Ты пишешь разным людям ВК[онтакте], которые подписаны, например, на феминистский паблик, и которые из твоего города. Когда набирается группа минимум из трёх человек, можно приступать к практической деятельности — расклейке листовок, организации пикетов, кружков, дискуссионных клубов и т. п.

Задача в том, чтобы объединить людей, которые пока не готовы стать коммунистами и относятся к [коммунизму] нейтрально или даже враждебно, но которые согласны с определёнными общими для нас идеями. Когда их вовлекаешь в практическую деятельность, они постепенно убеждаются в правильности коммунистических идей.

Этот принцип создания союзной организации под руководством партийной ячейки распространяется на работу с женщинами, с молодёжью, и, возможно, на другие направления партийной работы. Ячейки руководят идейно, опираясь на свой авторитет. Этот принцип позволяет охватить возможно большее число людей. О нём в своё время писали и Ленин, и Сталин, и Мао Цзэдун, его придерживаются современные маоисты.

То же с институтом сторонников партии — люди не готовы согласиться с определёнными нашими идеями, но их можно использовать для некоторых практических задач.

В России большинство феминисток представлены тремя течениями, это либеральный феминизм, интерсекциональный феминизм и радикальный феминизм. У первых есть свои организации, хотя они не очень активные. Например, либеральные феминистки сотрудничали с Собчак и в последнее время ими интересуется партия «Яблоко». Но они нам в целом не очень интересны по очевидным причинам. Интерсекциональный феминизм представлен такой организацией, как «Социалистическая феминистская альтернатива» (СФА). Их идейная основа — это постмодернизм, они против революционных действий и т. п. Поэтому взаимодействие с ними также нецелесообразно. Радикальный феминизм стремится к женской революции против патриархата, поэтому его сторонницы более подвержены нашей агитации.

Способ агитации радикальных феминисток такой. Для них создаётся радфемовская организация по описанному выше методу, которая занимается практической деятельностью. Постепенно участницы организации перевоспитываются в коммунистическом духе, потому что само́й организацией руководят коммунисты, и вступают в нашу организацию. Таким образом, мы проникаем в радфемовскую среду и перетягиваем на свою сторону сторонниц радикального феминизма, которые (не все, конечно) становятся нашими сторонницами.

Метод этот не совсем честный, потому что учим феминисток радфему именно мы, и мы им просто не говорим некоторые вещи, например, о политэкономии радикального феминизма, которая совсем далека от марксизма. Однако, используя некоторые общие места радикального феминизма и марксизма, удаётся агитировать этих людей и подводить их к марксизму-ленинизму. С этим связана некоторая конспиративность нашей феминистской работы, потому что радфемки сразу не готовы воспринять коммунистические идеи.

У сторонниц, например, Марии Терезы (Freie Frauen²) метод противоположный. Они агитируют за марксистский феминизм и обучают ему своих сторонниц. Так как марксистский феминизм в России в целом непопулярен, её группа оказалась изолированной от массы феминисток и пока не смогла оказать на них какого-либо влияния.

Мы также говорили о культуре дискуссии в организации. Об этом хорошо написано в главе 28 учебника МЛМ, и в статье С. Сикдера. Надо внедрить эту культуру нам. Что касается способов ведения дискуссии, мы обсуждали преимущества и недостатки текстового чата, голосового чата и обмена более-менее крупными статьями. Однозначного выбора сделано не было. Видимо, нужно сочетать все три способа.

В целом методы работы челябинских товарищей, когда есть небольшая партийная организация, и более широкие массовые организации под её руководством, похожи на методы большевиков, в частности, они были описаны уже В. И. Лениным в начале ⅩⅩ в. в его работах, например, в письме об организационных задачах. Потом они были приняты на вооружение другими компартиями, в том числе маоистами. Этот метод станет ещё более актуален в случае возможного запрета коммунистической идеологии в России.

Следует также затронуть вопрос о союзниках. Имеет смысл дружить со слабыми ревизионистскими организациями против сильных, вовлекать их в свою работу, участвовать в их кружках и т. п. Так можно понемногу перетянуть их на свою сторону.

Радикальный феминизм — это одна из наиболее реакционных форм феминизма, за которым следует только сепаратный феминизм. Такой феминизм — вывернутая наизнанку идеология «Мужского государства», он агитирует за замену одной формы эксплуатации другой, страдает биологизмом и стигматизацией, разделяет, а не объединяет людей по половому признаку. Многие представители других феминистических направлений правильно говорят, что он «не только антилевый, но и антифеминистический», его отношение к ЛГБТ-сообществу и навязывание гендерных стереотипов, монашеское отношение к сексуальной эмансипации и осуждение других гендеров. Шовинистское поведение радфема, от травли мужчин и транс-людей, вплоть до травли представителей порно- и секс-индустрии позволяет мне утверждать, что такой феминизм ближе к женской версии фашизма, чем к феминизму, и является тупиковым. Думаю, со мной согласятся почти все маоистские и вообще левые организации за границей в этих выводах. Пропагандировать радфем, в таком случае, звучит максимально абсурдно. Касательно Соцфем, то их организация, как и все организации сейчас в РФ «против революционных действий», так как в данный момент революция обречена на провал. Также интересно, как Добров говорит о необходимости агитировать враждебных к нам представителям радфема, но считает, что взаимодействие с СФА «нецелесообразно» (каким целям?), потому что «их идейная основа — это постмодернизм» (это пустой ярлык):

«Способ агитации радикальных феминисток такой. Для них создаётся радфемовская организация по описанному выше методу, которая занимается практической деятельностью. Постепенно участницы организации перевоспитываются в коммунистическом духе, потому что само́й организацией руководят коммунисты, и вступают в нашу организацию» — это работает только если мы всей партией принимаем радфем.

Касательно Марии Терезы, то дело не в том, что они агитируют за марксистский феминизм (сама эта фраза достаточно странная, Добров отмечал, что марксистского феминизма нет, я не соглашусь, но скажу фразу в том же духе: марксистского феминизма бесконечно много и он бесконечно разный). Группа Терезы изолирована от остальных, так как она не ставит общедемократических и чисто феминистических задач, а усилия тратит на развитие [Союза марксистов], тогда как [«Фрайе Фрауэн»] функционирует больше в рамках интернет-проекта. Как раз Соцфем — пример того, как должны функционировать подобные организации.

Касательно культуры дискуссии — нужна платформа для них, отдельная от беседы с принятием решений. В идеале, какой-то внутренний форум или сайт, где можно выкладывать публикации, и чат, где можно спорить по более мелким вопросом.

То, что мы называем «ревизионисты», в данном плане означает «все те, кто нам не нравится». То, как кто-то относится к Хрущёву, Мао или Сталину, или к кому-либо, ещё не так важно, чем то:

1. какие идеи они декларируют, и какие они де-факто пропагандируют;
2. в чем состоит их деятельность;
3. есть ли в подобных организациях платформы.³

Решение о сотрудничестве или нет должно определяться тем, насколько хорошо с разными организациями идёт взаимодействие, и насколько де-факто позиции совпадают.

Касательно взаимодействий с другими некоммунистическими организациями, то я полностью согласен. Мне кажется, надо не просто подчинять другие организации, но и выстраивать равноправное взаимодействие с другими, на подчинение которых нет возможности. Например, с теми, кто не готов принять идеи организации, но имеет определённые общие цели, другими словами, собирать общедемократический фронт различных организаций в том или ином городе и стараться постоянно контактировать. Иметь влияние в некоторых слабых подобных организациях, но не распыляться сильно. Всё-таки необходимо показывать перед такими организациями себя как хороших ребят, повышая легитимность и узнаваемость организации на различных движухах, и вырабатывая у других организаций толерантность к нашим идеям, постепенно распространяя их.

Сперва отвечу на упрёк Светлова в адрес Стародубцева: «анализ радикального феминизма у тебя неглубокий. Точнее, это не анализ, а констатация твоего отрицательного отношения к нему». Он формально верен, но неправилен.

Скажем так: а что можно было рассчитывать получить? Мы тут обсуждаем «вообще» крайне размытое и неоформленное течение. Это всё равно как обсуждать социализм «вообще», не уточняя, идёт ли речь о работах Маркса, Зюганова или Ким Ир Сена, а может быть, о практике чавесистов или ещё о чём-то. Чтобы дать глубокий анализ всей совокупности, нужно писать что-то вроде «Капитала» (и то Маркс с этим за всю жизнь не управился).

Или можно глубоко разобрать течение, взятое более конкретно. Для этого нужно определить круг рассмотрения. Как в буддизме — дхарма, будда и сангха. То есть:

• корпус текстов или хотя бы тезисов, утверждений;
• конкретные фигуры, авторитетные идеологи данной области;
• политические организации, манифестирующие данную идеологию.

Тогда можно будет ожидать глубокого анализа.

А сейчас всё, что я скажу дальше, заведомо не может быть глубоким анализом. С другой стороны, я не соглашусь и что это просто «констатация отношения». Это оценка неизбежно размытая и местами гипотетическая, но — на основе многолетнего богатого опыта чтения и наблюдения, многих дискуссий и попыток осмысления.

Является ли «радикальный феминизм и женский сепаратизм» одной теорией или разными, по-моему, не очень существенно на нынешнем уровне рассуждения. Какая разница, кроме терминологической, считать ли сепаратный феминизм фракцией внутри радикального феминизма или следующей формой?

Следующее замечание Светлова, которое я считаю нужным оспорить, это высказанное сомнение, что «радфем это самое реакционное направление в феминизме».

Во-первых, Стародубцев сказал не так. Он назвал радфем «одной из наиболее реакционных форм феминизма».

Во-вторых, даже если заострить эту оценку так, как это сделал Светлов, я покажу, что это тоже имеет определённый смысл.

Сначала рассмотрим возражения Светлова против этой оценки, состоящие в указании на более реакционные формы:

• либеральный феминизм;
• наци-феминизм;
• патриархальный феминизм — вот всякие эти консервативные «мамочки“ за пролайф, христианство и семейные ценности.

Теперь я покажу условность применимости сравнения с этими формами. Наци-феминизм — явление крайне маргинальное. Оно есть, но ни значения, ни перспектив не имеет. Патриархальный феминизм (не упомянутый Светловым, но гораздо более распространённый) является направлением феминизма по существу, но сам не претендует на эту марку, и мы с ним идеологически сталкиваемся в более широких рамках консерватизма, где не очень существенно, что это тоже некоторым образом феминизм.

Наконец, что касается либерального феминизма, то я считаю спорным его оценку как более реакционного, чем радикальный феминизм. С либеральным феминизмом, как нормальным буржуазным реформистским течением, можно взаимодействовать как с обычными буржуазными реформистами. Радикальный феминизм представляет собой ответвление либерального феминизма (а иначе никак, если не переходить на почву социализма), но с рядом взаимосвязанных модификаций, которые делают его не лучше, а хуже либерального феминизма:

1. Расизм.

   В современных идеологиях практически всеобщим консенсусом является «идентичностная нейтральность». Никто и нигде не позволит себе всерьёз анекдотичных реплик в духе «что этот ниггер себе позволяет?». Например, у нас, в социализме, если кто-то скажет, что Энгельс был капиталистом и потому ничего не может говорить о рабочих, то на него посмотрят как на злого клоуна. Мне известны только два широко распространённых течения, нарушающих этот принцип: это собственно этнические расисты и радикальные феминистки. Может быть, следует назвать ещё мачистов с их «место бабы на кухне» и всем таким.

2. Набор демагогических приёмов, гарантирующих от критики.

   Мы все пытаемся идеологически защищаться, но в радфеме огораживание от дискуссий возведено в метод. Там не слушают, там диктуют. А поскольку мы базируемся на диалектике, высказывании и столкновении идей, такой подход нам враждебен так же, как аналогичный подход религиозных сект (тут мне вспомнился недавно опубликованный мной материал о взаимоотношении коммунистов и сект во Вьетнаме).

3. Претензия подменить левую.

   С либеральным феминизмом мы тут не конфликтуем. Мы с ними конфликтуем как со сторонниками капитализма, но карты открыты. Мы за социализм, они — за капитализм. С радикальным феминизмом ситуация другая. Он не отвергает капитализм, но при этом изображает, как будто (хотя бы отчасти) отвергает. Это создаёт видимость возможности совмещения социализма и радикального феминизма или вообще — замещения социализма радикальным феминизмом.

При этом я согласен с выводом Светлова, что «марксистское отношение к радфему должно быть примерно таким, как к идеям радикальных националистов угнетённых наций. Их борьбу против угнетения следует поддержать. Их идеи — критиковать, и стараться привести их к марксизму». С той оговоркой, что это означает очень широкий спектр возможных взаимоотношений, используя ту же аналогию с радикальным национализмом — от «Чёрных пантер», которые маоистам были друзья и товарищи, до гоминьдана времён антикоммунистических карательных походов.

Но последующее замечание просто не соответствует фактической ситуации: «[С тем, что] радфем идейно несовместим… с марксизмом… никто в РМП спорить не будет». Потому что отсюда, собственно, и выросла эта нынешняя дискуссия — с того, что Милка⁶ выступила в чате с позиций радикального феминизма, а затем прямо причислила себя к этому направлению: «Я радикальная феминистка и написала целую статью по вопросу противостояния большевистских и радфем идеалов социал-демократическим и интерсекциональным» (статью, правда, не указала). Николай, ты не читал, что ли?

При вышеизложенном понимании радфема и с учётом замечаний Стародубцева выглядит, мягко говоря, ошибочной практическая концепция, описанная Добровым: «создаётся радфемовская организация» и «учим феминисток радфему». Это вовсе не похоже на то, как он это называет: «мы проникаем в радфемовскую среду». Получается, что мы в неё не проникаем, а мы её создаём и подпитываем. Я полагаю, правильнее было бы создавать «организацию.., которая занимается практической деятельностью», не закладывая в неё изначально чужую идеологию. Например, идея «мейл-фри зоны» — если это не радфемки сами придумали, а коммунисты их научили, что так надо делать, то я в шоке.⁷ Это не очень похоже на «общие места радикального феминизма и марксизма», это похоже на воспитание в людях умения идеологического огораживания, которое противоположно марксизму.

Что касается марксистского феминизма — тут я тоже вижу непонимание между участниками дискуссии. Стародубцев приписывает Доброву утверждение, «что марксистского феминизма нет», но на основании именно того отрывка, где Добров говорит о марксистском феминизме, как о чём-то существующем. Что это было?

Моё понимание этого вопроса: марксистский феминизм — это то же самое, что гендерный анализ с марксистских позиций. В таком случае, странна сама постановка вопроса, есть он или нет. Даём анализ — есть, не даём — нет.

Добров называл агитаторами марксистского феминизма «сторонниц Марии Терезы» (Freie Frauen). Однако она тоже находится под влиянием радфема, поскольку принимает его концепции вроде объективации и феминитивов. Но целенаправленная попытка марксистской критики у них действительно присутствует.

Что касается «интерсекционального феминизма», мне бы хотелось всё же увидеть определение «интерсекциональности», что́ означает для теории принятие «интерсекциональности» и что́ — её отклонение. Пока я увидел только наводку на «Социалистическую феминистскую альтернативу», но они также демонстрируют радфемовские подходы, например те же феминитивы или презумпцию виновности мужчин как в инциденте Антохина/Тимофеевой. Про трансгендерность они не пишут, про небинарность тоже. И про «интерсекциональность», между прочим, тоже.

Светлов пишет, что основой интерсекционального феминизма является постмодернизм. Значит ли это, что он уже́ разобрался в вопросе или это опять результат невнимательного прочтения дискуссии (Добров утверждал, что СФА исповедует интерсекциональный феминизм и постмодернизм, а не то, что одно является основой другого)? Если разобрался, так надо было объяснить или дать отсылки на объяснения.

Кроме того — в связи с сомнением Стародубцева — хотелось бы, чтобы Добров уточнил или проиллюстрировал, что именно он имел в виду, утверждая, что СФА «против революционных действий».

«Интерсекциональность — теория множества абсолютно равноправных форм угнетения»

Я тут ещё почитал на эту тему, и, как мне видится, у марксизма и радфема совершенно разные претензии к интерсекциональности. Отчасти даже противоположные.

Марксизм понимает классы как общественные отношения. Это резко противоречит присущему радфему эссенциализму, т. е. представлению об изначально присущей, неизменной, абсолютной и непересекающейся женской и мужской природе. Это та позиция, которую я более резко называл «расизмом».

Интерсекциональный феминизм заменяет эссенциализм конструктивизмом, т. е. представлением о том, что гендер конструируется, производится, складывается из отношений между людьми. И это правильное наблюдение, сближающее интерфеминизм с марксизмом.

В своём дальнейшем развитии интерфеминизм доходит до постмодернизма, отвергая материальное происхождение гендера, делая его произвольным вопросом языка. В этом отношении он уходит от марксизма дальше радфема. Если вспомнить аргумент Лины, то да, рабочий не может превратиться в капиталиста путём простой самоидентификации. Но, продолжая аналогию, нужно также указать, что неверно было бы предполагать, что если человек родился пролетарием, то он останется пролетарием навсегда и всегда будет «стопроцентным» пролетарием.

Добров, правда, пишет, что он «вообще против того, чтобы приравнивать и делать прямые аналогии между классовым, половым/гендерным и национальным вопросами. Это очень разные вопросы». Однако в своих высказываниях по вопросам феминизма рассуждает точно в таких же терминах, как и о классовой борьбе: революция за освобождение женщин от патриархата — это же совершенно точная калька с революции за освобождение пролетариата от капитализма. И Лина (как я только что заметил) обращалась к той же аналогии. Так что это возражение или упрёк следует вернуть, а аналогии всё же с известной осторожностью использовать.

Итак, марксизм признаёт определённую текучесть классовой принадлежности. Человек может принадлежать к разным классам в экономическом и в идеологическом отношении. Он может менять классовую принадлежность вследствие внешних обстоятельств — получив или утратив капитал. В некоторых рамках он может менять свою классовую принадлежность даже собственным решением. Во-первых, пролетарий капиталистом не станет, а вот обратное превращение осуществляется очень легко. Во-вторых, значительная часть населения может по своему решению переходить между классами пролетариев и мелкой буржуазии, меняя профессию или форму занятости. Поэтому неверно говорить об абсолютности классовой принадлежности — и так же неверно приписывать фатальность и неизменность гендерной принадлежности.

Обратившись к другой аналогии, видим обвинение, что «национальность интерсек также рассматривает, как то, что можно выбрать самому». Но ведь действительно национальность (и даже раса) в некоторой степени текуча, находится в зависимости от внешних обстоятельств и от собственных решений. Это настолько очевидно и проиллюстрировано таким огромным множеством масштабных исторических примеров, что тут эссенциализму нечего и делать.

Таким образом, марксизм в этом вопросе не может встать ни на сторону радфема против интерфема, ни на сторону далеко зашедшего интерфема против радфема.

…Помимо серьёзного обвинения в склонности к постмодернизму, другие претензии к интерсеку мне непонятны. Что значит «в женском вопросе интерсек и транссоо[бщество] выступают за то, чтобы просто растворить угнетение в миллионе новых идентичностей-гендеров»? Что значит «растворить»?

Добров пишет, что «трансгендеры часто выступают вообще за то, что гендер врождённый и люди рождаются с „женским/мужским мозгом“». Но это утверждение несовместимо с упрёком в постмодернизме. Наоборот — это упрёк в эссенциализме, а значит может быть точно так же обращён к классическому радфему. И в особенности это верно, когда радфем отрицает трансгендерность на основе точно такого же утверждения, что гендер является врождённым и гендерная социализация строго привязана к биологическому полу.

Что значит, что «помимо собственно национального, гендерного и рабочего вопросов, интерсек вводит ещё бесчисленное множество форм угнетения (незнание языков, происхождение не из стран первого мира и т. д. и т. п.)»? Следует ли понимать, что эти формы угнетения не существуют и должны отрицаться? Что значит «на деле с ними едва ли что-то можно сделать, чтобы такого деления между людьми не было»? Почему нельзя?

Я просил Доброва «уточнить или проиллюстрировать, что именно он имел в виду, утверждая, что СФА „против революционных действий“». Он же ответил, кто так выступает: «рядовые (и не очень) интерсекциональные феминистки» и «СФА настолько же против революционных действий, как и всякая троцкистская организация и в той же степени». Но я не спрашивал, кто, я спрашивал, что под этим подразумевается, как это проявляется.

Ещё одно замечание, на которое хотелось бы иметь пруф: «интерсечки отрицают патриархат».

С другой стороны, вопросы к радфем остаются. Тут разъяснения Доброва я считаю неудовлетворительными.

«Основная идея радикального феминизма — женская революция (по-хорошему против капитализма…)…»

Должен заметить, что не могу припомнить ни единого текста радфема, который выступал бы за революцию или упразднение капитализма. Поэтому поинтересуюсь: на чём основано это утверждение?

«Касательно ненависти радфем к мужчинам. Ненависть эта очень условная. Она куда мягче ненависти среднестатистического мужчины к женщинам»

Я не формулировал такого неточного замечания — о «ненависти к мужчинам». Но если говорить в таких терминах, то это возражение кажется ошибочным. В частности, распространённая у радфем практика «затыкания рта» по половому признаку хотя и встречается, но уже лет сто рассматривается большинством общества (т. е., включая тех самых среднестатистических мужчин) как недопустимая дикость и осуждается. У радфем же «мейл-фри — это формальный признак русскоязычного радфем-сообщества в ВК».

Разве правильно поддерживать это сепарирование? Добров аргументирует: «Во-вторых, помогает при администрировании группы. В радфем группу никто (почти) на самом деле не приходит вести реальные дискуссии, а все приходят оскорблять и троллить».

Тогда группа не выполняет своего назначения. Феминистическая группа коммунистического назначения должна объединять женщин и мужчин в дискуссиях и борьбе против капитализма и патриархата, а не поддерживать идеологию сепаратности. С другой стороны, против троллей эта мера в действительности вообще бесполезна. Это же интернет, царство информационных конструктов. Кто захочет — придёт под женским именем и никаким образом их не отличишь. С другой стороны, что делать с пользователями, у которых ники и аватарки гендерно нейтральные?