Отчёт о происходящем. Осень 2000 г. — лето 2001 г.
Я чую, стрём нарастает, чую, как там, наверху, легавые суетятся, пытаясь расшевелить своих ручных стукачей…
7 ноября 2000 г. Утро.
Стою на обочине тротуара и смотрю на проносимые мимо плакаты и лозунги. В отдалении шум мятежа — тысяча истеричных жителей Померании. Ставни магазинов, хлопают, как гильотины. В воздухе застыли напитки и подносы, а хозяева уже внутри — туда их всосала паника. Один из ментов, стоящих в оцеплении тихо говорит соседу: «Нас всех изнасилуют. Я знаю, я знаю». Возле памятника отцу-основателю/победителю (не тому — другому) выступают ораторы. Они омерзительно пародируют похоронную песню на псевдоарабском языке. Неожиданно Гунько, который писал плохие, проникнутые классовым сознанием стихи, начал кашлять. Происходит столкновение на Васильковском спуске между молодёжью за Президента (ёж за презер) и молодёжью против вышеозначенного (ёж против презера). Мятежников (ёж против…) увезли на грузовиках. Поднимаются жалюзи, и граждане Города выходят на скользкую от крови площадь, усеянную зубами и сандалиями.
Вечером того же дня.
Неизвестный подбрасывает вверх закрытую металлическую коробочку и издаёт призывный крич борова. После вспышки пламени и звука взрыва легавые бросаются к нему, хрюкая и визжа.
17 ноября 2000 г. Вечер.
Дар Жутаев, проглядывая Интернет, читает… Что-то о тройном убийстве на рю де ла Мерд, Париж: «Сведение счётов»… Его куда-то уносит… Но неожиданно на сайте информационного агентства «Славянский мир» (базовая структура по сбору и распространению информации Комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками Госдумы РФ — http://www.slavmir.ru/arhiv00/smil030.htm):
Ответственность за поджог и взрыв газа в Москве во 2-ом Сетуньском переулке берёт на себя РМП (Российская Маоистская Партия).
Долой кровавый оккупационный режим Ельцина-Путина!
Победе мировой пролетарской революции быть! РОТ ФРОНТ!
…
This message has been sent via an anonymous mail relay at www.no-id.com.
18 ноября 2000 г. Вечер.
Одна мысль, только одна мысль преследует меня — при чём здесь Президент? Любой школьник в этой стране знает, что пост Президента навязывается только особо гнусным и непопулярным гражданам. Избрание Президентом — самые большие несчастье и позор из всех, что могут постигнуть россиянина. Унижение и бесчестье таковы, что мало кто из Президентов дожил до окончания своих полномочий — как правило, через год-другой они умирают по причине сломленного духа. Тем не менее, мы пишем: «Всякий, кто на настоящем этапе связывает имя РМП с акциями прямого вооружённого действия, либо глубоко ошибается в понимании стратегии и тактики российского маоизма, либо является сознательным агентом определённых органов
».
Несколькими днями позже.
Дар Жутаев обнаруживает себя стоящим у телефона и выслушивающим пожелание явиться через день к доктору Х. в Федеральную службу душевной гигиены и профилактики…
«Какого чёрта им от меня надо? — раздражённо подумал он…— Скорее всего, ошибка» — Но он знал, что они не совершают ошибок… Особенно ошибок в установлении личности…
Дар Жутаев после визита к следователю ФСБ и допросе по делу о взрыве и поджоге газопровода. Монолог следователя: «Хотя применения пыток я, как правило, избегаю — пытка конкретизирует положение оппонента и мобилизует сопротивление,— угроза пытки помогает вызвать у объекта чувство беспомощности и благодарности следователю за её неприменение…
— Не делайте такого испуганного вида, молодой человек. Всего лишь профессиональная шутка»
— Я должен прийти ещё раз? — спросил следователя Дар.
— Если не явится Курт Морван, то — да. И с вещами.
Число не помню. По-видимому — конец ноября 2000 г.
Малый Кисельный переулок. Не Лубянка, но тоже ФСБ. Здание выдержанное в стиле культуры 2. Я открываю тяжёлую деревянную дверь и вхожу. Прямо в глаза бросается часовой на проходной. Этот Часовой — настоящий франт; поскольку ему нечем заняться, всё своё жалование он сберегает на покупку хорошей одежды и трижды в день переодевается перед громадным увеличивающим зеркалом. Я звоню следователю:
— Это Курт Морван, я вам нужен?
— Подождите, сейчас спущусь, проведу вас, и мы начнём.
Несколько позже мы поднимаемся в его кабинет — дверь мне придерживает юный стриженный ёжиком красавчик, из интеллигентов, умник из умников и типичный фрукт — педик из педиков. Начинается допрос — всё то же, что и у Дара. Где я был вечером 7-го ноября (пил, естественно), не знаю ли я, кто послал фальшивое заявление от нашего имени (конечно не знаю, хотя и имею некоторые гипотезы, но о последнем,— молчу), знаю ли я некоторых товарищей (список прилагается) из левой тусовки и что́ я могу о них рассказать (знаю, но рассказать ничего не могу. Точка). Всё время допроса за стеной бубнил чей-то голос — видимо, изучали УК РФ: «…убийство бабуина карается смертной казнью, а из-за гнусного поведения этих животных граждане теряют остатки терпения. время от времени, впав в исступление, убивает несколько бабуинов и себя
». К концу допроса в кабинет завалил простой (или совсем не простой?) опер и начал довольно-таки вульгарно объяснять мне политику партии и правительства, а также лично Президента (см. выше) по отношению к левым активистам и организациям. На мой вопрос о судьбе Андрея Соколова вначале я выслушал, что:
— Если позволишь приятель, сперва я договорю, а потом займусь твоим делом.
И он окунулся в историю о том, как ниггер подхватил гидрофобию от коровы. Но позже раскололся:
— Он упал с лестницы,— сказал он. Вы же знаете, что за собачий бред несут эти гнусные копы.
Когда я, наконец, покидал кабинет, то успел увидеть, как старый ФСБ-шный опер расстёгивает ширинку и принимается искать мандавошек, испачканной дегтем ложкой черпая притирание из глиняного медового бочонка.
Два следующих месяца.
По делу о газопроводе были допрошены несколько активистов РМП и сочувствующих партии лиц. Результат — отрицательный — никто не признался и, более того, имел железное алиби на момент совершения гнусной акции. Позже Олег Торбасов, после допроса в Тверском УФСБ, сказал мне: «Слушай, уходя от этого умника, я даже не чувствую себя человеком. Мои живительные оргоны он превращает в тухлое бычье дерьмо
».
27 июня 2001 г. 11 часов утра.
Я просыпаюсь (я ночевал у Жутаева) от слов: «Вставайте, одевайтесь. У вас обыск». Два следователя (из 9-го отдела МУРа — отдела, занимающегося поиском антиквариата), два опера, два мента и два свидетеля из соседей. Постановление прокурора о проведении обыска в связи с прошлогодним взрывом перехода под Пушкинской площадью. Ищут. Вряд ли сами знают что. Собака Партии (жутаевский кокер-спаниель Чарльз Мэнсон-Мандела мл., объявленный мной Главной Собакой Партии и отдела безопасности РМП) принимает активное участие в обыске. В результате его запирают в сортире. Один из оперов, наступив на говно Главной Собаки, начинает чертыхаться. Жена Дара выговаривает Чарльзу-младшему: «Ты у меня перевоспитаешься и будешь срать где положено, или вообще срать не будешь». Один из следователей, разочаровавшись что-то найти, предлагает: «Бульдозеры бы сюда, Джоди. Снести весь этот хлам». Другой, интеллигентного вида, делает предположение, задумчиво смотря на Главную Собаку:
— Может у него в волосах наркотик? Или взрывчатка?
Изымают два винчестера, записные книжки, диплом Дара о высшем образовании, меня, Дара Жутаева и везут всё это на Петровку, 38. Нас с Даром предварительно, в отличие от винтов, сковывают наручниками. Из окна следовательского «москвича» мне открывается Город совершенно с другой стороны — минареты, пальмы, горы, джунгли… Вялая река, вздрагивающая от порочных рыб, обширные, заросшие сорняками парки, где в траве лежат мальчики, играющие в таинственные игры…
…город охватывает эпидемия насилия, и брошенных на произвол судьбы мертвецов пожирают на улице грифы. Мерцают в солнечных лучах альбиносы… Люди, пожираемые неизвестными болезнями, бросают на прохожего злобные, хищные взгляды.
Тем же днём. В коридорах МУРа.
После двух часов, проведённых на подоконнике в коридоре билдинга на Петровке, наблюдаем, как сквозь стену просовывает голову Штатный Детектив с двухфутовой сигарой во рту: «У вас тут что, бродячий зверинец?». И вначале Дара, а потом меня приглашают на беседу. Это даже не допрос. Интересуются исключительно тем, есть ли у нас знакомые чеченской национальности. Следователь недоверчиво смотрит на Дара:
— Что-то не похож ты на настоящего откормленного Южного Борова… Что ты думаешь о че-е-е-еченах?
Я прикидываюсь дурачком и встреваю в разговор:
— Сами знаете, мистер Следователь, чечен только и хочет, что отдудонить христианскую девушку… В один прекрасный день мы с этим покончим.
— Ну что ж, для городского парня ты рассуждаешь разумно… Выясните, чего он хочет, и всё сделайте… Он славный малый.
И нас отпускают, предварительно сняв каждого на видео. Данное действо комментируется следующим образом:
— Через некоторое время после появления человека на свет хирург сможет установить связь с мозгом новорождённого. Можно вставить миниатюрный радиоприёмник, и поведение объекта будет регулироваться с помощью передатчика, контролируемого государством.
Великое сидение на подоконнике МУРа продолжается — теперь ждём возвращения документов, винчестеров и некой женщины-следователя, которая желает с нами побеседовать. Хочется кушать, и я отправляюсь на поиски буфета. Подхожу к одной из беседующих парочек и спрашиваю. Меня посылают. На второй этаж и направо по коридору. Уходя, я успеваю услышать:
— Какой уж тут гомосексуализм! Разве же это дубьё до него додумается!
— Неблагодарные! Все до одного неблагодарные! Уж поверьте старому гомику.
Найдя буфет, читаю —
Образец меню:
Суп из чистой верблюжей мочи с варёными земляными червями.
Филе из выдержанного на солнце ядовитого ската, политое одеколоном, с гарниром из крапивы.
Рыбное филе из говядины из Детского Места, приготовленное на отработанном катетерном масле, подаётся с пикантным соусом из желтков тухлых яиц и раздавленных клопов.
Сахар из лимбургского сыра, засоленный на диабетической моче и опущенный в жестянку с сухим спитром Flamboyant.
Так что, похоже, клиенты тихо умирают от ботулизма… Я удаляюсь, ничего не купив.
Документы нам возвращают, но на дипломатичный вопрос о дисках Дар слышит:
— Принесите бензин! — ревёт опер.— Мы сожжём сукина сына, как обнаглевшего ниггера!
Лечим нервы на лестнице, покуривая травку Tobacco, приготовленную из оригинальной American Blend.
Появляется женщина-следователь, на поверку оказавшаяся женщиной-опером. Оглядев нас, она с ходу начинает: «В Чикаго я была лесбиянкой-трансвеститом и подрабатывала дезинсектором. Заигрывала с хорошенькими мальчиками — страшно нравилось, когда меня избивают как мужчину. Потом хватаю я одного из этих малышей и ломаю его с помощью свехзвукового дзю-до, которому научилась у старого дзэн-буддистского монаха-лесбиянки…» Затем, посетовав, что такие хорошенькие интеллигентные молодые люди занимаются какой-то революционной ерундой, оставляет номер своего телефона, обещает позвонить сама и испаряется. Мы выходим на свободу, пьём пиво, предварительно раскланившись у ларька со знакомыми следователями.
29 июня 2001 г. Вечер.
Нам возвращают винчестеры и записные книжки.
Настоящее момент. Любое время суток.
Женщина-опер ещё не звонила. Истории с газопроводом и обыском пока закончились. Вместо них началась история со старушенциями. Дар Жутаев с женой выходят из подъезда своего дома. Возле урны разбросан мусор. На лавочке сидят старушки и возмущаются:
— Мало того, что у них обыск делали, они ещё и мусор раскидывают…
Жена Дара:
— С чего вы взяли, что это мы раскидываем?
— Все говорят.
— Кто конкретно?!
— Все.
И далее:
— Остаётся только одно. Я вызываю милицию,— заявляет прямодушная эмансипированная старушенция; и, тяжело ступая по асфальту на своих низких каблуках, она идёт звонить легавым. С идиотским радостным ржанием её затаптывает до смерти оказавшийся рядом трёхсотфунтовый педрила…
Это африканский ритуал. Официально известен как «путь наружу», состоит в том, чтобы уводить стариков в джунгли и там бросать.
Мне приснился сон, что ФСБ прослушивает мой телефон и только полгода спустя узнаёт, что у меня сменился номер.