Видимо, никто не станет отрицать, что начало той крупной стадии в развитии коммунистического, марксистско-ленинского учения, в рамках которой мы находимся ещё и по сей день,— начало этой стадии следует датировать серединой 50-х годов, приснопамятным ⅩⅩ съездом КПСС. Сорокалетнюю годовщину этого прискорбного события мы как раз только что отметили.

Именно тогда был не только круто повернут руль внутренней и внешней политики Советского государства, но и началась соответствующая передвижка, перестановка и подмена идеологических, идейно-теоретических ориентиров, с тем чтобы «на выходе» получить пропагандистское обеспечение нового политического и экономического курса.

Суммарный характер этих идеологических перестановок и подстановок можно было обозначить одним словом — дегуманизация марксистской науки, марксистской теории по всем основным направлениям её развития.

И это не удивительно: ведь в контрнаступление перешла и попыталась взять реванш антисоциалистическая, а стало быть, антигуманная тенденция и традиция в идеолого-философском познании.

У нас редко задумываются над трансцендентальным, как это принято называть в философии, смыслом понятий «эксплуатация» и «свобода от эксплуатации». Эксплуатация — это, в общем случае, отношение к человеку как к вещи. Свобода от эксплуатации — это полное избавление от всякого и любого вещного подхода к человеку, отношение к нему как к самоцельной и самоценной личности, выведение человека из ряда вещей; но не как метафизически противопоставленного этому вещному ряду, а как вершины и всеобъемлющей кульминации объективного естественно исторического развития. Постановка человека-субъекта на законно ему принадлежащее место высшей формы и высшей ступени развития материи, точки роста объективной эволюционной спирали позволяет гуманизировать не только самого человека, но и нижележащие этажи спирали — мир природы, позволяет освободить и саму природу от веками складывавшегося жестокого и бездумного людского утилитаризма по отношению к ней.

Необходимо отметить, что на противопоставлении человека природе, сознания бытию застревает как раз метафизический материализм. Материализм диалектический трактует свойственную человеку энергетическую характеристику, т. е. его способность к разумной преобразующей деятельности, как высшее излияние спонтанных созидательных сил самой материи. Для материалистической диалектики сознание, разум, общая субъектность человека не противостоят прочим формам движения материи, а находятся на вершине, в верхней точке этого усложняющегося ряда, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Такова классическая, ортодоксальная, если угодно, марксистская трактовка положения человека в мире, и я не буду, за недостатком времени, цитировать здесь соответствующие фрагменты из раннего Маркса,— как, впрочем, и из молодого Ленина, потому что тем же пафосом одухотворённого диалектизма пронизана и такая, скажем, ранняя ленинская работа, как «Экономическое содержание народничества». Отмечу только, что в наше время, к счастью, этот классический подход с обнадёживающей уверенностью и новизной зазвучал в идеолого-философской системе чучхе, с её девизом «Человек — хозяин всего, и он решает всё».

Итак, уже четыре десятка лет на том интеллектуально-духовном поле, где вроде бы должна была безраздельно царить прогрессирующая коммунистическая мысль,— на поле этом развёртывается мощный попятный процесс, в целом покуда так и не остановленный: низведение человека с той идеолого-философской (а, следовательно, политической и экономической) высоты, на которую поднимали его теория и практика строительства социализма. Низведение человека — это значит низведение прежде всего трудящегося человека, ибо марксизм смог так возвысить человеческую личность лишь благодаря тому, что выделил в качестве её основной естественно исторической характеристики способность к труду и к творчеству. Собственно, творчество и есть труд, только освобождённый от внешней чисто утилитарной необходимости.

Рассмотрим ключевые направления или ответвления этого регрессивного процесса.

Марксистское учение об общественно-экономической формации и её главном движущем противоречии — законе соответствия производственных отношений характеру и уровню развития производительных сил, конструкция «производительные силы — базис — надстройка». Фундаментальнейшее понятие базиса как экономического строя общества, как системы производственных отношений, т. е. отношений между людьми, подменено пресловутой «материально-технической базой». Причём это произошло очень быстро: «материально-техническая база» заменила собою базис уже в Программе партии, принятой ⅩⅩⅡ съездом КПСС. Одновременно в составе производительных сил на роль их главного элемента протаскивается опять-таки техника вместо человека, трудящихся масс, как это должно быть при марксистском подходе.

Весь огромный объяснительно-предсказательный потенциал, заложенный в законе соответствия, от таких подмен рушится, полностью теряется научная перспектива движения общества вперёд. Ведь когда в марксизме говорится о торможении устаревшим базисом общественного развития, это значит, что людям, классу-производителю тесно в сложившейся системе производственных отношений, что люди уже не могут дальше сколько-нибудь нормально реализовать в этих формах свою способность к труду и свою творческую инициативу. Поэтому базис должен быть преобразован в соответствии с их новыми требованиями и запросами, а это достигается через «вмешательство» идеолого-политической надстройки, революционным путём или (в условиях социализма) путём упорядочения — институциональным. Прогрессивное преобразование базиса — это есть всегда демократизация общественной жизни, поскольку в результате непосредственный производитель получает больше прав и более благоприятные условия для проявления своей трудовой и политической активности.

Обновлённый базис некоторое время служит, по Сталину, главным двигателем развития производительных сил. Вообще, вся эта схематика великолепно изложена в сталинских «Экономических проблемах социализма в СССР». Именно в период «высокого стояния» обновлённых базисных отношений наиболее оживлённо идёт и наращивание материально-технического компонента общественного производства. Затем базис начинает устаревать, опять «садится» на производительные силы, и заканчивающийся базисный цикл должен завершиться очередным демократизирующим сдвигом, подъёмом на новую ступень.

Если вместо базиса подсунуть выдернутую из объективно исторического контекста «материально-техническую базу», то вся выше обрисованная динамика внутриформационного и межформационного развития попросту исчезает из поля зрения. Непонятно, за счёт чего наращивать эту самую «базу», что делать в ситуации чётко обозначившегося социально-экономического торможения или, как у нас говорили, застоя; запаздывают с демократическими преобразованиями, не слышат ропота масс, идёт перерождение и разложение руководящих кадров и т. д. Финал всего этого известен.

Проблематика закона соответствия чрезвычайно, пронзительно актуальна и для нас сегодня, и, тем не менее, она соединёнными усилиями не только доперестроечных ренегатов, но уже и постперестроечного нашего, так называемого комдвижения, на путь истинный так до сих пор и не выведена. Между тем именно в этот проблемный узел уходят корнями наиболее досадные сегодняшние политические и тактические заблуждения движения.

Часть движения, причём, как ни странно, та, которая считает себя наиболее левой, впала в примитивную механистически-позитивистскую ошибку редукционизма, т. е. представлений, будто спираль развития обратима. Я имею в виду сторонников теории новой (или второй) социалистической революции в различных её вариантах.

Всемирно историческая развитийная спираль — это та интегральная среда, та стихия, так сказать, объективной закономерности, в которой мы существуем и из которой не можем никуда выйти, Основная динамическая схема эволюционной спирали, её движущий механизм — это схема объективного социо-диалектического противоречия. Противоречие срабатывает циклами, эти циклы и есть, собственно, последовательные витки спирали. С каждым новым крупным витком противоречие принимает новую форму. Обратного хода диалектическое противоречие и спираль в целом не имеют, что, казалось бы, должно быть непререкаемой истиной для каждого грамотного марксиста.

Срыв, провал, остановка, откат назад в развитии — это результат и свидетельство неразрешённости главного социо-диалектического противоречия (т. e., всё того же закона соответствия) в той его форме, какой оно объективно достигло на данный исторический момент. Как бы продолжителен и тяжек ни был срыв, противоречие не вернётся в исторически предшествующую форму; оно только будет сползать к всё более катастрофичным фазам своего неразрешённого состояния, пока не наступит, наконец, долгожданный обратный прорыв и цикл не замкнётся на том уровне, в преддверии которого произошёл откат, на том рубеже, который не был своевременно взят, и из-за этого воспоследовала катастрофа.

Непреодолённость какого же рубежа помогла внешнему врагу спихнуть нас в ту социо-диалектическую «яму», где мы нынче находимся? Мы не сумели своевременно разрешить противоречие перехода от первой, фабрично-уравнительной, фазы коммунизма ко второй, т. е. перехода от массовой реализации человеческой способности к труду в форме рабочей силы к её массовой реализации в форме труда-творчества. Не были нащупаны и осуществлены такие изменения в базисе и надстройке, которые давали бы вот это давно уже затребованное главным элементом производительных сил прорывное приращение возможностей проявления личной инициативы.

И заметьте, народ — главный элемент производительных сил, принял подсунутую ему суррогатную возможность высвобождения личной инициативы в виде мелкого и мельчайшего частного предпринимательства, мешочничества и т. п. Вы его зовёте на борьбу с капиталом, он же первостепенного врага усматривает не в капитале, а в фабрично-уравнительной социальной дисциплине, от которой надо было начинать уходить ещё сорок лет назад, но от неё не ушли, и отсюда проистекло всё остальное. Однако присутствует и элемент ностальгии по социализму, ностальгии возвышенно романтизированной: люди хотели бы социализма, но не того, с которым они реально имели дело в канун «перестройки», На капитал смотрят как на нечто наносное и неорганичное системе: это жулики, воры, мафия. Вы их (т. е. людей) упрекаете в том, что у них недостаточно ещё выработалось классовое сознание, а ведь они по-своему совершенно правы.

Ну как могло противоречие перехода от первой ко второй фазе коммунизма «превратиться», редуцироваться в противоречие труда и капитала? Не могло этого произойти, и не бывает таких вещей с эволюционной спиралью. Нынешний наш «капитал» — это не есть явление, продиктованное потребностями развития производительных сил, и в этом смысле закономерное, а это есть явление, полностью, так сказать, индуцированное (и непрерывно вновь и вновь индуцируемое) внешним геополитическим противником с целью не развития, но удушения, уничтожения этих самых производительных сил. Поэтому и справляться с этой напастью нужно соответственным образом — как с преступным сообществом внутри страны, которое держится на подпитке извне. А вовсе не по традиционным канонам классовой борьбы.

Здесь, по этой линии, проходит крупнейший и серьёзнейший разлом в сегодняшнем нашем левом лагере — между теми, кто задачу движения видит как совершение новой социалистической революции (с последующим, надо понимать, новым строительством социализма), и теми, для кого задача формулируется как национально-освободительная война, с последующим строительством непосредственно коммунизма. То есть во втором случае чётко прочитывается необходимость разрешения того объективного противоречия, застарелая неразрешённость которого и послужила внутренней причиной постигшей нас катастрофы.¹ Внутренней причиной, на которую достаточно ловко и оперативно наслоилась откровенная экспансия внешнего врага.

Хочу отметить, что я излагаю здесь, в общем и целом, опубликованный материал: свою статью «Сегодняшний облик Октябрьского выбора», помещённую в 30/31 номере «Светоча» более года тому назад. По логике вещей, поборники теории «второй социалистической революции» должны были принять столь аргументированное приглашение к открытой дискуссии. Но, как видите, всё-таки, довлеет над иными товарищами многолетний стаж пребывания в прежней КПСС! По-прежнему считается, что «неудобного» оппонента проще не замечать, нежели честно с ним полемизировать. И спасибо ещё, если не разошлют по периферийным организациям директиву об уничтожении «нежелательных» печатных материалов немедленно по их прибытии. А страдает, в конечном итоге, дело.

Дегуманизация экономической науки выразилась в отказе признать народнохозяйственным критерием эффективности социалистической экономики величину регулярного снижения опорных розничных цен, и, далее, в поисках иных, якобы более научных критериев, в основном скопированных с капиталистической прибыли.

Всячески подчеркну здесь именно гуманистический характер той хозяйственной модели, которая почти целиком откристаллизовалась у нас в эпоху 30—50-х годов, а потом была безмозгло исковеркана и, наконец, разрушена дотла. Если государство бросает имеющиеся в его распоряжении ресурсы на регулярное снижение именно опорных цен на основные продукты питания и товары массового потребления, то происходящий подъём благосостояния носит поголовный, а не усреднённый характер, он касается всех и каждого,— а не так, как бывает, когда за прекрасными средними показателями прячутся старательно не замечаемые людское горе, отверженность и нищета. Ведь хлеб, мясо, молоко, сахар, крупа, картофель — это то, что в первую очередь нужно каждому, эти продукты не могут служить объектами избыточного, престижного потребления, насыщение по ним достигается быстро, и люди охотно переключают высвобождающиеся у них средства на удовлетворение более высоких и сложных потребностей.

Принцип снижения базовых цен как бы протягивает под «брюхом» общества своего рода страховочную сетку, сквозь которую никто, абсолютно никто уже не может провалиться «на дно». Это не значит, конечно, что государство за счёт добросовестных работников содержит всякую нероботь, лодырей и тунеядцев. Однако, помимо голода, безработицы и сталкивания человека на социальное дно, существуют и другие рычаги разумного принуждения к добросовестному труду,— рычаги достаточно безапелляционные, но приносящие человеку, в итоге, пользу, а не вред. И Советская власть в лучшие свои времена умела успешно такие рычаги применять.

И на этом фланге обществоведения нам — нынешним левым — только ещё предстоит решающий качественный прорыв и перелом. Ибо сегодня никоим образом нельзя сказать, что концепция возвращения к экономической политике снижения затрат и цен — это общепринятый в движении и общепредлагаемый проект построения хозяйственного механизма в нашем ближайшем социалистическом будущем.

Дегуманизация политико-философской мысли — это отказ от выдвинутой у нас ещё в конце 20-х годов перспективнейшей идеи сделать главным оппозиционным фактором в обществе опять-таки не группу того или иного рода, но отдельно взятую личность: через максимальное развитие разумной критической, но тем самым и творческой активности рядового гражданина, через разработку действенных институциональных механизмов его защищённости в этом его качестве самостоятельной общественной оппозиционно-творческой единицы. И этот деструктивный давнишний отказ также ещё не преодолён.

В заключение хотелось бы выразить надежду, что у нас возникнет всё-таки постоянно действующий, не дискриминационный по отношению к кому бы то ни было, межпартийный дискуссионно-творческий центр, где все эти проблемы могли бы обсуждаться в достаточно широком кругу и уже не эскизно, а во всей их глубине и полноте.

Примечания

1. Тут автор противоречит сама себе: с одной стороны, признаёт незавершённость задачи социалистического строительства, а с другой отказывается серьёзно рассматривать экономическую реальность реставрированного капитализм. Такие настроения были очень распространены в российской левой 1990‑х, у одних (всяких зюгановцев) — от стремления подменить радикальный разрыв с капитализмом примирение с ним и переходом на рельсы национализма, у других — от революционного нетерпения, жажды «наскоком» осадить нуворишей.— Маоизм.ру.↩