Щелчков Андрей Аркадьевич — Доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН (Москва, Россия).
Статья написана при поддержке РНФ, проект 19-18-00305 «Коминтерн в Латинской Америке: исторические традиции и политические процессы».
Аннотация. Разногласия и разрыв компартии Китая и КПСС представляли собой важнейшее событие в истории Международного коммунистического движения в 60—70‑х годах ⅩⅩ в., оказавшее огромное влияние на судьбу коммунистических партий во всём мире. Этот раскол по своему масштабу является самым значительным в истории коммунистического движения после «троцкистского раскола» 1930‑х годов. Латинская Америка стала местом жёсткого соперничества Москвы и Пекина за влияние на левом политическом фланге. Жёсткое противостояние Москвы каким-либо попыткам китайской компартии усилить своё влияние в компартиях континента, не прибегая к их расколу, вызвала ответную реакцию, породив курс на отделение самостоятельных «антиревизионистских» компартий. Маоистские компартии возникли во всех странах континента, противопоставляя свою политику промосковским левым партиям. Маоизм смог проникнуть не только в старое коммунистическое движения, но и в ряды социалистов, левых националистов и даже христианских демократов. Он зачастую становился идейно-политической основой для разрыва с «традиционными» левыми партиями, своего рода мостом в сторону «новых левых». Идеи маоизма отчасти были восприняты и течением «новых левых», приобретших особый вес среди интеллигенции и студенчества континента. Исследование опирается на архивные документы, в частности Профсоюзный архив г. Кордовы (Аргентина), впервые в историографии вводятся в научный оборот архивные документы ЦК КПСС (РГАНИ). Данная статья посвящена возникновению и развитию маоистских компартий, реакции Москвы и Гаваны в политических обстоятельствах Латинской Америки в 60‑е годы ⅩⅩ в.
В истории коммунизма в ⅩⅩ в. было множество расколов, «уклонов», борьбы с «еретическими» взглядами и свободомыслием. Борьба с разномыслием была частью коммунистической идентичности, даже когда она велась во имя плюрализма и творческого подхода к теории и практике. Международное коммунистическое движение (МКД) в ⅩⅩ в. пережило два фундаментальных раскола, составивших вехи в развитии и в упадке самого движения. Первым был троцкистский раскол начала 1930‑х годов, нанесший непоправимый удар всему движению. Второй пришёлся на вторую половину века и вошёл в историю как советско-китайский конфликт и явление миру маоизма как самостоятельного и враждебного «старому» МКД течения.
Здесь, опираясь на документы из Российского государственного архива новейшей истории и Профсоюзного архива г. Кордовы (Аргентина), мы рассмотрим последствия этого раскола в коммунистическом движении в начале 1960‑х годов для латиноамериканских партий. Эрик Хобсбаум замечал, что «коммунистическое движение никогда не смогло расколоться по-настоящему
». Отколовшиеся части начинали свою политическую жизнь, постоянно оглядываясь на бывших товарищей и споря с ними. Эти дискуссии были важнее политических задач, которые ставила национальная реальность. Троцкизм никогда не забывал, с кем он боролся в минуту рождения, а маоизм всегда помнил о «предательстве» советских коммунистов.
Разрыв с СССР в 1963 г. сделал из идей Мао и китайской революционной практики самостоятельное оригинальное движение, сумевшее собрать под свои знамена многочисленных сторонников во всех уголках мира, в том числе и в Латинской Америке, где с начала 60‑х годов множились прокитайские партии и движения. Маоизм привлекал не только революционной риторикой и радикальной практикой, но и (возможно, даже прежде всего) критикой реального социализма, построенного в СССР, его бюрократизации и приоритета экономического в ущерб политическому. Русский опыт городской революции, который настойчиво советовали брать за образец со времён Коминтерна, и стратегия мирного прихода к власти через выборы, ставшая догмой после Ⅶ конгресса Коминтерна и получившая одобрение на Совещаниях рабочих и коммунистических партий в 1957 и 1960 гг., перестали привлекать латиноамериканских революционеров, увидевших в китайском опыте «народной войны» альтернативу, способную победить в условиях Латинской Америки.
У маоистов был особый взгляд на антиимпериалистическую и буржуазно-демократическую революцию в колониальных и зависимых странах:
«Современная буржуазно-демократическая революция в Китае является уже не обычной буржуазно-демократической революцией старого типа, ибо такие революции отошли в прошлое, а своеобразной буржуазно-демократической революцией, буржуазно-демократической революцией нового типа. Революция этого типа развёртывается сейчас в Китае, в колониальных и полуколониальных странах. Мы называем её новодемократической революцией. Эта новая демократическая революция является частью мировой пролетарской социалистической революции, она решительно выступает против империализма, т. е. против международного капитализма».
Эта революция создаст диктатуру союза революционных классов, включающих в себя буржуазию, это не диктатура только пролетариата или только буржуазии. Следующим этапом революции будет социалистический. Но не следует рассматривать эти этапы в отрыве друг от друга, новодемократическая революция является частью мировой пролетарской революции.
Маоистская «Новая демократия» предполагала особый этап антиимпериалистической революции, которая уничтожала империалистов, реакционеров, коллаборационистов, опираясь на широкие массы народа, в том числе и на богатых крестьян и национальную буржуазию. Это был необходимый период перед социалистической революцией, когда предполагались национализация крупной промышленности и распределение земли среди крестьян. Внешне — всё в духе Народного фронта и Ⅶ конгресса Коминтерна, но с оговорками об особенностях революции в зависимых и колониальных странах, где Коминтерн потерпел поражение в создании антиимпериалистических фронтов, в итоге начавших подчиняться буржуазным партиям. Маоизм предлагал включение буржуазии в борьбу при её подчинении руководящей роли пролетариата и крестьянства. «Новая демократия» была режимом, в котором контроль за властью осуществлял пролетариат, она представляла собой форму диктатуры пролетариата. Другим важным вкладом маоизма являлась теория преобладающего противоречия в обществе, которому подчинены все другие противоречия. В зависимых и отсталых странах таковым было противоречие нации и империализма, следовательно, основная направленность революции должна быть антиимпериалистической.
Все оригинальные идеи и нюансы во взглядах китайского руководства до 60‑х годов оставались составной частью марксистско-ленинской доктрины в рамках единого МКД. Отдельным течением революционной мысли и практики маоизм стал только после разрыва с КПСС. Его идентичность напрямую связана с этим историческим фактом. Разногласия КПК с КПСС были в центре внимания коммунистического движения в Латинской Америке с начала 60‑х годов. Китайцы особое внимание уделяли распространению своей точки зрения именно среди латиноамериканских коммунистов, видя в коммунистическом движении на континенте перспективное направление усиления своего влияния.
После открытого разрыва КПК и КПСС в 1963 г. тема советско-китайского конфликта постоянно присутствовала в повестке дня коммунистического движения. Оказалось, что в мире было немало партий, занявших нейтральную, или скрыто нейтральную позицию, не выражая полного неприятия маоизма. К сложным партиям относились корейская, югославская, румынская, вьетнамская и испанская партии, не говоря уже о кубинской. В 1970 г. КПСС решила вынудить партии чётко определиться и окончательно исключить прокитайские силы из МКД. 12 ноября 1970 г. на заседании Секретариата ЦК КПСС было решено направить партиям проект общего заявления в «острых формулировках», исключая названные «не вполне верные» партии, чтобы содержание письма не стало известно китайцам до его принятия. Это было время полного и окончательного разрыва, не допускавшего компромисса и установления «нейтральной дружбы» по типу отношений с Союзом коммунистов Югославии.
Критика со стороны КПК кампании «десталинизации» после ⅩⅩ съезда КПСС состояла в том, что эта кампания имела целью не исправление ошибок, а ревизию марксизма. Другим пунктом расхождений был принцип мирного сосуществования, который также не устраивал латиноамериканских радикалов-антиимпериалистов, видевших в мировом социализме единственную силу, способную помочь в борьбе с США. КПК считала этот принцип предательством угнетённых народов и национально-освободительного движения во имя экономического развития в социалистических странах. Защита «третьего мира» завоёвывала маоизму большие симпатии в Латинской Америке.
Прокитайские группы возникали не только внутри компартий, но и в результате влияния маоистских идей на «новых левых», повсюду появлявшихся на континенте в 1960‑е годы. Близкими к маоистским формулам представлялись идеи особого пути «третьего мира» и даже теория зависимости. Догматическое руководство компартий видело в «новых левых» союзников Пекина. Во время поездки в Латинскую Америку итальянского коммуниста Ренато Сандри у него состоялись подробные беседы по всем этим вопросам с местными лидерами компартий, что он отразил в своём отчёте для Москвы. В нём он приводил мнение местных коммунистов:
«Арисменди: Идеология слаборазвитого континента служит питательной средой для китайского проникновения в революционные и демократические силы Южной Америки. Китайское проникновение использует понятие „третьего мира“, типичное для мелкой буржуазии, которая по националистическим чувствам, а также в результате глубокой бедности и угнетённости своей страны, выступает за неклассовое разделение мира на развитые и слаборазвитые страны, или за аналогичную концепцию мира, как мира, находящегося под гегемонией США и СССР, по которой мелкие страны должны были бы подняться против обеих сверхдержав».
Самым важным пунктом для латиноамериканских левых была дискуссия о путях революции. Заявление советских коммунистов о предпочтительности перехода к социализму мирным путём, без гражданской войны не могло не вызвать критики китайских товарищей, выдвигавших доктрину «народной войны» и эффективности революционного насилия. Именно эти расхождения и открытая дискуссия породили особое внимание к китайскому опыту в Латинской Америке и к последующему появлению там маоистских партий, начало чему положил раскол на промосковскую и прокитайскую фракции в старых компартиях. Впервые в феврале 1964 г. «Жэньминь жибао» опубликовала материалы о появлении в Латинской Америке прокитайских групп внутри компартий.
В 1959 г. КПК организовала в Пекине пятимесячные курсы для коммунистов из стран Латинской Америки. Именно на этом семинаре были созданы прокитайские кадры внутри партий. На семинарах горячо обсуждались все темы советско-китайских расхождений, которые стали предметом публичной дискуссии только в 1963 г. В Москву шли сообщения от тех латиноамериканцев, кто остался верен промосковским взглядам и «доносил» на своих товарищей-маоистов. Поток латиноамериканцев в Китай через Москву как самый удобный и простой путь был значителен: по данным КГБ СССР, только за полгода в 1964 г. в КНР проследовало 3 аргентинца, 13 бразильцев, 13 венесуэльцев, 12 колумбийцев, 66 перуанцев, 16 чилийцев, 12 эквадорцев, 3 боливийца и один мексиканец. Все они были молодыми людьми, направлявшимися в военно-политическую школу ЦК КПК.
В ноябре 1964 г. в Гаване состоялась совещание компартий региона. Это была инициатива Москвы, направленная на обсуждение с латиноамериканскими компартиями процесса созыва всемирного совещания партий в связи с конфликтом с КПК. Идею регионального совещания компартий региона в 1964 г. поддержали чилийцы, перуанцы, мексиканцы и другие партии, но её отвергли аргентинцы и уругвайцы, чьи лидеры В. Кодовилья, Р. Арисменди, представлявшие самых доверенных лидеров Москвы, выступили против, опасаясь прокубинского большинства, что не гарантировало осуждения КПК. Арисменди беспокоился не из-за усиления влияния прокитайских сил, которые уже пошли на раскол партий, а прокубинских, потому он и не хотел регионального совещания. Кодовилья же, считавший, что и обсуждать тут нечего, а надо бороться с маоистами, как боролись во времена Коминтерна с троцкизмом. Он видел себя лидером всего коммунистического движения Латинской Америки и предлагал провести встречу тройки — его самого, Кастро и Хрущёва — и решить все проблемы.
Всё же в Москве настояли на проведении регионального совещания. Для выступления с формальной инициативой был выбран боливийский лидер Марио Монхе, который оставался на «хорошем счету» и в Москве, и в Гаване. Однако Монхе уклонился, заявив, что такую инициативу должны проявить кубинцы, и обещал это обеспечить, переговорив с кубинским руководством. Первенство Гаваны в созыве совещания создавало некоторые сложности для КПСС ввиду примирительного отношения кубинцев к КНР.
В конференции приняли участие как сторонники кубинцев, так и их противники, как, например, один из ветеранов комдвижения Витторио Кодовилья. Дискуссии носили острый характер, и одним из вопросов являлся советско-китайский раскол. Главной цели, резолюции о решительном осуждении Пекина, достичь не удалось. Было решено послать делегацию латиноамериканцев в Москву и в Пекин, чтобы там заявить о нежелании участвовать в расколе. Такой подход не устраивал Москву, а вот состав делегации — вполне. Делегация, в состав которой входили старый кубинский коммунист Карлос Рафаэль Родригес, уругваец Родней Арисменди, боливиец Марио Монхе и другие, побывала в Москве, где её поддержали, а затем в Пекине, где к её членам отнеслись как к представителям «ревизионистов». Миссия провалилась. Пекин уже к этому времени сделал ставку на создание прокитайских групп и партий. Кубинцы, в том числе Че Гевара, были недовольны поведением делегации в Пекине и ухудшением отношений с Китаем.
Важнейшим центром по распространению идей маоизма и китайского влияния в Латинской Америке, в первую очередь среди левых политиков, было посольство КНР на Кубе, ставшей в то время местом паломничества представителей левых движений самого широкого спектра. В первой половине 60‑х китайские представители участвовали в совещаниях рабочих и коммунистических партий континента на Кубе, вели переговоры с латиноамериканскими партиями. На рубеже 1964—1965 гг. после совещания в Гаване китайцы выдвинули предложение созвать конференцию «трёх А», партий Азии, Африки и Латинской Америки, что соответствовало их политике усиления сотрудничества с партиями «третьего мира» и поддержке антиимпериалистических революций в этих странах, изолируя от этого процесса партии социалистических стран Европы и СССР. Кубинцы и венесуэльцы поддержали такое предложение, но другие компартии, особенно самые просоветские как КПА, решительно отказались. В беседах с советскими товарищами аргентинцы обещали сделать всё возможное если не для отмены такого совещания, то для максимального затягивания его созыва. И тем не менее в Гаване состоялся конгресс Триконтиненталя, левых партий стран «третьего мира». Эта была платформа, где китайцы действовали, но доминировали кубинцы, и от них зависела позиция многих левых партий на континенте. Это понимали китайцы, сделавшие ставку на создание отдельных маоистских партий.
Первой прокитайской партией на континенте стала отколовшаяся от Бразильской компартии в 1962 г. Коммунистическая партия Бразилии (PCdoB). Затем были созданы маоистские компартии в Эквадоре (1963 г.), Чили (1964 г.), Перу (1964 г.), Боливии (1965 г.), Колумбии (1965 г.). В эти партии шли недовольные пассивной и реформистской позицией официальных коммунистических партий, в основном молодёжь, особенно студенты, революционные настроения которых определяла конъюнктура на континенте, сложившаяся после победы кубинской революции. Во всех странах континента действовали маоистские партии. Здесь я предлагаю рассмотреть особые случаи, выделяющиеся на общем фоне, а именно аргентинский, мексиканский, колумбийский и бразильский. Отдельного исследования заслуживает история Сендеро Луминосо в Перу.
Аргентина: «новые левые» и маоизм
Аргентина была, пожалуй, самой неподходящей для маоизма страной. Это была самая урбанизированная, самая развитая страна континента, где не было традиционного крестьянства, «феодальных» пережитков как питательной базы для «народной войны» и окружения города деревней. Здесь же действовала самая догматическая из всех компартий региона, считавшая себя со времён Коминтерна «старшей» и самой приближённой к Москве, при этом сочетавшей реформизм, оппортунизм и бюрократизм.
Одной из ярких характеристик общественной атмосферы Аргентины 1960‑х годов был «взрыв» интереса к идейным поискам на левом политическом фланге. Ярким проявлением этого процесса стало образование многочисленных общественно-теоретических журналов, составивших, по словам писателя и публициста Рикардо Пильи, «лучшую эпоху
» истории аргентинской мысли. «Новые левые» общественные журналы, массово появлявшиеся в середине 1960‑х в Аргентине, такие как «Fichas», «Revista de Liberación», «Rosa Blindada», «Pasado y Presente», посвятили немало места Китаю и маоизму, его вкладу в теорию марксизма. В этих журналах анализировались особенности китайского марксизма, суть его противоречий с советским марксизмом (сталинизмом) и троцкизмом.
Первая открыто маоистская организация в Аргентине «Коммунистический авангард» (VC — Vanguardia Comunista) была создана в 1963 г., хотя так называться она стала с апреля 1965 г. VC вышла не из компартии, а из социалистической партии, что было нечастым явлением. Во главе группы стояли Элиас Семан, Рубен Кристкаутский, Роберто Кристина. На тот момент в партии состояло около 200 членов. VC в поисках подлинной революционности нашла опору в риторике и теориях маоизма, в его антиревизионистском пафосе критики советского коммунизма и «ревизионизма» компартии Аргентины, прежде всего В. Кодовильи. Эта группа бывших социалистов заявляла, что её задачей является создание подлинной компартии, руководствуясь принципами марксизма-ленинизма. Вслед за КПК VC ставила на первое место борьбу с империализмом и ревизионизмом в рабочем движении. В воззвании VC от 1 мая 1966 г. указывалось:
«Азия, Африка и Латинская Америка являются самыми слабыми звеньями мирового империализма, соотношение сил здесь — в пользу народа и против империализма, оно благоприятствует марксизму-ленинизму и наносит удар ревизионизму».
В 1965 г. делегация VC во главе с Э. Семаном побывала в КНР, и КПК официально признала эту партию. Китайцы пообещали политическую и иную (финансовую) помощь. После этой поездки и установочной речи Линь Бяо «Да здравствует победа народной войны» VC приняла на вооружение концепцию «затяжной народной войны». Провозглашалась ведущая роль масс в грядущей революции «новой демократии», а идеи Мао объявлялись новым этапом развития марксизма-ленинизма. Учитывая особенности страны, аргентинские маоисты отошли от маоистской ортодоксии «народной войны» и окружения города деревней, декларируя, что революция будет совершаться в городах.
В январе 1976 г. эта партия была переименована в Компартию марксистско-ленинскую, однако во время военной диктатуры после 1976 г. в результате репрессий исчезла с политической сцены. Если VC опиралась на левое крыло социалистов, то диссиденты компартии создали в январе 1968 г. Революционную коммунистическую партию (PCR) на основе молодёжной организации партии. Первоначально партия называлась Коммунистическая партия — Национальный комитет революционного восстановления, а в марте 1969 г. была переименована в PCR. Основу партии составили студенты и интеллигенция. Партия изначально заявила о выборе вооружённого пути революции.
В начале 1960‑х годов в КПА сформировалось диссидентское движение марксистских интеллектуалов, недовольных догматизмом руководства партии. В 1963 г. произошёл серьёзный раскол, когда группа партийцев из Кордовы создала оппозиционный руководству журнал «Pasado y Presente», ставший эмблематическим для аргентинских «новых левых». Это была группа аргентинских грамшианцев. Важнейшими фигурами, связанными с этим журналом, были выдающиеся левые мыслители Хосе Арико и Хуан Карлос Портантьеро. В центре интереса журнала были идеи Грамши, но не обходились вниманием и труды Мао. Группа журнала «Pasado y Presente», в начале 70‑х годов уже ставшая влиятельным интеллектуальным центром, где преобладали структуралисты альтюссерианского направления и маоисты, стала местом дискуссий проперонистских марксистов и промарксистских перонистов, которые, в свою очередь, более всего ориентировались на маоизм. Здесь, в этом журнале, происходило взаимодействие «новых левых» и маоизма.
Портантьеро подчёркивал, что в дискуссии между советскими и китайцами революционер в стране «третьего мира» неизбежно выберет китайскую сторону, которая предлагала путь освобождения угнетённых стран от империализма. Обюрократившиеся руководители компартий неспособны к революционному натиску. На сцену должны были выйти массы и новые национальные революционные партии, в частности, исповедующие левый антиимпериализм и национализм, т. е. перонисты в Аргентине, а Мао предлагал решение проблемы доктрины и её применения в отсталых странах. Аргентинцам также следовало действовать творчески, не оглядываясь на догму. Диссиденты из КПА, как признавал сам Портантьеро, тогда были «странной смесью
» из геваристов, маоистов и грамшианцев.
Среди лидеров PCR выделялись Отто Варгас, Хулио Годой, Карлос Эчаге, Хорхе Бернстейн. Студенты составили значительную часть членов новой партии. Оппозиционеры обвиняли КПА в том, что она полностью забросила политическую работу в рабочих массах. В своём заявлении они писали:
«Руководство партии стало очень гибким и благодушным в отношении буржуазии и непреклонным в отношении левых».
Прежде всего они упрекали КПА в отказе видеть в перонизме возможного союзника.
В новой партии преобладали геваристы, но были и сторонники маоизма. При этом они заявляли о возвращении к коммунистическим традициям подлинного ленинизма, говорили о верности СССР, рассчитывая на поддержку КПСС и кубинцев, на возвращение под знамена партии и её реформирование. Более того, в первом воззвании перечислялись принципы международной политики в сфере действий МКД: борьба с раскольнической, антисоветской, националистической линией Мао Цзэдуна и с югославскими реформистами, преодоление уклона, связанного с фокизмом Р. Дебре. Бо́льшую ортодоксальность трудно представить. Более того, PCR в 1968 г. обвиняла маоистскую VC в том, что та «похоронила
» марксизм-ленинизм «под завалами идей Мао Цзэдуна
», вместо того чтобы бороться за дело освобождения пролетариата и за социализм.
К своему первому съезду в PCR всё ещё преобладали немаоистские взгляды. При теоретическом осмыслении противоречий зависимого капитализма широкий отклик находили модные тогда идеи Л. П. Альтюссера. Этот французский марксист-структуралист развил маоистскую идею основного противоречия в теорию сверхдетерминации, что в применении к зависимым странам выделяло антиимпериализм как основу революционного разрешения противоречий. О. Варгас называл увлечение Альтюссером эпидемией в PCR. Действительно, аргентинских маоистов захватила альтюссеровская идея «третьей революции», т. е. действий масс вне партии и государства. Между тем в первые годы существования PCR ещё не приняла теорию главного противоречия и новодемократической революции Мао. VC резко критиковала PCR за то, что те по-прежнему, как и КПА, считали противоречия между пролетариатом и буржуазией главным противоречием аргентинского общества, в то время как маоизм учил, что для зависимых стран таковым является противоречие нации с империализмом.
Маоизм в PCR стал способом критически мыслящих коммунистов выйти за рамки догматики советского проекта, способом сочетать противоречивые, но и самые передовые идеи в левом движении. Отто Варгас писал:
«Мы перестали жить в болоте. Мы были марксистами, ленинистами, грамшианцами, геваристами, мариатегистами, сорелистами и т. д., ну и немного маоистами».
В 70‑е годы часть этих левых интеллектуалов покинули поле влияния маоизма и порвали связи с маоистскими политическими партиями. Прежде всего речь идёт о группе Арико и Портантьеро, противопоставлявших маоизму идеи Грамши о рабочей демократии и самоорганизации рабочего класса. Среди увлекавшихся маоистскими идеями были выдающиеся аргентинские интеллектуалы «новой левой» Рикардо Пилья (VC), Беатрис Сарло, Карлос Альтамирано (PCR).
В документах второго съезда PCR появляется упоминание идей Мао, делается упор на революцию национального освобождения, на тактику восстания в городах в сочетании с герильей в деревне, чего ранее не было. Второй съезд также по-иному оценил китайский опыт, который до этого классифицировался как проявление национализма. Теперь «культурную революцию» признавали победой пролетарской линии над ревизионизмом и империализмом. После этого съезда делегация партии отправилась в Китай, и тогда были установлены отношения с КПК. Формально партия заявила о принятии маоизма в 1974 г., стала открыто назвать себя марксистско-ленинско-маоистской.
Маоистские организации приняли активное участие в одном из самых крупных народных восстаний в Аргентине — кордобасо, происшедшем в Кордове 29 мая 1969 г. У маоистов было значительное влияние в профсоюзах автомобильной промышленности и в студенческой среде, являвшихся ударным отрядом всего этого движения. В 70‑х годах PCR постепенно пересмотрела свой подход к выбору пути революции, покинув ряды сторонников исключительно вооружённой борьбы. После смерти Мао PCR оценила процессы в Китае как поражение пролетарской революции и реставрацию капитализма, прежде всего после возвращения к партийному руководству Дэн Сяопина.
Помимо марксистского лагеря китайцы обратились к перонистам, прежде всего к синдикалистам, большинство которых были перонистами. Перон называл Мао лидером освободительного движения в Азии, Африке и Латинской Америке. В лагере перонистов, в его радикальном крыле, в группе монтонерос во главе с Эктором Вильялоном были в ходу маоистские идеи, прежде всего относительно антиимпериалистической борьбы и насилия как средства достижения цели. В 1965 г. Э. Вильялон и Х. Бекстер побывали в Пекине и даже прошли курсы партизанской борьбы. Затем их отправили «на практику» в один из партизанских районов Южного Вьетнама. Увлечённые маоизмом левые перонисты составили значительное течение «новых левых».
Особенностью Аргентины является огромный вклад маоизма в формирование «новых левых», мощного левого интеллектуального движения, охватившего широкий спектр настроений от левого перонизма (национализма) до крайних левых радикалов. Политический маоизм в отличие от интеллектуальной сферы влачил жалкое существование, и тем не менее именно в этой стране наследники маоистских партий 60—70‑х годов действуют по сей день, удивляя и массовостью, и влиянием на левом политическом фланге: PCR, которая сохраняет политическую активность, возглавляя массовое движение низов ССС (Corriente Clasista Combativa).
Маоистская утопия в Мексике
Первыми популяризаторами Китайской революции в Мексике были В. Ломбардо Толедано и Китайско-мексиканское общество дружбы, созданное в 1957 г., которое возглавила ортодоксальная коммунистка Эстер Чапа. Внутри компартии в начале 60‑х годов существовала группа прокитайски настроенных коммунистов, сочетавших симпатии к КПК с защитой сталинизма. Они объединялись в ячейке «Сталин». В 1963 г. на пленуме партии прокитайские деятели в руководстве (три члена ЦК) во главе с Эдельмиро Мальдонадо были исключены из партии. Первой крупной мексиканской партией, ясно занявшей прокитайскую позицию, была Коммунистическая лига Спартак (LCE), созданная в 1966 г. из в основном прокубинских организаций, терсермундистов — сторонников особого пути революции в «третьем мире» и исключенных из компартии, в частности, из «ячейки Карл Маркс». В студенческом движении возникла маоистская организация — Народная власть (PP — Poder popular), созданная по инициативе Адольфо Ориве Бельингера. Члены организации стремились перенести свою «революционную» работу в сельскую местность, опираясь на прямое народовластие и открытые собрания крестьян. Их первые опыты в Оахаке потерпели крах из-за неприятия крестьянами маоистской пропаганды.
Китайцы же признавали и оказывали поддержку Революционной партии мексиканского пролетариата (PRPM) во главе с Хавьером Фуэнтесом Гутьерресом. После вызвавшего возмущение расстрела студентов на площади Тлателолько в Мехико 2 октября 1968 г. к этой партии присоединилось немало людей, считавших, что единственный путь борьбы — вооружённое сопротивление. Программа партии (1969 г.) объявляла, что руководствуется марксизмом-ленинизмом и идеями Мао, а цель — свержение вооружённым путём власти правящих классов и установление в Мексике системы «новой демократии». Партия строилась по строго конспиративному принципу: ячейки состояли из трёх-четырёх человек, и никто не знал никого из других ячеек, связь поддерживалась особыми товарищами.
В 1969 г. PRPM послала в Китай две группы для военной и идеологической подготовки. Оттуда они вернулись домой с убеждением, что только с опорой на самых простых людей смогут начать революционную борьбу. С этой целью прибывшие из Китая поселились в деревнях в штатах Морелос и Герреро. Их план поднять крестьян на борьбу провалился. Склад оружия, созданный Комитетом революционной борьбы, был уничтожен в результате случайного взрыва. После этого в феврале 1970 г. полиция решила покончить с группой и арестовала её членов. Лидеров, в том числе и Фуэнтеса, приговорили к 40 годам тюрьмы.
После этого разгрома партию возглавил Флоренсио Медрано, который не подвергся аресту и смог наладить работу в стране и среди мексиканских эмигрантов в США. Он создал Национальную рабоче-крестьянско-студенческую ассоциацию (ANOCE). Медрано был оригинальным маоистом. В полном соответствии с маоистской доктриной он придавал особое значение крестьянству, но в большей степени его интересовали социально-экономические проекты будущего маоистского общества, а именно место в нём крестьянской общины. Он считал возможным создание маоистской общины (коммуны) в рамках существующего в Мексике общества. Так появился утопический проект первой народной коммуны — «Пролетарской Колонии им. Рубена Харамильо» в Куэрнаваке. Он считал, что этот пример приведет к созданию маоистских коммун по всей стране, и они будут базой поддержки «народной войны».
Проект в Куэрнаваке, начавшийся в 1973 г. со стихийного занятия земли от имени ANOCE, имел заметный успех. Тогда Медрано создал общину из 30 семей, получивших небольшие участки при условии, что они тут же станут строить свои дома и там жить. В эти годы происходили серьёзные изменения в сельском хозяйстве. Многие крестьяне были вынуждены пополнить армию городских низов, покидая свои деревни и землю, будучи неспособны прокормить себя. Община Медрано представлялась им шансом вырваться из маргинальной жизни в городах, получив участок для собственного дома и работы.
Перед занятием земли Медрано проехал на мотоцикле самые бедные трущобы Куэрнаваки, где агитировал людей переселяться в новую колонию. Колонисты должны были участвовать в коллективных работах всей общины. Через три дня их уже было 300 человек, а через три месяца 10 тыс. Из мелкого утопического проекта община Медрано неожиданно оказалась серьёзной проблемой для властей.
Медрано при помощи городских маоистов организовал в общине больницу, детский сад, убедил студенческую молодёжь близлежащей столицы приезжать в общину и проводить в ней так называемые «красные воскресенья», преподавая детям и обучая аграрным наукам крестьян, а также участвуя в коллективных работах. Не забывали и о политической пропаганде. В школах преподавали и трудились по образцу китайской учебной системы.
Первые успехи колонии вскоре омрачились поведением колонистов. Некоторые из них стали сдавать свои участки в аренду или даже продавать их. Полиция также могла в любой момент положить конец функционированию колонии. Тогда Медрано решил ускорить события и всё внимание обратил на подготовку к вооружённой борьбе. Здесь его тоже ждало разочарование: получив оружие, поселенцы занялись разбоем, в том числе в отношении своих же односельчан. Терпению властей пришел конец, и военные заняли поселение. Медрано с несколькими последователями бежал и создал партизанский отряд на границе штатов Веракрус и Оахака. Тогда же, в 1973 г., с учётом нового этапа борьбы он преобразовал PRPM в Партию объединённого пролетариата Америки (Partido Proletario Unido de America — PPUA), просуществовавшую до 1978 г. Эта партия, в которой роль лидера была абсолютной точкой притяжения, исчезла со смертью Медрано.
В ⅩⅩⅠ в. мексиканский маоизм утратил свои отличительные маоистские черты, а сформировавшиеся под его влиянием политики, профсоюзные руководители, интеллектуалы поддались влиянию общей тенденции левых сил, предусматривающей поиск новых форм, более открытую организацию идейной базы, ярким выражением которых стало появление движения МОРЕНО во главе с А. М. Лопесом Обрадором, ставшим президентом Мексики в 2018 г. В его движении оказалось немало бывших маоистов.
Колумбия: маоизм между политикой и войной
В 1960‑х годах компартия Колумбии переживала сложный период кризиса и внутреннего разлада, в которых немалую роль играли советско-китайские разногласия в МКД. В советско-китайском конфликте руководство КП заняло промосковскую позицию, что привело к исключению из руководства партии прокитайских деятелей: всего из партии в 1963—1964 гг. были исключены 50 человек. Эта группа диссидентов начала процесс консолидации коммунистов, выступавших за революционный путь на основе вооружённой борьбы. Диссиденты заявляли о стремлении воссоздать подлинную (т. е. революционную) компартию. В 1965 г. они созвали Ⅹ съезд партии (нумерацию съездов вели от старой компартии), на котором присутствовало 95 делегатов. Так была создана маоистская Компартия марксистско-ленинская (КПМЛ). Эта группа являлась единственной маоистской партией, организовавшей герилью Народной армии освобождения — ELP (1967 г.). Отряды ELP действовали в провинции Кордова. В первые годы своего существования это была партия, ориентировавшаяся не только на маоизм, но и на кубинский опыт.
Различия в подходе к вооружённой борьбе КПМЛ и просоветской КП состояли в том, что старая компартия поддерживала вооружённую борьбу как самооборону крестьян, возникшую в 1950‑х годах в провинции Виота. Маоисты критиковали самооборону за её внеклассовый и пассивный характер, за то, что в ней участвовали не только бедные и средние крестьяне, но и помещики. Маоисты же предлагали наступательную народную войну с целью захвата власти.
В первой половине 1960‑х годов компартия столкнулась не столько с прямым китайским влиянием, но и с благожелательным отношением кубинцев, имевших абсолютную гегемонию среди повстанческих групп и левых радикалов, в том числе и среди коммунистов, к прокитайским группам в Колумбии. Х. Виейра даже жаловался советским товарищам, что китайское влияние реализуется через людей, близких Кубе. Среди прокубинских организаций симпатии в отношении Китая преобладали над просоветскими.
Примечательной особенностью Колумбии было наличие бесчисленных движений и партий, не только выступавших за вооружённую борьбу, но проводивших её на практике. К маоизму приходили не только диссиденты левых, марксистских групп и движений, но и левые либералы, каким было Рабочее студенческое и крестьянское движение 7 января (Movimiento Obrero Estudiantil Campesino, MOEC 7 de enero) во главе с бывшим либералом Франсиско Москерой Санчесом. Идея Москеры состояла в трансформации левого движения, ориентированного на повстанческую тактику, в марксистско-ленинскую партию, в том числе и с принятием идей маоизма.
В 1969 г. Москера создал профцентр «Независимое рабочее и революционное движение» (MOIR), который затем преобразовался в политическую партию, переименованную в 1970 г. в Партию труда (РТ). Первый съезд, на котором состоялось основание РТ, был символически назначен на 1 октября, день провозглашения КНР. В советско-китайском конфликте РТ поддержала китайцев в их борьбе с советскими ревизионистами. MOIR получало денежную помощь от Китая до того момента, когда китайцы полностью прекратили прямое финансирование маоистских партий по указанию Мао, считавшего, что революционные партии не имеют будущего, если живут за счёт зарубежной помощи. В 1972 г. Москера порвал с левой традицией абсентеизма и заявил о готовности участвовать в выборах. Более того, произошло уникальное событие: маоистская РТ—MOIR вошла в электоральный союз с промосковской компартией, создав Национальный союз оппозиции (НСО). Это сотрудничество продлилось недолго, так как компартия не желала раздражать советских товарищей, и КП Колумбии исключила MOIR из НСО.
В 70‑х годах РТ, точнее, её активистам и лидерам, таким как Марсело Торрес, удалось распространить своё влияние на широкие студенческие массы. Они создали организацию Патриотическая молодёжь (JUPA), которая возглавила студенческие протесты, начавшиеся в январе 1971 г. Студенческая забастовка и протесты в Кали были жестоко подавлены войсками, погибло 20 человек. Движение перекинулось на другие города, и власти объявили чрезвычайное положение и комендантский час. На университетских выборах JUPA получила абсолютное большинство голосов, что сделало её и РТ важной политической силой в стране.
Усиление РТ вызвало недовольство компартии. В 1972 г. РТ, опираясь на молодёжь, студентов, провела «кампанию босоногих», «поход в народ»: члены партии отправились в отдалённые провинции для политической работы среди крестьян. Их успешные действия вызвали крайне негативную реакцию прокоммунистических партизан ФАРК, которые при помощи террора, убивая членов РТ, вынудили их покинуть зону действия коммунистической герильи. Только в Колумбии коммунисты и маоисты воевали друг с другом с оружием в руках.
MOIR—РТ после выхода из НСО стало искать союзников в левом лагере, в том числе среди троцкистов и анархистов, что было отходом от маоистской доктрины. На местных выборах 1976 г. им удалось достичь самых впечатляющих результатов. Несмотря на оптимистические заявления компартии после выборов, в ней не было единства по поводу отношения к MOIR, что проявилось на расширенном заседании ЦК в августе 1976 г., когда половина руководителей партии высказалась за возобновление союза. Де-факто коммунисты и MOIR действовали вместе в муниципалитетах, где они были представлены, в первую очередь в Боготе. Колумбия представляет собой редкий случай многовариантной политики коммунистов в отношении маоистских групп, перемежая периоды сотрудничества, нейтралитета и вражды, вплоть до вооружённого противостояния.
Маоисты-католики в Бразилии
Путь к маоизму лежал не только через компартии. Как и в других странах Латинской Америки, рост влияния маоизма в левом лагере в Бразилии приводил под его знамёна самые разнообразные по своему происхождению организации. Партия Народное действие (Ação popular — АР), которая только в начале 70‑х годов приняла маоизм, вышла из социал-католической организации «Католическое действие». АР была создана в 1962 г. на общем собрании трёх христианских молодёжных и студенческих организаций в Белу-Оризонти. В феврале 1963 г. состоялся первый съезд новой партии, принявший программный документ, который ясно показывал, что эта группа считает себя частью левых сил. Идейные вожди партии пытались совместить католицизм, марксизм и экзистенциализм. АР особенно большим влиянием пользовалась в студенческой среде — её члены возглавляли общенациональные студенческие федерации. Также они активно работали в Крестьянских лигах, что подталкивало их к принятию маоистской доктрины, выделявшей крестьянство как ударную силу революции в странах «третьего мира».
Военный переворот 1964 г. обернулся тяжёлыми последствиями для организации — многие лидеры и члены партии были арестованы или вынуждены бежать из страны. После переворота усилился интерес как лидеров, так и членов партии к марксизму. АР нашла поддержку на Кубе, где члены партии проходили военную подготовку. В 1965 г. состоялось собрание членов партии, которое приняло новую программу, одобрявшую кубинский метод партизанского очага, хотя многие участники форума критиковали эту тактику как не связанную с борьбой масс. Была создана военная комиссия для подготовки вооружённого сопротивления. Первой акцией АР стал террористический акт в Ресифи в 1966 г.— неудачное покушение на диктатора Артура да Коста-и-Силва, в результате которого погибло 14 человек.
В 1966—1967 гг. члены АР, студенты, находившиеся на учёбе в Париже, пришли к маоизму через Альтюссера, который играл важную роль в идейной борьбе тех лет в Европе и Америке. АР установила контакты с Китаем, куда в 1967 г. прибыла первая делегация партии. Это было время апогея «культурной революции». Эта поездка имела большое значение для выбора пути АР. В отличие от Кубы, где проводили военную подготовку, но отказывались вести идейные дебаты, в Китае, напротив, проводили много времени в идеологических спорах и разъяснениях позиций, сумев завоевать симпатии АР ставкой на работу в массах, отдавая приоритет крестьянству, с курсом на народную войну. Принятие идеи «культурной революции» предполагало линию на «пролетаризацию» партии. Тогда же АР провела внутреннюю кампанию критики собственных идейных заблуждений на основе убеждения, что любые немарксистские версии социализма несостоятельны.
Поворот к маоизму не прошёл безболезненно. В 1968 г. АР раскололась по принципу выбора модели революционной тактики, который можно кратко сформулировать: Куба или Китай. Дискуссии кончились исключением группы, отвергавшей пролетаризацию и предпочитавшую ориентацию на Триконтиненталь и Кубу, в то время как для маоистов Куба стала «рукой Кремля». Исключённые в 1969 г. создали Революционную партию трудящихся (PRT).
На этом расколы в АР не закончились. В Бразилии уже имелась прокитайская компартия PCdoB, с которой у АР были прекрасные отношения. До 1973 г. внутри АР сосуществовали две организации: Марксистско-ленинская АР, которая заявляла о приверженности «революции, неразделяемой на этапы
», и промаоистская АР, готовая к объединению с PCdoB. В результате вторая группа влилась в прокитайскую компартию, которая подверглась жестоким репрессиям со стороны военного режима. Большинство членов другой группы в 1980 г. влилось в Партию трудящихся (PT).
Одной из самых крупных маоистских партий в Латинской Америке, сумевшей играть заметную роль в местной политике, была Коммунистическая партия Бразилии (PCdoB), возникшая в феврале 1962 г. в результате раскола исторической Бразильской компартии. Её созданию предшествовало формирование внутри компартии сталинистской фракции, недовольной решениями ⅩⅩ съезда КПСС. В её состав входили будущие руководители маоистской компартии Жуау Амазонас, Педру Помар, Маурисиу Грабоис, Карлуш Далиели.
В 1961 г. ЦК для того, чтобы получить регистрацию на выборах, изменил устав партии, убрав даже упоминание о марксизме-ленинизме. Эти действия были последней каплей для «сталинской» фракции. Оппозиционеры выступили с «Письмом ста», в котором обвинили руководство в отказе от революционного характера партии. В феврале 1962 г. оппозиционеры созвали Чрезвычайную национальную конференцию, которая избрала новый ЦК, приняла устав и объявила о реорганизации всей партии, которая приняла название Компартия Бразилии (PCdoB). Свои прокитайские симпатии и убеждения партия декларировала только через год, в 1963 г., когда произошёл открытый разрыв между Москвой и Пекином, а первоначально она даже попыталась установить отношения с КПСС, но не встретила взаимности. Также диссиденты искали международного признания на Кубе и в Пекине. Лидер старой партии Л. К. Престес жаловался в советское посольство, что кубинцы поддерживают диссидентов в партии, принимают их делегации в Гаване и даже финансируют. Он называл тогда деятельность Кастро вредной и опасной для МКД. Диссиденты Ж. Амазонас и М. Гарбоис в 1962 г. после поездки на Кубу опубликовали в газетах заявление, что Фидель поддерживает именно их партию.
Албанцы сразу признали PCdoB как братскую партию, а КПК долго ещё (до 1967 г. как минимум) поддерживала отношения с партией Престеса и с другими маоистскими группами, как, например, с АР. Престес долго избегал публичного осуждения китайцев, хотя в беседах с советскими товарищами он критиковал китайскую линию в Латинской Америке. Отношения между партиями сохранялись очень долго. Тогда Престесу большей проблемой и опасностью представлялась деятельность кубинцев, а не китайцев с их спорами с русскими. Первоначально, до полного принятия маоизма и его догматов, PCdoB в своём дискурсе и программе мало чем отличалась от компартии Бразилии.
В 1969 г. PCdoB приняла тактику народной войны, создав партизанскую базу в Арагуайя (Амазонии), где партия потерпела полное поражение. Маоисты рассчитывали опереться на безземельное крестьянство северных районов. Революция должна была развернуться в сельской местности, так как города являлись местом сосредоточения репрессивных сил, армии и полиции. Основная идея заключалась в создании опорных районов для повстанцев. В условиях тотальных репрессий PCdoB перешла на сверхконспиративный стиль работы. Даже некоторые члены ЦК не знали ни о месте, ни о времени начала герильи. Тем более не велось никакой подготовительной пропагандистской работы в массах. В 1972 г. герилья началась, но так и не приобрела массового характера, без чего перед лицом мощной военной машины государства она была обречена — к 1974 г. почти всех её участников ликвидировали.
В партии состоялась дискуссия об уроках герильи. Прошло несколько заседаний, пока в декабре 1976 г. полиция не выследила место собрания, захватив всё руководство. Большинство, в том числе и главные спорщики, были расстреляны. Эта катастрофа вошла в историю как «резня в Лапе». После этого удара казалось, что партия не возродится, но тогда же, вдохновлённая героическим опытом герильи в Арагуайя, в партию влилась часть АР, что позволило PCdoB восстановить свои силы.
С началом демократического транзита в Бразилии, в 90‑е годы PCdoB изменила свою политику, пойдя на сотрудничество с другими левыми силами, вошла во Фронт Народная Бразилия и поддержала кандидатуру Лулы на выборах 1989 г., став частью бразильского истеблишмента.
За короткое время, в 1960‑е годы, во всех странах континента возникли маоистские партии и движения, которые в свою очередь раскалывались, меняли идеологические установки, идейно и политически эволюционировали. КПК не только не мешала этому процессу, но и не стремилась контролировать идейно-политическую чистоту, не стремилась создать своего рода маоистский Интернационал. В этом особенность роста маоистского движения в Латинской Америке — многообразие и идейные поиски приветствовались, что и привело затем к кардинальной трансформации движений, далеко ушедших от маоистской ортодоксии. Особенностью всех маоистских организаций было активное участие в них молодёжи, студентов, пришедших в эти партии на волне «революционного романтизма» 1968 г. и кризиса традиционных левых.
В конце века маоистские организации переживали кризисный период, пострадавшие как от прямых репрессий военных диктатур 1970—80‑х годов, так и внешних факторов, связанных с крахом «реального социализма» и изменениями во внутренней политике Китая, отказавшегося от основных догматов маоизма. Бо́льшая часть симпатизировавших маоизму и видевших в нём свежее веяние в застойной атмосфере МКД ушли в область интеллектуальных и политических изысканий, связанных с появлением так называемой «новой левой». Политические маоистские партии разделили с другими коммунистическими партиями судьбу превращения в маргинализированные группы, микропартии без серьёзного политического протагонизма.
Примечания
