Скажем так: марксистская диалектика без отрицания отрицания менее фиксирована на «правомерном» движении — менее убеждена в определяющей роли необходимости. Она даёт больше власти непредсказуемым событиям и меньше — пророческому предсказанию. Она менее триумфальна и усматривает больше роли как у случайности, так и у воздействия творческих человеческих решений. Это диалектика заметно иного рода.

Вопрос того, насколько телеологична коммунистическая философия, на мой взгляд состоит в том, будет ли некое допущение типичных форм отрицания.

Иллюстрация к этому — заявление Энгельса в «Анти-Дюринге», что ячменное зерно имеет некоторую нормальную форму отрицания, а прочие формы отрицания ненормальны. Энгельс писал:

«Возьмём, например, ячменное зерно. Биллионы таких зёрен размалываются, развариваются, идут на приготовление пива, а затем потребляются. Но если такое ячменное зерно найдёт нормальные для себя условия, если оно попадёт на благоприятную почву, то, под влиянием теплоты и влажности, с ним произойдёт своеобразное изменение: оно прорастёт; зерно, как таковое, перестаёт существовать, подвергается отрицанию; на его место появляется выросшее из него растение — отрицание зерна. Каков же нормальный жизненный путь этого растения? Оно растёт, цветёт, оплодотворяется и, наконец, производит вновь ячменные зёрна, а как только последние созреют, стебель отмирает, подвергается в свою очередь отрицанию. Как результат этого отрицания отрицания мы здесь имеем снова первоначальное ячменное зерно, но не просто одно зерно, а в десять, двадцать, тридцать раз большее количество зёрен».⁴

В этом отрывке предполагается, что сварить ячменное зерно — это «ненормально», а когда оно прорастает (что на самом деле случается относительно редко) — это «нормально».

Вся схема отрицания отрицания основывается на предположении, что некоторые формы отрицания типичны (или «нормальны»), а прочие порождаются случайными или неожиданными внешними событиями и потому считаются нетипичными.

Можно подробнее обсудить, что в этом неправильного,— но (вообще) это утверждение нормативного мышления, которое мы отвергли во многих сферах (например, в спорах о том, какие виды секса «естественные» и «нормальные»).

И вернись мы к такому мышлению в своей философской работе — это было бы проблемой.

На самом деле, все исходы (включая прорастание) включают условные и случайные факторы и никакой процесс не имеет естественного исхода, как будто бы он (волшебным образом) был освобождён от внешних факторов.

В своей работе Мао обсуждает представление о синтезе, предполагающее разрешение конфликта по схеме, в которой синтез понимается как слияние, соединение или даже возникновение гармонии. Он же, напротив, выдвигает представление о синтезе, противопоставленное гегелевской схеме, представление, которое маоисты называют «один съедает другого» (или, как ещё выражаются переводчики, «один проглатывает другого»). Здесь Мао также оспаривает идею, что коммунизм сам по себе есть некая форма «великой гармонии», порывая с прежними положениями собственного движения (в Китае и по всему миру):

«В чём заключается метод синтеза? Неужели первобытное и рабовладельческие общества существуют параллельно? Параллельное существование имеет место, но лишь как частный случай. Если же брать в целом, первобытное общество должно быть уничтожено. Общественное развитие тоже происходит поэтапно, и первобытное общество прошло много этапов…

‹…› В общем, один проглатывает другого, один свергает другого, один класс гибнет, другой класс подымается. Конечно, процесс развития не идёт в чистом виде: в феодальном обществе ещё есть рабовладельческие порядки, но феодальный строй является главенствующим. Есть ещё сельскохозяйственные рабы и есть промышленные рабы, например ремесленники. И капиталистическое общество не такое уж чистое. В самом передовом капиталистическом обществе тоже есть элементы отсталости. К примеру, рабство в южных штатах США. Линкольн уничтожил рабство, но и сейчас есть негры-рабы, идёт очень острая борьба, в которой участвуют 20 миллионов человек. Это немалая цифра.

Одно уничтожает другое — возникает, развивается и гибнет. Это всеобщая закономерность. Если тебя не уничтожит кто-то другой, то ты погибнешь сам.

Почему умирают люди? Аристократы и те умирают. Таков закон природы. Лес живёт дольше, чем люди, но и он живёт каких-то несколько тысяч лет. Если бы не было смерти, что творилось бы! Если бы Конфуций и его современники могли дожить до нынешних дней, людям на земном шаре не хватило бы места. Я согласен с образом действий Чжуанцзы: если умерла жена, надо петь и бить в таз. Умер человек — надо устраивать праздничный митинг, праздновать победу законов диалектики, праздновать гибель отживших явлений. И социализм тоже погибнет, не может не погибнуть, без этого не будет коммунизма.

Коммунизм будет существовать по меньшей мере миллионы, а то и десятки миллионов лет. Я не верю, чтобы в нём не произошло качественных изменений, чтобы не выделились качественные стадии.

Не верю, ибо количество переходит в качество, качество переходит в количество. Чтобы миллионы лет могло сохраняться неизменным абсолютно одно и то же качество — в это я не верю, в соответствии с законами диалектики этого нельзя себе представить. Миллион лет действует один и тот же принцип: „от каждого по способностям, каждому по потребностям“, одни и те же законы политэкономии. Вы этому верите? Вы об этом думали? Если бы это было так, то и экономисты больше были бы не нужны, всё равно одного учебника будет достаточно, тогда и диалектика умрёт».

Меня спрашивали, не стоит ли подойти к нынешней дискуссии о диалектике с обсуждением истории коммунистических дебатов. Думаю, это хороший вопрос.

Во-первых, я хочу указать, что Бадили отстаивает «отрицание отрицания», не описывая его ни в каких подробностях. То есть, он именно ссылается на прежнее марксисткое понимание (отрицания отрицания), полагаясь на наше расследование этого прежнего понимания для конкретизации его значения. Почему бы нам к нему и не обратиться? Как вообще можно не обратиться?

Во-вторых, Бадили намеренно отвергает взгляды Мао на «отрицание отрицания», обращаясь по этому (и другим) вопросу к домаоистским ортодоксиям. Стоит ли это отметить? И возможно ли нам сегодня понять значение такого обращения без пересмотра того, с чего это начиналось?

Бадили призывает нас заняться диалектикой, говоря, что она важна для организации. Это верно. Но та особенная диалектика, которую он предлагает (на самом деле, воскрешает),— исторически выдвигалась особенными тенденциями в коммунистическом движении.

Не стоит ли задаться вопросом о значении принятия этой особенной версии диалектики (а не весьма отличающейся, за которую боролся Мао)? Не особенно ли это важно потому, что большинство читателей не в курсе этой истории и споров насчёт предлагаемой им версии диалектики?

Тодди⁵ пишет:

«Я не понимаю, как эти идеи обязательно исключают друг друга вне истории окружавших их дебатов партий и сект. Вот вы говорите, что эти вещи есть часть некой „пачки“ или „связаны“ с чем-то; то есть даже если Бадили не говорил так и не применял их таким образом, воскресает вся дискуссия вокруг некоторых представлений».

Действительно, когда кто-то продвигает некую концепцию, мы можем захотеть вернуться к спорам вокруг этой концепции. Разве это неправильно?

Я за переосознание коммунистической теории. Я не против понимания старых споров. Напротив — думаю, молодым коммунистам (и молодым коммунистическим движениям) нужно освоить и усвоить уроки прежних споров.

Против чего я возражаю,— это против механического предположения, что старые линии демаркации применимы сегодня — или что мы можем разработать свои современные линии демаркации главным образом через изучение давних событий.

Например, всякому революционному движению придётся столкнуться с политическими программами, нацеливающимися на капитализм с тонкой «социалистической» облицовкой. Всегда будет конфликт между революционными коммунистами и теми социалистами, которые хотят какого-то постепенного перехода к государству всеобщего благосостояния. Но эта линия демаркации не выльется в ту же форму, как для прежнего поколения,— т. е. в горячих дебатах о классовой природе Чехословакии в 1968 году или о дате реставрации капитализма в СССР. Но (неизбежно) будут линии демаркации между революционной политикой и политикой всеобщего благосостояния — и будет иметь смысл учиться на прежних дебатах по этим вопросам.

Как мы можем понять коммунистическую диалектику, не понимая критики Мао в адрес философии Сталина? Думаю, что никак. Но, опять же, это не значит, что мы должны превратить слова Мао в какое-то законченное ортодоксальное учение. Есть великое множество вопросов, которыми Мао не занимался, и мы должны по меньшей мере задаваться вопросом о само́м контексте, в котором он действовал.

Бадили хочет воскресить и продвинуть «отрицание отрицания» — я думаю, это неверное направление для нового революционного движения в области философии.

Бадили хочет отменить весьма вызывающий вердикт Мао относительно отрицания отрицания. Я думаю, это значит, что нам следует изучить мысли Мао по этому вопросу.

Можем ли мы выполнить переоценку марксистских представлений? Думаю, да. Можем ли мы полностью переосмыслить коммунистические идеи «вне истории окружавших их дебатов партий и сект»? Зачем бы это? Если только мы не полагаем, что должны вновь изобретать колесо во всех сферах.

Думаю, мы стоим на плечах тех дебатов и должны уяснить, что было лучшим в тех прошлых достижениях (не действовать так, словно то, что было «минут пятнадцать назад», сейчас уже бесполезно).