Мой тезис состоит в том, что признание или осуждение «сталинизма», равно как признание или осуждение троцкизма не должно сегодня служить входным билетом в революционную марксистскую организацию. Второй мой тезис состоит в том, что расхождения в левом движении, которые должны вести к организационному размежеванию, не лежат сегодня в плоскости дискуссии между «левой оппозицией» и «большинством» в Коминтерне, а скорее могут быть сформулированы как противоречия между революционным марксизмом и оппортунизмом. В этом состояло положительное содержание моей статьи «Нет больше сталинизма и троцкизма, есть революционный марксизм и реформизм». Критики же этой статьи в основном обходили именно это её практическое значение, фокусируясь на отдельных полемических моментах, не имеющих абсолютной значимости. Характерно, что программные документы их групп, как правило, требуют от их членов как раз признания правоты Сталина или Троцкого в 1920—1930‑е годы.

Попытаюсь, тем не менее, коротко ответить на критику маоиста Олега Торбасова, троцкиста Марка Васильева и «сталиниста» Олега Соловьёва.

Тов. Торбасов в своей критике предлагает разделять «сталинистов» и «наследников сталинистской традиции», «маоистов» и «наследников маоистской традиции» и т. д., он пишет: «„наследник“ традиции может быть и очень часто оказывается её противоположностью». Такой подход вообще нацеливает нас на весьма непродуктивное выяснение: а кто же «настоящий» сталинист, маоист, троцкист, а кто «фальшивый», вместо того, чтобы решать вопросы сегодняшнего дня. Далее тов. Торбасов пишет:

«У Шапинова оказывается, что „изжитость старых противоречий постепенно констатируется и самими левыми“! Если кто и выступал доселе с таких позиций, то это на моей памяти были идеологи КапПСС 1989—1990 гг., лихорадочно подводящие базу под сближение с позициями социал-демократии (а на деле — перепрыгивание на них и гораздо правее)».

На деле, идеологи КПСС, сближаясь с социал-демократией, как раз всё более резко отдалялись и открыто критиковали и «сталинистскую» и «троцкистскую» традиции, а де-факто и Ленина¹, кроме его решения о переходе к нэпу. Потом тов. Торбасов, противореча сам себе, фактически соглашается с положительным содержанием моей статьи фразой:

«Мы действительно наблюдаем сейчас некий, хм, диалог разнородных левых, более демократичный, доброжелательный, открытый и плодотворный, чем это можно было представить раньше. Да, это отход от сектантства (к которому призывает Шапинов), над которым пришлось потрудиться — в первую очередь, внятно и последовательно формулируя свои принципиальные позиции вместо старых, „традиционалистских“ штампов».

Однако, у тов. Торбасова получается, что эта тенденция является не результатом изменения самой ситуации и «списка ключевых вопросов» коммунистического движения, а субъективными изменениями левых, которые ни с того ни с сего, став более доброжелательными, открытыми и менее догматичными, отказались от штампов. С чего бы это?

Также он не отвечает на вопрос: почему дискуссионные вопросы марксизма начинают поляризоваться на те, которые «всё более признаются более-менее всеми левыми как недопонятые и мистифицированные», и те, которые «остаются достаточно ясными»?

Затем тов. Торбасов пытается уличить меня в отрицании объективной истины по тем вопросам, которые разделяли раньше «сталинизм» и троцкизм. Мол, всё равно суть этих вопросов была в противоречии между марксизмом и немарксизмом. Этим он, конечно, не открыл мне глаза. Тем не менее, его аргумент не снимает вопрос о политической актуальности конкретных выводов 1930‑х годов для современной ситуации и рождает, как минимум, два возражения.

Первое: нельзя утверждать, что отдельно сталинская и троцкистская фракции в коммунистическом движении выразили абсолютную истину даже по обсуждавшимся тогда вопросам. Поэтому движение ни в рамках троцкистской, ни в рамках сталинистской традиции не исключает прихода к революционному марксизму сегодня. Не исключает и обратного — скатывания в болото реформизма и оппортунизма. Поэтому вместо ложной идентичности «троцкистов» и «сталинистов» сегодня нужна другая, которую я вижу как размежевание революционных марксистов и оппортунистов.

Некоторые описывают противоречие между историческим «троцкизмом» и историческим «сталинизмом» как противоречие между «марксистской схемой» и «реальным движением». Я, конечно, не разделяю мнение о том, что «идеальная» схема всегда противостоит «прозаической» реальности. Но в условиях «социализма в одной стране» во многом именно так и происходит. И разрыв между беспомощной «схемой» (троцкизм) и самоограничивающейся, самотермидоризирующейся, но живой практикой (сталинизм) — это трагедия. Трагедия для обоих направлений. Поэтому я и призываю преодолеть этот разрыв, слепить две половинки разбитого движения, выйти на новое основание.

Но если мы просто будем заставлять сталинистов «каяться» и признавать правоту Троцкого, то ничего, кроме продолжения этого разрыва, реальной почвы для которого с крушением СССР и соцлагеря уже нет, ничего, кроме сектантских разборок, мы не получим.

Разрыв сталинизма и троцкизма — это также разрыв между движением и его самокритикой. В рамках этого разрыва и движение становится догматичным, и самокритика часто превращается в голый скептицизм. Этот разрыв не равнозначен разрыву между «добром» и «злом», «хорошими» и «плохими» парнями. Это даже не противоречие между «рабочей демократией» и «бюрократической реакцией», ведь даже самые догматичные из троцкистов не могут не признать революционного характера сталинской коллективизации на селе, победы над мелкой буржуазией. В то же время, это и не противоречие между «верным ленинцем» Сталиным и «отступником» Троцким, потому что даже самый убеждённый сталинист не может не признать, что именно Сталин отступил от программы, намеченной в «Государстве и революции» Ленина. Разрыв этот не преодолевается победой «добра» над «злом» (троцкизма над сталинизмом, или наоборот). Он именно снимается. И если мы приходим к этому убеждению исходя из разных традиций: кто-то — троцкизма, кто-то — «сталинизма», то это хорошо. Если же кто-то просто настаивает на том, чтобы сталинисты признали правоту троцкизма, то тогда дискуссия вообще не имеет смысла. Ведь её целью должно быть снятие сталинизма и троцкизма, а не продолжение борьбы между ними.

Второе возражение касается рассмотрения сущности противоречия сталинизма и троцкизма как вопроса о «социализме в одной стране». Тут наступает время Марка Васильева. Тов. Васильев является постоянным критиком моих текстов с позиций догматического троцкизма. Каждый его ответ, как правило, в несколько раз длиннее моих статей, на которые Марк отвечает, и заканчивается «расстрельным» вердиктом. Тем не менее, до этого я воздерживался от ответов Марку, и теперь отвечу далеко не на все его возражения.

Начинает тов. Васильев, как и положено историку, с истории. Он отрицает «антисталинский характер» хрущёвско-брежневского периода тем, что руководство КПСС в 1960—1980‑е составили «новобранцы 1937 года», занявшие лидирующие позиции после уничтожения старых кадров в ходе репрессий. С этим утверждением можно было бы согласиться, если думать, что взгляды этих людей оставались неизменно такими «сталинистскими», как они сформировались в 1930‑е годы, а утверждать это, как минимум, странно. При желании можно проследить эволюцию взглядов того же Хрущёва, которая привела его к резкому расхождению с оставшимися при прежних взглядах Молотовым и Кагановичем и т. д. К тому же тов. Васильев игнорирует известные исторические факты, говорящие не только о смене курса в хрущёвский период, но и о смене персонального состава руководства (для него, видимо, это — главный показатель) на ⅩⅩ съезде КПСС в 1956 году и ⅩⅩⅡ съезде в 1961 году из состава ЦК, избранного на ⅩⅨ съезде ВКП(б) в 1952 году, было выведено около 70 % его членов. На ⅩⅩⅡ съезде КПСС в 1961 году из состава ЦК, избранного на ⅩⅩ съезде в 1956 году, также было выведено около 50 %.² Почему же тов. Васильев не говорит о «новобранцах ⅩⅩ и ⅩⅩⅡ съездов»? Видимо, потому, что это не укладывается в прокрустово ложе схемы о незыблемом «сталинистском» курсе в СССР аж до конца 1980‑х.

Оставаясь в рамках противоречия «сталинизм — троцкизм», Марк оказывается бессилен проанализировать послесталинскую эволюцию СССР, противоречия КПСС и Компартии Китая, противоречия КПСС, КПК и еврокоммунистов, особую позицию Че Гевары и многое другое, что выходит за рамки этого противоречия.

В ответ на аргумент против исторического троцкизма, состоящий в том, что троцкисты не сумели возглавить и не имели решающего влияния ни в одной революции, тов. Васильев полемически восклицает: «Зато троцкисты не задушили ни одной революции!». Видимо, тов. Васильева в революции устраивает роль «постороннего наблюдателя». А ведь именно против такого положения марксистских групп, относящих себя к троцкистской традиции и направлены мои тезисы. Я хочу, чтобы те, кто пришёл к революционному марксизму через троцкистскую традицию, были частью современной политической организации пролетариата в России, Украине, в мире. Позиция тов. Васильева настаивает на продолжении практики сектантства.

В этом плане гораздо трезвее выглядит позиция Бориса Кагарлицкого, который также «вышел» из троцкистской традиции. Он отмечает:

«Как получилось, что из революционных течений ⅩⅩ века троцкизм — единственное, которое участвуя во многих революционных событиях, не смогло сыграть ведущей роли ни в одной революции? Сталинистские партии сыграли такую роль (повторяю, это далеко не всегда шло на пользу процессу, но сейчас мы о другом), маоизм, геваризм, разные левопопулистские течения, вплоть до Чавеса. Все отметились. Все были неправы и виноваты и тут, и там (говорю без иронии). Но роль свою сыграли. А троцкизм кругом прав, но где практика?.. И причина не только в вытеснении из организованного коммунистического движения. Фидель и Че были за пределами комдвижения и не сильнее троцкистов. Сандинисты были вне комдвижения. Сапатисты — тоже. Никто не мешал троцкистам занять эту нишу».

По поводу термина «сталинизм», который у догматических троцкистов обнимает всё разнообразие коммунистических и псевдокоммунистических течений от Сталина и Мао до Тито и Горбачева, тов. Кагарлицкий также весьма резонно отмечает:

«В мировом коммунистическом движении уживались разные тенденции, в чистом виде „сталинистским“ оно было лишь в 1935—1953 годах, если уж на то пошло. Грамши, Тито, Тольятти, Мао — тоже вышли из Коминтерна. Лукач тоже был в коммунистическом движении. Опять же, в рамках „сталинизма“ были разные этапы. И в разных странах эта „сталинистская“ политика имела разный объективный смысл. В частности, политика Народного Фронта во Франции и Испании — не одно и то же. Тем более — применительно ко Второй мировой войне. И наоборот — одно дело оценка пакта Молотова — Риббентропа с точки зрения гос. интереса СССР, другое — то, как он повлиял на компартии и третье — секретные протоколы. В частности, целый ряд левых историков на Западе признают неизбежность пакта, но осуждают участие СССР в разделе Польши (кстати, роль Западной Украины внутри СССР тоже оказалась далеко не позитивной). Я уж не говорю о выдаче нацистам арестованных в СССР немецких эмигрантов… Иными словами, анализ должен быть конкретен, а не с помощью „горячих клавиш“».

Мировой коммунизм никогда не был «един» в том смысле, в котором «едина» политическая секта. А если такое «единство» навязывалось Коминтерну, то это скорее мешало, чем помогало делу. Например, в 20‑е годы в Коммунистической партии Германии было около 10 фракций и групп, причём их деление не соответствовало фракционному размежеванию в ВКП(б). «Правая» фракция Брандлера и Тальгеймера считалась троцкистской, а более левая группа Тельмана сталинистской, ультралевые Рут Фишер и Маслов опирались на Зиновьева и т. д.

Актуальность отказа от сектантских делений проявилась, на мой взгляд, даже ещё до крушения СССР, с началом неолиберальной глобализации и контрнаступления империализма. Первыми эту актуальность почувствовали революционеры Центральной Америки, которая стала тогда центром революционной борьбы. В 1980 году «сталинисты», маоисты и троцкисты в Сальвадоре объединились в Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти. В составе Фронта бывшие группировки заявили о самороспуске, достигнув единства на основе общей революционной программы. На основе похожего объединения действовал Сандинистский фронт национального освобождения в Никарагуа. «Боливарианское движение» в революционной Венесуэле также включает и троцкистские, и «сталинистские», и маоистские партии и группы. Если между ними и есть расхождения, то они совсем не аналогичны тем, что существовали между Троцким, Сталиным и Мао. Однако, этого опыта как будто не существует для сектантов…

Принять мой тезис о троцкизме и сталинизме Марк Васильев соглашается, только если я сброшу с себя груз «антитроцкистского прошлого», превращусь из «Савла сталинизма» в «Павла троцкизма». Получается, что критиковать троцкизм и стремиться к преодолению сектантства, можно только став троцкистом и сектантом. Я с этим не согласен. Я думаю, что быть частью современной революционной политической организации пролетариата, можно, имея свои собственные взгляды на исторические вопросы коммунистического движения. И я не уклоняюсь от полемики по этим вопросам, формой такой полемики является моя статья «От какого сталинизма мы отказываемся». (В скобках замечу, что Марк Васильев поступает недобросовестно, ссылаясь на мои предшествующие более упрощённые, основанные на поверхностном анализе взгляды на вопросы борьбы Сталина и Троцкого. Конечно, тому, кто держится раз и навсегда данной свыше ещё в 30‑е годы позиции, может быть неведомо развитие взглядов на тот или иной вопрос).

С точки зрения: «всё, что не троцкизм — то сталинизм» я действительно остаюсь сталинистом. Потому что троцкистом я не стал и не собираюсь становиться. Но с точки зрения исторического сталинизма, я сталинистом не являюсь. Можете спросить какую-нибудь Нину Андрееву, которая, как зеркально отражённый Марк Васильев запишет меня в троцкисты. Покрутившись вокруг да около исторических фактов и их интерпретаций, тов. Васильев возвращается к «основному вопросу» о социализме в одной стране.

Может быть ответ на этот вопрос всё ещё является важным для организационного размежевания марксистов и реформистов? Нет, не является. И вот почему. Во-первых, этот вопрос, так как он поставлен здесь и ставился в «сталинистской» и троцкистской пропаганде 80 лет назад, не имеет ответа. Дело в том, что социализм/коммунизм — «не идеал, к которому нужно стремиться, под коммунизмом мы понимаем действительное движение, уничтожающее теперешнее состояние»³. Действительная разница между Сталиным и Троцким заключается в том, какими путями, по их мнению, должно было происходить это движение в конкретных условиях победы пролетариата в СССР и поражения в Европе. В огромной степени разделительной линией служил вопрос об отношении к крестьянству, который стоял очень остро весь период нэповского компромисса. При этом позиция Сталина по этому вопросу развивалась: сначала он стоял фактически на одной позиции с Бухариным, а потом сделал резкий левый поворот, по сравнению с которым, по словам Исаака Дойчера, даже позиция Троцкого выглядела реформистской.

Делать из конкретно-исторических выводов Сталина или Троцкого абсолютные рецепты — это как раз и есть догматизм. Когда-то Энгельс написал:

«Всё миропонимание Маркса — это не доктрина, а метод. Оно даёт не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования…»⁴.

Многие из сегодняшних сектантов (и сталинистских, и троцкистских) готовы пожертвовать этим методом ради доктрины. Плодотворный подход, на мой взгляд, заключается, напротив, в том, чтобы на основе метода выработать актуальную революционную марксистскую программу.

Характерно, что никто из моих критиков даже не попытался спорить с одним из центральных положений статьи:

«Основные составляющие новой левой идеологии и практики также формируются в рамках разных марксистских течений параллельно, поэтому объединение на новых основаниях назрело».

Если они с этим согласны, то пусть работают на такое объединение, как это делает МО «Че Гевара» и Организация марксистов в Украине. Если не согласны, то пусть дадут развёрнутую аргументацию в поддержку своего сектантского подхода, и тогда с ними можно будет спорить.

С моим выводом соглашаются менее догматично настроенные молодые члены РКРП/РКСМ(б):

«Современный троцкизм зачастую мало уделяет собственно взглядам Троцкого, а выступает как революционно-марксистское течение. Во Франции бы я был на стороне троцкистов (LO, LCR), а не за гнилых зюганоидов из „Французской Коммунистической Партии“. ‹…› Я безусловно отрицательно отношусь к теории троцкизма, что к „старому“ (до присоединения Троцкого к большевикам), что к новому (под знаменем „ленинизма“), но я выступаю за преодоление догматического антагонизма между троцкизмом и сталинизмом, как излишнего в существующих условиях, и в этом я согласен с мнением, высказанным, например, тем же В. Шапиновым»⁵.

С этим мнением соглашается также «Программист-коммунист» из Тулы: «В целом статья Шапинова, думаю, правильная»⁶ и другие.

Олег Соловьёв из РКРП-РПК критикует тезис моей статьи с позиций «сталинизма». Однако, в его изложении получается, что троцкизм сводится к «наивному антибюрократизму» и «национальному нигилизму». Вероятно, у тов. Соловьева есть основания говорить это на основании знакомства с практикой каких-то троцкистских групп. Но мой подход заключается вовсе не в том, чтобы собрать в кучу всех «сталинистов» и всех «троцкистов», а в том, чтобы выработать актуальную программу на основе анализа современных проблем, а не на основе противоречий Сталина и Троцкого.

Важно сформулировать эти вопросы, тогда будет понятно, что дело сегодня не в троцкизме и сталинизме. В целом же, тов. Соловьев поддержал нашу политическую линию:

«Всё, что успел опубликовать бюллетень „Против течения“ в части борьбы с социал-шовинизмом, национализмом очень и очень необходимо теперь. Отличное оружие в борьбе с нашими горе-патриотическими настроениями. Многие наши госпатриотизмом и националистическим дерьмом отравлены».

В Украине, где по разным причинам левое сектантство не смогло пустить такие мощные корни, как в России, подход статьи «Нет больше сталинизма и троцкизма…» был фактически признан редакцией бюллетеня «Против течения» и Молодёжным объединением «Че Гевара». Есть основания полагать, что именно на таких принципах будет строиться в Украине Организация марксистов, в которую уже сегодня входят активисты и группы, воспитанные на разных марксистских традициях, но вырабатывающие сегодня теоретическое единство по актуальным политическим вопросам.

Однако, было бы неверно представлять ОМ как форму объединения бывших сталинистов и бывших троцкистов. Нельзя, по крайней мере, игнорировать тех людей, которые шли к марксизму не через сталинизм или троцкизм, а через Ильенкова, Босенко, Лукача, Лифшица и т. д. Это значительная часть молодёжи, для которой проблема сталинизма и троцкизма вообще никогда не стояла. Проект Декларации Организации марксистов намечает действительные пункты размежевания между марксизмом и оппортунизмом в левом движении Украины, а не повторяет сектантские штампы.

1. Заметим, что это вовсе не опровергает, а как раз подтверждает, что ленинские, сталинские и троцкистские позиции в их представлении сближались! — Маоизм.ру.↩
2. Автор цитирует данные, приведённые в китайской статье «О хрущёвском псевдокоммунизме и его всемирно-историческом уроке», популяризированной тогда нами.— Маоизм.ру.↩
3. К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 3, с. 34. («Немецкая идеология».— Маоизм.ру.)↩
4. Т. 39, с. 352. (Письмо Вернеру Зомбарту, 11 марта 1895 г.— Маоизм.ру.)↩
5. «Бунтарь» на Форуме РКРП-РПК.↩
6. Там же.↩