С начала Венгерского мятежа 1956 года прошло 60 лет, и пришло время дать ответ на вопрос — почему это событие ввело в заблуждение тысячи левых активистов по всему миру? Откуда родился миф о «рабочем восстании за истинный социализм, раздавленном советскими танками»?

Как мне видится, для этого ошибочного заключения было несколько предпосылок.

Начиная с конца 1930‑х годов антисталинское крыло коммунистического движения ожидало политической революции в СССР и странах советского блока. Как писал в свой работе «Куда идёт СССР» («Преданная революция») Лев Троцкий, этот переворот должен был вернуть рабочему классу всю полноту власти в стране и поставить на место узурпаторов-бюрократов. Как результат, будапештские события представлялись многим сторонним наблюдателям за пределами Венгрии долгожданным началом «второй революции», которая приведёт к истинному социализму.

Многие стали жертвами целенаправленной дезинформации распространяемой империалистической пропагандой и её вольными и невольными пособниками. В качестве примера подобной дезинформации можно упомянуть книгу британского «марксиста» Петера Фреера «Венгерская трагедия». Он писал о вошедших в Будапешт советских солдатах «из Центральной Азии», которые «считали, что находятся в Берлине». Автору этого текста с прямыми расистскими намёками было невдомёк, что накануне начала операции «Вихрь» советским солдатам было зачитано обращение маршала Жукова, где точно было указаны цели и задачи наступления, а большинство подразделений группировки были укомплектованы преимущественно солдатами из западных регионов СССР.

Наконец, третий причиной ошибки являлись особенности европейской политики 1930—1970‑х годов. Стоит ещё раз напомнить, что после краха рыночной модели экономики в 1928‑м году капиталистическая система была полностью дискредитирована почти на полвека. Рабочие, крестьяне и даже мелкие буржуа той эпохи, испытавшие на своей шкуре «эффективность рынка», отрицали капитализм в любой форме. Радикалы начала ⅩⅩⅠ века, вроде покойного Уго Чавеса, в середине прошлого столетия, наверное, считались бы в тех условиях самыми умеренными центристами.

В этих условиях, с целью завоевания популярности в массах, правым и ультраправым приходилось прибегать к использованию радикальных лозунгов и рядиться в маски различных «социализмов». И нельзя сказать, что эта тактика не приносила свои плоды. «Мы, члены СА¹ — безусловные социалисты, потому что бедны»,— писал в 1931‑м году член этой организации Пол Майковски. Российский исследователь Олег Кутарев отмечал, что в автобиографических эссе «Почему я присоединился к СА» опрашиваемые чаще всего обходили проблемы, связанные с еврейским вопросом и Версальским миром, но неизменно писали о безработице. После прихода к власти Гитлера многие нацисты с негодованием отреагировали на сближение фюрера с аристократией и промышленниками. «Толкам о второй волне, которая должна завершить революцию, как видно, не будет конца»,— с горечью резюмировал вице-канцлер фон Папен.

За свою риторику, направленную против капитализма и аристократии, а также за большое количество бывших анархистов в её рядах Испанская Фаланга получила от соратников ироническое название «ФАИланга»². Франкисты называли её членов «наши красные». Это было массовое движение, число участников которого доходило до миллиона человек.

Разумеется, после победы «национальных революций» рядовых фалангистов, нацистов и фашистов ждало глубокое разочарование, а слишком неумных сторонников «второй революции» быстро зачищали. Нам же важно отметить, что социальная риторика, самоорганизация, умение вовлечь в свои движения рабочих, в тот исторический период присутствовала не только у левых, но у и правых. Всё это сыграло немалую роль в мифологизации мятежа 1956 года.

Многие коммунистические, марксистские и левые авторы, писавшие о Будапеште 1956 года, сознательно или бессознательно вывели за скобки вопрос о политическом авангарде венгерских событий. Кто-то верил в мобильные самоуправляемые советы-майданы, которые быстренько организуют на ровном месте новое антиавторитарное общество. Кто-то сознательно игнорировал тот факт, что руководство венгерского мятежа правело день ото дня, что на смену приспосабливавшимся аппаратчикам, вроде Имре Надя, приходили новые фигуры, наподобие реакционного кардинала Миндсенти, а роль агитатора и «коллективного организатора масс» играла американская радиостанция «Свободная Европа».

Цена, которую заплатило за это мифотворчество левое движение, оказалась непомерной высокой. Сегодня, спустя несколько десятилетий, на примере Польши, СССР и других стран Восточной Европы, мы видим наглядный результат победы тех сил, которые были подавлены в Венгрии в 1956 году. Есть прямая связь между линчеванием коммунистов на улицах Будапешта и преследованием левых противников майдана. Между горящими советскими книгами в 1956 году и разрушенными памятниками Ленину в 2014 году. И, как и тогда, мы видели «полезных дураков», которые пели хвалу «самоорганизации масс» и видели в правых вождях мятежа «исключительно временное явление».

Я не знаю ни одной буржуазной революции ⅩⅨ века, которая отрицала прогрессивный характер Великой Французской Революции и выступала против её наследия. Ни одна революция века ⅩⅩⅠ не может считаться прогрессивной, если она отрицает наследие Великой Октябрьской Революции, не имеет революционного антикапиталистического авангарда, не рвёт отношения с империалистическими силами. На мой взгляд, именно эти критерии должны помочь нам не повторить ошибок прошлого и не быть снисходительными к самым чёрным силам реакции.

Мне достаточно неприятно анализировать мотивы людей, которых даже дружественно настроенные к ним историки называли «первобытной, примитивной и жестокой толпой».

После прочтения воспоминаний очевидцев венгерских событий 1956 года с усмешкой воспринимаешь благожелательные апокрифы, в которых действия советских солдат по подавлению мятежа объясняются «невежеством новобранцев из Средней Азии, которым сказали, что их прислали воевать с натовскими солдатами в Берлине». Всё было гораздо проще. Какие аналогии возникли в голове у советских танкистов и пехотинцев, когда они увидели висящие на столбах изуродованные трупы, сожжённые тела своих попавших в плен товарищей, разбитую коммунистическую символику и груды сожжённых книг? Кто мог сделать такое? Только фашисты — это был единственный напрашивающийся сам по себе ответ.

Но почему это произошло? Почему через 11 лет после краха нацизма в Венгрии в стране едва не победило массовое фашистское движение? Возможно, ответ на эти вопросы поможет нам разобраться не только в истоках трагедии 1956 года, но и в причинах краха «реального социализма» в последующие десятилетия.

Советская пропаганда объясняла венгерский кризис интригами империализма, который, как известно, не дремлет. Но Венгрия 1956 года не была Гондурасом 1954 года или Кубой 1961 года. Для американских властей события в этой стране были полной неожиданностью. На 24 октября 1956 года в американском посольстве в Будапеште был лишь один говоривший по-венгерски сотрудник. Только в начале ноября в страну стали прибывать американские инструктора и боевые отряды венгерских эмигрантов, но реального влияния на развитие событий они не оказали. Однако этого нельзя сказать о пропагандистском эффекте передач радиостанции «Свободная Европа», которая стала в дни восстания аналогом перестроечного «Огонька» и «Эха Москвы» в одном флаконе. Американские пропагандисты из Мюнхена призывали венгров сражаться с советскими войсками до последнего и обещали помощь Запада даже после того, как пал Будапешт, а кардинал Миндсенти заперся в американском посольстве. Но и эти подстрекательские передачи приобрели важное значение только после 24 октября 1956 года. Так что причины кризиса необходимо искать в самой Венгрии.

Хотя нынешняя венгерская пропаганда представляет Венгрию в 1920—1930‑х годов как «потерянный рай», следует понимать, что речь идёт о нищей, аграрной стране. Разрушительная Вторая мировая война уничтожила 40 % национальной промышленности — что также не способствовало прогрессу и росту благосостояния населения. Более того, Венгрия, как проигравшая в войне сторона, была вынуждена платить репарации победителям. Ситуация ещё более обострилась после начала «Холодной войны», в которой ВНР стала одной из «прифронтовых» держав. Постоянная угроза вторжения с Запада заставила режим Ракоши создать милитаризированную экономику, где каждый форинт шёл на военные расходы в ущерб уровню жизни.

Положение рабочего класса было очень тяжёлым. На 1954 год у 15 % жителей страны не было одеял, а у 20 % венгров отсутствовала зимняя одежда. Рабочий получал около 1200 форинтов в месяц, что было недостаточно для нормальной жизни. Лишь 15 % семей могли содержать себя на уровне прожиточного минимума.

До определённого момента власти могли ссылаться на «тяжёлое наследие старого режима», но послевоенный экономический бум с каждым годом делал этот аргумент всё более уязвимым. Что ещё хуже, в 1953 году произошло падение зарплат в промышленности, и их уровень снова вернулся к показателям 1949 года. Щедрые послевоенные обещания коммунистов оказались невыполненными, и массы постепенно охватывало чувство безнадёжности и отчаяния. Уже в 1953 году на Чепельском комбинате в Будапеште, который считался флагманом венгерской промышленности, произошли волнения рабочих выступавших против низких зарплат, нехватки продуктов питания и тяжёлых производственных норм. Затем рабочие волнения прошли и в других городах страны.

Экономические трудности усугубились неразрешённым национальным вопросом. Подобно СССР, Венгрия после 1945 года столкнулась с острой проблемой нехватки кадров. Для этого было две причины: во-первых, стремительный рост в экономике и недостаток образованных людей — ведь до войны качественное образование было недоступным для большинства венгров. Во-вторых, эмиграция старых элит. Как и в Советском Союзе, этот вопрос был решён путём использования кадров из числа более образованных национальных меньшинств — прежде всего, евреев. Это привело к всплеску антисемитизма. Как и в предвоенном Советском Союзе, для отсталых масс и старой венгерской интеллигенции слова «еврей», «коммунист» и «начальник» были синонимами

Американский социолог Джей Шульман, который опрашивал в США бежавших после событий 1956 года венгров, писал: «В глазах 100 процентов опрашиваемых все коммунистические лидеры были евреями». «Все важные посты занимают евреи»,— говорила молодая и набожная венгерка Эрика, которую опрашивал Шульман. Другой эмигрант, инженер по профессии, твердил: «Все лидеры кооперативов — это Коэны и Шварцы». «В их глазах был погром»,— подводил итог американский учёный.

Для «борьбы» с антисемитизмом режим Ракоши не придумал ничего лучше организации «антисионистских» процессов и тайных попыток ограничить число евреев в ряде областей Венгрии. Впрочем, юдофобов это не в чём ни убеждало — ведь и сам Матьяш Ракоши всё-таки носил при рождении фамилию Розенфельд.

Нелепая и бестактная пропаганда «советского образа жизни» и СССР также подливала масла в огонь. Слишком много улиц было названо именами Пушкина и Лермонтова, советские советники слишком бесцеремонно вмешивались в вопросы политической и экономической жизни Венгрии, слишком много пустых слов было сказано о «советско-венгерской дружбе». Даже антинационалистически настроенные венгры считали оскорбительным копирование советской системы оценок в школах и советской униформы — а что говорить о националистах, для которых русские или украинцы были «хуже животных»?

Сочетание экономического недовольства и чувства национального унижения создавало взрывоопасную смесь. В Венгрии, как и в ряде других восточноевропейских стран, существовала довоенная традиция массовых фашистских движений, которые нередко выдвигали радикальные социальные лозунги. Они имели массовую поддержку не только среди среднего класса и люмпен-пролетариата, но и среди промышленных рабочих. Созданная в 1937 году нацистская партия «Скрещённые стрелы» получила на выборах в рабочих предместьях Будапешта 41 % голосов. После войны руководство «Скрещённых стрел» было отправлено на виселицу или бежало, но многие тысячи голосовавших за фашистов рабочих никуда не делись, и приняли активное участие в событиях 1956 года, во многом определив характер движения — зверскую жестокость в сочетание со смесью националистических и социальных лозунгов.

Характерно, что непосредственным толчком к началу переросшего в восстание кризиса стали попытки правящей бюрократии провести реформу системы. Российский марксист Иван Лох сделал по этому вопросу интересное замечание — о том, что бюрократическое реформирование в Восточной Европе, а позднее и в СССР, почти всегда приводило к контрреволюции. С одной стороны, реформа вела к конфликту и расколу находившейся у власти прослойки, чем всегда рады воспользоваться противники режима. Вторая причина заключалась в том, что эти реформы сверху, как правило, были реакцией бюрократии на режим «пролетарского бонапартизма», который не только ограничивал политические и экономические амбиции высших партийных бонз, но также постоянно ставил под вопрос их статус и даже их жизнь. Путём десталинизации бюрократия обеспечивала гарантии своей пожизненной власти, но наиболее последовательные чиновники, вроде Берии, Надя, Горбачёва и Яковлева, получали возможность задуматься о реализации следующего шага: приватизации собственности рабочего государства и передачи этой собственности и власти по наследству.

В период с 1953 по 1956 год в Венгрии шла борьба между сторонниками пролетарского бонапартизма (Ракоши, Гере), умеренными реформаторам (Кадар) и правым крылом бюрократии (Надь), готовым пойти на более радикальные реформы по пути реставрации капитализма, которая полностью дестабилизировала политическую систему Венгерской Народной Республики.

24 октября 1956 года режим рухнул как карточный домик. «Стройные колонны трудящихся», которые собрались на проправительственный митинг, превратились в банды линчевателей. Попытка построения социализма закончилась средневековым варварством. Очевидец событий, французский журналист Жан-Поль Бонкур, в ужасе восклицал: «Это не буржуазная революция! Посмотри на эту разношёрстную толпу — это отбросы!».

Бонкур был прав. То, что происходило, было не буржуазной революцией, а стихийным фашистским восстанием. Нежно любимый в России Дэвид Ирвинг, чьи нацистские взгляды, надеюсь, уже ни для кого не представляют секрета, писал в своей книге, посвящённой Венгрии 1956 года: «Восстание, начавшиеся как старомодный еврейский погром, внезапно переросло в полномасштабную революцию». В этой фразе есть немалая доля истины. Во многих районах Венгрии «революция 1956 года» началась именно с избиения еврейского населения.

25 октября 1956 года в местечке Тапиошсентжиорджи были вырезаны пациенты еврейского дома престарелых. Три еврея были убиты Мишкольце. Также три еврея были зарезаны в местечке Таркал. 25 октября в Мешоковежде и в Meжоньяраде многие евреи были избиты, в Хайдунаньяше события приняли форму еврейского погрома, когда толпа пытала и грабила евреев. По свидетельству еврейских беженцев в Канаде евреи спасались от погромщиков по крышам домов. В Дебрецене резня еврейского населения шла по заранее заготовленным спискам. В деревне Tарпа демонстранты требовали повесить трёх евреев, живших в их общине, но в итоге ограничились «только» их избиением. В городе Матэ-Залка антисемитские демонстрации повстанцев сопровождались обвинением евреев в том, что те пьют кровь христианских младенцев. Евреи были вынуждены спасаться от линчевателей бегством. После подавления мятежа пресс-служба правительства Кадара заявила о погромах в пяти деревнях. Даже в тех местах, где нападений на евреев не было, всё время восстания они жили в страхе и ежеминутном ожидании начала резни.

Любопытно отметить, что даже на Западе антисоветски настроенные евреи были вынуждены спасаться от других антикоммунистически настроенных эмигрантов. Нападения на эмигрировавших из Венгрии евреев со стороны других венгерских беженцев в Австрии вынудили власти этой страны ускорить их отправку в Канаду и США.

Первые дни беспорядков прошли в атмосфере кровавого хаоса и анархии. За считанные часы Венгрия прошла все те процессы по пути реставрации старого режима, на преодоление которого в бывшем СССР ушло шесть лет — с 1987 по 1993 год. Не все были способны сразу адаптироваться к обстановке. Одни говорили о социализме и пели здравницы Надю, другие на соседней улице жгли книги Ленина и Маркса. 23 октября 1956 года рабочие Чепеля избили студентов, которые пришли их агитировать. Через несколько дней те же самые рабочие с именем Девы Марии на устах пошли умирать под наступавшие советские танки.

В венгерских событиях присутствовал ещё один фактор — фактор возможных реституций. В отличии от восточноевропейцев 1980‑х годов, венгры 1956 года ещё не забыли все прелести городского капитализма и феодализма на селе. Крестьяне настолько опасались возвращения помещиков, что, несмотря на все издержки венгерской коллективизации, предпочли тихо саботировать «народную революцию», соблюдая нейтралитет. Венгерские рабочие 1956 года, в отличии от своих детей, не верили в «доброго хозяина» и предпочитали лозунги рабочего самоуправления.

Между тем, страна стремительно двигалась вправо. Националистические и фашистские лозунги абсолютно доминировали над социальными программами и определяли характер восстания. Уже 25 октября студенты покрыли стены Будапешта граффити: «Свободу кардиналу Миндсенти!», «Нет коммунизму!» и, что самое интересное: «Нет рабочим советам — коммунисты запустили свои лапы в этот пирожок».

Это было правдой — первые рабочие советы были созданы при поддержке правительства Надя. Первый секретарь будапештского горкома Имре Мезе — убитый в спину 30 октября — лично распорядился вооружить рабочих, рассчитывая опереться на них в борьбе с контрреволюцией.

По мере стремительной радикализации мятежников, общественные симпатии переходили от незадачливого «дяди Имре» к страдальцу кардиналу Миндсенти — антисемиту и монархисту, который находился под домашним арестом. 30 октября американское посольство в Будапеште сообщило в Вашингтон список требований, озвученных демонстрантами у здания парламента:

1. Назначить Миндсенти премьер-министром;
2. Назначить полковника Малетера министром обороны;
3. Вывести советские войска из страны до 15 ноября;
4. Если эти требования не будут выполнены — потребовать у западных держав начать интервенцию.

Как известно, Миндсенти вскоре получил свободу. Под звук церковных колоколов, подобно аятолле Хомейни, он въехал в Будапешт на танке, окружённый толпами поклонников. Свою резиденцию он устроил на территории королевского дворца в Буде, в символическом месте, откуда в 1944 году немецкие парашютисты под командованием Отто Скорцени вытащили регента Хорти.

Имре Надь стал абсолютно лишней фигурой — как Горбачёв после Фороса. После того, как под давлением толпы он принял решение о выходе Венгрии из организации Варшавского договора, его правительство покинули последние мало-мальски принципиальные коммунисты, включая философа Дьёрдя Лукача.

В начале ноября через открытую границу в Венгрию стали прибывать первые группы американских военных специалистов. Они учили венгерских подростков ставить противотанковые мины и изготовлять бутылки с зажигательной смесью. Накатывающая ультраправая волна была заметна для всех, кто был хоть немного осведомлён о реальном положении дел в Будапеште. Приехавшая на заседание Социнтерна в Вене лидер венгерских социал-демократов Анна Келти (между прочим — убеждённая антикоммунистка) прямо заговорила о «победе контрреволюции». Однако её слова звучали как глас вопиющего в пустыне среди восторженных возгласов социал-демократов, которые пели дифирамбы «рабочему восстанию». Перед отъездом из Вены ей позвонил лидер Социалистического интернационала Херберт Венер:

— Что будет делать Надь? 

— Он намерен выйти из Варшавского пакта! Вы не можете сложить дважды два! Вы что, хотите Миндсенти и фашистский путч в Венгрии?

В итоге, фанатизм и жестокость восставших сыграли с ними дурную шутку. Если бы они придерживались более умеренной линии, вмешательства СССР в венгерские события вероятно удалось бы избежать. Ещё 29 октября 1956 года, на приёме в турецком посольстве в Москве, министр иностранных дел СССР Шепилов и маршал Жуков выступали против вторжения. Однако шокирующие сведения о погромах и резне в Венгрии, в конечном итоге переполнили чашу терпения Хрущёва. 4 ноября советские войска пересекли венгерскую границу, и сопротивление повстанцев было сокрушено за несколько дней.

В некоторой части левокоммунистической, троцкистской и анархистской историографии доминирует точка зрения, согласно которой советский режим подавил в те дни венгерское рабочее движение. Это интересный тезис, единственный недостаток которого заключается в том, что он не соответствует фактам. Ведь Центральный Рабочий Совет Большого Будапешта возник 14 ноября 1956 года — через десять дней после начала советской интервенции. После того, как дым от выстрелов рассеялся, оказалось, что весь правый политический спектр венгерской политики находится на пути к австрийской границе, а рабочие советы являются единственной властью на местах. Фашистский этап венгерской революции окончился, о клерикальном премьер-министре Миндсенти уже не могло быть и речи. Начался анархо-синдикалистский этап, который прошёл под знаком рабочих забастовок и бесполезного торга с правительством Кадара. Националистические настроения венгерских трудящихся опять сыграли с ними дурную шутку. Кадар был готов идти на компромиссы в вопросах самоуправления предприятий и рабочих советов, но требование возвращения Надя и вывода советских войск были заведомо невыполнимы. А ведь это были главные условия протестующих.

В итоге, после нескольких недель безуспешного противостояния с опиравшимся на советские штыки правительством, движение рабочего самоуправления потерпело крах. Венгерские рабочие могли записать в свой актив «гуляш-социализм» Кадара, а реставрация капитализма была отсрочена на тридцать лет. Хотя стабильная популярность современных венгерских неонацистов указывает на то, что фашистская революция в Венгрии продолжает оставаться на повестке дня, по-прежнему вдохновляемая мифом 1956 года.

1. СА — «штурмовые отряды» (нем. Sturmabteilung), военизированные формирования гитлеровской НСДАП.— Маоизм.ру.↩
2. Вероятно от ФАИ — Федерации анархистов Иберии, существующей с 1927 года.— Маоизм.ру.↩