Первым вопросом, который встал передо мной при изучении проблемы т. н. культа личности Сталина, был вопрос о том, как и почему в 1956 году, т. е. спустя три года после смерти И. В. Сталина, возникла необходимость в самой постановке этой проблемы. Была ли в этом необходимость, а если и была, то какими объективными причинами она диктовалась?

Выступая на ⅩⅩ съезде КПСС, Н. С. Хрущёв, говоря об успехах партии за истекший после смерти Сталина период, указывал, что:

«Первостепенное значение имело восстановление и всемерное укрепление ленинского принципа коллективности руководства. Центральный Комитет КПСС старался показать пример в этом отношении. Для всех очевидно, насколько поднялась за последние годы роль Центрального Комитета как коллективного руководителя нашей партии. Президиум ЦК стал регулярно действующим коллективным органом, в поле зрения которого находятся все наиболее важные вопросы жизни партии и страны.

Борясь за всемерное развитие творческой активности коммунистов и всех трудящихся, Центральный комитет принял меры к широкому разъяснению марксистско-ленинского понимания роли личности в истории. ЦК решительно выступил против чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности, который превращает того или иного деятеля в героя-чудотворца и одновременно умаляет роль партии и народных масс, ведёт к снижению их творческой активности. Распространение культа личности принижало коллективность руководства в партии и приводило иногда к серьёзным упущениям в нашей работе»⁷.

В этом же духе говорили и все выступавшие на ⅩⅩ съезде КПСС. Первый секретарь ЦК КП Казахстана Брежнев:

«Среди больших мероприятий, проведённых за последнее время, особое значение имеет тот факт, что Центральный Комитет укрепил государственную социалистическую законность, которая была, как известно, ослаблена, а в некоторых звеньях подорвана врагами партии и государства»⁸.

Секретарь ЦК КПСС Суслов:

«Укреплению единства партии и повышению её активности, инициативы, боеспособности в большой степени способствовало восстановление часто нарушавшихся до ⅩⅩ съезда партии выработанных Лениным норм партийной жизни и принципов партийного руководства.

Чуждые марксизму-ленинизму теория и практика культа личности, получившие распространение до ⅩⅩ съезда партии, наносили значительный ущерб партийной работе, как организационной, так и идеологической. Они умаляли роль народных масс и роль партии, принижали коллективное руководство, подрывали внутрипартийную демократию, подавляли активность членов партии, их инициативу и самодеятельность, приводили к бесконтрольности, безответственности и даже произволу в работе отдельных лиц, мешали развёртыванию критики и самокритики и порождали односторонние, а подчас и ошибочные решения вопросов…

Не подлежит сомнению, что распространению догматизма и начётничества сильно способствовал культ личности. Поклонники культа личности приписывали развитие марксистской теории только отдельным личностям и целиком полагались на них. Все же остальные смертные должны якобы лишь усваивать и популяризировать то, что создают эти отдельные личности. Таким образом, игнорировалась роль коллективной мысли нашей партии и роль братских партий в развитии революционной теории, роль коллективного опыта масс»⁹.

А. И. Микоян:

«Принцип коллективности руководства является элементарным для пролетарской партии, для партии ленинского типа, однако приходится подчёркивать эту старую истину потому, что в течение примерно 20 лет у неё фактически не было коллективного руководства, процветал культ личности, осуждённый ещё Марксом, а затем и Лениным, и это, конечно, не могло не оказать крайне отрицательного влияния на положение в партии и на её деятельность»¹⁰.

Г. М. Маленков:

«…Нет сомнения в том, что во всей партии с огромным удовлетворением восприняты те важные, принятые ЦК за отчётный период меры, которые были направлены на решительное устранение серьёзных ненормальностей в партийной жизни и методах партийного руководства, на обеспечение точного выполнения выработанных Лениным принципов партийного руководства. Всем понятно, какое принципиальное и жизненно важное значение имеет проведённый Центральным Комитетом твёрдый курс против культа личности, чуждого духу марксизма-ленинизма. В отчётном докладе справедливо подчёркнуто, что культ личности является извращением марксистско-ленинского учения. Это извращение неизбежно ведёт к принижению роли партии и её руководящего центра, к подавлению творческой активности партийных масс. Нет нужды доказывать, что ослабление, а тем более ликвидация методов коллективного руководства, извращение марксистского понимания роли личности, культ личности — всё это приводило к безапелляционности единоличных решений, произволу и в известный период наносило большой ущерб делу руководства партией и страной.

…Заслугой Центрального Комитета является то, что он, руководствуясь ленинскими принципами, на пользу нашего общего дела вскрывает ошибки, кем бы они сделаны ни были, решительно, не взирая на лица, справедливо поправляет всякого, кто допускает эти ошибки»¹¹.

В. М. Молотов:

«Как наши серьёзные успехи в делах внутренней жизни страны, так и важные успехи в области внешней политики связаны с тем, что после ⅩⅨ съезда Центральный Комитет осуществлял ленинский принцип коллективности руководства. Поддержанный всей партией, Центральный Комитет твёрдо выступил против чуждого марксизму-ленинизму культа личности, сыгравшего в определённый период такую отрицательную роль. Можно выразить уверенность, что настоящий съезд полностью одобрит эту принципиальную установку»¹².

Л. M. Каганович:

«После ⅩⅨ съезда партии Центральный Комитет смело (я имею в виду смелость принципиальную, идейную, теоретическую) поставил вопрос о борьбе против культа личности. Это не лёгкий вопрос. Культ личности — вредный культ, он принижает массы, партию и её руководящие кадры.

Разоблачение культа личности, правильное марксистско-ленинское понимание роли народных масс, роли партии и её руководящих кадров, роли вождей имеет исключительно большое значение для укрепления единства партии. Борьба с культом личности оказалась важнейшим фактором формирования и сплочения коллективного руководства нашей партии»¹³.

К. Е. Ворошилов:

«В отчётный период Центральный Комитет в своей деятельности твёрдо и последовательно проводил ленинский принцип коллективности руководства.

Мы должны и впредь укреплять этот ленинский принцип коллективности в работе, ибо только при этих условиях мы можем предостеречь себя от возможных ошибок…»¹⁴.

ⅩⅩ съезд КПСС проходил в период с 14 по 25 февраля 1956 года. Вышеприведённые цитаты — это буквально всё, что было сказано во всеуслышание делегатами ⅩⅩ съезда по поводу культа личности Сталина. Правда, на съезде было проведено специальное заседание, посвящённое рассмотрению вопроса об отрицательных последствиях этого культа, но, как известно, оно было закрытым.

Материалы ⅩⅩ съезда КПСС позволяют сделать вывод о том, что борьба с т. н. культом личности Сталина диктовалась, на первый взгляд, необходимостью восстановления и укрепления принципов и методов коллективности руководства партией и страной, необходимостью всемерного развития творческой активности и самодеятельности членов партии, восстановлением и укреплением социалистической законности, которая была «ослаблена, а в некоторых звеньях подорвана врагами партии и государства» (см. выше выступление Л. Брежнева).

Делегаты ⅩⅩ съезда указывали на грубые нарушения социалистической законности, имевшие место в период т. н. культа личности Сталина.

Но никто из делегатов съезда не связывал эти нарушения непосредственно с именем Сталина или кого-нибудь из его соратников по Политбюро или Президиуму ЦК, не говоря, конечно, о Берия.

Это обстоятельство, и немаловажное для хода дальнейшего рассмотрения проблемы т. н. культа личности Сталина, очень легко доказать, обратившись к стенограмме ⅩⅩ съезда КПСС.

Вот что говорили по поводу нарушений социалистической законности делегаты съезда.

Н. Хрущёв:

«Большое внимание Центральный Комитет партии уделял и уделяет укреплению социалистической законности. Опыт показывает, что малейшее ослабление социалистической законности враги Советского государства пытаются использовать для своей подлой, подрывной работы. Так действовала разоблачённая партией банда Берия, которая пыталась вывести органы госбезопасности из-под контроля партии и Советской власти, поставить их над партией и правительством, создать в этих органах обстановку произвола, беззакония. Во враждебных целях эта шайка фабриковала лживые обвинительные материалы на честных руководящих работников и на рядовых советских граждан.

Центральный Комитет проверил т. н. „ленинградское дело“ и установил, что оно было сфабриковано Берия и его подручными для того, чтобы ослабить ленинградскую партийную организацию, опорочить её кадры. Установив несостоятельность „ленинградского дела“, Центральный Комитет проверил и ряд других сомнительных дел. Центральный Комитет принял меры к тому, чтобы восстановить справедливость. По предложению Центрального Комитета невинно осуждённые люди были реабилитированы.

Из всего этого Центральный Комитет сделал серьёзные выводы. Установлен надлежащий контроль партии и правительства за работой органов госбезопасности. Проведена значительная работа по укреплению проверенными кадрами органов госбезопасности, суда и прокуратуры»¹⁵.

Ф. Р. Козлов:

«Ленинградская партийная организация выражает Центральному Комитету глубокую благодарность за разоблачение матерого врага народа Берия и его сообщников. Эти враги с целью ослабления ленинградской партийной организации и опорочивания её кадров сфабриковали т. н. „ленинградское дело“, нанесли вред нашей партии. Разоблачив преступную банду Берия, Центральный Комитет восстановил справедливость»¹⁶.

В. П. Мжаванадзе, первый секретарь ЦК КП Грузии:

«Презренная банда Берия пыталась нарушить единство и дружбу народов нашей великой Родины. Она пыталась нарушить наши братские интернациональные связи со странами народной демократии; она пыталась путём террора и беззакония, запугивания посеять недоверие между народами. Она помышляла и о большем, но, к счастью, это ей не удалось осуществить.

Товарищи! Трудно, да и невозможно рассказать, сколько горя и несчастья причинила грузинскому народу презренная банда Берия. Десятки, сотни честных и глубоко преданных партии и народу советских и партийных работников, деятелей культуры, науки и искусства стали жертвой коварных интриг этой презренной банды…

Центральный Комитет своевременно и решительно пресёк преступную деятельность заговорщиков и оказал нам большую помощь в ликвидации последствий вражеской деятельности этой презренной банды»¹⁷.

Г. М. Маленков:

«Известно, что империалисты делали большую ставку на злейшего врага нашей партии и народа Берия. Разоблачение Берия, этого матёрого агента империализма, и его сообщников явилось большой победой партии и её коллективного руководства»¹⁸.

Л. М. Каганович:

«Смело и решительно разоблачена и ликвидирована преступная деятельность фашистско-провокаторской банды Берия. Тем самым были укреплены партия и Советское государство»¹⁹.

Вот и всё, что мы можем найти по этому поводу в материалах ⅩⅩ съезда КПСС.

28 марта 1956 г. в «Правде» была помешена большая редакционная статья, озаглавленная «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма».

Главные положения этой статьи сводились к следующим (цитируется по газете):

«Почему наша партия развернула решительную борьбу против культа личности и его последствий? Потому что культ личности означает непомерное возвеличение отдельных людей, наделение их сверхъестественными чертами и качествами, превращение их чуть ли не в чудотворцев и преклонение перед ними.

Бесспорно, что И. В. Сталин имеет большие заслуги перед нашей партией, рабочим классом и международным рабочим движением. Общеизвестна его роль в подготовке и проведении социалистической революции, в гражданской войне, в борьбе за построение социализма. Занимая важный пост генерального секретаря ЦК партии, И. В. Сталин выдвинулся в число руководящих деятелей партии и Советского государства. Он активно, особенно в первые годы после смерти Ленина, вместе с другими членами ЦК боролся за ленинизм, против врагов и извратителей ленинского учения. Сталин являлся одним из сильнейших марксистов, его труды, его логика, воля оказывали большое воздействие на кадры, на работу партии.

Руководствуясь учением великого Ленина, партия во главе с Центральным Комитетом развернула большую работу по индустриализации страны, коллективизации сельского хозяйства, осуществлению культурной революции и добилась всем известных исторических побед. Эти победы были завоёваны в непримиримой идейной борьбе против различных враждебных марксизму политических течений — троцкистов, зиновьевцев, правых оппортунистов, буржуазных националистов, всех тех, кто пытался сбить партию с единственно правильного ленинского пути. В то время Сталин завоевал популярность в партии, её симпатии и поддержку, получил известность в народе. Однако постепенно начали проявляться те черты и качества в практике руководства Сталина, которые затем сложились в культ личности. Культ личности возник и сложился на фоне величайших исторических завоеваний марксизма-ленинизма, огромных успехов советского народа и Коммунистической партии в строительстве социализма, победоносного завершения Отечественной войны, дальнейшего укрепления нашего государственного и общественного строя и роста его международного авторитета. Не получая в достаточной мере правильного марксистско-ленинского истолкования, эти гигантские успехи в строительстве нового общества… неправомерно приписывались заслугам одного человека — Сталина и объяснялись какими-то его особыми достоинствами как руководителя. Не обладая личной скромностью, он не только не пресекал тех восхвалений и славословий, которые шли по его адресу, а всячески поддерживал и всемерно поощрял их. С течением времени этот культ личности приобретал всё более уродливые формы и принёс серьёзный ущерб делу.

Культ личности и сложившаяся под его влиянием в последний период жизни и деятельности И. В. Сталина практика руководства нанесли большой ущерб. Игнорирование Сталиным норм партийной жизни и принципа коллективности партийного руководства, нередко единоличное решение им вопросов приводило к извращению партийных принципов и партийной демократии, к нарушению революционной законности, к необоснованным репрессиям.

Только в результате культа личности и связанных с ним нарушений норм партийной жизни могли пробраться на руководящие посты в партии и государстве такой матёрый агент империализма, как Берия и его сообщники.

…Воздавая должное заслугам И. В. Сталина, трезво оценивая тот крупный вклад, который был им внесён вдело революции, вдело строительства социализма, партия в то же время решительно поставила вопрос о ликвидации культа личности Сталина для того, чтобы полностью восстановить ленинские принципы и нормы партийной и государственной работы и создать тем самым наилучшие условия для нашей великой созидательной деятельности по строительству коммунизма»²⁰.

30 июля 1956 года было опубликовано Постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий».

Это постановление — большой и интересный по содержанию документ, документ, в котором с наибольшей полнотой была отражена официальная точка зрения на культ личности И. В. Сталина и его последствия, которую ЦК КПСС развивал во время ⅩⅩ съезда КПСС и спустя некоторое время. Поскольку ныне это важнейшее постановление ЦК КПСС по проблеме т. н. культа личности Сталина почти полностью предано забвению, мне кажется, что я не совершу особого греха, если приведу основные положения и этого документа. Постановление гласит:

«Как же могло случиться, что в условиях советского социалистического строя возник и получил распространение культ личности Сталина со всеми его отрицательными последствиями?

При рассмотрении этого вопроса надо иметь в виду как объективные, конкретные исторические условия, в которых происходило строительство социализма в СССР, так и некоторые субъективные факторы, связанные с личными качествами Сталина.

Это был первый в истории опыт построения социалистического общества, формировавшийся в процессе исканий, проверки на практике многих истин, известных до этого социалистам лишь в общих чертах, в теории. На протяжении более четверти века Советская страна была единственной страной, прокладывающей человечеству путь к социализму. Она была подобна осаждённой крепости, находившейся в капиталистическом окружении. Враги Советской страны на Западе и на Востоке после провалившейся интервенции 14 государств в 1918—1920 гг. продолжали готовить новые крестовые походы против СССР, Враги в большом количестве засылали в СССР шпионов и диверсантов, стараясь всеми мерами подорвать первое в мире социалистическое государство. Угроза новой империалистической агрессии против СССР особенно усилилась после прихода к власти фашизма в Германии, провозгласившего своей целью уничтожение коммунизма, уничтожение Советского Союза… Всем памятно образование так называемого „антикоминтерновского пакта“, „оси Берлин — Рим — Токио“, активно поддержанных силами всей международной реакции. В обстановке назревавшей угрозы новой войны, отказа западных держав от неоднократно предлагавшихся Советским Союзом мер по обузданию фашизма и организации коллективной безопасности Советская страна была вынуждена напрягать все силы для укрепления обороны, для борьбы с происками враждебного капиталистического окружения. Партия должна была воспитывать весь народ в духе постоянной бдительности и мобилизационной готовности перед лицом внешних врагов.

Происки международной реакции были тем более опасны, что внутри страны долгое время шла ожесточённая классовая борьба, решался вопрос „кто кого?“ После смерти Ленина в партии активизировались враждебные течения — троцкисты, правые оппортунисты, буржуазные националисты, стоявшие на позициях отказа от ленинской теории возможности победы социализма в одной стране, что на деле вело бы к реставрации капитализма в СССР. Партия развернула беспощадную борьбу против этих врагов ленинизма.

Выполняя ленинские заветы, Коммунистическая партия взяла курс на социалистическую индустриализацию страны, коллективизацию сельского хозяйства и осуществление культурной революции. На пути решения этих величайших задач по строительству социалистического общества в одной, отдельно взятой стране советскому народу и Коммунистической партии пришлось преодолеть неимоверные трудности и препятствия. Наша страна должна была в кратчайший исторический срок, без какой бы то ни было экономической помощи извне, ликвидировать свою вековую отсталость, перестроить все народное хозяйство на новых, социалистических началах.

Эта сложная международная и внутренняя обстановка требовала железной дисциплины, неустанного повышения бдительности, строжайшей централизации руководства, что не могло не сказаться отрицательно на развитии некоторых демократических форм. В ходе ожесточённой борьбы со всем миром империализма нашей стране приходилось идти на некоторые ограничения демократии, оправданные логикой борьбы нашего народа в условиях капиталистического окружения. Но эти ограничения уже тогда рассматривались партией и народом как временные, подлежащие устранению по мере укрепления Советского государства и развития сил демократии и социализма во всём мире…

Находясь длительный период на посту генерального секретаря ЦК партии, И. В. Сталин вместе с другими руководящими деятелями активно боролся за претворение в жизнь ленинских заветов. Он был предан марксизму-ленинизму, как теоретик и крупный организатор возглавил борьбу партии против троцкистов, правых оппортунистов, буржуазных националистов, против происков капиталистического окружения. В этой политической и идейной борьбе Сталин приобрёл большой авторитет и популярность. Однако с его именем стали неправильно связывать все наши великие победы. Успехи, достигнутые Коммунистической партией и Советской страной, восхваления по адресу Сталина вскружили ему голову. В этой обстановке стал постепенно складываться культ личности Сталина…

Развитию культа личности способствовали в огромной степени некоторые индивидуальные качества И. В. Сталина, на отрицательный характер которых указывал ещё В. И. Ленин…

На ⅩⅢ съезде партии, проходившем вскоре после смерти В. И. Ленина, его письма были доведены до сведения делегаций. В результате обсуждения этих документов было признано целесообразным оставить Сталина на посту генерального секретаря с тем, однако, чтобы он учёл критику со стороны В. И. Ленина…

Оставшись на посту генерального секретаря ЦК, Сталин первый период после смерти Владимира Ильича считался с его критическими замечаниями. Однако в дальнейшем Сталин, непомерно переоценив свои заслуги, уверовал в собственную непогрешимость. Некоторые ограничения внутрипартийной и советской демократии, неизбежные в условиях ожесточённой борьбы с классовым врагом и его агентурой, а позднее в условиях войны против немецко-фашистских захватчиков, Сталин начал возводить в норму внутрипартийной и государственной жизни… Пленумы ЦК и съезды партии проводились нерегулярно, а потом совсем не созывались в течение многих лет. Сталин фактически оказался вне критики.

Большой вред делу социалистического строительства, развитию демократии внутри партии и государства нанесла ошибочная формула Сталина о том, что будто бы по мере продвижения Советского Союза к социализму классовая борьба будет всё более и более обостряться. Эта формула, верная только для определённых этапов переходного периода, когда решался вопрос „кто кого?“, когда шла упорная классовая борьба за построение основ социализма, была выдвинута на первый план в 1937 году, в момент, когда социализм уже победил в нашей стране… На практике эта ошибочная теоретическая формула послужила обоснованием грубейших нарушений социалистической законности и массовых репрессий.

Именно в тех условиях создалось, в частности, особое положение для органов государственной безопасности, которым оказывалось огромное доверие, так как они имели перед народом и страной несомненные заслуги в деле защиты завоеваний революции. В течение длительного времени органы государственной безопасности оправдывали это доверие, и их особое положение не вызывало какой-либо опасности. Дело изменилось после того, когда контроль над ними со стороны партии и правительства был постепенно подменён личным контролем Сталина, а обычное отправление норм правосудия нередко подменялось его единоличными решениями. Положение ещё больше осложнилось, когда во главе органов государственной безопасности оказалась преступная банда агента мирового империализма Берия. Были допущены серьёзные нарушения социалистической законности и массовые репрессии. В результате происков врагов были оклеветаны и невинно пострадали многие честные коммунисты и беспартийные советские люди…

Ленинское ядро Центрального Комитета сразу же после смерти Сталина стало на путь решительной борьбы с культом личности и его тяжёлыми последствиями.

Может возникнуть вопрос: почему же эти люди не выступили открыто против Сталина и не отстранили его от руководства? В сложившихся условиях этого нельзя было сделать. Безусловно, факты говорят о том, что Сталин повинен во многих беззакониях, которые совершались особенно в последний период его жизни. Однако нельзя вместе с тем забывать, что советские люди знали Сталина как человека, который выступает всегда в защиту СССР от происков врагов, борется за дело социализма. Он применял в этой борьбе недостойные методы, нарушал ленинские нормы и принципы партийной жизни. В этом состояла трагедия Сталина. Но всё это вместе с тем затрудняло и борьбу против совершавшихся тогда беззаконий, ибо успехи строительства социализма, укрепления СССР в обстановке культа личности приписывались Сталину.

Всякое выступление против него в этих условиях было бы не понято народом, и дело здесь вовсе не в недостатке личного мужества. Ясно, что каждый, кто бы выступил в этой обстановке против Сталина, не получил бы поддержки в народе. Более того, подобное выступление в тех условиях было бы расценено как выступление против дела строительства социализма, как крайне опасный в обстановке капиталистического окружения подрыв единства партии и всего государства. К тому же успехи, которые одерживали трудящиеся Советского Союза под руководством своей Коммунистической партии, вселяли законную гордость в сердце каждого советского человека и создавали такую атмосферу, когда отдельные ошибки и недостатки казались на фоне громадных успехов менее значительными, а отрицательные последствия этих ошибок быстро возмещались колоссально нарастающими жизненными силами партии и советского общества.

Следует также иметь в виду и то обстоятельство, что многие факты и неправильные действия Сталина, в особенности в области нарушения советской законности, стали известны лишь в последнее время, уже после смерти Сталина, главным образом в связи с разоблачением банды Берия и установлением контроля партии над органами госбезопасности.

Таковы главные условия и главные причины, приведшие к возникновению и распространению культа личности И. В. Сталина. Разумеется, всё сказанное объясняет, но отнюдь не оправдывает культ личности И. В. Сталина и его последствия…»²¹.

Не правда ли, интересный документ?

Характерна также реакция некоторых наиболее крупных компартий на постановку вопроса о т. н. культе личности И. В. Сталина, выраженная ими на самом ⅩⅩ съезде КПСС.

Вот что, например, писал от имени Коммунистической партии Китая председатель ЦК КПК Мао Цзэдун в приветствии ⅩⅩ съезду:

«Коммунистическое учение, ленинский принцип коллективного руководства, тесная связь с миллионами советских людей, непрерывное развитие критики и самокритики, которыми строго руководствуется ЦК КПСС в своей деятельности, а также решительный разгром предательской клики Берия — всё это является основными факторами, обеспечивающими непобедимость политики КПСС и тесную сплочённость её рядов. Чем крепче Коммунистическая партия Советского Союза, чем больше побед одержано Советским Союзом во всех областях, тем больше проявляется непобедимость Коммунистической партии Советского Союза, созданной Лениным и выпестованной Сталиным вместе с его ближайшими сотрудниками»²².

Выступая на ⅩⅩ съезде, генеральный секретарь Французской коммунистической партии М. Торез восклицал:

«Коммунистическая партия Советского Союза всегда была образцом принципиальной твёрдости, нерушимой верности великим идеям Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина»²³.

7 апреля 1956 года «Правда» целиком перепечатала редакционную статью газеты «Жэньминь жибао», органа ЦК КПК. В статье, основанной на результатах обсуждения вопроса о т. н. культе личности Сталина на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК, в частности говорилось:

«Вопрос о борьбе против культа личности занимал важное место в работе ⅩⅩ съезде КПСС. Съезд со всей прямотой вскрыл факт распространения культа личности, длительное существование которого в условиях советского общества привело ко многим ошибкам в работе, вызвало нежелательные последствия…

Коммунисты должны анализировать ошибки, допущенные в коммунистическом движении. Некоторые считают, что И. В. Сталин целиком и полностью не прав. Это — серьёзное заблуждение. И. В. Сталин является великим марксистом-ленинцем, но вместе с тем допустившим серьёзные ошибки и не осознавшим их марксистом-ленинцем. Мы должны с исторической точки зрения подходить к И. В. Сталину, давать всесторонний и соответствующий анализ его положительных и ошибочных сторон, извлекать таким образом полезный урок. Как его положительные, так и отрицательные стороны являются одним из явлений международного коммунистического движения и носят в себе характерные черты эпохи.

Коммунистическая партия Советского Союза, следуя заветам В. И. Ленина, по деловому относится к допущенным Сталиным в руководстве социалистическим строительством ошибкам и вызванным ими последствиям. Ввиду серьёзности этих последствий Коммунистическая партия Советского Союза считает необходимым одновременно с признанием великих, огромных заслуг И. В. Сталина, со всей остротой вскрыть сущность допущенных им ошибок, призывая партию к… решительному искоренению нездоровых последствий, вызванных этими ошибками».

Как мы видим, материалы ⅩⅩ съезда КПСС, документы послесъездовского периода по вопросу о борьбе с т. н. культом личности Сталина, характеристика его ошибок, картина отрицательных последствий этих ошибок, преподанные на фоне признания больших заслуг Сталина перед нашим народом, перед всем мировым коммунистическим движением,— были составлены в весьма и весьма умеренных, я бы даже сказал, осторожных тонах.

Прошёл год с небольшим. И вот на июньском Пленуме ЦК 1957 года и после него в партии развернулась широкая и ожесточённая борьба с т. н. антипартийной, фракционной группировкой Маленкова, Кагановича, Молотова, Ворошилова, Булганина, Первухина и Сабурова и, как говорилось тогда, примкнувшего к ним Шепилова.

Эта борьба и формально и по существу настолько тесно переплелась с проблемой культа личности Сталина, что оба эти вопроса невозможно рассматривать в отрыве друг от друга.

Проблема культа личности, первоначально преподнесённая, как я уже говорил выше, в весьма сдержанном и умеренном тоне, превратилась на ⅩⅩⅡ съезде КПСС в подлинную, разнузданную кампанию ошельмования Сталина и его ближайших помощников и соратников.

При этом следует подчеркнуть, что до ⅩⅩⅡ съезда КПСС в официальных материалах ближайшие соратники Сталина — Ворошилов, Каганович, Молотов, Маленков, впрочем как и сам Сталин,— не обвинялись пока в таких вещах, в которых их обвинили на ⅩⅩⅡ съезде.

Любой объективный человек, просмотрев стенограммы ⅩⅩⅠ внеочередного съезда КПСС, стенограммы Пленумов ЦК КПСС, состоявшихся в период между ⅩⅩ и ⅩⅩⅡ съездами КПСС, без особого труда заметит, что до ⅩⅩⅡ съезда КПСС Сталин и его ближайшие соратники, ещё в 1957 г. попавшие в т. н. антипартийную, фракционную группу, не обвинялись в карьеризме, в сознательном уничтожении лучших кадров партии и государства и в прочих тяжких преступлениях против партии и народа.

Обратимся к документам ⅩⅩⅡ съезда КПСС.

Выступавшие на съезде утверждали:

Шелепин —

«Убийство Сергея Мироновича Кирова Сталин и приближённые к нему Молотов и Каганович использовали как повод для организации расправы с неугодными им людьми, с видными деятелями нашего государства.

В то время были приняты чрезвычайные уголовные законы, позволявшие истреблять и шельмовать честных и преданных партии и народу руководителей. В тот период появился целый ряд внесудебных органов…

В дополнение к тому, что уже говорилось на съезде, хочу рассказать делегатам о некоторых фактах. В ноябре 1937 г. Сталин, Молотов и Каганович санкционировали предание суду Военной коллегии большой группы товарищей из числа видных партийных, государственных и военных работников (сохранились их подписи на этом документе), Большинство из них было расстреляно. Среди невинно расстрелянных и посмертно реабилитированных такие видные деятели нашей партии и государства, как товарищи Постышев, Косиор, Эйхе, Рудзутак, Чубарь, нарком юстиции Крыленко, секретарь ЦИК Уншлихт, нарком просвещения Бубнов и др.

О жестоком отношении к людям, к руководящим товарищам, оказавшимся под следствием, говорит ряд циничных резолюций Сталина, Молотова, Кагановича, Маленкова и Ворошилова на письмах и заявлениях заключённых. Например, в своё время Якир, бывший командующий военным округом, обратился к Сталину с письмом, в котором заверял его в полной невиновности.

Вот что он писал: „…Я частный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии и её руководителей… Я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к вам, к партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма“.

На этом письме Сталин начертал: „Подлец и проститутка“, Ворошилов добавил: „Совершенно точное определение“, Молотов под этим подписался, а Каганович приписал: „Предателю, сволочи и… (далее следует хулиганское, нецензурное слово) одна кара — смертная казнь“.

Накануне расстрела Якир обратился к Ворошилову со следующим письмом: „К. Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьёй и помочь ей, беспомощной и ни в чём не повинной. С такой же просьбой я обратился к Н. И. Ежову. Якир, 9 июня 1937 г.“.

И вот на письме человека, с которым долгие годы вместе работал, хорошо знал, что тот не раз смотрел смерти в глаза, защищая Советскую власть, Ворошилов наложил резолюцию: „Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще. К. Ворошилов. 10 июня 1937 г.“.

Вот так, товарищи, бесчеловечно распоряжались судьбами неповинных людей… многие годы…»²⁴.

Не стесняясь в выражениях, выступившие на ⅩⅩⅡ съезде КПСС видные деятели ЦК Подгорный, Мазуров, Фурцева, Спиридонов, Ильичев, Сатюков, Полянский, Шверник и некоторые другие наперебой обвиняли бывших соратников Сталина в карьеризме, в подхалимстве, в сознательном уничтожении и избиении лучших кадров партийных, государственных и советских работников — от секретарей ЦК и заместителей председателей Советов народных комиссаров до начальников железных дорог и председателей колхозов, в издевательстве над ними, и даже в садизме и рукоприкладстве.

В заключительном слове на съезде Хрущёв говорил:

«Начало массовым репрессиям было положено после убийства Кирова. Надо ещё приложить немало усилий, чтобы действительно узнать, кто виноват в его гибели. Чем глубже мы изучаем материалы, связанные со смертью Кирова, тем больше возникает вопросов. Обращает на себя внимание тот факт, что убийца Кирова раньше был дважды задержан чекистами около Смольного и у него было обнаружено оружие. Но по чьим-то указаниям оба раза он освобождался. И вот этот человек оказался в Смольном с оружием в руках в том коридоре, по которому обычно проходил Киров. И почему-то получилось так, что в момент убийства начальник охраны Кирова далеко отстал от С. М. Кирова, хотя он по инструкции не имел права отставать на такое расстояние от охраняемого.

Весьма странным является и такой факт. Когда начальника охраны Кирова везли на допрос, а его должны были допрашивать Сталин, Молотов и Ворошилов, то по дороге, как рассказал потом шофёр этой машины, была умышленно сделана авария теми, кто должен был доставить начальника охраны на допрос. Они объявили, что начальник охраны погиб в результате аварии, хотя на самом деле он оказался убитым сопровождавшими его лицами.

Таким путём был убит человек, который охранял Кирова. Затем расстреляли тех, кто его убил. Это, видимо, не случайность, это продуманное преступление. Кто это мог сделать? Сейчас ведётся тщательное изучение обстоятельств этого сложного дела.²⁵

Вы слышали выступление тов. Шелепина. Он многое рассказал на съезде, но, конечно, рассказал далеко не всё, что сейчас вскрылось. Погибло много партийных, государственных и военных деятелей.

Жертвами репрессий стали такие видные военачальники, как Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман и другие. Это были заслуженные люди нашей армии, особенно Тухачевский, Якир и Уборевич. Они были видными полководцами. А позже были репрессированы Блюхер и другие видные военачальники.

Как-то в зарубежной печати промелькнуло довольно любопытное сообщение, будто бы Гитлер, готовя нападение на нашу страну, подбросил сфабрикованный документ о том, что товарищи Тухачевский, Якир и другие являются агентами немецкого генерального штаба. Этот „документ“ якобы секретный, попал к президенту Чехословакии Бенешу, и тот, в свою очередь, руководствуясь, видимо, добрыми намерениями, прислал его Сталину. Якир, Тухачевский и другие товарищи были арестованы, а вслед за тем и уничтожены.

Было уничтожено много замечательных командиров и политработников Красной Армии. Здесь среди делегатов находятся товарищи… которые по многу лет просидели в тюрьмах. Их „убеждали“, убеждали определёнными способами в том, что они или немецкие, или английские, или какие-то другие шпионы. И некоторые из них „признавались“. Даже в тех случаях, когда таким людям объявляли, что с них снимается обвинение в шпионаже, они уже сами настаивали на своих прежних показаниях, так как считали, что лучик, уж стоять на своих ложных показаниях, чтобы быстрее кончились истязания, чтобы быстрее прийти к смерти.²⁶

Вспомним Серго Орджоникидзе. Я верил сказанному тогда, что он скоропостижно скончался, так как мы знали, что у него больное сердце. Значительно позже, уже после войны, я совершенно случайно узнал, что он покончил жизнь самоубийством. Брат Серго был арестован и расстрелян. Товарищ Орджоникидзе видел, что он не может больше работать со Сталиным, хотя раньше был одним из ближайших его друзей. Орджоникидзе занимал высокий пост в партии. Его знал и ценил Ленин, но обстановка сложилась так, что Орджоникидзе не мог уже дольше нормально работать и, чтобы не сталкиваться со Сталиным, не разделять ответственность за его злоупотребления властью, решил покончить жизнь самоубийством.

Трагической оказалась и судьба менее известного для широких кругов в нашей партии Алёши Сванидзе, брата первой жены Сталина. Это был старый большевик, но Берия путём всяких махинаций представил дело так, будто Сванидзе подставлен к Сталину немецкой разведкой, хотя тот был ближайшим другом Сталина. И Сванидзе был расстрелян… После смерти Сванидзе Сталин сказал: „Смотри, какой гордый, умер, но не попросил прошения“. А он не подумал о том, что Сванидзе прежде всего был честным человеком.

Так гибли многие ни в чём не повинные люди.

Вот что значит культ личности²⁷».

Поистине, страшную картину советской действительности 30-х годов нарисовали в своих выступлениях на ⅩⅩⅡ съезде первый секретарь ЦК Коммунистической партии Советского Союза и некоторые другие члены её высшего органа!    

Рассматривая материалы ⅩⅩ, ⅩⅩⅠ и ⅩⅩⅡ съездов КПСС, стенограммы многочисленных Пленумов ЦК КПСС периода 1957—1961 годов, приходишь к выводу о том, что в противоположность, в противовес умеренному и сдержанному тону по отношению к т. н. культу личности Сталина, курсу, в котором отрицательные последствия т. н. культа личности Сталина трактовались как «трагедия Сталина», курсу, в котором, вплоть до момента открытия ⅩⅩⅡ съезда, не было и упоминания о ближайших живых его соратниках,— в противоположность этому курсу, курсу ⅩⅩ съезда КПСС,— на ⅩⅩⅡ съезде Сталин и его соратники предстают перед нами беспринципными, жестокими и расчётливыми карьеристами, озабоченными только тем, как бы сохранить свою власть и в борьбе за неё беспощадно уничтожающими сотни своих мнимых и не мнимых соперников — лучшие, преданнейшие советской власти и советскому народу кадры партийных, государственных и военных деятелей.

Сталин и его соратники, люди, которые на протяжении всех 30 лет Советской власти, вплоть до июньского Пленума ЦК КПСС, составляли основное ядро Центрального Комитета, в представлении ⅩⅩⅡ съезда предстают перед нами сами оголтелыми и отъявленными врагами народа.

Выходит, что во главе нашей Партии, во главе нашего государства в течение 30 лет сумели удержаться, обманывая и запугивая Партию и народ, их злейшие враги? Да, по логике Хрущёва и иже с ним, выходит. И тут не помогут никакие слова опровержения.

Вот к каким первым, чисто внешним выводам приходишь, рассматривая документы ⅩⅩⅡ съезда КПСС.

Я очень внимательно, конечно, по тем материалам, которыми я располагал, старался проанализировать те определённо-конкретные примеры сознательного уничтожения людей, которые были приведены в выступлениях Хрущёва, Шепилова и других делегатов ⅩⅩⅡ съезда.

Но прежде чем останавливаться на анализе этих примеров, разрешите мне коротко остановиться на самом понятии «карьеризм».

Карьеризм — это прежде всего стремление человека подняться на более высокую ступень своего служебного положения или любыми способами удержаться на уже достигнутой ступени, вопреки воле и желаниям большинства других, руководствуясь при этом своими корыстными мотивами и целями.

Вряд ли нуждается в каком-либо подтверждении факт, что наибольшей возможной в условиях нашего социалистического строя и единой правящей партии степенью власти обладали и обладают люди, избранные в состав Президиума ЦК (Политбюро).

Поэтому мне кажется, что если уж говорить о карьеризме со стороны членов Президиума ЦК или Политбюро, то следует признать, что в приложении к ним понятие карьеризма может быть применимо только как стремление удержать власть, устраняя и уничтожая своих соперников.

Если на минуту встать на эту точку зрения, если на минуту предположить, что Сталин и его ближайшие соратники сознательно, в карьеристских целях подвергали физическому уничтожению (или, что всё равно, закрывали глаза на это) ни в чём не повинных видных деятелей нашей партии и государства, то вольно или невольно, хотим мы этого или не хотим, мы должны будем прийти к выводу о том, что оставшиеся в живых или не репрессированные в период культа личности Сталина видные руководящие деятели нашей партии и государства, среди которых, кстати говоря, было и большинство нынешних членов ЦК и Президиума ЦК,— это не лучшие кадры нашей партии и государства, что это люди, уцелевшие лишь потому, что они не представляли в глазах Сталина или Молотова, Кагановича, Ворошилова и Маленкова, не представляли опасности их карьеристским, антипартийным, антинародным и антисоветским делам.

Если на минуту встать на точку зрения ⅩⅩⅡ съезда КПСС, то следует признать, что в период т. н. культа личности Сталина, когда судьбой партии и государства единолично и диктаторски распоряжался Сталин да ещё несколько членов Политбюро, тогда следует в свою очередь признать, что в этот период на все сколько-нибудь значительные посты в партии и государстве, начиная с секретарей обкомов и председателей облисполкомов, не говоря уже о секретарях ЦК союзных республик, о председателях СНК и Советов министров этих республик, членах ЦК и т. д.,— Сталиным и его сотрудниками выдвигались только такие люди, которые в глазах Сталина и его приближенных не имели сколько-нибудь значительной политической и деловой ценности, сколько-нибудь значительного авторитета в партии и народе.

Вот к каким парадоксальным логическим выводам приходишь, изучая материалы ⅩⅩⅡ съезда КПСС по вопросу о т. н. культе личности Сталина.

Вернёмся к рассмотрению конкретных документов.

Основное внимание на съезде было уделено трём лицам: С. М. Кирову, Тухачевскому и Якиру.

О Тухачевском.

Выше приводились слова Хрущёва о Тухачевском и других видных в своё время военачальниках.

В 1963 г. в Военном издательстве Министерства обороны была выпущена книга известного литератора Л. Никулина «Тухачевский».

По утверждениям Л. Никулина,

«грубость, капризность, неудержимое властолюбие, честолюбие, зависть к способностям других — все эти черты Сталина способствовали тому, что многие видные военачальники Красной Армии, те, кто мог с самого начала повести в бой советские войска, были физически уничтожены…».

Главным мотивом физического уничтожения Тухачевского, по мнению Никулина, послужил тот факт, что ещё в годы гражданской войны между Сталиным, бывшим тогда членом РВС Юго-Западного фронта (командующий фронтом — Егоров), и Тухачевским, командовавшим тогда Западным фронтом, возникли крупные разногласия по поводу директивы Главкома о передаче 1-й Конной армии (Ворошилов, Будённый) в распоряжение Тухачевского.

Сталин, поддержанный командованием 1-й Конной, не соглашался передать её Западному фронту, считая лучшей помощью ему немедленное взятие Львова. Когда же Егоров всё-таки подписал приказ о передаче трёх армий под командование Тухачевского, Сталин отказался подписать его и сообщил об этом Главкому.

«Чем можно объяснить действия Сталина? — вопрошает Л. Никулин и тут же сам отвечает.— Думается, что он не хотел, чтобы все лавры достались кому-то другому. Он стремился тоже сорвать лавры победы, хотя бы взятием Львова. По его мысли, свой успех Западный фронт должен был разделить с Юго-Западным»²⁸.

Никулин пишет, что 1 сентября 1920 г. Политбюро освободило Сталина от обязанностей члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта.

«В известной степени Тухачевский, его настойчивость в передаче 1-й Конной армии и 12-й армии Западному фронту были причиной отозвания Сталина. В те годы, когда культ личности всё возрастал, люди, которые в своё время имели несчастье вызвать его недовольство, всё время чувствовали недоброжелательство с его стороны»²⁹.

Словом, Л. Никулин в своей книге всячески развивает мысль о том, что Сталину нужен был лишь повод для того, чтобы расправиться с неугодным ему Тухачевским, неугодным потому, что в «силу мстительности и честолюбивости характера» Сталин не мог забыть и простить ему, Тухачевскому, его роли в вышеописанных событиях.

А между тем многие участники гражданской войны, в том числе и такие видные, как бывший командующий Юго-Западным фронтом Егоров, бывший начальник Оперативного отдела Генштаба Шапошников, ещё в 20-е годы, то есть в годы, когда о культе личности Сталина не могло быть и речи, в своих книгах со всей очевидностью указывали на неправильные, авантюристические действия Тухачевского в его стремлении во что бы то ни стало наступать на Варшаву. Они, а не Сталин, упрекали Тухачевского в неумелом использовании резервов, в несогласованности действий его войск.

Я не нашёл того места в выступлениях Хрущёва, в котором он обвиняет Сталина, и обвиняет именно в связи с событиями под Варшавой в 1920 году, в пренебрежительной оценке им военных способностей В. И. Ленина. Но я хорошо помню, что Хрущёв, говоря о реакции В. И. Ленина на проблему Львов — Варшава, приводит слова Ленина о том, что, де, он, Ленин «не понимает, как можно помочь Западному фронту, наступая на Львов».

Мне кажется, что повторение подобной мысли В. И. Ленина, даже если он её и высказал когда-то, неуместно, ибо именно она, но уже по утверждению самого Хрущёва, как раз и свидетельствует не в пользу В. И. Ленина.

Л. Никулин, толкуя о разногласиях Сталина с Тухачевским по поводу событий под Варшавой в 1920 г., не мог не знать, что, в сущности, речь шла не о разногласиях между Сталиным и Тухачевским, а о разногласиях между Сталиным и председателем Реввоенсовета Троцким.

Кроме того, Л. Никулин почему-то совершенно игнорировал показания такого авторитетного свидетеля, как сам В. И. Ленин.

Выступая на Ⅹ съезде РКП(б) 8 марта 1921 г. (см. стенотчет съезда), В. И. Ленин говорил:

«…При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка. Я сейчас не буду разбираться, была ли эта ошибка стратегическая или политическая, ибо это завело бы меня слишком далеко… Но во всяком случае, ошибка налицо, и эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценён нами… Но факт налицо: в войне с Польшей мы допустили известную ошибку».

Из этой краткой цитаты из выступления В. И. Ленина между прочим хорошо видно, что сам В. И. Ленин оценивал наступление Тухачевского на Варшаву как и стратегическую (слишком быстрое продвижение), так и как политическую ошибку,— вспомним его телеграмму в Реввоенсовет Западного фронта от 9 августа 1920 г.:

«Ваши сообщения чересчур лаконичны. Необходимы, и крайне спешно, подробности о настроении батраков и варшавских рабочих, а равно о политических перспективах вообще. Очень прошу ответить по возможности сегодня же»³⁰.

Известно, что наступление на Варшаву позволило Пилсудскому сыграть на национальных, патриотических чувствах известной части польских рабочих и крестьян, на их исконном недоверии к русскому великодержавному шовинизму, и, воспользовавшись этими чувствами, организовать отпор наступлению частей Красной Армии на Варшаву.

Далее в своей книжке Л. Никулин пишет:

«В первые годы после смерти Владимира Ильича ещё не так сильно ощущалось стремление Сталина к власти. Во главе Красной Армии по-прежнему стоял верный сын партии Фрунзе…

В 1928 г. Тухачевский написал докладную записку о необходимости перевооружить Красную Армию… Он дал расчёт количества новых средств вооружения и предлагал построить ряд заводов для выполнения этой задачи, ассигновать большие средства на полное техническое перевооружение армии.

Сталин признал записку Тухачевского нереальной. Правда, эта записка была написана до начала 1-й пятилетки, когда страна ещё не имела мощной индустриальной базы.

Вскоре Тухачевский был вынужден уйти с поста начальника штаба Красной Армии…

Он был назначен командующим войсками Ленинградского округа…

Время шло. Осуществлялись первые пятилетние планы. В международной обстановке ощущалось приближение грозы… Сталин был вынужден пересмотреть своё отношение к докладной записке Тухачевского, которую он прежде назвал ахинеей.

Он недружелюбно относился к автору, но понимал, что кроме него нет человека, который бы мог осуществить перевооружение армии современным оружием. Тухачевский был назначен замом народного комиссара обороны и начальником вооружений»³¹.

Но, пишет Л. Никулин,

«Тухачевский не чувствовал под собой твёрдой опоры, ибо он слишком хорошо знал Сталина, чтобы поверить в его доброе отношение к себе. Он знал, как ревниво относится Сталин к чужой славе или просто известности»³². Тухачевский «давно не чувствовал поддержки того, кто стоял над ним. Вместе со всем народом он пережил самую тяжёлую утрату — умер Ленин, который умел ценить людей, разбираться в людях и знал, кому можно доверять»³³.

Читая Л. Никулина, просто диву даёшься, откуда у него такая нелогичность в построении и непоследовательность в мыслях! Сталин — деспот, он злобен и мстителен; Тухачевский не чувствует поддержки Сталина. Умер Ленин, умер Фрунзе…

Но ведь именно с 1925 года, после смерти В. И. Ленина и М. В. Фрунзе, и начинается головокружительная военно-политическая карьера Тухачевского!

В самом деле — в ноябре 1925 г. он назначается начальником Штаба РККА.

В 1928—1931 гг.— он — командующий Ленинградским военным округом. Понижение? Недоверие? В трактовке Никулина — да, но на деле — отнюдь нет, если учесть тот исторический момент (борьба партии с зиновьевской оппозицией) и тот исторический факт, что командующим Ленинградским военным округом до назначения на этот пост Тухачевского был Зиновьев.

В 1931 г. Тухачевский — начальник вооружений РККА. Вопреки утверждению Никулина, что «время шло и осуществлялись первые пятилетки», именно в ходе что ни на есть «самой первой» пятилетки Тухачевский и был назначен на этот пост.

7 ноября 1933 г. «за исключительные личные заслуги перед революцией в деле организации обороны Союза ССР на внешних и внутренних фронтах гражданской войны и последующие организационные мероприятия по укреплению мощи РККА»³⁴ Тухачевский был награждён орденом Ленина и принимал парад войск на Красной площади.

В 1934 г. Тухачевский — 1-й заместитель наркома по военным и военно-морским делам, заместитель председателя Реввоенсовета СССР. На ⅩⅦ съезде ВКП(б) он избирается кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

В 1935 г.— Тухачевский — в числе первых пяти маршалов СССР. Надо обладать сверхвоображением и сверхнелогичностью Л. Никулина для того, чтобы увидеть в этом блестящем послужном списке Тухачевского злобный, мстительный и завистливый характер того, кто занимал пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б) и без ведома, согласия и прямого указания которого не совершалось ни одного сколько-нибудь значительного назначения или перемещения в партии и государстве.

Мне, кажется, что сказанного вполне достаточно для того, чтобы опровергнуть развиваемую Л. Никулиным мысль о том, что в судьбе Тухачевского роковую роль сыграло личное недоброжелательство к нему со стороны Сталина, вызванное завистью, мстительностью, властолюбием и т. п. эгоистическими чувствами.

Кроме всего прочего, нельзя не заметить, говоря о т. н. культе личности Сталина, что и сам Тухачевский внёс немалую лепту в дело прославления И. В. Сталина. Вспомним хотя бы его речь на ⅩⅦ съезде ВКП(б) в 1934 г., которую он закончил следующими словами:

«…Я не сомневаюсь, что под напором нашей партии, под напором ЦК, под руководящим и организующим напором товарища Сталина мы эту труднейшую задачу (перевооружение армии.— Г. М.) выполним»³⁵.

На ⅩⅩⅡ съезде КПСС Хрущёв в своём заключительном слове упомянул, что недавно в зарубежной печати промелькнуло сообщение о том, что Тухачевский и другие видные военные были репрессированы в результате провокации гитлеровской разведки.

В своей книжке Л. Никулин развивает эту мысль Хрущёва. Он пишет, цитируя в главе «Русский узел» зарубежного издания:

«Служба безопасности, т. е. Гейдрих, Беренс и Наухокс, в тайне от шефа германской разведки Канариса и гестапо… приступила к изготовлению „доказательств“ измены Тухачевского. Они сфабриковали подложное письмо, в котором Тухачевский и его единомышленники будто бы договаривались о том, чтобы избавиться от опеки гражданских лиц и захватить в свои руки власть.

В письме старались копировать не только почерк, но и характерный стиль Тухачевского. На подлинном письме были подлинные штампы „абвера“, „сов. секретно“, „конфиденциально“, была и подлинная резолюция Гитлера — приказ организовать слежку за немецкими генералами вермахта, которые будто бы связаны с Тухачевским. Письмо было главным документом. Все „досье“ имело 15 листов, и кроме письма в нём были различные документы на немецком языке, подписанные генералами вермахта (подписи были поддельные, скопированные с банковских счетов).

Оставалось только переправить досье Сталину. Была симулирована „кража“ досье во время пожара из здания абвера — разведки. Затем фотокопия „досье“ оказалась в руках Бенеша. Он, видимо, поверил в подлинность этого документа и дал о нём знать Сталину, искренне думая, что открывает ему глаза. Именно в этом духе Бенеш и писал своему другу Л. Блюму письмо, в котором утверждал, что существует тайная связь между генштабом Красной Армии, его высшими командирами, и гитлеровской Германией.

Как ни осторожно мы относимся к разного рода мемуарам, исповедям живых и мёртвых гитлеровских агентов, всё же мы не можем зачеркнуть их показания, хотя бы потому, что в документах, оставленных Бенешем (да и в воспоминаниях Черчилля), мы находим подтверждение факта участия Гитлера и его агентов в провокации, направленной против видных советских военачальников.

Расчёт был верен: Сталин сделал то, на что надеялись Гитлер и Гейдрих, зная его характер, мстительность и подозрительность»³⁶.

Первое, чисто эмоциональное чувство, возникшее у меня по прочтении этого кусочка из книжки Л. Никулина, было чувством какого-то смущения, смешанного с негодованием. Л. Никулин, советский человек, писатель, претендующий на объективность, видите ли, с большой осторожностью относящийся к разного рода мемуарам и исповедям живых и мёртвых гитлеровских агентов, но тем не менее верящий в добрые намерения Черчилля и Бенеша и обливающий грязью вождя своего народа, почему-то позволяет себе «забывать» о таких исторических фактах, как процессы 1937—1938 годов.

Я не хочу пока что задерживаться на этих процессах и лишь позволю себе задать Л. Никулину следующий вопрос, отвлекаясь от всего прочего,— известны ли были Сталину в своё время те мемуары живых и мёртвых гитлеровских агентов, о которых пишет Никулин? Известны ли были Сталину воспоминания Черчилля или «документы, оставленные Бенешем»?

Остановимся на Якире.

Если в деле Тухачевского, по утверждению Л. Никулина и иже с ним, роковую роль сыграли недоброжелательность Сталина, его мстительность и подозрительность, то Якир, по словам самого Хрущёва, пользовался большим уважением у Сталина. Следовательно, в деле Якира мстительность и злобность Сталина не должны были иметь место.

За что же Сталин уничтожил Якира?

Ещё раз повторим письма Якира, о которых на ⅩⅩⅡ съезде упомянул Шелепин.

В письме Сталину Якир писал:

«…Я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие и многие годы…».

В письме Ворошилову он писал:

«К. Е. Ворошилову. В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьёй и помочь ей, беспомощной и ни в чём не повинной…».

Оба эти, приведённые Шелепиным, письма Якира вызывают у меня большие сомнения с точки зрения их доказательности невиновности Якира и жестокости Сталина и других членов Политбюро. Скорее, наоборот.

Почему? Во-первых, потому что я не могу, по некоторым основаниям, о которых скажу ниже, с доверием относиться к документам, в которых в качестве доказательств фигурируют многоточия, т. е. к отдельным фразам из документов, и, во-вторых, потому что мне кажется, что приведённые письма Якира, если обратить внимание на подчёркнутые мною в этих письмах места, и особенно на общий тон писем, явно свидетельствуют об их покаянном характере, о вполне определённом признании самим Якиром своей вины.

Конечно, я имею в виду только свои собственные впечатления от этих писем.

Теперь об убийстве С. М. Кирова.

В вышеприведённом выступлении на ⅩⅩⅡ съезде КПСС Хрущёв, по сути дела, подверг ревизии существовавшую до съезда официальную версию убийства Кирова и своими довольно прозрачными намёками дал понять, что он солидаризируется со слухами о причастности Сталина к убийству С. М. Кирова, якобы бывшего опасным для Сталина по своей популярности в партии и народе.

Старые члены партии, наверное, хорошо помнят, с каким вдохновением и энтузиазмом именно Киров воспевал Сталина. И, рассуждая формально, можно было бы просто ограничиться такого рода вопросом — мог ли угрожать власти и авторитету Сталина человек, которого по праву звали в партии «сталинским певцом»?

Вот сам Киров:

«Товарищи, партия, членами которой мы с вами являемся, не имеет себе равных в мире, партия наша крепнет с каждым днём. Руководство нашей партии находится в верных руках твёрдого ленинца. Центральный Комитет нашей партии возглавляется лучшим ленинцем, который является вождём всего Коммунистического Интернационала. На протяжении всей работы по пятилетнему плану мы, товарищи, неоднократно убеждались в том, какую исключительную историческую роль в деле нашей социалистической стройки играет товарищ Сталин. Организатором пятилетки, её вдохновителем, организатором всемирно-исторических побед партии и рабочего класса в первой пятилетке был товарищ Сталин. Никто, как он, не защищал чистоты наших ленинских рядов, ленинских заповедей. Я думаю, что под этим надёжным, испытанным руководством мы, несмотря на множество недостатков в нашей работе, так же победно, так же много осуществим в эти ближайшие годы, как мы сделали на протяжении первой пятилетки»³⁷.

«Товарищ Сталин — это образец большевика в полном смысле и назначении этого слова. Неслучайно поэтому враги направляют свои стрелы прежде всего в товарища Сталина, воплощавшего в себе непобедимость и величие большевистской партии»³⁸.

«Товарищи, говоря о заслугах нашей партии, об успехах нашей партии, нельзя не сказать о великом организаторе тех гигантских побед, которые мы имеем. Я говорю о товарище Сталине.

Я должен сказать вам, что это действительно полный, действительно всегранный последователь, продолжатель того, что нам оставил великий основатель нашей партии, которого мы потеряли вот уже десять лет тому назад.

Трудно представить себе фигуру гиганта, каким является Сталин.

За последние годы, с того момента, когда мы работаем без Ленина, мы не знаем ни одного поворота в нашей работе, ни одного сколько-нибудь крупного начинания, лозунга, направления в нашей политике, автором которого был бы не товарищ Сталин, а кто-либо другой. Вся основная работа — это должна знать партия — проходит по указаниям, по инициативе и под руководством Сталина.

Могучая воля, колоссальный организаторский талант этого человека обеспечили партии своевременное проведение больших исторических поворотов, связанных с победоносным строительством социализма»³⁹.

И, наконец, я приведу одно место из выступления С.М. Кирова на ⅩⅦ съезде ВКП(б), на том самом съезде, на котором он, Киров, по слухам, распространённым среди определённой части населения, якобы получил поддержку большинства делегатов съезда, рекомендовавших его на пост генерального секретаря ЦК ВКП(б) вместо Сталина:

«Товарищи, десять лет тому назад мы похоронили того, кто создал нашу партию, кто создал наше пролетарское государство. Но также десять лет тому назад устами лучшего продолжателя дела Ленина, лучшего кормчего нашей великой социалистической стройки, нашей миллионной партии, нашего миллионного рабочего класса, устами этого лучшего мы дали священную клятву выполнить великие заветы Ленина. Мы, товарищи, с гордостью перед памятью Ленина можем сказать: мы эту клятву выполняем, мы эту клятву и впредь будем выполнять, потому что эту клятву дал великий стратег освобождения трудящихся нашей страны и всего мира — товарищ Сталин»⁴⁰.

Читая эти и другие выступления С. М. Кирова, сопоставляли их с речами и выступлениями других видных деятелей нашей партии того периода, убеждаешься в том, что действительно Киров, как никто, оправдывал данное ему партией название «сталинского певца».

И я ещё раз спрашиваю самого себя и вас — могли угрожать авторитету и власти Сталина человек, так прославлявший его?

Вспомним первое официальное сообщение об убийстве С. М. Кирова. В нём, в частности, говорилось:

«1 декабря товарищ Киров готовился к докладу об итогах ноябрьского пленума ЦК ВКП(б), который он должен был в тот же день делать на собрании партийного актива Ленинградской организации.

Около кабинета товарища Кирова в Смольном, где обычно происходит приём посетителей, Николаев, в момент, когда товарищ Киров проходил в свой служебный кабинет, подойдя сзади, выстрелил из револьвера в затылок тов. Кирову.

Убийца тут же был задержан».

Задержанный на месте преступления убийца оказался Л. В. Николаевым, бывшим служащим Рабоче-Крестьянской инспекции, исключённым на ⅩⅤ съезде РКП(б) из партии за принадлежность к зиновьевской оппозиции⁴¹.

Н. Хрущёв в выступлении на ⅩⅩⅡ съезде КПСС долго крутился вокруг убийства Кирова, вокруг вопросов о том, кто был убийца Кирова, почему ему дали убить Кирова, хотя он был задержан до того⁴² с оружием в руках, почему была симулирована авария с машиной, вёзшей начальника охраны Кирова на допрос и т. д. и т. п.

Трудно предположить, что Хрущёв забыл о материалах следствия по убийству С. М. Кирова, проведённого под наблюдением ЦК ВКП(б). Трудно предположить, что Хрущёв и иже с ним не помнили или не знали о процессах «Ленинградского террористического центра» и «Московского террористического центра», проходивших в 1934 г., в декабре месяце.

Если мы можем подвергать сомнению процессы 1937—1938 гг., ссылаясь на авантюристическую, вражескую деятельность в органах НКВД и ОГПУ Ежова и Берия, то, как мне кажется, подобную ссылку к процессам 1934 г., связанным с убийством Кирова, мы допустить не можем.

В обвинительном заключении по делу «Ленинградского центра» говорилось, что центр поставил своей задачей дезорганизовать руководство советского правительства путём террористических актов, направленных «против руководителей Советской власти, и изменить таким способом нынешнюю политику в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы».

В своих показаниях Николаев говорил, что руководители «Центра» надеялись, что «устранение Кирова ослабит существующее руководство ВКП(б). Они метили в С. М. Кирова потому, что с Кировым у бывшей оппозиции имеются свои особые счёты в связи с той борьбой, которую он организовал против ленинградских оппозиционеров».

Этому показанию можно поверить, ибо любой человек, желающий проследить борьбу партии с троцкистско-зиновьевской, а потом и бухаринско-рыковской оппозицией, может легко убедиться в том, что если никто с таким упоением и вдохновением не воспевал Сталина, как Киров, то и никто другой, как Киров, с такой резкостью и прямотой не нападал на оппозиционеров. Достаточно вспомнить доклад С. М. Кирова 28 ноября 1927 г. о работе Ленинградского губкома РКП(б) на Ⅸ партконференции Московско-Нарвского района, где он прямо обвинил Зиновьева и Каменева в попытке «предать революцию и предать Ленина». На ⅩⅤ съезде Киров заявил, что «рабочий класс ждёт, чтобы оппозиционеры были исключены из партии». На ⅩⅥ съезде Киров говорил:

«Вооружённая этой оппортунистической идеологией правая оппозиция задалась целью добиться того, чтобы стать во главе руководства нашей партии.

Кто не знает и не помнит, какая травля со стороны правых поднялась против политики ЦК нашей партии, каким ожесточённым нападкам подвергался генеральный секретарь нашей партии товарищ Сталин? У всех у нас в памяти замыслы, которые зрели в головах у правых…».

В своих докладах на объединённом пленуме Закавказского краевого комитета и Закавказской краевой контрольной комиссии ВКП(б) и на собрании Тифлисского актива совместно с ЦК и ЦКК Грузии 19 и 20 декабря 1930 г. Киров предупреждал партию о том, что «в партии создаётся совершенно небывалое явление, представляющее собой опасность на данном отрезке времени. Это — двурушничество, это — формальное признание генеральной линии партии, а на деле — подпольная работа против неё, против партии».

Никто иной как Киров провозгласил, что «внутри нашей партии должна идти совершенно беспощадная, совершенно непримиримая борьба со всякого рода оппортунистами, правыми и „левыми“, скрытыми, мягкими и жёсткими — какими угодно».

Никто иной как Киров говорил:

«Сейчас, когда основные вопросы строительства в городе и деревне решены в пользу партии и её генеральной линии, вступление на путь оппозиции прямо и непосредственно ведёт в лагерь контрреволюции. Тут уж дело не во фракции внутри нашей партии, а в неизбежном переходе по ту сторону баррикад, в сторону оголтелой контрреволюции».

«Ленинградский центр» имел две специальные группы. Одна из них готовила террористический акт над Кировым, другая — над Сталиным. И разве удивительно то, что первая группа в этом отношении добилась большего успеха в осуществлении своих преступных замыслов, ибо именно в Ленинграде, бывшей вотчине Зиновьева, осталось наибольшее число его верных сторонников.

Следствием по делу «Ленинградского центра» было установлено наличие ещё одного, т. н. «Московского центра», созданного Зиновьевым, Каменевым, Евдокимовым и другими главарями бывшей оппозиции. По отношению к «Ленинградскому террористическому центру» «Московский» играл политическую роль.

Руководству «Московского центра» по причинам, о которых я скажу ниже, удалось тогда, в 1934 г., скрыть от следствия своё непосредственное участие в убийстве С. М. Кирова. Тогда, в 1934 г., руководители «Московского центра» Зиновьев, Каменев и другие ограничились принятием на себя моральной и политической ответственности за убийство Кирова и были приговорены Верховным Судом СССР к различным, многие к самым минимальным, срокам тюремного заключения.

Лишь значительно позже, на процессах 1937—1938 гг., вскрылись все детали убийства С. М. Кирова.

Остановимся подробнее на этих процессах. И в дальнейшем все приводимые мною цитаты могут быть проверены по следующим трём документальным сборникам, изданным в 1937 и в 1938 гг. Юридическим издательством под заголовками: «Процесс троцкистско-зиновьевского блока», «Процесс антисоветского троцкистского (т. н. параллельного) центра» и «Процесс право-троцкистского блока».

Прежде всего я хочу особо подчеркнуть, что все эти три сложнейшие и напряжённейшие судебные процессы были открытыми, широко освещались в советской и зарубежной прессе. Как я уже говорил, все материалы судебного следствия были изданы отдельными изданиями в больших тиражах и изложены самым подробным образом (конечно, за исключением закрытых заседаний).

На допросе 10 августа 1936 г. подсудимый Евдокимов показал:

«…На судебном процессе по делу убийства Кирова я — Евдокимов, Зиновьев, Каменев, Бакаев, Гертик и другие обманули органы власти и суд, утаив, что убийство Кирова было подготовлено и осуществлено нами…».

На процессах 1937—1938 гг. со всей очевидностью было доказано, что убийство Кирова было совершено по прямой директиве Троцкого и Зиновьева и по соответствующему решению объединённого центра троцкистско-зиновьевской организации.

Упорно запиравшийся Зиновьев в конце концов был принуждён сознаться, что ещё в 1932 г. было вынесено решение об организации террористических актов над Сталиным в Москве и Кировым в Ленинграде.

«Осенью 1932 г.,— говорил Зиновьев,— на моей даче в Ильинске в присутствии Каменева, Евдокимова, Бакаева и Карева мною поручено было Бакаеву подготовить террористический акт над Сталиным, а Кареву — над Кировым».

Каменев по этому поводу на суде заявил: «Я к этому решению присоединился, так как целиком его разделял».

«Мотивируя необходимость террористического акта против Кирова, Зиновьев говорил, что Кирова надо физически уничтожить, как ближайшего помощника Сталина. Он добавил при этом, что „мало срубить дуб, надо срубить все молодые поддубки, которые около этого дуба растут“. Необходимость убийства Кирова Зиновьев мотивировал также тем, что Киров является руководителем Ленинградской организации и лично отвечает за разгром оппозиции в Ленинграде»,— рассказывал на суде подсудимый Рейнгольд.

На процессе «право-троцкистского блока» было выяснено, что одним из соучастников убийства С. М. Кирова был бывший тогда заместителем председателя ОГПУ Ягода. Ягода на следствии и суде показал:

«О том, что убийство С. М. Кирова готовится по решению центра, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого акта, и я на это согласился. С этой целью я вызвал из Ленинграда Запорожца, которому и дал указания не чинить препятствий готовящемуся террористическому акту над С. М. Кировым».

Показания Ягоды подтвердили на суде Енукидзе и Запорожец. Об участии Ягоды в этом преступлении подробные показания дал бывший личный секретарь Ягоды Буланов.

В одном из разговоров Ягода рассказывал Буланову о том, «…что ему было известно, что готовится покушение на С. М. Кирова, что в Ленинграде у него был верный человек, посвящённый во всё,— зам. начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а значит и содействии Запорожца. Я помню, что Ягода мельком рассказал, ругая между прочим Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева, и что у того в портфеле была найдена записная книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его. Ягода далее рассказал мне, что сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его в качестве свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоит за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова на допрос в Смольный, потерпела аварию. Борисов был при аварии убит, и таким образом они избавились от опасного свидетеля».

Хрущёв и иже с ним, делая вид, что они «забыли» о политических процессах 1934—1938 гг., вольно или невольно подвергают коренному пересмотру эти процессы, ставят под сомнение достоверность и искренность показаний их участников — Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бухарина, Рыкова, Пятакова, Сокольникова, Радека и десятков других обвиняемых и свидетелей, многочисленных экспертов и т. д.

Ясно, что, не располагая подлинными документами, трудно, да и невозможно судить о том, всё ли было на самом деле так, как говорят об этом подсудимые. Конечно, можно предположить, что часть показаний они вынуждены были дать под пытками и страхом смерти и т. д. и т. п.

Но я должен ещё раз повторить, что все эти судебные процессы были открытыми, широко освещались в прессе, и каждый, кто хочет по возможности объективно разобраться в фактах, может и должен сам обратиться к внимательному анализу материалов по этим процессам.

Вот передо мной книга — «Процесс антисоветского троцкистского центра» Юридического издательства 1937 года — «Судебный отчёт по делу антисоветского троцкистского центра, рассмотренному Военной коллегией Верховного Суда СССР 23—30 января 1937 г., по обвинению Пятакова Ю. Л., Радека К. Б., Сокольникова Г. Я., Серебрякова Л. П., Муралова Н. И., Лившица Я. А., Дробниса Л. Н. и других в измене Родине, шпионаже, диверсиях, вредительстве и подготовке террористических актов…».

Я специально остановился на этом процессе потому, что все эти люди были ещё на свободе, когда прошли процессы Зиновьева и Каменева, и поэтому они не могли делать, попавшись сами, никаких иллюзий в отношении того, что их ждёт.

Не буду останавливаться на ходе процесса, хотя, конечно, там было много интересного. Но не могу не остановиться на последних словах главных обвиняемых по этому процессу, бывших старых революционеров, прошедших большую школу революционного и оппозиционного подполья.

В своих последних словах они говорили:

Пятаков —

«Граждане судьи! Я отказался от защитительной речи, потому что государственное обвинение было правильно в смысле установления фактов, оно было правильно и в смысле квалификации моего преступления. Но я не могу помириться, я не могу согласиться с одним утверждением государственного обвинителя: это то, что я и сейчас остаюсь троцкистом. Да, я был троцкистом в течение многих лет. Рука об руку я шёл вместе с Троцким, но ведь единственным мотивом, единственным, который побудил меня дать те показания, которые я давал,— это было желание, хотя бы слишком поздно, избавиться от своего отвратительного троцкистского прошлого. И поэтому я понимаю, что своё признание, рассказ о той деятельности — гнусной, контрреволюционной, преступной деятельности, которую проводил я и проводили мои соучастники,— что он в смысле времени произошёл слишком поздно для того, чтобы сделать для меня лично какие-либо практические из него выводы. Но не лишайте меня права на сознание того, и только на сознание того, что хотя бы и слишком поздно, но я всё-таки эту грязь, эту мерзость из себя выбросил.

Ведь самое тяжёлое, граждане судьи, для меня это не тот приговор, справедливый, который вы вынесете. Это сознание прежде всего для самого себя, сознание на следствии, сознание вам и сознание всей стране, что я очутился в итоге всей предшествующей преступной подпольной борьбы в самой гуще, в самом центре контрреволюции — контрреволюции самой отвратительной, гнусной, фашистского типа, контрреволюции троцкистской.

Было бы неправильным думать, что, когда начиналась моя троцкистская деятельность, я знал, к чему всё это приведёт. Было бы неправильно думать — это не уменьшает ни в малейшей степени моих объективных преступных деяний — но было бы неправильно думать, что я субъективно ставил себе контрреволюционные задачи и сознавал, в какое болото мерзости, преступлений мы в конце концов придём.

Не думайте, граждане судьи,— хоть я и преступник, но я человек — что за эти годы, годы удушливого троцкистского подполья, я не видел того, что происходит в стране. Не думайте, что я не понимал того, что делается в промышленности. Я скажу прямо. Подчас, выходя из троцкистского подполья и занимаясь другой своей практической работой, иногда чувствовал как бы облегчение и, конечно, человечески была эта двойственность не только в смысле внешнего поведения, но и двойственность внутри.

…Когда уже в конце 1935 г., к 1936 г. мы вплотную подошли, вернее, неправильно,— не вплотную подошли, а оказались в самой гуще государственной измены, предательства и самой неприкрытой фашистской контрреволюции, когда ясно было и для нас, что мы превращаемся в агентуру фашизма, тогда не только у меня было стремление уйти от этого. Я не нашёл в себе ни достаточно мужества, ни достаточно твёрдости для того, чтобы стать на тот единственный путь, который открывался, это — путь добровольного рассказа о своей деятельности, выдача организации и выдача всего того, что я сделал в прошлом, т. е. сделать раньше, чем это сделал я.

Произошёл арест. Арест совершил свою положительную роль в смысле дачи мной исчерпывающих, полных показаний о деятельности троцкизма. Но он сыграл свою роль только в том отношении, что если я раньше пытался как-то неправильным путём выкарабкаться из этой ямы, то арест поставил передо мной дилемму: или дальше до конца оставаться врагом, несознавшимся, нераскрывшимся, оставшимся троцкистом до последнего дня, или стать на тот путь, на который я встал.

Я понимаю, что это не может служить мотивом для снисхождения. Я только поясняю суду, что меня в конце концов побудило дать те исчерпывающие показания, которые, я надеюсь, хоть немного помогли разобраться в этом грязном клубке.

Я не стану говорить, граждане судьи,— было бы смешно здесь об этом говорить,— что, разумеется, никакие методы репрессий или воздействий в отношении меня не применялись. Да, эти методы, для меня лично по крайней мере, не могли явиться побудительным мотивом для дачи показаний.

Не страх является побудительным мотивом для рассказа о своих преступлениях. Что может быть хуже самого сознания и признания во всех тех преступлениях — тягчайших и вреднейших, которые пришлось делать?

Всякое наказание, которое вы вынесете, будет легче, чем самый факт признания. Вот почему я не могу помириться с утверждением государственного обвинения, что и сейчас, на скамье подсудимых, я как был, так и остался троцкистом…

Я слишком остро сознаю свои преступления и я не смею просить у вас снисхождения. Я не решаюсь просить у вас даже пощады.

Через несколько часов вы вынесете свой приговор. И вот я стою перед вами в грязи, раздавленный своими собственными преступлениями, лишённый всего по своей собственной вине, потерявший свою партию, не имеющий друзей, потерявший семью, потерявший самого себя.

Не лишайте меня одного, граждане судьи. Не лишайте меня права на сознание, что и в ваших глазах, хотя бы и слишком поздно, я нашёл в себе силы порвать со своим преступным прошлым»⁴³.

Радек —

«Граждане судьи! После того, как я признал виновность в измене родине, всякая возможность защитительной речи исключена. Нет таких аргументов, которыми взрослый человек, не лишённый сознательности, мог бы защитить измену родине. На смягчающие вину обстоятельства претендовать тоже не могу. Человек, который 35 лет провёл в рабочем движении, не может смягчать какими-то ни было обстоятельствами свою вину, когда признаёт измену родине…

Я пошёл с троцкистской организацией не во имя теорийки Троцкого, гнилость которой я понял во время первой ссылки, и не во имя признания его авторитета вождя, а потому, что другой группы, на которую я мог бы опереться в тех политических целях, которые я себе ставил, не было. С этой группой я был связан в прошлом и поэтому я с ней пошёл.

Пошёл не потому, что я был на этот путь борьбы втянут, а на основе собственной оценки положения, на основе добровольно выбранного пути…

На этом я мог бы кончить своё последнее слово, если бы не считал необходимым возразить против освещения процесса, освещения частичного, не в основном пункте, данного здесь, которое мне приходится отклонить, не с точки зрения лично моей, а с точки зрения политической. Я признал свою вину и дал полные показания о ней, не исходя из простой потребности раскаяться — раскаяние может быть внутренним сознанием, которым можно не делиться, никому не показывать,— не из любви вообще к правде — правда эта очень горька, и я уже сказал, что предпочёл бы три раза быть расстрелянным, чем её признать,— а я должен признать вину исходя из оценки той общей пользы, которую эта правда должна принести. И если я слышал, что на скамье подсудимых сидят просто бандиты и шпионы, то я против этого возражаю,..

А дело состоит в следующем — процесс этот показал два крупных факта: сплетение контрреволюционных организаций со всеми контрреволюционными организациями страны. Это один факт. На этот факт есть громадное объективное доказательство. Вредительство может быть установлено техническими экспертами, террористическая работа состояла в связи стольких людей, что показания этих людей, кроме вещественных доказательств, дают абсолютную картину. Но процесс — двуцентрический, он имеет другое громадное значение, Он показал кузницу войны, и он показал, что троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую войну.

Для этого факта какие есть доказательства? Для этого факта есть показания двух людей — мои показания, который получал директивы и письма от Троцкого (которые, к сожалению, сжёг), и показания Пятакова, который говорил с Троцким. Все прочие показания других обвиняемых, они покоятся на наших показаниях. Если вы имеете дело с чистыми уголовниками, шпиками, то на чём можете вы базировать вашу уверенность, что то, что мы сказали, есть правда, незыблемая правда?

Понятно, государственный обвинитель, суд, которые знают всю историю троцкизма, которые знают нас, не имеют никакой причины подозревать, что мы, неся на спине бремя террора, ещё для удовольствия присвоили себе государственную измену. Убеждать вас в этом нет никакой надобности. Надо убедить, во-первых, распылённые, бродячие троцкистские элементы в стране, которые ещё не сложили оружие, которые опасны и должны понять, что мы здесь говорим, потрясённые до глубины, и говорим правду и только правду. И надо ещё показать всему миру то, что Ленин — я с дрожью повторяю это имя с этой скамьи — в письме, в директивах для делегации, направляющейся в Гаагу, писал о тайне войны… Я не могу скрыть эту тайну и взять её с собой в гроб по той причине, что если я ввиду того, в чём признался, не имею права выступать как раскаявшийся коммунист, то, всё-таки, 35 лет моего участия в рабочем движении, при всех ошибках и преступлениях, которыми оно кончилось, даст мне право требовать доверия в одном — что всё-таки эти народные массы, с которыми я шёл, что-то для меня представляют. И если бы я эту правду спрятал и с ней сошёл со сцены, как это сделал Каменев, как это сделал Зиновьев, как это сделал Мрачковский, то я, когда я передумывал все эти вещи, в предсмертный час слышал бы ещё проклятье тех людей, которые будут убиты в будущей войне и которым я мог моими показаниями дать средства борьбы против готовящейся войны.

Поэтому оспариваю утверждение, что на скамье подсудимых сидят уголовники, которые потеряли всё человеческое. Я борюсь не за свою честь, я её потерял, я борюсь за признание правдой тех показаний, которые я дал, правдой в глазах не этого зала, не общественного обвинителя и суда, которые нас знают как облупленных, а значительно более широкого круга людей, который меня знал 30 лет и который не может понять, как я мог скатиться. Мне нужно, чтобы они видели убедительно от начала и до конца, почему я дал это показание.

…Я смалодушничал перед трудностями социализма в 1931—1933 гг. …На этом я споткнулся и пошёл обратно в подполье. И на этом пути я сразу стал предметом обмана. Я это говорю не для того, чтобы уменьшить свою вину, а потому, что этот обман я увеличил, удесятерил по отношению к нашим рядовикам, и для того, чтобы вы поняли те личные мотивы, которые облегчили мне понять необходимость поворота.

Когда я входил в организацию, Троцкий в своём письме не заикнулся о захвате власти. Он чувствовал, что эта идея мне будет казаться чересчур авантюристической. Он подхватил только моё глубокое беспокойство и то, что я могу в таком состоянии решиться присоединиться. А позже всё уладится. Когда в разговоре с Пятаковым в декабре 1932 г. он мне сказал: „что ты, что ты, дело идёт о государственном заговоре“, то это была в самом начале первая трещина.

В сентябре 1933 г. Ромм привёз мне письмо Троцкого, в котором, как бы само собой понятно, говорилось о вредительстве. Снова — и Ромм в своих показаниях говорит, что я был неслыханно ошарашен. Почему? Потому что, когда я вёл переговоры, мне ни звука не сказали о вредительстве… И когда снова Пятаков мне раскрыл эти вещи, то я, понятно, знал: двери захлопнулись. Смешно начинать по этому поводу распри. Но это была вторая трещина.

И, наконец, когда после директивы Троцкого 1934 г. я, пересылая ему ответ центра, добавил от себя, что согласен на зондирование почвы,— сами не связывайтесь, обстановка может измениться. Я предлагал: пусть переговоры ведёт Путна, имеющий связи в руководящих японских и германских военных кругах. И Троцкий мне ответил: „Мы не свяжемся без вас, никаких решений не примем“. Год молчал. Через год поставил нас перед фактом своего сговора…

И какая картина передо мной? Первый этап. Убит был Киров. Годы террористической подготовки, десятки бродячих террористических групп, идущих на авось, чтобы ухлопать одного из руководителей партии, и результаты террора лично для меня были — утрата человеческой жизни без всяких политических последствий для нас…

Второе — поражение.

…Кто раньше маскировал перед собой, что он пораженец по необходимости, чтобы спасти то, что можно спасти,— тот должен был себе сказать: я — предатель, который помогает покорить страну, сильную, растущую, идущую вперёд. Для каких целей? Для того, чтобы Гитлер восстановил капитализм в России.

Знал ли я до ареста, что дело кончится именно арестом? Как я мог не знать об этом, если был арестован заведующий организационной частью моего бюро Тивель, если был арестован Фридлянд… Не буду называть других фамилий… Я не мог тогда ни на одну минуту иметь сомнение в том, что дело окончится в Наркомвнуделе. И тогда я должен ответить на вопрос — почему я не обратился к партии, не обратился к власти, а если я этого не сделал до ареста, то почему не сделал это в момент ареста?

Ответ на этот вопрос очень простой. Ответ состоит в следующем. Я был одним из руководителей организации. Я знал, что советское правосудие не есть мясорубка, что есть люди разной степени вины среди нас, что мы — руководители — должны головой ответить за то, что делали. Но есть значительная прослойка людей, которую мы свели на этот путь борьбы, которая не знала основных, я бы сказал, установок организации, которые в ослеплении брели вперёд.

Когда я ставил вопрос о совещании, то я хотел размежевания, чтобы отделились те, кто хотел идти до конца — тех можно выдать в руки даже связанных,— а тем, другим, дать возможность уйти и дать возможность таким образом самим заявить о своей вине правительству.

Когда я очутился в Наркомвнуделе, то руководитель следствия сразу понял, почему я не говорил. Он мне сказал: „Вы же не маленький ребёнок. Вот вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель; если вы не хотите показывать, то только потому, что хотите выиграть время и присмотреться. Пожалуйста, присматривайтесь“. В течение двух с половиной месяцев я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение двух с половиной месяцев я заставлял следователя допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл.

Продолжалось это два с половиной месяца. И однажды руководитель следствия пришёл ко мне и сказал: „Вы уже — последний“. И я сказал: „Да, я завтра начну давать показания“. И показания, которые я дал, с первого до последнего не содержат никаких корректив. Я раскрывал всю картину так, как я её знал, и следствие могло корректировать ту или другую мою персональную ошибку в части связи одного человека с другим, но утверждаю, что ничего из того, что я на следствии сказал, не было опровергнуто и ничего не было добавлено.

Я признаю за собой ещё одну вину: я, уже признав свою вину и раскрыв организацию, упорно отказывался давать показания о Бухарине. Я знал: положение Бухарина такое же безнадёжное, как и моё, потому что вина у нас, если не практически, то по существу, была та же самая. Но мы с ним — близкие приятели, а интеллектуальная дружба сильнее, чем другие дружбы. Я знал, что Бухарин находится в том же состоянии потрясения, что и я, и я был убеждён, что он даст честные показания советской власти. Поэтому я не хотел приводить его связанным в Наркомвнудел. Я так же, как и в отношении остальных наших кадров, хотел, чтобы он мог сложить оружие. Это объясняет, почему только к концу, когда я увидел, что суд на носу, понял, что не могу явиться на суд, скрыв существование другой террористической организации…

Мы, в том числе и я, не можем требовать никакого снисхождения, не имеем никакого на это права, и я не говорю,— тут никакой гордости нет, какая уж тут может быть гордость… я скажу, что не нужно нам этого снисхождения. Жизнь в ближайшие годы, пять-десять лет, когда будет решаться судьба мира, имеет смысл в одном случае, когда люди могут принимать участие хотя бы в самой чёрной работе жизни. То, что было,— исключает это. И тогда снисхождение было бы только ненужным мучением. Мы довольно спетая компания между собой, и когда Николай Иванович Муралов, ближайший человек Троцкого, о котором я был убеждён, что он скорее умрёт в тюрьме и не скажет ни одного слова,— когда он дал свои показания и мотивировал их тем, что не хотел помереть в сознании, что его имя может быть знаменем для всякой контрреволюционной сволочи,— это есть самый глубокий результат этого процесса.

Мы до конца осознали, орудием каких исторических сил были. Очень плохо, что при нашей грамотности мы это так поздно сознали, но пусть это наше сознание кому-нибудь послужит».

Муралов —

«Я отказался от защитника, я отказался от защиты, потому что я привык защищаться годным оружием и нападать. У меня нет годного оружия, чтобы защищаться.

Вчера государственный обвинитель усомнился в нашей искренности, в искренности наших показаний. Я отнёс это и по своему адресу, потому что, конечно, вполне законно сомнение по отношению к преступникам. Но я заверяю суд, что ни на следствии, ни здесь, на суде, в своих показаниях я ничего не скрыл, дал исчерпывающие сведения о своей преступной деятельности и дал соответствующую оценку. Я уже упоминал о том, как я пришёл к такому заключению. Я боролся долго с собой… Я не хотел оставаться глупцом, я не хотел оставаться преступником, ибо, если бы я запирался, я был бы знаменем для контрреволюционных элементов, ещё имеющихся, к сожалению, на территории Советской республики. Я не хотел быть корнем, от которого росли бы ядовитые отпрыски.

Свыше десяти лет я был верным солдатом Троцкого, этого злодея рабочего движения, этого достойного всякого презрения агента фашизма, врага рабочего класса и Советского Союза. Но ведь свыше двадцати лет я был верным солдатом большевистской партии. Вот эти все обстоятельства заставили меня всё честно сказать и рассказать на следствии и суде. Это не мои пустые слова потому, что я привык быть верным в прежние времена, в лучшее время моей жизни, верным солдатом революции, другом рабочего класса. И эти мои чистосердечные показания я прошу учесть при вынесении мне того или иного приговора».

Норкин —

«На следствии я без утайки рассказал всё о своих преступлениях. Я совершенно раскаялся. Все мои показания совершенно искренни и точны. Этого достаточно для того, чтобы суд мог, разобравшись во всех деталях и обстоятельствах, принять необходимое решение. Если суд найдёт какие-либо обстоятельства достаточными для того, чтобы смягчить оценку и пощадить мою жизнь, я заявляю, что буду с величайшей жадностью накапливать силы в надежде отдать свои силы в борьбе с фашизмом. А на случай другого решения, на случай, если это моё слово на суде — последний акт моей жизни,— я хочу воспользоваться им для того, чтобы передать клокочущее моё презрение и ненависть к Троцкому. Его много для того, чтобы Троцкий мог щедро его разделить со своими партнёрами и действительными хозяевами фашистских разведок и генштабов»⁴⁴.

Шестов —

«Граждане судьи. 18 лет я был членом контрреволюционной, подрывной и фашистской организации. Последние пять лет активно подготовлял, пытался убивать вождей трудового народа, вождей рабочего класса… Последние пять лет активно вёл на рудниках, шахтах Кузбасса разрушительную, подрывную работу. Последние пять лет я был изменником, был агентом самого реакционнейшего отряда мировой буржуазии, агентом немецкого фашизма… Я знал, на что шёл. Я знал, куда я иду, и знал, что меня ожидает, если будет провал организации, которой я руководил. Пощады не прошу. Снисхождения мне не надо. Пролетарский суд не должен и не может щадить мою жизнь. Здесь, перед вами, перед лицом всего трудового народа, перед лицом угнетённых капитализмом всех стран я, в силу своих способностей, расстреливал идеологию, в плену которой был 13 лет. И теперь я хочу одного: с тем же спокойствием встать на место казни и своею кровью смыть пятно изменника родины».

Вот последние слова главных обвиняемых по процессу т. н. «параллельного троцкистского центра». Я не поленился почти полностью привести их.

Много раз, самым внимательнейшим образом, я перечитывал эти слова и, честное слово, не мог отделаться от того впечатления, что говорили они искренне, определённо не рассчитывая на то, что их искренность может смягчить их участь.

Много раз я анализировал самым внимательнейшим образом весь ход процессов 1937—1938 годов. И если даже допустить мысль о том, что все без исключения лица, проходившие по этим процессам, давали свои показания подвергаясь прямому физическому воздействию или, как говорят некоторые из нынешних интеллигентов, моральным угрозам и т. д., с целью заставить их дать ложные, нужные кому-то обвинительные материалы, то я безусловно убеждён, что никакие пытки и угрозы не в состоянии вынудить подобные последние слова на открытом судебном процессе.

Словом, я не имею никаких объективных и субъективных оснований подвергать сомнению, а тем более опровержению судебные процессы 1937—1938 годов.

Хрущёв и иже с ним, делая вид, что им ничего не известно о судебных процессах 1937—1938 гг. и вновь выдвигая вопрос об убийстве С. М. Кирова, вопросы реабилитации Тухачевского, Якира, Уборевича и других осуждённых по этим процессам, тем самым как бы пересматривают эти процессы, ставят под сомнение правомерность этих процессов и, хотят они этого или не хотят,— берут под свою защиту и таких людей, как Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Пятаков, Радек, Рейнгольд, Путна, Муралов, Раковский, Крестинский, Шестов, и им подобных.

Здесь необходимо вновь возвратиться к Тухачевскому.

Процесс над группой бывших высших командиров Красной Армии, в отличие от процессов над гражданскими лицами, по вполне понятным причинам, проходил при закрытых дверях. Но некоторые, довольно значимые факты о заговорщической деятельности Тухачевского, Якира и других военных просочились в показания обвиняемых по другим процессам.

На процессе «право-троцкистского блока», проходившем в марте месяце 1938 г., подсудимый Крестинский, бывший зам. наркома иностранных дел, показал, например, что ещё в 1933 г., во время его встречи с Троцким в г. Меране, Троцкий предложил ему установить контакт с Тухачевским, в лице которого он видел «человека авантюристического, претендующего на то, чтобы занять первое место в армии, и который, вероятно, пойдёт на многое».

Из показаний подсудимых на этом процессе явствует, что Тухачевский вынашивал замысел военного переворота. Крестинский говорил, что когда в 1936 г. начался разгром подпольных организаций, Тухачевский стал всячески форсировать совершение переворота.

«В конце ноября 1936 г. на Ⅷ Чрезвычайном съезде Советов Тухачевский имел со мной взволнованный, серьёзный разговор. Он сказал: начались провалы, и нет никаких оснований думать, что на тех арестах, которые произведены, дело остановится… Он делал выводы: ждать интервенции не приходится, надо действовать самим… Тухачевский говорил не только от своего имени, но и от имени контрреволюционной организации военных»,— показывал на суде Крестинский.

В марте 1937 г. на квартире у члена центра «право-троцкистского центра» подсудимого Розенгольца состоялось совещание, в котором принимали участие Тухачевский и Крестинский. На совещании был установлен срок выступления — вторая половина мая (после возвращения Тухачевского из поездки в Лондон).

Говоря о возможных вариантах осуществления военного переворота, Розенгольц в своих показаниях заявил:

«…У Тухачевского был ряд вариантов. Один из вариантов, на который он наиболее сильно рассчитывал, это — возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире под каким-нибудь предлогом, проникнуть в Кремль, захватить кремлёвскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства».

Тот же Розенгольц показал, что ему другой участник заговора, Гамарник, «сообщил о своём предположении, по-видимому, согласованном с Тухачевским, о возможности захвата здания Наркомвнудела во время военного переворота. Причём Гамарник предполагал, что это нападение осуществится какой-нибудь войсковой частью непосредственно под его руководством, полагая, что он в достаточной мере пользуется партийным, политическим авторитетом в войсковых частях, Он рассчитывал, что в этом деле ему должны помочь некоторые из командиров. Помню, что он называл фамилию Горбачёва».

О подготовке Гамарником и Якиром террористических актов рассказал в своих показаниях Гринько:

«…Факт, который мне известен и который относится к тому же периоду, это подготовка Бергавиновым из Главсевморпути террористического акта против товарища Сталина. Об этом я знал также от Гамарника. Об этом знали Антипов и Яковлев, об этом я знал и от самого Бергавинова, который говорил мне, что он задание Гамарника принял и пытается его осуществить».

В общем и целом, стараясь по мере сил и возможностей объективно разобраться в событиях 1934—1938 гг., я представил себе следующую картину конкретно-исторической обстановки тех лет.

Потеряв всякую надежду на возникновение в ходе социалистического строительства непреодолимых для партии и правительства трудностей, которые смогли бы привести к компрометации и свержению правительства и, таким образом, обеспечить приход к власти троцкистов и зиновьевцев, последние начинают в 1931 г. договариваться об организационном слиянии обеих оппозиционных групп. Центр подпольной троцкистской организации состоял тогда из Мрачковского, Смирнова Н. И. и Тер-Ваганяна. Зиновьевцы имели свой центр, куда входили Зиновьев, Каменев, Евдокимов и Бакаев. Объединённый центр был составлен из упомянутых лиц, где руководящую роль играли Зиновьев и Смирнов.

На случай провала троцкисты создали свой параллельный чисто троцкистский центр, в который вошли Пятаков, Радек, Серебряков и Сокольников. Параллельный центр занялся восстановлением старых связей и созданием своих ответвлений на периферии. Были созданы украинский троцкистский центр (Логинов, Голубенко, Коцюбинский, Лившиц). Возникает троцкистская ячейка на Урале, в Харькове, Днепропетровске, Одессе, Киеве и…⁴⁵ Ещё ранее, в 1928 г., по директиве Троцкого сформировался подпольный троцкистский центр в Западной Сибири (Муралов, Богуславский, Белобородов и др.). Сложился троцкистский центр и в Грузии (Мдивани, Окуджава, Кавтарадзе и др.).

В начале 1933 г. разногласия между троцкистами и зиновьевцами окончательно сглаживаются, к ним присоединяются правые и буржуазные националисты. Это единение взглядов выразилось в 1933 г. [в создании] т. н. «Контактного центра», куда вошли представители всех антисоветских подпольных организаций. «Контактный центр» явился этапом к созданию заговорщической организации «высшего типа», известной под названием «право-троцкистского блока». В состав блока вошли также эсеры и меньшевики.

В феврале 1935 г. к «Блоку» присоединилась группа Тухачевского.

В состав руководящего центра блока вошли от правых Рыков, Бухарин, Рудзутак и Ягода, от военной группы — Тухачевский, от троцкистов — Пятаков.

Вредительство как средство создать дополнительные искусственные трудности в народном хозяйстве и тем самым вызвать недовольство и озлобление политикой партии и правительства, распространение под разными соусами и по самым различным поводам всякого рода антисоветских, антипартийных и антиправительственных слухов, индивидуальный политический террор и, наконец, изощрённое двурушничество, демонстрация полнейшей преданности и лояльности Центральному Комитету ВКП(б) и её руководящему ядру, как основной метод конспирации,— получили широкое распространение во всех этих организациях как основные средства борьбы за осуществление поставленных перед этим подпольем целей захвата руководства партией и страной.

Мне не хочется сейчас задерживаться на описании вредительской работы различных антисоветских организаций. Но нельзя не сказать пару слов об их террористической деятельности.

Об убийстве С. М. Кирова, по-моему, сказано достаточно.

Совершение террористических актов было поручено ряду созданных для этой цели террористических групп и отдельным лицам. Одним из таких индивидуальных террористов был бывший секретарь Зиновьева Богдан, которому тот поручил стрелять в Сталина в секретариате ЦК. После того, как в 1933 г. Богдан не выполнил этого задания, он покончил жизнь самоубийством.

«Мне известно от Мрачковского и Дрейцера,— показывал подсудимый Рейнгольд,— что летом 1933 г. была организована под руководством Дрейцера троцкистская группа из военных, куда вошли: Шмидт — командир одной из бригад Красной Армии, Кузьминов — начальник штаба одного из военных соединений, и ряд других лиц, фамилий которых я не знаю. От Дрейцера мне известно, что непосредственными исполнителями террористического акта против Ворошилова были Шмидт и Кузьминов, которые дали согласие на выполнение этого акта. Предполагалось, что они воспользуются для этого одним из приёмов у Ворошилова либо используют посещение Ворошиловым их войсковых частей».

Аналогичные показания дал сам Дрейцер и другие.

На процессах было с неопровержимостью доказано, что кроме «своих» террористов антисоветские организации пользовались услугами наёмных террористов — агентов иностранных разведок, переправляемых в СССР Троцким и его сподручными. Так, например, в СССР были переправлены террористы Ольберг, Борман-Юрин, Фриц Давид, М. и И. Лурье и десятки других.

Многие из них прошли по процессам 1934—1938 гг. и дали подробные показания о своей шпионско-террористической работе.

Интересны показания таких «деятелей», как Пятаков, Радек, Рыков, Бухарин.

По показаниям Радека, Троцкий в своих директивах требовал «организовать узкий коллектив людей для выполнения покушений на руководителей ВКП(б), в первую очередь против Сталина».

Пятаков в своих показаниях рассказал, что в беседе с ним в 1935 г. Троцкий говорил:

«Поймите, что без целой серии террористических актов, которую надо провести как можно скорее, нельзя свалить сталинское руководство».

На процессе «право-троцкистского блока» Рыков показывал, что «ещё в 1934 г. я уже дал задание следить за машинами руководителей партии и правительства созданной мною группе Артёменко».

Бухарин сознался, что в 1932 г. привлёк к организации и совершению покушений на Сталина и Кагановича эсеровских террористов, «имевших большой опыт в подобного рода делах».

По указанию центра троцкистского подполья были умерщвлены А. М. Горький, В. В. Куйбышев, председатель ОГПУ Менжинский.

«Объединённый центр… в течение долгого времени пытался обработать Горького и оторвать его от близости к Сталину. В этих целях к Горькому были приставлены Каменев, Томский и ряд других. Но реальных результатов это не дало… При серьёзной постановке вопроса о свержении сталинского руководства и захвате власти центр не мог не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитета за границей…» (Из показаний Ягоды).

На убийстве Горького особенно настаивала троцкистская часть блока, что являлось следствием категорической директивы Троцкого. По показаниям Бессонова, эту директиву ему дал Троцкий в 1934 г.:

«М. Горький очень близко стоит к Сталину. Он играет исключительно большую роль в завоевании симпатий к СССР в общественно-мировом демократическом мнении и особенно Западной Европы… Вчерашние наши сторонники из интеллигенции в значительной мере под влиянием Горького отходят от нас. При этом условии я делаю вывод, что Горького надо убрать. Передайте это моё поручение Пятакову в самой категорической форме: „Горького уничтожить физически во что бы то ни стало“».

В уничтожении Горького, по словам Рыкова, сыграл свою роль и тот факт, «что Троцкому было хорошо известно, что Горький считает его проходимцем и авантюристом».

В связи со сказанным о террористической деятельности троцкистов нельзя не вспомнить следующий отрывочек из выступления Н. М. Шверника на ⅩⅩⅡ съезде:

«…Вот пример крайнего цинизма Молотова. При поездке его в 1934 г. в г. Прокопьевск машина, в которой он находился, съехала правыми колёсами в придорожный кювет. Никто из пассажиров не получил никаких повреждений. Этот эпизод впоследствии послужил основанием версии о „покушении“ на жизнь Молотова, и группа ни в чём не повинных людей была за это осуждена. Кому, как не Молотову, было известно, что на самом деле никакого покушения не было, но он не сказал ни слова в защиту невинных людей»⁴⁶.

Попробуем внимательнее разобраться в сказанном.

Во-первых, как известно, в ноябре 1934 г. ещё не был убит Киров, не было раскрыто существование широкой сети троцкистских подпольных организаций; во-вторых, мог ли Молотов сам, не прибегая к помощи соответствующих органов, установить, было ли происшествие с его машиной случайностью или преднамеренным актом; и, наконец, в-третьих, не лучше ли обратиться к фактам, как они изложены в книге «Процесс антисоветского троцкистского центра».

Кто непосредственно обвинялся в подготовке покушения и в самом покушении на Молотова? Обвинялись в этом Муралов, Богуславский, Шестов, Арнольд и некоторые другие, причём в покушении на Молотова, как в единственном преступном деянии, обвинялся один Арнольд. Муралову, Богуславскому, Шестову и другим предъявлялось обвинение в измене родине, шпионаже и диверсионно-вредительской деятельности. Такова была группа «ни в чём не повинных людей», которой инкриминировалось подготовка покушения и покушение на Председателя СНК СССР Молотова.

На допросе в открытом заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР подсудимый Богуславский говорил:

«В 1934 г. мне стало известно, что кроме тех террористических групп, о которых я говорил, группы Ходорозе и Шестова, Муралов поручил директору одного из совхозов — Кудряшеву — совершить террористический акт против Председателя Совнаркома Молотова, приезд которого ожидался в Сибирь, и в частности в этот совхоз. Об этом мне сказал Муралов».

«Вышинский: Кто готовил этот террористический акт?

Богуславский: Кудряшев, по поручению Муралова.

Вышинский (к Муралову): Обвиняемый Муралов, было такое дело?

Муралов: Поручение было дано не Кудряшеву, а Ходорозе и Шестову.

Вышинский (к Шестову): Вы подтверждаете показания Муралова, что он вам поручил организовать покушение на товарища Молотова?

Шестов: Да, подтверждаю.

Вышинский (к Богуславскому): Обвиняемый Богуславский, разъясните.

Богуславский: Подготовка террористических актов велась таким образом, чтобы они не были сосредоточены в одном месте. Шестову было поручено организовать террористический акт против Молотова, если он приедет в Кузбасс, что и было сделано обвиняемым Арнольдом. Но параллельно это же было поручено Кудряшеву. Я это утверждаю, об этом мне сказал сам Кудряшев. Организация Шестовым террористических групп велась таким образом, чтобы они могли осуществить террористический акт в любом месте Кузбасса, не исключая подготовки этого акта в совхозе…

Вышинский: От кого Кудряшев получил такое задание?

Богуславский: От Муралова»⁴⁷.

А вот показания обвиняемых Муралова и Шестова.

«Муралов: …В Прокопьевске мы пытались в 1934 г. совершить террористический акт против Молотова, но акт оказался неудачным. Так что фактически никаких террористических актов в Западной Сибири не было совершено.

Вышинский: Не удались?

Муралов: Да, не удались.

Вышинский: А подготовлялись?

Муралов: Подготовлялись.

Вышинский: Не удались потому, что вы отказались, или это от вас не зависело?

Муралов: Нет, тогда просто не удалось.

Вышинский: Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как была организована попытка совершить покушение на жизнь Молотова, кому вы дали такое поручение, кто это организовал?

Муралов: Я поручил это Шестову. Он сказал мне, что у него есть уже подготовленная группа, во главе которой стоял, кажется, Черепухин, и что подготовлен шофёр, который готов пожертвовать своей жизнью, чтобы лишить жизни Молотова. Но в последний момент шофёр сдрейфил, не рискнул пожертвовать своей жизнью, и таким образом сохранилась жизнь Молотова.

Вышинский: В чём выражалась попытка покушения?

Муралов: Автомобиль должен был свернуть на полном ходу в канаву. При таком условии автомобиль переворачивается по инерции вверх ногами, машина ломается, люди…

Вышинский: Позвольте спросить Шестова. Подсудимый Шестов, вы подтверждаете в этой части показания Муралова?

Шестов: Да. Припоминаю ещё, что в начале июня 1933 г. я говорил Муралову, что ожидается приезд в Кузбасс Орджоникидзе, и получил от Муралова установку на совершение террористического акта против Орджоникидзе.

Вышинский: Получив прямое поручение от Муралова о подготовке террористических актов, что вы сделали практически?

Шестов: Когда я узнал о приезде Молотова, я сделал распоряжение Черепухину о немедленном выезде в Прокопьевск для личного руководства террористическим актом против Молотова. Он так и поступил. Как потом он мне сообщил, он поручил Арнольду совершить этот террористический акт. В подготовительном плане предусматривалось совершение террористического акта путём автомобильной катастрофы и было выбрано два удобных места. Это, кто знает Прокопьевск, возле шахты № 5, по направлению к рудоуправлению, и второе место — между рабочим городком и шахтой № 3. Там не канавка, как говорил Муралов, а овраг метров в 15.

Вышинский. „Канавка“ в 15 метров! Кто выбирал это место?

Шестов: Я лично вместе с Черепухиным.

Вышинский: Кто говорил исполнителям об этих местах?

Шестов: Исполнителям говорил Черепухин. Он сказал мне, что ему удалось посадить за руль машины Арнольда.

Вышинский: А кем был тогда Арнольд?

Шестов: Арнольд был зав. гаражом. Он опытный шофёр. Причём, как мне говорил Черепухин, он даже предусмотрел дополнительную перестраховку. Она заключалась в том, что если почему-либо Арнольд сдрейфит, вторая машина, грузовая, идущая навстречу, должна ударить в бок легковую машину так, что обе машины должны были полететь в овраг.

Действительно, Арнольд вёз Молотова, повернул руль и тем самым дезориентировал тяжёлую машину, которая проскочила в надежде, что Арнольд попал в овраг. На самом деле он хотя и повернул руль в овраг, но повернул недостаточно решительно, и ехавшая сзади охрана сумела буквально на руках подхватить эту машину. Молотов и другие сидящие, в том числе Арнольд, вылезли из уже опрокинутой машины. Вот что мне докладывал тогда об этом Черепухин. Анализируя это положение вместе с Черепухиным, мы пришли к заключению, что Арнольд дал недостаточное количество газа и сделал недостаточно крутой поворот.

Вышинский: Позвольте спросить Арнольда. Обвиняемый Арнольд, вы слышали показания Шестова? Правильно он показывал?

Арнольд: Техническое оформление недостаточно обрисовано…

Вышинский: А по существу факт был?

Арнольд: Да, был»⁴⁸.

На допросе в судебном заседании Арнольд сказал:

«Ко мне утром приезжает в контору Черепухин и говорит: „Сегодня будет Молотов. Смотри, опять не прозевай“. Я ответил, что сделаю. Я подал машину к экспедиции. Место, в каком я должен был сделать аварию, я знал хорошо: это — около подъёма из шахты № 8. Там имеется закругление, на этом закруглении имеется не ров, как назвал Шестов, а то, что называем откосом — край дороги, который имеет 8—10 метров глубины, падение примерно до 90 градусов. Когда я подал машину к подъезду, в машину сели Молотов, секретарь райкома партии Курганов и председатель краевого исполкома Грядинский. Мне сказали, чтобы я ехал на рабочий посёлок по Комсомольской улице. Я поехал. Когда я только стал выезжать с просёлочной дороги на шоссейную, внезапно навстречу мне летит машина. Я тогда понял, что Черепухин мне не поверил, значит, послал вторую машину. Я думать долго не успел. Но я испугался. Я успел повернуть в сторону, в ров, но в этот момент меня схватил Грядинский и сказал: „Что ты делаешь?“.

Вышинский: Что вас здесь остановило?

Арнольд: Меня остановила трусость…»⁴⁹.

Вот почти полный отчёт о существовавшей до ⅩⅩⅡ съезда КПСС официальной версии по поводу аварии с автомашиной Молотова в 1934 году.

Что конкретного противопоставлено на ⅩⅩⅡ съезде этим материалам? Ничего, кроме нескольких бездоказательных фраз.

Я убеждён, что любой объективный человек, говоря о т. н. периоде культа личности Сталина, не может обойти стороной политические процессы 1937—1938 годов. Можно и должно отнестись к ним критически, но забывать о них вовсе мы не в праве, если хотим по-настоящему разобраться в таком сложном вопросе, как вопрос о культе личности Сталина.

И я ещё раз спрашиваю себя — на каком основании мы должны подвергать сомнению и опровержению материалы процессов 1937—1938 гг., материалы, основанные на показаниях, на единодушных показаниях десятков людей с довольно твёрдыми характерами и определёнными политико-моральными установками?

Я помню, как в своё время буржуазная печать реагировала на эти процессы, утверждая, что единодушие обвиняемых по этим процессам, их обстоятельные и откровенные показания добыты НКВД при помощи каких-то изобретённых в нём сверхизощрённейших пыток, машин и т. д.

Может ли здравомыслящий человек согласиться с подобными утверждениями, кстати говоря, в немалой степени усиленными ⅩⅩⅡ съездом?

Не может.

Значит ли все вышесказанное, что я начисто отвергаю самую возможность существования в рассматриваемый период фактов произвола, осуждения невинных людей и т. д.?

Нет, не значит. Я отнюдь не собирался и не собираюсь отвергать не только такую возможность, но и вполне согласен с тем, что факты произвола, карьеризма, осуждения невинных людей и т. п. вещи имели широкое распространение в рассматриваемый период.

Но я спрашиваю себя — если контрреволюционные организации на одно из первых мест выдвинули план вызвать недовольство и озлобление среди населения СССР политикой партии и правительства, то разве не могли они приложить свою руку и к деятельности наших следственных, судебных и всех прочих тому подобных учреждений — государственных и общественных? Могли, и несомненно приложили.

Я спрашиваю себя,— если говорить о массовом характере произвола и необоснованных репрессий периода 1937—1938 гг.— вправе ли мы забывать о нашем государственном, советском, хозяйственном и даже партийном аппарате того времени? Вправе ли мы допустить, что весь этот миллионный аппарат, включая сюда и органы НКВД и правосудия, был совершенно свободен от конкретных носителей наследия прошлого — склочников, карьеристов и т. д.?

Прав или не прав был Сталин, когда, выступая 7 января 1933 г. на объединённом пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), он говорил:

«В итоге осуществления пятилетки в области промышленности, сельского хозяйства и торговли мы утвердили во всех сферах народного хозяйства принцип социализма, изгнав оттуда капиталистические элементы.

К чему это должно было привести в отношении капиталистических элементов и к чему оно на самом деле привело?

Это привело к тому, что оказались вышибленными из колеи последние остатки умирающих классов: промышленники и их челядь, торговцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники, бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы, всякого рода буржуазные интеллигенты шовинистического толка и все прочие антисоветские элементы.

Будучи вышибленными из колеи и разбросавшись по всей территории СССР, эти бывшие люди расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и главным образом — по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там, накинув маску „рабочих“ и „крестьян“, причём кое-кто из них пролез даже в партию.

С чем они пошли туда? Конечно, с чувством ненависти к Советской власти…

Пойти в прямую атаку против Советской власти эти господа уже не в силах. Они и их классы несколько раз вели уже такие атаки, но были разбиты и рассеяны. Поэтому единственное, что им остаётся делать,— это пакостить и вредить рабочим, колхозникам, Советской власти, партии»⁵⁰.

Я думаю, что с этими словами Сталина нельзя не согласиться.

Ясно, что утверждение Сталина вовсе не означало и не означает, что вся (или что основная масса) этих бывших людей была целиком и полностью настроена сугубо враждебно против Советской власти.

Но разве будет большой ошибкой, если допустить, что именно эта масса бывших людей, осевшая в наших советских, хозяйственных и партийных органах, на промышленных и сельскохозяйственных предприятиях, на транспорте и т. д., что именно она сыграла определённую — резко отрицательную — роль в имевших место фактах произвола, нарушения социалистической законности, карьеризма и т. п. явлениях?

Великий реалист В. И. Ленин говорил:

«Нет сомнения, что мы живём в море беззакония и что местное влияние является одним из величайших, если не величайшим противником установления законности и культурности. Едва ли кто-либо не слышал о том, что чистка партии вскрыла, как преобладающий элемент, в большинстве местных проверочных комиссий сведение местных и личных счётов…»⁵¹.

Не кто иной как Ленин, говоря о новом советском аппарате, об аппарате, «действительно заслуживающим названия советского, социалистического», констатировал, что «…такого аппарата и даже элементов его у нас до смешного мало, и мы должны помнить, что для создания его… надо затратить много, много, много лет»⁵².

В. И. Ленин говорил это в 1923 году.

Трудно отрицать, если не говорить громких фраз, что эти слова В. И. Ленина в равной степени относятся и к аппарату 1934—1938 гг. и даже к нашему нынешнему аппарату.

И спрашивается, как можно обвинять Сталина и его ближайших сотрудников в создании условий в стране для разгула произвола и беззакония, совершенно игнорируя действие нашего советского и партийного аппарата?

Как можно коммунисту-ленинцу представлять дело так, будто бы в такой гигантской стране, как СССР, с её 21 млн кв. км территории, с её 170-миллионным населением, какие-то несколько десятков человек могли в течение многих лет творить произвол и беззаконие, сознательно уничтожая лучших сыновей и дочерей народа?

Это ли пропаганда марксистско-ленинского учения о роли народных масс и личности в истории? Нет, это её опровержение.

Спрашивается, где была миллионная партия коммунистов, где были десятки миллионов советских, настоящих советских людей — рабочих, крестьян, интеллигенции?    

Неужели они не замечали всего этого или до того были задавлены страхом, что не могли и пикнуть?

Спрашивается, неужели мы не замечаем, что, представляя период т. н. культа личности Сталина в том свете, в котором его старались представить на ⅩⅩⅡ съезде КПСС и в последующий за ним период Хрущёв и иже с ним,— мы тем самым представляем перед всем миром и нашу партию и наш народ партией и народом трусов подхалимов?

С подобным взглядом невозможно согласиться.

На основании многочисленных исторических документов периода 1934—1938 гг. я беру на себя смелость утверждать, что партия, во всяком случае широкий партийный актив, знали, понимали и оправдывали необходимость усиления жёсткости и твёрдости диктатуры пролетариата в этот период.

При этом я исхожу из того обстоятельства, для меня несомненного, что процессы 1936—1938 гг. были процессами не инспирированными кем-то в карьеристских целях и, тем более, в целях уничтожения видных советских и партийных работников, а выявили действительную картину массового распространения среди бывших оппозиционных групп различных антисоветских, контрреволюционных, вредительских и диверсионно-шпионских подпольных организаций.

И в факте их существования нет ничего удивительного или необъяснимого. Каждый, кто мало-мальски объективно хочет разобраться в этом, по материалам истории нашей партии легко проследит тот путь, по которому, буквально со дня основания РСДРП, все эти бывшие оппозиционные группировки и группки катились в болото контрреволюции, политического террора, вредительства и измены Родине.

Кого бы мы ни взяли из членов раскрытых в 1934—1938 гг. подпольных контрреволюционных организаций — и сказанное относится не только к руководителям этих организаций,— мы обязательно найдём, что данное конкретное лицо в своё время крепко (идейно, а нередко — и практически) наказывалось Лениным, партией за те или иные политические ошибки.

Кстати, говорят о жестокости и подозрительности Сталина.

Говорят, но почему-то забывают добавить, что вплоть до 1936 г. многие старые члены партии, члены Центрального Комитета и Политбюро упрекали того же Сталина в чрезмерной мягкости по отношению к людям, проявляющим колебания и нерешительность в проведении генеральной линии партии, допускавшим большие и серьёзные ошибки. Забывают, что даже такие люди, как Зиновьев, Каменев, Радек, Преображенский, Серебряков, Смирнов и другие, по 2—3 раза исключались и вновь восстанавливались в партии не без ведома и прямого указания её генерального секретаря⁵³; что даже такие люди, как Бухарин, Рыков, Томский, Раковский и другие, чьи политические взгляды были партией признаны ещё в 1930 г., на ⅩⅥ съезде ВКП(б), несовместимыми с ленинизмом, вплоть до самых процессов 1936—1938 гг. оставались в партии, а некоторые даже в ЦК, и занимали довольно видные государственные посты⁵⁴.

Мне не хочется приводить доказательства в подтверждение сказанного, ибо, повторяю, их легко может найти каждый в материалах по истории ВКП(б) — в стенограммах съездов и пленумов, в которых, кстати говоря, не в пример нынешним стенограммам, были самым подробнейшим образом изложены точки зрения на тот или иной рассматриваемый вопрос всех их участников — как сторонников, так и противников того или иного мероприятия партии и правительства, того или иного решения не только практических, но и политических, и теоретических вопросов.

Я ещё раз считаю нужным подчеркнуть, что я не отрицаю наличия в кампании, в политической кампании 1936—1938 гг., ошибок, извращений и перегибов, фактов необоснованных решений, осуждения невинных людей и т. д.

Но абсолютно неверно и по существу антипартийно — относить все эти намеренные и ненамеренные, «сознательные и бессознательные» явления к Сталину, к членам Политбюро и Президиума ЦК, абстрагируясь от конкретно-исторической обстановки тех лет, от влияния и непосредственных действий нашего тогдашнего партийного, советского и хозяйственного, центрального и, особенно, местного аппарата, отнюдь не свободного от карьеристских, подхалимски-очковтирательских и прямо враждебных, подрывных элементов, воспользовавшихся обстановкой законного, закономерного усиления борьбы со вскрытыми в этот период многочисленными подпольными контрреволюционными организациями в своих целях.

И партия знала об этом, учитывала, что такие моменты могли иметь и имели место, старалась не допускать и исправлять допущенные ошибки и перегибы.

Ещё на ⅩⅥ съезде ВКП(б) в 1930 г., то есть задолго до т. н. периода репрессий, выступая с политическим отчётом ЦК, И. В. Сталин говорил:

«Некоторые товарищи думают, что главное в наступлении социализма составляют репрессии, а если репрессии не нарастают, то нет и наступления, Верно ли это? Конечно, неверно».

Мы обвинили Сталина и Молотова в теоретическом обосновании репрессий 1937—1938 гг., т. е. в период разоблачения и раскрытия широкого антисоветского троцкистского подполья.

Но мы забыли о том, что ещё до убийства С. М. Кирова, на ⅩⅦ съезде ВКП(б) в 1934 г.— съезде победителей — многие делегаты съезда, в числе которых были и такие, ныне реабилитированные, товарищи, как Постышев, Косиор, Рудзутак, занимавшие высшие посты в партии и государстве, говорили:

«Классовая борьба за этот период приняла острейшие формы, что также нашло своё отражение в партии… Борьба, товарищи, была исключительно острой, и она не могла быть иной, ибо в этот период решалась одна из основных, труднейших задач Октября, задача социалистического переустройства деревни… Очевидно, что разбитый и рассеянный враг, лишённый материальной базы, не перестаёт быть врагом, он им остаётся, но ещё более злостным, ещё более ненавидящим наше социалистическое строительство. При этом надо помнить, что враг подогревается, вдохновляется капиталистическими силами, окружающими нашу страну, силами нашего нынешнего капиталистического окружения»⁵⁵.

Интересно и выступление секретаря МК и МГК ВКП(б) Н. Хрущёва на этом съезде:

«Конкретное руководство нашего ленинского Центрального Комитета, и прежде всего товарища Сталина, ощущала вся наша партия. Мы, работники московской организации, это руководство ленинского ЦК и лично товарища Сталина ощущали особенно непосредственно, изо дня в день по всем вопросам, над которыми нам приходилось работать.

В Московской организации засели в своё время правые уклонисты. Правые во главе с Углановым и лидеры правой оппозиции — Бухарин, Рыков, Томский — пытались использовать столичную организацию в борьбе против генеральной линии партии, против ленинского Центрального Комитета партии.

Под руководством Центрального Комитета партии, под руководством товарища Сталина правые разбиты, разбиты в нашей партии и в московской организации.

Мы провели в Московской организации чистку, которая ещё более укрепила боеспособность наших рядов. Но нам нельзя зазнаваться, нельзя ослаблять нашу большевистскую бдительность. Мы должны бороться с неправильным пониманием некоторых вопросов создания бесклассового общества. Кое-кто понимает этот вопрос так, что, дескать, можно радоваться — скоро классов не будет и не надо вести классовую борьбу. Классовая борьба не прекращается, и мы должны мобилизовать силы партии, силы рабочего класса, усилить органы диктатуры пролетариата для окончательного уничтожения всех классовых врагов, всех остатков правых и „левых“ и всяких других оппортунистов…»⁵⁶.

Спрашивается, что́ это — искреннее, правильное утверждение или просто подхалимская или двурушническая декларация?

Вопрос поставлен, быть может, несколько резко, но ведь, по сути дела, он и может быть поставлен только так: или — или; или это было сознательное заявление коммуниста, одного из руководителей московской партийной организации, или заявление неискреннее, т. е. двурушническое.

На ⅩⅩⅡ съезде КПСС Н. Хрущёв и некоторые другие руководящие деятели партии и государства пытались представить дело так, что они-де ничего не знали и ничего не могли сделать для исправления и пресечения допускаемых по вине Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова ошибок и перегибов в борьбе с врагами народа.

Я утверждаю, что это — приём, рассчитанный на простаков. Члены ЦК ВКП(б), в том числе Хрущёв и Микоян, не могли не знать о каждом факте партийного и судебного преследования людей, занимавших тот или иной крупный партийный или государственный пост. Они могли не знать и наверняка не знали все материалы и дела людей, привлечённых к ответственности по политическим мотивам, в масштабе всего Советского Союза. Глупо было бы представлять дело таким образом, что несколько десятков человек, членов ЦК, собственноручно занимались разбором дел нескольких тысяч лиц. Но я утверждаю, что дела всех лиц, занимавших видное партийное или государственное положение, им были известны, и предание суду этих лиц происходило по постановлению большинства членов Политбюро ЦК.

Возьмём такой факт. Известно, что с 22 по 28 мая 1937 года проходила Ⅳ Московская городская, а вслед за ней — с 5 по 10 июня — Ⅴ Московская областная партийные конференции, на которых с отчётными докладами выступал член Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь МК и МГК Хрущёв.

Выступая на Ⅴ областной партконференции и осуждая перегибы в борьбе с троцкистскими элементами, Хрущёв говорил:

«Некоторые товарищи просто расправлялись с людьми и выбрасывали из партии хороших, преданных нам людей. Надо сейчас исправить допущенные нами ошибки»⁵⁷.

Разве не свидетельствует одна эта маленькая цитата из многочисленных выступлений Хрущёва в тот период о том, что он был прекрасно осведомлён о положении дел и в Московской партийной организации и в партии в целом? По-моему, свидетельствует. И небезынтересно отметить, что это было сказано в июне 1937 г.— в самый разгар развернувшейся кампании по борьбе с врагами народа. Что это — личная храбрость Хрущёва или выражение объективной оценки положения вещей? Что это — личное мнение Хрущёва или мнение партии и её Центрального Комитета? Я думаю, что ответить на эти вопросы не составит затруднения.

Известно, что в период 1936—1937 гг. в Москве были репрессированы секретари МК и МГК ВКП(б) А. И. Угаров, Б. А. Братановский, И. В. Марголин, Е. С. Коган, Н. И. Дедиков, председатель облисполкома Н. А. Филатов, секретарь обкома комсомола Александров, ряд секретарей райкомов партии, председателей райисполкомов и т. д. Ныне все вышеперечисленные поимённо товарищи реабилитированы.

Спрашивается — мог ли Хрущёв, будучи первым секретарём МК МГК ВКП(б), не знать о репрессиях в отношении своих ближайших помощников и сотрудников? И значит ли это, что репрессии в отношении этих лиц, его заместителей и подчинённых, были в первую голову выгодны и нужны самому Хрущёву в карьеристских или даже прямо враждебных целях?

Следуя логике Хрущёва, мы неминуемо должны были бы встать на подобную точку зрения. Но логика Хрущёва — это не логика марксиста-ленинца, а логика обыкновенного озлобленного мещанина, и она нам не к лицу.

Партия, и народ знали, что в борьбе с действительными врагами и их пособниками допускаются ошибки и перегибы, в результате которых могут пострадать и страдают и честные советские граждане.

Выступая на той же Ⅴ Московской областной партконференции тот же Хрущёв, в качестве положительного примера в работе возглавлявшейся им московской партийной организации, приводил тот факт, что МК и МГК в течение 1937 г. восстановили в рядах партии 3810 человек, неправильно исключённых из партии по клеветническим доносам и по мотивам «пассивности».

Следовательно? Следовательно, партия не только знала о допускавшихся ошибках, но и старалась исправить эта ошибки.

Делегаты ⅩⅧ съезда ВКП(б), состоявшегося в 1939 г., то есть тотчас вслед за 1937—1938 гг., в своих выступлениях и не думали скрывать, что в эти годы имели место многочисленные, порою вопиющие факты произвола, беззакония, необоснованного исключения из партии, осуждения невинных людей и т. д.

Главным докладчиком по этому вопросу на ⅩⅥ съезде ВКП(б) был секретарь ЦК ВКП(б), член Политбюро А. А. Жданов. Вот что он говорил в своей большой речи:

«Партия на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 г. и январском Пленуме ЦК 1938 г. осудила практику формального и бездушного отношения к вопросу о судьбе членов партии. Эта практика, как известно, была широко использована проникшими в партию карьеристами, стремившимися отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, а равно и замаскированными врагами внутри партии, стремившимися путём широкого применения мер репрессий перебить честных членов партии и посеять излишнюю подозрительность в партийных рядах. Враг, изменив тактику, уцепился за бдительность и, спекулируя на этом, стремясь под прикрытием фальшивых речей о бдительности перебить как можно больше честных коммунистов, имел в виду посеять взаимное недоверие и дезорганизовать наши ряды.

Клевета на честных коммунистов под флагом „бдительности“ является в настоящее время наиболее распространённым способом прикрытия, маскировки враждебной деятельности. Неразоблачённые осиные гнезда врагов ищите прежде всего среди клеветников».

Далее А. А. Жданов привёл многочисленные и яркие примеры этой вражеской (в том числе и карьеристской) деятельности, прикрываемой флагом борьбы за «бдительность».

А. А. Жданов говорил о секретаре Иссинского райкома ВКП(б) Тамбовской области Калайкине, который из общего числа членов парторганизации в 175 человек исключил из партии 58 человек. В Архангельской области действовал Прилучный, написавший в органы НКВД 142 заявления на коммунистов, ни одно из которых не подтвердилось. В Ленинграде в течение долгого времени орудовала целая группа, которая фабриковала компрометирующие материалы на честных коммунистов и направляла эти материалы в НКВД. Гладких, секретарь Ровденского райкома ВКП(б) Архангельской области, давал каждому коммунисту задание «найти врага народа» и заранее предупреждал, что «никаких перегибов от этого не будет»; в Ключевском районе Актюбинской области врагом народа Песковской было организовано исключение из партии 156 коммунистов, или 64 % всей районной парторганизации.

Надо ли говорить, что этот список, приведённый в докладе А. Жданова, можно было бы значительно расширить и продлить?

А. А. Жданов говорил:

«Главные свои усилия враги направляли на то, чтобы перебить честные большевистские кадры. Враг народа Кудрявцев, до своего разоблачения находившийся на руководящей работе в одной из украинских партийных организаций, в своих показаниях говорил следующее:

„Мы стремились исключить возможно большее число людей из партии. Исключали и тех, кого не за что было исключать. Расчёт был один — увеличить количество озлобленных людей и тем самым увеличить количество наших союзников“.

Разгром партийного аппарата также входил в план подрывной деятельности врагов народа. Вот что показал другой враг-народа, пробравшийся обманным путём в один из обкомов партии на Украине:

„В течение 5—6 дней я разогнал аппарат обкома, снял почти всех зав. отделами обкома, разогнал 12—15 инструкторов и заменил даже технический аппарат обкома. …После «расчистки» аппарата обкома под тем же флагом я приступил к разгону горкомов и райкомов. За короткое время я снял с работы 15 секретарей и целый ряд работников… Я создавал видимость борьбы с врагами, озлоблял против партии ряд коммунистов… Кроме того, я снял с работы и ряд участников нашей контрреволюционной организации, переведя их на меньшую работу и спасая их от провала“.

Особенно большие размеры приняло в своё время, да и сейчас ещё имеет место, исключение из партии по мотивам „связи“ с врагами.

На этом основании было огульно исключено из партии немалое количество честных работников, вся вина которых заключалась в том, что им по условиям работы приходилось встречаться и видеться с врагами народа — „проходить по одной улице“.

Эта ходкая формула — „связь с врагами народа“ — широко использовалась антипартийными элементами для избиения честных коммунистов. Она, эта формула, употреблялась в таком широком и распространённом толковании, что под неё подводились самые обычные вещи — и обычное знакомство, и совместная по обязанности работа с врагами, и действительная связь с врагами — без каких бы то ни было градаций, всё тонуло в общей формуле.

На этом основании было допущено, да и сейчас ещё допускается большое количество ошибок».

Это говорил секретарь ЦК ВКП(б) и член Политбюро ЦК.

Может быть и его, А. А. Жданова, следовало бы зачислить в число подхалимов и двурушников? Может быть, всё это было признано и сказано, так сказать, постфактум, для отвода глаз?

Может быть, в число подхалимов и двурушников надо было бы зачислить и Н. Хрущёва, который, уже будучи первым секретарём ЦК КП(б) Украины, восклицал с трибуны ⅩⅧ съезда:

«Товарищи! На нашем съезде мы заслушали отчёт борьбы за коммунизм, борьбы рабочих, крестьян, интеллигенции, всех трудящихся нашей страны под руководством нашей партии и её Центрального Комитета, под руководством нашего гениального руководителя, вождя, нашего великого Сталина.

…Эти успехи не пришли даром, сами собой. Они завоёваны в жестокой борьбе с врагами рабочего класса, с врагами крестьянства, с врагами всего нашего народа, в борьбе с агентами фашистских разведок — с троцкистами, бухаринцами, буржуазными националистами.

Несмотря на все усилия капиталистических разведок, несмотря на все усилия врагов трудящихся, мы победоносно идём к коммунизму. Рабочий класс, все трудящиеся, под руководством великой большевистской партии, под руководством товарища Сталина, сломили вражеское сопротивление, смяли врагов, разгромили и уничтожили их.

Украинский народ с ненавистью относится к буржуазным националистам, всем этим подлым шпионам любченкам, хвылям, затонским и другой нечисти. Эти изверги, отбросы человечества прокляты трудящимися Советской Украины. На них делали ставку польские, немецкие фашисты. С помощью этих врагов украинского народа фашисты хотели закабалить цветущую Советскую Украину. Не вышло и не выйдет вовеки! Всякого, кто посягнёт на землю свободолюбивого украинского народа, ждёт участь подлых буржуазных националистов, проклятие народа и уничтожение как бешеных собак!

Бдительность украинских рабочих и колхозников повысилась. Мы будем всемерно повышать эти качества и травить, как тараканов, всякую мерзкую тварь, которую засылают на украинскую землю иностранные разведки»⁵⁸.

Партия была информирована обо всем. Её руководящие круги трезво смотрели на окружающую нас реальность, не идеализировали ни себя, ни объективного положения в стране. Партия знала о допускаемых и допущенных ошибках в трудном и сложном деле распознавания врагов партии и народа и их приспешников и пособников, прикрывавшихся много лет маской лояльности и политического двурушничества.

Партия и наш народ полностью одобряли и понимали слова И. В. Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 г., когда он говорил:

«…Доказано как дважды два четыре, что буржуазные государства засылают друг другу в тыл шпионов, вредителей, диверсантов, а иногда и убийц, дают им задания внедриться в учреждения и предприятия этих стран, создать там свою сеть и, „в случае необходимости“ взорвать их тылы, чтобы ослабить их и подорвать их мощь. Так обстоит дело в настоящем. Так обстояло дело и в прошлом.

…Не вернее ли будет, с точки зрения марксизма, предположить, что в тылы Советского Союза буржуазные государства должны засылать вдвое и втрое больше вредителей, шпионов и диверсантов, чем в тылы любого буржуазного государства?».

Партия и народ полностью понимали, разделяли и одобряли слова Сталина, когда он говорил, что если для того, чтобы построить мост, нужны большие средства и усилия нескольких сот рабочих, то для того, чтобы его уничтожить, нужен всего один диверсант, что для того, чтобы успешно провести сражение, необходимо несколько корпусов красноармейцев, а для того, чтобы провалить его — один шпион где-нибудь в штабе дивизии.

Сейчас, говоря о периоде 1937—1938 гг. как о мрачном периоде массовых неоправданных репрессий, мы откровенно насмехаемся над поговоркой «лес рубят — щепки летят», добавляя при этом, что речь идёт не о щепках, а о живых людях. Подобное заявление нам кажется очень гуманным, очень человечным.

Но почему-то мы забываем при этом о том, что речь идёт не просто о каком-то мирном периоде в жизни обычного, т. е. буржуазного, государства, а о непосредственно предвоенных годах в истории первого и единственного в мире социалистического государства.

Можно и, в других условиях, должно насмехаться над поговоркой «лес рубят — щепки летят» по отношению к людям. Но мне кажется, что прежде чем негодовать по поводу применения этой поговорки к периоду 1937—1938 гг. следует задуматься над той конкретно-исторической обстановкой, которая сложилась в те годы как внутри, так и вне нашей страны.

В самом начале этого раздела я приводил постановление ЦК КПСС «О преодолении последствий культа личности», последовавшее за ⅩⅩ съездом. В нём достаточно точно была обрисована конкретно-историческая обстановка в мире тех лет. Ещё раз разрешите напомнить её.

«Антикоминтерновский пакт» — ось Берлин — Рим — Токио,— Гитлер — Муссолини — Хирохито. Маннергеймовская Финляндия. Пилсудская Польша. Венгрия Хорти и Румыния Антонеску. Англия Чемберлена и Франция Даладье. Британский министр иностранных дел Саймон по возвращении из Берлина в Лондон в 1935 г. докладывает правительству:

«Гитлер решительно заявил, что Германия не желает участвовать в пакте, который обязывал бы её к взаимной помощи. В особенности Германия не расположена участвовать в пакте взаимной помощи с Россией»⁵⁹.

С молчаливого согласия правительств США, Англии и Франции Япония оккупирует Маньчжурию, Италия захватила Абиссинию, Германия — Австрию. Совместными усилиями Гитлер и Муссолини расправились с республиканской Испанией. Военные расходы капиталистических государств резко подскочили вверх по сравнению с 1933 годом. Военные расходы Германии увеличились в 22 раза. Во всей своей красе развили свою деятельность «пятые колонны». Во всей своей красе проявили свою контрреволюционную, антинародную и антисоветскую направленность различные троцкистские легальные и нелегальные организации в западноевропейских странах, особенно в Испании.

Немецкий официальный поэт Иост вопил:

«Народ должен требовать жрецов-вождей, которые проливают кровь, кровь, кровь, которые колют и режут!».

На съезде гитлеровской национал-социалистической партии в Нюрнберге в сентябре 1937 г. фюрер открыто провозглашал:

«Организация человеческого общества находится под угрозой… В последние годы мы являемся свидетелями дальнейших попыток распространения коммунистической смуты на Востоке и Западе…

Национал-социализм изгнал большевистскую опасность из Германии… Он добился иммунитета народа и империи от большевистской угрозы.

Что мы хорошие солдаты — этого мир, несомненно, ещё не забыл. Что мы стали сейчас ещё лучшими солдатами — в этом пусть нам поверят. Что национал-социалистическое государство выступит и будет драться с иным фанатизмом за своё существование, чем когда-то бюргерская империя,— в этом пусть никто не сомневается».

Гитлеру вторил Геббельс:

«Впервые в истории мы переживаем такую моральную, культурную, интеллектуальную, политическую инфекцию, направленную к уничтожению большей части земли. Она осуществляется в широко применяемом и тонко проводимом походе интернационального большевизма против благонравного мира.

…Мы призываем Европу к благоразумию, познанию и действию. Ещё не поздно.

Силы сопротивления приведены в движение…

Германия поднялась против мирового врага. И мы верим, надеемся и знаем, что ей удастся когда-нибудь его раздавить. Фюрер предстал перед нами как спаситель»⁶⁰.

Вот лицо того врага, который готовился, лихорадочно готовился к войне с нами, не скрывая своей цели — уничтожения первого в мире государства рабочих и крестьян.

Правительства капиталистических государств — Мюнхен показал это — любой ценой старались втравить СССР в войну с Гитлером и Хирохито. И я спрашиваю — как в такой внешней исторической обстановке, в такой внутренней обстановке, когда вскрылось существование в нашей стране широко разветвлённого антисоветского, предательско-шпионского подполья, как в такой конкретно-исторической обстановке можно было забыть указания В. И. Ленина о том, что:

«Наше дело — ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить или посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников… выступавших (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией и т. д.) против Советской власти..? Или довести дело до того, чтобы позволить… перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден.

Вопрос стоит так и только так.

Кто до сих пор этого не понял, кто способен хныкать по поводу „несправедливости“ такого решения, на того надо махнуть рукой, того надо предать публичному опозорению и осмеянию…»⁶¹.

В. И. Ленин говорил:

«Я рассуждаю трезво и категорически: что лучше — посадить в тюрьму несколько десятков или сотен подстрекателей, виновных или невиновных, сознательных или несознательных, или потерять тысячи красноармейцев и рабочих? — Первое лучше. И пусть меня обвинят в каких угодно смертных грехах и нарушениях свободы — я признаю себя виновным, а интересы рабочих выиграют»⁶².

И я спрашиваю,— разве к этим словам В. И. Ленина, заключающим в себе огромный смысл, трезвое мышление борца-революционера, нельзя в полной мере отнести и поговорку «лес рубят — щепки летят»?

Мы насмехаемся теперь над этой поговоркой. Мы вместо того, чтобы по совету В. И. Ленина, предать публичному осмеянию и опозорению людей, хныкающих по поводу имевших место в жесточайшей борьбе с классовым, внутренним и внешним врагом, ошибок и перегибов, вызванных по сути дела этим же самым врагом и несовершенством нашего же собственного государственного аппарата, низким уровнем социалистической сознательности большинства его кадров,— мы вместо этого подвергли публичному опозорению старых, проверенных 40-летней историей Коммунистической партии и Советской власти вождей партии и государства. Мы приписали этим людям, этим нескольким конкретным лицам, вину во всех ошибках и перегибах, имевших место в период обострения борьбы с классовым врагом.

Надо сказать, что сторонники ⅩⅩⅡ съезда КПСС стали изображать В. И. Ленина, основываясь на законной и точной характеристике его как самого человечного человека на земле, этаким мягкотелым интеллигентским типом, для которого «общечеловеческие» чувства справедливости, гуманизма, любви и дружбы к, товарищам были превыше всего.

По-моему, это — ложная, неверная трактовка личности В. И. Ленина — вождя революции, коммуниста-революционера.

Мы по праву называем В. И. Ленина самым человечным человеком на земле, но это вовсе не потому, что он был бесконечно человеколюбив и мягок в обращении с людьми — общеизвестно, что он с редким талантом высмеивал каждого, кто спорил с ним по тому или иному важному политическому вопросу, и как никто легко рвал самую близкую дружбу с людьми, которые по его, Ленина, убеждению были неправы,— а только потому, что его человеколюбие касалось, относилось к подавляющему большинству человечества — к трудящимся и эксплуатируемым массам, к рабочим и крестьянам всех стран. Человеколюбие Ленина, его гуманизм конкретно воплотился в его марксистском учении о социалистической революции, о диктатуре пролетариата, о коммунизме, в котором, и только в нём одном, В. И. Ленин видел единственное реальное средство освобождения человечества от морального и материального гнёта и эксплуатации, от насилия и войн, от всего того, что заставляет человека страдать.

Только так подходя к оценке личности В. И. Ленина, можно и должно оценить весь глубочайший гуманизм следующих его высказываний:

«Товарищи венгерские рабочие! Будьте тверды. Если проявятся колебания среди социалистов, вчера примкнувших к вам, к диктатуре пролетариата, или среди мелкой буржуазии, подавляйте колебания беспощадно. Расстрел — вот законная участь труса на войне»⁶³.

«Мы должны сказать, что должны погибнуть либо те, кто хотел погубить нас и о ком мы считаем, что он должен погибнуть,— и тогда останется жить наша Советская республика,— либо, наоборот, останутся жить капиталисты и погибнет республика… Сентиментальность есть не меньшее зло, чем на войне шкурничество…

Вы здесь говорите, как надо учить. Вы должны прийти к тому, чтобы сказать, что недоучившимся у нас нет места. Тогда, когда будет коммунизм, тогда учение будет мягче,— теперь же я говорю, что учение не может не быть суровым — под страхом гибели»⁶⁴.

«У нас коммунисты, не менее половины, не умеют бороться, не говоря уже о таких, которые мешают бороться…

…Есть надежда, что тысяч 100 мы из нашей партии удалим. Некоторые говорят, что тысяч 200,— и эти последние мне больше нравятся»⁶⁵.

«Пока не применим террора — расстрела на месте — к спекулянтам, ничего не выйдет. Кроме того, с грабителями надо также поступать решительно — расстреливать на месте.

Зажиточную часть населения на три дня посадить без хлеба…»⁶⁶.

«На все упрёки и обвинения нас в терроре, диктатуре… хотя мы далеко ещё не дошли до настоящего террора…— на все обвинения мы говорим: да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло»⁶⁷.

«В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо… составить тройку диктаторов… навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. д. Ни минуты промедления… Надо действовать во всю: массовые обыски… Массовый вывоз меньшевиков и ненадёжных…» («Большевик», № 2, 1938 год, стр. 69—70).

«…Получил вашу телеграмму… Необходимо — провести массовый беспощадный террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города»⁶⁸.

«…Временно советую назначить своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты…»⁶⁹.

«Поймайте названных здесь мерзавцев обязательно… С этой сволочью надо расправиться так, чтобы все на годы запомнили»⁷⁰.

Вся история существования нашего государства в условиях капиталистического окружения — это есть бой, это есть самая ожесточённая война между классами эксплуататорскими и классами эксплуатируемыми, война между государством рабочих и крестьян и буржуазными государствами, война между социализмом и капитализмом и на внутренней, и на внешней арене. Как и в каждой войне, и в этой войне бывают периоды временного затишья. Но от этого война не перестаёт быть войной.

Я говорю об этом потому, что сейчас, когда приводишь то или иное высказывание В. И. Ленина, подобное изложенным, часто слышишь, что, де, это, конечно, верно, но только для периода гражданской войны, для периода военного коммунизма и т. д. и т. п. Ссылаются на диалектику, на конкретно-исторические условия и т. д. Но почему-то забывают, что для Ленина-диалектика, для Ленина-марксиста — социалистическая революция не заканчивалась свержением власти буржуазии в одной стране, не заканчивалась уничтожением эксплуататорских классов в этой стране, не переставала быть «войной не на жизнь, а на смерть двух классов, двух миров» с победой социализма в одной стране.

В. И. Ленин не уставал подчёркивать, что:

«Мы продолжаем быть осаждённой крепостью… и в этой осаждённой крепости мы должны действовать с военной беспощадностью, с военной решительностью, с военной дисциплиной и самопожертвованием…»⁷¹.

Следуя ленинским заветам и действовала наша партия в грозные годы стремительно приближающейся новой мировой войны, новой интервенции против нашего социалистического государства, ведя беспощадную и трудную борьбу по уничтожению агентуры капитализма, агентуры войны в нашей собственной стране, мы рубили лес и летели щепки…

Были ли ошибки? Ещё раз повторяю, что были. И главнейшей из ошибок Сталина и всего Политбюро того времени я считаю тот для меня непреложный факт, что они переоценили в какой-то мере качество нашего и государственного и партийного аппарата, переоценили нашу собственную революционную сознательность и совесть. Они полагались на нас, а мы, и в немалом числе, оказались заражёнными элементами карьеризма, сведения личных счетов и, зачастую, самой обыкновенной политической близорукости.

В вышеприведённых высказываниях В. И. Ленина я прошу, между прочим, обратить особое внимание на то обстоятельство, что в них Ленин говорит не только и не столько о прямых врагах революции и Советской власти, контрреволюционерах, шпионах, предателях и т. п. типах, сколько о людях колеблющихся, сомневающихся и «сомнительных». Это именно по отношению к этим людям — колеблющимся, сомневающимся и «сомнительным» — В. И. Ленин, самый человечный человек на земле, рекомендовал «беспощадно подавлять колебания», «вывозить в концентрационные лагеря» и даже расстреливать, «никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты».

А вспомните, что уже в 1921 г. В. И. Ленин говорил о меньшевиках,—

«По-моему, из меньшевиков, вступивших в партию позже 1918 года, надо бы оставить в партии, примерно, не более одной сотой доли, да и то проверив каждого оставляемого трижды и четырежды. Почему? Потому что меньшевики как течение доказали за период 1918—1921 годов два своих свойства: искусно приспособляться, примазываться к господствующему среди рабочих течению; второе — ещё искуснее служить верой и правдой белогвардейщине, служить ей на деле, от неё отрекаясь на словах… Меньшевики, как оппортунисты, приспособляются, так сказать, „из принципа“… перекрашиваются в защитный цвет… Эту особенность меньшевиков надо знать и надо её учесть. А учесть её — это значит очистить партию от девяноста девяти сотых всего числа меньшевиков, примкнувших к РКП после 1918 года, т. е. тогда, когда победа большевиков стала становиться сначала вероятной, потом несомненной»⁷².

Не кто иной, как Ленин, в 1922 г. в письме наркому юстиции Д. И. Курскому писал по поводу пресловутой статьи 58—10 Уголовного кодекса:

«…Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого»⁷³.

Не кто иной как Ленин учил, что:

«Плох тот революционер, который останавливается перед необходимостью закона в момент острой борьбы. Законы в переходное время имеют временное значение. И если закон препятствует развитию революции, он отменяется или исправляется»⁷⁴.

«Не останавливаться перед необходимостью закона», «формулировать как можно шире» — можно ли за эти положения обвинить В. И. Ленина в распространении, в пропаганде беззакония и произвола?

И, наконец, мне хочется привести коротенький отрывочек из воспоминаний А. М. Горького о Ленине⁷⁵.

«Мне часто приходилось говорить с Лениным о жестокости революционной тактики и быта.

— Чего вы хотите? — удивлённо и гневно спрашивал он.— Возможна ли гуманность в такой небывало свирепой драке? Где тут место мягкосердечию и великодушию? Нас блокирует Европа, мы лишены ожидавшейся помощи европейского пролетариата, на нас, со всех сторон, медведем лезет контрреволюция, а мы — что же? Не должны бороться, сопротивляться? Ну, извините, мы не дураки. Мы знаем: то, чего мы хотим, никто не может сделать, кроме нас. Неужели вы допускаете, что если бы я был убеждён в противном, я сидел бы здесь?

— Какою мерой вы измеряете количество необходимых и лишних ударов в драке? — спросил он меня однажды после горячей беседы. На этот простой вопрос я мог ответить только лирически. Думаю, что иного ответа — нет».

ⅩⅩⅡ съезд КПСС нашёл на этот вопрос иной ответ.

В трактовке ⅩⅩⅡ съезда борьба партии, её руководящего ядра в лице членов Политбюро в предвоенный период 1937—1938 гг. против прямых и косвенных, сознательных и бессознательных, вольных или невольных противников Коммунистической партии и Советской власти была преподнесена нам как борьба за трон, как сведение личных счётов, как сознательное уничтожение со стороны членов Политбюро, примеру которых последовали более мелкие «сошки», своих политических конкурентов в корыстных карьеристских целях.

В трактовке ⅩⅩⅡ съезда КПСС, и это — самое главное, борьба партии, её руководящих кругов с троцкистско-зиновьевско-бухаринским подпольем была представлена нам, как борьба за власть между в равной степени правыми группами в коммунистическом движении, ибо на ⅩⅩⅡ съезде ни слова не было сказано о троцкистско-зиновьевско-бухаринских антисоветских, шпионских и провокаторских организациях, ни слова не было сказано о правомерности процессов этих организаций, ни слова не было сказано о том, что наряду с ошибками и перегибами, имевшими место в борьбе с контрреволюцией, было разоблачено и наказано и немалое количество подлинных шпионов, диверсантов, террористов и предателей.

Я считаю, что, подвергая сомнению правомерность судебных процессов 1937—1938 года, проталкивая в массы взгляд на якобы фальсифицированный характер этих процессов, оправдывая задним числом многих из главных обвиняемых, явно опровергая существовавшую до съезда официально подтверждённую этими процессами версию убийства С. М. Кирова,— ⅩⅩⅡ съезд и логически и фактически берёт под свою защиту и таких людей, как Зиновьев и Каменев, как Бухарин и Рыков, как Пятаков и Радек, и им подобных.

Отрываясь от конкретно-исторической обстановки тех лет, фиксируя наше внимание исключительно на репрессиях, на ошибках и перегибах, имевших место в их применении, но ни словом не обмолвившись о том, что эти ошибки и перегибы имели место в результате несовершенства, недостаточного уровня сознательности наших собственных партийных и государственных кадров, в результате подрывных действий и прямых врагов Советской власти, а трактуя их как сознательное уничтожение лучших кадров партии и государства,— ⅩⅩⅡ съезд подвергает уничтожающей критике всю нашу партию в целом, объявляя оставшихся после т. н. периода культа личности Сталина в живых всех сколько-нибудь видных членов партии, армии, государственного и хозяйственного аппарата кадрами худшими, уцелевшими именно потому, что они — худшие.

Я считаю, что то направление, которое было придано ⅩⅩⅡ съездом КПСС вопросу о т. н. культе личности И. В. Сталина,— явилось направлением, прямо нацеленным на подрыв авторитета партии среди трудящихся нашей страны и всего мира, на дискредитацию политики Коммунистической партии Советского Союза, партии, представленной ⅩⅩⅡ съездом слепой и покорной исполнительницей воли тирана — её генерального секретаря; партии, представленной ⅩⅩⅡ съездом очагом дрязг и «придворной» грызни за власть, за близость «к трону».

Я считаю, что в том виде, который придал вопросу о борьбе против культа личности И. В. Сталина ⅩⅩⅡ съезд КПСС, эта борьба и логически и фактически оказалась направленной на ревизию марксистско-ленинских основ построения пролетарской партии, на её дезорганизацию, на её подрыв и разрушение.

Одно из лучших доказательств тому, наряду с рядом других теоретических и практических мероприятий Хрущёва,— разделение, разобщение партии по производственному принципу.

На ⅩⅩ и последующих съездах КПСС, на Пленумах ЦК вопрос о т. н. культе личности И. В. Сталина тесно переплёлся с вопросом о коллективности руководства, с марксистско-ленинским учением о роли личности и народных масс в истории.

Мне кажется, что если попытаться объединить все эти вопросы в одно целое, то нам следует прийти к выводу о том, что на ⅩⅩ и последующих съездах КПСС под видом борьбы с так называемым культом личности Сталина шла речь о марксистско-ленинском учении о пролетарской партии, об её организационных основах, о взаимоотношении вождей партии с партией, о проблеме т. н. внутрипартийной демократии.

Итак, выступавшие на ⅩⅩ съезде КПСС руководящие её деятели говорили —

Хрущёв:

«Первостепенное значение имело восстановление и всемерное укрепление ленинского принципа коллективности руководства…

Борясь за всемерное развитие творческой активности коммунистов и всех трудящихся, Центральный Комитет принял меры к широкому разъяснению марксистско-ленинского понимания роли личности в истории. ЦК решительно выступил против чуждого духу марксизма-ленинизма культа личности; который превращает того или иного деятеля в героя-чудотворца и одновременно умаляет роль партии и народных масс, ведёт к снижению их творческой активности. Распространение культа личности принижало роль коллективности руководства в партии и приводило иногда к серьёзным упущениям в нашей работе»⁷⁶.

Микоян:

«Главной чертой, характеризующей работу Центрального Комитета и его Президиума за последние три года является то, что в нашей партии после долгого перерыва создано коллективное руководство.

Принцип коллективности руководства является элементарным для пролетарской партии, для партии ленинского типа, однако приходится подчёркивать эту старую истину потому, что в течение примерно 20 лет у нас фактически не было коллективного руководства, процветал культ личности, осуждённый ещё Марксом, а затем и Лениным, и это, конечно, не могло не оказать крайне отрицательного влияния на положение в партии и на её деятельность»⁷⁷.

«Укреплению единства партии и повышению её активности, инициативы, боеспособности в большой степени способствовало восстановление часто нарушавшейся до ⅩⅩ съезда партии выработанных Лениным норм партийной жизни и принципов партийного руководства»⁷⁸.

Что же такое культ личности?

Говоря словами самого Хрущёва — идеолога и инициатора борьбы с культом личности Сталина, это — «приписывание тому или иному деятелю роли героя-чудотворца», «связывание с именем того или иного деятеля всех побед партии и народа»⁷⁹.

В свете всего сказанного в предыдущем разделе, подобная постановка вопроса, конечно, не может не показаться несколько странной, ибо она, с одной стороны, относит все отрицательные явления в жизни партии на счёт того или иного её руководящего деятеля, а с другой стороны, всё положительное относит только на счёт партии в целом.

Но дело не в этом.

Обратимся к ⅩⅩⅠ внеочередному съезду КПСС, созванному в 1959 г., то есть спустя три года после ⅩⅩ съезда.

Посмотрим на позицию делегатов ⅩⅩⅠ съезда —

«Советский народ хорошо знает, что эти успехи — результат мудрого руководства ленинского Центрального Комитета нашей партии, Президиума ЦК нашей партий, возглавляемого Первым секретарём Центрального Комитета Никитой Сергеевичем Хрущёвым»⁸⁰.

«На многочисленных собраниях трудящиеся единодушно одобряли намечаемые партией планы на будущее, выражали свою сердечную благодарность Центральному Комитету партии и Первому секретарю ЦК, главе Советского правительства т. Н. С. Хрущёву за его неутомимую деятельность по осуществлению ленинской генеральной линии партии…»⁸¹.

«В резолюции, принятой на Ленинградской областной партийной конференции, делегаты с чувством признательности отметили выдающуюся роль нынешнего состава Президиума ЦК и особенно Первого секретаря партии товарища Никиты Сергеевича Хрущёва в борьбе за единство партийных рядов, за восстановление ленинских норм партийной жизни и принципов партийного руководства, во всех мероприятиях, имеющих исключительно прогрессивное значение в подъёме народного хозяйства, культуры, науки и благосостояния трудящихся»⁸².

«Поистине огромны успехи нашей партии и народа. Справедливость требует отметить выдающуюся деятельность, ленинскую твёрдость, принципиальность и инициативу в постановке и разработке важнейших вопросов теории и практической деятельности нашей партии и Советского правительства, огромную организаторскую работу Первого секретаря Центрального Комитета КПСС, Председателя Совета Министров Союза СССР товарища Никиты Сергеевича Хрущёва»⁸³.

«И мало прямо сказать, товарищи, что в той большой политической, организаторской, творческой работе, которую провёл во всех областях наш ленинский Центральный Комитет,— от решения сложнейших и острейших вопросов международной жизни… от решения важнейших вопросов развития сельского хозяйства и колхозного строя, перестройки управления промышленностью и строительством, до вопросов литературы, науки и искусства, вопросов укрепления связи школы с жизнью — выдающаяся роль принадлежит инициативе, богатому политическому опыту, неутомимой энергии товарища Никиты Сергеевича Хрущёва»⁸⁴.

«…Н. С. Хрущёв ещё на ⅩⅩ съезде КПСС показал пример творческого развития марксистско-ленинской теории и умелого применения её к особенностям конкретной обстановки. Теперь, в докладе на ⅩⅩⅠ съезде партии, товарищ Никита Сергеевич Хрущёв обогатил нашу теорию многими яркими мыслями и новыми положениями…

Я думаю, что если Центральный Комитет составит проект новой программы на основе главных положений тов. Никиты Сергеевича Хрущёва на этом съезде, то из этого получится хорошая программа партии»⁸⁵.

«…То, что обеспечен дальнейший подъем хлопководства в стране, мы относим главным образом к неутомимой деятельности Президиума Центрального Комитета и лично товарища Н. С. Хрущёва»⁸⁶.

«Установки для изучения термоядерных реакций представляют собой крупные и сложные сооружения… Быстрое их создание удалось осуществить только благодаря вниманию и большой помощи со стороны Президиума Центрального Комитета и лично Никиты Сергеевича Хрущёва»⁸⁷.

«Успехами по созданию и запуску искусственных спутников Земли и космической ракеты мы прежде всего обязаны Президиуму ЦК нашей партии и лично Никите Сергеевичу Хрущёву»⁸⁸.

Мне не хотелось бы обращаться к цитатам из материалов следующего, ⅩⅩⅡ съезда КПСС — каждому и так должно быть ясно, что в этих материалах подобных цитат найдётся гораздо большее количество, чем на ⅩⅩⅠ съезде, и гораздо более «высокого качества».

Но всё-таки я не могу удержаться от соблазна и не привести хотя бы некоторые из них.⁸⁹

«Вся деятельность товарища Н. С. Хрущёва, его неисчерпаемая кипучая энергия, подлинно революционный ленинский подход к решению сложных вопросов теории и практики, его неразрывная связь с народом, человечность и простота, умение постоянно учиться у масс и учить массы — вдохновляющий пример для всей партии, для каждого коммуниста.

Коммунисты Украины, весь украинский народ горячо одобряют и активно поддерживают политическую линию и практическую деятельность ленинского Центрального Комитета нашей партии во главе с выдающимся партийным и государственным деятелем Никитой Сергеевичем Хрущёвым⁹⁰.

От всего сердца украинский народ говорит спасибо родной Коммунистической партии, её ленинскому Центральному Комитету, спасибо Вам, Никита Сергеевич! Спасибо за повседневное внимание, за постоянную заботу о благе и счастье трудящихся Украины, о благе и счастье трудящихся, всех советских людей»⁹¹.

«…Народы Узбекистана от всей души, от чистого сердца называют Никиту Сергеевича Хрущёва своим самым близким другом, своим дорогим и любимым учителем»⁹².

«Говоря об успехах нашей Родины, о деятельности нашей партии и её Центрального Комитета, необходимо подчеркнуть, что за последние годы самые важные события в жизни страны, в жизни партии… неразрывно связаны с именем верного ленинца, выдающегося политического деятеля современности — с именем Никиты Сергеевича Хрущёва. Человек большой души и неиссякаемой энергии, хорошо знающий жизнь и в общении с народом черпающий новые силы, Никита Сергеевич завоевал у широких народных масс глубокое уважение и большую любовь!

Советский народ, все прогрессивное человечество связывает его имя не только с достижениями нашей Родины, но и с укреплением позиций мирового социалистического лагеря, с активной борьбой народов за мир во всем мире. И если сейчас на международной арене голос Советского Союза звучит как голос самой могучей державы, то в этом — огромнейшая заслуга Центрального Комитета партии, в этом огромнейшая заслуга лично Никиты Сергеевича Хрущёва»⁹³.

«Как же тут не сказать идущее от всего сердца спасибо тем, кто работал над созданием этой Программы!.. И прежде всего как не сказать такое спасибо главному творцу Программы — нашему Никите Сергеевичу Хрущёву»⁹⁴.

«…С великой энергией и страстностью отстаивает мир и борется за него Первый секретарь Центрального Комитета партии и глава Советского правительства, наш дорогой Никита Сергеевич! Он выступает от имени многомиллионной партии коммунистов и всего советского народа, от имени наших братьев во всех странах. Нет сейчас на земле такого уголка, где бы люди не знали товарища Хрущёва, как великого борца за мир и дружбу между народами всех стран»⁹⁵.

«…Партия знает, где товарищ Хрущёв, там правда и прогресс, жизнь и счастье»⁹⁶.

Мне кажется, что приведённых цитат более чем достаточно.

Спрашивается — что это такое, как не самая явная пропаганда культа личности?

Я, например, испытывал большое чувство неловкости за всех процитированных товарищей, так откровенно и самозабвенно воспевавших Хрущёва,— ведь, спрашивается, неужели они забыли о том, с каким рвением и ожесточением они сами, в своих же собственных речах, на том же самом, ⅩⅩⅡ съезде, нападали на культ личности Сталина, на культ личности вообще, как на явление отрицательное, чуждое духу марксизма-ленинизма?

Как расценить подобную «забывчивость»?

Может быть, она связана с рецидивом культа личности? Может быть, это не что иное, как простое угодничество и подхалимаж?

Если встать на позицию ⅩⅩⅡ съезда КПСС, то только так можно и должно расценить подобную редкую забывчивость.

Но я утверждаю, что это — не так. Я утверждаю, что «воспевание» и «восхваление» отдельных товарищей из числа руководящих партийных и государственных деятелей вовсе не является чуждым марксистско-ленинскому учению о роли личности и народных масс в истории, учению о пролетарской партии и её вождях, а наоборот, входит органической, составной частью в это учение.

Ещё 28 марта 1956 г. в «Правде» была помещена редакционная статья, мной уже упоминавшаяся, под заголовком «Почему культ личности чужд духу марксизма-ленинизма?».

Главный вывод этой статьи — это вывод о том, что культ личности, воспевание и восхваление того или иного деятеля, приписывание ему всех успехов в победах партии и народа, несовместим с ленинским принципом коллективности руководства, подрывает и принижает роль партии, её руководящего ядра, роль народных масс в истории, приводит к замазыванию недостатков, к очковтирательству, подхалимству и чинопочитанию.

В статье совершенно не раскрывается, как, впрочем, и во всех материалах по культу личности, почему именно культ личности приводит к подобным результатам. Но дело не в этом.

«Правда» писала:

«Марксизм не отрицает роли выдающихся людей в истории, роли вождей трудящихся в руководстве революционно-освободительным движением, в строительстве нового общества. В. И. Ленин со всей силой подчеркнул роль революционных вождей, как организаторов масс. Разработанное классиками марксизма-ленинизма материалистическое понимание истории, признание, что трудящиеся массы, народ являются творцами нового общества, даёт возможность правильно понять и оценить роль вождей, организаторов, начинателей, героев, которых создаёт и выдвигает сам народ. Выдающиеся личности, благодаря своим особенностям, делающим их наиболее способными для служения общественным интересам, могут сыграть в обществе серьёзную роль в качестве организаторов, вожаков масс, понимающих события глубже и видящих дальше других.

Разоблачая мелкобуржуазных, анархиствующих интеллигентов-радикалов, выступавших против организаторской роли и авторитета партии, Ленин говорил:

„Рабочему классу, ведущему во всём мире трудную и упорную борьбу за полное освобождение, нужны авторитеты,— но, разумеется, в том только смысле, в котором молодым рабочим нужен опыт старых борцов против угнетения и эксплуатации, борцов, прошедших много стачек, участвовавших в ряде революций, умудрённых революционными традициями и широким политическим кругозором. Авторитет всемирной борьбы пролетариата нужен пролетариям каждой страны… Коллективность передовых сознательных рабочих будет всегда наибольшим авторитетом во всех таких вопросах“».

Далее «Правда» писала:

«Основатель и вождь Коммунистической партии и Советского государства В. И. Ленин всегда придавал особое значение роли партии в руководстве Советским государством и всем ходом социалистического строительства. Указывая на высокую ответственность Коммунистической партии, как правящей партии в стране, Ленин строго придерживался сам и требовал от всех коммунистов соблюдения выработанных партией ка большом опыте норм партийной жизни и принципов руководства. Главнейшим из этих принципов является коллективность руководства, вытекающая из самой природы партии, построенной на основе демократического централизма, сочетающей активность, инициативу и самодеятельность членов партии с железной дисциплиной. Ленин говорил, что революция выдвинет „коллективный организаторский талант, без которого миллионные армии пролетариев не могут прийти к своей победе“»⁹⁷.

С этих двух высказываний В. И. Ленина, приведённых в газете «Правда» ещё в 1956 г. в обоснование марксистско-ленинского учения об организационных основах пролетарской партии, разрешите и мне начать рассмотрение этого вопроса. Посмотрим, как выглядит обе эти цитаты из Ленина в полном контексте. Цитата первая,—

«В заключение несколько слов об „авторитетах“. Марксисты не могут стоять на обычной точке зрения интеллигента-радикала с его якобы революционной отвлечённостью: „никаких авторитетов“.

Нет».

И далее В. И. Ленин пишет так, как процитировано в «Правде» вплоть до самого многоточия, после которого «Правда» прерывает ход ленинской мысли. На самом же деле Ленин писал:

«Авторитет теоретиков всемирной социал-демократии нужен нам для уяснения программы и тактики. Но этот авторитет, конечно, не имеет ничего общего с казённым авторитетом буржуазной науки и полицейской политики. Этот авторитет есть авторитет более разносторонней борьбы в тех же рядах всемирной социалистической армии. Настолько важен он для расширения кругозора борцов, настолько недопустима была бы в рабочей партии претензия решать со стороны, издали практические и конкретные вопросы ближайшей политики. Коллективность передовых сознательных рабочих будет всегда наибольшим авторитетом во всех таких вопросах».

Цитата вторая,—

«В той кипучей борьбе, какой является революция, на том особом посту, на котором стоит всякий революционер, если работа даже небольшой коллегии превращается в рассуждение, громадное значение имеет крупный, завоёванный в ходе борьбы, бесспорно непререкаемый моральный авторитет, авторитет, почерпающий свою силу, конечно, не в отвлечённой морали, а в морали революционного борца, в морали рядов и шеренг революционных масс.

Если нам удалось в течение более чем года вынести непомерные тяжести, которые падали на узкий круг беззаветных революционеров, если руководящие группы могли так твёрдо, так быстро, так единодушно решать труднейшие вопросы, то это только потому, что выдающееся место среди них занимал такой исключительный, талантливый организатор, как Яков Михайлович. Только ему удалось выработать в себе замечательное чутьёе практика, замечательный талант организатора, тот безусловно непререкаемый авторитет, благодаря которому крупнейшими отраслями работы Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, которые под силу были лишь группе людей,— целиком и исключительно единолично ведал Яков Михайлович. Только ему удалось завоевать такое положение, что достаточно было в громадном числе важнейших и крупнейших организационно-практических вопросов, достаточно было одного его слова, чтобы непререкаемым образом, без всяких совещаний, без всяких формальных голосований, вопрос был решён раз навсегда, и у всех была полная уверенность в том, что вопрос решён на основании такого практического знания и такого организационного чутья, что не только сотни и тысячи передовых рабочих, но и массы сочтут это решение за окончательное.

История давно уже показывала, что великие революции в ходе своей борьбы выдвигают великих людей и развёртывают такие таланты, которые раньше казались невозможными…

Никто из близко знавших, наблюдавших постоянную работу Якова Михайловича, не может сомневаться в том, что в этом смысле Яков Михайлович незаменим. Та работа, которую он делал один…— эта работа теперь будет под силу нам лишь в том случае, если на каждую из крупных отраслей, которыми единолично ведал тов. Свердлов, вы выдвинете целые группы людей, которые, идя по его стопам, сумели бы приблизиться к тому, что делал один человек».

С этого момента из речи В. И. Ленина «Правда» и начинает свою «цитату», что Ленин-де говорил о том, что «революция выдвинет коллективный организаторский талант, без которого миллионные армии пролетариев не могут прийти к своей победе».

А В. И. Ленин далее говорил вот что:

«Но пролетарская революция сильна именно глубиной своих источников. Мы знаем, что на место людей, беззаветно отдавших свою жизнь… она выдвинет шеренги других людей… И в этом смысле мы глубоко уверены, что пролетарская революция во всём мире выдвинет группы и группы людей, выдвинет многочисленные слои из пролетариев, из трудящихся крестьян, которые дадут то практическое знание, тот, если не единоличный, то коллективный организаторский талант, без которого миллионные армии пролетариев не могут прийти к своей победе»⁹⁸.

Не правда ли — обе эти цитаты в контексте выглядят несколько иначе, чем в том виде, в котором они были даны газетой?

И, собственно говоря, в них настолько ясно выражен взгляд В. И. Ленина на роль вождей пролетарской революции, на роль вождей партии, на проблему единоначалия и коллективности руководства в ней, что даже этими двумя высказываниями В. И. Ленина можно было бы ограничиться при рассмотрении всех этих проблем.

Но, и об этом говорилось выше, в фокусе борьбы с т. н. культом личности фактически сосредоточились такие сложные и важные вопросы, которые в общем и целом составляют одно из главнейших положений марксизма-ленинизма, основу основ марксистско-ленинской партии — организационные принципы её построения и функционирования.

И двумя цитатами из работ В. И. Ленина тут уже не обойдёшься.

Наша партия не впервые, на ⅩⅩ или ⅩⅩⅡ съездах, переживала периоды острой, напряжённой борьбы с группами и группками, под тем или иным соусом выступавшими с нападками на организационные принципы построения партии. Не впервые встречается она с обвинениями вождей партии — Ленина и Сталина — в «диктаторстве», в «жестокости», в «репрессиях» и т. д.

Вся история нашей партии, вплоть до ⅩⅥ съезда ВКП(б),— это история борьбы партии, её Центрального Комитета, её вождей с попытками нарушить и ревизовать ленинские организационные принципы построения пролетарской партии под видом борьбы за коллективность руководства партии, борьбы за развитие внутрипартийной демократии, против диктаторства и т. д. и т. п.

Так обратимся к истории.

В своём выступлении на ⅩⅩⅠ съезде КПСС в 1959 г. Хрущёв говорил:

«Наряду с проблемами экономического развития встают также вопросы политической организации общества, государственного устройства и управления в период развёрнутого строительства коммунизма.

Главным направлением в развитии социалистической государственности является всемерное развёртывание демократии, привлечение самых широких слоёв населения в управление всеми делами страны, привлечение всех граждан к участию в руководстве хозяйственным и культурным строительством»²⁰².

Вот и всё, что было сказано Хрущёвым по этому поводу на ⅩⅩⅠ съезде КПСС.

Но уже два года спустя, на ⅩⅩⅡ съезде, выступая по проекту Программы КПСС, Хрущёв провозгласил:

«Есть и другого рода предложения, которые внесены, я бы сказал, с позиций начётнического, а не творческого подхода к происходящим в жизни явлениям. Так, например, по мнению некоторых отдельных товарищей, диктатура пролетариата должна сохраниться вплоть до полной победы коммунизма. Такие товарищи совершенно не учитывают объективных условий, сложившихся в нашей стране, а лишь оперируют произвольно выхваченными цитатами, упуская из виду существо учения Маркса, Энгельса, Ленина о государстве диктатуры пролетариата как государстве переходного периода от капитализма к социализму — первой фазе коммунизма. Они не учитывают, что в нашем социалистическом обществе имеются теперь только трудящиеся массы, которые заняты, в социалистическом производстве и едины в социально-политическом и идейном отношении. После полной и окончательной победы социализма в нашей стране нет почвы для диктатуры одного класса. В самом деле, в отношении какого класса может быть у нас диктатура? Таких классов у нас нет.

Товарищи также ссылаются на то, что организационно-хозяйственная и культурно-воспитательные функции, присущие диктатуре пролетариата, сохраняются и в период перехода к коммунизму. Но эти функции останутся и при коммунизме. Если быть последовательными, то диктатура пролетариата должна сохраниться, по логике этих товарищей, и при коммунизме. Неправильность таких рассуждений всем очевидна…»²⁰³.

Хрущёву вторил Микоян:

«В числе важнейших теоретических и вместе с тем имеющих самое жизненное практическое значение вопросов, разработанных и решённых новой Программой,— вопрос о диктатуре пролетариата. Вывод Программы — это новое слово партии, серьёзный вклад в теорию марксизма-ленинизма.

Как известно, диктатура пролетариата призвана подавить сопротивление эксплуататорских классов, вести дело к их исчезновению, перевести крестьянство с рельсов мелкотоварного производства на рельсы коллективного производства, обеспечить построение социализма, его полную и окончательную победу, переделать и перевоспитать в духе социализма крестьян, ремесленников, служащих и интеллигенцию, создать социалистическое единство народа, чтобы рабочие, крестьяне и интеллигенция стали носителями социалистических производственных отношений и выразителями коммунистических духовных стремлений.

Диктатура пролетариата решила все эти стоявшие перед ней задачи. Она была необходима, пока не были решены эти задачи. Она перестала быть необходимой как форма государства, поскольку эти задачи в нашей стране решены. Новые условия развития превратили государство диктатуры пролетариата в общенародное государство.

Могут сказать, что осталась защита социалистических завоеваний от посягательств извне. Да, действительно, задача обороны страны сохраняется и останется впредь. Она останется и при коммунизме, если будет существовать империализм. Было бы несерьёзным утверждать, что раз остаётся функция обороны страны, то должна сохраниться и диктатура пролетариата. Задачу обороны страны, как функцию, присущую государству вообще, с успехом будет осуществлять общенародное государство…

Ленинцы всегда увязывали развитие социалистического государства с реальными потребностями нового общества. Развитие нового государства происходит диалектически. От буржуазной демократии „развитие вперёд,— писал Ленин,— не идёт просто, прямо и гладко, «ко всё большей и большей демократии», как представляют дело либеральные профессора и мелкобуржуазные оппортунисты“ (Соч., т. 25, стр. 433). Развитие вперёд от буржуазной демократии идёт через диктатуру пролетариата, которая приносит громадное расширение демократии для трудящихся, но тут же делает ряд изъятий из свободы по отношению к эксплуататорам. Только после уничтожения эксплуататорских классов осуществляется широкая демократия… „коммунизм один только в состоянии дать демократию действительно полную, и чем она полнее, тем скорее она станет ненужной, отомрёт сама собой“ (Соч., т. 25, стр. 434—435).

В Программе КПСС говорится, что диктатура рабочего класса перестаёт быть необходимой раньше, чем государство отмирает.

Догматики могут сказать, что, характеризуя наше государство как общенародное, мы тем самым якобы противоречим нашим учителям, которые критиковали лассальянцев за лозунг „народное государство“. Это была бы вполне правильная критика, ибо о каком народном государстве можно было бы говорить при капитализме, когда общество расколото на враждебные классы? Но было бы чистейшим догматизмом переносить те условия на наше общество, где создано социалистическое единство народа и где государство не может не выступать как выразитель воли всего народа»²⁰⁴.

Не вдаваясь пока в существо вопроса, мне хочется на примере речи A. И. Микояна показать, как можно одним-двумя вставленными или же, наоборот, «упущенными» словами сразу превратить марксистско-ленинское учение о диктатуре пролетариата в нечто другое.

Обратимся к работе В. И. Ленина «Государство и революция», из которой столь кстати Микоян взял цитату для своей речи на ⅩⅩⅡ съезде.

B. И. Ленин пишет:

«Только в коммунистическом обществе, когда сопротивление капиталистов окончательно сломлено, когда капиталисты исчезли, когда нет классов,— только тогда „исчезает государство и можно говорить о свободе“, только тогда возможна и будет осуществлена демократия действительно полная, действительная без всяких изъятий»²⁰⁵.

Подмена марксистско-ленинского учения о государстве диктатуры пролетариата как государстве всего переходного периода от капитализма к обществу без классов — коммунизму, совершается очень легко и просто — вместо абсолютно ясного и категорического указания Ленина на то, что государство диктатуры пролетариата необходимо вплоть до полной победы коммунизма, по новой Программе КПСС и её теоретикам, надобность в диктатуре пролетариата отпадает уже при социализме, с уничтожением эксплуататорских классов, а не классов вообще.

Именно эта подмена — не уничтожение классов вообще, а уничтожение только эксплуататорских классов — и лежит как одно из главных теоретических положений в основе хрущёвского «учения» о государстве.

Программа КПСС провозглашает:

«Рабочий класс — единственный в истории класс, который не ставит своей целью увековечение своего господства. Обеспечив полную и окончательную победу социализма — первой фазы коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию и с точки зрения задач внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР. Государство, которое возникло как государство диктатуры пролетариата, превратилось в общенародное государство, в орган выражения воли и интересов всего народа».

Некоторые товарищи рассуждают так — назовём ли мы наше государство диктатурой рабочего класса или будем впредь именовать его общенародным государством — суть дела от этого не изменится.

Мне кажется, что товарищи, рассуждающие таким образом, глубоко заблуждаются. Заблуждаются потому, что марксисты-ленинцы не могут и не должны забывать слов В. И. Ленина о том, что сам термин «народного» государства выражает как «непонимание социалистической критики всякого государства вообще, ибо всякое государство несвободно и ненародно», так и марксистско-ленинского учения о государстве вообще и о государстве пролетарской диктатуры в частности. Заблуждаются потому, что марксистско-ленинская теория научного коммунизма настолько цельное и взаимосвязанное учение, что стоит только нарушить в этом целом хотя бы одно звено, как рушится вся цепь.

В. И. Ленин неоднократно указывал на то, что:

«…Сущность учения Маркса усвоена только тем, кто понял, что диктатура одного класса является необходимой не только для классового общества вообще, но и для целого исторического периода, отделяющего капитализм от „общества без классов“ от коммунизма»²⁰⁶,

«…Сразу уничтожить классы нельзя. И классы остались и останутся в течение эпохи диктатуры пролетариата. Диктатура будет не нужна, когда исчезнут классы. Они не исчезнут без диктатуры пролетариата»²⁰⁷,

«…Коммунистическая партия должна ясно сознавать, что в переходный период от капитализма к коммунизму, то есть во время диктатуры пролетариата…»²⁰⁸.

Можно было бы привести ещё множество аналогичных высказываний В. И. Ленина. Но, по-моему, и приведённых достаточно для того, чтобы с полнейшей определённостью заявить — по В. И. Ленину, диктатура пролетариата исчезает только тогда, когда исчезнут классы и классовые различия.

М. А. Суслов в докладе на Пленуме ЦК КПСС 14/Ⅱ 1964 г. обосновывал необходимость перехода от диктатуры пролетариата к «общенародному» государству ссылкой наследующую цитату из письма К. Маркса к Бракке²⁰⁹ —

«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата.

Но программа не занимается ни этой последней, ни будущей государственностью коммунистического общества»²¹⁰.

Суслов говорил:

«В самом деле, китайские теоретики, основываясь будто бы на идеях Маркса, говорят: „отмирание диктатуры пролетариата есть и отмирание государства“. Между тем Маркс говорит о „государственности коммунистического общества“, которая уже не является диктатурой пролетариата…»

…Мне кажется, что здесь уже нет ни последовательности, ни логичности, ни, тем более, ясности Марксовой схемы развития социалистического общества.

Поступая так, как поступают сторонники тезиса Программы КПСС об «общенародном государстве», то есть разбивая, разделяя Марксову непрерывность и последовательность развития на какие-то совершенно произвольные этапы,— можно, конечно, дойти и до «доказательств» того, что наше государство сейчас находится в 1-й четверти 1-й подфазы Ⅱ фазы неполного коммунизма…

Сторонники тезиса об «общенародном государстве» забывают, что у самого В. И. Ленина имеется по поводу письма к Бракке соответствующее разъяснение, которое, по-моему, не нуждается в комментариях.

Говоря о том, что сопоставление взглядов Маркса и Энгельса при поверхностном рассмотрении письма будто бы свидетельствует о том, [что] между Марксом и Энгельсом имеется расхождение во взглядах на государство, ибо Энгельс заявляет, что уже Коммуна не была государством в полном смысле этого слова, а Маркс в письме говорит не только о диктатуре пролетариата как государстве переходного периода, но и о «будущей государственности коммунистического общества»,— В. И. Ленин писал:

«…Подобный взгляд был бы в корне неправилен. Ближайшее рассмотрение показывает, что взгляды Маркса и Энгельса на государство и его отмирание вполне совпадают, а приведённое выражение Маркса относится именно к этой отмирающей государственности»²¹¹.

Далее в этой же работе В. И. Ленин указывает, что «Энгельс говорит об „уничтожении“ пролетарской революцией государства буржуазного, тогда как слова об отмирании относятся к остаткам пролетарской государственности после социалистической революции».

Можно, конечно, по всякому толковать и перетолковывать слова Маркса, Энгельса, Ленина, но смысл этих слов только один — отмирание государства это и есть отмирание диктатуры рабочего класса.

Действительно, между государством социалистического общества и будущей, остаточной, умирающей государственностью коммунистического общества нет никакой стены. Социализм постепенно перерастает в коммунизм. Но государство социалистического общества, Ⅰ фазы коммунизма,— диктатура пролетариата, по Марксу и Ленину,— вовсе не перерастает при этом в какой-то новый тип государства, в «общенародное государство». Диктатура пролетариата сознательно и неотвратимо ведёт дело к уничтожению всяких классов и классовых различий, она, и именно она, является в руках рабочего класса тем необходимым орудием, при помощи которого он, как единственный до конца революционный класс, добивается полного уничтожения классов и классовых различий, после чего диктатура пролетариата идёт к своему постепенному «засыпанию», «отмиранию». В. И. Ленин писал:

«Выражение „государство отмирает“ выбрано очень удачно, ибо оно указывает и на постепенность процесса и на стихийность его»²¹².

На Ⅹ съезде РКП(б), борясь с Троцким и его единомышленниками, В. И. Ленин говорил:

«…Маркс и Энгельс беспощадно боролись с людьми, которые забывали о различии классов, говорили о производителях, о народе или о трудящихся вообще. Кто сколько-нибудь знает произведения Маркса и Энгельса, тот не может забывать, что через все эти произведения проходит высмеивание тех, кто говорит о производителях, о народе, о трудящихся вообще…

Будет диктатура пролетариата. Потом будет бесклассовое общество… Мысли, речь, предположения о том, что классы исчезнут до коммунизма, Маркс и Энгельс высмеивали беспощадно и говорили, что только коммунизм есть уничтожение классов»²¹³.

Да, между социализмом и коммунизмом нет никакой стены. И в этом Хрущёв прав. Но выдвигая на современном этапе развития нашего государства теорию т. н. «общенародного» государства, Хрущёв совершенно игнорирует замечание Ленина о том, что:

«…Общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни социалистическое, ни коммунистическое общество. Конечно, при толковании слова социализм в известном смысле, можно назвать его социалистическим, но это будет казуистика, спор о словах. Социализм — это есть первая стадия коммунизма,— но спорить о словах не стоит»²¹⁴.

Так последуем же совету В. И. Ленина.

Маркс, Энгельс, Ленин утверждали, что диктатура пролетариата необходима и исторически неизбежна на весь переходный период от капитализма к коммунизму не потому, что этого им так хотелось, а основываясь на строго научных выводах из опыта реальной жизни общества.

При рассмотрении позиции теоретиков и сторонников Программы КПСС по вопросу о государственном устройстве социалистического общества прежде всего бросается в глаза их настойчивое стремление выдвинуть на передний план лишь одну сторону диктатуры пролетариата — её насильственную сторону, сторону подавления свергнутых эксплуататорских классов, обходя стороной совершенно точные и твёрдые указания В. И. Ленина на то, что диктатура рабочего класса — это, главным образом, организующая, воспитующая и моральная сила. В. И. Ленин не уставал подчёркивать, что:

«…Диктатура пролетариата неизбежна, необходима и безусловно обязательна для выхода из капитализма. Диктатура означает не только насилие… она означает также организацию труда более высокую, чем предыдущая организация… Эта новая организация производства рождается с величайшим трудом, потому что победить свою дезорганизаторскую, мелкобуржуазную распущенность — это самое трудное, это в миллион раз труднее, чем победить помещиков или капиталистов…»²¹⁵.

«Опыт революции подтверждает, что смена форм правления — дело нетрудное, что устранение господствующего класса помещиков и капиталистов — вещь возможная в короткий срок… но переделка коренных условий экономической жизни, борьба с теми привычками, которые столетиями и тысячелетиями впитывались в каждого… это — дело, которое, при условии полного свержения эксплуататорских классов, требует долгих лет настойчивой организационной работы»²¹⁶.

Или вот, важнейшее —

«Диктатура пролетариата… — не есть только насилие над эксплуататорами и даже не главным образом насилие. Экономической основой этого революционного насилия, залогом его жизненности и успеха является то, что представляет и осуществляет более высокий тип общественной организации труда, по сравнению с капитализмом. В этом суть. В этом источник силы и залог неизбежной полной победы коммунизма.

Диктатура пролетариата… означает вот что: только определённый класс, именно промышленные рабочие, в состоянии руководить всей массой трудящихся и эксплуатируемых в борьбе за свержение ига капитала, в ходе самого свержения, в борьбе за удержание и укрепление победы, в деле создания нового, социалистического общественного строя, во всей борьбе за полное уничтожение классов (заметим в скобках: научное различие между социализмом и коммунизмом только то, что первое слово означает первую ступень вырастающего из капитализма нового общества, второе слово — более высокую, дальнейшую ступень его).

Ясно, что для полного уничтожения классов надо не только свергнуть эксплуататоров… не только отменить их собственность, надо отменить ещё и всякую частную собственность на средства производства, надо уничтожить как различие между городом и деревней, так и различие между людьми физического и людьми умственного труда. Это — дело очень долгое. Чтобы его совершить, нужен громадный шаг вперёд в развитии производительных сил, надо преодолеть сопротивление (часто пассивное, которое особенно упорно и особенно трудно поддаётся преодолению) многочисленных остатков мелкого производства, надо преодолеть громадную силу привычки и косности, связанной с этими остатками.

Предполагать, что все „трудящиеся“ одинаково способны на эту работу, было бы пустейшей фразой или иллюстрацией допотопного, домарксовского социализма. Ибо эта способность не дана сама собой, а вырастает исторически и вырастает только из материальных условий крупного производства. Этой способностью обладает… только пролетариат»²¹⁷.

В. И. Ленин говорил:

«Тот класс, который взял в свои руки политическое господство, взял его, сознавая, что берёт его один. Это заключено в понятии диктатуры пролетариата. Это понятие тогда только имеет смысл, когда один класс знает, что он один берет себе в руки политическую власть и не обманывает ни себя, ни других разговорами насчёт „общенародной“, „общевыборной“, всем народом освящённой власти»²¹⁸.

Выдвигая в качестве «нового слова» в марксизме понятие «общенародного» государства, объявляя догматизмом и начётничеством взгляд на диктатуру пролетариата как на государство всего переходного периода от капитализма до полного коммунизма, сторонники и теоретики Программы КПСС подвергают коренному пересмотру одно из важнейших положений марксистско-ленинской теории научного коммунизма — учение о государстве как орудии классового господства.

Маркс, Энгельс, Ленин учили, что всякое государство есть орудие классового господства, есть орган власти, в котором пролетариат нуждается постольку, поскольку он, при помощи государства, не уничтожил всех классов и классовых различий. Марксистско-ленинское учение немыслимо без учения о классовой борьбе. Марксистско-ленинское учение о классах и классовой борьбе немыслимо без признания верности его положения о классовой природе и классовом характере любого государства. Именно исходя из этого положения Ленин и утверждал, что «всякое государство несвободно и ненародно».

Очень интересно и направлено не в бровь, а в глаз теоретикам и сторонникам Программы КПСС следующее высказывание В. И. Ленина:

«В обычных рассуждениях о государстве постоянно делается та ошибка, от которой… предостерегает Энгельс… именно: постоянно забывают, что уничтожение государства есть уничтожение также и демократии, что отмирание государства есть отмирание демократии…

…Пожалуй, даже возникает у кого-либо опасение, не ожидаем ли мы пришествия такого общественного устройства, когда не будет соблюдаться принцип подчинения меньшинства большинству, ибо ведь демократия это и есть признание этого принципа?

Нет. Демократия не тождественна с подчинением меньшинства большинству. Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, то есть организация для систематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другой.

Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, то есть всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще»²¹⁹.

В самом деле, даже не будучи марксистами, вдумываясь в само понятие «демократия», мы придём к выводу, что демократия — это власть народа, власть большинства, власть. Но, спрашивается, над кем и над чем? Если следовать логике теоретиков ⅩⅩⅡ съезда, если согласиться с их утверждением, что развитие социалистического общества в коммунистическое происходит по мере всё более полного и широкого развития демократии, по мере перерастания диктатуры пролетариата в «общенародное» государство, а этого «государства» — в коммунистическое самоуправление — то, спрашивается, разве этим самым мы не утверждаем, что развитие общества в коммунистическое происходит по мере укрепления, по мере роста власти?

Нам угодно именовать эту власть общенародной, то есть властью всего народа. Но над кем и над чем осуществляется эта власть? Где — субъект²²⁰ этой власти? Отдельные «антинародные» элементы? А где марксистско-ленинская теория о классовой природе государства? Её нет.

Следуя логике теоретиков ⅩⅩⅡ съезда КПСС, мы неминуемо придём к тупику в вопросах марксистско-ленинского учения о классах и классовой борьбе, мы неминуемо придём к признанию внеклассового или надклассового характера государственной власти, мы неминуемо скатимся к отрицанию марксистско-ленинского учения о государстве как органе господствующего класса.

Программа КПСС последовательно идёт именно по этому пути. И в вопросе об «общенародном» государстве, и во многих других вопросах, на которых мы остановимся в дальнейшем, Программа КПСС сходит с марксистско-ленинских классовых, пролетарских позиций на соглашательскую, примиренческую социал-демократическую точку зрения.

Возьмём тезис Программы КПСС о вступлении нашего общества в период развёрнутого строительства коммунизма.

Не хочется говорить, что с точки зрения марксизма-ленинизма мы вступили в этот период ещё в октябре 1917 года. Но предположим, что мы вступили в него в 1961 году.

Мы отрицаем надобность диктатуры пролетариата в связи с переходом к этому периоду. Пусть так. Но тем не менее мы повсюду широковещательно объявляем, что «партия исходит из ленинского положения о том, что строительство коммунизма должно опираться на принцип материальной заинтересованности. Оплата по труду в течение предстоящего двадцатилетия останется основным источником удовлетворения материальных и культурных потребностей трудящихся»²²¹.

Можно ли совместить два, по-моему, взаимоисключающих друг друга положения Программы КПСС — одно о ненадобности диктатуры пролетариата, т. е. социалистического государства, и другое — о необходимости всемерного укрепления и расширения социалистического принципа распределения по труду?

В. И. Ленин в последовательном и повседневном претворении в жизнь этого основного принципа социализма видел главнейшее условие «правильного функционирования первой фазы коммунистического общества»²²².

Свободный от эксплуатации труд граждан социалистического общества, труд на себя и на благо общества — единственно возможный и единственно существующий в социалистическом обществе источник общественного богатства и благосостояния трудящихся. Поэтому труд каждого члена социалистического общества не является только его личным делом, а приобретает важнейшее государственное значение. В силу этого социалистическое общество объявляет труд первейшей обязанностью каждого трудоспособного члена общества по принципу «кто не работает — тот не ест».

Диктатура рабочего класса — орган, созданный социалистической революцией не только для подавления сопротивления свергнутых эксплуататорских классов, не только для их уничтожения, а главным образом для скорейшего и неуклонного проведения в жизнь основного принципа социализма «от каждого по способности, каждому по труду», для воспитания масс в духе сознательного отношения к труду как к первейшей и необходимейшей обязанности, для принуждения тех, кто пытается увильнуть от добросовестного исполнения этого своего святого долга перед обществом.

Отвергая диктатуру рабочего класса на том основании, что с ликвидацией эксплуататорских классов в нашем обществе больше нет классов, в отношении которых необходима диктатура, и, как уже говорилось, выпячивая на передний план её насильственную сторону, теоретики и защитники Программы КПСС почему-то забывают о неизбежном буржуазном характере государства переходного периода от капитализма к коммунизму, о том, что основной принцип социалистического распределения «каждому по труду» обязательно нуждается для его практического проведения в жизнь в буржуазном праве в качестве регулятора распределения продуктов и распределения труда.

В. И. Ленин в своей работе «Государство и революция» следующим образом объясняет эти обстоятельства:

«…В первой фазе коммунистического общества… „буржуазное право“ отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т. е. по отношению к средствам производства. „Буржуазное право“ признаёт их частной собственностью отдельных лиц. Социализм делает их общей собственностью. Постольку — и лишь постольку — „буржуазное право“ отпадает.

Но оно остаётся всё же в другой своей части, остаётся в качестве регулятора (определителя), распределения продуктов и распределения труда между членами общества. „Кто не работает, тот не ест“, этот социалистический принцип уже осуществлён; „за равное количество труда равное количество продуктов“ — и этот принцип уже осуществлён. Однако это ещё не коммунизм, и это не устраняет „буржуазного права“, которое неравным людям за неравное (фактически неравное) количество труда даёт равное количество продукта»²²³.

Далее Ленин пишет:

«Буржуазное право по отношению распределения продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права. Выходит, что при коммунизме не только остаётся в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство без буржуазии!..»²²⁴.

Какое разительное отличие позиции В. И. Ленина, который на первой фазе коммунизма предполагает неизбежно и буржуазное государство в смысле принуждения к соблюдению буржуазных норм права, заключённых в социалистическом принципе распределения по труду, от позиции сторонников «общенародного» государства, не замечающих вынужденного диктаторского характера пролетарского государства!

Между прочим, большую помощь в правильном решении вопроса о диктатуре пролетариата оказывает нам и сама Программа КПСС.

С трибуны ⅩⅩⅡ съезда КПСС Хрущёв обратился к нам с вопросом, «а почему, собственно говоря, сохраняется само государство, хотя исчезло главное, что его породило,— классовый антагонизм? Объясняется это тем, что ещё не исчерпаны задачи, которые общество может решить только с помощью государства».

Что же это за задачи, которые общество может решить только с помощью государства, «общенародного» государства?

Ответ на этот вопрос и даёт Программа КПСС. По Программе, такими ещё не решёнными нашим государством задачами являются —

1. создание материально-технической базы коммунизма в промышленности и в сельском хозяйстве;
2. дальнейшее укрепление нерушимого союза рабочего класса и крестьянства;
3. постепенное стирание противоположностей между городом и деревней, между физическим и умственным трудом, между трудом высокооплачиваемым и трудом низкооплачиваемым;
4. всестороннее развёртывание и совершенствование социалистической демократии, привлечение всех граждан к активному участию в управлении государством, к руководству хозяйственным и культурным строительством;
5. укрепление обороны СССР, мощи Советских Вооружённых Сил, как важнейшей функции социалистического государства;
6. воспитание всего населения в духе научного коммунизма;
7. развитие коммунистического отношения к труду у всех членов общества;
8. утверждение коммунистической морали;
9. неустанное воспитание советских людей в духе пролетарского интернационализма и советского патриотизма;
10. преодоление пережитков капитализма в сознании людей;
11. разоблачение буржуазной идеологии;
12. совершенствование и укрепление принципа материальной заинтересованности и оплаты по труду, и т. д. и т. п.

Вот, оказывается, какое великое множество ответственнейших и труднейших задач стоит перед нашим государством на данном этапе его развития, на этапе т. н. развёрнутого строительства коммунизма!

Мне кажется, что не требуется глубокого марксистского анализа для того, чтобы уже из одного беглого рассмотрения этого перечня задач, которые предстоит решить (или дорешить) нашему государству, сделать непреложный вывод о том, что наше общество находится ещё далеко не в конце Ⅰ-й фазы коммунизма и, тем более, не в начале Ⅱ-й его фазы, вывод о том, что почти любую из этих задач, не говоря о их совокупности, в состоянии решить только государство рабочего класса, только государство диктатуры пролетариата.

Отрицать необходимость диктатуры рабочего класса для успешного решения этих задач — это значит, с позиций марксистско-ленинской идеологии, отрицать классовый характер этих задач.

Положение Программы КПСС о руководящей роли рабочего класса, как самого передового, наиболее сознательного класса нашего общества, в системе общенародного государства рядом с положением о ненадобности диктатуры пролетариата — не спасает положения, ибо оно, это положение, на мой взгляд, лишено какого-либо конкретного политического содержания.

В. И. Ленин не только развил учение Маркса — Энгельса о гегемонии пролетариата в социалистической революции, не только развил их учение о диктатуре пролетариата как о пролетарском государстве переходного периода, но и наполнил эти понятия конкретным содержанием.

Говоря о Советах, об этой «русской форме диктатуры пролетариата»²²⁵, о профсоюзах, о Комсомоле, о Партии как об отдельных звеньях общего механизма диктатуры рабочего класса, В. И. Ленин писал:

«…Получается в общем и целом, формально не коммунистический, гибкий и сравнительно широкий, весьма могучий, пролетарский аппарат, посредством которого партия тесно связана с классом и массой и посредством которого, при руководстве партии, осуществляется диктатура массы»²²⁶.

В. И. Ленин не занимался игрой в понятия и словечки и не пытался противопоставить руководящую роль рабочего класса в социалистической революции его революционной диктатуре, оторвать их друг от друга.

Для В. И. Ленина руководящая роль рабочего класса в социалистической революции и диктатура рабочего класса в революции — понятия равнозначные и нерасторжимые!²²⁷

Маркс, Энгельс, Ленин дали точное и ясное разграничение между двумя фазами единого и неразделимого процесса — перехода общества от капитализма к коммунизму.

В «Государстве и революции» В. И. Ленин писал:

«Маркс, не пускаясь в утопии, определил подробнее то, что теперь можно определить относительно этого будущего, именно: различие низшей и высшей фазы (ступени, этапа) коммунистического общества.

…Маркс даёт трезвый учёт того, как именно социалистическое общество вынуждено будет хозяйничать. Маркс подходит к конкретному анализу условий жизни такого общества, в котором не будет капитализма, и говорит при этом:

„Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, носит ещё отпечаток старого общества, из недр которого оно вышло“.

Вот это коммунистическое общество, которое только что вышло на свет божий из недр капитализма, которое носит во всех отношениях отпечаток старого общества, Маркс и называет „первой“, или низшей фазой коммунистического общества.

Средства производства уже вышли из частной собственности отдельных лиц. Средства производства принадлежат всему обществу. Каждый член общества, выполняя известную долю общественно-необходимой работы, получает удостоверение от общества, что он такое-то количество работы отработал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответствующее количество продуктов за вычетом того количества труда, которое идёт на общественный фонд, каждый рабочий, следовательно, получает от общества столько же, сколько он ему дал.

Царствует как будто бы „равенство“.

Но когда Лассаль говорит, имея в виду такие общественные порядки (обычно называемые социализмом, а у Маркса носящее название первой фазы коммунизма), что это „справедливое распределение“, что это „равное право каждого на равный продукт труда“, то Лассаль ошибается, и Маркс разъясняет его ошибку.

„Равное право,— говорит Маркс,— мы здесь действительно имеем, но это ещё «буржуазное право», которое, как и всякое право, предполагает неравенство. Всякое право есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу; и поэтому равное право есть нарушение равенства и несправедливость. В самом деле, каждый получает, отработав равную с другим долю общественного труда,— равную делю общественного производства (за указанными вычетами).

А между тем отдельные люди не равны: один сильнее, другой слабее; один женат, другой холост, у одного больше детей, у другого меньше, и т. д.“.

…Разбивая мелкобуржуазную неясную фразу Лассаля о „равенстве“ и „справедливости“ вообще, Маркс показывает ход развития коммунистического общества, которое вынуждено сначала уничтожить только ту „несправедливость“, что средства производства захвачены отдельными лицами, и которое не в состоянии сразу уничтожить и дальнейшую несправедливость, состоящую в распределении предметов потребления „по работе“ (а не по потребности).

Маркс не только точнейшим образом учитывает неизбежное неравенство людей, он учитывает также то, что один ещё переход средств производства в общую собственность не устраняет недостатков распределения и неравенства „буржуазного права“, которое продолжает господствовать, поскольку продукты делятся по работе»²²⁸.

Вот развёрнутое марксистско-ленинское определение того, что же такое социализм, или низшая, первая фаза коммунизма.

Такое же чёткое и определённое разъяснение принадлежит Марксу и Ленину и в отношении второй, высшей фазы коммунизма.

В. И. Ленин пишет далее:

«Маркс продолжает: „…На высшей фазе коммунистического общества, после того, как исчезнет порабощающее человека разделение труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком,— лишь тогда возможно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на споем знамени: каждый по способностям, каждому по потребностям“»²²⁹.

В. И. Ленин предоставляет нам возможность установить, что же такое социализм (в общеупотребительном смысле этого слова) и коммунизм с точки зрения марксизма-ленинизма.

Социализм, это —

1. Отмена частной собственности на средства производства, замена её собственностью общенародной;
2. Ликвидация эксплуататорских классов, а затем и всех классов и классовых различий;
3. Ликвидация «экономических, умственных и нравственных» остатков капитализма;
4. Ликвидация свободной торговли и денежного обращения;
5. Создание производительности труда, высшей по сравнению с капитализмом;
6. Укрепление социалистического принципа распределения — «от каждого по способности, каждому по труду».

Перечень задач, стоящих перед нашим государством, приведённый в Программе КПСС, неоспоримо свидетельствует о том, что наше общество, если мы не хотим вступить в спор с Марксом и Лениным, не вступило ещё, не закончило ещё строительства социалистического общества, что наше государство не выполнило ещё полностью ни одной из основных задач, по выполнении которых общество может заслужить название социалистического.

По Марксу и Ленину, 1-я фаза коммунизма, социализм, отличается от 2-й фазы, полного коммунизма, в главных и определяющих чертах, в следующем:

1. Таким высоким уровнем развития производительных сил общества, на базе которого возможно будет «преодолеть узкий горизонт буржуазного права» и написать на знамени «каждый по способности, каждому по потребности».
2. Превращением труда из жизненной необходимости в жизненную потребность.

Практика социалистического строительства внесла некоторые поправки в теоретические намётки Маркса и Ленина, в частности, по вопросу о товарно-денежном обращении при социализме, продиктовала необходимость двух форм собственности на средства производства — общенародной и групповой, колхозно-кооперативной.

Но коль скоро мы заявляем, что приступили к развёрнутому строительству коммунизма, мы неминуемо должны вести дело строительства коммунизма:

1. к постепенной замене колхозно-кооперативной собственности собственностью общенародной, не забывая при этом очень важных и глубоких по содержанию указаний В. И. Ленина на то, что

   «…Земля у нас считается²³⁰ общей собственностью.

   Ну, а если я из этой общей собственности беру себе известный кусок, возделываю на нём вдвое больше хлеба, чем нужно мне, и излишком хлеба спекулирую… разве я поступаю как коммунист? Нет, как эксплуататор, как собственник…»²³¹.

   «Пока остаётся частная собственность на средства производства (например, на земледельческие орудия и скот, если даже частная собственность на землю отменена) и свободная торговля, до тех пор остаётся экономическая основа капитализма»²³².

2. к такому росту производительности труда, при котором возможно создание изобилия предметов потребления, не забывая при этом указание Ленина на то, что

   «Производительность труда, это, в последнем счёте, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя… Капитализм может быть побеждён и будет окончательно побеждён тем, что социализм создаст новую, гораздо более высокую производительность труда»²³³.

3. к постепенной замене товарно-денежного обращения системой прямого продуктообмена между промышленностью и сельским хозяйством, не забывая при этом указаний Ленина на то, что

   «Не развёрстка, не налог, а обмен продуктов крупной („социализированной“) промышленности на крестьянские продукты, такова экономическая суть социализма, его база»²³⁴.

   «Деньги — это сгусток общественного богатства, сгусток общественного труда, деньги — это свидетельство о получении дани со всех трудящихся, деньги — это остаток вчерашней эксплуатации. Вот что такое деньги! Можно ли сразу уничтожить деньги? Нет… Нужно очень много технических и, что гораздо труднее и гораздо важнее, организационных завоеваний, чтобы уничтожить деньги, а до тех пор приходится оставаться при равенстве на словах, в конституции, и притом положении, когда каждый имеющий деньги имеет фактическое право на эксплуатацию»²³⁵.

4. к постепенному превращению труда в первую жизненную необходимость, не забывая при этом указания Ленина на то, что он предполагает

   «…Безвозмездную работу на общественную пользу, не учитывающую индивидуальных различий, стирающую всякое воспоминание о бытовых предрассудках, стирающую косность, привычки, разницу между отдельными отраслями работы, разницу в размере вознаграждения за труд и т. п.»²³⁶.

Вот так, с точки зрения марксизма-ленинизма, должен быть представлен переход к задаче непосредственного практического построения коммунистического общества, если уж, следуя за Программой КПСС, отрывать её, сопоставлять или противопоставлять строительству социализма.

А что говорит о переходе к развёрнутому строительству коммунизма Программа КПСС? По Программе КПСС, решение этой задачи заключается, как уже говорилось, в следующем:

1. в создании материально-технической базы коммунизма в промышленности и сельском хозяйстве, причём создание таковой в сельском хозяйстве мыслится «как всемерное укрепление колхозного строя»;
2. в необходимости «полностью использовать такие инструменты развития экономики, как деньги, цена, прибыль, торговля, финансы» и т. п. буржуазные инструменты;
3. в «опоре на принцип материальной заинтересованности», на принцип оплаты по труду.

Не правда ли, интересный получается переход к непосредственному развёрнутому строительству коммунизма?

Вместо постепенного перехода от двух форм собственности, присущих только социализму, к единой общенародной собственности на средства производства, определяющей коммунизм,— «всемерное укрепление» этих двух форм. Даже больше — передача основных средств производства из рук государства в руки отдельных производственных коллективов — продажа основной сельскохозяйственной техники колхозам.

Вместо постепенной замены товарно-денежных, рыночных отношений, присущих не только социализму, но и капитализму, системой прямого продуктообмена, определяющей коммунизм,— всемерное расширение и укрепление товарно-денежных отношений. Даже больше — намечаются кардинальные меры по введению, укреплению и расширению таких товарно-денежных категорий, как прибыль, как какая-то «социалистическая конкурентоспособность».

Вместо постепенного умаления роли личной материальной заинтересованности, т. е. вместо постепенной подготовки общества к переходу от социалистического принципа «каждому по труду» к коммунистическому — «каждому по потребности»,— опора на принцип материальной заинтересованности, на принцип оплаты по труду.

Есть от чего немного растеряться…

Почему же такая путаница и неразбериха в этом вопросе? О чём она свидетельствует?

Я уверен, что всё это свидетельствует только об одном — о том, что теоретическое положение Программы КПСС о вступлении нашей страны в период развёрнутого строительства коммунизма, в период, представленный Программой как некая высшая ступень, чем социализм,— оказалось несостоятельным, оказалось в противоречии с жизнью, в противоречии с теорией научного коммунизма Маркса — Ленина.

Нетрудно заметить, что те задачи, которые Программа КПСС поставила перед нашим обществом, все до одной, направлены к одной цели — к дальнейшему строительству социализма, к допостроению социализма.

Этот факт — неоспорим. А посему рушатся все теоретические положения Программы КПСС о переходе нашей страны к задаче непосредственного строительства высшей фазы коммунистического общества, о уже свершившемся перерастании диктатуры пролетариата, как государства периода социализма, в общенародное государств и т. д. и т. п.

Мы рассмотрели лишь одну, внутреннюю сторону вопроса о т. н. общенародном государстве. Но у этого вопроса есть ещё одна сторона, не менее, если не более, важная, чем внутренняя,— внешняя сторона этого вопроса, его международная сторона.

Признаёт ли Программа КПСС существование международной стороны проблемы т. н. «общенародного государства»? Признаёт, ибо именно этой стороне посвящён в Программе следующий её кусочек:

«Для полного отмирания государства необходимо создание как внутренних условий — построение развитого коммунистического общества, так и внешних условий — окончательное разрешение спора между капитализмом и коммунизмом на международной арене в пользу коммунизма».

Вот и всё, что сказано в Программе КПСС по этому поводу. И больше ничего и нигде об этой стороне проблемы диктатуры пролетариата и общенародного государства мы не найдём ни в Программе КПСС, ни в других материалах, посвящённых т. н. общенародному государству.

Мне кажется, что подобная позиция не случайна, ибо даже ближайшее поверхностное ознакомление с этой стороной тезиса Программы КПСС о ненадобности диктатуры пролетариата и о её перерастании в «общенародное» государство показывает, что этот тезис ещё более, чем при рассмотрении его внутренней стороны, противоречит марксизму-ленинизму, что с точки зрения марксизма-ленинизма он, что называется, не лезет ни в какие ворота.

В. И. Ленин очень резко и очень определённо утверждал:

«Если власть Советов осуществлена, если буржуазия свергнута в одной стране, второй задачей является борьба в международном масштабе, борьба в иной плоскости, борьба пролетарского государства в среде капиталистических государств»²³⁷.

«Диктатура слово большое, жестокое, кровавое, выражающее беспощадную борьбу не на жизнь, а на смерть двух классов, двух миров, двух всемирно-исторических эпох»²³⁸.

«Диктатура пролетариата означает не прекращение классовой борьбы, а продолжение её в новой форме и новыми средствами. Пока остаются классы, пока свергнутая в одной стране буржуазия удесятеряет свои нападки на социализм в международном масштабе, до тех пор диктатура необходима»²³⁹.

Одно последнее высказывание В. И. Ленина стоит целых томов!

Оно в пух и прах разбивает все доводы теоретиков и сторонников Программы КПСС в их попытках доказать, что ликвидация антагонистических классов внутри одной страны означает конец диктатуры пролетариата в этой стране.

Сторонники и защитники «общенародного» государства забыли о существовании вне нашего государства антагонистических, враждебных нам классов и их государств, забыли, что социалистическая революция, по Марксу и Ленину, и по букве, и по духу их, прежде всего, революционного учения,— не кончается с ликвидацией эксплуататорских классов в одной или нескольких странах.

И результатом этой очередной забывчивости теоретиков и защитников Программы КПСС явилось положение Программы о полной и окончательной победе социализма в СССР. Программа КПСС провозглашает:

«Обеспечив полную и окончательную победу социализма — первой фазы коммунизма — и переход общества к развёрнутому строительству коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию…».

Выступая на февральском Пленуме ЦК КПСС 1964 г., М. А. Суслов восклицал:

«Пекинские теоретики всячески замалчивают то положение, которое подчёркивал Ленин. А он говорил, что диктатура нужна „в целях окончательного создания и упрочения социализма“²⁴⁰, что исчезновение опасности восстановления капиталистических отношений „означает прекращение диктатуры пролетариата“²⁴¹».

Прав ли М. А. Суслов, говоря так?

Не прав, ибо он смешивает в одну кучу две разные стороны этого вопроса — внутреннюю и международную.

Что означает утверждение Программы КПСС о полной и окончательной победе социализма в СССР?

Оно означает, во-первых, что никакие внутренние факторы уже более не в состоянии привести к реставрации капитализма в нашей стране, и, во-вторых, но главных, это означает, что наша страна уже гарантирована от восстановления капитализма и путём вмешательства со стороны мирового империализма, в том числе и путём военной интервенции.

Обратимся к В. И. Ленину. Он нескончаемое количество раз указывал:

«Мы не в состоянии по своему желанию вызвать социалистический переворот на Западе — эту единственную абсолютную гарантию от реставрации в России»²⁴².

«Мы придём к окончательной победе только тогда, когда нам удастся сломить, наконец, окончательно международный империализм… Мы придём к победе только вместе со всеми рабочими других стран…»²⁴³.

«Окончательно победить можно только в мировом масштабе…»²⁴⁴.

По В. И. Ленину следует, что только ряд победоносных социалистических революций в других странах может дать нам право говорить об окончательной победе социализма в нашей стране как первой социалистической стране.

Некоторые товарищи, защищая положение Программы КПСС об окончательной победе социализма в СССР, пытаются доказать, что В. И. Ленин, говоря о ряде социалистических победоносных революций в других странах как о единственной абсолютной гарантии победы социализма, как раз и подразумевал под этими революциями ряд послевоенных социалистических революций в странах народной демократии.

Подобное заявление — ещё одна попытка с негодными средствами.

Эти товарищи допускают маленькую, но очень существенную неточность, недоговорённость, искажающую самый смысл ленинских слов. В. И. Ленин учил:

«Победить в мировом масштабе полностью, окончательно нельзя в одной России, а можно только тогда, когда во всех, по крайней мере, передовых странах или хотя бы в нескольких из крупнейших передовых стран победит пролетариат.

Только тогда мы сможем с полной уверенностью сказать, что дело пролетариата победило, что наша первая цель — свержение капитализма — достигнута»²⁴⁵.

И эту мысль Ленин особенно подчёркивал неоднократно.

Таким образом, для В. И. Ленина было совсем не безразлично, где, в каких странах произойдёт социалистическая революция.

Не надо быть марксистом для того, чтобы понять, почему единственную гарантию окончательной победы социализма В. И. Ленин видел в революциях хотя бы в а) нескольких из б) передовых и в) крупнейших стран.

В. И. Ленин был трезвым политиком, и он хорошо понимал, что полную гарантию окончательной победы социализма, полную уверенность в том, что в любом случае, в том числе и в случае вооружённой интервенции, мы обязательно выйдем победителями, может дать только соответствующее превосходство всех сил социализма — экономических, военных, политических — над силами империализма. В. И. Ленин хорошо понимал, что без привлечения на сторону социализма «хотя бы нескольких из крупнейших передовых стран» такого превосходства достичь невозможно, и особенно тогда, когда нам приходится догонять капитализм по уровню экономического развития.

Спрашивается, можно ли подвести под ленинскую рубрику нескольких из крупнейших передовых стран страны народной демократии Запада или Востока?

По-моему, нельзя. Пока что нельзя.

Я думаю, что было бы лишним приводить какие-либо цифры в обоснование этого своего заявления. Мне кажется, что уже сам факт того, что нам приходится всё ещё догонять капитализм по уровню экономического развития,— говорит сам за себя. И достаточно обратиться к словам составителей Программы, которые говорили:

«Даже если согласиться с президентом Соединённых Штатов, который совсем недавно заявил, что у нас равновесие сил, то и тогда неразумно грозить войной»²⁴⁶.

«Если в 1950 г. доля стран социализма в мировом промышленном производстве составляла около ⅕, то теперь она превышает одну треть»²⁴⁷.

Единственное серьёзное доказательство правильности тезиса Программы КПСС о полной и окончательной победе социализма в СССР можно было бы привести, лишь показав, что В. И. Ленин, говоря о ряде победоносных социалистических революций в других странах как о единственной реальной гарантии этой окончательной победы, имел в виду не социализм, не 1-ю фазу коммунистического общества, а собственно коммунизм, его 2-ю фазу. Это вполне возможно, так как в своих выступлениях и работах В. И. Ленин очень часто не делал никакого различия между употреблением слов социализм и коммунизм.

Есть ли подобное доказательство? Я очень тщательно изучил все доступные мне собрания сочинений Ленина, но не нашёл в нём ничего похожего. Наоборот. Послушайте,—

«…Само собой попятно, что окончательно победить может только пролетариат всех передовых стран мира, и мы, русские, начинаем то дело, которое закрепит английский, французский или немецкий пролетариат, но мы видим, что они не победят без помощи трудящихся масс всех угнетённых колониальных народов, и в первую очередь народов Востока.

Мы должны себе дать отчёт в том, что один авангард не может осуществить перехода к коммунизму»²⁴⁸.

Как ни трактуй эти ленинские слова — в виде ли перехода от капитализма к социализму или в виде перехода от социализма к коммунизму — суть их только одна: окончательная победа нового строя невозможна без победы ряда революций в нескольких из крупнейших передовых (в экономическом, военном и политическом отношении) стран мира.

Никакого другого толкования для коммунистов эта ленинская мысль не допускает, ибо она берёт проблему диктатуры пролетариата в целом, как главнейший и неизбежный, необходимейший элемент социалистической революции в целом, то есть мыслимой в мировом масштабе, а не с позиций узконациональных, ограниченных рамками одной страны, как это делает Программа КПСС и её теоретики и сторонники.

Утверждения Программы КПСС об окончательной победе социализма в СССР, о ненадобности диктатуры пролетариата и её перерастания в общенародное государство являются отречением от марксистско-ленинского учения о социалистической революции, продолжающейся вплоть до полной и окончательной победы социализма на земле.

Я говорил выше, что марксизм-ленинизм настолько цельное и взаимосвязанное учение, что невозможно так или иначе отступить от одной его части, чтобы не нарушить другой, чтобы не разбить его общую стройность и цельность.

Программа КПСС, вслед за утверждением об окончательной победе социализма в нашей стране, провозглашает, что:

«Партия рассматривает строительство коммунизма в СССР как великую интернациональную задачу советского народа…».

В. И. Ленин учил, что:

«Пролетарский интернационализм требует, во-первых, подчинения пролетарской борьбы в одной стране интересам этой борьбы во всемирном масштабе; во-вторых, требует способности и готовности со стороны нации, осуществляющей победу над буржуазией, идти на величайшие национальные жертвы ради свержения международного капитала»²⁴⁹.

В. И. Ленин учил, что:

«Интернационализм на деле — один и только один: беззаветная работа над развитием революционного движения и революционной борьбы в своей стране, поддержка (пропагандой, сочувствием, материально) такой же борьбы, такой же линии, и только её одной во всех без исключения странах…»²⁵⁰.

В. И. Ленин учил, что тактика коммунистов, рассчитывающая на мировую революцию,

«…Обязательна для марксиста, для всякого пролетария и интернационалиста», «как единственно интернационалистская, ибо проводит максимум осуществимого в одной стране для развития, поддержки, пробуждения революции во всех странах»²⁵¹.

Сопоставим эти высказывания В. И. Ленина с его неоднократными и категорическими заявлениями о том, что без победы социалистической революции в нескольких из крупнейших передовых стран окончательная победа социализма невозможна.

О чём говорит это сопоставление? О том, что в основе ленинского учения о пролетарском интернационализме лежит не только и не столько классовая, пролетарская ненависть к эксплуатации человека человеком, не только и не столько страстное революционное желание помочь всем трудящимся в их борьбе против всех форм и видов угнетения и угнетателей, но, в первую голову, трезвейший марксистский учёт того, что только полное превосходство сил социализма над силами капитализма способно обеспечить трудящимся столь же полную гарантию их победы. В основе ленинского учения о пролетарском интернационализме лежит реальный учёт того, что возможное, даже неизбежное в будущем увлечение со стороны государства или государств своими узконациональными задачами в строительстве нового общественного строя, увлечение, связанное с определёнными успехами в деле национального строительства, уверование в возможность своими собственными национальными силами обеспечить окончательную победу нового строя над старым,— на деле будет означать не приближение этой окончательной победы, а её отдаление.

Именно потому, что В. И. Ленин видел гарантию окончательной победы социализма в ряде победоносных революций в нескольких из крупнейших передовых стран,— именно поэтому он не уставал повторять, что единственно интернационалистическая политика — это политика проведения максимума осуществимого в одной стране для развития, поддержки, пробуждения революции во всех других странах.

Пролетарский интернационализм требует, чтобы национальные задачи подчинялись интернациональным. Пролетарский интернационализм требует взаимной поддержки, взаимной помощи друг другу со стороны всех отрядов международного пролетариата. Но пролетарский интернационализм требует помощи и поддержки прежде всего со стороны страны, «осуществляющей победы над буржуазией», ибо — по В. И. Ленину — без обратной помощи и поддержки все усилия этой страны самостоятельно решить задачу окончательной победы над буржуазией — обречены на провал.

Сам по себе тезис Программы КПСС о том, что «партия рассматривает коммунистическое строительство в СССР как великую интернациональную задачу советского народа»,— бесспорен, так как он опирается на ленинское указание о революционизирующем влиянии наших хозяйственных успехов. Правда, о конкретном революционизирующем влиянии наших хозяйственных успехов нам говорить пока ещё рано, особенно в свете ставшего классическим в устах Хрущёва сравнения «бесштанного» советского рабочего с полностью экипированным рабочим капиталистических государств.

Но дело не в этом. Взятый сам по себе, тезис Программы КПСС о «великой интернациональной задаче советского народа», как я уже говорил, бесспорен. Но когда рядом с этим тезисом в Программе КПСС стоит утверждение об окончательной победе социализма в СССР, то мне кажется, что тогда и сам тезис о великой нашей интернациональной задаче приобретает несколько иной смысл.

В самом деле, что означает утверждение об окончательной победе социализма в СССР, утверждение, служащее посылкой для тезиса о великой интернациональной задаче советского народа? Оно означает, что мы считаем себя отныне полностью гарантированными от всех попыток мировой буржуазии восстановить капиталистические отношения в нашей стране; оно означает косвенное и довольно тонкое признание нами того, что в связи с окончательной победой социализма в СССР мы получаем возможность, мягко говоря, несколько отвлечься от выполнения своих «рядовых» интернациональных обязательств ради нашей великой интернациональной задачи; оно означает, что мы имеем возможность воздержаться «от величайших национальных жертв ради свержения международного капитала»; оно означает, наконец, что для нас уже не обязательна, хотя и желательна, тактика коммунистов, рассчитывающая на мировую революцию.

Вот к какому разительному результату мы приходим, как только пытаемся нарушить целостность и последовательность марксистско-ленинского учения о диктатуре пролетариата, о социалистической революции.

К чему нам теперь разные там жертвы, тактики и прочие марксистско-ленинские «выкрутасы»? — ведь мы уже победили окончательно и бесповоротно. Будем себе спокойно строить коммунизм — у нас есть для этого всё необходимое; построим его, вот тогда народы посмотрят и скажут: вот это жизнь! — мы за коммунизм, и да здравствует мировая революция!..

В неразрывной связи с проблемой т. н. «общенародного» государства стоит и поднятый Программой КПСС вопрос о превращении в нашей стране партии рабочего класса в партию всего народа.

Программа КПСС обосновывает тезис о превращении партии рабочего класса в общенародную партию следующим образом:

1. изменениями в классовой структуре нашего общества;
2. коренной общностью интересов всех слоёв трудящихся СССР с интересами рабочего класса;
3. установившимся идеологическим единством всего нашего общества.

Мне кажется, что многое из того, что можно было бы сказать здесь применительно к положению Программы о превращении партии рабочего класса в общенародную партию, уже сказано в предыдущих строках. Остаётся добавить лишь следующее:

Ликвидация в СССР эксплуататорских классов не привела к ликвидации в нашей стране классов вообще. И, на наше счастье, этого никто не оспаривает. Но, к сожалению, мало кто думает, что из этого следует.

А из этого следует, с точки зрения марксизма-ленинизма, что пока и поскольку в нашем обществе существуют классы, безразлично какие, антагонистические или дружественные,— пока и постольку существуют и будут существовать классовые противоречия и классовая борьба.

Иное дело — закономерность разрешения антагонистических или неантагонистических противоречий. Если первые преодолеваются путём социальной революции, то вторые преодолеваются без революционных потрясений. Но и те и другие преодолеваются в борьбе. И серьёзную ошибку делают те, которые пытаются выдать социалистическое общество за общество без классовых противоречий и классовой борьбы; которые выдают особенности решения неантагонистических противоречий в социалистическом обществе за примирение их.

Пока и поскольку в нашем обществе осуществляется принцип «от каждого по способности, каждому по труду», отражающий и закрепляющий фактическое неравенство людей, пока и поскольку в обществе существуют, законодательно закреплены и получают дальнейшее укрепление две формы собственности — общенародная и кооперативная, пока и поскольку в нём имеется противоположность между физическим и умственным трудом, между городом и деревней, пока и поскольку (и ввиду вышесказанного) наше общество нуждается в государстве, т. е. в армии, милиции, суде, тюрьмах и т. п. органах принуждения и насилия,— пока и постольку все рассуждения о социальном, моральном и идеологическом единстве классового общества есть антинаучные словесные заверения, не имеющие под собой никакой марксистско-ленинской базы.

Только полная победа коммунизма, его высшей фазы, означает полное уничтожение всех и всяких классов и классовых различий, а вместе с ними — всех и всяких классовых противоречий и классовой борьбы, и только это уничтожение приводит к полному морально-политическому и идеологическому единству общества.

Когда мы говорили об «общенародном» государстве, там была приведена часть Программы КПСС, посвящённая задачам, стоящим перед нашим обществом на данном этапе его развития.

Попытаемся проанализировать эти задачи применительно к утверждению Программы КПСС о морально-идеологическом единстве нашего общества.

Спрашивается, если в нашем обществе уже сложилось настолько прочное морально-политическое и идеологическое единство общества, что уже можно записать в Программе КПСС о переходе от партии рабочего класса к общенародной партии, то почему же та же Программа КПСС и бесчисленные партийные и государственные директивы буквально на каждом шагу призывают нас укреплять союз рабочего класса и крестьянства, соблюдать дисциплину во всех областях жизни, всячески повышать роль контроля и учёта, укреплять и расширять принцип материальной заинтересованности, бросить все силы на воспитание населения, особенно молодёжи, в духе коммунистической морали, преодоления пережитков капитализма в сознании людей, в развитии сознательного отношения к труду²⁵² и т. д.?

ЦК КПСС и Советское правительство прилагали и прилагают огромные усилия для практического осуществления этих задач. Спрашивается, если все эти явления, например, такие, как пережитки капитализма в сознании людей, несознательное отношение к труду, проявление местничества и ведомственности и т. д., являются исключениями из правила, то для чего тогда возводить их в ранг важнейших партийных и государственных задач? Разве в условиях полного морально-политического и идеологического единства общества нужна «особая машина, особый аппарат подавления» для борьбы «с возможными эксцессами отдельных лиц»?

Ответ на эти вопросы напрашивается сам собой — все эти «пережитки» и «проявления» пока что, к сожалению, не «эксцессы отдельных лиц», а явления широко распространённые, массовые. И в признании этого факта нет ничего антимарксистского или антисоветского. В. И. Ленин признавал «возможность и необходимость эксцессов отдельных лиц» даже в условиях коммунистического общества. Что же удивительного в том, что в условиях социалистического общества, в условиях существования классов как внутри общества, так и вне его, подобные эксцессы не ограничиваются отдельными лицами, а всё ещё остаются явлением массовым?

Это — не удивительно. Удивительно другое — как можно в практических делах преследовать вполне определённые и ясные цели, в то же время в теории стараясь не заметить их и обойти стороной?

Только при полной победе коммунизма можно будет говорить о морально-политическом и, тем более, о идеологическом единстве общества. Заявлять об этом сейчас — это значит, как указывал В. И. Ленин, «перепрыгивать не к низшей, не к средней, а к высшей фазе коммунизма».

Подобное перепрыгивание невозможно подкрепить никакими ссылками на марксизм-ленинизм. Вот и приходится теоретикам и защитникам тезиса «от партии рабочего класса к партии всего народа» ограничиваться словесной эквилибристикой, вроде нижеследующей:

«Коммунистическая партия Советского Союза не перестала быть партией рабочего класса, ибо она была и остаётся выразителем его коммунистических идеалов. Но Коммунистическая партия в нашей стране стала не только партией рабочего класса, а всего народа, потому что весь народ воспринял марксистско-ленинское мировоззрение рабочего класса, его идеалы»²⁵³.

Выступая 14 февраля 1964 г. на Пленуме ЦК КПСС М. А. Суслов говорил:

«Партия рабочего класса, без которой неосуществима диктатура класса, сохраняет и формально и по существу свой классовый пролетарский характер вплоть до полной победы социализма. Это — бесспорная истина. Но бесспорно также и то, что партия, как политическая организация, отражает в себе изменения, происходящие в классовой структуре общества. КПСС подчеркнула в своей Программе, что рабочий класс до полной победы коммунизма остаётся руководящей силой советского общества. И в период развёрнутого строительства коммунизма партия остаётся выразителем коммунистических идеалов, целей рабочего класса, его коренных интересов. Она вместе с тем становится партией всего народа. Это происходит не по чьим-то субъективным пожеланиям, а потому, что цели и идеалы рабочего класса стали целями и идеалами всех классов и слоёв народа, построившего социализм»²⁵⁴.

Многое в этом высказывании удивительно и непонятно.

Непонятно, в каком смысле слова говорится о социализме в первом абзаце этой цитаты,— о социализме в «общеупотребительном смысле слова», т. е. о коммунизме, или о социализме как 1-й фазе коммунизма?

Непонятно, о каких изменениях в классовой структуре общества идёт речь — о ликвидации ли эксплуататорских классов или же о качественном изменении в характере классов?

Удивительно и непонятно, почему рабочий класс, будучи ранее и оставаясь и теперь руководящей силой советского общества, рабочий класс, «цели и идеалы которого стали целями и идеалами всех классов и слоёв народа»,— почему он именно поэтому должен отказаться от руководящей роли в партии? Почему?

Если, говоря о полной победе социализма, М. А. Суслов имеет в виду полную победу коммунизма, то это значит, что партия рабочего класса и формально и по существу сохраняет свой классовый пролетарский характер вплоть до построения полного бесклассового общества. Если это так, тогда мы формально и по существу марксисты-ленинцы.

Если, говоря о полной победе социализма, М. А. Суслов имеет в виду нынешний период развития нашего общества, то это значит, что и формально и по существу партия рабочего класса теряет свой классовый пролетарский характер где-то на полпути от капитализма к коммунизму. Если это так, тогда мы формально и по существу порываем с марксизмом-ленинизмом.

Коль скоро мы признаем, что наше общество — классовое общество, пусть даже со значительно стёртыми классовыми гранями, столь же скоро мы обязаны признать, если мы коммунисты-ленинцы, что внеклассовой или общеклассовой партии, так же как и общенародного государства,— в нашем обществе не может быть.

Или — или, как любил говорить В. И. Ленин. Или мы признаем, что «партийность — это высший принцип классовости», и тогда мы марксисты-ленинцы, или мы за «общенародную партию», и тогда между нами и марксистами-ленинцами нет ничего общего.

Защитники Программы КПСС утверждают:

«В чём же выражается классовость марксистско-ленинской партии в социалистическом обществе, где нет антагонистических классов, где эксплуататоры уничтожены и эксплуатация человека человеком уничтожена навсегда, где упрочилось социально-политическое единство общества? Коммунисты отвечают на этот вопрос так: классовость марксистско-ленинской партии в таком обществе состоит в её верности коммунизму — высшему классовому принципу международного пролетариата, в осуществлении коммунизма — этой конечной цели международного рабочего класса»²⁵⁵.

Подобная попытка спасти положение и придать так наз. общенародной партии классовый марксистский характер есть ещё одна попытка с негодными средствами.

Спрашивается, в чём же выражается классовость марксистско-ленинской партии в капиталистическом обществе?

Следуя логике рассуждений теоретиков и защитников Программы КПСС, следовало бы ответить на этот вопрос так же, как отвечают на него они сами — классовость марксистско-ленинской партии в капиталистическом обществе состоит в её верности коммунизму (социализму), в осуществлении коммунизма (социализма).

Следуя логике рассуждений сторонников Программы КПСС, мы неминуемо должны будем прийти к выводу о том, что любая партия, ставящая своей конечной целью установление социализма и коммунизма, безотносительно от того, чьи классовые интересы она выражает и какими конкретными путями она собирается идти или идёт к этой цели,— суть классовая марксистско-ленинская партия.

Следуя этой логике, мы вынуждены будем причислить к числу марксистско-ленинских партий и такие партии, как английская лейбористская, как итальянская, французская или японская социалистические партии и т. п. партии, провозгласившие, что их конечной целью является «социализм».

Мы тем более будем вынуждены признать это, так как отныне провозгласили, что идеологические, то есть теоретические, разногласия не могут служить препятствием в борьбе за общую цель.

Программа КПСС подчёркивает, что:

«Период развёрнутого строительства коммунизма характеризуется дальнейшим возрастанием роли и значения Коммунистической партии как руководящей и направляющей силы советского общества».

Программа КПСС разъясняет, чем вызвано это возрастание роли и значения Коммунистической партии:

«Повышение роли партии в жизни советского общества на новом этапе его развития обусловлено:

• ростом масштабов и сложностью задач коммунистического строительства, требующими более высокого уровня политического и организационного руководства;
• подъёмом творческой активности масс, вовлечением новых миллионов трудящихся в управление государственными делами и производством;
• дальнейшим развитием социалистической демократии, повышением роли общественных организаций, расширением прав союзных республик и местных организаций;
• возрастающим значением теории научного коммунизма, её творческого развития и применения, необходимостью усиления коммунистического воспитания трудящихся и борьбы за преодоление пережитков прошлого в сознании людей».

И как результат «возрастания роли и значения Коммунистической партии» — Программа КПСС провозглашает переход от партии рабочего класса к «общенародной» партии.

Невольно задаёшься вопросов — если это творческое развитие и применение теории научного коммунизма, то где же в ней марксизм-ленинизм?! Марксизм-ленинизм, который зиждется на учении о том, что только рабочий класс, в союзе с другими дружественными классами и слоями общества, только он один, только его партия в состоянии ликвидировать все и всякие классовые противоречия и различия и обеспечить полную и окончательную победу коммунизма на земле?!

Такое «творческое развитие и применение теории научного коммунизма» не оставляет в этой теории ничего похожего на научный коммунизм, ибо сводит на нет марксистско-ленинское учение о революционной роли рабочего класса в истории, ограничивая эту историю 1-й фазой коммунистического строительства в одной стране.

Программа КПСС поступает последовательно и логично — отвергая государство диктатуры пролетариата, заявляя о его перерастании в «общенародное» государство, она не останавливается на полпути и идёт дальше, от партии рабочего класса к «общенародной» партии, заменяя диктатуру класса гегемонией класса, смешивая в кучу принципы коммунизма с целями рабочего класса.

Ну как тут не вспомнить слова В. И. Ленина о том, что:

«Основные положения и цели — две разные вещи: ведь, в целях с нами будут согласны и анархисты, потому что и они стоят за уничтожение эксплуатации и классовых различий. Принципы — это не цель, не программа, не тактика и не теория. Тактика и теория — это не принципы… Принципы коммунизма заключаются в установлении диктатуры пролетариата и в применении государственного принуждения в переходный период. Таковы принципы коммунизма, но это не его цель»²⁵⁶.

Итак, по В. И. Ленину, а не по Программе КПСС, нельзя, невозможно, в корне ошибочно, так как лишено всякого реального смысла утверждать, что коммунизм — это высший классовый принцип, и через такую подмену выражать классовость партии.

Коммунизм — это конечная цель рабочего класса. И означает эта цель не что иное, как уничтожение всех классов и классовых различий. А уничтожить классы и классовые различия способен только рабочий класс, как единственный класс, который не заинтересован в увековечении своего господства, ибо только рабочий класс не является собственником средств производства и не имеет возможности эксплуатировать чужой труд. И единственное орудие, с помощью которого рабочий класс может добиться своей конечной цели, коммунизма, это его государство, диктатура пролетариата.

Так учит Ленин.

Начну рассмотрение этого чрезвычайно важного и сложного вопроса прямо с соответствующего положения Программы КПСС. Оно гласит:

«Мирное сосуществование предполагает: отказ от войны как средства решения спорных вопросов между государствами, разрешение их путём переговоров; равноправие, взаимопонимание и доверие между государствами; учёт интересов друг друга; невмешательство во внутренние дела, признание за каждым народом права самостоятельно решать все вопросы своей страны; строгое соблюдение суверенитета и территориальной целостности всех стран; развитие экономического и культурного сотрудничества на основе полного равенства и взаимной выгоды. Мирное сосуществование служит основой мирного соревнования между социализмом и капитализмом в мировом масштабе и является специфической формой классовой борьбы между ними… Мирное сосуществование социалистических и капиталистических государств — объективная необходимость развития человеческого общества… Мирное соревнование или катастрофическая война — только так поставлен вопрос историей»²⁵⁷.

Анализируя это программное положение, мы должны иметь в виду руководящее разъяснение Хрущёва, который «учил», выступая на ⅩⅩⅡ съезде КПСС:

«Мир и мирное сосуществование — не совсем одно и то же. Мирное сосуществование — это не просто отсутствие войны, не временное неустойчивое перемирие между войнами, это существование двух противоположных систем, основанное на взаимном отказе от применения войны как средства решения спорных межгосударственных вопросов».

И, предупреждая вполне закономерный вопрос о том, до каких же пор мыслится это мирное сосуществование капиталистических и социалистических государств, Хрущёв добавлял:

«В современных условиях открылась перспектива добиться мирного сосуществования на весь период, в течение которого должны найти своё решение социальные и политические проблемы, ныне разделяющие мир…».

Из сказанного ясно, что политика мирного сосуществования государств с различным общественным строем предполагает в качестве своей опорной базы, фундамента самой возможности своего осуществления отказ от войны, взаимное соглашение между государствами об отказе от войны как средства решения спорных межгосударственных вопросов. Программа КПСС заверяет нас в том, что такое соглашение вполне возможно и допустимо, что оно является объективной необходимостью, ибо правительства всех государств осознают тот факт, что проблема мирного сосуществования поставлена перед ними только так — или мирное сосуществование или катастрофическая термоядерная война.

Само собой разумеется, что говоря о политике мирного сосуществования социалистических и капиталистических государств, Программа КПСС последовательно идёт своим курсом и распространяет эту политику не только на отношения между государствами с противоположным общественным строем, но и на отношения между капиталистическими государствами, торжественно заявляя, что:

«КПСС и весь советский народ и впредь будут выступать… против войн между капиталистическими государствами…»²⁵⁸.

После этих предварительных замечаний разрешите мне перейти к непосредственному рассмотрению вопроса о так называемом мирном сосуществовании, мирном соревновании социалистических и капиталистических государств.

И я думаю, что я не сделаю большой ошибки, если разобью эту очень большую, затрагивающую широкий круг вопросов, очень сложную проблему, на несколько отдельных частей.

В. И. Ленин в своих работах неоднократно обращался к этому, самому волнующему вопросу ⅩⅩ века. И вот какой ответ он давал:

«Войны коренятся в самой сущности капитализма; они прекратятся лишь тогда, когда перестанет существовать капиталистический строй»²⁵⁹.

«При капитализме, особенно в его империалистической стадии, войны неизбежны»²⁶⁰.

«Война не случайность… а неизбежная ступень капитализма»²⁶¹.

«Усиление милитаризма, усиление и ускорение подготовки к новым империалистическим войнам, увеличение числа войн во всём мире…»²⁶².

«Война… есть продолжение политики времени мирного»²⁶³.

Основываясь на строго научном, экономическом анализе империализма как высшей и последней стадии капитализма, В. И. Ленин со всей очевидностью показал и доказал, что «империалистические войны неизбежны на почве частной собственности»²⁶⁴.

И именно из этого анализа империализма как высшей стадии капитализма В. И. Ленин и сделал свой гениальный вывод о возможности победы социализма сначала в одной, отдельно взятой стране как о первом этапе мировой социалистической революции.

В. И. Ленин говорил о фатальной неизбежности войн при империализме.

Программа КПСС утверждает, что «ещё до полной победы социализма на земле, при сохранении капитализма в части мира…»²⁶⁵ войну можно предотвратить.

Теоретики и сторонники Программы КПСС заявляют, что В. И. Ленин, говоря о неизбежности войн при империализме, имел в виду войны только между империалистическими государствами.

Неверное заявление. Выступая на Ⅲ Конгрессе Коминтерна с докладом о тактике РКП(б), В. И. Ленин указывал:

«Теперь наступило известное равновесие сил, равновесие между буржуазным обществом, международной буржуазией в целом, с одной стороны, и Советской Россией — с другой… Конечно, необходимо подчеркнуть, что речь идёт только об относительном равновесии, о весьма неустойчивом равновесии… Пока не будет общего конечного результата, будет продолжаться состояние ужасной войны…».

С ещё большей определённостью Ленин говорил об этом в своём письме Ⅷ съезду РКП(б) в 1919 г.:

«Мы живём не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской Республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов либо одно, либо другое победит. А пока этот конец наступит, ряд самых ужасных столкновений между Советской Республикой и буржуазными государствами неизбежен».

Конечно, В. И. Ленин в 1918—1924 гг. (а в дальнейшем и И. В. Сталин) предпринимали в своей внешней политике всё от них зависящее для того, чтобы как можно дольше оттянуть, сохранить это состояние «неустойчивого равновесия», состояние неустойчивой мирной передышки.

Ленинская генеральная линия внешней политики исходила из трезвого, объективно-точного анализа соотношения классовых сил в мире.

«Пока не вспыхнула международная, несколько стран охватывающая социалистическая революция,— говорил В. И. Ленин,— настолько сильная, чтобы она могла победить международный империализм, до тех пор прямой долг коммунистов, победивших в одной (особенно отсталой) стране, не принимать боя с гигантами империализма, стараться уклониться от боя, выжидать, пока схватка империалистов между собой ещё более ослабит их, ещё более приблизит революцию в других странах»²⁶⁶.

«Внешняя политика Советской власти ни коим, образом не должна быть изменена. Наша военная подготовка ещё не закончена, и поэтому общим лозунгом остаётся по-прежнему: лавировать, отступать, выжидать, продолжая эту подготовку изо всех сил»²⁶⁷.

Действительно, В. И. Ленин говорил, и это его высказывание служит главным козырем в руках сторонников Программы КПСС, главным их аргументом в защиту идеи мирного сосуществования, что:

«Мы оказались в таком положении, что, не приобретя международной победы, единственной и прочной победы для нас, мы отвоевали себе условия, при которых можем существовать рядом с капиталистическими державами, вынужденными вступать теперь в торговые отношения с нами…»²⁶⁸.

Правда, при этом сторонники Программы КПСС забывают закончить эту цитату, конец которой выглядит следующим образом:

«Теперь нам приходится говорить уже не только об одной передышке, а о серьёзных шансах для нового строительства на более долгое время»²⁶⁹.

Кроме того, теоретики и сторонники Программы КПСС могли перелистать этот же 31 том сочинений В. И. Ленина и на странице 426 прочесть замечание самого Ленина к приведённым словам:

«Я говорил… что мы сейчас перешли от войны к миру. Но мы не забыли, что вернётся опять война. Пока остались капитализм и социализм, они мирно жить не могут: либо тот, либо другой в конце концов победит; либо по Советской власти будут петь панихиды, либо — по мировому капитализму. Это — отсрочка в войне»²⁷⁰.

В. И. Ленин неоднократно указывал:

«Мы кончили одну полосу войн, мы должны готовиться ко второй; но когда она придёт, мы не знаем, и нужно сделать так, чтобы тогда, когда она придёт, мы могли бы быть на высоте»²⁷¹.

«…Теперь наше международное положение дало гораздо более длительную и прочную передышку, чем ту, которую мы имели в начале революции. Но надо помнить, что это не более чем передышка»²⁷².

«Получилось хотя и крайне неустойчивое, крайне непрочное, но все же такое равновесие, что социалистическая республика может существовать — конечно недолгое время — в капиталистическом окружении»²⁷³.

Великий вождь пролетариата никогда не питал никаких иллюзий насчёт того, что так наз. мирное существование Советской Республики рядом с капиталистическими державами может продолжаться неопределённо долгое время, или, как говорит Хрущёв, вплоть до того момента, когда «сама история» рассудит спор между социализмом и капитализмом.

В. И. Ленин, будучи великим марксистом и трезвейшим политиком, не мог допустить и мысли о возможности какого-то долгого (в историческом смысле) периода мирного сосуществования государств с противоположным общественным строем.

Почему? Потому что он, и именно потому, что был трезвым политиком-марксистом, не мог допустить и мысли о возможности примирить непримиримое.

В Программе КПСС сказано:

«Основное противоречие современного мира — противоречие между социализмом и капитализмом».

На февральском Пленуме ЦК КПСС 1964 года М. А. Суслов довольно убедительно доказывал, что:

«Борьба мирового социализма и мирового империализма является основным содержанием нашей эпохи, стержнем классовой борьбы в мировом масштабе. …Центральный пункт мировой политики, всего общественного развития — это борьба мировой социалистической системы против империализма»²⁷⁴.

Следовательно, мы признаём, что между социализмом и империализмом на современном этапе развития человеческого общества существуют определённые классовые противоречия. И не только признаём, но и всячески подчёркиваем, что эти классовые противоречия — центральный пункт мировой политики, стержень классовой борьбы социализма против империализма. Это — марксистско-ленинская позиция.

Но возникает вопрос — являются ли классовые противоречия между социализмом и империализмом противоречиями антагонистическими, т. е. непримиримыми.

Для марксиста-ленинца ответ на этот вопрос может быть только положительным — да, противоречия, классовые противоречия между социалистическим строем и строем капиталистическим не могут быть никакими иными как только противоречиями непримиримыми. Если это так, а с точки зрения марксизма-ленинизма, я ещё раз это повторяю,— это так, и иначе быть не может, признаём ли мы тем самым, что и противоречия между государствами социалистическими и государствами капиталистическими, между правительствами этих государств,— также являются противоречиями классовыми и антагонистическими?

Приходится ставить этот наивный, с точки зрения марксистско-ленинской идеологии, вопрос, ибо вслед за абсолютно правильным утверждением о том, что «основное противоречие современного мира — противоречие между социализмом и империализмом», о том, что «борьба мирового социализма против империализма является стержнем классовой борьбы в мировом масштабе»,— Программа КПСС и её сторонники торжественно провозглашают о возможности мирного сосуществования государств с противоположным общественным устройством, о возможности взаимного соглашения между правительствами этих государств об отказе от войн, о возможности учёта интересов друг друга и т. д. и т. п.

Провозглашение Программой КПСС возможности мирного сосуществования на неопределённо долгий срок государств с различным общественным строем, провозглашение этого мирного сосуществования объективной необходимостью — по сути дела, означает не что иное как отрицание непримиримости классовых противоречий между социализмом и капитализмом.

На мой взгляд, провозглашение политики мирного сосуществования в том её виде, в котором она преподана Программой КПСС и её защитниками, в конечном счёте ведёт к отрицанию или по крайней мере к затушёвыванию марксистско-ленинского учения о классах и классовой борьбе, к политике примирения классовой борьбы на данном этапе развития человеческого общества, к «забвению социализма ради антимилитаризма»²⁷⁵.

Объявляя политику мирного сосуществования «не временным перемирием между войнами», а «существованием двух противоположных общественных систем, основанным на отказе от войны», Программа КПСС сводит эту противоположность к какому-то эфемерному понятию, выхолащивает из неё марксистско-ленинское революционное содержание — её классовую, антагонистическую, непримиримую сущность.

Объявляя о возможности взаимопонимания и доверия, о возможности учёта империалистическими государствами интересов социалистических государств и наоборот,— мы с ещё большей силой пропагандируем мысль о неглубоком противоречии социализма и капитализма.

Хрущёв утверждал:

«Мы за мирное сосуществование между государствами с различным социальнополитическим устройством, но мы против мирного сосуществования между враждебными классами. Мы за классовую борьбу. Не может быть мира между теми, кто эксплуатирует, и теми, кого эксплуатируют»²⁷⁶.

Сказано красиво, но это заявление никак не вяжется с марксизмом-ленинизмом.

Нельзя быть, если оставаться на позициях марксизма-ленинизма, одновременно против мирного сосуществования между враждебными классами и за таковое между враждебными государствами.

Немыслимо утверждать, не покидая марксистско-ленинских позиций, что не может быть мира между эксплуататорами и эксплуатируемыми, одновременно заявляя о возможности мира между государствами эксплуататорскими и государствами социалистическими.

Подобные утверждения возможны только тогда, когда мы перечеркнём всё учение Маркса — Ленина о классах и классовой борьбе вообще, когда мы перечеркнём учение Маркса — Ленина о классовой природе государства в частности.

В. И. Ленин учил нас тому, что:

«Обвинять отдельных лиц в начале войны нельзя — её создал капитал. Капитализм упёрся в тупик. Этот тупик не что иное, как империализм»²⁷⁷.

«Если милитаризм — дитя капитализма, то и войны не могут быть уничтожены интригами правителей и дипломатов, и задача социалистов не будить иллюзий на этот счёт, а наоборот, постоянно разоблачать лицемерие и бессилие дипломатических „мирных“ шагов»²⁷⁸.

«Если империализм был бы виной или преступлением отдельных лиц, тогда социализм мог бы оставаться социализмом. Империализм есть последняя ступень в развитии капитализма»²⁷⁹.

«Война порождена не злой волей хищников-империалистов… Война порождена всем развитием всемирного капитала, миллиардами его нитей и связей»²⁸⁰.

Этому учил Ленин. А Программа КПСС учит нас тому, что войну можно предотвратить, заключив соглашение с правительствами империалистических государств.

Она учит нас тому, что:

«Политика мирного сосуществования отвечает кровным интересам всего человечества, за исключением воротил крупных монополий и военщины»²⁸¹.

Хрущёв поучал, что:

«Мирное сосуществование государств с различным общественным строем может быть сохранено и обеспечено только самоотверженной борьбой всех народов против агрессивных устремлений империалистов»²⁸².

«Никто не требует от правящих кругов США, чтобы они полюбили социализм, так же как они не могут требовать от нас, чтобы мы полюбили капитализм. Главное состоит в том, чтобы они отказались от решения спорных вопросов средствами войны»²⁸³.

Многие партийные и государственные документы совершенно аналогично трактуют этот вопрос —

«Мы считаем, что рабочий класс, трудящиеся всех стран могут вынудить империалистические правительства пойти на разоружение, прекратить войну»²⁸⁴.

«Бороться за мир сегодня — это значит зорко следить за происками и махинациями поджигателей войны, поднимать священный гнев против тех, кто держит курс на войну»²⁸⁵.

В докладе на февральском Пленуме ЦК КПСС 1964 г. это же самое говорил Суслов:

«Мы убеждены, что революционная борьба рабочих, всеобщий демократический подъём, растущая мощь социализма, решительные действия всех миролюбивых народов могут и должны принудить империалистов вопреки их желаниям посчитаться с требованием о разоружении».

Нетрудно заметить, что между позицией В. И. Ленина и позициями теоретиков и защитников Программы КПСС — дистанция огромного размера.

Для В. И. Ленина война — это неизбежный спутник империализма как последней стадии капитализма, одна из его главнейших, определяющих черт. Для В. И. Ленина бесспорно, что войны «неизбежны на почве частной собственности» и что поэтому их нельзя уничтожить или предотвратить соглашением между правительствами, нельзя уничтожить «борьбой с поджигателями войны», «воротилами крупных монополий» и т. п. представителями класса частных собственников.

Для теоретиков и составителей Программы КПСС война — это всего лишь политика, лишь порождение злой воли «воротил крупных монополий», «военщины», «узкой кучки монополистов» и т. п.

И нет ничего удивительного в том, что, следуя логике своих составителей и теоретиков, Программа КПСС подменяет борьбу против класса империалистов в целом, борьбу за уничтожение частной собственности на средства производства, как объективного источника войн, борьбой с отдельными лицами или группами «воротил».

На ⅩⅩⅡ съезде КПСС Хрущёв говорил:

«Когда под давлением масс берут верх сторонники более или менее умеренной политики, происходит разрядка международной напряжённости, тучи войны несколько расходятся. Когда же давление масс ослабевает и победу одерживают те группировки буржуазии, которые обогащаются на гонке вооружений и видят в войне возможность дополнительной наживы,— наступает обострение международной напряжённости».

Ему вторил такой крупный теоретик нового курса как О. В. Куусинен:

«Мы далеки от того, чтобы рассматривать всю современную буржуазию как нечто целое и однородное. В её рядах тоже идёт процесс дифференциации. У неё нет и не может быть единой линии, особенно в таком решающем вопросе, как вопрос о войне и мире. Отсюда — две тенденции во внешней политике империалистических государств… Одна тенденция — воинственно-агрессивная… Другая — умеренно трезвая… На практике буржуазные правительства чаще всего идут на компромисс между требованиями двух крайних флангов буржуазного лагеря. А этот компромисс есть не что иное, как курс на поддержание международной напряжённости, если только давление со стороны народных масс недостаточно сильно, чтобы заставить правящие круги согласиться на разрядку»²⁸⁶.

Здорово получается по Программе КПСС и составителям! Ну как тут опять не вспомнить В. И. Ленина, который писал:

«Вот образчик филистерской доверчивости и забвения классовой борьбы. Правительство выходит чем-то вроде надклассового или надпартийного, на него только „давят“ слишком сильно справа, на него надо посильнее давить слева»²⁸⁷.

Действительно, по Программе КПСС выходит, что правительства империалистических государств — это некие надклассовые или внеклассовые органы, независимые от «воротил крупных монополий», «от военщины», «от узкой кучки монополистов»; органы, выражающие интересы и проводящие политику не этих «воротил», а выражающие интересы и проводящие политику «компромиссов», политику, способную учесть и классовые интересы социалистических государств.

Борьба против наиболее реакционных и оголтелых представителей класса буржуазии или его пособников — необходима, ибо и для дела рабочего класса и для дела мира небезразлична, как говорил В. И. Ленин, разница «между Ллойд Джорджами и Гендерсонами, между Гендерсонами и Черчиллями».

Но нельзя быть марксистом и сводить борьбу классов к борьбе с отдельными представителями враждебного класса. Нельзя быть марксистом и сводить борьбу за предотвращение войны к борьбе против отдельных представителей класса империалистов. Нельзя быть марксистом и сводить борьбу против войны к борьбе с отдельными «воротилами крупных монополий». Нельзя быть марксистом и вести борьбу против империализма, не затрагивая экономических основ империализма.

Вспомним Ленина, писавшего,—

«Вопросы о том, возможно ли реформистское изменение основ империализма, вперёд ли идти, к дальнейшему обострению и углублению противоречий, порождаемых им, или назад, к притуплению их, являются коренными вопросами критики империализма»²⁸⁸.

Получается, как говорил Ленин, что мы

«…Отрываем политику империализма от его экономики… Выходит, что монополии в экономике совместимы с немонополистическим, ненасильственным, незахватным образом действий в политике. Выходит, что территориальный раздел земли, завершённый как раз в эпоху финансового капитала и составляющий основу своеобразия теперешних форм соревнования между крупнейшими капиталистическими государствами, совместимы с неимпериалистической политикой. Получается затушёвывание, притупление самых коренных противоречий… вместо раскрытия глубины их, получается буржуазный реформизм вместо марксизма»²⁸⁹.

Чрезвычайно интересна в этом отношении та часть выступления В. И. Ленина на Ⅰ Всероссийском съезде Советов, в которой он говорит о «Воззвании для всех стран» Петроградского Совета рабочих и солдате юге депутатов, где было в частности сказано: «Наступила пора начать решительную борьбу с захватными стремлениями правительств всех стран. Наступила пора народам взять в свои руки решение вопроса о войне и мире». Именно по поводу этих слов Владимир Ильич заметил:

«Правительство, какой бы формы правления оно ни было, выражает интересы определённых классов, что потому противополагать правительство и народ… есть величайшая теоретическая путаница, есть величайшая политическая беспомощность, есть осуждение самих себя и всей своей политики на самое шаткое и неустойчивое положение»²⁹⁰.

Ничего другого к этим словам В. И. Ленина не добавишь.

Политика так называемого мирного сосуществования, основанная на соглашении между правительствами государств с противоположным общественным устройством, с точки зрения марксизма-ленинизма, сводится, в сущности, к благому намерению заставить империализм не быть империализмом, она есть «осуждение самих себя и всей своей политики на самое шаткое и неустойчивое положение».

Следующий вопрос, возникший у меня при рассмотрении проблемы мирного сосуществования государств с противоположным общественным строем, можно сформулировать так — ослабляются ли с ходом истории противоречия между социализмом и империализмом?

Мне кажется, что уяснение этого вопроса также важно для установления самой возможности мирного сосуществования социализма с капитализмом.

Программа КПСС гласит:

«…Ныне мировой капитализм вступил в новый… этап кризиса. Отпадение от капитализма всё новых стран; ослабление позиций империализма в экономическом соревновании с социализмом; распад колониальной системы империализма… — в этом находит своё выражение общий кризис капитализма.

Ликвидация капиталистического строя в большой группе стран, развитие и укрепление мировой социалистической системы, распад колониальной системы и крушение старых империй, начавшаяся ломка колониальной структуры экономики освободившихся стран, расширение экономических связей между этими странами и миром социализма — всё это усугубляет кризис мирового капиталистического хозяйства».

Мы совершенно справедливо замечаем, что:

«Страны империализма утратили свою былую монополию на снабжение мирового несоциалистического рынка средствами производства, а также в области кредита, займов и технических услуг»²⁹¹.

В. И. Ленин доказал, что рост государственно-монополистического капитала, территориальный раздел всей земли между отдельными империалистическими державами, борьба за сферы влияния, за сферы приложения капитала, за рынки сбыта, их передел, их сужение — ведут и не могут не вести «к гигантскому обострению всех капиталистических противоречий, как внутри капиталистических стран, так и между ними». В. И. Ленин доказал, что все эти факторы, все эти противоречия империализма ведут и не могут не вести к империалистическим войнам, экономически неизбежным.

А что означают слова Программы КПСС об «усугублении кризиса мирового капиталистического хозяйства», «ликвидации монополии капиталистических государств на поставки оборудования и кредиты» и т. д.? Они означают не только усиление и обострение внутренних и внешних противоречий империализма — они означают усугубление и обострение противоречий и между социализмом и капитализмом.

Я уже обращался к письму В. И. Ленина Ⅷ съезду Советов, в котором он указывал, что «ряд самых ужасных столкновений между Советской Республикой и буржуазными государствами неизбежен». Теперь я должен добавить, что мирное существование социалистических государств с империалистическими «продолжительное время немыслимо» не только потому, что с точки зрения марксизма-ленинизма немыслимо мирное сосуществование двух друг другу классово враждебных, антагонистических лагерей, но и потому, что «продолжительное время немыслимо» мирное сосуществование двух противостоящих друг другу экономических конкурентов.

С точки зрения марксизма-ленинизма, сужение империалистического рынка сбыта, сужение сфер приложения капитала, а следовательно, и сфер политического влияния, в результате активного вступления на мировой рынок такой мощной экономической монополии, как объединённый социалистический лагерь,— ведут и не могут не вести к дальнейшему обострению экономических противоречий между социализмом и империализмом. По-моему, по мере роста экономического могущества и экономической конкурентоспособности социалистических стран, выступающих на мировом рынке как единая политико-экономическая монополия, неизбежно должны будут приходить во всё большее столкновение экономические, а значит и политические, и военные интересы социализма и капитализма, неизбежно будут обостряться и накаляться экономические, политические и военные антагонизмы между социалистическими и капиталистическими государствами.

Вспомним выступление Хрущёва на ⅩⅩⅠ съезде КПСС, где он говорил:

«В капиталистическом мире широко развита конкуренция. Когда два конкурента ведут между собой борьбу за покупателя и покупатель идёт в конце концов к одному из них, к тому, кто дешевле и лучшего качества предлагает товар, то ведь другой конкурент не умирает, его не лишают жизни, физически не уничтожают. Мы обращаемся к капиталистическим странам: давайте действовать по этому, доступному для вашего понимания, способу. Вы не хотите называть отношения между странами мирным соревнованием. Вам больше нравится слово конкуренция. Пожалуйста, мы согласны»²⁹².

Хрущёв сказал «пожалуйста», но он забыл добавить, что, хотя в конкурентной борьбе побеждённого и не уничтожают физически,— его разоряют, оставляют нищим и полностью покорным воле победителя. Хрущёв забыл добавить, что законы капиталистической конкурентной борьбы, не брезгующие никакими средствами для удушения своих экономических противников, давным-давно, без призыва к тому Хрущёва, являются законами не только внутренней, но и внешней политики капиталистических государств.

Здесь мы вплотную подходим к вопросу о мирном экономическом соревновании социализма и капитализма, о революционизирующем влиянии примера.

В докладе на февральском Пленуме Центрального Комитета КПСС 14 февраля 1964 г. М. А. Суслов говорил:

«Марксисты-ленинцы… видят революционизирующее значение побед социализма в экономическом соревновании в том, что они стимулируют классовую борьбу трудящихся, делают их сознательными борцами за социализм. Мирное экономическое соревнование не только не обрекает массы на пассивное ожидание, а, напротив, побуждает их революционную активность».

И ещё,—

«Вопрос о мирном экономическом соревновании по своей сути далеко не только экономический. В нём заложен глубокий политический смысл: победить капитализм экономически — это значит серьёзно облегчить всем революционным силам их борьбу против империализма».

М. А. Суслов прав. Взятый сам по себе вопрос о революционизирующем влиянии примера целиком и полностью отвечает ленинскому указанию на то, что главное воздействие на ход мирового революционного движения социализм должен оказывать двоими хозяйственными успехами. Но что означает это ленинское указание?

Мне кажется, что оно, по сути дела, означает, что социализм должен наглядно продемонстрировать трудящимся массам капиталистических стран, что только социалистический строй обеспечивает подавляющему большинству населения более высокий жизненный уровень, чем строй капиталистический, ибо, и в этом смысле Суслов также прав, «в наше время о достоинствах социализма судят не только по теоретическим трудам, но прежде всего по делам, по тому, как коммунисты практически решают задачи строительства нового общества».

Ясно, что только победив (уже победив!) капитализм экономически, мы можем конкретно говорить о революционизирующем влиянии примера.

Эту наиважнейшую нашу задачу — победить капитализм экономически — мы пока ещё не решили. И я думаю, что это моё утверждение не нуждается в доказательствах. Ну, а если найдутся сомневающиеся,— пусть послушают Хрущёва, который на ⅩⅩ съезде вещал:

«Только неисправимые хвастуны могут закрывать глаза на то, что в экономическом отношении мы ещё не перегнали наиболее развитые капиталистические страны, что уровень производства у нас пока что недостаточен для обеспечения зажиточной жизни всех членов общества»²⁹³.

А в 1964 г. Хрущёв повторил эту мысль ещё красочнее и определённее:

«Если мы на деле не покажем преимуществ нашего социалистического строя, преимуществ в быстром подъёме экономики страны, в неуклонном росте материальных и духовных благ, если советские люди не будут жить лучше, чем они жили до революции, тогда многие скажут: слушайте, говорят, что коммунисты строят социализм, а зачем он нам? Вот русские, говорят, живут при социализме, а ходят без штанов, так что — вы хотите их примеру следовать? А мы и при капитализме носим не одни штаны, а штаны, да ещё пиджак в придачу»²⁹⁴.

Я позволю себе немного задержаться на этой цитате, ибо она — ещё один характерный пример того, что после октябрьского 1964 г. Пленума ЦК КПСС принято именовать теоретической «беспечностью» Хрущёва.

Что означает употребление будущего времени в этой цитате?

По прямому смыслу слов Хрущёва оно означает, что до настоящего времени, мы, то есть социалистический строй, ещё не показали преимуществ нашего строя и, больше того, что мы, советские люди, пока не живём лучше, чем жили до революции.

Ничего себе «теоретическая беспечность»! Мне кажется, что это именно такая беспечность, по поводу которой В. И. Ленин говорил:

«Я спрашиваю, допустимо ли говорить в коммунистической партии в таком тоне? Это контрреволюционно»²⁹⁵.

Да простят мне это лирическое отступление…

Но факт остаётся фактом — о революционизирующем влиянии нашего примера как о стимуляторе классовой революционной борьбы трудящихся масс против капитализма нам говорить пока что рано. Выражаясь словами Хрущёва, для этого нам хотя бы следует надеть штаны.

Мы признали реальным и правильным положение о том, что «в наше время о достоинствах социализма судят… прежде всего по делам, по тому, как коммунисты практически решают задачи строительства нового общества». Если сопоставить это положение с тезисом Программы КПСС о мирном экономическом соревновании и с нашими многочисленными заявлениями о том, что нам ещё довольно далеко до уровня жизни в передовых капиталистических странах, то спрашивается, разве подобное сопоставление не означает весьма прозрачного и недвусмысленного обращения к трудящимся массам развитых капиталистических стран с призывом не спешить с революциями, воздержаться от решительных действий до того момента, когда им, этим трудящимся массам, не станет ясно, что социалистический «продавец» предлагает им только дешевле и лучшего качества, чем «продавец» капиталистический?

Мне кажется, что мы можем сколько угодно кричать «да здравствует социалистическая революция!», но [если] наряду с этим поучать, именно поучать, что покуда эта самая революция не дала трудящимся массам в материальном смысле больших благ, чем капиталистический строй,— подобная наука и подобная агитация за социалистическую революцию ничего, кроме лицемерных фраз не содержит и объективно преследует совершенно противоположные цели.

Это — одна сторона вопроса о мирном экономическом соревновании социалистических и капиталистических государств.

Но есть ещё и другая сторона. М. А. Суслов прав, когда заявляет, что «вопрос о мирном экономическом соревновании по своей сути далеко не только экономический», что «в нём заложен глубокий политический смысл». Но, поднимая вопрос о мирном экономическом соревновании социализма с капитализмом, о революционизирующем влиянии примера, Суслов направляет наше внимание только на одну сторону этого политического вопроса, обходя стороной сам тезис о возможности мирного соревнования социализма с капитализмом.

Социализму нужен мир. В условиях мира с наибольшей полнотой раскрываются все преимущества социалистического способа производства над капиталистическим. Мирное экономическое соревнование несёт с собой в конечном итоге победу, экономическую и политическую, над капитализмом. Всё это — ясно. Всё это — бесспорно. Нужен лишь мир.

И вот тут-то снова во весь рост всплывает основная проблема войны и мира.

И вообще, нельзя не сказать, что теоретики и составители Программы КПСС страдают странной забывчивостью. Эта забывчивость наглядно проявляется и в существующем, по Программе, отрыве внешней политики от политики внутренней, в стремлении разъединить их друг от друга, представить независимыми друг от друга.

В разделе, посвящённом общему кризису империализма, Программа КПСС называет в числе фактов, в которых находит своё выражение этот кризис, и следующие:

«Небывалое усиление политической реакции по всем линиям, отказ от буржуазных свобод и установление в ряде стран фашистских режимов; обострение противоречий империализма с ростом государственно-монополистического капитализма и ростом милитаризма».

Во многих материалах по Программе КПСС даётся более широкая и впечатляющая картина развёрнутого наступления реакции по всему фронту общественно-политической жизни внутри капиталистических стран. И если мы марксисты-ленинцы, вряд ли нам к лицу забывать указание В. И. Ленина на то, что:

«Выделять „внешнюю политику“ из политики вообще или тем более противополагать внешнюю политику внутренней есть в корне неправильная, не марксистская, не научная мысль»²⁹⁶.

Если это так, если и это указание В. И. Ленина не относится к догме и действует и в наше время, то не значит ли это, что все попытки теоретиков и сторонников Программы КПСС совместить утверждения о развёрнутом наступлении реакции внутри капиталистических государств с утверждениями о возможности проведения этими государствами нереакционной внешней политики, политики мирного сосуществования,— не значит ли это, что они выглядят карикатурой на марксизм?

Конечно, и с этим не спорят, мировая война, тем более термоядерная, была бы страшным бедствием для человечества. И коммунисты должны приложить все силы и средства для предотвращения новой мировой войны, которая, с точки зрения марксистско-ленинского учения о классах и классовой борьбе, неизбежна до тех пор, пока на земле существует империализм в лице крупнейших и передовых в экономическом отношении государств.

В качестве главного опорного пункта идея мирного сосуществования государств с противоположным общественным строем предполагает отказ от войны как средства решения спорных межгосударственных вопросов. Программа КПСС провозглашает, что:

«КПСС и весь советский народ будут и впредь выступать против всех и всяких захватнических войн, в том числе против войн между империалистическими государствами, против локальных войн, направленных на удушение освободительных народных движений, и считают своим долгом поддерживать священную борьбу угнетённых народов, их справедливые освободительные войны против империализма»²⁹⁷.

Это положение Программы КПСС, несмотря на его внешнюю красивость, на мой взгляд, также противоречит марксизму-ленинизму.

Говоря о противоречиях между капиталистическими государствами, В. И. Ленин указывал:

«Можем ли мы остаться равнодушными и только сказать, как коммунисты: „мы будем пропагандировать коммунизм внутри этих стран“. Это правильно, но это не всё. Практическая задача коммунистической политики есть задача использования этой вражды, стравливая их друг с другом… Не совершаем ли мы преступления против коммунизма? Нет, потому что мы делаем это, как социалистическое государство, ведущее коммунистическую пропаганду и вынужденное использовать каждый час, дарованный ему обстоятельствами, чтобы окрепнуть с максимальной быстротой»²⁹⁸.

В. И. Ленин постоянно возвращался к этой мысли. Он говорил:

«Вести войну мы не можем… Политически мы должны использовать разногласия между противниками, и только глубокие разногласия, объясняемые глубочайшими экономическими причинами»²⁹⁹.

На основе марксистского анализа В. И. Ленин вскрыл существовавшие в его время непримиримые противоречия между империалистическими странами. Ленин указал на противоречия между Японией и Америкой, между Антантой и Германией, между Америкой и всем остальным капиталистическим миром.

Как известно, ленинский анализ блестяще оправдался. И именно потому, что партия в своей внешней политике неуклонно следовала ленинским указаниям, первому в мире социалистическому государству удалось на 20 лет растянуть завоёванную мирную передышку.

Без всяких прикрас, открыто и громогласно, не боясь обвинений в «людоедстве» и «антигуманизме», в тяжелейшие и напряжённейшие годы существования советской власти, великий реалист заявлял:

«Ещё больше спасло бы нас то обстоятельство, если бы империалистические государства оказались в войне. Если мы вынуждены терпеть таких негодяев, как капиталистические воры, из которых каждый точит нож против нас, прямая наша обязанность двинуть эти ножи друг против друга»³⁰⁰.

Я допускаю, что слова Программы КПСС о «борьбе» КПСС и советского народа с войнами между империалистическими государствами сказаны для красного словца. Но последуем дальше.

Что означает отказ от войн вообще, от всех и всяких войн? Мне кажется, что правильно ответить на этот вопрос можно, лишь снова возвратившись к той работе В. И. Ленина, в которой он писал, что «если мы вынуждены терпеть таких негодяев, как капиталистические воры…»

В подчёркнутые мной слова В. И. Ленина вложен огромный смысл, в них — принципиальная, коренная противоположность марксистско-ленинского учения о войнах с точкой зрения на этот вопрос Программы КПСС.

В этой же речи, несколькими словами выше, так же открыто и громогласно, на весь мир, как он провозгласил, что война между империалистическими государствами очень помогла бы нам, В. И. Ленин заявил:

«Как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы немедленно схватим его за шиворот»³⁰¹.

Программа КПСС, её теоретики и сторонники торжественно провозгласили, что ныне не империализм, а социализм определяет судьбу мира, что в нашей стране социализм победил окончательно и бесповоротно, т. е. что ныне нам не страшны никакие военные и прочие поползновения империализма.

В. И. Ленин учил (я уже обращался к данным цитатам):

• «Внешняя политика Советской власти никоим образом не должна быть изменена. Наша военная подготовка ещё не закончена…»;

• «Наша точка зрения такова: пока большие уступки и величайшая осторожность…»;

• «Пока остались капитализм и социализм, они мирно жить не могут…»;

• «Только после того, как мы низвергнем, окончательно победим и экспроприируем буржуазию во всем мире, а не только в одной стране, войны станут невозможными»;

• «Окончательная победа в одной стране невозможна».

Если мы сопоставим все эти высказывания В. И. Ленина одно с другим, то мы со всей очевидностью увидим, как неразрывно связаны все они в одно целое. Вопрос об окончательной победе социализма в нашей стране, вопрос о пролетарском интернационализме, вопрос о мировой революции — все эти вопросы окажутся нерасторжимыми от вопроса и о революционных войнах.

По В. И. Ленину, социализм может окончательно победить только в случае победы социалистических революций в ряде крупнейших, передовых капиталистических стран. Социализм и капитализм мирно жить не могут. Война между ними неизбежна. Войны между империалистическими государствами неизбежны. Войны несут неисчислимые бедствия для человечества.

И, отсюда — как только мы станем сильнее империализма,— «мы немедленно схватим его за шиворот».

Ясное, последовательное, марксистское мышление В. И. Ленина давало ему право с полным основанием заявлять:

«Мы не пацифисты. Мы противники империалистических войн из-за раздела добычи между капиталистами, но мы всегда объявляли нелепостью, если бы революционный пролетариат зарекался от революционных войн, которые могут оказаться необходимыми в интересах социализма»³⁰².

«Говорить нам, что мы должны вести войну только оборонительную, когда над нами до сих пор занесён нож, когда вопреки сотням наших предложений и при неслыханных уступках, на которые мы идём…— говорить это нам — значит повторять… фразы мелкобуржуазного пацифизма. Если мы перед такими постоянно активно-враждебными нам силами, должны были бы дать зарок, как это нам предлагают, что мы никогда не приступим к известным действиям, которые в военностратегическом отношении могут оказаться наступательными, то мы были бы не только глупцами, но и преступниками. Вот к чему нас ведут эти пацифистские фразы и резолюции. Они приводят к тому, что Советскую власть, окружённую врагами, хотят связать по рукам и ногам и отдать на растерзание мировым капиталистическим хищникам»³⁰³.

Программа КПСС провозгласила, что:

«КПСС и весь советский народ… считают своим долгом поддерживать священную борьбу угнетённых народов, их справедливые освободительные войны против империализма».

Будем поддерживать… А чем, как? Морально, материально?

Мы обвиняем империалистов в «одностороннем, классовом подходе к идее сотрудничества социалистических и капиталистических государств» (см., например, книгу «Некоторые вопросы теории и практики строительства коммунизма», 1961 год). Любопытно, а какой другой подход хотели бы мы видеть у империалистов? Внеклассовый? «Общечеловеческий»?

Империалисты заливают кровью землю социалистического Вьетнама, а мы — мы отделываемся громкими фразами…

Провозглашая поддержку священной борьбе угнетённых народов, Программа КПСС между тем совершенно игнорирует ленинское указание на то, что когда

«…Мы говорим о защите нами союза с угнетённым классом, с угнетёнными народами[,— мы должны] оставаться верны этому союзу… Эта задача нелегка. Эта задача не даёт забывать того, что при известных условиях без революционной войны не обойдёмся. Ни один революционный класс от революционной войны зарекаться не может, потому что иначе он вынуждает себя на смешной пацифизм… Зарекаться от этой войны нельзя. Это значит впасть в толстовство, в мещанство, забыть всю науку марксизма»³⁰⁴.

Как раз это и сделала Программа КПСС, провозгласив отказ от войн вообще в качестве первоосновы политики мирного сосуществования.

Основной довод теоретиков и защитников политики мирного сосуществования заключается в том, что они считают,—

«…Хотя природа империализма, его хищническая сущность остаются неизменными, но изменилось соотношение сил на мировой арене, другими стали место и роль империализма в мировой экономике и мировой политике, уменьшается возможность его воздействия на ход событий. Всё это и вынуждает империалистов идти на мирное сосуществование»³⁰⁵.

Соотношение сил на мировой арене вынуждает империалистов идти на мирное сосуществование — вот основной аргумент теоретиков и составителей Программы КПСС в защиту тезиса о возможности мирного сосуществования социалистических и империалистических государств.

Что можно сказать по этому поводу? Бесспорно, что ныне не 1924 год, а год 1964. Бесспорно, что соотношение сил в мире изменилось, и изменилось в пользу социализма. Но разве, говоря об изменении соотношения сил в мире, мы вправе забывать, не учитывать того факта, что речь при этом не идёт о превосходстве сил социализма над силами империализма, что речь пока что не может идти и о простом равенстве экономической мощи социализма и капитализма? Или мы хотим оказаться на месте тех «неисправимых хвастунов», о которых говорил Хрущёв на ⅩⅩ съезде КПСС?

По самым последним официальным данным³⁰⁶ на долю всех социалистических стран в мировой промышленной продукции приходилось в 1963 году около 38 %. Что же касается военной мощи лагеря социализма и лагеря империализма, то, по-моему, и здесь, если мы хотим опираться в своей политике на реальную базу, мы не вправе забывать, что, несмотря на отпадение от лагеря империализма ряда стран Европы и Азии, с появлением ядерного оружия и современных средств доставки этого оружия к цели чисто военные возможности империализма не уменьшились.

Мне кажется ясным, что коль скоро мы признаем, что природа империализма, его хищническая сущность не изменилась, столь же скоро мы должны признать, что мы не можем заставить империализм, не уступающий нам по силам, перестать быть империализмом.

Больше того. С точки зрения марксизма-ленинизма, даже полное превосходство — экономическое и военное — сил социализма над силами империализма вовсе не означает, что в таком случае можно предотвратить войну между ними без предварительного низвержения власти капитала в главнейших империалистических государствах.

Это — не фатализм, не гегельянство. Война — не вечный и не необходимый элемент развития человеческого общества. Как гласит Программа КПСС,—

«…С уничтожением империализма на земле не будет самого источника возникновения войн».

В. И. Ленин никогда не питал иллюзий насчёт того, что превосходящие силы социализма сами по себе принудят или могут принудить империалистические государства спокойно взирать на то, как рушится их строй. Я уже неоднократно приводил слова Ленина о том, что

«…Мы живём не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской Республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо».

В словах В. И. Ленина нет и намёка на то, что военное превосходство сил социализма над силами капитализма (а таковое Ленин, будучи великим марксистом-диалектиком, несомненно имел в виду, рассматривая период «существования Советской Республики рядом с империалистическими государствами») способно принудить капитализм к сдаче своих классовых позиций.

Страх перед силой ядерного оружия, сознание превосходства сил социализма, «сознание своей ответственности за судьбы человечества» и т. д.— не могут заставить класс капиталистов и его правительства, «вопреки их желаниям», следовать принципам политики мирного сосуществования, пока и поскольку природа империализма остаётся природой империалистической в марксистско-ленинском понимании этого слова.

Говоря о полной и окончательной победе социализма в нашей стране, В. И. Ленин прямо и категорически учил, что:

«Мы всё время знали и не забудем, что наше дело есть международное дело, и пока во всех государствах,— и в том числе в самых передовых, богатых и цивилизованных,— не совершится переворота, до тех пор наша победа есть только половина победы или, быть может, меньше… Мы знаем, что у них будут ничтожные шансы, мы знаем также, что у нас военные силы будут прочнее и более мощны, чем у какой-либо другой державы, но при всём этом опасность не исчезла, она существует и будет существовать, пока не победит мировая революция»³⁰⁷.

К сожалению, я не помню точно, но мне кажется, что на ⅩⅩⅡ съезде, выступая перед делегатами съезда с обоснованием тезиса об объективной необходимости для империалистов следовать принципам политики мирного сосуществования, Хрущёв рисовал социализм в виде слона, а империализм — тигра, и говорил, что-де, поскольку слон сильнее тигра, последний, несмотря на то, что он сильный и кровожадный хищник, никогда не рискует нападать на слона, «сознавая», что слон сильнее.

Попробуем и мы последовать за этой аллегорией. Действительно ли тигр никогда не нападает на слона или всё-таки такие случаи бывают? Бывают, и людям они известны. И бывают они тогда, когда голодный тигр не находит жертвы для утоления чувства голода. Кроме того, каждый человек отлично знает, как каждое живое существо до самых последних сил борется за жизнь, как бешено сопротивляется оно любым попыткам лишить его жизни или привычных условий существования.

Если цель «социалиста-слона» «мирно» слопать «империалиста-тигра» и слон не скрывает этого своего намерения, а тигр понимает его серьёзность,— не логичнее было бы предположить, что тигр всеми силами и средствами будет защищать свою жизнь от подобных «мирных» устремлений слона?

Конечно, можно сочинить и такую сказку.

Так уже получилось, дети, что на планете под названием Земля были вынуждены жить радом симпатичный миролюбивый и травоядный слон и хищный кровожадный тигр. Правда, дети, когда этот слон был ещё маленький, он хвалился, что когда вырастет большой и сильный, он уничтожит тигра, пожиравшего бедных козочек и антилоп. Но это присказка, сказка — впереди.

И вот настал день, когда миролюбивый слон позвал к себе кровожадного тигра и объявил ему: «Послушай тигр, уж больно ты кровожаден. Умерь свой аппетит. Бери пример с меня — ешь траву, листья, ветки и оставь в покое бедных козочек и антилоп. На земле много лесов и лугов, и растительной пищи нам всем хватит». Зарычал тигр: «Да что ты говоришь, слон! Я — тигр, а не корова. Я умру с голода, если не буду есть мяса! Да потом ты ведь сам сказал, что скоро все козочки и антилопы соберутся с силами и растопчут меня. Что же мне изволишь делать — сидеть и ждать этого момента? Нет уж, не буду».

Рассердился слон, затрубил: «Ах ты такой-сякой! Меня, слона, не слушаться?! Да знаешь ли ты, что если будет война, то я, слон (тут слон так топнул ногой, что задрожала земля и все тигры на земле от страха поджали хвосты), наверняка тебя одолею?! Знаешь? Так вот что я тебе скажу: я не какой-нибудь кровожадный зверь, и я с войной на тебя не пойду, хотя я и сильнее тебя. Я предлагаю тебе мирное сосуществование. Это выгодно нам обоим — ты ещё некоторое время будешь питаться мясом, а я буду растить тех козочек и антилоп, которые, когда они подрастут и наберутся сил, вырвут у тебя только когти и зубы, но физически не уничтожат».

Задумался тигр: «Как быть? Идти на слона с войной? Страшно и опасно». И ответил тигр: «Ладно слон, я согласен на мирное сосуществование — пусть растут твои слонята, козочки и антилопы, я их не трону. Буду есть только из своего стада».

Обрадовался слон, что перехитрил глупого кровожадного тигра. И выросли слонята, козлята и антилопы, набросились на тигра и затоптали его насмерть. А симпатичный миролюбивый слон стоял в стороне и радовался.

Вот так, детки, и был установлен на планете Земля коммунизм.

Только и всего. Как говорил В. И. Ленин,

«Возможны всякие превращения, даже дурака в умного, но действительным такое превращение является редко. И по одной „возможности“ превращения этого рода дурака я не перестану считать дураком»³⁰⁸.

Значит ли всё вышесказанное о проблеме так наз. мирного сосуществования государств с различным общественным строем, что марксизм-ленинизм не представляет себе хода исторического развития человеческого общества без таких социальных явлений, как война?

Нет, не значит. Войну можно не только предотвратить, но и уничтожить вовсе. И именно в этом между В. И. Лениным и Программой КПСС налицо полное единство взглядов. Программа КПСС вслед за Лениным повторяет, что

«…С уничтожением империализма на земле не будет самого источника возникновения войн».

И только. Далее между В. И. Лениным и Программой КПСС нет никаких точек соприкосновения.

Теоретики и составители Программы КПСС уверяют, что войну можно предотвратить, принудив «правящие круги» империалистических государств к соглашению об отказе от войны, к учёту классовых интересов социализма и отказу от империалистической политики вообще. Теоретики и составители Программы КПСС считают, что превосходство сил социализма над силами империализма вынуждает правительства империалистических стран, вопреки их желаниям, пойти на эту классовую капитуляцию из чувства страха перед сознанием неминуемого поражения в возможной войне, из чувства осознания своей ответственности за судьбы всего человечества, наконец, под давлением прогрессивной общественности своих стран, не заинтересованной в войне и т. д. и т. п.

Программа КПСС строит свои положения в расчёте на то, что, сумев добиться претворения в жизнь политики мирного сосуществования, сумев заключить с империализмом соглашение об отказе от войны, о разоружении, мы бросим все свои силы и средства на скорейшее решение нашей великой интернациональной задачи — на построение коммунистического общества, этого неоспоримого и непреодолимого для всех революционизирующего примера.

И вот тогда, когда мы добьёмся этого, когда мы обеспечим советскому народу недосягаемый для капитализма жизненный уровень,— вот тогда, по мысли теоретиков Программы КПСС, во всех капиталистических странах, в том числе и в самых передовых и развитых, разразятся социалистические революции, империализм будет уничтожен и будет уничтожен сам источник возникновения войн на земле.

Программа КПСС строит теорию уничтожения капитализма на земле как самого источника возникновения войн в расчёте на «благоразумие» империалистов, совершенно игнорируя марксистско-ленинскую философию, которая учит, что и понятие «благоразумие» есть классовое понятие и то, что благоразумно для нас, вовсе не обязательно должно быть разумным для капиталистов. Это забвение марксистско-ленинской идеологии, эта «теоретическая беспечность» приводит к тому, что расчёты Программы КПСС оказываются построенными на песке; оказывается, что они в конце концов предполагают не благоразумие империалистов, а их глупость.

Благоразумие империалистов, их классовое благоразумие, подсказывает им, что не в их интересах давать социализму свободно развиваться и расширяться, ибо социализм — это их могильщик. И империалисты делали, делают и будут делать всё, что в их силах, для того, чтобы самим стать могильщиками своего могильщика, не пренебрегая для достижения этой цели никакими, самыми крайними средствами.

И события в мире последних лет (Конго, Панама, Доминиканская Республика, Северный Вьетнам, Куба и т. д.) лишь подтверждают, что империалисты по-своему благоразумны и не питают никаких иллюзий насчёт идеи мирного сосуществования. И если встать на марксистско-ленинскую, классовую точку зрения, по-моему, было бы просто глупо упрекать империалистов в том, что они, вопреки нашим призывам и миролюбивым предложениям, всё-таки проводят благоразумную, с их классовой точки зрения, империалистическую политику, а не какую-либо другую политику.

Марксистско-ленинская постановка вопроса о борьбе с войной, о предотвращении войны не имеет ничего общего с постановкой этого вопроса Программой КПСС.

Вот ленинские, конкретные пути и средства достижения этой благороднейшей цели — избавления человечества от войн:

«Все усилия надо направить на то, чтобы использовать настроение масс в пользу мира. Но как использовать? Признавать лозунг мира и повторять его…— это был бы обман народа иллюзией, будто теперешние правительства, теперешние командующие классы способны, без „обучения“ (или, вернее, устранения) их рядом революций на мир, сколько-нибудь удовлетворяющий демократию и рабочий класс… Нет ничего вреднее этого обмана. Нет ничего более засоряющего глаза рабочих, внушающего им обманчивую мысль о неглубоком противоречии капитализма и социализма, нет ничего более прикрашивающего капиталистическое рабство. Нет, мы должны использовать настроение масс в пользу мира для разъяснения массам, что те блага, коих они ждут от мира, невозможны без ряда революций. Окончание войн, мир между народами… — именно наш идеал, но только буржуазные софисты могут обольщать массы, отрывая этот идеал от немедленной, прямой проповеди революции. Почва для такой проповеди есть»³⁰⁹;

«Одной из форм одурачивания рабочего класса является пацифизм и абстрактная проповедь мира. При капитализме, и особенно в его империалистической стадии, войны неизбежны. Пропаганда мира в настоящее время, не сопровождающаяся призывом к революционным действиям масс, способна лишь сеять иллюзии, развращать пролетариат внушением доверия к гуманности буржуазии»³¹⁰;

«Вне связи с революционной классовой борьбой пролетариата борьба за мир есть лишь пацифистская фраза… Мы не можем и не должны становиться в позу „государственных мужей“ и составлять „конкретные“ программы мира. Наоборот, мы должны разъяснять массам обманчивость всяких надежд на демократический мир без развития революционной классовой борьбы… Массы не должны быть убаюкиваемы надеждой на мир без свержения капитализма»³¹¹;

«Войны коренятся в самой сущности капитализма; они прекратятся лишь тогда, когда перестанет существовать капиталистический строй или же когда громадность человеческих и денежных жертв, вызванных военно-техническим развитием, и вызванное вооружениями народное возмущение приведут к устранению этой системы»³¹²;

«Войну нельзя кончить „по желанию“. Её нельзя кончить решением одной стороны… Войну нельзя кончить „соглашением“ социалистов разных стран, „выступлением“ пролетариев разных стран, „волей“ народов — и т. п.— все фразы этого рода…— не что иное, как пустые, невинные, добренькие пожелания мелких буржуа. Нет ничего вреднее этих фраз… Нельзя добиться мира без свержения власти капитала, без перехода государственной власти к другому классу, к пролетариату»³¹³;

«Каждая партия, желающая принадлежать к Ⅲ Интернационалу, обязана разоблачать не только откровенный социал-патриотизм, но и фальшь и лицемерие социал-пацифизма: систематически доказывать рабочим, что без революционного низвержения капитализма никакие международные третейские суды, никакие разговоры об уменьшении вооружений, никакая „демократическая“ реорганизация Лиги Народов не спасут человечество от новых империалистических войн»³¹⁴;

«Социалист, революционный пролетарий, интернационалист рассуждает иначе: …моя задача, задача представителя революционного пролетариата, готовить мировую пролетарскую революцию, как единственное спасение от ужасов мировой войны»³¹⁵.

В этих высказываниях В. И. Ленина дана цельная марксистская постановка вопроса о борьбе с войной. Чему учит Ленин?

1. Тому, что без революционного низвержения власти капитала не может идти и речи о возможности предотвращения новых войн;
2. тому, что «вне связи с революционной классовой борьбой пролетариата борьба за мир есть лишь пацифистская фраза»;
3. тому, что лозунги мира без пропаганды революции, ссылки на возможность соглашения с империалистами, на выступление пролетариев всех стран, на волю народов и т. д.— пустые, невинные пожелания;
4. тому, что нет ничего вреднее этих фраз и пожеланий, так как они внушают массам «обманчивую мысль о неглубоком противоречии капитализма и социализма», сеют, иллюзии, развращают пролетариат внушением доверия к гуманности буржуазии,— то есть тому, что объективно все эти невинные фразы и пожелания в конце концов уводят пролетариат от борьбы революционной к борьбе реформистской и, следовательно, объективно помогают не предотвращению войны, а её приближению.

По В. И. Ленину единственное средство спасения человечества от новых войн — социалистическая революция, революционное низвержение власти капитала.

По Программе КПСС, спасти человечество от новых войн можно и без свержения власти капитала, путём проведения политики мирного сосуществования, сводящейся к соглашению с империалистами об отказе от войны.

Означает ли призыв «обуздать поджигателей войны», «поднимать священный гнев народов против тех, кто одержим безумными идеями войны и милитаризма» и т. п. лозунги, ленинский призыв к революционному низвержению власти капитала? Нет, не означает.

Означает ли заявление о том, что «когда под давлением масс берут верх сторонники более или менее умеренной политики, происходит разрядка международной напряжённости», ленинский призыв к революционной борьбе против империализма? Нет, не означает.

Означает ли заявление о том, что «мы убеждены, что революционная борьба трудящихся, всеобщий демократический подъём, растущая мощь социализма… могут и должны принудить империалистов, вопреки их желаниям, посчитаться с требованием народов о разоружении»,— ленинский призыв к революционной борьбе против империализма? Нет, не означает.

Означает ли утверждение Программы КПСС о том, что политика мирного сосуществования отвечает кровным интересам всего человечества, за исключением «воротил крупных монополий и военщины», означает ли оно ленинский призыв к революционной борьбе против империализма? Нет, не означает.

Все эти заявления, утверждения и положения объективно означают одно, а именно: подмену ленинского призыва к революционной борьбе за мир, который «без ряда резолюций есть мещанская утопия», призывом к «революционной борьбе» с отдельными «неумеренными» представителями империализма, что вполне устраивает класс империалистов.

Выступая на февральском Пленуме 14/Ⅱ-1964 г. М. А. Суслов говорил:

«Нелепо противопоставлять борьбу за мир, за мирное сосуществование государств с различным общественным строем революционной классовой борьбе рабочего класса… Для марксистов-ленинцев не существует и не может существовать дилеммы: либо борьба за мир, либо революционная борьба. И та и другая борьба взаимосвязаны и, в конечном счёте, направлены против империализма».

Разве в самой постановке этого вопроса не вскрывается коренное отличие ленинских указаний о борьбе за мир от позиции теоретиков и защитников политики мирного сосуществования? По-моему, вскрывается, ибо только отрывая революционную борьбу — борьбу за свержение власти капитала — от борьбы за мир, возможно утверждать, как это делает Суслов, что «и та и другая борьба взаимосвязаны и, в конечном счёте, направлены против империализма».

Это — не ленинская постановка вопроса. Для В. И. Ленина не существовало и не может существовать подлинной, реальной борьбы за мир без борьбы за свержение власти капитала.

В связи со всем вышесказанным в данном разделе приобретает особый интерес отношение В. И. Ленина к современному ему движению сторонников мира. Это отношение наиболее ярко выражено в его статье «Заметки по вопросу о задачах нашей делегации в Гааге», в статье, вовсе забытой ныне. А эта статья стоит того, чтобы привести её полностью:

«По вопросу о борьбе с опасностью войны в связи с конференцией в Гааге я думаю, что самой большой трудностью является преодоление того предрассудка, что этот вопрос ясный, простой и сравнительно лёгкий.

Ответим на войну стачкой или революцией — так говорят обыкновенно все вожди реформистов рабочему классу. И очень часто кажущаяся радикальность этих ответов удовлетворяет, успокаивает рабочих, крестьян.

Может быть, самый правильный приём состоял бы в том, чтобы начать с самого резкого опровержения подобного мнения: заявить, что особенно теперь, после недавней войны, только самые глупые и безнадёжно лживые люди могут уверять, что подобный ответ на вопрос о борьбе с войной куда-нибудь годится. Заявить, что „ответить“ на войну стачкой невозможно так же, как невозможно „ответить“ на войну революцией в простейшем и буквальном смысле этих выражений.

Надо объяснить людям реальную обстановку того, как велика тайна, в которой война рождается, и как беспомощна обычная организация рабочих, хотя и называющая себя революционной, перед лицом действительно надвигающейся войны…

Желательно… показать с особой конкретностью, что теоретическое признание того, что война преступна, что война недопустима для социалиста и т. п., оказывается пустыми словами, потому что никакой конкретности в подобной постановке вопроса нет.

…Может быть, самым главным средством привлечения масс к войне являются именно те софизмы, которыми буржуазная пресса оперирует, и самым важным обстоятельством, объясняющим наше бессилие против войны, является то, что мы либо этих софизмов не разбираем заранее, либо, ещё больше, отделываемся по отношению к ним дешёвой, хвастливой и совершенно пустой фразой, что мы войны не допустим, что мы вполне понимаем преступность войны и т. п…

Мне кажется, что если у нас будет на Гаагской конференции несколько человек, способных… сказать речь против войны, то всего важнее³¹⁶ будет опровергнуть мнение о том, что присутствующие являются противниками войны, будто они понимают, как война может и должна надвинуться на них в самый неожиданный момент, будто они сколько-нибудь осознают способ борьбы против войны, будто они в состоянии предпринять разумный и достигающий цели путь борьбы против войны…

Я думаю, что разъяснять этот вопрос надо с необыкновенной подробностью и разъяснять его двояко. Во-первых, рассказывая и анализируя, что было во время предыдущей войны, и заявляя всем присутствующим, что они этого не знают или что они притворяются знающими это, на самом же деле закрывают глаза на то, в чём состоит самый гвоздь вопроса, без знания которого ни о какой борьбе против войны не может быть и речи. Во-вторых, надо взять примеры теперешних конфликтов, хотя бы и самых ничтожных, и разъяснить на их примере, как война может возникнуть ежедневно…

По вопросу о борьбе с войной мне помнится, что есть целый ряд заявлений наших коммунистических депутатов, как в парламентах, так и в речах вне парламента, заявлений такого рода, которые содержат в себе чудовищно неправильные и чудовищно легкомысленные вещи насчёт борьбы с войной. Я думаю, что против подобных заявлений… надо выступить со всей решительностью и беспощадно называя имена каждого подобного оратора. Можно смягчить как угодно, особенно, если это нужно, свой отзыв о таком ораторе, но нельзя обойти молчанием ни одного подобного случая, ибо легкомысленное отношение к этому вопросу есть такое зло, второе перевешивает всё остальное и к которому быть снисходительным абсолютно невозможно».

Находятся люди, которые говорят, что подобное отношение Ленина к движению сторонников мира объяснялось современной ему конкретно-исторической обстановкой,— что речь шла об эпохе безраздельного господства империализма на земле, когда социализм был ещё очень слаб; когда немногочисленное движение сторонников мира являлось привилегией западноевропейской социал-демократии и когда, наконец, сама война не грозила человечеству столь тяжкими бедствиями, как теперь.

Утверждают, что ныне, когда человечество осознало, к каким гибельным для него последствиям привела бы новая мировая война, когда поэтому под знамёна мира встала многомиллионная армия сторонников мира во всех странах и когда эта армия имеет возможность опереться на такую материальную силу, как мощь объединённого социалистического лагеря,— можно принудить империалистические правительства отказаться от войн.

По этому поводу было сказано достаточно много.

Но что говорят о современном движении сторонников мира теоретики и защитники Программы КПСС? Они говорят³¹⁷, что современное движение сторонников мира не ставит перед собой и не может ставить перед собой конкретных революционных задач борьбы с войной, ибо оно имеет «общедемократический характер».

А что сие значит? По-ленински, а я убеждён, что В. И. Ленин был целиком и полностью прав в своём отношении к так наз. «общедемократическому» движению сторонников мира, это значит, что и нынешнее движение сторонников мира, по сути дела, занимается только тем, что затуманивает сознание трудящихся надеждами на возможность прочного мира без свержения власти капитала, отвлекает силы народа от борьбы революционной на борьбу реформистскую, от борьбы против империализма как такового, на борьбу с его отдельными представителями,— то есть занимается не предотвращением войны, а её приближением.

Именно поэтому В. И. Ленин считал, что подобное «занятие» «есть такое зло, которое перевешивает всё остальное».

Среди буржуазных пацифистов широкое распространение получила «теория», которую очень ясно и коротко изложил президент Индии Радхакришнан на митинге советско-индийской дружбы 18/Ⅸ-1964 г.:

«Разрушительный характер ядерного оружия, которое стало сейчас частью военного снаряжения вооружённых сил, само по себе является фактором, предотвращающим войну. Мы пришли к самому краю пропасти, но потом мы отошли обратно. Почему это произошло? Потому, что мы поняли, насколько разрушителен характер ядерного оружия. Мы поняли, что, если оно будет применено, никого не останется на земле, и человечество погибнет окончательно и бесповоротно».

Надо ли повторять, что подобные теории не имеют ничего общего с марксизмом-ленинизмом? Отвечая людям, утверждающим, что в случае ядерной войны погибнет всё человечество, погибнет «окончательно и бесповоротно», в своё время Мао Цзэдун говорил:

«Если будем воевать, то будет применено атомное и водородное оружие. Я лично думаю, что на всём свете будут такие страдания, когда погибнет половина человечества, возможно, и больше половины. Я спорил по этому вопросу с Неру. Он в этом отношении настроен более пессимистически, чем я. Я ему сказал, если половина человечества будет уничтожена, то ещё останется половина, зато империализм будет уничтожен полностью и во всём мире будет лишь социализм, а за полвека или за целый век население опять вырастет, даже больше, чем наполовину»³¹⁸.

Вокруг этого заявления Мао Цзэдуна был поднят, на мой взгляд, нездоровый ажиотаж. Мы «вспомнили» это заявление, сказанное ещё в 1957 г., для того, чтобы утверждать, что поскольку-де

«…Китайские руководители рассуждают, половина или сто процентов человечества будут уничтожены в огне новой войны», то по ним «выходит, что можно рисковать войной, поскольку вторую половину ожидает „прекрасное будущее“»³¹⁹.

Это утверждение — явная передержка. Мы сами придали словам Мао Цзэдуна не свойственный им чудовищный смысл, тогда как они направлены против антимарксистских взглядов буржуазных пацифистов, видящих в возможной термоядерной войне «конец света».

С точки зрения марксизма-ленинизма мы должны, если мы марксисты, не пропускать мимо ушей заявления вроде того, которое сделал Радхакришнан,— мы обязаны немедленно опровергать их, так, как это сделал Мао Цзэдун. Если мы марксисты-революционеры, мы обязаны немедленно опровергать такие взгляды, ибо они неумолимо ведут к пропаганде лозунга «мир во что бы то ни стало», к политике классового сотрудничества, классового примирения государств с различным общественным строем. Если мы марксисты, мы, как учил нас В. И. Ленин, «не должны давать себя запугать войной… придавить свою мысль ужасом войны». Мы говорим:

«Если империалистические агрессоры всё же осмелятся развязать новую мировую войну, народы… сметут и похоронят империализм»³²⁰.

«Если империалистические безумцы развяжут мировую войну, то капитализм будет сметён и похоронен»³²¹.

«Если враги развяжут войну, у нас рука не дрогнет использовать все наши возможности, всю нашу военную мощь для того, чтобы ответным ударом разгромить врага»³²².

Спрашивается, разве по сути дела все эти наши заявления хоть в чём-нибудь противоположны высказыванию Мао Цзэдуна? Разве в них заложен другой смысл? Разве и мы не предполагаем, что если империалисты развяжут новую мировую войну, она принесёт всем народам и странам, особенно малым, громадные разрушения и жертвы? Разве и мы, заявляя, что в случае войны, народы сметут и похоронят империализм, не исходим из того, что, несмотря на все ужасы и разрушения возможной термоядерной войны, на земле восторжествует социализм, т. е. прекрасное будущее человечества?

И Мао Цзэдун, и, на сей раз, и мы не забыли указания В. И. Ленина на то, что

«…В отличие от людей, которые искажают марксизм, которые преподносят свои запоздалые лжеумствования, что на почве разрухи социализма не может быть, Энгельс понимал превосходно, что война всякая, даже в передовом обществе, создаст не только разруху, одичание, мучения, бедствия в массах, которые захлебнутся в крови, что нельзя ручаться, что это поведёт к победе социализма, он говорил, что это будет „либо победа рабочего класса, либо создание условий, делающих эту победу возможной и необходимой“, то есть, следовательно, тут возможен ещё ряд тяжёлых переходных ступеней при громадном разрушении культуры и производительных средств, но результатом может быть только подъём авангарда трудящихся масс, рабочего класса и переход к тому, чтобы он взял в свои руки власть для создания социалистического общества. Ибо, каковы бы ни были разрушения культуры — её вычеркнуть из исторической жизни нельзя, её трудно будет возобновить, но никогда никакое разрушение не доведёт до того, чтобы эта культура исчезла совершенно. В той или иной своей части, в тех или иных материальных остатках эта культура неустранима, трудности будут лишь в её возобновлении»³²³.

Современное движение сторонников мира собрано, как мне кажется, на весьма шаткой и ненадёжной основе — на основе либерально-буржуазного гуманизма и пацифизма. И объединяет его только один фактор — страх перед огромной разрушительной силой ядерного оружия.

Конечно, ядерное оружие — страшное оружие, «бесчеловечное» оружие. Но есть ли вообще человечное оружие? Есть ли гарантия того, что завтра-послезавтра не появится новое, не менее действенное, но более «человечное» оружие? Что-нибудь вроде пресловутой американской «сонной» бомбы? Есть ли гарантия того, что завтра-послезавтра не появится оружие, которое, не причиняя никакого вреда здоровью человека, позволит без крови захватывать чужие территории и порабощать народы? Такой гарантии нет и быть не может, ибо возможности человеческого разума безграничны.

И я не сомневаюсь, что появись завтра такое оружие — всё современное движение сторонников мира быстро развалится, так как исчезнет то, что его объединяет — ядерное оружие.

Предвидел ли В. И. Ленин появление в будущем оружия огромной разрушительной силы? Несомненно, ибо он был великим марксистом-диалектиком. И, на мой взгляд, именно такое оружие Ленин имел в виду, когда писал, что:

«Войны коренятся в самой сущности капитализма; они прекратятся лишь тогда, когда перестанет существовать капиталистический строй или же когда громадность человеческих и денежных жертв, вызванных военно-техническим развитием, и вызванное вооружениями народное возмущение приведут к устранению этой системы»³²⁴.

В. И. Ленин указывал:

«Совещания с так называемыми программами „действий“ сводились до сих пор только к тому, что в них провозглашалась с большей или меньшей полнотой программа простого пацифизма. Марксизм не пацифизм. Бороться за скорейшее предотвращение войны необходимо. Но только при призыве к революционной борьбе требование „мира“ получает пролетарский характер. Без ряда революций… мир есть мещанская утопия. Действительной программой действий была бы только марксистская программа, дающая массам полный и ясный ответ на то, что случилось, разъясняющая, что такое империализм и как с ним бороться… Только такая программа, которая показала бы, что мы верим в себя, верим в марксизм… обеспечила бы нам раньше или позже сочувствие подлинных пролетарских масс»³²⁵.

Закончить этот раздел мне хочется напоминанием о том, в чём, по мысли В. И. Ленина, состоял и состоит самый гвоздь вопроса о борьбе с войной:

«Гвоздь вопроса о пацифизме… идея, будто война не связана с капитализмом, не есть продолжение политики времени мирного. В этом — теоретическая фальшь, практическая — в обходе социальной революции»³²⁶.

Современное движение сторонников мира, носящее «общедемократический» характер и не ставящее перед собой задач борьбы с капитализмом, выбросило, как ненужный, заржавелый хлам, ленинский гвоздь борьбы с войной и, следовательно, объективно является пособником империализма в его стремлении обойти социалистическую революцию.

Следующий большой и, быть может, самый важный и самый сложный вопрос, на котором необходимо остановиться, анализируя Программу КПСС — это законченное выражение «теоретической беспечности» Хрущёва и его единомышленников,— это вопрос о социалистической революции, то есть вопрос о диктатуре пролетариата, о формах перехода различных стран к социализму.

Собственно говоря, вопрос о революции давно уже решён классиками марксизма-ленинизма и подкреплён опытом исторического развития общества. И к нему не стоило бы обращаться вновь, если бы этот вопрос не встал перед нами в связи с новой Программой КПСС и с теми разногласиями по ней, которые с такой остротой обнаружились в мировом коммунистическом движении.

Этот вопрос также очень важен и с точки зрения предотвращения мировой термоядерной войны.

В предыдущих разделах письма я уже говорил, что новая Программа КПСС утверждает, что в нынешних конкретно-исторических условиях вовсе не обязательно, как учил Ленин, для того, чтобы избавиться от войн, свергать капитализм — его можно принудить к соглашению об отказе от войны.

Конечно, Программа КПСС прямо не отвергает революцию как средство предотвращения войн, но она считает революцию не единственным средством для этого, как учил Ленин, а одним из средств предотвращения войны, к которому сейчас прибегнуть нельзя, так как для этого в развитых капиталистических странах нет соответствующих условий.

По мере сил и возможностей я старался разобраться в реальности и осуществимости одного из средств (по Программе КПСС) предотвращения новой мировой войны — политики мирного сосуществования — и пришёл к выводу, что подобная идея не только в корне противоречит марксизму-ленинизму, но и объективно служит не предотвращению войны, а её приближению.

Что же касается проблемы социалистической революции, то Программа КПСС трактует революцию следующим образом:

«В новой исторической обстановке рабочий класс многих стран ещё до свержения капитализма может навязать буржуазии осуществление таких мер, которые, выходя за рамки обычных реформ, имеют жизненное значение как для рабочего класса, так и для большинства нации. Объединяя широкие слои трудящихся, рабочий класс может заставить правящие крути прекратить подготовку новой войны, использовать экономику в мирных целях, может отбить наступление фашистской реакции, добиться общенациональной программы мира, национальной независимости, демократических прав и известного улучшения жизненных условий народа.

Основной удар рабочий класс направляет против капиталистических монополий. В ликвидации всевластия монополий кровно заинтересованы все основные слои нации. Это позволяет соединить все демократические движения, выступающие против гнёта финансовой олигархии, в один могучий антимонополистический поток.

Пролетариат выдвигает программу борьбы против всевластия монополий с учётом не только сегодняшних, но и завтрашних интересов своих союзников. Он выступает за широкую национализацию на условиях, наиболее выгодных народу, за контроль парламента, профсоюзных и других демократических и представительных организаций над национализированными отраслями, над всей экономической деятельностью государства. Он поддерживает требования крестьянства о проведении радикальных аграрных реформ.

Пролетариат вместе с другими слоями народа ведёт решительную борьбу за широкую демократию… В этой борьбе выковывается союз рабочего класса со всеми трудящимися…

Пролетарская революция в каждой стране, являясь частью мировой социалистической революции, совершается рабочим классом, народными массами данной страны. Революция не приходит по заказу. Её нельзя навязать народу извне. Она возникает в результате глубоких внутренних и международных противоречий капитализма…

Рабочий класс и его авангард — марксистско-ленинские партии предпочитают осуществить переход власти из рук буржуазии в руки пролетариата мирным способом, без гражданской войны. Опираясь на большинство народа и давая решительный отпор оппортунистическим элементам, неспособным отказаться от политики соглашательства с помещиками и капиталистами, рабочий класс имеет возможность нанести поражение реакционным антинародным силам, завоевать прочное большинство в парламенте, превратить его из орудия, служащего классовым интересам буржуазии, в орудие, служащее трудовому народу, развить внепарламентскую широкую массовую борьбу, сломить сопротивление реакционных сил и создать необходимые условия для мирного осуществления социалистической революции. Всё это будет возможно только путём широкого, непрерывного развития классовой борьбы рабочих, крестьянских и средних городских слоёв против крупного монополистического капитала, против реакции, за глубокие социальные реформы, за мир и социализм.

В условиях, когда эксплуататорские классы прибегают к насилию над народами, необходимо иметь в виду возможность немирного перехода к социализму. Ленинизм учит и исторический опыт подтверждает, что господствующие классы добровольно власти не уступают. Степень ожесточённости и формы классовой борьбы в этих условиях будут зависеть не столько от пролетариата, сколько от силы сопротивления реакционных кругов воле подавляющего большинства народа, от применения насилия этими кругами на том или ином этапе борьбы за социализм»³²⁷.

Вот весь раздел Программы КПСС, посвящённый рассматриваемому вопросу. И мне кажется, что если мы чуть-чуть внимательнее присмотримся к порядку изложения материала по этому вопросу, данному Программой, мы обратим внимание на то, что сама Программа КПСС делит этот раздел как бы на три части.

В первой части этого раздела Программа КПСС уверяет нас в том, что мира, национальной независимости, использования экономики в мирных целях, расширения демократических прав и «известного» дальнейшего улучшения жизненных условий во многих капиталистических странах можно добиться и не свергая власти капитала, а лишь борясь с его всевластием.

Во второй части раздела Программа КПСС заверяет нас в том, что если уж и говорить о революции, то следует в первую очередь говорить о мирной революции, для которой во многих капиталистических странах созревают все условия, о революции парламентским путём, «демократическим» путём, без гражданской войны.

И, наконец, в третьей части своего раздела, посвящённого вопросу социалистической революции, Программа КПСС очень коротко, как бы вскользь, говорит о том, чтобы мы имели в виду «возможность» и немирного перехода власти из рук буржуазии в руки рабочего класса.

Здесь снова нельзя не вспомнить заявления Хрущёва о том, что советский народ пока ещё живёт хуже, чем рабочие развитых капиталистических стран, даже хуже, чем он жил до революции. Вспомним положение Программы КПСС о революционизирующем влиянии примера на ход мирового революционного процесса, вспомним заявления Хрущёва о том, что мирное экономическое соревнование приносит выгоду и трудящимся капиталистических стран, заставляя господствующие классы идти на уступки в области повышения материального уровня жизни трудящихся,— вспомним все эти и им подобные положения и заявления, и сопоставим их с положением Программы КПСС о том, что рабочий класс многих капиталистических стран, рабочий класс, который, по нашим же словам, живёт лучше, чем мы, может без свержения власти буржуазии, путём общедемократической борьбы за «необычные реформы» добиться мира без войн, расширения демократических прав и дальнейшего улучшения своего материального положения.

Что же получается из этого сопоставления? А получается то, что с революцией можно не спешить. К чему она? К чему подниматься на революцию, да ещё, не дай господи, проливать в ней свою кровь, если пока что социализм не даёт рабочему тех материальных благ, которых он добился при капитализме, если дальнейшего улучшения своего положения он может добиться демократической борьбой за привычные обычные и необычные реформы?

Воздержитесь от революции, боритесь за «необычные» реформы, не проливайте зря свою кровь — ждите, пока в Советском Союзе не победит коммунизм и для всех трудящихся, включая и мелкую буржуазию (или как говорит Программа КПСС, средние городские слои), не станет ясно, что коммунизм — это хорошо, это лучше, чем капитализм. Когда это станет ясно трудящимся, то есть подавляющему большинству нации, как гласит Программа КПСС, тогда, несомненно, коммунистические и рабочие партии будут иметь все возможности для получения прочного большинства в парламенте, для мирного и сравнительно безболезненного перехода власти из рук буржуазии в руки рабочего класса.

Такова постановка вопроса о социалистической революции, данная Программой КПСС.

Говорят, что в такой постановке вопроса нет ничего антимарксистского, антиленинского, ибо марксизм-ленинизм не связывал и не связывает наступление революции с каким-то конкретным сроком, что, как правильно говорит Программа КПСС, «революция не приходит за заказу», «что её нельзя навязать извне», что «она возникает в результате глубоких внутренних и внешних противоречий империализма».

Говорят, что нет ничего антимарксистского, антиленинского и в самом призыве «ждать нашего примера», ибо, во-первых, это ожидание не означает обязательность пассивного ожидания и, во-вторых, позволит через некоторое время, когда для этого наступят соответствующие условия, осуществить мировую революцию мирным, т. е. наиболее приемлемым для народов, путём.

Я согласен с тем, что марксизм-ленинизм не связывает наступление революции каким-то определённым сроком, согласен, что в стремлении осуществить революцию мирным способом, без гражданской войны, нет ничего антимарксистского, антиленинского. Но нельзя не остановиться на самой возможности мирного осуществления социалистической революции и на тех путях, которые пропагандирует для этого Программа КПСС.

Мы утверждаем, что в новой исторической обстановке возросли возможности мирного перехода от капитализма к социализму.

Все сторонники и защитники этого утверждения помнят и пишут о том, что Маркс, Энгельс и Ленин допускали возможность мирного перехода от капитализма к социализму. Но они почему-то забывают о тех определённых условиях, при наличии которых в каждой конкретной стране классики марксизма-ленинизма допускали саму эту возможность. Мне кажется, что нет необходимости обращаться к цитатам для того, чтобы показать, что под этими конкретными условиями классики марксизма-ленинизма понимали отсутствие в каждой данной стране милитаризма и бюрократизации государственной власти.

При наличии в данной стране милитаризма и бюрократизации государственного аппарата, по мысли Маркса, Энгельса, Ленина, не может идти и речи о возможности осуществления мирного перехода от капитализма к социализму. В. И. Ленин ставил этот вопрос и вовсе безапелляционно:

«При той конкретной обстановке, которая во всем мире и больше всего в наиболее передовых, могущественных странах… создана милитаризмом, империализмом… всякое допущение мысли о мирном, реформистском переходе к социализму, о мирном подчинении капиталистов воле большинства является не только-крайним мещанским тупоумием, но и прямым обманом рабочих, подкрашиванием наёмного капиталистического рабства, сокрытием правды»³²⁸.

Не могу не упомянуть в связи с вопросом о мирном переходе от капитализма к социализму большую статью в журнале «Проблемы мира и социализма»³²⁹ члена Политбюро ЦК СЕПГ К. Хагера, в которой, на мой взгляд, с наибольшей полнотой раскрыты все доводы сторонников и защитников тезиса о мирном переходе. К. Хагер пишет:

«С каким бы чувством ответственности коммунисты ни подготавливали себя и рабочий класс к немирному пути, как возможной необходимости, всё же ныне, больше чем когда-либо раньше, они ищут все возможности для того, чтобы идти по мирному пути революции, так как сегодня для этого существуют несравненно более благоприятные условия, чем раньше (особенно в развитых капиталистических странах)».

Абсолютно обратное Ленину! К. Хагер пишет:

«Ещё Маркс и Энгельс были сторонниками мирного пути революции там, где он только возможен. Ещё в „Принципах коммунизма“ (1847 г.) Ф. Энгельс на вопрос, возможно ли устранение частной собственности на средства производства мирным, путём недвусмысленно ответил: „Можно было бы пожелать, чтобы это было так, и коммунисты, конечно, были бы последними, кто стал бы против этого возражать“».

А вот как оценивал эти же слова Энгельса В. И. Ленин:

«Энгельс достаточно осторожен, чтобы не связать себе рук. Он признаёт, что в странах с республикой или с очень большой свободой можно себе представить (только „представить“!) мирное развитие к социализму…»³³⁰.

Насколько великолепна эта ленинская реплика — только «представить», не правда ли?

К. Хагер, защищая возможность мирного перехода от капитализма к социализму, как, впрочем, и все сторонники этого тезиса, пытается опереться на исторический опыт. И делает он это весьма неловко:

«Везде там, где это было возможно, коммунисты всегда пытались идти мирным путём революции или шли им. Известно, что революционный захват власти парижскими коммунарами был совершён мирным путём, почти без единой капли крови. Ни одна из буржуазных революций не может похвалиться тем, что ей было принесено так мало человеческих жертв, как это было при взятии власти большевиками в октябрьские дни 1917 года. Подобное же положение было и в начале пролетарской революции в Венгрии в 1919 году. Но во всех этих случаях буржуазия отвечала вооружённым сопротивлением и белым террором. И пролетариат лишь после этого и с полным правом использовал все средства для того, чтобы защитить и обезопасить революцию и продолжать её дальше».

Вот это да! Вот это «революционность»! — лишь после того, как контрреволюционная буржуазия попытается вооружённой силой и террором угробить революцию, лишь после этого пролетариат, оказывается, имеет право ответить ей тем же. А вот что говорил В. И. Ленин:

«Великие революции, даже когда они начинались мирно… кончались бешеными войнами, которые открывала контрреволюционная буржуазия. Иначе и быть не может, если на этот вопрос смотреть с точки зрения классовой борьбы, а не того мещанского фразёрства о свободе, равенстве, трудовой демократии и воле большинства… Мирного развития к социализму быть не может».

В качестве доказательства возможности мирного перехода власти из рук буржуазии в руки рабочего класса т. К. Хагер, как, впрочем, и все остальные сторонники мирной революции, обращается к примеру стран народной демократии. Он пишет:

«Сегодня на основе нового соотношения сил в мире возможности мирного решения политических и общественных противоречий в национальном и международном масштабе несравненно увеличились. Об этом уже свидетельствует мирный ход развития социалистической революции в целом ряде европейских стран народной демократии».

Спрашивается, к лицу ли марксистам-ленинцам прибегать к такого рода «доказательствам», ибо кому-кому, а им должно было бы быть хорошо известно, что революция в европейских странах народной демократии в начале своего возникновения носила национально-освободительный антифашистский характер, а при переходе от таковой к революции социалистической прямо и непосредственно опиралась на вооружённые силы Советской Армии.

История не дала нам примеров мирного перехода от капитализма к социализму. Зато она дала нам много новых примеров, подтверждающих правоту ленинских слов.

Основной довод теоретиков и защитников тезиса Программы КПСС о возможности мирного перехода власти от буржуазии к рабочему классу тот же, что приводится ими и в доказательство возможности мирного сосуществования государств с противоположным общественным строем,— новая историческая обстановка, только здесь идёт речь не о внешней, как в теории мирного сосуществования, а о внутренней исторической обстановке.

Напомним ещё раз ту историческую обстановку, на анализе которой В. И. Ленин в своё время категорически отверг возможность мирного перехода власти из рук буржуазии в руки рабочего класса,— милитаризм, бюрократизация государственной власти, государственного аппарата, или, короче — империализм, немыслимый без милитаризма, без превращения государственного аппарата «в контору по заведованию делами монополий».

Сохраняется ли эта обстановка сейчас или она действительно изменилась? А если изменилась, то в какую сторону?

Вот свидетельство самой Программы КПСС:

«Государственно-монополистический капитализм соединяет силу монополий с силой государства в единый механизм в целях обогащения монополий, подавления рабочего движения… спасения капиталистического строя… …Государственно-монополистический капитализм неслыханно усиливает милитаризм. Империалистические государства содержат в мирное время огромные вооружённые силы… Империалистические государства превращаются в милитаристские, военно-полицейские государства: милитаризация пронизывает жизнь буржуазного общества. …Финансовая олигархия прибегает к установлению фашистского режима, делает ставку на армию, полицию, жандармерию как на последний якорь спасения от гнева народа…»³³¹.

Программа КПСС старается убедить нас в том, что милитаризация и бюрократизация буржуазной общественной жизни неслыханно усилилась, и в то же самое время пропагандирует мирный переход власти.

Не вяжутся что-то концы с концами в Программе КПСС.

Да, действительно, обстановка значительно изменилась по сравнению с той, которая была при В. И. Ленине. И изменилась не в сторону увеличения возможности мирной революции, а наоборот, в сторону ещё более резкого уменьшения такой возможности. А коль скоро это так, а что это так, нас убеждает сама Программа КПСС, остаётся в силе указание В. И. Ленина на то, что:

«…Не сошедший с ума социалист или анархист, как угодно называйте, не может решиться сказать перед любым собранием, что можно прийти к социализму без гражданской войны. Вы можете пересмотреть всю литературу всех сколько-нибудь ответственных социалистических партий, фракций и групп, и вы не найдёте… такой нелепости, что когда-нибудь социализм может наступить иначе как через гражданскую войну и что помещики и капиталисты добровольно будут уступать свои привилегии. Это — наивность, граничащая с глупостью»³³².

Может быть, под новой исторической обстановкой теоретики и защитники Программы КПСС имеют в виду не ленинские условия возможности мирной революции, а, как гласит Программа: «…Успехи СССР и всей мировой социалистической системы, углубление кризиса мирового капитализма, рост влияния коммунистических партий, идейный крах реформизма»?

Если это так, то, по-моему, и эти обстоятельства нисколько не умаляют роли и значения ленинских условий возможности осуществления мирного перехода власти из рук буржуазии в руки рабочего класса. Наоборот. Углубление кризиса мирового капитализма, рост влияния на массы коммунистических партий, идейный крах реформизма наряду с ростом милитаризации и бюрократизации, наряду с ростом реакции по всем линиям — по-марксистски, по-ленински — неизбежно ведёт к ещё более острой и ожесточённой классовой борьбе, к полнейшей невозможности мирного перехода власти.

Любопытен вопрос — каким образом Программа КПСС представляет себе саму мирную революцию? Как она будет происходить?

«Опираясь на большинство народа и давая решительный отпор оппортунистическим элементам, неспособным отказаться от политики соглашательства с помещиками и капиталистами, рабочий класс имеет возможность нанести поражение реакционным силам, завоевать прочное большинство в парламенте, превратить его из орудия, служащего классовым интересам буржуазии, в орудие, служащее трудовому народу, развить внепарламентскую широкую массовую борьбу, сломить сопротивление реакционных сил и создать необходимые условия для мирного осуществления социалистической революции».

Программа КПСС поясняет, что:

«Всё это будет возможно только путём широкого, непрерывного развития классовой борьбы рабочих, крестьянских масс и средних городских слоёв против крупного монополистического капитала, против реакции, за глубокие социальные реформы, за мир и социализм».

Итак, схема мирной революции налицо. Попробуем теперь наполнить её реальным содержанием.

По Программе КПСС, главнейшими элементами мирной революции являются:

1. заявление поддержки большинства народа;
2. победа в избирательной кампании и получение прочного большинства в парламенте;
3. развитие внепарламентской «широкой массовой борьбы за мир, против крупного монополистического капитала, за глубокие социальные реформы, за социализм».

Рассмотрим эти главнейшие этапы мирной революции.

Ленинское положение о том, что для победы революции необходимы сочувствие и поддержка большинства трудящихся, общеизвестно и неоспоримо.

М. А. Суслов в докладе на Пленуме ЦК КПСС 14/Ⅱ-1964 года говорил:

«Революция есть дело рук народных масс, руководимых пролетариатом и его революционным авангардом. Вполне понятно, что это вовсе не означает, будто марксисты-ленинцы обязаны пассивно выжидать, пока сложится благоприятная обстановка. Опыт КПСС показывает, что даже небольшая по численности, закалённая партия, пользующаяся поддержкой пролетариев и передовой части крестьянства, способна возглавить революцию, повести за собой народ. Но для этого нужно, как не уставал подчёркивать В. И. Ленин, чтобы в стране сложилась революционная ситуация, когда „верхи“ не могут больше управлять, а „низы“ не хотят жить по-старому».

Мне кажется, что эта цитата стоит того, чтобы в ней разобраться.

Из совершенно правильного заявления о том, что марксисты-ленинцы не обязаны выжидать, пока сложится благоприятная обстановка для революции, Суслов тут же делает вольную или невольную оговорку, сводящую на нет это правильное заявление,— оговорку, что этой благоприятной обстановки ещё мало — нужно, чтобы в стране сложилась революционная ситуация.

По схеме [Программы] КПСС выходит, что поддержка пролетариатом и передовой частью крестьянства партии, выступающей под лозунгами социалистической революции,— это ещё не благоприятная обстановка, не революционная ситуация.

Действительно, В. И. Ленин говорил, что «марксизм всегда отрицал подталкивание революций, назревающих по мере развития остроты классовых противоречий». Но в трактовке Суслова слова Ленина приобретают иной смысл. Из цитируемого высказывания М. А. Суслова буквально следует, что хотя марксисты-ленинцы и не обязаны пассивно выжидать, пока сложится благоприятная обстановка, они в то же самое время не могут и активно действовать, пока не созреет революционная ситуация.

По схеме [Программы] КПСС, получается какой-то заколдованный круг — коммунисты не обязаны пассивно выжидать, но и не могут активно действовать. Где же выход из создавшегося положения?

Обратимся к В. И. Ленину, к той его работе, из которой М. А. Суслов взял фразу о «верхах» и «низах».

«Основной закон революции… состоит вот в чём: для революции недостаточно, чтобы эксплуатируемые и угнетённые массы сознали невозможность жить по-старому и потребовали изменения; для революции необходимо, чтобы эксплуататоры не могли жить и управлять по-старому. Тогда лишь, когда „низы“ не хотят старого и „верхи“ не могут по-старому, лишь тогда революция может победить. Иначе эта истина выражается словами: революция невозможна без общенационального… кризиса. Значит, для революции надо, во-первых, добиться, чтобы большинство рабочих (или во всяком случае большинство сознательных, мыслящих, политически активных рабочих) вполне поняло необходимость переворота и готово было идти на смерть ради него; во-вторых, чтобы правящие классы переживали правительственный кризис, который втягивает в политику даже самые отсталые массы… обессиливает правительство и делает возможным для революционеров быстрое свержение его»³³³.

Есть ли у В. И. Ленина ответ на наш вопрос? Есть. И заключается он всего в одном слове — «добиться!» Ленинское указание на то, что для успеха революции в каждой конкретной стране, необходимо наличие определённой революционной ситуации, возникающей как результат развития внутренних и внешних противоречий империализма в этой стране, противоречий, важнейшей составной частью которых как раз и являются противоречия между эксплуатируемыми и эксплуататорами, между революцией и реакцией,— для каждого марксиста-ленинца должно быть призывом к действию,— не противополагать «благоприятную обстановку» революционной ситуации, а активной революционной борьбой добиваться той ситуации, то есть добиваться как поддержки и сочувствия пролетариата, так и того, чтобы «верхи» не могли управлять по-старому.

Одно условие вытекает из другого. Сумев добиться, сумев завоевать не половинчатыми, реформистскими лозунгами и идеями, а лозунгами и идеями социалистической революции поддержку этих лозунгов и идей пролетариатом, остановиться перед «верхами» — это ли марксизм-ленинизм?!

По В. И. Ленину, отсутствие в данной конкретной стране революционной ситуации вовсе не означает и не может означать, что в таком случае нет надобности в прямой пропаганде идей и лозунгов социалистической революции.

«Да хотя бы положение и было нереволюционным, вся история партии большевиков доказывает, что Ⅱ Интернационал ошибается и берёт на себя большую вину, если на самом деле не хочет и не может организовать революционной пропаганды и агитации даже и при нереволюционном положении. В этом-то и состоит различие между социалистами и коммунистами, что мы не хотим делать этого³³⁴»³³⁵.

«Совершенно аналогично теперешнее положение в Европе: было бы бессмысленно призывать к „немедленному“ штурму. Но было бы позором называться социал-демократом и не посоветовать рабочим разорвать с оппортунистами и всеми силами укреплять, углублять, расширять и обострять начинающееся революционное брожение и демонстрации. Революция никогда не падает с неба совершенно готовой, и в начале революционного брожения никто никогда не знает, приведёт ли оно и когда к „настоящей”, к „доподлинной” революции»³³⁶.

«Признать диктатуру пролетариата, это не значит: во что бы то ни стало в любой момент идти на штурм, на восстание. Это вздор. Для успешного восстания нужна длительная, умелая, упорная, великих жертв стоящая подготовка… Признать диктатуру пролетариата, это значит: коренным образом переделать повседневную работу партии, спуститься вниз к тем миллионам рабочих, батраков и крестьян, которых нельзя спасти от бедствий капитализма и войн без свержения буржуазии. Разъяснять это конкретно, просто, ясно, для массы, для десятков миллионов, им говорить об этом — вот что такое диктатура пролетариата»³³⁷.

Не могу не отступить от темы данного раздела и не возвратиться на секунду к проблеме мирного сосуществования.

Насколько-таки революционна мысль Ленина! Говорить массам, десяткам миллионов, что без свержения буржуазии их нельзя спасти от бедствий капитализма и войн! И как противоположна она нынешней концепции мирного сосуществования государств с различным социально-экономическим устройством.

Итак, с точки зрения марксизма-ленинизма, даже отсутствие революционной ситуации в данной конкретной стране не означает, что коммунисты могут отказаться или воздержаться от прямой агитации и пропаганды в массах идей и лозунгов социалистической революции в пользу «мелких уступочек, колебаний, нерешительности, уклончивости, увёрток и умолчаний», в пользу борьбы за «необычные» реформы.

В материалах по Программе КПСС проводится взгляд на революцию как на единовременный акт, обязательно нуждающийся для возникновения самой возможности его осуществления в сочувствии и поддержке большинства трудящихся, т. е, в сочувствии и поддержке большинства населения. Подобная позиция никак не соответствует ни теории, ни практике марксизма-ленинизма. В. И. Ленин учил:

«Господа оппортунисты… „учат“ народ, в издёвку над учением Маркса: пролетариат должен сначала завоевать большинство посредством всеобщего избирательного права, потом получить, на основании такого большинства, государственную власть и затем уже, на этой основе… организовать социализм. А мы говорим, на основании учения Маркса: пролетариат должен сначала низвергнуть буржуазию и завоевать себе государственную власть, а потом эту государственную власть, т. е. диктатуру пролетариата, использовать как орудие своего класса в целях приобретения сочувствия большинства трудящихся»³³⁸.

«На самом деле, только после того, как авангард пролетариата, поддержанный всем этим, единственно революционным классом, или большинством его, свергнет эксплуататоров, подавит их, освободит эксплуатируемых от их рабского положения, улучшит условия их жизни за счёт экспроприированных капиталистов, только после этого и в самом ходе острой классовой борьбы осуществимо просвещение, воспитание, организация самых широких и эксплуатируемых масс вокруг пролетариата, под его влиянием и руководством»³³⁹.

«Главный источник непонимания диктатуры пролетариата со стороны „социалистов“ состоит в непонимании ими того, что государственная власть в руках одного класса, пролетариата, может и должна стать орудием привлечения на сторону пролетариата непролетарских трудящихся масс, орудием отвоевания этих масс у буржуазии и у мелкобуржуазных партий»³⁴⁰.

В. И. Ленин высказывается как всегда точно и определённо: пролетариат должен сначала свергнуть буржуазию и захватить государственную власть, а потом уже, используя эту власть как орудие своего господства, добиться сочувствия и поддержки большинства трудящихся.

Это и понятно. Революция — не единовременный акт. И первоначальный этап революции — революционное восстание, революционный захват власти, первоочередная, но не главная задача революции — может быть осуществлён сравнительно небольшими силами. Самая сложная и трудная задача революции — удержать и упрочить захваченную государственную власть.

«Для победы надо иметь сочувствие масс. Не всегда необходимо абсолютное большинство; но для победы, для удержания власти необходимо сочувствие не только большинства рабочего класса… но и большинства эксплуатируемых и трудящихся, сельского населения»³⁴¹.

Если задачу революционного восстания — захват государственной власти — можно осуществить, опираясь на сочувствие и поддержку рабочего класса как наиболее революционного класса общества или на поддержку и сочувствие его сознательного большинства, а отнюдь не на поддержку и сочувствие большинства трудящихся, как это трактует Программа КПСС, то вполне естественно, что задачу удержать, отвоевать, упрочить окончательно захваченную государственную власть невозможно решить, не имея сочувствия и поддержки большинства населения данной конкретной страны.

Теоретики и защитники Программы КПСС сознательно запутывают этот вопрос, сводят его решение к тому, что только тогда, когда коммунистам будет обеспечена поддержка большинства населения данной страны, то есть только тогда, когда у них будет почти 100 % уверенность в победе революции, только тогда они могут «рискнуть» на революцию.

Надо ли говорить, что ничего общего с марксизмом-ленинизмом подобная постановка вопроса о приобретении сочувствия и поддержки большинства не имеет? Вспомните следующее высказывание Хрущёва, и я думаю, что и вы согласитесь со мной:

«…Какая капиталистическая страна, рабочий класс какой страны, какая партия хочет поднять сейчас революционное восстание? Если рабочий класс какой-либо из стран поднимается на такую борьбу, мы будем приветствовать это и скажем: в путь, если вы уверены, что это восстание завершится вашей победой!»³⁴².

Программа КПСС полагает началом революции не революционное восстание для захвата государственной власти, а победу в избирательной борьбе, получение прочного большинства в парламенте. И ясно, что получение «прочного большинства» в парламенте можно обеспечить только предварительным завоеванием поддержки и сочувствия большинства населения данной конкретной страны. Я не буду сейчас затрагивать вопроса о том, возможно ли, не теоретически, а практически, возможно ли получение прочного парламентского революционного большинства в условиях господства капитала в данной стране.

Обратимся к вопросу о том, какими путями, какими методами, лозунгами и идеями коммунисты должны завоёвывать сочувствие и поддержку большинства населения. Чем мы хотим привлечь его на сторону социализма? Какой тактики следует придерживаться коммунистам для того, чтобы от буржуазии и её пособников в рабочем и демократическом движении — оппортунистов и ревизионистов — [привлечь на нашу сторону] ту, ещё довольно значительную, часть рабочих, которая идёт пока что за буржуазными партиями?

По мнению теоретиков и последователей Программы КПСС, и из самой Программы следует, что этими лозунгами и идеями, способами и методами являются:

1. борьба за мир как борьба за политику мирного сосуществования;
2. «общедемократическая борьба против всевластия монополий», заключающаяся в «широкой национализации на условиях, наиболее выгодных народу, за контроль парламента, профсоюзных и других представительных органов над национализированными предприятиями, над всей экономической деятельностью государства», в поддержке требования «крестьянства о проведении радикальных аграрных реформ»;
3. единство всех социальных сил, выступающих против войны, против политики монополий, за демократию и социализм.

О борьбе за мир, что для теоретиков и последователей Программы КПСС равнозначно борьбе за политику мирного сосуществования, говорилось достаточно много.

Здесь, на мой взгляд, следует только ещё раз подчеркнуть, что Программа КПСС мыслит политику мирного сосуществования, краеугольным камнем которой является соглашение между социалистическими и империалистическими государствами об отказе от войны, реально осуществимой без борьбы за свержение власти капитала.

Ясно, что такой лозунг и такая идея наверняка могут приобрести сочувствие и поддержку не только большинства буржуазных партий, но даже и у тех трезвых представителей монополистического капитала, которые под прикрытием громких фраз о мире разрабатывают агрессивные военные планы, направленные против социализма.

Что же касается «общедемократической» борьбы против всевластия монополий, то тут есть на чем задержаться.

Программа КПСС вводит в словарь марксизма-ленинизма новый термин — «всевластие». Как будто бы коротенькое слово, но его применение в марксистско-ленинской теории коренным образом меняет самый смысл тех её положений, в которые Программа КПСС вводит этот новый термин.

«Общедемократическая борьба против всевластия монополий…»

Разве от такой постановки вопроса не попахивает этакой половинчатостью, ограниченностью? Попахивает, и здорово.

Рассмотрение Программы КПСС приводит к выводу о том, что это первое впечатление отнюдь не случайно, ибо повсюду в ней идёт речь о крупных монополиях, о воротилах, о финансовой олигархии и т. д. и т. п.

Почему?

Да потому, что заявления о единстве всех основных слоёв нации, об «общедемократической» борьбе могут быть в какой-то степени оправданы именно только такой постановкой вопроса — борьба всех слоёв народа против всевластия монополий.

Стоит лишь поставить вопрос глубже, по-марксистски,— не о ликвидации всевластия монополий, а о ликвидации их власти, о ликвидации частной собственности на средства производства — как вся шаткая основа утверждения об общедемократической борьбе и единстве всех слоёв наций рушится как карточный домик.

Рушится, потому что никому из марксистов-ленинцев не может прийти в голову такая нелепая, с точки зрения классовой борьбы, идея, что за ликвидацию власти монополий, за ликвидацию власти капитала, за ликвидацию частной собственности на средства производства, составляющей базу, первопричину власти капитала, власти монополий,— можно и нужно бороться «общедемократическим», то есть нереволюционным, то есть реформистским путём.

Ясно, что такой лозунг и такая идея могут приобрести поддержку и сочувствие большинства буржуазных партий, большинства представителей не только мелкой, но и средней буржуазии, мечтающих ограничить всесилие крупных монополий для того, чтобы они не мешали наживаться им самим…

Много места Программа КПСС и её теоретики и сторонники отводят проблеме борьбы за так наз. «необычные» реформы. В чём же их необычность?

Ответ на этот вопрос приходится искать в программных документах западноевропейских коммунистических и рабочих партий. Анализ этих документов показывает, что именно из них и перекочевало в Программу КПСС само понятие о «необычных» реформах.

В своей «Памятной записке» П. Тольятти писал:

«В системе государственно-монополистического капитализма возникают совершенно новые проблемы, которые правящим классам уже больше не удаётся решать традиционными способами. В частности, сегодня в наиболее крупных странах встаёт вопрос о централизации руководства экономикой, который пытаются решить с помощью программирования сверху, в интересах крупных монополий и путём вмешательства государства… Совершение очевидно, что рабочее и демократическое движение не может остаться равнодушным к этому вопросу. Нам необходимо бороться также и в этой области…

Для этого нужны развитие и координация непосредственных требований рабочего класса и предложений о реформе экономической структуры (национализация, аграрная реформа и т. д.), объединение их в общий план экономического развития, который должен быть противопоставлен капиталистическому программированию. Разумеется, он ещё не будет социалистическим планом, потому что для этого нет условий. Однако это — новая форма и новое средство борьбы за движение вперёд к социализму»³⁴³.

В журнале «Проблемы мира и социализма»³⁴⁴ член ЦК Бельгийской компартии К. Ренар говорил:

«В действительности вопрос о структурных реформах прямо поднимает вопрос о власти… Сегодня ясно, что назревшие экономические структурные реформы, которых требуют трудящиеся, не могут быть осуществлены без более решительных, чем раньше, единых действий, а также без ликвидации в результате этих действий политических привилегий капиталистических монополий, то есть без существенной демократизации строя».

Из этих высказываний можно составить себе представление о том, что же такое так наз. структурная реформа и в чем её необычность, в чём её отличие от обыкновенных реформ.

Структурная реформа — это такая реформа, которая, во-первых, объединяет в одну общую программу ранее разрозненные «требования и предложения» рабочего класса, например, такие, как национализация, аграрная реформа и т. п., и, во-вторых, требует контроля парламента, профсоюзных и прочих представительных органов над национализированными отраслями, над всей экономической деятельностью буржуазного государства.

Никто из марксистов-ленинцев до сих пор не отрицал, что требования национализации, аграрной реформы и т. д.— требования реформистские. Об этом неоднократно говорил В. И. Ленин.

Требования контроля парламента, профсоюзов и т. п. демократических организаций — также требования далеко не новые, не раз выдвигавшиеся международной социал-демократией. Помните, что писал Ленин о подобном контроле:

«Контроль без власти есть пустейшая фраза… Для того, чтобы контролировать, надо иметь власть. Если это непонятно широким массам… надо иметь терпение разъяснить им это, но ни в коем случае не говорить им неправду. А если я заслоняю это основное условие контролем, я говорю неправду и играю на руку капиталистам и империалистам… Контроль без власти — мелкобуржуазная фраза…»³⁴⁵.

Если и говорить о чем-то необычном, что внесено ныне в эти, в общем-то старые, реформистские лозунги, так это об объединении этих доселе разъединённых реформ в одну общую платформу-программу.

Нельзя не согласиться с самим П. Тольятти, когда он пишет о подобной программе как о несоциалистической программе. Это справедливо. Но наряду с этим, я никак не могу разглядеть в этой программе ни «новой формы», ни «нового средства борьбы за движение вперёд к социализму» — не могу, потому что никто из новоявленных теоретиков марксизма нигде не разъясняет:

1. О какой национализации идёт речь, когда говорят о структурных реформах? О национализации всех или большинства монополий, или о национализации только крупных монополий?
2. О какой экономической деятельности буржуазного государства идёт речь? О нынешней налоговой или о предполагаемой планирующей?
3. О контроле какого парламента идёт речь? Нынешнего буржуазного или воображаемого, выражающего интересы всего народа?
4. О каких таких политических привилегиях монополий идёт речь и какими активными действиями можно добиться ликвидации этих привилегий и «существенной демократизации строя»?
5. И что такое имеется в виду под «существенной демократизацией строя»?
6. И, наконец, что значит утверждение о том, что «в действительности вопрос о структурных реформах прямо поднимает вопрос о власти»?

Означает ли всё это, что коммунистические партии Западной Европы стесняются прямо поставить перед трудящимися вопрос о власти, ибо, как замечает Тольятти, «для этого нет условий», а вопрос о структурных реформах поставить могут, так как эти реформы «в действительности поднимают вопрос о власти»?!

Непонятно, кого пытаются запутать или перехитрить некоторые компартии Европы и Америки — то ли самих себя, то ли правящие классы, то ли самих трудящихся,— требующие реформы, поднимающие вопрос о власти, но не требующие власти?..

В. И. Ленин говорил, что:

«Никакой передел земли и никакое изменение государства в сторону демократизации ещё не устраняет господства капитала, господства буржуазного строя»³⁴⁶.

«Свергнуть капитализм и империализм нельзя никакими „идеальными“ демократическими преобразованиями, а только экономическим переворотом…»³⁴⁷.

В. И. Ленин учил, что:

«…Социалисты не отказываются от борьбы за реформы. Они должны, например, теперь голосовать в буржуазных парламентах за всякие, хотя бы небольшие улучшения в положении масс и т. п. Но простым буржуазным обманом является проповедь реформ для решения вопросов, которые историей и действительным положением вещей поставлены революционно…»³⁴⁸.

Уже ранее упоминавшийся член ЦК СЕПГ К. Хагер, присоединяясь к целому хору видных европейских деятелей рабочего движения, уверяет нас в том, что:

«Революция (особенно мирная) может включать в себя и эволюционные моменты как один из способов своего развития. Оказывается возможным использовать реформы в интересах подвода масс к революции, превращать реформы в одну из форм развития самой революции».

Нельзя не вспомнить В. И. Ленина и его ответа т. Хагеру и другим —

«„Принципиальные примирители“ попробуют преподнести фальсификацию марксизма в духе, например, такого рассуждения, что реформы не исключают революции… что реформы возможны „наряду с революционным движением, как один из моментов развёртывания этого движения“ и т. д. и т.п…

Это было бы фальсификацией марксизма. Конечно, реформы не исключают революции. Дело однако сейчас идёт не об этом, а о том, чтобы революционеры не исключали себя перед реформистами, то есть чтобы социалисты не подменяли своей революционной работы реформистской»³⁴⁹.

Нельзя не восторгаться прозорливостью Ленина.

Если мы, говоря о структурных реформах как о таких реформах, которые поднимают вопрос о власти, стесняемся открыто призвать трудящихся, требующих этих реформ, к прямой борьбе за власть, то мы, как мне кажется, уподобляемся тому товарищу, о котором В. И. Ленин писал ещё в 1916 г.:

«…Юниус, во-первых, не освободился вполне от „среды“ немецких, даже левых социал-демократов, боящихся раскола, боящихся до конца договаривать революционные лозунги. Это — ошибочная боязнь… Во-вторых Юниус хотел, по-видимому, осуществить нечто вроде меньшевистской, печальной памяти, „теории стадий“, хотел начать проводить революционную программу с её „наиболее удобного”, „популярного“, приемлемого для мелкой буржуазии конца. Нечто вроде плана „перехитрить историю“, перехитрить филистеров… Будучи раз принята, такая программа сама собой повела бы, дескать, к следующей стадии: социалистической революции.

Вероятно, подобные рассуждения сознательно или полусознательно определили тактику Юниуса. Нечего и говорить, что они ошибочны»³⁵⁰.

Как мы выяснили, завоевание сочувствия и поддержки большинства Программой КПСС и её сторонниками мыслится прежде всего в привлечении этого большинства на сторону коммунистических партий борьбой за мир, не требующей борьбы за свержение власти капитала; борьбой за «известное улучшение условий существования», «за демократизацию» существующего строя, предусматривающей борьбу за «необычные» реформы; борьбой за социализм, предусматривающей борьбу за мирную революцию, за революцию без гражданской войны, в которой избирательная борьба и парламент выдвигаются на передний план этой мирной революции.

Есть ли необходимость в вопросе о парламенте и парламентской борьбе обращаться за помощью к В. И. Ленину? Его работы в этом направлении настолько многочисленны и известны среди всех считающих себя марксистами, что, казалось бы, безусловно не стоит вновь освежать их в памяти отдельных забывчивых людей.

Но мне кажется, что будет не лишним напомнить этим людям основную мысль В. И. Ленина о том, что:

«Забывать, что всеобщее избирательное право, пока сохраняется собственность капиталистов, есть одно из орудий буржуазного государства,— это значит позорно изменять пролетариату, переходить на сторону его классового врага, буржуазии, быть изменником и ренегатом»³⁵¹.

«Только негодяи или дурачки могут думать, что пролетариат сначала должен завоевать большинство при голосованиях, проводимых под гнётом буржуазии, под гнётом наёмного рабства, а потом должен завоевать власть. Это верх тупоумия или лицемерия, это — замена классовой борьбы и революции голосованиями при старой власти, при старом строе»³⁵².

«Пролетариат не может победить, не завоевав на свою сторону большинства населения. Но ограничивать или обусловливать это завоевание приобретением большинства голосов на выборах при господстве буржуазии есть непроходимое скудоумие или простое надувательство рабочих»³⁵³.

«Мы видим, какой безграничной теоретической нелепостью, каким тупоумием является ходячее мелкобуржуазное представление о переходе к социализму через „демократию“… Унаследованный от буржуазии предрассудок насчёт безусловного, внеклассового содержания „демократии“ — вот основа этой ошибки»³⁵⁴.

В. И. Ленин не стеснялся в выражениях, когда говорил о людях, проповедующих мирный, парламентский, демократический переход власти из рук буржуазии в руки рабочего класса. В. И. Ленин категорически отвергал этот путь. Он исходил при этом из анализа объективной действительности, из того, что:

«Сила пролетариата в любой капиталистической стране несравненно больше, чем доля пролетариата в общей сумме населения. Это — потому, что пролетариат экономически господствует над центром и нервом всей хозяйственной системы капитализма, а также потому, что пролетариат экономически и политически выражает действительные интересы громадного большинства трудящихся при капитализме. Поэтому пролетариат, даже когда он составляет меньшинство населения (или когда сознательный и действительно революционный авангард пролетариата составляет меньшинство населения), способен и низвергнуть буржуазию и привлечь затем на свою сторону многих союзников из такой массы полупролетариев и мелких буржуа, которая никогда заранее за господство пролетариата не выскажется, условий и задач этого господства не поймёт»³⁵⁵.

Ничего нового о роли парламента в современном революционном движении мы не найдём в доводах теоретиков и защитников тезиса о парламентском пути перехода к социализму. Они лишь говорят:

«Цель состоит не в том, чтобы сохранить буржуазный парламент, а в том, чтобы использовать парламентскую форму и придать парламенту новое подлинно демократическое, а затем также и пролетарское содержание. Это возможно только на пути непрерывной внепарламентской борьбы рабочих, крестьянских масс и городских средних слоёв, всех антимонополистических сил против реакции, за радикальные, революционные по своему содержанию реформы, за мир и социализм»³⁵⁶.

И всё начинается сначала…

Логическим продолжением тезиса Программы КПСС о мирном переходе к социализму парламентским путём, путём превращения парламента в орган, «выражающий интересы народа», для какового превращения необходимо добиться завоевания прочного парламентского большинства, что, в свою очередь, требует поддержки и сочувствия большинства нации,— является положение Программы КПСС о «единстве всех демократических сил», о «единстве всех партий рабочего класса независимо от разделяющих эти партии идеологических разногласий».

Действительно, Маркс, Энгельс, Ленин заботились и стремились к единству всех сил рабочего класса.

В. И. Ленин указывал:

«…Безусловная необходимость для… коммунистической партии прибегать к лавированию, соглашательству, компромиссам с разными группами пролетариев, с разными партиями рабочих и мелких хозяйчиков вытекает с абсолютной необходимостью»³⁵⁷.

Но, подчёркивал Ленин,—

«Всё дело в том, чтобы уметь применять эту тактику в целях повышения, а не понижения, общего уровня пролетарской сознательности, революционности, способности к борьбе и победе»³⁵⁸.

Всё дело в том, на основе какой идеологии — марксистско-ленинской или буржуазно-реформистской — мыслится подобное единство, на какую тактику — эволюционную или революционную — рассчитывается это единство, какой характер оно носит — постоянный или временный.

Я уже говорил и должен повторить вновь, что единство всех партий, борющихся за мир без свержения власти капитала, борющихся за социализм путём структурных реформ и представляющих себе революцию как мирный переход власти, предварительно требующий завоевания поддержки и сочувствия подавляющего большинства нации,— представить себе вполне возможно.

Но будет ли подобное единство тем, к которому призывали рабочий класс Маркс и Ленин? Конечно же, нет.

Особенно ярко, особенно наглядно коренная противоположность марксистско-ленинской позиции по вопросам единства рабочих партий с позицией большинства нынешних деятелей западноевропейского коммунистического и рабочего движения вытекает из сопоставления их взглядов со взглядами В. И. Ленина.

«Мы должны способствовать тому, чтобы устранить один из немногих аргументов социал-демократов против союза с коммунистами — аргумент о том, будто коммунисты стремятся к насилию меньшинства над большинством» (член ЦК Социалистической единой партии Германии К. Хагер³⁵⁹).

«Коммунистический тезис о разнообразии путей перехода к социализму и о возможности этого перехода в определённых условиях мирным путём значительно благоприятствует сближению между коммунистами и социалистами. Этот тезис разбивает старую ложь о коммунистах, являющихся якобы принципиальными „сторонниками активно действующего меньшинства и подстрекателями к насилию“» (генеральный секретарь Французской коммунистической партии В. Роше³⁶⁰).

А вот В. И. Ленин:

«При определении диктатуры Каутский изо всех сил старался спрятать от читателя основной признак этого понятия, именно: революционное насилие. А теперь правда вылезла наружу: речь идёт о противоположности мирного и насильственного переворотов.

Вот здесь зарыта собака. Все увёртки, софизмы, мошеннические фальсификации для того и нужны Каутскому, чтобы отговориться от насильственной революции, чтобы прикрыть своё отречение от неё, свой переход на сторону либеральной рабочей политики, то есть на сторону буржуазии. Вот где зарыта собака.

Каутскому нужно истолковать диктатуру, как состояние „господства“, ибо тогда исчезает революционное насилие, исчезает насильственная революция. „Состояние господства“ (гегемонии) есть состояние, в котором бывает любое большинство при… „демократии“! Таким мошенническим фокусом революция благополучно исчезает!»³⁶¹.

«Нельзя ставить развитие единства действий в зависимость от идеологических разногласий» (В. Роше³⁶²).

«Единство всех социалистических сил в единых действиях, так, чтобы они стояли даже выше идеологических разногласий» (генеральный секретарь Итальянской коммунистической партии Л. Лонго³⁶³).

«Единство — великое дело и великий лозунг! Но рабочему делу нужно единство марксистов, а не единство марксистов с противниками и извратителями марксизма»³⁶⁴.

«Одна уже мысль „предать забвению“ принципиальные разногласия нелепа и не могла прийти в голову ни одному здравомыслящему человеку»³⁶⁵.

«Для того чтобы содействовать успеху продвижения к социализму мирным путём, благодаря тесному сотрудничеству обеих партий и всех демократических и антимонополистических сил, ⅩⅦ съезд нашей партии категорически отверг идею обязательного существования одной партии для достижения социализма во Франции» (В. Роше³⁶⁶).

«Камнем преткновения между коммунистами и социалистами был вопрос о силе, представляющей рабочий класс в борьбе за победу социалистической революции и в строительстве социализма. Обычно позиция коммунистов по этому вопросу искажалась, и до сих пор она не всегда правильно понимается социал-демократами. Коммунистам приписывается стремление „отлучить“ все другие партии от участия в строительстве нового общества… Коммунисты не являются принципиальными сторонниками концепции „единственной партии“» (секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев³⁶⁷).

«Широко распространённое мнение… что социализм означает господство одной партии, а именно коммунистической, обязано своим возникновением особому историческому развитию в первой социалистической стране — в Советском Союзе. Оно нашло такое широкое распространение, что глубоко проникло в массы и так живуче потому, что некоторое время поддерживалось даже коммунистическими партиями, которые и диктатуру пролетариата — в противовес буржуазной демократии — часто понимали только как господство одной партии. Эго упрощённое, примитивное положение, вульгаризирующее марксизм» (председатель ЦК Коммунистической партии Австрии Фюрнберг³⁶⁸).

А вот В. И. Ленин:

«Когда нас упрекают в диктатуре одной партии и предлагают, как вы слышали, единый социалистический фронт, мы говорим: „Да, диктатура одной партии! Мы на ней стоим и с этой почвы сойти не можем“»³⁶⁹.

«Чтобы расколоть буржуазный блок, изолировать крупный капитал, создать новый правящий блок, способный заменить старые господствующие классы и открыть путь к социализму, необходима стратегия, соответствующая специфическим условиям каждой страны» (член Президиума ЦКК Итальянской коммунистической партии В. Джерратана³⁷⁰).

А вот В. И. Ленин:

«В капиталистическом обществе, когда оно развивается, держится прочно или когда оно погибает, всё равно — может быть только одна из двух властей: либо власть капиталистов, либо власть пролетариата. Всякая средняя власть есть мечта, всякая попытка организовать что-то среднее ведёт к тому, что люди даже при полной искренности скатываются в ту или в другую сторону»³⁷¹.

«Главное, что не понимают социалисты и что составляет их теоретическую близорукость, их пленённость буржуазными предрассудками и их политическую измену по отношению к пролетариату, это то, что в капиталистическом обществе, при сколько-нибудь серьёзном обострении заложенной в его основе классовой борьбы не может быть ничего среднего, кроме диктатуры буржуазии или диктатуры пролетариата. Всякая мечта о чём-либо третьем есть реакционная ламентация мелкого буржуа»³⁷².

«На Европейском Западе³⁷³ социалистическое решение… должно не только обеспечить хлеб и работу, но и быть в состоянии гарантировать (?!) высокий темп развития производства; осуществить экономическое планирование, в котором нашла бы место и стимулировалась инициатива каждого; руководить обществом, гарантируя (?!) широкую систему автономии и политических свобод (?!); способствовать развитию поисков в области культуры и постоянного сопоставления идей (?!). Только в том случае, если мы уже сейчас будем действовать в этом направлении и с этой перспективой, мы сможем завоевать и объединить большинство рабочего класса и народа» (В. Джерратана³⁷⁴).

А вот В. И. Ленин:

«Мы постоянно говорим… что революция требует жертв. Есть товарищи, аргументирующие в своей пропаганде следующим образом: мы готовы произвести революцию, но она не должна быть слишком тяжёлой… должен заявить, что такая агитация некоммунистична и нереволюционна. Естественно, что каждая революция влечёт за собой огромные жертвы для класса, который её производит»³⁷⁵.

Можно было бы привести ещё не один десяток примеров аналогичных заявлений многих и многих нынешних деятелей международного рабочего движения стран Европы и Северной Америки. И в их опровержение можно было бы привести не меньшее количество цитат из работ В. И. Ленина.

Для меня совершенно ясно, что вышеупомянутые взгляды большинства руководителей компартий Запада на вопросы единства не имеют ничего общего со взглядами В. И. Ленина на этот вопрос. В свете ленинских высказываний становится очевидно, что и современная постановка вопроса о необходимости единства всех партий, «считающих себя» партиями рабочего класса, как непременного условия для успешного мирного перехода к социализму — по сути дела, сводится к полному забвению или лишь к словесному признанию коммунистическими партиями некоторых западноевропейских государств квинтэссенции марксизма-ленинизма — учения о диктатуре пролетариата.

Как иначе расценить официальные высказывания руководителей этих компартий о «предварительном привлечении на сторону революции большинства народа», о роли насилия и принуждения в революции, о «новом правящем блоке», о возможности и необходимости двух и более партий в системе диктатуры пролетариата, о структурных реформах и т. д. и т. п.?

Подобную позицию никак не назовёшь коммунистической, революционной, марксистско-ленинской позицией. Это — та позиция, которую В. И. Ленин называл центристской и охарактеризовал следующим образом:

«„Центр“ весь клянётся и божится, что они марксисты, интернационалисты, что они за мир, за всяческие „давления“ на правительства, за всяческие „требования“ к своему правительству о „выявлении им воли народов к миру“, за всевозможные кампании в пользу мира и т. д. и т.д… Центр — за „единство“, центр — противник раскола.

Гвоздь вопроса в том, что „центр“ не убеждён в необходимости революции против своих правительств, не проповедует её, не ведёт беззаветной революционной борьбы, выдвигает, выдумывает самые пошлые — и архи-„марксистски“ звучащие отговорки от неё.

„Центр“ — люди рутины, изъеденные гнилой легальностью, испорченные обстановкой парламентаризма и пр., чиновники, привыкшие к тёплым местечкам и „спокойной“ работе»³⁷⁶.

Теоретики и сторонники Программы КПСС очень возмущаются тогда, когда слышат эту цитату В. И. Ленина. Где только можно и как только можно они ссылаются на то, что все принципиальные установки Программы КПСС по вопросам международного рабочего движения, как указывает сама Программа КПСС, могут быть осуществлены лишь в результате «широкой, массовой борьбы за мир, за демократию, за социализм». И многим кажется, что эти понятия — «революционность», «мир», «социализм», «борьба» — покрывают всё.

Но эти многие заблуждаются. Они забывают или не понимают того существеннейшего обстоятельства, что сама постановка вопроса о революционной массовой борьбе так, как она дана Программой КПСС,— не содержит ничего конкретного, одни общие призывы и фразы.

В. И. Ленин говорил:

«В чём цель революционной массовой борьбы?.. Считают самоочевидным или прямо признают, что этой целью является „социализм“. Капитализму (или империализму) противопоставляют социализм.

Но это как раз в высшей степени (теоретически) нелогично, а практически лишено содержания. Нелогично потому, что это слишком обще, слишком расплывчато. „Социализм“ вообще, как цель, в противоположность капитализму (или империализму), признаётся теперь не только социал-шовинистами и каутскианцами, но и многими буржуазными политиками. Но теперь дело идёт не об общем противопоставлении двух социальных систем, а о конкретной цели конкретной „революционной массовой борьбы“ — против конкретного зла, а именно против сегодняшней дороговизны, сегодняшней военной опасности…

Весь Ⅱ Интернационал… противопоставлял социализм вообще капитализму, и как раз на этом слишком общем „обобщении“ он потерпел банкротство. Он игнорировал именно специфическое зло своей эпохи, которое Ф. Энгельс уже почти 30 лет тому назад, 10 января 1887 г., характеризовал следующими словами: „…B самой социал-демократической партии… находит себе место определённого сорта мелкобуржуазный социализм. Он находит там выражение в такой форме, что основные воззрения современного социализма и требование превращения всех средств производства в общественную собственность признаются правильными; но осуществление этого признаётся возможным лишь в отдалённом, практически неопределённом будущем, этим самым задача для настоящего времени определяется лишь как простое социальное штопанье“»³⁷⁷.

Далее В. И. Ленин пишет:

«Конкретной целью „революционной массовой борьбы“ могут быть только конкретные мероприятия социалистической революции, а не „социализм“ вообще. Когда же предлагают точно определить эти конкретные мероприятия… аннулирование государственных долгов, экспроприация банков, экспроприация всех крупных предприятий — если предлагают внести такие совершенно конкретные мероприятия в официальную резолюцию партии и систематически разъяснять их в самой популярной форме путём повседневной партийной пропаганды и агитации на собраниях, в парламентских речах, в инициативных предложениях,— тогда снова получается всё тот же оттягивающий или уклончивый, насквозь софистический ответ, что народ-де к этому ещё не подготовлен и т. п.!

Но ведь дело именно в том, чтобы теперь же начать эту подготовку и неуклонно её проводить!»³⁷⁸.

Вряд ли можно что-либо добавить к словам Энгельса и Ленина.

Действительно, из рассмотрения Программы КПСС (её части, посвящённой мировому революционному процессу) и соответствующих положений некоторых компартий Запада с неизбежностью следует, что для них задача настоящего времени определяется как простое социальное штопание.

А между тем как сама Программа КПСС; так и многочисленные материалы к ней стараются убедить нас в том, что:

«В ходе мирного соревнования двух систем капитализм потерпел глубокое моральное поражение в глазах всех народов. Простые люди ежедневно убеждаются в том, что капитализм не в состоянии решить ни одной из назревших проблем, которые стоят перед человечеством. Всё более очевидно, что только на путях социализма можно найти решение этих проблем. Доверие к капиталистическому строю и к капиталистическому пути развития падает… Под влиянием идей социализма освободительная борьба трудящихся и общедемократические движения народов сливаются в общий мировой поток, размывающий устои империализма…

ⅩⅩ съезд партии, анализируя положение в странах капитализма, сделал вывод, что они неуклонно движутся навстречу новым экономическим и социальным потрясениям… За минувшие годы произошло дальнейшее обострение противоречий как внутри, так и между ними, происходил развал колониальных империй, борьба рабочего класса и национально-освободительное движение народов приобрели огромный размах»³⁷⁹;

«Империализм есть загнивающий и умирающий капитализм. Канун социалистической революции. Мировая капиталистическая система в целом созрела для социальной революции пролетариата.

Отпадение от капитализма все новых стран, ослабление позиций империализма в экономическом соревновании с социализмом; обострение противоречий империализма с развитием государственно-монополистического капитализма и ростом милитаризма; усиление внутренней неустойчивости и загнивания капиталистической экономики; нарастание борьбы между трудом и капиталом; резкое обострение противоречий мирового капиталистического хозяйства; небывалое усиление политической реакции по всем линиям, отказ от буржуазных свобод и установление в ряде стран фашистских, тиранических режимов; глубокий кризис политики и идеологии буржуазии — в этом находит своё выражение общий кризис империализма»³⁸⁰.

Но это ещё не всё, это — только одна сторона вопроса. Вот другая —

«Положение трудящихся… ухудшается во всех областях… Стачечная борьба трудящихся неуклонно растёт. Только в 1960 году в забастовочной борьбе участвовало свыше 58 млн человек… Борьба трудящихся стран капитала за свои экономические и политические права становится всё более острой… Выступления трудящихся все чаще приобретают политический характер. В 1960 г. в политических забастовках участвовало свыше 40 млн человек, или 73 % общего числа бастовавших. Мощные выступления рабочего класса и народных масс в 1960 г. привели к падению правительств в Японии, Италии, Бельгии…

Для социальной обстановки, сложившейся за истёкшие пять лет в крупных капиталистических странах, характерен также рост крестьянского движения…»³⁸¹;

«Международное революционное движение рабочего класса одержало всемирно-исторические победы. Главное его завоевание — мировая социалистическая система.

В недрах капиталистического общества складываются, умножаются и закаляются социальные силы, призванные обеспечить победу социализма… Создались и выросли марксистско-ленинские партии. Они становятся всё более авторитетной общепризнанной национальной силой, ведущей за собой широкие слои населения. Международное революционное движение накопило огромный опыт борьбы против империализма и его пособников в рядах рабочего класса. Оно стало идеологически более зрелым, обладает большой организованной мощью и боевым наступательным духом. Страны капитализма постоянно потрясаются классовыми битвами. Развёртываются боевые выступления трудящихся в защиту своих экономических и политических интересов. Не раз рабочий класс, трудящиеся создавали угрозу для классового господства буржуазии…

Ныне в мире создалась более благоприятная обстановка для рабочего движения. Успехи СССР и всей мировой социалистической системы, углубление кризиса мирового капитализма, рост влияния компартий в массах, идейный крах реформизма существенно изменили условия классовой борьбы в пользу трудящихся. Даже в тех странах, где реформизм продолжает сохранять сильные позиции, в рабочем движении происходит значительный сдвиг влево»³⁸².

Следовательно, Программа КПСС уверяет нас в том, что сейчас, именно сейчас, в новой конкретно-исторической обстановке:

1. создались и укрепились марксистско-ленинские партии, насчитывающие около 40 млн членов;
2. революционное движение накопило огромный опыт борьбы против империализма. Оно обладает большой организованной силой и боевым наступательным духом;
3. борьба широких трудящихся масс стала очень острой. Не раз рабочий класс, трудящиеся создавали угрозу для классового господства буржуазии. Их выступления приобрели ясно выраженный политический характер;
4. происходит рост крестьянского движения;
5. произошло значительное обострение противоречий как внутри, так и между капиталистическими государствами;
6. происходит окончательный развал колониальных империй. Национально-освободительное движение народов приобрело огромный размах;
7. «Мировая капиталистическая система в целом созрела для социалистической революции пролетариата».

Странная получается вещь.

Вслед за В. И. Лениным повторяя, что империализм — канун социалистической революции, всячески подчёркивая, что для этой революции ныне созданы гораздо более благоприятные условия, чем во времена Ленина, подробнейшим образом перечисляя все эти благоприятные условия, включающие, ко всему прочему, возросшую мощь Советского Союза и образование мирового социалистического лагеря, и даже говоря о превосходстве сил социализма над силами империализма,— Программа КПСС тем не менее направляет всю организованную мощь и боевой наступательный дух современного революционного движения не на путь революционного преобразования общества, а на путь реформизма, призывает рабочий класс и его партии не на революционную борьбу за свержение власти капитала, а к борьбе за «необычные» реформы, не следует ленинскому призыву «союз с реформистами допускать как временное зло в обстановке заведомо нереволюционной, разрыв и раскол с ними считать неизбежным при всяком серьёзном обострении борьбы, а тем более при начале революции»³⁸³, а наоборот, провозглашает необходимость тесного союза с ними и т. д.

Спрашивается, что же произошло?

По-моему, произошло то, о чём в своё время говорил В. И. Ленин:

«Каутский совершенно запутался и выдал себя с головой. Заметьте: он сам признал, что „Европа идёт навстречу решающим битвам между трудом и капиталом“.

Поэтому прежние методы экономической и политической борьбы пролетариата, состоявшие в использовании буржуазной демократии, недостаточны. Следовательно?.. Следовательно… она теперь недостаточна для рабочего класса. И если подготовительная работа к пролетарской революции, обучение и формирование пролетарской армии были возможны (и необходимы) в рамках буржуазно-демократического государства, то, раз дело дошло до „решающих битв“, ограничивать пролетариат этими рамками значит быть изменником пролетарского дела»³⁸⁴.

Находятся люди, которые признают, что в трактовке Программой КПСС состояния современного международного революционного движения — ошибка Программы; что и в лагере социализма не всё так благополучно, и в лагере империализма не всё так плохо, как об этом говорит Программа КПСС³⁸⁵.

Находятся люди, которые утверждают, что в последующем, после принятия ⅩⅩⅡ съездом Программы КПСС, «сам» Хрущёв «несколько» отступился от нарисованной Программой картины полнейшей революционной ситуации в мире, «встал на более реалистическую точку зрения».

С этими людьми и по этому вопросу в конце концов можно было бы согласиться. Можно было бы… если бы эти товарищи не забыли при этом учесть, что в таком случае Программа КПСС, определяющая тактику и стратегию не только Коммунистической партии Советского Союза, но, фактически, и всего мирового революционного движения, оказывается построенной на песке, оказывается построенной не на базе реального, действительного положения вещей, а оказывается построенной в опоре на возможное, на желаемое.

«Самая опасная ошибка для революционеров,— указывал В. И. Ленин,— это принятие своего пожелания, своего идейно-политического отношения за объективную действительность»³⁸⁶.

Товарищи, считающие общую картину революционной ситуации в мире, нарисованную Программой КПСС, ошибочной, упускают из виду, что в таком случае рушится вся логическая канва Программы КПСС по всем её главным политическим установкам, основу, суть которых составляет тезис о превосходстве сил мира и социализма над силами империализма и войны.

Рушится всё — и утверждение об объективной необходимости для империалистов следовать политике мирного сосуществования и мирного экономического соревнования, и утверждение о возможности предотвращения новой мировой войны с помощью этой политики и т. д. и т. п. Понятно, что я не имею в виду классового содержания самих этих тезисов, которые с этой точки зрения, как я пытался это доказать, не выдерживают никакой критики.

Или — или.

Или мы признаем, что картина состояния современного мира в целом, картина состояния международного революционного движения — в частности, данные Программой КПСС, не соответствуют истинному положению вещей, что составители Программы допустили здесь ошибку, или мы говорим, что такой ошибки не допущено.

В первом случае нужно было «открыто признать ошибку, вскрыть её причины, проанализировать обстановку, её породившую, обсудить внимательно средства исправить ошибку»³⁸⁷.

Мы этого не сделали. Допустив на ⅩⅩⅡ съезде КПСС самую опасную для революционеров ошибку, тогда ещё не самую страшную, в дальнейшем «мы из маленькой ошибки сделали чудовищно большую, на этой ошибке настаивая, пытаясь её углублённо обосновать и доводить до конца»³⁸⁸.

В итоге мы пришли, как говорил В. И. Ленин о Каутском, к прямой измене пролетарскому делу, делу социалистической революции.

В итоге мы пришли к полной ревизии марксизма-ленинизма под флагом борьбы с догматизмом.

В самом деле, посмотрите, что получается. Несомненно, что марксистско-ленинское учение — не догма, а руководство к действию; несомненно, что по мере развития человеческого общества марксистско-ленинская теория, как и всякая другая научная теория, может и должна творчески развиваться и обогащаться, отправляясь от опыта этого развития. Но, как любая научная теория, и марксистско-ленинская теория научного коммунизма имеет свои основные, объективные предпосылки, которые, собственно говоря, и дают нам право утверждать о строго научном характере учения Маркса — Ленина. Такими законами и предпосылками в науке марксизма-ленинизма являются:

1. Учение о классах и классовой борьбе, важнейшей составной частью которого является теория государства как политического органа экономически господствующего класса, органа, возникшего, существующего и долженствующего существовать пока и постольку, пока и поскольку человеческое общество остаётся обществом классовым.
2. Закон несоответствия общественного характера производства частной собственности на средства производства, из которого с неизбежностью вытекает учение о социалистической революции, продолжающейся вплоть до уничтожения классового общества на Земле.
3. Учение об исторической миссии рабочего класса как единственного класса, способного довести до конца построение бесклассового общества, коммунизма — общественного строя без всякого насилия над личностью, без войн, без государства, без демократии.

Эти законы марксизма-ленинизма — незыблемы и нерушимы, они справедливы и действуют в любой современной конкретно-исторической обстановке, и их действие прекращается лишь с ликвидацией всех классовых противоречий, с завершением исторической миссии рабочего класса.

Программа КПСС пытается уверить нас в том, что в современных условиях можно и должно говорить о мирном существовании социализма с капитализмом на неопределённо долгий срок, о возможности предотвращения войн путём соглашения между правительствами империалистических и социалистических государств, о мирном, парламентском переходе власти из рук буржуазии в руки рабочего класса, о ненадобности диктатуры пролетариата — государства рабочего класса — для построения коммунистического общества, о ненадобности классовой пролетарской партии для построения коммунистического общества и т. д. и т. п.

Что это значит? Это значит, что Программа КПСС, под прикрытием громких фраз о верности марксизму-ленинизму, на деле совершенно отступает от марксистско-ленинского учения о классах и классовой борьбе со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это значит, что Программа КПСС (и защищающие её партии) полностью подпадают под следующую характеристику В. И. Ленина,—

«Защита сотрудничества классов, отречение от идеи социалистической революции и от революционных методов борьбы, приспособление к буржуазному национализму, превращение в фетиш буржуазной легальности, отказ от классовой точки зрения и классовой борьбы из боязни оттолкнуть от себя „широкие массы населения“ (читай: мелкую буржуазию) — таковы, несомненно, идейные основы оппортунизма»³⁸⁹.

Мне кажется, что удивительно точную характеристику Программа КПСС даёт сама себе, говоря о Программе Союза коммунистов Югославии:

«В современных условиях главную опасность в коммунистическом движении представляет ревизионизм, правый оппортунизм, как отражение буржуазного влияния. Прикрывая своё отступничество от марксизма рассуждениями о необходимости учитывать новейшие условия развития общества и классовой борьбы, ревизионисты выполняют на деле роль разносчиков буржуазно-реформистской идеологии в коммунистическом движении. Они стремятся вытравить из марксизма-ленинизма его революционную душу… Ревизионисты отрицают историческую необходимость социалистической революции и диктатуры пролетариата, руководящую роль марксистско-ленинской партии, подрывают основы пролетарского интернационализма, скатываются к национализму».

Рассматривая Программу КПСС и материалы к ней, нельзя не восхищаться — искренне, от всего сердца — гениальностью простого человеческого ума, вспоминая и вдумываясь в такие, казалось бы, рядовые слова В. И. Ленина о том, что:

«Именно потому, что марксизм не мёртвая догма, не какое-либо законченное, готовое, неизменное решение, а живое руководство к действию, именно потому он не мог не отразить на себе поразительно-резкой смены общественной жизни. Отражением смены явился глубокий распад, разброд, всякого рода шатания, одним словом — серьёзнейший внутренний кризис марксизма. Решительный отпор этому распаду, решительная и упорная борьба за основы марксизма встала опять на очередь дня… „Переоценка всех ценностей“ в различных областях общественной жизни повела к ревизии наиболее абстрактных и общих философских основ марксизма…»³⁹⁰.

Такова моя личная точка зрения на внешнеполитическую часть Программы КПСС, на некоторые из её принципиальных установок по марксистско-ленинскому учению. Конечно, я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, что всё здесь изложенное — целиком и полностью справедливо. Но всё-таки я уверен, что если я и заблуждаюсь, если в какой-то мере и отношусь к тем людям, которые, по словам М. А. Суслова, склонны усваивать лишь поверхностные схемы революционной борьбы, то во всяком случае не по всем затронутым мной вопросам.

В этом меня убеждает тот факт, что я не одинок в своих «заблуждениях», что я разделяю их с такими опытнейшими и старейшими марксистами-ленинцами, как некоторые из членов так наз. антипартийной группы — бывшего ядра ленинско-сталинского руководства КПСС, с коммунистами многих коммунистических партий, в том числе и такой крупнейшей коммунистической партии современности как Китайская коммунистическая партия, да, пожалуй, в какой-то степени и с самим нынешним руководством КПСС, которое после долголетнего изучения пришло к выводу о «политическом субъективизме и теоретической беспечности» своего лидера Хрущёва.

Наиболее полно, хотели этого или не хотели руководители КПСС, на ⅩⅩⅡ съезде КПСС была высказана точка зрения на рассмотренные вопросы такого человека как Молотов.

Выступавшие на ⅩⅩⅡ съезде говорили:

«Ещё перед ⅩⅩ съездом КПСС Молотов в докладе на сессии Верховного Совета СССР открыто поставил под сомнение факт построения социалистического общества в СССР. Он говорил: „Наряду с Советским Союзом, где уже построены основы социалистического общества, имеются и такие народно-демократические страны, которые сделали только первые, но весьма важные шаги по направлению к социализму“. По Молотову выходило, что социализм в СССР ещё не построен… Сами понимаете, на основе таких установок нельзя и помышлять о плане построения коммунизма… Ясно, что если построены только основы социализма, то нельзя и ставить вопроса о переходе к развёрнутому строительству коммунизма. Если страны народной демократии сделали только первые шаги в направлении социализма, то, значит, не образовалась ещё мировая социалистическая система и, следовательно, нельзя говорить и о её растущем воздействии на ход общественного развития. Это была в корне ошибочная, неленинская оценка расстановки классовых и политических сил в современном мире.

Преуменьшение сил социализма, а стало быть, преувеличение сил капитализма привели Молотова к серьёзным ошибкам по вопросам международного развития — о мирном сосуществовании и о возможности предотвращения мировой войны, о многообразии форм перехода различных стран к социализму. Молотов вообще отвергает линию мирного сосуществования, сводя это понятие только к состоянию мира, вернее, к отсутствию войны в данный момент и к отрицанию возможности предотвращения мировой войны»³⁹¹;

«18 апреля 1960 г. Молотов прислал в редакцию журнала „Коммунист“ статью… В статье искажённо описывались трудности 1921 г., вызванные интервенцией и гражданской войной. Создавалось впечатление, что трудности, пережитые нашей страной, неизбежны и для других стран, которые вступят на путь социалистического строительства… В ней недооценивались новое соотношение сил, сложившееся после Ⅱ мировой войны… отвергалась реальная возможность предотвращения мировой войны в наше время»³⁹²;

«Делегаты ⅩⅩⅡ съезда должны знать, что… перед самым открытием съезда Молотов прислал письмо в Центральный Комитет, в котором он вновь нападает на Центральный Комитет, на Проект Программы КПСС… Молотов утверждает, что новая Программа антиреволюционна по своему духу… Молотов в своём письме заявляет, что проект Программы не имеет, видите ли, увязки коммунистического строительства в СССР с перспективами революционной борьбы рабочего класса в капиталистических странах, с перспективами социалистической революции в международном масштабе…

Молотов доходит до чудовищных заявлений, будто проект Программы обходит трудности борьбы за коммунизм, ориентирует партию и народ на то, что дальнейшее продвижение к коммунизму стран социалистического содружества пойдёт без революционной борьбы. Из его утверждений следует, что без серьёзнейших политических конфликтов с империалистическими странами, а значит без войны, невозможно продвижение к коммунизму.

Странно и чудовищно… утверждение, будто Ленин нигде и никогда не говорил о мирном сосуществовании государств с различным социальным строем»³⁹³.

«…Молотов стал выступать не только против осуждения культа личности Сталина… Молотов выступил против важнейшего принципиального положения ⅩⅩ съезда партии о возможности предотвращения войны в современную эпоху… Молотов делает чудовищное по своей нелепости и враждебности всему курсу партии заявление. Он обрушивается на следующий важнейший тезис заключительной части Программы: „Когда советский народ будет пользоваться благами коммунизма, новые сотни миллионов людей на земле скажут: Мы за коммунизм!..“

Молотов клеветнически утверждает, что будто бы эта установка Программы находится в глубоком противоречии с революционной сущностью марксистско-ленинского учения»³⁹⁴.

Вдумываясь в эту критику в адрес Молотова, на основании своих собственных выводов и заключений из анализа Программы КПСС, я могу сказать лишь одно — честь ему и хвала! Я могу повторить лишь то, с чего начал это письмо,— я остаюсь глубоко убеждённым в том, что критика так наз. культа личности Сталина, в том её виде, в котором она развернулась после ⅩⅩ съезда КПСС, своим остриём была направлена на то, чтобы дискредитировать членов Президиума ЦК КПСС — Маленкова, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Первухина, Сабурова, Булганина — не согласных с тем генеральным курсом партии, на который стремился повернуть партию её новый первый секретарь Хрущёв. Они раньше других, и в этом нет ничего удивительного, ибо они прошли ленинскую школу революции и революционной, марксистской закалки, сумели разглядеть в теоретической и практической деятельности Хрущёва авантюристические наклонности и антиленинскую, антипартийную оппортунистическую направленность, в полной мере воплотившуюся в принятой ⅩⅩⅡ съездом КПСС новой Программе КПСС — этом, на мой взгляд, прекрасном образце «мирного сосуществования» социализма с капитализмом в марксистско-ленинской идеологии.

Передо мной тезисы доклада Хрущёва по Постановлению ЦК КПСС «О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством».

Из второго раздела этих тезисов³⁹⁵ следует, что лейтмотивом намечаемой перестройки управления промышленностью явились «возросшие требования к более оперативному и конкретному руководству промышленностью на местах».

На основании тезисов Хрущёва я нарисовал себе следующую схему развития организационных форм управления нашей социалистической промышленностью:

И я что-то не смог найти логики в этой схеме,— почему возросшие требования к управлению промышленностью привели нас снова к той организационной форме управления, которая соответствовала первым годам существования Советской власти, когда наша промышленность делала самые первые, слабые шаги, когда вопрос о промышленности упирался «в гвозди и керосин» и когда не существовало ещё ни единого народнохозяйственного плана, ни государственных плановых органов?

В своих тезисах Хрущёв совершенно справедливо указывает, что переход от совнархозов к системе народных комиссариатов, а потом и министерств диктовался «ростом новой техники, задачами технического прогресса, новыми достижениями науки, открывающими крупные качественные изменения в организации современного промышленного производства».

Так спрашивается — почему переход к развёрнутому строительству коммунизма, который по логике вещей должен был бы характеризоваться ещё большим ростом новой техники, ещё большим ростом технического прогресса, ещё более глубокими научными достижениями и т. д. и т. п., то есть ещё более вескими причинами для сохранения министерств, призванных отвечать за состояние всех этих показателей по своим отраслям,— почему этот переход потребовал возврата к старым принципам управления промышленностью?

Тезисы обосновывают необходимость перестройки управления промышленностью наличием крупных недостатков в существующей системе —

3. «Крупным недостатком в практике руководства промышленностью и строительством является наличие ведомственных барьеров, что часто тормозит решение многих важнейших вопросов развития народного хозяйства. Многочисленные факты говорят о том, что в результате узковедомственного подхода к делу со стороны некоторых хозяйственных руководителей государство несёт большие потери, на длительный срок задерживается решение ряда неотложных народнохозяйственных задач…

4. Ведомственный подход приводит к ослаблению, а нередко и к нарушению нормальных производственных связей между предприятиями различных отраслей промышленности, расположенными в одном и том же экономическом, административном районе. При узковедомственном подходе далеко не полностью используются возможности оперативно решать хозяйственные вопросы на местах, более целесообразно распределять имеющиеся материальные, трудовые и финансовые ресурсы и принимать конкретные меры для скорейшей ликвидации недостатков, выявляющихся в ходе выполнения планов.

5. При существующих формах управления промышленностью… каждое министерство во многих случаях стремится изготовить для себя всё, не считаясь с затратами средств и материалов…

6. Одна из важнейших причин, которая вызывает необходимость перестройки управления промышленностью… заключается также в том, чтобы более правильно использовать специалистов и шире привлечь к руководству промышленностью многочисленные кадры местных работников…

   …Перестройка руководства промышленностью… позволит значительно сократить и упростить аппарат…»³⁹⁶.

Как явствует из тезисов, главный, крупнейший недостаток существовавшей системы управления промышленностью — наличие труднопроходимых ведомственных барьеров, «ведомственный подход к делу».

Известно, что мы перешли к новой (к новой ли?) системе управления промышленностью, отказались от отраслевого принципа управления в пользу принципа территориального. По мысли авторов этой перестройки, этот принцип позволит «оперативно решать задачи развития промышленности данной области или республики исходя из общегосударственных интересов»³⁹⁷.

По мысли инициаторов этой перестройки, замена нескольких десятков отраслевых министерств ещё большим количеством совнархозов, построенных по территориальному, и не только по территориальному, а и по национальному принципу, должна привести к ликвидации ведомственных барьеров, к более оперативному и конкретному руководству промышленностью на местах, к более правильному учёту общегосударственных интересов местными хозяйственными органами.

Мысль эта — очень и очень спорная.

И мне кажете и, что, если отвлечься от такого на мой взгляд неизбежного обстоятельства, как то, что новая территориальная система управления промышленностью приведёт к разобщению предприятий одной и той же отрасли промышленности, находящихся в разных экономических районов и в ведении разных совнархозов, неминуемо скажется на росте технического прогресса всей отрасли в целом,— фактически при решении вопроса о той или иной форме управления промышленностью перед нами стояла проблема выбора между ведомственными барьерами и интересами и барьерами и интересами местническими и национальными.

В своё время В. И. Ленин предупреждал:

«Вы, может быть, скажете, разве так плохо дело в Советской республике, что к исполнению воли ВЦИК надо принуждать. Приходится, товарищи, принуждать, и это лучше сказать прямо, чем прятать под крыло и воображать, что всё обстоит благополучно… Лучше сказать правду, что наши местные органы надо принуждать неуклонно и беспощадно… Это очень трудно… Трудна борьба с местничеством, с мелкособственническими привычками. Мы знаем, что этого сразу сделать нельзя, но мы никогда не устанем добиваться от представителей пролетариата, чтобы они эту истину повторяли и проводили в жизнь, ибо без этого построить социализм невозможно»³⁹⁸.

Мы решили, что ныне замечание В. И. Ленина достаточно устарело, как, впрочем, и подавляющее большинство всех его других указаний, и что ныне наши местные товарищи настолько выросли, что местничество стало меньшим злом, чем ведомственный подход к делу.

«Самое главное, что гарантирует строгое соблюдение принципов демократического централизма и общегосударственных интересов,— это наличие в республиках многочисленной армии глубоко интернациональных, теоретически подготовленных, имеющих большой опыт практической работы кадров нашей партии»³⁹⁹.

Подавляющее большинство товарищей, выступавших при обсуждении вопроса о перестройке управления промышленностью, выступало против предложений некоторых о создании в центре Высшего совета народного хозяйства СССР — ВСНХ, против создания Комитетов при Совете министров СССР, отмечая, что их создание означало бы возврат к старым формам управления, что товарищи, выдвигающие подобные положения, будто бы заражены чувством недоверия к местным кадрам.

На практике нам пришлось создать и ВСНХ, и множество комитетов, руководящих теми или иными отраслями промышленности.

Практика показала, что критика членов так наз. антипартийной группы по адресу намечавшейся перестройки управления промышленностью носила принципиальный характер и основывалась на более трезвой и объективной оценке существовавшего (и существующего) положения вещей, чем оценка инициаторов и сторонников этой перестройки.

Выступая на ⅩⅩⅠ съезде КПСС в 1959 г. Хрущёв говорил, что:

«Постепенный переход к коммунизму нельзя понимать как какое-то замедленное движение. Наоборот, это есть период быстрого развития современной индустрии, крупного механизированного сельского хозяйства»⁴⁰⁰.

В этом и был смысл перестройки управления промышленностью. Новые организационные формы управления промышленностью были призваны устранить ведомственные барьеры, улучшить оперативность, конкретность руководства народным хозяйством и т. д., то есть, коротко говоря, открыть более широкий и свободный путь для дальнейшего более ускоренного движения вперёд экономики «переходного периода от социализма к коммунизму».

Оправдали ли себя проведённые мероприятия?

Обратимся к цифрам.⁴⁰¹

Вот таблица № 1. В ней сведены статистические данные о производстве главнейших видов промышленной продукции, начиная с 1928 года.

Таблица № 2 построена на основе таблицы № 1, и говорит о темпах роста производства основных видов промышленной продукции по соответствующим периодам в % к 1929 году (уровень 1929 г. принят за 100).

Эта таблица также базируется на абсолютных цифрах, но если мы обратим внимание на её заключительную часть — итог сопоставления темпов роста по отдельным периодам — можно заметить, что период 1959—1963 гг., по абсолютным цифрам прироста промышленной продукции отнюдь не по всем показателям превосходил предшествующие периоды. Из 23 первых мест этой таблицы период 1959—1963 годов занимает 13 первых мест.

Таблица № 3 затрагивает одну из важнейших качественных сторон — в ней сведены данные о производстве основных видов промышленной продукции на душу населения, данные о темпах роста промышленной продукции на душу населения.

Из 15 показателей данной таблицы период 1959—1963 гг. ясно определяется на 1-м месте только по двум показателям — по темпам роста производства нефти и электроэнергии на душу населения. По трём другим показателям — производству стали, чугуна и мяса — период 1959—1963 гг. едва отличается от предшествующих лет, по остальным десяти показателям значительно уступает предшествующим годам по темпам роста промышленной продукции на душу населения.

Таблица № 4 содержит сводку данных всех других таблиц по четырём главным пунктам:

1. по приросту в абсолютных цифрах по периодам;
2. по процентному отношению этого прироста;
3. по среднегодовому приросту в абсолютных цифрах;
4. по % среднегодового роста.

Как мне думается, эта таблица раскрывает все скобки у кажущихся значительными абсолютных цифр и позволяет поставить все точки над «и», что я и делаю в таблице № 5.

Из неё видно, что даже по чисто количественным показателям (к которым я отношу абсолютные цифры прироста как за рассматриваемый период в целом, так и среднегодовые абсолютные цифры), даже по этим показателям, из 64 первых мест период 1959—1963 гг. занимает только 29 первых мест.

Что же касается 64 первых мест по качественным показателям, т. е. по показателям роста в процентном отношении — как по периоду в целом, так и в среднем по годам — ни на одном из 64 первых и даже вторых мест мы не видим периода 1959—1963 годов.

Получается довольно любопытная картина: период 1958—1963 гг., т. е. период, прошедший в новых организационных формах управления промышленностью, задуманных как реальное средство улучшения работы промышленности, как реальное, действенное средство ускорения темпов нашего экономического развития,— на деле прошёл под знаком ощутимого замедления темпов развития нашей экономики. Вот вам и ускоренное движение к коммунизму!

Находятся люди, которые говорят, что нельзя упускать из виду то обстоятельство, что ныне каждый процент прироста промышленной продукции намного превосходит в материальном выражении процент прироста предшествующих лет. Они говорят, что если, например, каждый процент прироста угля в 1937 г. выражался цифрой в 1,3 млн т, в 1950 г.,— в 2,6 млн т, то в 1963 г. он выражался цифрой в 5,3 млн тонн.

Убедительно ли это утверждение?

Нет, не убедительно. Ибо каждому взрослому человеку должно быть ясно, что для нашей страны одинаковую трудность представляло добиться прироста продукции, скажем, на 10 % к достигнутому уровню как в 1937 г., так и в 1963 году. Штангисту-легковесу не менее тяжела штанга весом в 100 кг, чем тяжеловесу в 200.

Это утверждение неверно и по существу. Из таблицы № 5 не так уже трудно увидеть, что период 1959—1963 гг. и по абсолютным размерам среднегодового прироста основных видов промышленной продукции по тем отраслям, по которым он занимает 1-е место, по многим из них весьма незначительно отличается от предшествующего периода (из 13 показателей такое явление имеет место в 7 случаях).

Программа КПСС провозгласила, что:

«КПСС ставит задачу всемирно-исторического значения — обеспечить в Советском Союзе самый высокий жизненный уровень по сравнению с любой страной капитализма»⁴⁰².

Программа КПСС торжественно уверяет нас, что эта задача будет осуществлена в «ближайшее десятилетие (1961—1970 годы)»⁴⁰³.

Согласно нашим статистическим данным, производство основных видов промышленной продукции на душу населения в СССР и США составляло (в 1963 г.):

Если предположить, что естественный прирост населения в СССР и в США сохранится на существующем уровне (соответственно в 1,6 % и 1,3 %) и что ежегодный прирост основных видов промышленной продукции также сохранится на нынешнем уровне (в 8 % и в 3 % соответственно), то мы догоним США по уровню производства этих видов промышленной продукции на душу населения:

Из таблички следует, что даже если среднегодовой прирост основных видов промышленной продукции СССР в 2,5 раза будет превышать среднегодовой рост соответствующих отраслей промышленности США, то поставленная Программой КПСС задача — в 1970 г. догнать любую страну капитализма по производству на душу населения — не сможет быть выполненной. И это тем более справедливо, если мы вспомним, что за последние годы темпы развития основных отраслей промышленности таких капиталистических государств, как США, ФРГ, Франция, Япония, Италия, не отстают от темпов развития промышленности Советского Союза.

Возникает вопрос: было ли обещание Программы КПСС, данное в 1961 г.,— к 1970 г. догнать наиболее передовые капиталистические государства по жизненному уровню — простым хвастовством или оно имело под собой реальную базу?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться назад и рассмотреть весь период 1946—1960 гг., период, анализ экономического развития которого и привёл авторов Программы КПСС к вышеупомянутому торжественному обещанию.

Если мы обратимся к таблице № 2, то мы увидим, что период 1946—1960 гг. даёт следующие цифры среднегодового прироста важнейших видов промышленной продукции: по стали — 28 %, по чугуну — 27 %, по нефти — 41 %, по минеральным удобрениям — 51 %, по выработке электроэнергии — 36 % и т. д.

Несложный расчёт показывает, что подобные темпы развития, будь они выдержаны, несомненно позволили бы нашей стране догнать к 1970 г. главные капиталистические страны по производству на душу населения перечисленных видов промышленной продукции. Таким образом авторы Программы КПСС стояли на вполне реальной почве, когда в 1961 г. давали от имени партии обещание обеспечить к 1970 г. советским людям самый высокий жизненный уровень в мире.

К сожалению, Программа КПСС оказалась дискредитированной и в этой области, ибо уже сейчас можно с абсолютной уверенностью утверждать, что даже ежегодный прирост продукции в 50 % вряд ли поможет нам в оставшиеся до 1970 г. 5 лет догнать передовые капиталистические страны.

Спрашивается,— существуют ли какие-либо объективные причины, приведшие к значительному замедлению темпов роста нашей промышленности за последний период?

Буржуазные экономисты и социологи — защитники капиталистического способа производства — всегда стремились доказать, что высокие темпы развития производства, характеризовавшие социалистическую экономику, якобы присущи любой стране «в начальной стадии индустриализации», при переходе от периода низкого уровня развития производительных сил к некоему высокому уровню, по достижении которого эти темпы неминуемо должны замедляться.

Мне кажется, что, заявляя, как это делают некоторые люди, о том, что проценты 1963 года это совсем не одно и то же, что проценты 1937 года, мы вольно или невольно играем на руку измышлениям буржуазных экономистов и социологов. А между тем статистика отвергает доводы подобных учёных. Нельзя отказать такой стране как США в том, что она давно прошла начальную стадию индустриализации. Поэтому любопытно сравнить темпы развития тех отраслей промышленности США и СССР, по которым имеются соответствующие данные в наших официальных справочных материалах.

Эта табличка свидетельствует о том, что и в такой высокоразвитой стране как США основные отрасли промышленности развивались достаточно высокими темпами.

Любопытна в этом отношении и следующая табличка, несколько расшифровывающая предыдущую.

Абсолютный прирост в 1963 году в % к объёму этого года:

О чём свидетельствуют полученные данные? Они свидетельствуют о том, что за последние годы промышленность США не только не отстаёт по темпам роста от промышленности СССР, но и по некоторым важнейшим отраслям опережает нашу страну. Этого факта нельзя отрицать и нельзя оправдать никакими теоретическими ссылками.

Для капиталистического производства, целью которого является извлечение определённой нормы прибыли для обогащения класса капиталистов, характерен общий медленный рост производства, при периодических спадах и взлётах. Для социалистической экономики, целью которой, как гласит Программа КПСС, является всемерное удовлетворение растущих материальных потребностей трудящихся, характерен быстрый и неуклонный рост производства.

Эта цель социалистической экономики, и, тем более, провозглашённое Программой вступление нашей страны в период развернутого строительства коммунизма — общественного строя, означающего распределение материальных благ по потребностям, требует и не может не требовать высоких темпов роста производства.

Проведённый мной посильный анализ положения дел в нашей промышленности вскрывает обратную картину: после реорганизации управления промышленностью на новых организационных началах темпы роста промышленного производства в нашей стране замедлились, несмотря на значительный абсолютный рост капиталовложений в промышленность, темпы капитальных вложений в промышленность также уменьшились по сравнению с предшествующими периодами социалистического строительства, ухудшился такой важный показатель работы промышленности, как выход валовой продукции на одного рабочего, произошло удорожание стоимости капитального строительства и т. д.

Что привело к этому? По моему убеждению, причины ухудшения работы нашей промышленности следует искать в том, что, во-первых, 102 совнархоза и полтора десятка Гос. комитетов во главе с ВСНХ оказались не лучшей, а худшей системой управления, чем 52 отраслевых союзных и союзно-республиканских министерства, и, во-вторых, в том, что благодаря новой, территориальной системе управления была нарушена отраслевая специализация предприятий, которая, при современном уровне инженерной и научной мысли, является главным условием непрерывного и быстрого роста производства.

Всё вышесказанное, конечно, не означает, что существовавшие до перестройки формы управления промышленностью являлись неприкосновенными и не нуждались в дальнейшем совершенствовании и улучшении. За последнее время и наша пресса, и пресса других (европейских) социалистических стран много внимания уделяет новой, очередной перестройке управления промышленностью и новым принципам планирования промышленного производства. По мысли инициаторов новой перестройки управления промышленностью и новых принципов планирования, они должны быть в основном проведены в направлении сужения круга плановых показателей, обязательных для исполнения каждым конкретным предприятием, в направлении предоставления этим предприятиям полной хозяйственной самостоятельности.

До сих пор, когда речь заходила о едином народнохозяйственном плане, я понимал его как выработанную на основе результатов и опыта работы предшествующих лет и перспектив развития на будущее, на основе обобщения и учёта каждой отрасли промышленности в отдельности, всей промышленности в целом программу действий, содержащую обязательные для исполнения конкретные директивные показатели.

Товарищи, ратующие за новую перестройку принципов планирования и за предоставление предприятиям «широкой» хозяйственной самостоятельности путём значительного сужения круга показателей, обязательных для исполнения каждым промышленным предприятием, пытаются доказать, что подобная перестройка нисколько не умалит роли единого народнохозяйственного плана, роли социалистического государства, поскольку в его руках остаются важнейшие экономические рычаги регулирования производства, например, такие, как государственные плановые цены.

Если я не ошибаюсь, в понятие «цена продукции» на наших социалистических предприятиях входят следующие составляющие: себестоимость продукции, т. е. денежные затраты на использованное для производства данного вида продукции сырьё, материалы, топливо, электроэнергию, амортизационные начисления, на заработную плату рабочим и служащим с различными видами начислений на неё, расходы предприятия на административно-управленческие нужды; и плюс так называемый «чистый доход» предприятия, прибыль, определяемая как разница между себестоимостью продукции и государственной плановой ценой на неё. Чем ниже себестоимость данного вида продукции или чем выше государственная плановая цена на неё, тем больше доход предприятия, его прибыль. Это понятно.

До сих пор государство в централизованном порядке определяло всё и каждый показатель, входящий в понятие себестоимости продукции, и цены на все виды сырья, материалов, на топливо и электроэнергию, на транспортные услуги и т. д., устанавливало штаты административно-управленческого аппарата, определяло численность рабочих, устанавливало фонд заработной платы и т. д. Именно исходя из средней себестоимости данного вида продукции государство и определяло, с учётом нужд расширяющегося воспроизводства, государственную цену на данный вид продукции.

И я спрашиваю себя: мыслимо ли установление достаточно правильных государственных цен на товарную продукцию без учёта и планирования в централизованном порядке всех тех показателей и нормативов, которые в конечном итоге определяют саму эту цену? Мыслимо ли установление государственных плановых цен без учёта и планирования потребностей общества в каждом конкретном виде продукции, без учёта и планирования потребностей каждого конкретного предприятия в сырье и материалах, станках и оборудовании, в топливе и транспорте и т. д. и т. п.? Мыслимо ли установление государственных плановых цен без учёта и планирования количества и сортимента добычи угля, нефти, выплавки стали, цветных металлов, производства станков, самолётов, приборов и т. д. и т. п.?

Мне кажется, что немыслимо. Я думаю, что все основные показатели и нормативы наших государственных планов настолько тесно связаны друг с другом, настолько вытекают один из другого, что, говоря о едином народнохозяйственном плане, о планирующей и регулирующей деятельности социалистического государства, невозможно ограничить эту деятельность какой-то одной стороной или несколькими сторонами и показателями плана.

Социалистическое государство, если оно хочет остаться социалистическим, в марксистско-ленинском понимании этого слова, не может отказаться или ослаблять принципы социалистического планирования. Оно не может не планировать, не регулировать таких показателей работы промышленности, как объём и номенклатура производимых товаров, как цена на производимые товары.

Намечаемая система новой перестройки планирования и управления производством тесно увязывается с проблемой материальной заинтересованности работников в результатах своего труда. Предполагается, что, поскольку новая система планирования не будет связывать предприятия обязательными количественными показателями и планирующая и регулирующая роль государственных планов будет выражаться посредством экономических стимулов и рычагов, подобная реформа позволит по-новому подойти к решению проблемы материальной заинтересованности, позволит в достаточной степени решить её успешно, а это, в свою очередь, приведёт к наиболее эффективному использованию производственных возможностей каждого предприятия и всей социалистической экономики в целом. Экономисты и политики спорят о том, что положить в основу системы материального стимулирования работников предприятий — то ли их участие в прибылях предприятия, то ли в валовом доходе и т. д. Договариваются даже до того, что государство не должно определять фондов заработной платы и численности работников того или иного предприятия. Говорят о предоставлении права самой администрации предприятий устанавливать численность требуемых кадров и определять размер вознаграждения за труд, исходя только из своих производственных возможностей и нужд. Выдвигают лозунг: «Что выгодно производству — выгодно народу».

Товарищи, ратующие за новую систему планирования, предоставляющую отдельным предприятиям максимум возможной хозяйственной самостоятельности, доказывают, что старая система планирования отрицательно сказывалась на техническом прогрессе, ибо предприятия-производители по-настоящему не были заинтересованы в улучшении качества своей продукции, так как не были непосредственно связаны с интересами потребителей, так как размер материального вознаграждения зависел только от выполнения плановых показателей. Материальная заинтересованность предприятий в выполнении количественных плановых показателей вызывает у них стремление получить из центра как можно меньшие плановые задания, не раскрывать своих истинных производственных возможностей и т. д. и т. п., так как «опыт научил их, что если они раскроют свои неиспользованные резервы, то в следующий раз получат ещё большее задание». Всё это влекло за собой искажённую подачу информации, на основе которой и составлялись планы.

Действительно, все эти, да плюс и ещё многие другие недостатки имеют место и широко распространены при существующей системе планирования. Это — факт, от которого не уйти. Но, спрашивается,— при предлагаемой системе планирования разве размеры вознаграждения, принципы материального стимулирования не будут увязаны с выполнением тех или иных плановых показателей? Разве размер вознаграждения за труд будет безотносительным от того, как выполняет тот или иной работник порученную ему работу? И по качеству и по количеству! Разве новая система планирования и материального вознаграждения будет предполагать неизменные на ряд лет плановые показатели? Разве при новой системе планирования устанавливаемые предприятиям плановые показатели, какие бы они ни были, например, объём реализованной продукции (я беру этот показатель не случайно, а намеренно, так как сейчас много и, на мой взгляд, справедливо говорят о замене плана выпуска валовой продукции планом реализованной продукции),— разве эти показатели не будут изменяться в сторону увеличения по мере достижения тем или иным конкретным предприятием плановых заданий прошлых лет?

Мне кажется, что не может быть такой системы оплаты труда, таких принципов материального стимулирования, которые были бы оторваны от качественных и количественных плановых государственных показателей, которые не зависели бы от того, как тот или иной работник или то или иное предприятие справляется со своими плановыми заданиями, которые оставались бы неизменными несмотря на рост производительности труда, на снижение себестоимости продукции и т. д.

А раз так, раз такой системы вознаграждения за труд быть не может — любая система централизованного планирования в условиях социализма, т. е. в условиях фактического неравенства людей, всегда будет вызывать у людей «стремление получить из центра как можно меньшие плановые задания, не раскрывать своих истинных производственных возможностей» и т. д. и т. п., для того, чтобы получить максимальное материальное вознаграждение на каждый данный момент времени.

Ясно, что, говоря так, я не имею в виду всех советских людей, для значительной части которых почти 50 лет Советской власти кое-что да значат. Но попробуйте на минуту вдуматься в аргументы инициаторов и сторонников новой системы планирования, в аргументы сторонников предоставления отдельным предприятиям полной хозяйственной самостоятельности.

Что означают утверждения, что предприятия активно не заботятся об улучшении качества выпускаемой ими продукции, о техническом прогрессе и т. д.? Что означает стремление предприятий получить как можно меньший план, не раскрывать полностью своих производственных возможностей? Что означает «искажённая подача информации в центр» и т. д.?

Что всё это означает?

Конечно, вокруг этого вопроса при желании можно было бы накрутить целый философский трактат. Но мне кажется, если говорить коротко и по существу, что все эти и им подобные аргументы инициаторов и сторонников новой системы планирования и управления производством означают только одно: они характеризуют не объективные недостатки, органически присущие самой природе существующей системы планирования и управления, а служат лишь ещё одним ярким примером пока что низкого уровня социалистической сознательности у многих и многих наших хозяйственных работников — тех, для которых личные материальные интересы стоят выше интересов общества.

Это означает, что ещё не утратило свою силу указание В. И. Ленина на то, что «к исполнению воли ВЦИК надо принуждать…». Это означает, что в 1957 г., заявляя «о своём несогласии с намечавшейся тогда перестройкой управления промышленностью и ссылаясь на то, что якобы ещё не настало время для такой реформы в нашей стране»⁴⁰⁴, был прав Молотов, а не Фурцева и иже с ней.

«Бытие определяет сознание» — никто не оспаривает этого марксистского положения. Это так, и только так. Никто не оспаривает необходимости совершенствовать и улучшать систему материального стимулирования, остающуюся в условиях социализма, в условиях классового общества действенным инструментом в руках социалистического государства для создания изобилия материальных и духовных благ, без какового немыслим переход от социализма к коммунизму. Никто этого не оспаривает.

Но, на мой взгляд, выдвигая на передний край борьбы за коммунизм принцип личной материальной заинтересованности и в то же самое время наделяя отдельные предприятия (т. е. руководителей этил предприятий) широкими хозяйственными полномочиями, предоставляя этим предприятиям широкую самостоятельность и т. д., на мой взгляд, мы совершаем и усугубляем ту же саму ошибку, что совершили в 1957 г.,— переоцениваем способности очень многих наших работников мыслить по-государственному, подчиняя свои личные материальные интересы интересам общенародным.

Я считаю, что в нынешних условиях, когда за последние годы, несмотря на уверения в обратном, принцип материальной заинтересованности был в действительности значительно подорван, то есть когда реальная заработная плата большинства трудящихся всё ещё довольно ощутимо отстаёт от достаточно высокого прожиточного минимума,— подобная ошибка была бы ещё более опасной по своим последствиям, чем в 1957 году.

По моему глубокому убеждению, для того, чтобы вернуть нашей экономике былые темпы развития, для того, чтобы превысить их, более полно использовать все многочисленные резервы, все преимущества социалистического способа производства над капиталистическим, все преимущества планового, централизованного производства над производством анархическим, рыночным,— прежде всего следует вновь вернуться к отраслевому принципу управления промышленностью, к системе отраслевых министерств. Только такая, отраслевая, специализированная в рамках всего государства система в состоянии следовать за непрерывным и всё убыстряющимся ростом технического прогресса. В качестве одного из важнейших, обязательных для исполнения каждым предприятием государственных плановых показателей надо ввести в практику показатель «внедрения новой техники».

Наши народнохозяйственные планы должны быть точными и конкретными документами и иметь строго директивный, обязательный для исполнения каждым предприятием характер. Всё внимание партийных, государственных и советских органов надо направить не на ещё одну, новую реорганизацию нашего народного хозяйства на ещё одной новой основе, а всё их внимание надо направить на дело улучшения, укрепления и расширения старой, существовавшей до 1957 г., проверенной многолетней практикой системы строго централизованного управления всем народным хозяйством; всё их внимание надо обратить на конкретные меры к исправлению имевшихся в ней недочётов и ошибок, вполне возможных и объяснимых в таком сложнейшем деле, как планирование и управление в столь гигантском и «трудном» государстве, как наша страна.

Наши планирующие и регулирующие органы должны в первую очередь располагать точной информацией о положении дел на каждом конкретном предприятии, в каждой отрасли промышленности, во всём народном хозяйстве в целом. Располагая точной информацией в качестве основных исходных данных, мы сможем правильно строить всю свою планирующую и регулирующую работу. Не имея такой информации — ошибки и просчёты неизбежны. И тут, в чём я уверен, не поможет ни предоставление предприятиям широкой самостоятельности, ни участие рабочих в прибылях предприятий.

По-моему, дело нового качественного и количественного подъёма нашей промышленности следует начинать с низов — с улучшения и укрепления плановой деятельности отдельных предприятий, а в них — непосредственно с рабочих мест.

Не секрет, что при существующем кабинетном подходе к делу установления норм выработки и расценок на определённые виды работ, при широко распространившейся практике частых и реально ничем не подкреплённых повышений норм выработки и понижений расценок в погоне за количественными показателями — среди большинства рабочих есть и растёт труднопреодолимая тенденция к сокрытию или преуменьшению своих производственных возможностей.

Эта тенденция объективно существует, широко распространена, и ей заражено не только большинство рабочих, но и многие производственные коллективы в целом. И именно эта тенденция, с моей точки зрения, и является главным тормозом на пути дальнейшего прогресса в нашей промышленности.

Мне кажется, что пока мы не изживём из практики ежегодного повышения норм выработки, повышения, основанного в подавляющем большинстве случаев не на базе действительного совершенствования организации труда и методов работы, не на базе действительного внедрения в производство более производительной техники и т. д., а лишь в расчёте на таковые, лишь потому, что этого требует план, лишь потому, что иначе наши руководители пострадают и материально и морально,— до тех пор нам не удастся получить ни достаточно точной информации с мест, ни правильно решить проблему материальной заинтересованности.

Установление прогрессивных, технически обоснованных норм выработки, учитывающих не только количественную, но и качественную сторону,— первый, обязательный шаг не только на пути к получению точных исходных данных для составления государственных планов, но, вместе с тем, первый и обязательный шаг на пути правильного решения вопроса о материальной заинтересованности.

Нормы выработки (и, соответственно, расценки) должны быть построены так, чтобы рабочий день не превращался в погоню за количеством в ущерб качеству, не превращался в погоню за каким-то максимумом денежного вознаграждения.

Мы признаём, и я уже говорил об этом, что и на нынешнем этапе развития нашего общества в нём ещё очень живучи мелкособственнические пережитки. И если мы не можем далеко уехать на голом энтузиазме, то, по-моему, нельзя увлекаться и переоценивать значение принципа материальной заинтересованности. На мой взгляд, именно они, эти материальные стимулы, и вызывают в жизни факты очковтирательства, искажённую подачу информации и т. д.

Мы обязаны чётко определить в нашей экономической политике то, что важнее для нас на данном этапе развития нашей экономики,— точное выполнение планов, базирующихся на объективных данных, или выполнение (и перевыполнение) планов, по существу основанных на заниженных цифрах, на неправильной информации с мест. В соответствии с этим разграничением и должна строиться система материального стимулирования.

Если мы будем основывать свои планы на реальных и точных исходных данных, первым шагом к которым являются технически обоснованные нормы выработки, нормы расхода сырья и материалов, эти планы не должны служить отправным пунктом для системы материального поощрения.

Мне кажется, что всем работникам предприятий, в том числе и рабочим, следует установить строго определённую, твёрдую, дифференцированную заработную плату.

Быть может, целесообразно предоставить право администрации предприятий, по согласованию с общественными организациями, самой устанавливать размеры вознаграждения (заработной платы) тем или иным работникам предприятия, руководствуясь при этом деловыми качествами данного лица — квалификацией, опытом работы, той конкретной пользой, которую он приносит предприятию, и т. д., конечно, не выходя за общие рамки фонда заработной платы, отпущенного предприятию по плану.

Нельзя не планировать в общегосударственном масштабе фонд заработной платы, так как в таком случае государство не сможет правильно учесть необходимые пропорции покупательной способности населения и роста промышленного производства. Выполнение плана должно быть законом для предприятия.

Но я считаю нужным подчеркнуть ещё раз, что план не должен быть объектом погони за дополнительным заработком. Никаких доплат к основной ставке за выполнение и перевыполнение плана как системы. Премии отлично работавшим товарищам в конце года — материальные и моральные. Не обязательно денежные. Строгая материальная и моральная ответственность за порученное дело — перевод в низший разряд, понижение в должности.

Достаточно точная, технически обоснованная норма выработки, нормы расхода сырья и материалов и т. д.— план, построенный на базе этих норм,— заработная плата, гарантирующая работнику при добросовестном отношении к порученной работе определённый твёрдый заработок, соответствующий или хотя бы близко приближающийся к существующему реальному прожиточному минимуму,— таким мне представляется тот путь, по которому мы должны идти с тем, чтобы действительно и действенно повысить эффективность и рентабельность работы нашей социалистической промышленности, улучшить качество выпускаемой ею продукции и правильно построить систему материального вознаграждения.

Не добившись установления достаточно точных исходных данных для составления наших народнохозяйственных планов, не добившись установления размеров материального вознаграждения за труд, близко соответствующих реальному прожиточному минимуму,— все наши попытки так или иначе решить проблему наиболее полного и эффективного использования преимуществ социалистического, централизованного и планируемого производства перед хозяйством капиталистическим, как мне кажется, обречены на провал.

Партия и Правительство должны решительно осудить практику необоснованного повышения норм выработки и снижения расценок. Партия и Правительство должны обратиться к рабочему классу нашей страны, ко всем трудящимся с прямым и открытым призывом помочь им в деле установления на каждом конкретном предприятии, на каждом рабочем месте технически обоснованных норм выработки. Они должны разъяснить им, что иначе невозможно привести в соответствие с жизнью их собственную заработную плату. И я уверен, что трудящиеся нашей страны откликнутся на подобный призыв.

В заключение этого раздела нельзя не отметить, что на тех же страницах наших газет, где выступают сторонники и защитники сужения круга планируемых показателей, сторонники предоставления отдельным предприятиям широкой самостоятельности, можно найти сотни примеров того, как многие предприятия, находящиеся в одинаковых условиях строгой централизации и директивности всех плановых показателей со всеми другими предприятиями промышленности, не сетуя на эту централизацию и директивность, не обращаясь к государству за компенсацией затрат на улучшение своей работы, ищут у себя и находят большие резервы, позволяющие этим предприятиям и поднимать производительность труда, и уменьшать себестоимость продукции, и повышать её качество.

Эти сотни примеров лишь ещё раз убеждают в том, что дело нового качественного подъёма нашей социалистической промышленности надо начинать не с послабления принципа плановости и централизованного руководства ею со стороны государства, к чему, по сути дела, сводятся все разговоры о предоставлении предприятиям «широкой» экономической самостоятельности, о прямых договорах и т. д.,— а с совершенствования и укрепления именно этих принципов, и прежде всего на каждом конкретном предприятии.

С самого начала рассмотрения этого вопроса надо сказать, что наша партия, наши руководители (в том числе и И. В. Сталин) никогда не скрывали того факта, что, несмотря на определённые и неоспоримые успехи в развитии нашего сельского хозяйства, в общем и целом оно развивалось неудовлетворительно. Темпы развития сельского хозяйства значительно отставали от темпов развития промышленности. Низка была урожайность полей. Состояние животноводства оставляло желать много лучшего. Каждый, кто хочет убедиться в этом, должен хотя бы мельком заглянуть в материалы всех партийных съездов, кончая ⅩⅩⅠ съездом КПСС в 1959 году.

Сентябрьский, 1953 г., Пленум ЦК КПСС в своём постановлении констатировал:

«В чём причины недостаточного уровня сельскохозяйственного производства в целом и определившегося отставания важных отраслей сельского хозяйства?

Коммунистическая партия последовательно проводила курс на всемерное развёртывание тяжёлой индустрии, как необходимого условия успешного развития всех отраслей народного хозяйства, и добилась на этом пути крупнейших успехов. На решение этой первоочередной народнохозяйственной задачи было обращено главное внимание, сюда направлялись основные силы и средства. Делом индустриализации страны были заняты наши лучшие кадры. У нас не было возможности обеспечить одновременное развитие высокими темпами и тяжёлой индустрии, и сельского хозяйства, и лёгкой промышленности. Для этого нужно было создать определённые предпосылки»⁴⁰⁵.

Нельзя не согласиться с этими словами. И каждый непредубеждённый человек, без всяких ссылок на соответствующие авторитеты, несомненно, поймёт, что эти слова в равной степени относятся как к предвоенному периоду развития нашего сельского хозяйства, так и к послевоенному — 1946—1950 годов.

Некоторым товарищам, с короткой памятью, мне бы хотелось напомнить то, что принесла народному хозяйству СССР Великая Отечественная война.

«Районы СССР, бывшие во временной оккупации, занимали накануне Отечественной войны по отношению ко всей территории СССР значительный удельный вес: в численности населения — 45 %, в валовой продукции промышленности — 33, в посевных площадях — 47, в поголовье скота (в переводе на крупный скот) — 45 %… На территории СССР, подвергавшейся оккупации, полностью или частично разрушено и разграблено 31 850 заводов, фабрик и других промышленных предприятий, не считая мелких, 1876 совхозов, 2890 МТС, 98 000 колхозов, 216 700 магазинов, столовых, ресторанов и других торговых предприятий, 4100 железнодорожных станций, 36 000 почтово-телеграфных учреждений, телефонных станций, радиостанций и других предприятий связи, 6000 больниц, 33 000 поликлиник и амбулаторий, 976 санаториев и 656 домов отдыха, 82 000 начальных и средних школ, 1520 техникумов, 334 вуза, 605 научно-исследовательских институтов и других научных учреждений, 427 музеев, 43 000 библиотек общего пользования и 167 театров.

Разрушены, уничтожены или похищены немецкими оккупантами и их сообщниками на территории СССР, подвергавшейся оккупации, 175 000 станков, 34 000 молотов и прессов, 2700 врубовых машин, 5 млн кВт мощностей электростанций, 62 доменные печи, 213 мартеновских печей, 45 000 ткацких станков… Уничтожено или похищено оккупантами 7 млн лошадей из общего количества 11,6 млн лошадей, бывших в этих районах до оккупации; истреблено 17 млн голов крупного рогатого скота из общего количества в 31 млн голов; уничтожено 20 млн голов свиней из общего количества в 23,6 млн голов; истреблено 27 млн овец и коз из общего количества в 43 млн. Подорвана материальная база механизации земледелия; уничтожено или похищено оккупантами в районах СССР, подвергшихся оккупации, 137 000 тракторов, 49 000 комбайнов… Разрушено и погублено 285 000 животноводческих построек, 565 000 га плодовых насаждений и 156 000 га виноградников… Из 122 000 км железнодорожной колеи, бывшей до войны на территории СССР, подвергавшейся оккупации, разрушено и разграблено 65 000 км колеи. Повреждено 15 800 паровозов. 428 000 вагонов. Оккупанты уничтожили, потопили и захватили 4280 пассажирских, грузовых и буксирных пароходов речного транспорта и 4029 несамоходных судов. Из 26 000 мостов разрушено 13 000… Из 2 567 000 жилых домов в городах СССР, подвергшихся оккупации, уничтожено и разрушено 1 209 000 домов… Из 12 миллионов жилых домов сельского населения… разрушено и уничтожено 3,5 млн жилых домов… Разграблены и уничтожены запасы товаров, сельскохозяйственных продуктов, полуфабрикаты, сырье, топливо, материалы, готовая продукция и другие материальные ценности… Уничтожено и разграблено более половины домашнего имущества населения, в районах, подвергавшихся оккупации»⁴⁰⁶.

Вот что принесла война нашему народу.

На рубежи первой послевоенной пятилетки — 1946 г.— наше народное хозяйство вышло со следующими показателями (считая восстановительные работы в ходе освобождения оккупированных территорий СССР):

Понятно, что в течение последующих военных лет, по мере восполнения потерь на фронтах войны, подобные процессы в структуре промышленных и сельскохозяйственных кадров углублялись и расширялись. Перед нашей страной встали гигантские задачи быстрого восстановления и дальнейшего развития всего нашего народного хозяйства.

Наша страна в течение 1946—1950 гг. в общем успешно справилась с поставленной задачей. Но если к 1950 г. промышленность не только полностью восстановила уровень промышленного производства 1940 г., но и превзошла его, то сельское хозяйство имело гораздо более скромные успехи. Вышеприведённая цитата из постановления сентябрьского (1953 г.) Пленума ЦК КПСС отвечает, почему это произошло. И, как я уже говорил, здравомыслящий человек не может не согласиться с этим постановлением.

После этих нескольких предварительных замечаний, перейдём к цифрам. В таблицы № 6, 7 и 8 сведены воедино абсолютные данные по сельскому хозяйству, начиная с 1929 г.— первого года первой пятилетки. Таблица № 9 характеризует темпы роста основных отраслей сельскохозяйственного производства, темпы роста уровня механизации. Таблицы № 10 и 11 расшифровывают предыдущие таблицы (по каждому рассматриваемому периоду) по четырём основным показателям:

1. по абсолютному приросту;
2. по абсолютному приросту в процентах;
3. по среднегодовому абсолютному приросту;
4. по среднегодовому приросту в процентах.

И, наконец, таблица № 12, составленная на основании всех предыдущих, подводит всем им итог.⁴⁰⁹

И итог, я бы сказал, разительный. Из 120 возможных первых мест по основным количественным и качественным показателям развития нашего сельского хозяйства за 35 лет Советской власти (с 1929 г.) период 1959—1963 гг. занимает лишь 10 (!!) место, причём только по абсолютным цифрам, а не общим или среднегодовым процентам роста.

Выступая на сессии Верховного Совета СССР 13/Ⅶ 1964 года, Хрущёв говорил:

«Всем, кто хоть что-нибудь понимает в сельском хозяйстве, должно быть ясно, что о его развитии нельзя судить по результатам одного года. Год на год, как говорят в народе, не приходится. Чтобы иметь правильную картину, надо взять соответствующие данные за несколько лет. Только при таком подходе можно увидеть действительное положение вещей, тенденции развития сельского хозяйства»⁴¹⁰.

Хрущёв прав. Конечно, нельзя судить о тенденциях развития сельского хозяйства по результатам одного года, будь он высокоурожайным (каким был 1958 г.), или низкоурожайным (каким явился год 1963). Но, как мне кажется, приводимые мной таблицы вполне отвечают требованию Хрущёва.

И взгляните на весь период 1959—1963 гг. в целом. Валовые сборы зерна медленно росли, а урожайность зерновых топталась на уровне предвоенных лет, несмотря на возросшее потребление минеральных удобрений и т. д.

Валовые сборы сахарной свёклы с 1959 г. неуклонно ползли вниз, несмотря на расширение посевных площадей. Урожайность сахарной свёклы год за годом падала. С картофелем дело обстоит совсем плохо. Любопытные данные приведены и в сборнике «Народное хозяйство СССР» за 1963 год. Вот они…⁴¹¹

Урожайность сельскохозяйственных культур — важнейший показатель в сельском хозяйстве. Из приведённой таблички видно, что если в предвоенные годы существовала-таки явно выраженная тенденция к повышению урожайности всех культур, наблюдавшаяся, правда, в меньшей степени и не по всем культурам, вплоть до 1958 г., то начиная с 1959 г. наше сельское хозяйство фактически топчется на месте — валовые сборы сельскохозяйственных культур едва следуют за расширением посевных площадей, а по большей части и не поспевают за ним. Поголовье скота за этот период росло. А производство мяса и молока оставалось на уровне 1958 года. Среднегодовые удои на одну корову неуклонно снижались. И, я считаю нужным ещё раз подчеркнуть это обстоятельство, всё это происходило в условиях, когда уровень химизации и механизации (теоретический, табличный уровень) повысился.

Что же произошло с нашим сельским хозяйством? В чём причины его топтания на одном месте? Ведь, действительно, как это неоднократно отмечалось в партийных решениях, в нашем сельском хозяйстве к концу 50-х годов были созданы все предпосылки для дальнейшего его качественного и количественного роста.

Ответить на этот вопрос — это, по-моему, ответить на вопрос о путях развития нашего послевоенного сельского хозяйства, ответить на вопрос об интенсивном или экстенсивном пути его развития, ответить на вопрос о целинных и залежных землях.

С самого начала рассмотрения этого вопроса надо сказать, что вопрос об освоении целинных и залежных земель, вопрос, приобрётший такую остроту в 1955—1957 гг., в период борьбы с так наз. антипартийной группой, тогда не впервые поднялся в партии.

Ещё на ⅩⅥ съезде ВКП(б), в 1930 г., обсуждая пути развития нашего молодого социалистического сельского хозяйства, многие делегаты говорили о том, что «освоение новых площадей не всегда является наиболее дешёвым путём для получения дополнительного количества продукции», что «нам надо идти не только по линии расширения посевных площадей, но и сосредоточить внимание на качестве ведения сельского хозяйства: не только вширь, но и вглубь»⁴¹².

Небезынтересно отметить, что 20/Ⅳ 1940 г. было опубликовано Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), в котором намечались меры по подъёму сельского хозяйства восточных районов нашей страны — Алтайского края, Красноярского края, Новосибирской, Омской, Челябинской, Акмолинской, Кустанайской и других областей. Перед тружениками сельского хозяйства этих районов была поставлена задача за счёт освоения целинных и залежных земель к началу 1943 г. увеличить площадь пашни в этих районах на 4345 тыс. га, доведя общую площадь пашни в этих областях до 13 830 тыс. га, а валовой сбор зерновых культур до 1 млрд 875 млн пудов.⁴¹³ Так что Хрущёв, если на это пошло́, был отнюдь не оригинален, выдвинув в 1955—1957 гг. задачу освоения целинных и залежных земель.

И так называемая антипартийная группа в 1955—1957 гг. не выступала против принципа освоения целинных и залежных земель. И спор между сторонниками Хрущёва и членами так наз. антипартийной группы возник, конечно, не но поводу того, нужно или не нужно осваивать целинные земли, т. е. расширять или не расширять посевные площади,— каждому было ясно, что их можно и должно расширять, как один из резервов увеличения выхода сельскохозяйственной продукции. Спор шёл вокруг вопроса о методах и сроках освоения этих земель, о выборе интенсивного или экстенсивного пути дальнейшего развития нашего сельского хозяйства. Существо спора, вольно или невольно, выдал сам Хрущёв ещё на ⅩⅩ съезде КПСС в 1956 г., когда он говорил:

«Если бы мы проводили освоение целины путём обычного, так сказать, постепенного переселения трудящихся в новые районы, нам потребовалось бы огромное число людей, много средств и времени. Тогда бы мы, конечно, не смогли в два года решить задачу подъёма 30 млн га новых земель»⁴¹⁴.

Характерно в этом отношении выступление кающегося Булганина на февральском Пленуме ЦК КПСС в 1958 г.:

«Я хорошо помню обстановку в Президиуме ЦК,— говорил Булганин,— когда т. Хрущёвым был поставлен вопрос о целинных землях и их освоении… „Это авантюра“,— говорил Молотов… „Мы останемся без хлеба“,— говорили Молотов, Маленков и Каганович. „Надо заглушить движение за лозунг — догнать США по производству продуктов животноводства на душу населения, у нас не хватит кормов“,— говорили они»⁴¹⁵.

Много «добрых» слов в адрес членов так наз. антипартийной группы было сказано и на ⅩⅩⅡ съезде КПСС.

«Когда обсуждался вопрос об освоении целины, Молотов ожесточённо возражал. Он заявлял, это его подлинные слова, что целина — нестоящее дело, что она не окупит вложенных средств»⁴¹⁶.

В выступлениях некоторых других делегатов ⅩⅩⅡ съезда КПСС указывалось, что члены так наз. антипартийной группы возражали против освоения целины, доказывая, что большинство районов освоения целинных и залежных земель — это районы с малопродуктивными, низкоурожайными землями⁴¹⁷.

Конечно, трудно рассматривать какую-либо спорную проблему, не зная мотивированных возражений одной из сторон. Но, как мне кажется, из вышеприведённых высказываний с достаточной степенью точности можно себе составить представление о позиции членов так наз. антипартийной группы в вопросе об освоении целинных и залежных земель. Эта позиция представляется мне следующей. Во-первых, они не возражали в принципе против необходимости освоения целинных и залежных земель. Спор шёл лишь о масштабах этого освоения, о так сказать физических возможностях государства в предельно сжатые сроки поднять и по-настоящему освоить десятки миллионов гектаров новых земель. Иными словами — речь шла об оценке реальных возможностей нашего государства.

Во-вторых, они были за освоение целинных и залежных земель обычным путём, т. е. путём предварительного создания условий для переселения людей в новые, необжитые и отдалённые районы.

И в-третьих, они пытались доказать, что освоение целинных и залежных земель в таких масштабах, какие были намечены, не окупит вложенных средств из-за низкого качества этих земель и из-за физической невозможности для государства повысить качество этих земель.

Члены так наз. антипартийной группы считали, что государству выгоднее вложить намечаемые средства в другие, более урожайные земли, с тем чтобы ещё более повысить качественный уровень нашего сельского хозяйства.

В сборнике «Народное хозяйство СССР в 1963 г.» на стр. 275 приведены данные о валовых сборах и урожайности всех зерновых культур по союзным республикам, начиная с 1950 года.

Обратите внимание на данные по Казахской ССР — основному району освоения целинных и залежных земель. Из 15 союзных республик Казахстан по среднегодовой урожайности зерновых за период 1949—1954 гг. занимал лишь 13-е место (после Таджикской и Узбекской ССР).

Сама жизнь решила спор между Хрущёвым и его сторонниками и членами т. н. антипартийной группы. И, как и следовало ожидать, не в пользу первых. Жизнь показала, что действительно у государства не хватило средств на развитие сельскохозяйственного производства «не только вширь, но и вглубь». Жизнь показала, что получение дополнительной продукции за счёт неоправданно широкого расширения посевных площадей действительно не явилось самым дешёвым и экономически выгодным путём.

В декабре 1958 г. на очередном Пленуме ЦК Хрущёв говорил:

«Когда возникла идея освоения целины (??!), Молотов и другие участники антипартийной группы, выступая против этого мероприятия партии и правительства, пытались доказать, что расходы на освоение целины не окупятся и это дело экономически якобы невыгодно. По данным ЦСУ и Министерства финансов, в 1954—1958 гг. государство вложило в освоение целинных земель 30 млрд 700 млн рублей… Государство не только покрыло эти вложения, но и сверх того уже получило чистого дохода за указанный период свыше 18 млн рублей»⁴¹⁸.

У меня нет оснований подвергать сомнению данные ЦСУ и Министерства финансов, приведённые в докладе Хрущёва. Но при внимательном рассмотрении документов съездов и пленумов ЦК невольно возникает мысль о том, что в данном случае Хрущёв оперировал цифрой только прямых капиталовложений государства на освоение новых земель, совершенно игнорируя косвенные расходы государства на эти цели. Уже в самом упоминавшемся докладе Хрущёва на декабрьском 1958 г. Пленуме ЦК имеется знаменательная фраза о работавших на уборке целинного урожая «более трёх миллионов студентов, молодых рабочих и служащих»⁴¹⁹.

Тогдашний член Президиума ЦК КПСС, секретарь ЦК КП Казахстана Н. И. Беляев, выступая на этом же Пленуме «проговорился» о том, что:

«Для уборки урожая 1958 г. нашему сельскому хозяйству (Казахстана.— Г. М.) не хватило 277 тыс. рабочих. Велика ещё текучесть рабочей силы. За четыре года из совхозов республики выбыло 163 000 человек, что совершенно ненормально. В Казахстан приходится привлекать временную рабочую силу, преимущественно студентов вузов и техникумов. В 1956 г. на полях Казахстана работало 118 000 студентов, в 1957 г.— 125 000, а в 1958 — 160 000. Казахстанцы признательны и благодарны комсомолу, республикам и городам за такую практическую помощь. Однако посылка молодых людей на далёкое расстояние, да обычно в разгар учёбы — крайне нежелательное дело. Оно дорого обходится государству. За четыре года только транспортные расходы составили 590 млн рублей. Вдобавок это дезорганизует учёбу и быт молодых людей»⁴²⁰.

«Бедный» Беляев проговорился и… погорел.

Но факт остаётся фактом — приведённые в докладе Хрущёва цифры расходов государства на освоение целинных и залежных земель ни в коей мере не учитывают убытки государства от расходов на ежегодную посылку в целинные районы сотен тысяч человек, на ежегодную транспортировку из других районов в целинные районы многочисленных отрядов механизаторов со своим парком техники и т. д. и т. п. С учётом этих расходов общий баланс расходов и доходов государства на освоение целинных и залежных земель несомненно сведётся к минимуму, если только не к нулю.

Я убеждён, что если бы мы в 1956—1957 гг. прислушались к мнению членов так наз. антипартийной группы и те огромные средства, которые мы вложили в освоение малопродуктивных и необжитых целинных районов, обратили бы на дело механизации и химизации нашего сельского хозяйства,— подобное мероприятие дало бы нам гораздо больший количественный, а главное, качественный эффект.

На основании различных статистических источников я составил (по данным на 1950 или 1952 г.) следующую маленькую табличку.

Из таблички явствует, что существует прямая и нераздельная связь между уровнем механизации сельского хозяйства и урожайностью сельскохозяйственных культур, между урожайностью сельскохозяйственных культур и продуктивностью животноводства.

Я не располагаю данными этого периода о потреблении минеральных удобрений в различных странах. Но каждому должно быть и без всяких цифр ясно, что уровень сельскохозяйственного [производства] в той или иной конкретной стране находится в столь же прямой и нераздельной зависимости от уровня химизации, как и от уровня механизации.

В журнале «Мировая экономика и международные отношения» (№ 7 за 1965 г.) на стр. 155 и далее опубликованы интересные сведения о развитии уровня механизации сельскохозяйственного производства в капиталистических странах.

Если мы по таблице № 1 журнала проследим темпы роста уровня механизации сельского хозяйства в капиталистических странах за последнее десятилетие, мы получим следующую картину…⁴²¹ Из приведённых данных достаточно наглядно видно, как значительно отставало и отстаёт наше сельское хозяйство по уровню механизации от развитых капиталистических стран. И самое неприятное то, что оно отстаёт не только по абсолютным цифрам, но, как это ни странно, а странно это потому, что я, например, думал об обратном,— оно значительно отстаёт от них и по темпам механизации сельского хозяйства.

Что бы было, если мы в своё время ограничились бы размером посевных площадей 1953 г. и те средства, которые в последующие годы направили на их расширение, вложили бы в производство сельскохозяйственной техники и минеральных удобрений?

Размер посевных площадей в 1953 г. составлял 157,2 млн га, из которых под зерновыми было занято 106 млн. В сельском хозяйстве страны работало 744 000 тракторов и 318 000 зерновых комбайнов, то есть на 1000 га пашни приходилось 4,7 трактора и 3,0 комбайна на 1000 га зерновых.

В 1958 г. тракторный парк составлял 1 млн тракторов, а комбайновый — 502 000, но уже на 196 млн га посевов, из коих зерновые заняли 125 млн га, то есть в 1958 г. на 1000 га пашни приходилось 5,1 трактора и на 1000 га зерновых около 4 комбайнов.

Таким образом, можно сказать, что за пятилетие 1953—1958 гг. уровень механизации сельского хозяйства практически остался неизменным. Я затруднюсь ответить, какое конкретное количество тракторов, комбайнов и т. д. мы смогли бы получить, затратив на их производство дополнительно 40—45 млрд рублей.

Если ориентироваться на цифру в 18—20 млрд руб., названную Хрущёвым в качестве цены за продаваемую колхозам основную сельскохозяйственную технику⁴²², то я думаю, что не будет большой ошибкой предположить, что 40—45 млрд руб. ассигнований на производство основной сельхозтехники позволили бы нашей промышленности к 1958 г. довести количество тракторов до 1200—1200 тыс. единиц и комбайнов — до 550—600 тысяч. Тогда бы на 160 млн га (и на 110 млн га зерновых) страна бы имела около 9 тракторов на 1000 га пашни и около 6 комбайнов на 1000 га зерновых.

Можно предположить, что вся сумма, направленная на освоение новых земель, была бы направлена на расширение производства минеральных удобрений. Из сборника «Народное хозяйство СССР в 1963 г.» мы узнаем, что в течение 1960—1963 гг. в развитие всех отраслей химической промышленности государство вложило 5,3 млрд руб. (или 53 млрд по старому масштабу цен) и что за это время производство минеральных удобрений возросло на 5 млн т (с 13,8 млн т в 1960 г. до 20 млн т в 1963 г.— см. стр. 141 Сборника). Если принять, что всю сумму (40—50 млрд руб., или 4,0—5,0 млрд в новом масштабе цен), государство направило бы на производство только химических удобрений, то я думаю, что к 1958 г. мы бы не удвоили, а утроили бы производство химических удобрений по сравнению с 1958 г., достигнув цифры в 20 млн т не в 1963 г., а уже в 1958 году. 20 млн т удобрения дали бы нам возможность затрачивать на каждый гектар посева по 125 кг минеральных удобрений, вместо 54 кг, теоретически затраченных нами в 1958 г. на 196 млн га.

В связи с вышесказанным приобретают особый интерес выступления Хрущёва на совещании работников сельского хозяйства Северного Кавказа в г. Краснодаре 26/Ⅰ 1963 г.⁴²³ Хрущёв говорил:

«Что значит иметь 20 млн т минеральных удобрений?⁴²⁴ Это и мало и много. Если оценивать с точки зрения полного удовлетворения потребностей сельского хозяйства, то такого количества удобрений мало. Если же применять эти удобрения в наиболее благоприятных районах, то это не так уж мало, отдача будет весьма значительна. Минеральных удобрений у нас пока что недостаточно, и нам нельзя делить их на все 218 млн га посевных площадей. Нам следует пойти по более правильному пути. Нам необходимо выбрать районы, где применение минеральных удобрений даёт наибольший эффект, в эти районы и направлять удобрения… Если, к примеру, в одном районе центнер удобрений даёт три центнера зерна, а в другом тот же центнер даёт только центнер зерна, то надо дать удобрения в первую очередь тому, кто обеспечивает большую прибавку урожая. Это будет государственный подход к делу»⁴²⁵.

На примере Краснодарского края Хрущёв довольно убедительно доказывает, что при внесении на гектар 5—6 центнеров удобрений в крае можно удвоить товарную продукцию зерна, доведя её до 400—450 млн пудов.

Тем более, как учит Хрущёв, «всё равно, вносите вы удобрения или нет, но обязательно выполняете такие работы, как пахота, сев, подготовка семян. Теперь к уже вложенному труду прибавляете удобрения и сразу удваиваете производство товарной продукции»⁴²⁶. Справедливо Хрущёв говорил далее о том, что «таких районов, где минеральные удобрения дают наиболее высокую отдачу, у нас много»⁴²⁷, о том, что «как доказывает наука и подтверждает практика, при внесении пяти центнеров минеральных удобрений на гектар в благоприятных условиях можно получить прибавку озимой пшеницы: в районах Северного Кавказа — 15—17 ц с гектара, Центрально-Чернозёмных областей — 10 ц; в лесостепных и полесских районах Украинской ССР — 12 центнеров»⁴²⁸.

Хрущёв даже не постеснялся привести табличку зон, наиболее благоприятных для применения минеральных удобрений и рассчитать эффект от их применения в этих зонах. Вот эта табличка…⁴²⁹

«Следовательно,— говорил Хрущёв,— если в этих зонах внести по пяти центнеров минеральных удобрений на гектар посева, то валовой сбор зерна пшеницы возрастёт с 1 млрд 46 млн пудов до 1 млрд 858 млн пудов, или дополнительно будет получено 800 млн пудов. Удобрений для этого потребуется 5—6 млн тонн. Как бы нам пригодились сейчас эти 800 млн пудов зерна, а ведь мы их могли иметь при большем внимании к производству и более разумном подходе к использованию минеральных удобрений»⁴³⁰.

Вот это, что называется, самокритика! Ведь, по сути дела, всю свою полуторачасовую речь (она едва уместилась на 30 страницах брошюры) Хрущёв только тем и занимается, что беспощадно сечёт сам себя по одному месту, ибо всё то, о чём он говорит в 1963 г., совершенно справедливо было и в 1953, и в 1957 г., и в любом другом году.

Государственный, разумный подход к делу и в 1963 г., и в 1957 г, заключался, заключается и всегда будет заключаться в том, чтобы направлять средства туда, где их затраты дадут наибольший эффект, обеспечат большую отдачу. И, как я уже говорил, именно в этом вопросе и заключался в своё время и спор между членами так наз. антипартийной группы и сторонниками Хрущёва по проблеме освоения новых земель.

Государственный подход к делу проявили люди, видевшие не только гору, а и то, что за ней, тогда как Хрущёву и его сторонникам понадобилось пять лет для того, чтобы обогнуть гору и проявить государственный подход к делу… Ведь известно же было Хрущёву и иже с ним, и в 1953, и в 1957 г., о недостаточном уровне химизации и механизации нашего сельского хозяйства, о малопродуктивности и низком качестве земель, намечаемых для освоения, о неблагоприятных для земледелия природно-климатических условиях в районах освоения этих земель и т. д.

Хрущёв и его сторонники тогда, в 1957 г., отвергли путь интенсификации нашего сельского хозяйства и взяли курс на его экстенсивное развитие. Постановление Пленума ЦК КПСС от 14/Ⅱ 1964 г., как бы в оправдание выступления Хрущёва в г. Краснодаре, гласило:

«До настоящего времени задачу увеличения производства сельскохозяйственных продуктов мы решали главным образом за счёт расширения посевных площадей. Это была правильная линия, так как государство не имело другой возможности резко увеличить производство зерна в кратчайшие сроки, не располагало тогда достаточными материальными возможностями для широкой химизации земледелия».⁴³¹

В свете всего вышесказанного ссылка на недостаток материальных средств представляется мне весьма и весьма сомнительной. Ведь нашло же государство несколько миллиардов рублей (в новом масштабе цен) для освоения целинных и залежных земель.

Кстати, о масштабе цен, В предисловии к сборнику ЦСУ СССР «Народное хозяйство СССР в 1963 г.» указывается, что:

«Показатели в денежном выражении за все годы, в частности и в тех случаях, когда эти показатели приводятся в ценах соответствующих лет, указаны в ежегоднике в новых ценах, введённых 1 января 1961 г., то есть по соотношению 10 руб. старых денег равны 1 руб. новых денег».

Правильна ли подобная методология? Мне кажется, что неправильна, неверна. Мне кажется, что 1 рубль новых денег по своей реальной стоимости никак не равен 10 руб. 1955—1960 годов. Мне трудно судить, какого точного соотношения следовало бы тут придерживаться,— то ли 7 к 1, то ли 8 к 1, но во всяком случае для меня ясно, что эта сумма в 31 млрд руб., которая была названа Хрущёвым как расходы государства в течение 1954—1958 гг. на освоение новых земель,— отнюдь не идентична сумме в 3,1 млрд руб. в новом масштабе цен.

Поэтому я с ещё большей уверенностью в правоте могу повторить, что общая сумма расходов государства на освоение целинных и залежных земель в течение 1953—1958 гг. (с учётом косвенных расходов) составила не менее 4,5—5,0 млрд руб. (45—50 миллиардов). Поэтому я с ещё большей уверенностью в правоте могу повторить, что эти средства плюс средства, отпущенные на эти цели по плану, будучи вложенными в развитие промышленности химических удобрений, позволили бы нам довести их производство к 1958 г. минимум до 20—25 млн тонн.

Традиционный вопрос: так спрашивается, разве только в 1963 г. Хрущёву и его сторонникам стало известно о том, что:

«Наукой доказано, а практикой подтверждено, что внесение одного центнера минеральных удобрений дополнительно даёт два-три центнера зерна, а 10 млн т — это 20—30 млн т зерна, или 1 млрд 300 млн — 1 млрд 800 млн пудов дополнительного хлеба»⁴³².

Великое множество подобных вопросов можно было бы задать Хрущёву и его сторонникам по этому поводу. Но я задам лишь один вопрос. Если мы признаём, что государственный, разумный подход к делу использования минеральных удобрений состоит в том, чтобы направлять их туда, где их применение может обеспечить наибольший эффект, то не следует ли из этого совершенно правильного заявления вывод о том, что государственный подход к делу расширения и освоения новых земель состоял и состоит в том, чтобы использовать эти земли прежде всего под те культуры, которые в районах их освоения дают наибольший урожай?

В сборниках «Народное хозяйство СССР в 1963 г.»⁴³³ приводятся многочисленные данные по сельскому хозяйству СССР как в целом, так и по отдельным республикам и экономическим районам. На основании этих данных, а также данных, сообщённых в сборниках «Народное хозяйство РСФСР» за 1962 и 1963 гг., я составил нижеследующие таблицы:

В таблице № 13 сведены воедино данные по урожайности зерновых культур в отдельных республиках и экономических районах. По этой таблице легко выделить те районы, которые наиболее благоприятны для возделывания зерновых культур. Это Центральный Чернозёмный, Северокавказский районы РСФСР, Украинская, Молдавская, Эстонская и Грузинская ССР и, в меньшей степени, Латвийская, Литовская, Армянская и Азербайджанская ССР, Западно- и Восточносибирский районы РСФСР (по яровой пшенице).

В таблице № 14 показаны итоги освоения новых земель в области зерновых-культур. Из неё следует, что посевные площади под зерновыми культурами в районах с высокими и устойчивыми урожаями сократились, и часто в довольно значительных размерах, в пользу средне- и низкоурожайных районов, среди которых особое место заняла Казахская ССР.

В течение 10 лет (1953—1963 гг.) посевные площади под зерновыми культурами в Центрально-Чернозёмном районе сократились на 1,5 млн га, на Украине — на 3 млн га, в Эстонии — на 150 тыс., в Латвии — на 360 тыс., в Молдавии — на 270 тыс., в Грузии — на 400 тыс. и т. д.

Таблица № 15 показывает, как обстояло дело по главной продовольственной и зерновой культуре — озимой и яровой пшенице. Она свидетельствует о том, что посевные площади под пшеницей в районах с высокими и устойчивыми урожаями этой культуры в течение 1953—1963 гг. были значительно сокращены в пользу малоурожайных районов.

Свыше 6 млн га (из коих 4,5 млн га в течение 1959—1963 гг.) плодородной земли в наиболее благоприятных для возделывания пшеницы районах были использованы на другие цели, тогда как в других, неблагоприятных для возделывания пшеницы и малоурожайных районах СССР посевные площади под пшеницей — и главным образом менее урожайной, яровой,— увеличились на 16 млн гектаров.

Если мы будем придерживаться метода сопоставления урожайности отдельных культур со структурой их посевных площадей, то получим следующую, я бы сказал, странную картину:

По картофелю (таблица № 16) — наиболее высокоурожайными являлись Северо-Западный, Волго-Вятский, Центрально-Чернозёмный, Уральский и Западносибирский районы РСФСР, Белорусская, Литовская, Латвийская, Армянская и Эстонская ССР.

В итоге 1959—1963 гг. посевные площади под картофелем увеличились в Поволжском, Северокавказском районах РСФСР, в Узбекской и Грузинской ССР, значительно сократившись во всех более урожайных областях.

По овощам (таблица № 16) — аналогичная картина.

По сахарной свёкле (таблица № 17) — при общем положительном балансе посевных площадей также можно заметить явные несообразности при сопоставлении этой таблицы с предыдущими.

Непонятно, например, почему в Украинской ССР, намного более благоприятной для возделывания зерновых культур, чем Казахская ССР, надо было сокращать посевные площади под зерновыми в пользу сахарной свёклы, тогда как в Казахской ССР урожайность сахарной свёклы больше, чем на Украине, а посевные площади под ней в Казахстане практически не увеличились. Непонятно, например, почему в Центральном, Волго-Вятском, Поволжском и в большинстве других районов РСФСР посевные площади под сахарной свёклой увеличились, а под овощами и картофелем, дающими в этих районах больший урожай,— сократились?

В общем и целом, на основании изложенного можно дать вполне определённый отрицательный ответ на вопрос о том, существовал ли государственный подход к делу освоения новых посевных площадей,— такого подхода не было.

Итоги сельскохозяйственной политики за 1953—1963 гг. в области освоения новых земель в масштабах всего Советского Союза подведены в таблице № 18. По таблице видно, как наряду с общим расширением посевных площадей за счёт освоения новых земель — шло их перераспределение между отдельными культурами.

Посевные площади четырёх зерновых культур — яровой пшеницы, ярового ячменя, кукурузы на зерно и зернобобовых (в основном гороха) — выросли за период 1953—1963 гг. на 44,4 млн га, завоевав не только 27,2 млн га новых земель, но и «отвоевав» у озимой пшеницы, ржи, овса, гречихи и проса свыше 17 млн га.

Из прироста посевных площадей под техническими культурами в 2,6 млн га львиную долю, свыше 2 млн га, отвоевала сахарная свёкла.

Картофель и овощи удовлетворились старыми посевными площадями.

И, наконец, на 34,5 миллиона гектаров выросли посевные площади под кормовыми культурами, из коих царица полей — кукуруза — заняла 27,2 млн га, или 78 % всех посевных площадей под кормовыми культурами.

Между прочим, по этой таблице наглядно прослеживается, как отражались на нашем сельском хозяйстве те или иные руководящие указания Хрущёва.

Возьмём те же кормовые культуры. Вспомните, какому суровому осуждению подвергалась травопольная система земледелия, или то, с каким жаром в конце 1961 — начале 1962 г. Хрущёв ратовал за горох. И по таблице наглядно видно, как начиная с 1961 г. в стране значительно (на 6 млн га) сократились площади под однолетними травами, как резко уменьшились площади чистых паров и какой скачок вверх совершили посевные площади под горохом в течение 1962—1963 годов.

Особенно интересны области освоения целинных и залежных земель. К этим областям, по нашим официальным источникам, относятся следующие; в РСФСР — Волгоградская, Саратовская, Курганская, Оренбургская, Тюменская, Челябинская, Свердловская, Кемеровская, Новосибирская, Омская, Томская области, Алтайский край, Красноярский край, Читинская, Иркутская и Амурская области, Бурятская и Тувинская АСС и Казахская ССР. Эти области — так наз. основные районы освоения целинных и залежных земель.

В таблице № 19 сведены воедино данные по ежегодному приросту посевных площадей под зерновыми культурами и по их урожайности в основных районах целинных и залежных земель.

Эта таблица весьма и весьма интересна. По-моему, она с достаточной глубиной вскрывает тенденции развития дернового хозяйства в районах освоения новых земель. И главное в этих тенденциях — систематическое снижение урожайности в последние годы.

Случайно ли это явление? По-моему, нет. По-моему, именно это явление имели в виду люди, считавшие расширение посевных площадей в стране на несколько десятков млн гектаров настоящей авантюрой, не имеющей под собой реальной материально-технической базы. Так оно и получилось.

Ведь что, по существу, означает систематическое снижение урожайности полей в целинных и залежных районах? Это — не что иное, как отражение того факта, что государство не справилось с тем необходимым минимумом сельскохозяйственных работ по поддержанию плодородия земли, который встал перед ним в связи с громадным расширением площади обрабатываемых земель. Не хватило ни сельхозтехники, ни удобрений, ни людей. Конечно, сыграли свою определённую отрицательную роль и те объективно необоснованные рекомендации и указания сверху, которые давались работникам сельского хозяйства.

Но главное — не в этих рекомендациях. Главное — в недостаточном уровне механизации и химизации сельскохозяйственного производства, усугублённом неоправданно широким увеличением площади обрабатываемых земель, увеличением, перекрывавшим рост механизации и химизации, что не могло отрицательно не сказаться на культуре земледелия. Ясно, что подобное обстоятельство имеет место не только в районах освоения целинных и залежных земель, а и в масштабах всего Союза.

В таблице № 19 очень любопытно сопоставление районов, отмеченных знаком «*» в графе роста посевных площадей, с состоянием урожайности зерновых в этих районах. При сопоставлении ясно видно, что наибольшее падение урожайности (или её топтание на одном уровне) за последние годы имело место как раз в тех районах, где прирост новых посевных площадей составлял максимум, по сравнению с другими районами, освоения новых земель.

В таблице № 20 приведены данные по урожайности зерновых культур по большинству тех районов РСФСР, в которых посевные площади под зерновыми всю последнюю пятилетку (1959—1963 гг.) оставались на одном уровне. Как видно из таблицы, в этих областях не наблюдалась тенденция к систематическому снижению урожайности зерновых. Этот факт — лишнее подтверждение сказанному о целинных и залежных землях.

В последнее время очень много говорят о небывало неблагоприятных для земледелия климатических условиях 1963 года. К сожалению, ни в одном из многочисленных официальных источников мне не удалось найти (или вывести их каким-либо косвенным путём) итогов 1963 сельскохозяйственного года по отдельным областям РСФСР, в том числе и по областям, составляющим основные районы освоения новых земель.

В сборниках «Народное хозяйство СССР» за 1961, 1962 и 1963 гг., «Народное хозяйство РСФСР» за 1961, 1962 и 1963 гг. есть отдельные странички, где опубликованы данные, относящиеся к районам освоения целинных земель в целом⁴³⁴. Если мы возьмём эти данные и данные по валовым сборам по другим республикам, то нам удастся составить следующую таблицу.

Из таблицы можно вывести средний уровень валовых сборов зерновых культур за период 1958—1963 гг., как в целом по РСФСР, так и по районам освоения целинных земель. По РСФСР в целом эта цифра выразится в сумме 76,4 млн т, а по районам целинных земель — в 38,1 млн тонн.

И вот что чрезвычайно интересно. Из таблицы видно, что в целом по РСФСР в 1963 г. валовой сбор зерновых по сравнению со среднегодовым уровнем 1958—1962 гг. уменьшился на 10,6 млн. т, что почти с идеальной точностью совпадает с уменьшением валовых сборов в районах целинных и залежных земель (10,8 млн т).

Из таблички также хорошо видно, что подавляющая доля (более 80 %) сокращения валовых сборов зерновых в 1963 г. по сравнению с 1962 г. приходится именно на те районы, которые мы относим к районам освоения целинных и залежных земель РСФСР и на Казахскую РСФСР.

Таким образом, оказывается, что засуха 1963 г. имела место главнейшим образом только в районах освоения новых земель в РСФСР и в Казахской ССР. Странная засуха…

Кроме того, из этой же таблички видно, что валовые сборы зерновых по Казахской ССР — важнейшему центру новых посевных площадей под пшеницей — неуклонно падали из года в год и без всяких засух.

Всё вышесказанное подкрепляет вывод о том, что убывающее плодородие земель во вновь освоенных районах и областях нашей страны, систематическое снижение урожайности полей в этих районах, топтание всего нашего сельского хозяйства на уровне предшествующих лет объясняется, с моей точки зрения, объективной невозможностью для государства обеспечить весь в огромной степени выросший за последние годы массив обрабатываемых земель тем минимумом агротехнических мероприятий, который дал бы нам возможность если и не увеличивать, то хотя бы поддерживать на определённом уровне достигнутые в первые годы освоения целинных земель показатели. Можно сказать, что земля в первые годы освоения целины отдала накопленные в ней богатства, но в последующем, не получая достаточного возмещения, достаточной заботы, с каждым годом снижала отдачу.

Стремление во что бы то ни стало поддержать на определённом уровне валовые сборы путём всё нового и нового расширения посевных площадей и таким образом компенсировать падение урожайности полей в связи с недостаточностью агротехнических мероприятий — порождало лишь новые трудности в нашем сельском хозяйстве.

В животноводстве также произошло то, о чём в своё время предупреждали Хрущёва и его единомышленников члены так наз. антипартийной группы — несмотря на резкое расширение посевных площадей под кормовыми культурами кормовая база постепенно отстала в своём развитии от роста поголовья скота. В балансе кормовых культур доминирующее место заняла кукуруза (из 34 млн га новых посевных площадей под кормовыми культурами она заняла 27 млн га). Именно на кукурузу возлагались все наши надежды в деле развития животноводства.

Мне кажется, что излишне было бы напоминать, с каким рвением пропагандировалась царица полей. Вспомним хотя бы следующее место из выступления Хрущёва на июньском, 1958 г., Пленуме ЦК КПСС:

«Нельзя ли в настоящее время произвести оценку не кукурузы.., а оценку тех работников, которые не желают овладевать искусством возделывания этой культуры, или же заставить их, чтобы они отказались от своего упорства, изучили бы, наконец, кукурузу и занялись бы ей по-настоящему. А если они на это не способны, то нельзя ли заменить их»⁴³⁵.

Кукуруза не оправдала возлагавшихся на неё надежд. Урожайность кукурузы на силос и зелёный корм (стебли и початки) в целом по СССР в лучшие годы не поднималась выше смехотворной для этой культуры цифры в 73—74 центнера с гектара⁴³⁶; таким образом, её урожайность была ниже урожайности картофеля и в два раза ниже урожайности сахарной свёклы, могущих служить отличным кормом для скота.

При трезвой оценке существующего положения вещей в нашем сельском хозяйстве этого и следовало ожидать. Эта очень теплолюбивая, требующая богатой удобрениями почвы культура не получала (и не могла получить) в большинстве районов нашей страны ни достаточного количества тепла (по природно-климатическим условиям), ни достаточного количества удобрений (ввиду их нехватки).

Так же, как и в зерновом хозяйстве, более чем вдвое возросшие, по сравнению с 1953 г., посевы кормовых культур не получают надлежащего ухода, и урожайность их год за годом падает. Если взять валовые сборы таких культур, как зернобобовые, овёс, кукуруза на силос и зелёный корм, травы, включая сено естественных сенокосов, кормовые бахчи и кормовые корнеплоды (сах. свёкла на корм скоту), то, согласно сб. «Народное хозяйство СССР в 1961 г.», мы получим, что в 1958 г. на одну голову скота приходилось 442,2 кг кормовых культур в год, в 1959 г.— 396,0 кг, в 1960 г.— 407,0 кг и в 1961 г.— 338,6 килограмма. Я не располагаю данными за 1962 и 1963 годы. Но несомненно, что и в эти годы этот показатель не только не повысился, а наоборот, понизился.

Во многих районах страны под рубрику целинных и залежных земель подпали миллионы гектаров естественных пастбищ и сенокосов. Они были распаханы под продовольственные культуры. Неудивительно, что все последние годы продуктивность животноводства падала. Вот, например, как обстоит дело со среднегодовым удоем на 1 корову. Если в 1959 г. он равнялся 1853 л в год, то в 1960 г.— 1818, в 1961 г.— 1796, в 1962 г.— 1759 л и в 1963 г.— 1584 литрам в год. И в животноводстве, также как и в растениеводстве, наблюдалась тенденция к снижению продуктивности производства.

Когда я уже заканчивал своё письмо, состоялся мартовский Пленум ЦК нашей партии, в продажу поступил стенографический отчёт Пленума⁴³⁷. Очень любопытные фразы и цифры содержатся в этом партийном документе. И нельзя, говоря о положении нашего сельского хозяйства, не упомянуть о некоторых из них.

«Субъективистский подход к решению важнейших вопросов развития народного хозяйства и особенно сельского хозяйства проявлялся в грубом нарушении принципов планирования, в администрировании и игнорировании основных законов экономического развития и в непродуманных многих перестройках. Всё это и сейчас ещё дорого обходится нашей стране, особенно колхозам и совхозам. Надо прямо сказать, что только наша социалистическая система, преданность лучших кадров Коммунистической партии, вера нашего народа в лучшее будущее и его терпение могли выдержать различные непродуманные эксперименты.

Товарищи! Нарушения экономических законов развития хозяйства могут привести к авантюре в политике. Нам известны лозунги — догнать и перегнать в ближайшее время Соединённые Штаты Америки по производству молока и мяса на душу населения. Нам известны лозунги — семилетку в 3—4 года, нам известны и лозунги — сегодня мы живём хорошо, а завтра будем жить лучше,— и тут же очереди за хлебом»⁴³⁸.

«Основной продовольственной культурой на Украине является озимая пшеница. Однако за последние годы посевные площади её были безосновательно сокращены более чем на 2 млн гектаров. В то же время непомерно расширились посевы кукурузы и гороха даже в тех районах, где они давали урожай ниже, чем пшеница»⁴³⁹.

«В докладе Л. И. Брежнева был освещён вопрос о предельной запущенности сельского хозяйства во всей нечернозёмной полосе нашей республики… Природа, товарищи, этой нетерпимой запущенности состоит прежде всего в порочной практике игнорирования специфики, природно-климатических условий производства, истории земледелия и животноводства в этой полосе… В этой зоне раньше, чем где-либо, сказывалось отрицательное влияние персональных, я бы сказал, патологических фантазий по „реконструкции“ сельского хозяйства. Были созданы гигантские неуправляемые совхозы и колхозы… Различные зигзаги в агротехнической и зоотехнической политике переплетались с честолюбивыми устремлениями отдельных лиц с больным зрением. Многие „внедрения“ не вызывались интересами дела и часто оканчивались разочарованием. Сбивало также с толку неоправданное покровительство к одним учёным и, я бы сказал, жестокое отношение к другим…

Из-за недостатка грубых кормов, и особенно сена, колхозы и совхозы вынуждены были занимать пашню под посевы однолетних трав. Получилось, что луга и пастбища зарастают, вложений в них не делаем… За последние пять лет по нечернозёмной зоне однолетними травами занимается до 10,5 млн га, или примерно 2 млн га в среднем за год. И дошли до того, что стали сеять овёс на сено»⁴⁴⁰.

«Не будь благоприятного 1964 г., невозможно предположить сейчас, как бы мы могли перенести колоссальные трудности. Немарксистский, субъективистский волевой подход к сельскому хозяйству, допускавшийся в последние годы, принёс очень много вреда. На пленумах, в печати, в директивах ошибочно указывалось, что сельское хозяйство у нас имеет всё или почти всё для своего развития, что все беды будто бы происходили от самих местных работников, которых, кстати говоря, делали козлами отпущения. В то же время коренные вопросы сельского хозяйства не решались, над ним творилось насилие, об инициативе лишь произносились речи, научный подход, анализ фактического положения вещей заменялись прожектёрством… За последние пять лет у нас в Тамбовской области роста урожайности не достигнуто… В Тамбовской области на один пахотный трактор приходится 480 га пашни, на зерновой комбайн — 240 га посевов зерновых, на культиватор сплошной обработки — 230 гектаров. Это — непомерная нагрузка! При таких нагрузках невозможно провести своевременно работы, обеспечить высокую агротехнику… В связи с большим недостатком техники — тракторы, комбайны, автомобили, которые отработали свой амортизационный срок, не списываются; они требуют больших затрат на поддержание их в работоспособности, дают низкую производительность труда, плохое качество работы. У нас в настоящее время около 20 % тракторов используется свыше 15 лет. …В прошлом году совхозы и колхозы нашей области на приобретение и содержание техники без стоимости горючего и оплаты труда механизаторов затратили более 100 млн руб., что равно 40 % стоимости всей годовой валовой продукции сельского хозяйства. Стоимость капитального ремонта тракторов за последние годы увеличилась, в сравнении со стоимостью ремонта в МТС, в два с лишним раза»⁴⁴¹.

О низком уровне механизации и животноводства, об остром недостатке наряду с основной сельхозтехникой таких простейших машин, как культиваторы, бороны и т. д., о высокой стоимости ремонта и содержания сельхозтехники, о её низкой производительности говорили все без исключения выступавшие на пленуме.

Характерно выступление 1-го секретаря ЦК КП Белоруссии т. Мазурова:

«Мы в нашей стране слишком задержались на практике экстенсивного земледелия. Это особенно сказалось на нечернозёмной полосе. Опыт европейских стран, которые находятся в почти одинаковых с нами природных условиях,— Швеции, Финляндии, Дании, Бельгии, ГДР — говорит о том, что и в наших условиях можно иметь интенсивное высокопроизводительное земледелие и животноводство. Мы хвалили тех, кто в нечернозёмной полосе расширяет площади посева. А в этой зоне главная задача — повышение плодородия почв, улучшение использования земель, уже включённых в сельскохозяйственные угодья»⁴⁴².

Председатель ВЦСПС т. Гришин указал, что:

«Суточная выработка на трактор в совхозах с 1960 по 1963 г. уменьшилась на 20 %, а сменная — на 25 %. В совхозах ухудшились показатели использования комбайнов. Серьёзные недостатки имеются в этом деле и в колхозах»⁴⁴³.

Секретарь Псковского обкома КПСС т. Густов и вовсе заявил, касаясь такой конкретной отрасли растениеводства, как льноводство, что:

«В Калининской области в 1933 (!) году… уровень механизации льноводства был выше, чем в настоящее время»⁴⁴⁴.

Что можно сказать по поводу всех этих и им подобных выступлений? Только то, что я говорил ранее: всем этим людям понадобилось пять лет для того, чтобы обогнуть гору и увидеть, что за ней…

Многие из выступавших в прениях на Пленуме отмечали низкий уровень подготовки механизаторских кадров в колхозах, большую их текучесть (например, т. Гришин отметил, что в совхозах и колхозах РСФСР на каждые 100 вновь пришедших трактористов в последние годы приходилось 84 (!) выбывших).

Участники пленума говорили о неправильной структуре посевных площадей, технологии содержания скота, балансе кормов, об ошибках и недостатках в планировании, в практике сельского строительства, о неправильной политике заготовок, ценообразования и т. д. и т. п., относя все эти недостатки и ошибки за счёт «патологических фантазий» Хрущёва, волевого нажима с его стороны и со стороны некоторых других (кто они — на пленуме молчали) на «бедных» нынешних участников пленума.

Хрущёва и некоторых других отстранили.

Какие же меры предложили освобождённые от «волевого нажима» участники мартовского пленума для исправления плачевного положения дел в нашем сельском хозяйстве? Какие же меры предложили они для исправления коренного, на мой взгляд, да и пожалуй, с точки зрения и самих участников пленума, недостатка в нашем сельском хозяйстве — низкого уровня механизации земледелия и животноводства, низкого качества сельскохозяйственных работ? Выступивший одним из первых т. Мазуров высказался в таком духе:

«Мне кажется, что надо исправить ошибку, которая допущена в сельскохозяйственном машиностроении, надо создать какой-то орган, может быть, Министерство сельскохозяйственного машиностроения»⁴⁴⁵.

Аналогичные предложения высказали и все остальные выступавшие. Дальше — больше. 1-й секретарь ЦК КП Азербайджана Т. Ахундов сказал:

«Я не знаю, я высказываю своё мнение, имеем ли мы большой выигрыш от того, что часть более высшей собственности — государственной — передали другой форме — колхозно-кооперативной собственности»⁴⁴⁶.

Тов. Флорентьев, 1-й секретарь Костромского обкома КПСС, в своём выступлении, не отрицая того факта, что реорганизация МТС не принесла ожидавшихся результатов, пытался доказать, что-де она всё-таки была прогрессивным мероприятием. Он говорит:

«На уровень издержек производства колхозов, на их экономику повлияла также поспешно проведённая, экономически не продуманная продажа техники МТС. Реорганизация МТС, по нашему мнению, прогрессивное мероприятие, но осуществлялось оно так, что экономика многих колхозов была подорвана»⁴⁴⁷.

1-й секретарь ЦК КП Армении т. Заробян, под одобрительные возгласы зала: «Правильно!», «возражал» т. Флорентьеву: он сказал, что в докладе Л. И. Брежнева:

«…По вполне понятным причинам (?!) осторожно сказано о том, что в период реорганизации МТС была подорвана ремонтная база сельского хозяйства. Я думаю, что товарищ Флорентьев со мной согласится, что так, как у нас было сделано, нельзя в какой-либо степени реорганизацию МТС считать прогрессивным мероприятием. Это было сделано преждевременно, необдуманно. По существу, это была не реорганизация, а просто меры по подрыву ремонтно-технической базы машинно-тракторного парка сельского хозяйства»⁴⁴⁸.

Суть этих высказываний, на мой взгляд ясна, несмотря на несколько туманные ссылки на преждевременность, необдуманность, неправильное проведение и т. д.: реорганизация МТС, продажа основной сельскохозяйственной техники колхозам, явилась мероприятием в корне ошибочным по самой своей идее. Целиком и полностью был прав И. В. Сталин, когда в «Экономических проблемах социализма в СССР»> он говорил о том, что продажа сельскохозяйственной техники колхозам подорвёт экономические устои нашего сельского хозяйства, и подорвёт не только потому, что наши колхозы в своей массе ещё экономически слабы для приобретения основной сельскохозяйственной техники, а главным образом потому, что они не в состоянии будут непрерывно следовать за таким же непрерывным и всё убыстряющимся прогрессом сельскохозяйственной техники, у них не хватит сил и средств для непрерывного обновления этой техники.

Многие из выступавших на пленуме товарищей ратовали за создание в нашей стране широкой сети так наз. машинно-прокатных станций. Мне кажется, что проведение в жизнь подобного мероприятия явилось бы значительным шагом вперёд в деле создания более прочной материально-технической базы сельского хозяйства по сравнению с её нынешним состоянием. Но вместе с тем мне кажется, что само по себе сосредоточение основной сельскохозяйственной техники в машинно-прокатных станциях — хотя и освободит колхозы от расходов на приобретение, ремонт и эксплуатацию техники, хотя и улучшит качество ремонта — явится полумерой, ибо другое решающее условие роста сельскохозяйственного производства — обеспечение техники квалифицированными постоянными кадрами механизаторов — останется в таком случае нерешённым.

Для того чтобы восстановить и укрепить материально-техническую базу нашего социалистического сельского хозяйства и двинуть вперёд дело механизации сельского хозяйства, необходимо восстановить систему МТС.

Подавляющее большинство выступавших на пленуме в качестве одной из важнейших причин, приведших к тяжёлому положению в нашем сельском хозяйстве, наряду с проблемой механизации, указывали на неправильную политику заготовительных цен, благодаря которой производство многих важных видов сельхозпродукции оказалось невыгодным, нерентабельным для колхозов и совхозов.

В своё время, на декабрьском Пленуме ЦК в 1958 г., Хрущёв доказывал, что имеются два пути повышения доходов колхозов. Он говорил:

«Один путь — это увеличивать доходы колхозов и колхозников за счёт повышения цен на сельскохозяйственные продукты. В условиях капиталистического общества все надежды крестьянина… действительно прикованы к рынку, к игре цен. Выше цена на сельхозпродукты — больше доход, ниже цена — меньше доход. Таковы законы капитализма с его анархией производства, стихией рынка, наживой одних за счёт других. Этот путь для нас не подходит. Социалистическая экономика имеет другие закономерности. Конечно, повышение цен на сельскохозяйственные продукты привело бы на некоторое время к увеличению доходов в колхозах, но потом обернулось бы против них другой своей стороной. Главным закупщиком сельхозпродукции колхозов у нас является государство. Чтобы повысить цены на колхозную продукцию, надо для этого изымать средства из какой-то другой отрасли народного хозяйства, например, из промышленности. Это, естественно, вызвало бы повышение цен на промышленные изделия, в которых кровно заинтересованы колхозы и колхозники. Вот почему увеличение доходов колхозов и колхозников посредством систематического повышения цен на сельхозпродукцию для нас неприемлемо. Оно невыгодно самим колхозам и колхозникам. У нас имеется другой, верный путь повышения доходов колхозов и колхозников… Это — путь постоянного, неуклонного увеличения производства сельскохозяйственных продуктов каждым колхозом, всем социалистическим сельским хозяйством… Доходы колхозов должны расти не за счёт повышения цен на сельхозпродукты, а за счёт резкого увеличения выработки продукции на каждого работающего в колхозе, за счёт лучшей организации труда и роста его производительности. Только на этой основе может быть достигнуто реальное увеличение доходов колхозов и колхозников»⁴⁴⁹.

Прав ли был Хрущёв, выступая в 1958 г. с таким заявлением? По существу вопроса — прав. Говоря о доходности, о рентабельности наших сельскохозяйственных предприятий (также как и промышленных), с моей точки зрения, нельзя не остановиться на таком интересном обстоятельстве, как деление наших колхозов на передовые и отстающие, на работающие рентабельно и работающие нерентабельно.

Всем известно, что, несмотря на все уверения в обратном (см. цитированное выступление Хрущёва), наше государство было вынуждено неоднократно прибегать к повышению заготовительных и закупочных цен на сельхозпродукты, пытаясь таким образом стимулировать рост сельскохозяйственного производства. И всем известно, что каждый раз это мероприятие не приносило желаемых результатов. Ещё в 1958 г. на том же пленуме ЦК КПСС тот же Хрущёв говорил:

«При существующих закупочных ценах тысячи колхозов и совхозов ведут хозяйство рентабельно, увеличивают основной капитал, наращивают производство сельскохозяйственных продуктов. И если кто сейчас ведёт хозяйство убыточно, то не в ценах дело, виноваты сами организаторы, которые отвечают за производство, за подбор людей, их обучение, набор нужных механизмов, разработку технологии производства».

За период 1958—1963 гг. состоялся с десяток пленумов ЦК КПСС, состоялся не один десяток совещаний на высшем уровне, посвящённых вопросам сельского хозяйства. И на всех этих пленумах, совещаниях и собраниях выступавшие товарищи, среди которых были и участники нынешнего пленума ЦК, приводили многочисленные примеры колхозов и совхозов, работающих прибыльно, рентабельно.

Обман ли это? Нет, не обман. Действительно, в нашем сельском хозяйстве существовали и существуют, так же как и в промышленности, тысячи предприятий, ведущих хозяйство прибыльно и организованно. Так спрашивается — в чём же дело? Почему из двух колхозов или совхозов, расположенных в одном и том же районе, в совершенно одинаковых почвенно-климатических и прочих условиях, один работает хорошо, прибыльно, а другой — плохо, нерентабельно? Чем это объяснить? Разве дело в заготовительных ценах, тем более что существовал и всё ещё существует такой порядок, при котором продукция, сданная государству отстающими хозяйствами, оплачивается по более высоким ценам, чем продукция, сданная передовыми?

Мне кажется, что в этом отношении как раз в значительной мере был прав Хрущёв, когда говорил, что сплошь и рядом разница в уровне рентабельности того или иного хозяйства целиком зависит от организаторов хозяйства, от их умения, от правильной организации труда и т. д.

В буржуазном обществе предприятия, в силу каких-либо причин отстающие в своём развитии от других, не поспевающие за ними в уровне рентабельности, в конце концов становятся банкротами, уничтожаются в конкурентной борьбе. Мы не можем стать на этот путь. Нам следует оказать посильную помощь отстающим хозяйствам, подтянуть их до уровня передовых.

Выбрав с этой целью путь нового повышения заготовительных цен на продукцию сельского хозяйства, мы, на мой взгляд, опять встаём на ложный путь. Ведь, повышая заготовительные цены, мы тем самым не только не улучшаем дело организации сельскохозяйственного производства в отстающих колхозах, не повышаем производительности труда в них, не уменьшаем затрат на единицу продукции и т. д., а наоборот, пытаемся просто-напросто прикрыть, замаскировать за счёт разницы между высокой себестоимостью продукции в отстающих хозяйствах и ещё более высокой закупочной ценой на неё, плохую работу этих хозяйств.

Повышая закупочные цены, мы не только не создаём подлинных материальных стимулов для улучшения работы плохо, нерентабельно работающих хозяйств, а наоборот, подрываем эти стимулы, подрываем принципы социалистического соревнования.

Спрашивается, для чего отстающему хозяйству равняться по передовому, напрягать свои силы, если и так наше доброе государство за счёт увеличения цен на его продукцию не только покроет его убытки — результат плохой работы, но ещё и даст средства для повышения оплаты труда, для «повышения» его доходов?

Мы искусственно, за счёт разницы между себестоимостью продукции и закупочной ценой на неё, создаём отстающим хозяйствам «доходы» в надежде на то, что эти доходы позволят этим хозяйствам увеличить оплату труда колхозников и таким образом материально заинтересовать их в интенсификации производства. Мы встаём на путь увеличения сельскохозяйственной продукции любой ценой, в расчёте на то, что возрастающая масса этой продукции в конечном счёте создаст условия, при которых нам удастся вновь снизить закупочные цены и вообще цены на продукцию сельского хозяйства.

Будущее покажет, сумеем ли мы таким путём добиться существенных качественных перемен в нашем сельском хозяйстве. История недавнего прошлого заставляет усомниться в этом. Известно, например⁴⁵⁰, что в течение последних десяти лет (1953—1963 гг.) заготовительные цены на основные виды сельхозпродукции были повышены: по пшенице — почти в 8 раз; по кукурузе — в 14 раз; по гороху — больше чем в 15 раз; по сахарной свёкле — в 3 раза; по овощам — в 4 раза; по картофелю — почти в 15 раз; по говядине — в 40 (!) раз; по свинине — больше чем в 14 раз; по молоку — в 5 раз; по яйцу — в 3,5 раза и т. д.

И что же? Очередной пленум ЦК КПСС вновь поднимает вопрос о плачевном состоянии дел в нашем сельском хозяйстве.

Далее. При рассмотрении материалов мартовского пленума ЦК этого года возникает и такой вопрос: повышение закупочных цен на основные продукты сельского хозяйства плюс надбавки за сверхплановую сдачу требуют больших дополнительных средств, исчисляемых многими миллиардами рублей. Министр финансов СССР т. Гарбузов в своём выступлении на пленуме привёл цифры некоторых дополнительных затрат, и в частности по животноводству, которые требуются для установления новых закупочных цен. Отметив, что даже старые закупочные цены на продукты животноводства значительно превышают розничные цены на неё, министр указал, что:

«Надбавка к действующим ценам на продукцию животноводства потребует дополнительных расходов государства в сумме 1,9 млрд руб. в год. В результате этого дотация из госбюджета возрастёт и составит более трёх миллиардов рублей».

С колхозов должна быть списана (или отсрочена) задолженность на сумму 2,25 млрд рублей. Министр указал, что новый порядок начисления и взимания подоходного налога с колхозов потребует дополнительных затрат в сумме 3,9 млрд руб. в год.

«В расчёте на ближайшее пятилетие,— сказал т. Гарбузов,— дополнительная помощь государства колхозам и совхозам выразится в огромной сумме — более 22 млрд рублей»⁴⁵¹.

Действительно, сумма огромная. Тем более если учесть, что речь идёт не об основных затратах государства по сельскому хозяйству, а о дополнительных, предназначенных для покрытия убытков государства от проведения таких мер, как повышение закупочных цен на продукты растениеводства и животноводства, нового порядка взимания подоходных налогов с колхозов и т. д.

Где же взять эти огромные средства?

Т. Гарбузов рассказал, что на эти цели предполагается использовать часть резервного фонда Совета министров СССР, а также половину резервных фондов советов министров союзных республик.

Здесь, кстати говоря, можно было бы сказать: вот что принесла с собой сельскохозяйственная политика Хрущёва — не 8,5 млрд чистого дохода с целины, а 22 млрд чистого убытка.

Рассматривая материалы мартовского пленума ЦК, я вновь не могу отделаться от того впечатления, что мы, как и в период освоения целины, направляем огромные средства не в главное русло. Мы признаём, что основа основ резкого и прогрессивного развития сельского хозяйства — это путь его столь же резкой интенсификации, то есть механизации и химизации. Тот же Гарбузов говорил на Пленуме, что:

«На 1000 га пашни в США имелось больше, чем в СССР, тракторов — почти в 4 раза и зерноуборочных комбайнов на 1000 га зерновых (без кукурузы) — в 3,7 раза. Число грузовых машин в сельском хозяйстве США в 3 с лишним раза больше, чем в СССР, хотя известно, что площадь обрабатываемых земель в Советском Союзе намного больше… Если к этому добавить, что мы меньше, чем США, применяем химических удобрений и ядохимикатов, то станет понятно, почему у нас значительно ниже производительность труда в сельском хозяйстве и более высокие издержки производства. Вследствие этого мы не можем пока снижать розничные цены на мясо, молоко и другие продукты сельского хозяйства»⁴⁵².

На странице этого раздела я приводил наши официальные данные по числу тракторов и темпам роста тракторного парка в развитых капиталистических странах. Из этих данных видно, как бурно шёл процесс интенсификации сельского хозяйства во всех без исключения капиталистических странах в послевоенный период. Увеличение за пятилетие 1949—1954 гг. тракторного парка в 2, 3, 4 и даже 5 раз наблюдалось во многих странах. Даже американское сельское хозяйство, где насыщенность тракторами по сравнению с другими капиталистическими странами уже была достаточно высокой, за пятилетие сумело в полтора раза увеличить свой тракторный парк.

В журнале «Мировая экономика и международные отношения» № 7 за 1965 г. на стр. 156 приведена табличка, характеризующая такой важный показатель развития сельского хозяйства, как насыщенность его тракторами и комбайнами. Воспроизведу эту табличку целиком…⁴⁵³ Из таблицы явствует, как значительно мы отстаём по уровню механизации сельского хозяйства от развитых капиталистических стран.

Ещё более неприглядная картина получится, если мы сравним уровень химизации нашего сельского хозяйства с уровнем химизации его в капиталистических странах. И, как справедливо заметил т. Гарбузов, отсюда большинство наших бед в сельском хозяйстве.

В докладе Л. И. Брежнева на пленуме указывалось⁴⁵⁴, что в течение пятилетки (1965—1970 гг.) сельскому хозяйству предполагается поставить 1790 тыс. различных тракторов, в том числе 780 тыс. пахотных, 1100 тыс. грузовых автомашин, на 10,7 млрд руб. других сельскохозяйственных машин. Л. И. Брежнев указал, что для выполнения этой программы потребуется построить около 80 новых заводов и цехов, в строительство которых Госплан СССР предусматривает вложить за пятилетие более 4 млрд рублей.

На этих цифрах мне и хочется заострить внимание. Что значит в течение пяти лет поставить сельскому хозяйству нашей страны 1800 тыс. тракторов? Это значит, что к 1971 г. наше сельское хозяйство будет располагать тракторным парком в 3200 тыс. единиц против 1450 тыс. в 1963 году. Это — большое достижение.

Но, вместе с тем, это значит, что и в 1971 г. мы будем более чем в два раза отставать от США в уровне механизации сельского хозяйства. И я спрашиваю — не правильнее, не разумнее ли бы было вместо того, чтобы направлять 22 млрд руб. на то, чтобы искусственно, путём повышения закупочных цен на сельскохозяйственные продукты, списания долгов, различного рода дотаций и т. д., чисто механически переводить отстающие хозяйства в разряд передовых, рентабельных,— не разумнее ли было бы направить эти колоссальные средства на резкое, широкое укрепление и расширение материально-технической базы сельского хозяйства? Почему бы нам эти 22 млрд руб., или хотя бы часть из них, не вложить в строительство заводов сельскохозяйственного машиностроения, предприятий химических удобрений, в электрификацию сельского хозяйства? Почему бы нам вместо 80 заводов и цехов не построить 160? Почему бы нам хотя бы часть этих средств, этих дополнительных средств, не направить на прямое и непосредственное повышение оплаты труда тружеников сельского хозяйства, если мы видим в этом одну из главных причин низкой производительности труда в нашем сельском хозяйстве?

И потом — что значит увеличить за пятилетие число только одних тракторов в сельском хозяйстве на 2800 тыс. единиц, то есть за пять лет увеличить их парк на столько же, насколько он вырос за все предыдущие 47 лет Советской власти? Это значит — снова, но с ещё большей остротой поставить перед колхозами проблему покупки, эксплуатации, ремонта и хранения всей этой огромной массы товарных ценностей, с проблемой её обновления.

Справятся ли колхозы на сей раз с этой проблемой? Не поглотит ли она, как это было ещё вчера, подавляющую часть их доходов? По-моему, если трезво смотреть на вещи, следует признать, что подобное явление более чем вероятно.

Восстановить МТС, снять с колхозов расходы на приобретение, эксплуатацию и ремонт основной сельскохозяйственной техники — вот, с моей точки зрения, тот пока что единственный реальный путь, который позволит без ущерба для нашего сельского хозяйства удвоить и утроить парк сельхозмашин, ведя при этом правильную его эксплуатацию, удешевляя его ремонт, повышая коэффициент его использования.

Выше указывалось, что все без исключения участники пленума признали «неудачным» подавляющее большинство мероприятий по сельскому хозяйству, проведённых в последние годы. Но почему-то никто ни полусловом не обмолвился о целине. А между тем, чему, собственно говоря, и был посвящён весь этот раздел, по моему глубочайшему убеждению, именно целина, именно неоправданное, авантюристическое, поглотившее массу средств и сил расширение посевных площадей в стране за короткий срок на 60 с лишним млн га, именно она — корень всех нынешних зол в нашем сельском хозяйстве. Да простят мне моё самомнение, но мне всё-таки кажется, что я достаточно убедительно доказал этот факт.

И именно целина подсказывает нам ещё один, вполне реальный, вполне доступный и, пожалуй, самый необходимый выход из создавшегося трудного положения в нашем сельском хозяйстве: я считаю, что нам следует пойти на значительное сокращение посевных площадей в малопродуктивных, запущенных или труднодоступных районах. Подобное мероприятие позволило бы освободить немало средств, позволило бы сконцентрировать наши денежные, материально-технические и людские резервы в направлении главного удара — на резком подъёме интенсификации нашего сельского хозяйства.

И, наконец, последнее замечание по материалам мартовского Пленума ЦК КПСС.

Вызывает недоумение, или, если говорить честно, возмущение, общая позиция, общий тон большинства участников пленума. Все они, негодуя так наз. субъективистскими, так наз. волюнтаристскими действиями Хрущёва, оправдывая ими все ошибки и просчёты, имевшие место в нашей стране за последние годы, как это ни странно, забывают о своём собственном существовании, забывают о самих себе.

Спрашивается — где же были они, когда готовили, или рассматривали, или голосовали за все те многочисленные мероприятия, которые ныне они же сами характеризуют как необдуманные, преждевременные и т. д. и т. п.? Быть может, готовя, рассматривая или утверждая эти мероприятия, они не понимали их ошибочности, преждевременности и т. д.?

Я думаю, что подобное предположение отнюдь не свидетельствовало бы о политической и практической дальнозоркости данных товарищей, которые, ко всему прочему, были своевременно предупреждены об ошибочности, преждевременности и необдуманности данных мероприятий достаточно опытными и авторитетными людьми.

Если они понимали, товарищи нынешние участники пленума, что эти мероприятия или неправильны по существу или неправильно проводятся,— тогда спрашивается, почему же они своевременно не пресекли их проведение в жизнь? Почему?

Где, в каких материалах после 1957 г. и вплоть до октября 1964 г., можно найти хотя бы малейшее возражение Хрущёву? Их нет ни в одной из тысяч страниц, опубликованных за все эти годы, по пленумам ЦК КПСС, по партийным съездам, по десяткам и сотням совещаний на высшем уровне как всесоюзного, так и республиканского масштаба.

Все эти тысячи страниц заполнены одними дифирамбами в адрес Хрущёва, приветствиями по адресу любого из выдвигавшихся им предложений. Картина — пренеприятная в свете октябрьского и мартовского пленумов ЦК.

В период разоблачения так наз. культа личности Сталина, под соусом причастности к этому культу, к его отрицательным последствиям, были исключены из партии, сняты с занимаемых постов старейшие и виднейшие деятели нашей партии и государства только за то, что сумели ещё тогда разглядеть всю авантюристичность, надуманность и ошибочность намечаемого или частично проводимого, вопреки их воле, «нового курса» Хрущёва во всех областях внешней и внутренней политики нашего государства, в том числе и в сельском хозяйстве.

Ныне, эти же люди, с помощью которых Хрущёву удалось в своё время сломить сопротивление своих идейных противников и которые на протяжении 7 лет, не уставая, по любому поводу и любому случаю пели ему хвалебные гимны,— эти же люди склоняют его по всем швам, ссылаясь на «волевой нажим»…

Откроем стр. 144 стенотчёта мартовского пленума и прочитаем там следующие строки:

«Все мы, секретари обкомов, помним, как нас ежегодно вызывали в Сельскохозяйственный отдел ЦК КПСС по РСФСР, где определялась структура посевных площадей, под давлением собирались подписи наши под этой структурой, а потом всё это выдавалось за предложение снизу — обкомов и облисполкомов»⁴⁵⁵.

Бедный, слабовольный т. Густов, бедные, слабохарактерные секретари обкомов…

В какой-то степени ещё можно понять тех коммунистов, которые в так наз. период культа личности Сталина, под угрозой физического уничтожения, ставили свои подписи или голосовали за предложения, против которых восставали их совесть, их убеждения. Что же касается нынешних партийных и государственных работников, коммунистов, ставящих свои подписи или голосующих за решения, с которыми они не согласны, подчиняясь какому-то волевому нажиму, то, простите меня, этих коммунистов ни понять, ни, тем более, оправдать нельзя.

Мартовский пленум ЦК КПСС 1965 г. дал его участникам убийственную для коммуниста характеристику — характеристику карьеристов, людей, боящихся не за свою жизнь, а за свои места.

Пленум лишний раз показал, с помощью каких беспринципных людей смог около 10 лет руководить партией и страной и проталкивать в жизнь свои «патологические фантазии» такой деятель, как Хрущёв, принёсший нашему социалистическому государству огромнейший моральный и материальный ущерб.

Именно этим людям Хрущёв обязан своим «почётным» уходом на пенсию «по состоянию здоровья», тогда как в иные времена его бы судили, и судили не по букве, а по духу революционной законности.