Это, пожалуй, наиболее распространенный аргумент, выдвигаемый против маоистов в центрах капитализма, раз за разом повторяемый, несмотря на все попытки маоистов возразить. Ибо когда люди думают о Мао Цзэдуне и Китайской революции, первое, что им приходит на ум — если они не реакционеры (о чём см. ниже) — это крупномасштабное крестьянское движение и Великий поход, а когда некоторые из нас говорят о «Народной войне», у них сразу возникает мысль, что мы заинтересованы в мобилизации крестьянства. Очевидное отсутствие крестьянства в Канаде, США и Западной Европе и т. п. странах позволяет нашим критикам сходу дать нам отповедь. Понятно, что в центрах капитализма нет такого общественного класса, который можно было бы отнести к крестьянству, и вообще, если маоизм представлял бы собой только крестьянский марксизм, в нём не было бы никакого смысла.

Итак, давайте ещё раз: мы, маоисты не обязательно связаны с неким универсальным крестьянством, которое якобы существует в каждой стране. Когда некоторые из нас говорят о важности теории затяжной народной войны Мао и о её применимости к нашим социальных условиям, мы не представляем себе картину нашего исхода в горы с неким активным и сверхэксплуатируемым крестьянством, наподобие того, что было в Китае. Также мы не считаем, что трудящихся-мигрантов, сельских рабочих, не говоря о фермерах в центрах капитализма, следует относить к классу крестьян. Мы вообще считаем, что крестьяне существуют только на периферии глобального капитализма, в полуфеодальных обществах, а не в центрах империализма. Боже мой, сколько же мне приходилось об этом говорить! Хватит уверять, что я верю в какое-то несуществующее канадское крестьянство. Не в танке всё-таки живу.

Мы, маоисты, типа, должны организовать этого чела и его корешей.

Если Мао организовывал крестьян в Китае, и если другие революционные партии организовывали крестьян, то это потому, что эти движения имели место в тех обществах, где сохранялись докапиталистические уклады при компрадорском капитализме. А при таких условиях крестьяне часто были наиболее революционным общественным классом, в основном потому, что их было гораздо больше, чем недавно появившегося и неразвитого пролетариата. Отсюда вырастает и маоистская концепция полуфеодализма, связанная с этими общественными укладами. Но когда дело доходит до капиталистического способа производства, как то в Канаде и США, мы, маоисты, не видим тех, кого можно было бы с полным правом назвать классом крестьян. Пора бы перестать говорить за нас вещи прямо противоположные. Это, право, раздражает.

Также не стоит говорить тем из нас, кто следует теории народной войны, что эта теория опирается на некое несуществующее крестьянство, которое мы хотим организовать. Не хотим. Имеется ввиду, что если бы оно существовало, мы бы стремились его организовать, но мы, точно как и вы, уверены, что его нет, и не пытаемся во что бы то ни стало найти какой-нибудь класс, который бы соответствовал нашим романтическим идеалам.

Мы исходим из необходимости того, что Мао называл конкретным анализ конкретной ситуации и именно поэтому мы понимаем важность общественного исследования, подобного тому, которое привело Мао к мысли организовывать в Китае крестьян, а не промышленных рабочих. Мы убеждены, что крестьянство отсутствует в центрах капитализма, так говорит нам общественное исследование. Мы также не осмеливаемся утверждать, что тот самый пролетариат обязательно станет ядром революционного пролетариата. Рабочий класс, как зародыш будущего революционного движения не может быть определён рамками некритичных формул образца мышления девятнадцатого века.

Те, кто контролирует средства производства, и те, кому нечего терять кроме своих цепей,— это не объединённые в профсоюзы фабрично-заводские рабочие, равно как и несуществующее крестьянство первого мира.

Если читающий этот блог до сих пор думает нечто подобное, он должен немедленно прекратить его читать. В самом деле, если вы будучи читателем этого блога достаточно долго по-прежнему верите в это реакционное дерьмо, вам действительно стоит найти другой блог для чтения. Именно так считают некритичные реакционеры, головы которых набиты правым мусором, распространяемым в последнее время о Китайской революции и представляющий собой не более чем старое пропагандистское барахло времен Холодной войны.

А если серьёзно… если вы думаете, что мы маоисты потому что хотим убить всех и вся (учтите, что подобная пропаганда нередко опирается на подобные этому заявления, вырванные из контекста, и я уверен, что какие-нибудь реакционеры процитируют меня так, будто я сказал, что «мы хотим убить всех и вся»), то хватит причислять себя к левым. Я уверен, что назовись вы либералами, и ваша жизнь станет более счастливой и менее запутанной.

Это самое толстое обвинение. Сколько раз я натыкался на какого-нибудь ортодоксального троцкиста и его нападки, основанные на скверном понимании теории «новой демократии» Мао. Выдвигаются такие аргументы: в ходе Китайской революции Мао верил, что союз с рождающимися элементами национальной буржуазии необходим для того, чтобы создать условия для социализма… ergo маоизм — классовое сотрудничество. Самое забавное, что ортодоксальные троцкисты поднимают вой по поводу якобы «маоистского» провала в таких странах как Индонезия, где коммунисты, испытавшие в чём-то влияние Китайской революции, растворились в националистическом проекте Сукарно и были уничтожены. «Объясните свои действия в Индонезии!» — кричат они, полагая, что нашли блестящий довод.

Внесём ясность: 1) мы, маоисты, не являемся приверженцами некой однородной традиции во главе с великим вождём (т. е. Мао)  который был всегда прав, как был всегда и во всём прав пророк Троцкий. 2) маоизм впервые был оформлен в теорию перуанскими революционерами в 1988-м, а затем РИД в 1993 году, и не существовал как теория в упоминаемые вами случайно выхваченные неудачные революционные моменты. 3) вы даже не удосужились понять эту критикуемую вами «маоистскую» теорию.

Теория новой демократии, в которую я не буду здесь особо вдаваться, отвечает на вопрос как создать социалистическое движение в странах периферии. Понимая необходимость достижения революционной независимости, понимая важность наличия сил, готовых к борьбе за социализм (и отсутствующих в условиях полуфеодализма и полуколониализма), эта теория выступает за союз с прогрессивными элементами национальной буржуазии. Она не выступала за устранение коммунистов внутри этих классов (как, например, делали коммунисты в Индонезии), но выступала за ликвидацию этих классов в рамках процесса роста пролетариата. Было господство класса (the class in command) — вот что важно, а те другие ситуации, о которых вы говорите, полагая, что они имеют какое-то отношение к маоизму или к «маоцзэдунъидеям», полностью чужды теории новой демократии. В Индонезии, например, было ясно, что вопрос господства класса не был решён подходящим образом и потому смешны попытки приводить этот пример в качестве аргумента. Та же история и с убеждённостью в том, что маоизм сегодняшний идентичен историческому прошлому. Пора бы уже прекратить проецировать на нас прошлое, теша свои странные и внеисторические рассуждения о реальности…

Мы согласны с Лениным в том, что революции с большей вероятностью происходят в слабейших звеньях мирового капитализма, и что рабочая аристократия преобладает в его центрах. За это нас часто обвиняют в том что мы — «третьемиристы», полагающие невозможными революции в центрах капитализма.

Да, существует т. н. маоизм-третьемиризм,— но это ответвление «маоцзедунъидей», появившееся до того как был теоретически обоснован марксизм-ленинизм-маоизм. Иными словами, большая часть мирового маоистского движения не склонна считать маоизм-третьемиризм «правильным» маоизмом, некоторые считают его чрезвычайно топорным. По правде говоря, мы не отрицаем некоторые из его положений; мы лишь полагаем, что им не хватает глубины, они не есть продукт тщательного общественного исследования, они страдают от недостатка диалектики, и, как правило, являются результатом теоретической путаницы. Мы, однако, ценим желание маоистов-третьемиристов снова и снова поднимать вопрос о «рабочей аристократии». Мы всего лишь считаем что их вера в глобальную народную войну, отрицание необходимости организованности в империалистических центрах, взваливание революционной практики целиком на движения Третьего мира, которые мы, дескать, должны обеспечивать лишь нашими «гениальными» прозрениями есть также продукт первомиристского элитаризма.

(Опять же, я подчёркиваю, что «маоизм» появился в качестве теории после «маоистско-третьемиристской» идеологии. Последняя появлялась исключительно в странах Первого мира, в то время как маоизм продвигался, прежде всего, в странах третьего мира, другая же идеология теоретически мыслилась как их поддержка.)

Даже то, что маоизм-третьемиризм — продукт нашей общей теоретической традиции, не вселяет в нас излишней радости. По крайней мере, он представляет собой теоретическое ответвление, которое уделяет внимание мировой революции и менее ревизионистское, чем ответвления в других течениях… И несмотря на какие-то его проблемы, маоизм-третьемиризм с энтризмом ничего общего не имеет.

В сравнении с чем? С этим вашим мувментистским¹ догматизмом, пресекающим все разговоры о революционной партии? Серьёзно, я не понимаю, почему наша традиция оказывается «более догматичной», чем троцкизм и посттроцкизм, давно укрепившиеся в левом мейнстриме, к примеру, в Торонто. Не понимаю я также и то, почему «догматичными» считаются критика мувментизма и предложение подумать о том действенном, что исторически показало свою полезность для революционных движений.

Очевидно, что существуют маоисты которые действительно догматики. Но будем честны, догматики есть во всякой левой традиции. Чёрт возьми, есть даже анархисты, полагающие себя чрезвычайно антидогматичными, и это хуже всего, ведь худший вид догматиков — это именно те, кто считает себя выше любых догм!

Как указано выше, общее незнание того, что́ такое маоизм и когда он возник, заставляет людей делать самые невероятные предположения о маоизме, в действительности не имеющих ничего общего с марксизмом-ленинизмом-маоизмом. Критика в конце концов становится бессмысленной, если изначально не определен её объект.

Отважные критики маоизма не утруждают себя чтением современных маоистских теоретических текстов (не так трудно найти в сети заявление РИД — краткий обзор МЛМ-теории, не пропустите, бесплатно, без СМС!) любят вернуться к Китайской революции, и снабдить нас путаным анализом того, что, по их мнению, там произошло (нередко при этом они опираются на неверное прочтение теории новой демократии, см. пункт 3), проходятся по тому, как и почему она потерпела поражение (давая неверное объяснение причин её поражения из-за недостаточного изучения вышеупомянутой революции), и, наконец, заносят эти неудачи на счёт современных революционных маоистских движений.

Подобный «маоизм», которому мы якобы должны следовать, окончил своё существование в конце 1970-х, когда Китай стал государственно-капиталистическим. Ещё хуже, когда нам хотят вменить мысль, что сторонников капиталистического пути, руководящих сегодня китайским государством мы неким образом признаем за «маоистов», или, по меньшей мере, за логические последствия «маоизма»… Над подобным допотопным «маоизмом» можно только посмеяться.

Не соглашаясь с контрреволюционной критикой справа, мы действительно не относим вышеупомянутое к маоизму. Позвольте повториться (что уже было сделано и в этой статье) — маоизм не имел теоретического обоснования вплоть до 1988-го и 1993-го годов.

До того не существовало «маоизма» как цельной концепции: маоистами назывались коммунисты-антиревизионисты, поддерживающие Китай против СССР, было то, что называлось марксизм-ленинизм-маоцзедунъидеи, в рамках которых Мао признавался лучшим интерпретатором марксизма-ленинизма, чем Сталин, и несмотря на то, что человеческая мысль двигалась в сторону создания концепции марксизма-ленинизма-маоизма, в целом «маоизма» как чего-то вполне оформленного не существовало. Поэтому мы считаем, что Китайская революция не была «маоистской», но была революцией, совершившей теоретический прорыв, давший нам в свою очередь возможность теоретизировать маоизм. Аналогично, большевистская революция не была «ленинистской» революцией, но привнесла новизны в теорию, что в дальнейшем привело к теоретизации ленинизма.

Смысл в том, что если вы собираетесь критиковать маоизм, попробуйте по крайней мере показать некоторое понимание того, когда он превратился в теорию, а не в тысячный раз демонстрируйте своё поверхностное понимание ошибок Китайской революции. Маоисты критиковали недостатки Китайской революции, так же как ленинисты критиковали недостатки революции в России, поэтому мы ни в коей мере не были ошеломлены известием об их поражении. Понятно, что они потерпели поражение. Смысл в том, что необходимо понять почему они потерпели поражение и чему это нас учит. (И эти неудачи, стоит отметить, не являются продуктом вымысла недалёких китаеведов и внеисторического анализа «левых» критиков Китайской революции). Критика того, что критикуем мы, и критика того, что заложило основы теории марксизма-ленинизма-маоизма, не есть нечто для нас убийственное… особенно когда понимание истории со стороны «критиков» не выдерживает никакой критики.

Люблю этот аргумент, потому как отсылает он меня к моему собственному анархистскому прошлому. Нельзя отрицать, что существует много маоистов — бывших анархистов… но и во всех других марксистских течениях присутствуют те, кто раньше относил себя к ним, и наоборот. В любом случае, это обвинение довольно смешно — спросите какого-нибудь матёрого анархиста, можно ли отнести маоистов к анархистам, и можете не сомневаться, он закатит вам истерику масштабов Кронштадта.

Как правило, это обвинение нацелено на тех маоистов, что активны в центрах капитализма, и исходят оно от марксистских групп, подозрительно настроенных к воинственности первых и верных своему реформизму на практике. На анархистских активистов они вешают ярлыки провокаторов, авантюристов, люмпенов, подвергающих людей опасности и т. д. Маоизм, как разновидность революционного коммунизма, презирает реформистскую практику, полагает, что у коммунистов не должно быть разрыва между теорией и практикой, и считает, что воинственная практика анархистов в центрах капитализма — это хорошо. Разница лишь в том, что мы, маоисты, считаем, что такая практика должна быть теоретически объединена под знаменами боевой партийной организации (обязательно следующей линии масс), с целью преобразования её в практику революционную. И очевидно, что именно это различие разводит нас с анархистами в теории.

И поныне анархисты поддерживают боевой настрой в центрах капитализма, тогда как некоторые коммунисты предпочитают шествовать с рабочей аристократией, практиковать энтризм, или устраивать официальные «парады», заверяя полицию, что они не будут делать ничего дурного. В таких случаях я всеми руками за работу с анархистами. Лучше действовать вместе с честными и боевитыми, чем с теми, чья практика скатилась в экономизм или оппортунизм.

Много раз слышал нечто подобное. Для претендентов на роль «критиков маоизма» маоисты — ярые враги той идеи, что именно пролетариат является могильщиком капитализма, даже там, где пролетаризация в целом завершена. Согласно им, мы просто обязаны найти какой-либо другой класс, который мы бы посчитали «своим» революционным субъектом. Стоит нам донести до умов «критиков», что мы не считаем крестьянство существенным классом в центрах капитализма и что мы не занимаемся поисками некого несуществующего там крестьянства (см. п. 1) — и нам начинают приписывать упор на люмпен-пролетариат. Как какие-то хипстеры, которым перестаёт нравиться гениальный музыкант, потому что он перестал быть «инди», мы, маоисты, должны всегда быть в тренде и ставить на другой класс: «Ха-ха-ха, вы всё ещё котируете пролетариат?! Какой отстой! Люмпен — вот что круто!»

Ранее я уже высказался насчёт феномена люмпен-пролетариата, устав постоянно слушать чушь о том что РКП² является якобы «организацией люмпенов». Обвинение это, как мне кажется, исходит из следующих невежественных предположений: а) РКП — маоисты, и поэтому им нет дела до пролетариата; б) у них больше рабочих людей, чем в моей мелкобуржуазной организации, буду называть их люмпенами потому что не верю, что они организуют пролетариат, потому что только моя группа может его организовывать; в) я не знаю, что такое люмпен-пролетариат.

Как я уже писал в статье, упомянутой выше, «резервная армия труда» и не охваченные профсоюзами работники не могут считаться «люмпен-пролетариями», но так как я уже подробно рассмотрел эту проблему, не буду надоедать вам повторением себя. Соглашусь лишь с тем, что мы, маоисты, видим пролетариат революционным субъектом, но (и об этом сказано в п. 1) мы считаем, что нельзя обойтись без общественного исследования, чтобы определить наиболее пролетаризованную часть рабочего класса в данном обществе.

Действительно, есть маоисты которых действительно можно было бы отнести к мачистам, но подобные элементы имеются и в любой другой левацкой группе. От патриархии не спрячешься, мачистское высокомерие широко распространено даже среди левых. Нельзя, однако, не признать — лучшие работы революционного феминизма за последние тридцать лет вышли именно из под пера маоистов и тех, на кого они оказали влияние,— «Народная война и освобождение женщин» Хисилы Ями³, «Ночное ви́дение» Бутч Ли⁴, избранные работы Анурадхи Ганди⁵ (чьему имени приписывается введение термина «пролетарский феминизм») и др.

Существует, к сожалению, представление о том что любое упоминание борьбы, предполагающей насилие, представляет собой явление якобы «маскулинное», и потому маоисты, говорящие о таких вещах как народные войны, суть враги феминизма, будь они даже женщины. Подобный реформистский мусор, замаскированный под нечто прогрессивное, идёт вразрез с нашей, коммунистов, позицией о невозможности мирной революции. А вот существование женских милиционных отрядов (как то было на вершине народной войны в Непале), по нашему мнению, вещь отнюдь не «маскулинная», и нам кажется, что довольно невежливо было бы говорить участницам этих милиционных отрядов, что они «ведут себя как мужчины», в то время как они сражаются за уничтожение условий своего угнетения.

Ну конечно.

Энвер Ходжа родился в октябре 1908 года в южной Албании, в городе Гирокастра в семье служащих.

В 1926 году Ходжа окончил начальную шкоду в Гирокастре, а в 1930 году — лицей в городе Корче. Затем поступил на факультет естественных наук университета в Монпелье (Франция), который окончил с отличием в 1934 г.

В это время Ходжа познакомился с деятелями албанской секции Французской компартии. В 1935—1936 годах он побывал в Бельгии, где вступил в Бельгийскую компартию, публиковался в её печатных органах. В своих статьях Ходжа обрушивался на троцкистов, бухаринцев, албанских монархо-фашистов. Греческая и итальянская секции Коминтерна помогли Ходже наладить связи с коммунистическим подпольем в Албании, которое стремилось сформировать свою коммунистическую партию.

Весной 1936 года Энвер Ходжа возвратился в Албанию, где преподавал французский язык в корчинском лицее. Ходжу избрали в руководящий состав коммунистических групп в Корче и Тиране, а в своём родном городе Гирокастре он возглавил такую группу.

В 1938 году в парижской больнице умер от чахотки лидер корчинских коммунистов А. Кельменди. Ходжа, поддержанный греческой и французской секциями Коминтерна и лично Г. Димитровым, возглавил эту группу.

Жизнь революционера — нелегальное положение, запрет на работу в профашистской Албании, аресты — делала его закалённым сталинистом — стальным большевиком-ленинцем, вгрызающимся в горло ненавистной буржуазии. А самоотверженность и большевистская стойкость и приносила ему известность в среде албанской оппозиции.

В марте 1938 года по линии Коминтерна Ходжа был направлен в СССР, где он находился чуть больше года. В Москве Энвер учился в институте Маркса — Энгельса — Ленина и в Институте иностранных языков, продолжая заниматься переводами на албанский язык речей и книг Молотова, Вышинского. В апреле 1938 года он впервые встретился со Сталиным и Молотовым.

В апреле 1939 года Албанию оккупировали фашистские войска. По решению Исполкома Коминтерна Ходжу переправили в Албанию вместе с двумя помощниками из ЦК ВКП(б), которые обеспечивали связь со Сталиным.

Итальянский оккупационный суд заочно приговорил Ходжу к смерти. Но несмотря на это он активно занимался антифашистской деятельностью.

Подпольная конференция коммунистов Албании, созванная в Тиране 7 ноября 1941 года, провозгласила создание Компартии Албании. Энвер стал заместителем её председателя Кочи Дзодзе и был также утверждён в качестве главнокомандующего партизанскими формированиями.

В 1942 году Ходжа женился на 20-летней Неджимие Руфи, дочери рабочего нефтепромысла из города Кучова. Она стала единомышленником мужа во всех его начинаниях. Была членом политбюро, секретарём ЦК, председателем Демократического фронта Албании (так с 1946 года стал называться созданный в 1943 году Национально-освободительный фронт).

Осенью 1942 года Ходжа приехал в Москву, где встретился с руководителями Коминтерна и Советского Союза. Он заверил своих товарищей по борьбе в неотвратимости разгрома фашистов и их пособников, в намерении построить социализм в Албании на основе учения Ленина — Сталина.

После разгрома нацистов под Сталинградом и Курском и успешных операций Албанской народно-освободительной армии (АНОА) стратегическая инициатива в Албании полностью перешла к коммунистам.

С октября 1944 года Э. Ходжа стал премьер-министром и одновременно министром иностранных дел во вновь сформированном правительстве.

Сразу после войны возник конфликт между Ходжей и Тито; Джилас и Кардель уговаривали Энвера поддержать идею образования конфедерации и вхождения Албании в состав Югославии. Но Ходжа был непреклонен. Он убеждал Политбюро ЦК ВКП(б) в опасности политики, предупреждал, что Белград идёт по капиталистическому пути и обманывает большевистское крыло мирового комдвижения.

«Югославская Федерация как объединение различных республик с формальной стороны прогрессивна. Поэтому способствовать её распаду было бы ошибочно. Но против титовцев как предателей марксизма-ленинизма следует вести идеологическую и политическую борьбу. В этой борьбе нельзя скатываться на позиции албанского или иного шовинизма, не следует противопоставлять себя югославскому народу. Необходимо добиваться для всех народов Югославии права на самоопределение вплоть до отделения от Федерации, не озлобляясь против сербов или других народов Югославии. Их необходимо убедить в том, что титовское руководство ведёт народы Югославии к пропасти, и пусть югославы сами решают свою судьбу».

В 1950 году Албания вступила в СЭВ, а в 1955 году — в Варшавский Договор.

Первый пятилетний план Албании был разработан в советском Госплане, и Ходжа внёс в этот план ряд корректив, после чего его направили в Албанию, где разворачивались коллективизация сельского хозяйства, строительство электростанций и предприятий, перерабатывавших разнообразное албанское сырьё. Под руководством товарища Энвера Ходжи, Албания, впервые после многих лет то османского ига, то фашистского «глобального концлагеря», обретя свободу, встала на мирный путь прогресса, расцвета и социализма. Вроде бы ничего не предвещало бед — народные массы недавно разбили в щепки фашистов и захватили власть, вооружились революционной марксистско-ленинской теорией и интегрировались в систему международной диктатуры пролетариата и социализма. Сталинский Советский Союз и братские страны помогали чем нужно… Однако пришёл 1953 год, 5 марта… Чёрный день в истории международной пролетарской Революции. Не стало Кобы…

В течение двух недель траура Энвер Ходжа никого не принимал, нигде не появлялся — трудно было ему смириться со смертью Вождя мирового пролетариата и просто хорошего друга.

Тем временем в СССР шла ожесточённая возня среди повылезших наружу из всевозможных щелей «бывших» троцкачей, зиновьевцев и бухаринцев — разномастных ревизионистов, капитулянтов и прочих «праволевых ублюдков», поведших впоследствии СССР и целый ряд соцстран по капиталистическому пути. Жестоко расправившись с большевиками, вся эта шатия-братия превратила диктатуру пролетариата в личное всевластие, социализм — в государственно-бюрократический капитализм, а СССР из маяка надежды всех угнетённых масс — в социал-империалистическую сверхдержаву, подминающую под себя куски «мирового пирога». Внешне вроде бы ничего не менялось: Ходжу, как и прежде, в советской прессе называли другом и союзником, а Албанию — братской страной. Но подспудно противоречия нарастали.

ⅩⅩ съезд КПСС стал отправной точкой контрреволюции не только в СССР, но и во всём соцлагере, расколовшей комдвижение на большевиков-ленинцев слева и советских ревизионистов справа. Ходжа без разговоров остался на старых большевистских позициях, идя вразрез с пробуржуазной линией Москвы.

Вскоре после ⅩⅩ съезда, в 1956 году состоялся Ⅲ съезд Албанской партии труда, на котором часть делегатов, под влиянием хрущёвского доклада в Москве, подвергли резкой критике ходжаистскую линию. Эта акция была подготовлена с помощью провокаций и потуг хрущёвского политбюро.

Энвер громит хрущёвцев

В условиях конфронтации с другими соцстранами Восточной Европы, Ходжа призывал «жить, работать и бороться как в окружении», исходя из тезиса «строительства коммунизма в окружении ревизионистов и империалистов». На вооружение были взяты советские лозунги и методы тридцатых — сороковых годов.

В 1962 году Албания вышла из СЭВ, а в 1963 году заявила, что не намерена выплачивать долги СССР и его союзникам.

Ходжа переориентировался на Китай и вместе с Председателем Мао Цзэдуном стал формировать революционный центр коммунистического движения, в противовес московским реставраторам капитализма.

С 1962 по 1972 год Албания представляла интересы КНР в ООН, а с 1972 года китайцы и албанцы в ООН совместно клеймили Москву и Вашингтон, призывали развивающиеся страны объединиться в борьбе со сверхдержавами.

В конце шестидесятых годов, после кончины Мао и расправы с «бандой четырёх», КНР пошла на примирение с Западом. Недобитая собака Дэн Сяопин, ослеплённый успехом ревизионистов в СССР, решил пойти по их колее. Албано-китайские отношения резко ухудшились.

В 1968 году Ходжа заявил о выходе из Варшавского Договора в связи с его агрессией в Чехословакии. В мире в то время поднималась волна народного движения против империализма, войн и насилия. Причём эта волна была смертоносной, как для западных империалистов, так и для советско-китайских ревизионистов. Именно в её русле выстраивал свою линию Энвер Ходжа.

Он объявил колеблющихся врагами народа и партии. В стране, по инициативе масс, снизу была развёрнута чистка кадров всех уровней, продолжавшаяся вплоть до кончины Энвера.

Ходжа так и не помирился с СССР. Советское руководство не отвечало на критику Тираны с 1965 года. Албанию просто замалчивали в средствах массовой информации — типичное поведение зажравшихся и в то же время боящихся как черт ладана любой народной инициативы престарелых КГБшно-КПССных партбилетоносцев

Стремление Ходжи уберечь страну от тлетворной буржуазной идеологии и ревизионизма, от частых пересмотров собственной истории и собственного опыта, от социально-экономических и политических пороков и язв, порождаемых капитализмом и ревизионизмом, воплощалось в различных областях экономики, во внутренней и внешней политике страны истинного социализма, в повседневной жизни албанцев.

Албания, длительное время получавшая значительную экономическую помощь от СССР и других стран СЭВ, а также от КНР, во второй половине 70-х годов провозгласила политику отказа от иностранных кредитов и другой помощи, угрожающей экономической и политической независимости государства диктатуры пролетариата. Ценой огромных материальных и трудовых усилий, Албания оказалась в состоянии преодолеть трудности, обусловленные прекращением сотрудничества с промосковскими «соц»-странами. Усилив экономическую и политическую централизацию, подчинив все наличные средства и ресурсы делу выживания в окружении, максимально используя научно-техническое сотрудничество со многими странами (которое никогда не прерывалось), жестоко карая за некомпетентность, халатность, бюрократизм и тем более за «мелкое» воровство (уже не говоря о «крупном»), Албания смогла обеспечить экономическую и политическую стабильность и самостоятельность, сравнительно высокие темпы роста валового национального продукта (в 80-х годах — 10—15 процентов в год).

За счёт национального производства полностью удовлетворялись потребности в зерне (урожайность пшеницы в 80-х годах — до 42 ц/га), мясомолочных продуктах, одежде и обуви, медикаментах, многих предметах длительного пользования. Нефтехимические, металлургические, деревообрабатывающие и другие предприятия, созданные в 70—80-х годах, на 80—90 процентов обеспечивали страну чёрными и цветными металлами, алюминием, сельхозтехникой, автомобилями, многими видами энергетического и промышленного оборудования, нефтепродуктами, удобрениями, стройматериалами, электровозами, вагонами…

Приняв за основу советский опыт индустриализации промышленности и коллективизации сельского хозяйства, используя богатые природные ресурсы (хром, медь, бокситы, нефть и газ, железо-никелевая, цинковая и марганцевая руды и др.), с небольшим по численности, но самоотверженным и трудолюбивым населением албанское руководство проводило и проводило курс на создание полностью самообеспечивающейся экономики, на расширение экспорта не за счёт сырья, а полуфабрикатов и готовых изделий.

Страна, не имевшая до середины 70-х годов чёрной металлургии, стала производить более 50 видов стали и 80 — проката. Страна, не имевшая железных дорог до конца 1950-х годов, стала производить и экспортировать рельсы и некоторые виды грузовых вагонов. Электрифицированная до середины 50-х годов лишь на 20 процентов территории за счёт небольших дизельных ТЭС, Албания экспортировала электроэнергию в Болгарию, Югославию, Грецию, Румынию, располагала крупными ГЭС на Балканах, развивала биоэнергетику, геотермальную и солнечную энергетику. Страна, в которой до 50-х годов около 80 процентов населения было неграмотным, стала обществом всеобщей грамотности не только албанцев, но и проживающих в Албании греков, сербов, черногорцев, македонцев, турок; в стране появились десятки вузов и исследовательских институтов, обучались студенты из ряда стран Азии, Африки, Латинской Америки.

Если до диктатуры пролетариата население республики считалось обречённым на вымирание вследствие многочисленных 6олезней, эпидемий, отсутствия системы здравоохранения, то при Энвере в Албании был самый высокий уровень рождаемости в Восточной Европе — 33 человека на 1 тысячу жителей и минимальный уровень смертности — 6 человек на 1 тысячу жителей. Среднемесячная зарплата рабочих и служащих составляла 730—750 леков, плата за квартиру, построенную в госсекторе,— 10—15 леков, в кооперативном секторе — 25—30 леков (100 леков на 1985 год составляли примерно 12 долларов — по сегодняшнему курсу). Проработавшие на одном предприятии не менее 15 лет имели право на ежегодную бесплатную путёвку на курорты (с 50-процентной скидкой членам семьи); цены на медикаменты снижались один раз в три-четыре года. Трудящиеся, школьники, студенты пользовались бесплатным питанием по месту работы или учёбы, школьная форма и учебники также были бесплатными. Студентам выплачивались стипендии имени В. Ленина, И. Сталина. Э. Ходжи. Рабочие и служащие к месту работы и обратно доставлялись государственным (ведомственным) транспортом по льготным тарифам.

Ежегодный оплачиваемый двухнедельный отпуск большинство трудящихся проводило на курортах «семейного типа». В случае кончины одного из супругов членам семьи в течение года выплачивалась ежемесячная зарплата (или пенсия) умершего. При рождении первого ребенка женщина получала 10-процентную прибавку к зарплате, второго — 15-процентную, при этом оплачиваемый (в сумме месячного заработка и доплат) отпуск по рождению и уходу за ребенком составлял два года (в том числе послеродовой — полтора года); в случае потери кормильца женщина в течение трёх лет получала 125 процентов своей зарплаты.

Примечательно, что в Албании ещё в 60-е годы был полностью отменен подоходный налог, а с 1984 года наполовину уменьшен налог на холостяков и малосемейных. Ежегодно летом, по примеру «сталинского» снижения цен в нашей стране, в Албании снижались розничные цены на многие потребительские товары в среднем на 5—15 процентов.

Сельхозпродукты, некоторые продовольственные товары (хлеб, молочные, мясные продукты, шерсть, оливки, ягоды, чай и др.) вообще запрещено было продавать на рынках. Государство, часто повышая закупочные цены, способствовало уменьшению рыночной торговли продовольствием. Т. е. рыночная зараза, так яростно навязанная в СССР троцкистско-бухаринскими последышами после смерти И. В. Сталина, в ходжаистской Албании искоренялась всеми силами.

Несмотря на империалистическую и социал-империалистическую изоляцию, Албания активно участвовала в международных выставках и ярмарках, развивала торговые, научно-технические связи.

В стране, как и прежде, уделялось неослабное внимание пропаганде опыта социалистического строительства в СССР до 1953 года, изучению практики народно-демократических преобразований в странах Восточной Европы (кроме титовской Югославии, считающейся с 1948 года страной классического ревизионизма), Китае, Корее, Вьетнаме, на Кубе. Если до 1953 года была только одна ревизионистская партия и страна — Югославия, то после ⅩⅩ съезда КПСС ревизионистами оказались все восточноевропейские страны во главе с СССР, а с 1976 года, т. е. после смерти Мао, к числу социал-империалистов и предателей марксизма-ленинизма стал относиться и Китай. Албанию, Кубу, и КНДР ходжаисты называли подлинно социалистическими странами.

Резко отрицательно относились в Албании к политическим и экономическим реформам в СССР, КНР, странах Восточной Европы, считая хрущёвско-брежневско-косыгинские и дэнистские «нововведения» укреплением государственно-бюрократического капитализма, изменой марксизму-ленинизму, дальнейшим политическим и экономическим разложением социализма. Забастовки шахтёров в СССР Ходжа совершенно справедливо и точно назвал «классовой борьбой пролетариата против бюрократов-капиталистов».

В 1983—1985 годах здоровье Ходжи резко ухудшилось, он перенёс инфаркты, инсульты, у него обострился диабет. В марте 1985 года врачи предписали Ходже длительный отдых ввиду нарастающей сердечной недостаточности.

20 лет назад, 11 апреля 1985 года после кровоизлияния в мозг Энвер Ходжа скончался. Не стало больше одного из последних большевиков сталинской закалки и стойкости. Не стало вскоре и самой социалистической Албании. Таковы были контрреволюционные процессы в мире, разрушившие один из последних бастионов социализма. Под влиянием «красивой зажиточности» титовской Югославии, а точнее — красивой зажиточности её правящей ревизионистской клики, ряд руководителей Албанской партии труда не удержались перед этим «искушением». Итог, собственно, нам известен — сегодня Албания, раздираемая югославскими, американскими и турецкими империалистами, а также исламскими фундаменталистами, превратилась в самую, пожалуй, бедную и несчастную страну Европейского континента, да и всего мира.

Однако остался с нами опыт строительства социализма в Албании — опыт очень интересный и нужный нам для дальнейшего изучения. А идеи Энвера Ходжи как продолжателя идей марксизма-ленинизма мы поднимаем на наше большевистское красное знамя, наряду с идеями Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Мао, Че Гевары и многих-многих других солдат Мировой Революции.