На пленумах Центрального комитета КПСС в 1990 году, когда ощущение надвигающейся катастрофы всё больше охватывало общество, весёлым был, кажется, один лишь Горбачёв. Остальные демонстрировали явные признаки смущения и озадаченности, но только немногие отваживались открыть глаза на происходящее и говорить прямо.

Так, в прениях на заседании 16 марта 1990 года тревогу пытался бить секретарь парткома Минского часового завода В. В. Чикин, отметивший, что «партия коммунистов переживает беспрецедентный за всю свою долгую историю кризис. Она серьёзно больна и причём страдает от многих недугов сразу».

«Давайте признаем честно,— призвал он,— что КПСС уже перестала быть союзом единомышленников. В её рядах сегодня люди, стоящие на диаметрально противоположных позициях. ‹…› Радиация идейного разброда сильнее чернобыльской. Она поражает жизненно важные центры партии, её организма, парализует силы ещё здоровой части партийцев и в центре, и на местах».

Поразителен тон его замечания:

«Возможно, я выгляжу „белой вороной“, не совсем типичным советским человеком, ибо не верю, что частная собственность нас спасёт, поможет выбраться из трясины, в которую нас завели неумелые партийные и государственные деятели с помощью учёных-конъюнктурщиков, которые и сейчас на плаву…»

«Как, скажите, совместить тезис о плюрализме форм собственности с положением о недопустимости эксплуатации человека человеком? Что такое гуманный, демократический социализм, не родственник ли он развитому? В чём конкретно ценности рабочего класса не совпадают с общечеловеческими? Как творчески развивать учение Маркса — Энгельса — Ленина, отбросив классовый подход, составляющий его сердцевину? Почему в программном документе Коммунистической партии вообще нет упоминания о коммунизме?» — с недоумением восклицал Чикин.

Вопросы остались — в этом формате — без ответа.