумму 110 млрд долл., для которых «Эппл» даже не может найти эффективного применения.

А в это время произошло то, что в одном исследовании называется «парадоксом нищеты производителей и богатства торговой марки»: прибыль и цена акций «Хон Хай» попали в тиски увеличивающихся китайских зарплат, растущих вместе с рабочим сопротивлением, и всё более обременительных контрактных требований, поскольку возрастающая сложность продуктов «Эппл» (и других фирм) требует всё больше времени на сборку¹². И если цена акций «Эппл» возросла более чем в десять раз с 2005 года, то акции «Хон Хай» упали почти на 80 % за период с октября 2006‑го по январь 2011‑го. В августе 2011‑го «Файнэншел таймс» сообщила:

«Затраты на одного сотрудника выросли на одну треть по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, составив почти 2 900 долл. В общем было выплачено зарплат на 272 млн долл.: валовая прибыль почти удвоилась… повышение зарплат на материке снизило общую маржу операционной прибыли крупнейшего производителя электроники по контрактам… с 4—5 % десять лет назад до нынешних 1—2 %»¹³.

Колумнист «Файнэншел таймс» Робин Квонг сообщает, что «Хон Хай», стремясь найти более дешёвую рабочую силу и уменьшить зависимость от всё более организованных рабочих в Шэньчжэне, «серьёзно инвестировала в перемещение производства из прибрежных районов Китая вглубь страны и в процесс повышения автоматизации труда на заводах. В результате в прошлом году прибыли „Хон Хай“ ещё больше сократились»¹⁴. Сочетание резкого роста зарплат, больших капиталовложений и неуклонного сокращения расходов компаниями вроде «Эппл» — это уже плохо, но хуже всего — постоянное падение спроса на основных экспортных рынках «Хон Хай» и Китая. Квонг заключает:

«Нетрудно понять, почему последнее, что нужно Гоу после строительства всех этих фабрик внутри страны,— падение спроса»¹⁵.

Поразительная сложность «айфона» и имиджевый статус марки легко могут увести наблюдателя от понимания того, что он воплощает в себе эксплуататорский и империалистический характер социальных и экономических отношений. Однако те же самые фундаментальные отношения прослеживаются во всех потребительских товарах. Возьмём для примера скромную футболку. Тони Норфилд в работе «Что на самом деле значит „китайская цена“» рассказывает о футболке, произведённой в Бангладеш и проданной в Германии за 4,95 евро шведской розничной компанией «Хеннес-энд-Мориц» («Эйч-эн-эм»). «Эйч-эн-эм» платит бангладешскому производителю за каждую футболку 1,35 евро, или 28 % от окончательной розничной цены, причём сорок евроцентов из этой суммы покрывают стоимость 400 г хлопка, импортированного из США; ещё 6 центов добавляет к стоимости каждой футболки отправка в Гамбург. Оставшиеся 3,54 евро считаются частью ВВП Германии, где футболка потребляется, и распределяются следующим образом: 2,05 евро отходят немецким перевозчикам, оптовикам, розничным торговцам и рекламодателям (часть этих денег переходит к государству через различные налоги); «Эйч-эн-эм» получает в виде прибыли 60 центов за футболку; государство получает 79 центов от розничной цены через 19 % НДС; 16 центов покрывают «другие расходы».

Таким образом, по словам Норфилда,

«большая часть розничной цены отходит государству в виде налогов и широкому кругу работников, руководителей, арендодателей и фирм в Германии. Дешёвые футболки и большой ассортимент других импортных товаров доступны для покупателя и в то же время являются важным источником дохода для государства и населения наиболее богатых стран».

Бангладешский завод производит 125 тыс. футболок в день, из которых половину покупает «Эйч-эн-эм», а остальное — другие западные розничники. Рабочие фабрики, 80 % из которых женщины, получают лишь 1,36 евро за смену в 10—12 часов. Станок, за которым они работают, производит 250 футболок в час, или 18 футболок за каждый евроцент зарплаты. Эта фабрика — всего лишь одна из 4,5 тыс. швейных фабрик в Бангладеш, на которых работают 3,5 млн человек. Согласно Норфилду, их низкая зарплата частично объясняет,

«почему богатые страны могут позволить себе множество продавцов, водителей доставки, менеджеров и администраторов, бухгалтеров, рекламщиков, широкий спектр социальных выплат и многое другое. Уровень заработной платы в Бангладеш особенно низок, но даже в разы более высокие зарплаты в других бедных странах приводят к тому же выводу: угнетение трудящихся в более бедных странах — прямая экономическая выгода для огромного количества людей в странах более богатых»¹⁶.

Наша картина окончательно сложится с добавлением третьего типичного глобального товара — чашки кофе. Возможно, вы как раз пьёте кофе, пока читаете это — не пролейте на футболку или смартфон! Кофе примечателен тем, что он единственный из основных сельскохозяйственных продуктов, участвующих в международной торговле, не выращивается в империалистических странах (если не считать маленьких плантаций на Гавайях), и поэтому он никогда не был объектом сельскохозяйственных дотаций (как, например, сахар или хлопок), препятствующих свободной торговле. При этом фермеры, выращивающие кофе, переживают времена не менее, а то и более тяжёлые, чем остальные производители сырьевой продукции. Большая часть мирового кофе выращивается на небольших семейных фермах, которые обеспечивают занятость 25 млн фермеров и их семей по всему миру; но в мировой торговле кофе доминируют две американские и две европейские компании («Сара Ли», «Крафт», «Нестле» и «Проктер-энд-Гэмбл»). Те, кто выращивает кофе и собирает урожай, получают менее 2 % от окончательной розничной цены¹⁷. Согласно данным Международной организации по кофе, в 2009 году обжарка, продвижение и продажа кофе добавили 31 млрд долл. в ВВП девяти основных импортёров продукта, что более чем вдвое превышает доходы от экспорта всех стран, его производящих.

Как и в случае с остальными глобальными товарами, часть цены чашки кофе, считающаяся добавленной стоимостью, возникшей внутри страны-потребителя, со временем неуклонно повышалась. Наиболее ярок пример такого повышения в Великобритании: между 1975 и 1989 гг. стоимость импорта в среднем составляла 43 % розничной цены, между 2000 и 2009 гг.— всего 14 %¹⁸.

Также как, по мнению экономистов и финансистов, ни один цент из прибыли «Эппл» не поступает от китайских рабочих, а «Эйч-эн-эм» ничем не обязана подвергающимся сверхэксплуатации бангладешским рабочим, так и все прибыли «Старбакс» и «Каффе Неро», считается, возникают благодаря их продвижению, имиджевой рекламе и гениальному подходу к торговле, и ничего не даёт работа обнищавших земледельцев, собирающих кофейную ягоду. Во всех трёх наших примерах наиболее типичных глобальных товаров валовая прибыль, т. е. разница между себестоимостью и розничной ценой, намного превышает 50 %, что увеличивает не только прибыли северных компаний, но и ВВП их стран¹⁹.

Завершим этот анализ, кратко рассмотрев масштабные преобразования, которые олицетворяют смартфоны, футболки и чашки кофе. Удивительный рост Китая как крупного экспортёра промышленной продукции широко известен, но между 1990 и 2004 гг. 50 % или даже больше роста экспорта продукции обрабатывающей промышленности приходилось на другие сорок «развивающихся стран», чьё совокупное население больше китайского в два раза. В двадцати трёх из этих стран (включая Китай с Гонконгом) проживает 76 % всего населения глобального Юга, и эти страны, включая десять самых густонаселённых, в 2004 году получали большую часть своих экспортных доходов от промышленных товаров²⁰. Кроме того, многие другие менее крупные страны предприняли решительные меры для переориентации на экспорт промышленных товаров, предоставив территории для производственных анклавов, что оказало мощное искажающее влияние на их экономики. Хотя промышленное развитие в странах глобального Юга может быть неравномерным, оно, без сомнений, очень масштабно, о чём свидетельствует появление зон исключительно экспортного производства. В 2006‑м, последнем году, по которому есть статистика, более чем 63 млн рабочих (что в три раза превышает показатели предыдущего десятилетия), большая часть из которых — женщины, были устроены в 2,7 тыс. таких зон в более чем 130 странах²¹, в основном производя продукцию для конечной продажи на рынках Триады²².²³

«Освободив» сотни миллионов рабочих и фермеров от их связи с землёй или от рабочих мест в защищённых государственных отраслях, неолиберальная глобализация создала огромный массив пригодных к сверхэксплуатации трудовых ресурсов в государствах глобального Юга. Американские, японские и европейские компании с энтузиазмом отреагировали на массовый перенос производства в страны с низкой оплатой труда либо посредством прямых иностранных инвестиций, либо через договорные отношения с независимыми поставщиками. Возникший в результате этого феномен привлечения производственных мощностей периферии серьёзно изменил империалистические экономики, ускорив снижение доли промышленного производства в их ВВП. Наиболее значительно он изменил мировой рабочий класс: всего за три десятилетия доля рабочих Юга среди всех остальных выросла до 80 %, не оставив ничего от прежнего паритета с «промышленно развитыми странами». Согласно Гэри Джереффи,

«поразительная черта современной глобализации состоит в том, что очень большая и постоянно растущая часть рабочей силы многих производственно-сбытовых цепочек находится в развивающихся странах. Одним словом, центр тяжести мирового промышленного производства сместился с Севера на Юг глобальной экономики»²⁴.

Редакторы «Мантли ривью» отмечали ещё в 2004 г.:

«Таким образом многонациональный капитал может использовать неравенства мирового развития, чтобы создавать ещё более дикие формы конкуренции между резервами рабочей силы, которые немобильны географически и потому не могут объединиться»²⁵.

Главный элемент этих «неравенств мирового развития» — запрет на свободное передвижение рабочей силы через границы, что поддерживается постоянной мобилизацией огромных политических и военных ресурсов, являющейся, в свою очередь, частью более широкой инфраструктуры расизма и национального гнёта. Это препятствует объединению рабочих в международное движение, и в сочетании с этими неравенствами чрезвычайно увеличившееся предложение рабочей силы в странах глобального Юга приводит к сильнейшей мировой дифференциации заработной платы, далеко превосходящей различия в ценах любых других глобальных товаров.

Итоговое различие в оплате труда между северными и южными странами даёт северным капиталистам два способа увеличить прибыль: 1) усиление эксплуатации рабочих путём переноса производства в страны с низкой оплатой труда или 2) сверхэксплуатация низкооплачиваемых рабочих «дома». «Перспективы развития мировой экономики на 2007 год», выпущенные МВФ, очень чётко указывают на эту связь и отмечают, что «для стран с развитой экономикой мировой резерв рабочей силы может стать доступен через иммиграцию и импорт», заявляя: торговля — «наиболее важный и быстро расширяющийся канал, большей частью из-за того, что во многих странах иммиграция по-прежнему остаётся очень ограниченной»²⁶. Стивен Роуч, старший экономист «Морган Стэнли», показал эту движущую силу неолиберальной глобализации под непривычно острым углом:

«в эпоху избыточного предложения компаниям как никогда не хватает возможности увеличивать прибыль без фундаментальных капиталовложений. Из-за этого они должны быть безжалостны в поисках новых возможностей… передача производства за рубеж, благодаря которой они получают продукцию от относительно низкооплачиваемых рабочих из развивающихся стран, становится всё более насущной тактикой выживания для компаний из развитых стран»²⁷.

Несмотря на десятилетия стагнации заработной платы в США и её роста в Китае, разрыв между ними, скорректированный с учётом паритета покупательной способности, остаётся чрезвычайно серьёзным. Согласно одному исследованию, основанному на данных Национального статистического бюро Китая, оценка разницы в 2009 г. составляла 16 к 1,— 37 к 1, при использовании действующего обменного курса; и именно это является определяющим фактором в решении американских, европейский и японских компаний о том, передавать ли производство агентам периферии²⁸. Зарплата очень различается между разными районами Китая, между мигрантами и гражданами, между государственными и частными предприятиями. Эти и другие искажения затрудняют сравнения, и приведённые здесь соотношения отражают это.

Но сверхнизкие зарплаты — не единственное, что привлекает жаждущие прибыли западные компании. Их влечёт также гибкость рабочей силы и способность рабочих к интенсивной работе. Это ярко иллюстрируют Чарльз Дахиг и Кит Брэдшер в часто цитируемом исследовании «Нью-Йорк Таймс»:

«Один бывший топ-менеджер рассказал, как [„Эппл“] заставила китайскую фабрику изменить процесс производства „айфона“ всего за несколько недель до старта продаж. В последний момент „Эппл“ изменила дизайн экрана, из-за чего пришлось пересобрать производственную линию. Новые экраны стали поступать на завод около полуночи. По словам менеджера, бригадир тут же разбудил 8000 рабочих в заводских общежитиях. Каждому рабочему выдали галету и чашку чая и направили на рабочее место. Через полчаса началась двенадцатичасовая смена, и рабочие принялись вставлять экраны в скошенные рамки. Через 96 часов этот завод выпускал 10 000 смартфонов в день»²⁹.

Высокие показатели гибкости и интенсивности труда на глобальном Юге вызывают сомнения в заявлениях, что низкие зарплаты следуют из низкой продуктивности региона. Когда мы принимаем во внимание не только разницу в заработной плате, но и условия, длительность, напряжённость работы, а также практически полное отсутствие «социальных выплат», то становится неоспоримым, что рабочие Китая, Бангладеш и Мексики подвержены более сильной эксплуатации, чем рабочие в США, Испании или Германии. Другими словами, китайские, бангладешские и мексиканские рабочие получают в виде зарплаты меньшую часть созданного ими богатства, чем рабочие империалистических стран.

Прежде чем изложить теоретическую основу для ниспровержения стандартного толкования статистики по ВВП и торговле, нужно рассмотреть некоторые парадоксы и аномалии, которые делают столь радикальный пересмотр необходимым. Мы увидели при рассмотрении трёх наших глобальных товаров, что когда потребитель покупает устройство, предмет одежды или импортные продукты питания, лишь небольшая часть конечной розничной цены отображается в ВВП страны, где товар был произведён, а большая часть — в ВВП страны, в которой он потребляется. Только экономист может решить, что здесь всё нормально! Ещё более поразительная иллюстрация парадокса, вызванного статистикой ВВП: в 2007 году государством с самым высоким ВВП на душу населения — жители должны быть в таком случае самыми производительными в мире — стали Бермудские острова. Они превратились в налоговое убежище номер один, обогнав Люксембург, после разрушения Всемирного торгового центра в 2001 году, когда хедж-фондам потребовался новый дом. Дополнительный импульс придал ураган «Катрина», из-за которого произошёл глобальный рост страховых выплат и перемещение спекулятивного капитала в область вторичного страхования, одним из важнейших центров которого и являются Бермудские острова. На Бермудах, хоть они и считаются самым производительным государством (при своих размерах), фактически единственной производственной деятельностью является изготовление коктейлей в пляжных барах и предоставление других элитных туристических услуг³¹. Между тем, в 1600 км к юго-западу от Бермуд находится другое островное государство — Доминиканская Республика, где 154 тыс. рабочих трудятся за гроши в пятидесяти семи зонах экспортного производства, изготавливая одежду и обувь, в основном для североамериканского рынка³². Его ВВП в расчёте на душу населения составляет лишь 8 % от бермудского, если мерять по паритету покупательной способности и 3 % — по рыночному обменному курсу; в 2007 году Доминикана оказалась на 97 мест ниже Бермуд в таблице по ВВП на душу населения Всемирного справочника ЦРУ. Но, скажите, какая страна, Бермудские острова или Доминиканская республика, вносит больший вклад в мировое богатство?

Сравнение Бермуд и Доминиканы — особый случай, заставляющий нас признать, что «финансовые услуги», которые «экспортируют» Бермудские острова — это непроизводительные виды деятельности, суть которых в накоплении и распределении материальных ценностей, производимых в таких странах, как Доминиканская Республика. Если бы «ВВП на душу населения» был точной мерой истинного вклада маклеров хедж-фондов и рабочих карибских обувных фабрик в общественное богатство, то их положение по отношению друг к другу, несомненно, было бы обратным. Мы можем ещё внимательнее заглянуть за завесу иллюзии ВВП, рассмотрев интересный парадокс: что произойдёт, когда усиливающаяся конкуренция с китайскими и другими обувными и трикотажными производителями за доступ на полки таких магазинов, как «Уолмарт» и «Топ шоп», приведёт к сокращению заработной платы со стороны доминиканских работодателей? Если предположить, что такое усиление конкуренции вызвано более низкими зарплатами, а не передовыми методами производства в Китае (другими словами, что количество общественно необходимого труда для производства этих товаров остаётся неизменным), то снижение заработной платы говорит об усилении эксплуатации и увеличении прибавочной стоимости. Падение цен на обувь означает, что только часть прибавочной стоимости, возникшей в результате усиления эксплуатации рабочих обувных фабрик, отражается в прибылях их работодателей. Остаток — вклад в общую прибавочную стоимость (разделяемую между капиталами и поддерживающую прибыль любого вида) и благосостояние потребителей, поддержание их уровня потребления.

Следовательно, сокращение реальной заработной платы в Доминиканской Республике означает, что её живая рабочая сила становится более важным источником прибавочной стоимости и прибыли. А статистика ВВП и торговли приводит нас к совершенно противоположному заключению: падение реальной заработной платы в Доминиканской республике приводит к падению цены на её экспортную продукцию, а вместе с ними падает и мнимый вклад Доминиканы в мировое богатство и прибыль. И то же самое можно сказать о показателях производительности доминиканской лёгкой промышленности. Падение конечных цен на продукцию воспринимается непосредственно как падение создаваемой рабочим добавленной стоимости — стандартного показателя производительности. Эти рабочие создают такое же количество обуви за меньшие деньги, что с точки зрения капитала делает их более производительными, но с точки зрения данных по добавленной стоимости их производительность падает. Таким образом, статистика по «производительности труда» негодна не меньше, чем по ВВП и торговле.

Безусловно, ключом к пониманию глобального капитализма является то, что мы понимаем под «производительностью труда», и то, как мы измеряем этот показатель. Экономисты и статистики получают свои цифры, исчисляя добавленную стоимость на каждого рабочего, но у марксистской политэкономии совершенно другая отправная точка: в то время как господствующее понимание производительности основывается на отождествлении стоимости с ценой и, следовательно, стирает сложные отношения между ними, для марксистской политэкономии «производительность» — единство противоположностей, воплощающее то, что Маркс считал одним из своих величайших открытий,— это «двойственный характер труда, смотря по тому, выражается ли он в потребительной или в меновой стоимости»³³.

Приведённые парадоксы и рассмотренные ранее глобальные товары показывают, что некритическое восприятие статистики ВВП и торговли ведёт к искажённому представлению об относительном вкладе империалистических стран и глобального Юга в мировое богатство. Чтобы понять причины этого, мы должны ближе рассмотреть ВВП: это, по сути, сумма «добавленных стоимостей», создаваемых каждой компанией в стране. Следовательно, добавленная стоимость — ключевое понятие, лежащее в основе ВВП. Добавленная стоимость определяется как разница между ценой всех вложений и ценой, полученной за всю продукцию³⁴. Согласно этой ключевой неоклассической теории сумма, на которую конечная цена товара превосходит цену затрат, автоматически точно равна стоимости, созданной в процессе производства, и она не может перетекать другим компаниям или быть отобрана у них. Если смотреть сквозь линзы неоклассиков, то производство — не просто чёрный ящик, где всё, что мы знаем — это цены затрат и конечного продукта; это ещё и ящик, герметически изолированный от всех остальных чёрных ящиков: стоимость не может распределяться или передаваться между ними в результате конкуренции за прибыль. Марксистская политэкономия отрицает этот абсурд и выдвигает радикально отличную концепцию: добавленная стоимость на самом деле является присвоенной стоимостью. Она измеряет в масштабах всей экономики долю добавленной стоимости, отобранной компанией, которая никоим образом не соответствует стоимости, которую создаёт живая рабочая сила, нанятая этой самой компанией. И действительно, марксистская теория стоимости утверждает, что многие компании, создающие, по общему мнению, добавленную стоимость, на самом деле вовлечены в такие не создающие никакой прибавочной стоимости непроизводительные виды деятельности, как финансы и администрирование.

Само понятие ВВП часто критикуют за игнорирование при подсчёте «внутреннего продукта» некоторых т. н. «экстерналий»³⁵: например, загрязнения, истощения невозобновляемых ресурсов и разрушения традиционных обществ; а также за проведение «границы производства», за которой остаются все производственные виды деятельности вне товарной экономики, особенно домашний труд. Однако ВВП никогда систематически не критиковался за то, что он измеряет, не критиковался даже марксистами и другими неортодоксальными противниками стандартной экономической идеологии. Отчасти причины этого заключаются в том, что в одной точке маржиналистская и марксистская теории стоимости совпадают: хотя марксистская теория стоимости и показывает, что индивидуальная цена, полученная за продажу товара, систематически не совпадает с его стоимостью, созданной в процессе производства, но на общемировом уровне все эти частные различия отменяют друг друга. В совокупности общая стоимость равняется общей цене³⁶.

Если в рамках экономики одной страны стоимость, созданная одной компанией (т. е. в рамках одного производственного процесса), может выражаться в ценах, уплаченных за товары других компаний, то неоспоримо, что, особенно в период глобализации производства, то же происходит и между компаниями в разных странах и на разных континентах. Другими словами, как однажды предположил Дэвид Харви: «географическое производство прибавочной стоимости [вполне возможно] отличается от её географического распределения»³⁷. Следовательно, ВВП ещё меньше может претендовать на то, чтобы быть объективным, более-менее точным показателем общенационального производства (конечно, таковым он никогда и не был); вместо этого он является завесой, скрывающей всё более паразитические и эксплуататорские отношения между северными компаниями и южным живым трудом, или, другими словами, империалистический характер мировой капиталистической экономики.