Перевод с немецкого

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 4, сс. 276—285. ← «Deutsche-Brüsseler-Zeitung» № 80; 7 октября 1847 г.

03.10.1847

Коммунисты и Карл Гейнцен. Статья вторая

Кто опубликовал: | 19.05.2023

Коммунисты, как мы это выяснили в первой статье, не за то нападают на Гейнцена, что он не коммунист, а за то, что он плохой публицист демократической партии. Они нападают на него не как коммунисты, а как демократы. То, что против него открыли полемику именно коммунисты, является простой случайностью. Если бы даже в мире не было никаких коммунистов, то против Гейнцена должны были бы выступить демократы. Во всём этом споре речь идёт только о следующем: 1) способен ли г‑н Гейнцен в качестве партийного публициста и агитатора принести пользу немецкой демократии, что мы отрицаем; 2) правильны ли или, по крайней мере, терпимы ли агитационные методы г‑на Гейнцена, на что мы также отвечаем отрицательно. Речь идёт, таким образом, не о коммунизме и не о демократии, а только о личности и о личных причудах г‑на Гейнцена.

Коммунисты при современных условиях не только совершенно далеки от того, чтобы начинать бесполезные споры с демократами, но скорее сами в данный момент выступают как демократы во всех практических партийных вопросах. Необходимым следствием демократии во всех цивилизованных странах является политическое господство пролетариата, а политическое господство пролетариата есть первая предпосылка всех коммунистических мероприятий. Пока, следовательно, демократия ещё не завоёвана, до тех пор коммунисты и демократы борются рука об руку, и интересы демократов являются также интересами и коммунистов. До этого момента разногласия между обеими партиями имеют чисто теоретический характер и прекрасным образом могут быть предметом теоретических дискуссий без всякого ущерба от этого для совместных действий. Можно будет даже столковаться о некоторых мероприятиях, которые следовало бы провести немедленно после завоевания демократии в интересах доныне угнетённых классов, например, о переходе в ведение государства крупной промышленности, железных дорог, о воспитании всех детей на государственный счёт и т. д.

Вернёмся, однако, к г‑ну Гейнцену.

Г‑н Гейнцен заявляет, что не он начал спор с коммунистами, а они с ним. Мы имеем перед собой, таким образом, известный аргумент в стиле грузчика, по поводу которого мы с ним препираться не будем. Он называет свой конфликт с коммунистами «бессмысленным расколом, который коммунисты вызвали в лагере немецких радикалов». Гейнцен утверждает, что он уже три года тому назад стремился всеми силами и всеми возможными средствами предотвратить надвигающийся раскол. Эти бесплодные усилия имели-де своим следствием нападки коммунистов на него.

Три года тому назад, как хорошо известно, г‑н Гейнцен вовсе не принадлежал ещё к лагерю радикалов. Он был тогда сторонником прогресса в рамках закона и либералом. Расхождения с ним вовсе не означали, следовательно, раскола в лагере радикалов.

Г‑н Гейнцен встретился с коммунистами здесь, в Брюсселе, в начале 1845 года. Эти последние не только совершенно не думали нападать на г‑на Гейнцена за его якобы политический радикализм, но скорее прилагали величайшие усилия, чтобы побудить принадлежавшего тогда ещё к либералам г‑на Гейнцена перейти на позиции именно этого радикализма. Но напрасно. Только в Швейцарии г‑н Гейнцен стал демократом.

«Позже я всё более и более стал убеждаться (!) в необходимости энергичной борьбы против коммунистов»,— следовательно, стал убеждаться в необходимости бессмысленного раскола в лагере радикалов! Мы спрашиваем немецких демократов: годится ли в партийные публицисты тот, кто так смехотворно противоречит самому себе?

Но кто такие те коммунисты, которые, по утверждению г‑на Гейнцена, выступили с нападками на него? Приведённые выше намёки и, особенно, следующие за ними обвинения по адресу коммунистов дают на это ясный ответ. Коммунисты, говорится у Гейнцена,

«перекричали весь лагерь литературной оппозиции, они создали путаницу в головах необразованных людей, бесцеремоннейшим образом порочили самых радикальных деятелей, они… старались по мере сил парализовать политическую борьбу, больше того, они объединились… в конечном счёте прямо с реакцией. Вдобавок ещё в практической жизни, очевидно под влиянием своей доктрины, они часто опускались до роли подлых и лживых интриганов…»

Из туманной неопределённости этих обвинений вырисовывается весьма заметная фигура: фигура литературного дельца г‑на Карла Грюна. У г‑на Грюна были три года тому назад личные счёты с г‑ном Гейнценом, г‑н Грюн в связи с этим выступил с нападками на г‑на Гейнцена в «Trier’sche Zeitung», г‑н Грюн попытался перекричать весь лагерь литературной оппозиции, г‑н Грюн старался по мере сил парализовать политическую борьбу и т. д.

С каких это пор, однако, г‑н Грюн является представителем коммунизма? Если он три года тому назад и сделал попытку сблизиться с коммунистами, то он никогда не был признан коммунистом, никогда сам себя публично таковым не называл и более года тому назад счёл даже нужным выступить против коммунистов.

Маркс уже тогда полностью дезавуировал г‑на Грюна перед г‑ном Гейнценом и позднее, при первой же представившейся возможности, публично изобразил его в его настоящем виде.

Что же касается заключительной — «подлой и лживой» — инсинуации г‑на Гейнцена по адресу коммунистов, то она имеет своей основой инцидент, происшедший между г‑ном Грюном и г‑ном Гейнценом, и ничего больше. Инцидент этот касается обоих названных господ, но никак не коммунистов. Мы даже не знаем подробностей этого инцидента настолько, чтобы быть в состоянии высказать своё суждение о нём. Предположим, однако, что г‑н Гейнцен прав. Но если после того, как Маркс и другие коммунисты дезавуировали замешанное в этом инциденте лицо, если после того, как стало ясно, как день, что это замешанное лицо никогда не было коммунистом,— если после всего этого г‑н Гейнцен всё же продолжает выдавать этот инцидент за неизбежное следствие коммунистической доктрины, то это является безграничной низостью.

Если, впрочем, г‑н Гейнцен в своих вышеприведённых обвинениях имеет в виду и других лиц, помимо г‑на Грюна, то это относится только к тем «истинным социалистам», чьи действительно реакционные теории давно были дезавуированы коммунистами. Все способные к развитию представители этого ныне совершенно разложившегося направления перешли к коммунистам и сами теперь нападают на «истинный социализм» там, где он ещё себя проявляет. Г‑н Гейнцен, следовательно, снова обнаруживает обычное для него беспредельное невежество, когда вновь выкапывает эти давно погребённые фантазии, чтобы взвалить ответственность за них на коммунистов. Упрекая здесь «истинных социалистов», которых он смешивает с коммунистами, г‑н Гейнцен вслед за тем бросает по адресу коммунистов те же нелепые обвинения, которые выдвигали против них «истинные социалисты». Он, следовательно, не имеет собственно даже никакого права нападать на «истинных социалистов», ибо в известном смысле и сам принадлежит к ним. Ведь в то время, когда коммунисты резко выступали в печати против этих социалистов, тот же г‑н Гейнцен сидел в Цюрихе, где г‑н Руге приобщал его к тем обрывкам «истинного социализма», которые уместились в его собственной путаной голове. Воистину, г‑н Руге нашёл ученика, достойного такого учителя!

Но где же подлинные коммунисты? Г‑н Гейнцен говорит о заслуживающих уважения исключениях и весьма талантливых людях, относительно которых он предсказывал, что они откажутся от коммунистической солидарности (!). Коммунисты уже отказались от всякой солидарности с писаниями и действиями «истинных социалистов». Из всех вышеприведённых упрёков ни один не относится к коммунистам, за исключением разве заключительных слов всей тирады, которые звучат следующим образом:

«Коммунисты… высокомерно кичась своим воображаемым превосходством, высмеивают всё, что только и может служить основой для объединения честных людей».

Г‑н Гейнцен, очевидно, намекает этим на то, что коммунисты потешались над его высокоморальными выступлениями и высмеивали все эти священные и возвышенные идеи, добродетель, справедливость, мораль и т. д., которые, как воображает г‑н Гейнцен, якобы составляют основу всякого общества. Этот упрёк мы принимаем. Коммунисты, несмотря на моральное негодование честного человека — г‑на Гейнцена, не перестанут высмеивать эти вечные истины. Коммунисты к тому же утверждают, что эти вечные истины ни в коем случае не являются основой, а, наоборот, являются продуктом того общества, в котором они фигурируют.

Если, впрочем, г‑н Гейнцен предвидел, что коммунисты откажутся солидаризироваться с теми людьми, которых ему угодно причислять к их лагерю, к чему тогда все его нелепые упрёки и подлые инсинуации? Если г‑н Гейнцен знает коммунистов только понаслышке, а это почти очевидно, если он так мало знает, кто они, что требует от них, чтобы они сами дали более точное понятие о себе, чтобы они, так сказать, представились ему,— какое же бесстыдство надо иметь, чтобы при этих условиях полемизировать с ними?

«Точное понятие о тех лицах, которые, собственно, представляют коммунизм или которые излагают его в чистом виде, вероятно, привело бы к полному отпадению от коммунизма главной массы тех, которые его придерживаются и используются им, а против такого требования протестовали бы вряд ли одни только господа из „Trier’sche Zeitung“».

И несколькими строками ниже:

«От тех, которые действительно являются коммунистами, можно ожидать достаточной последовательности и честности» (о, добродетельный филистер!), «чтобы они откровенно выступили со своей доктриной и отреклись от тех, которые не являются коммунистами. От них надлежит потребовать» (что за филистерские обороты!), «чтобы они не поддерживали бессовестным образом (!) путаницу, которую создаёт в головах многих тысяч страдающих и необразованных людей воображаемая или измышленная возможность — фактически являющаяся невозможностью (!!) — найти, оставаясь на почве реальных отношений, путь к осуществлению этой доктрины (!). Долгом» (опять этот добродетельный филистер) «подлинных коммунистов является либо сделать всё совершенно ясным для всех представителей тёмной массы, которые к ним примыкают, и вести их к определённой цели, либо же отмежеваться от них, не использовать их».

Г‑н Руге мог бы себя поздравить, если бы он сумел произвести на свет три подобных периода. Филистерским требованиям полностью соответствует путаница мыслей, свойственная филистеру: последнего-де занимает лишь суть дела, но отнюдь не форма, и именно поэтому он высказывает прямо противоположное тому, что намеревался сказать. Г‑н Гейнцен требует, чтобы подлинные коммунисты отмежевались от мнимых коммунистов. Они должны положить конец той путанице, которая (так он хочет сказать) происходит от смешения двух различных направлений. Но как только эти два слова, «коммунисты» и «путаница», сталкиваются в его голове, в ней самой возникает путаница. Г‑н Гейнцен теряет нить мыслей. Его ходячая формула, что коммунисты вообще создают путаницу в головах необразованных людей, путается у него под ногами, он забывает о подлинных коммунистах и о мнимых коммунистах, с комической беспомощностью спотыкается он о всякого рода воображаемые и измышленные возможности, фактически являющиеся невозможностями, и растягивается, наконец, во весь рост на почве реальных отношений, где он опять приходит в себя. Теперь ему снова приходит в голову, что речь шла совсем не о том, возможно ли то или другое, что он, собственно, хотел говорить о чём-то совершенно ином. Он снова возвращается к своей теме, но он ещё так оглушён, что даже не вычёркивает ту великолепную фразу, в которой он проделал вышеописанный акробатический трюк.

Таков стиль г‑на Гейнцена. Что касается существа дела, то мы повторяем, что г‑н Гейнцен, как и подобает добропорядочному немцу, слишком поздно приходит со своими требованиями и что коммунисты уже давно дезавуировали «истинных социалистов». Затем мы снова видим здесь, что прибегать к пускаемым исподтишка инсинуациям отнюдь не является чем-то несовместимым с характером добродетельного филистера. Г‑н Гейнцен, в частности, вполне прозрачно намекает на то, что коммунистические публицисты только используют коммунистических рабочих. Он достаточно прямо заявляет, что публичное изложение этими публицистами их взглядов повело бы к полному отпадению от коммунизма главной массы тех, которые используются им. Он усматривает в коммунистических публицистах пророков, жрецов или священнослужителей, обладающих тайной мудростью, которую они держат при себе и скрывают от необразованных людей, чтобы вести их на помочах. Все его добродетельно-филистерские требования, чтобы сделать всё ясным для всех представителей тёмной массы и не использовать их, исходят, очевидно, из предположения, будто коммунистические литераторы заинтересованы в удержании рабочих в темноте и невежестве, будто они только используют их, подобно тому как иллюминаты1 в прошлом столетии хотели использовать народ. Это пошлое представление побуждает также г‑на Гейнцена повсюду твердить невпопад о путанице в головах необразованных людей и совершать, в наказание за то, что он не высказывается прямо, стилистические акробатические трюки.

Мы только отмечаем эти инсинуации, мы не станем их опровергать. Мы предоставляем коммунистическим рабочим самим судить об этом.

Наконец, после всех этих предварительных замечаний, уклонений в сторону, требований, инсинуаций и акробатических трюков г‑на Гейнцена, мы приходим к его теоретическим нападкам и соображениям против коммунистов.

Г‑н Гейнцен

«усматривает ядро коммунистической доктрины, попросту говоря, в упразднении частной собственности (также и приобретённой собственным трудом) и в являющемся неизбежным следствием этого упразднения принципе совместного пользования земными благами».

Г‑н Гейнцен воображает, что коммунизм есть некая доктрина, которая исходит из определённого теоретического принципа, как из своего ядра, и делает отсюда дальнейшие выводы. Г‑н Гейнцен жестоко ошибается. Коммунизм не доктрина, а движение. Он исходит не из принципов, а из фактов. Коммунисты имеют своей предпосылкой не ту или другую философию, а весь ход предшествующей истории и, в особенности, его современные фактические результаты в цивилизованных странах. Коммунизм есть следствие крупной промышленности и её спутников: возникновения мирового рынка и обусловленной этим безудержной конкуренции; принимающих всё более разрушительный, всё более всеобщий характер торговых кризисов, которые теперь уже окончательно стали кризисами мирового рынка; формирования пролетариата и концентрации капитала; вытекающей отсюда классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией. Коммунизм, поскольку он является теорией, есть теоретическое выражение позиции пролетариата в этой борьбе и теоретическое обобщение условий освобождения пролетариата.

Г‑ну Гейнцену не мешало бы теперь понять, что для того, чтобы судить о коммунизме, требуется нечто большее, чем усматривать его ядро, попросту говоря, в упразднении частной собственности; что лучше было бы ему взяться за основательное изучение политической экономии, чем праздно болтать об упразднении частной собственности; что он не может иметь ни малейшего представления о тех следствиях, к которым должно привести упразднение частной собственности, если он не знает также и его предпосылок.

В этом последнем вопросе г‑н Гейнцен обнаруживает такое грубое невежество, что он даже полагает, будто «совместное пользование земными благами» (тоже недурное выражение) является следствием упразднения частной собственности. На деле имеет место как раз противоположное. Вследствие того, что крупная промышленность, развитие машинного производства, средств сообщения, мировой торговли принимает такие колоссальные размеры, что их эксплуатация отдельными капиталистами с каждым днём становится всё более и более невозможной; вследствие того, что всё усиливающиеся кризисы мирового рынка дают нам самое убедительное доказательство этого; вследствие того, что производительные силы и средства обмена современного способа производства и обмена с каждым днём всё больше перерастают рамки индивидуального обмена и частной собственности; одним словом, вследствие того, что приближается момент, когда общественное управление промышленностью, сельским хозяйством, обменом становится материальной необходимостью для самих же промышленности, сельского хозяйства и обмена,— вследствие всего этого частная собственность будет упразднена.

Когда г‑н Гейнцен упразднение частной собственности, которое, конечно, является предпосылкой освобождения пролетариата, отрывает таким образом от собственных предпосылок этого упразднения, когда он рассматривает его вне всякой связи с действительным миром как простую глупую кабинетную выдумку, то оно становится чистейшей фразой, о которой он может сказать только плоский вздор. Он так и поступает:

«Упомянутым упразднением всякой частной собственности коммунизм неизбежно упраздняет также и самостоятельное существование отдельных лиц» (г‑н Гейнцен, таким образом, обвиняет нас в стремлении сделать людей сиамскими близнецами). «Следствием этого является опять-таки зачисление каждой отдельной личности в казарменное хозяйство, организованное приблизительно (!!) наподобие общины» (просим снисходительного читателя заметить себе, что всё это, как это общепризнано, является следствием только собственной болтовни г‑на Гейнцена о самостоятельном существовании отдельных лиц). «Этим коммунизм уничтожает индивидуальность… независимость… свободу». (Старый вздор «истинных социалистов» и буржуа. Как будто современные индивиды, ставшие вследствие разделения труда помимо их воли сапожниками, фабричными рабочими, буржуа, юристами, крестьянами, т. е. рабами определённой профессии и соответствующих ей нравов, образа жизни, предрассудков, ограниченности и т. д., обладают ещё какой-то индивидуальностью, которую можно было бы уничтожить!) «Коммунизм приносит в жертву отдельную личность с приобретённой частной собственностью — необходимым атрибутом или основой этой личности» (это «или» превосходно!) — «призраку общности или общества» (и здесь Штирнер?), «между тем как общность может и должна» (должна!!) «быть не целью, а средством для каждой отдельной личности».

Г‑н Гейнцен придаёт особенное значение приобретённой частной собственности и доказывает этим лишний раз своё абсолютное незнакомство с предметом, о котором он говорит. Добродетельно-филистерская справедливость, в соответствии с которой г‑н Гейнцен стремится дать каждому то, что он заработал, к сожалению, сводится на нет крупной промышленностью. Пока крупная промышленность ещё не достигла такого уровня развития, при котором она может окончательно освободиться от оков частной собственности, до тех пор она не допускает никакого иного распределения своих продуктов, кроме ныне существующего, до тех пор капиталист будет класть в карман свою прибыль, а рабочий будет всё больше знакомиться на практике с тем, что представляет собой минимум заработной платы. Г‑н Прудон сделал попытку систематически развить принцип приобретённой собственности и поставить его в связь с существующими отношениями и, как известно, потерпел полнейший крах. Г‑н Гейнцен, правда, никогда не решится на подобную попытку, ибо для этого ему пришлось бы заняться изучением вопроса, чего он не станет делать. Но пример г‑на Прудона мог бы ему послужить уроком, чтобы поменьше публично выставлять свою приобретённую собственность.

Если после всего этого г‑н Гейнцен бросает коммунистам упрёк в том, что они гоняются за химерами и теряют реальную почву под ногами, то кого же касается этот упрёк?

Г‑н Гейнцен высказывает дальше ещё многое другое, в рассмотрение чего мы не будем входить. Заметим только, что чем дальше он продвигается, тем всё более неуклюжими становятся его фразы. Одной беспомощности его языка, выражающейся в полном неумении подбирать подходящие слова, уже достаточно, чтобы скомпрометировать всякую партию, которая вздумала бы признать его своим литературным представителем. Твёрдость его убеждений постоянно приводит его к тому, что он говорит не то, что хочет сказать. Каждое из его предложений содержит, таким образом, двойную бессмыслицу: во-первых, бессмыслицу, которую он хочет сказать, и, во-вторых, ту, которой он не хотел сказать, но которую всё же говорит. Выше мы приводили пример этого. Заметим только ещё, что г‑н Гейнцен повторяет свой старый суеверный взгляд относительно могущества государей, когда говорит, что власть, которую надо свергнуть и которая есть не что иное, как государственная власть, является теперь, как и всегда, источником и оплотом всякого бесправия, и что он «стремится» учредить подлинное правовое государство (!) и в рамках этого фантастического здания «провести все те социальные реформы, теоретическая правильность (!) и практическая осуществимость (!) которых вытекает из всеобщего развития (!)»!!!

Насколько хороши намерения, настолько же плох стиль. Такова уж судьба добродетели в этом скверном мире.

Развращённый духом века
Стал пещерным санкюлотом.
Плохо танцевал, но доблесть
Гордо нёс в груди косматой;
………………………………
Не талант,— зато характер2.

Г‑н Гейнцен будет приведён нашими статьями в справедливое негодование, как и подобает оскорблённому добродетельному филистеру, однако из-за этого он не изменит ни своей литературной манеры, ни своей компрометирующей и бесцельной формы агитации. Его угроза расправой на фонарях в день решительных действий доставила нам несколько весёлых минут.

Одним словом, коммунисты должны и хотят действовать совместно с немецкими радикалами. Но они оставляют за собой право выступать против всякого публициста, который компрометирует всю партию в целом. По этой причине, а не по какой-либо другой, мы сочли нужным выступить против Гейнцена.

Брюссель, 3 октября 1847 г.
Ф. Энгельс

NB. Мы только что получили брошюру, написанную одним рабочим3: «Государство Гейнцена. Критические замечания Стефана», Берн, Ретцер 4. Г‑н Гейнцен мог бы радоваться, если бы он писал наполовину так хорошо, как этот рабочий. Из этой брошюры г‑н Гейнцен, помимо других вещей, мог бы достаточно отчётливо выяснить, почему рабочие не хотят и слышать об его аграрной республике.— Заметим ещё, что это первая написанная рабочим брошюра, автор которой выступает не с морализированием, а пытается объяснить политические битвы современности борьбой между различными классами общества.

  1. Иллюминаты (буквально «озарённые») — члены тайного общества, основанного в Баварии в 1776 г. и примыкавшего к масонским организациям. Общество состояло из оппозиционных бюргерских и дворянских элементов, недовольных княжеским деспотизмом. В то же время характерной чертой иллюминатов была боязнь какого-либо демократического движения, что нашло отражение и в их уставе, превращавшем рядовых членов общества в слепое орудие руководителей. В 1784 г. общество было разгромлено баварскими властями. Ред.
  2. Гейне. «Атта Тролль», глава 24. Ред.
  3. — Стефаном Борном. Ред.
  4. «Der Heinzen’sche Staat. Eine Kritik von Stephan». Bern, 1847. Gedruckt bei E. Ratzer.

Добавить комментарий