Давным-давно молодым специалистом переступил я порог своего НИИ1, который искренне считал Храмом Науки, и был потрясён тем, что её «жрецы» проводят обеденный перерыв за игрой в… «козла». Я не знал тогда, что это — преддверие грядущего застоя, что это и есть та самая «интеллигенция», которая возомнила себя элитой и предаёт свой народ. Но гадкое ощущение не оставляло меня…
Борис Гунько, 1992 г.
Чуть только к обеду приблизится день,
в объятиях табачного дыма,
отбросив исконную русскую лень,
взрывается… матерщина.
И вам за стеною
никак не понять —
да что ж там случилось такое?
То яйца какие-то станут считать,
то рыбу какую-то ловят!
Как будто стучит барабанная дробь,
насквозь тишину разрывая.
…Аж с пяток согнав все морщины на лоб,
учёный… «козла забивает».
С величием дятла, долбящего сук,
с усердием, ставшим привычкой,
шестёрочный дупль кандидат наук
глушит замусоленной фишкой.
От давки к спине прилепив живот
и шею жирафом выставив,
с кашлем до зелени матом рвёт
дядю какого-то пришлого.
А рядом, волнуясь, сидят и стоят
на корточках и на цыпочках,
просунув сквозь дым лишь язык да глаза,
какие-то нервные типчики.
Иному хоть в голову кол вбей,
хоть Лоллобриджидой2 разденься,
хоть в задницу море Балтийское влей —
не чувствует, нет, не шевелится!
Но только попробуй хоть раз в сто лет
пятёрку с шестёркой спутать. Шалишь!
Заорут, как взбесившийся лев,
ежа по ошибке скушавший!
И тут матерщинники входят в раж!
Такими бросаются шутками —
девицам невинным кажется аж,
что их раздевают и щупают.
…Но вот затихают и «бог» и «мать».
Обед издыхет в прениях о том,
кто полнее сумел отдать
свой отдых «козлу» на съедение.
И это, хоть трудно поверить тому,
увы, каждый день повторяется…
А где-то ведь птицы поют весну
и Куба в огне сражается!3