Архивы автора: admin

В своей самой известной книге «Женщина и социализм» великий немецкий марксист Август Бебель несколько раз поднимал вопрос о паразитарном непроизводительном труде и искал пути решения данной проблемы, поскольку считал, что такой посреднический труд, основанный на товарно-денежных отношениях, никоим образом не может быть совместимым с социалистическим обществом будущего.

Давайте же и мы перед началом наших размышлений непосредственно уясним марксистский взгляд на этот вопрос, прочитав небольшой отрывок из этой работы классика:

«Характерным признаком капиталистического производства является концентрация средств производства во всё более увеличивающихся производственных помещениях. В распределении замечается обратное течение. Кого уничтожающая конкуренция вытесняет из рядов самостоятельных производителей, тот в девяти случаях из десяти старается втиснуться между производителем и потребителем в качестве продавца, чтобы обеспечить своё существование.

Отсюда бросающееся в глаза увеличение посредников, торговцев, лавочников, разносчиков, деловых посредников, маклеров, агентов, трактирщиков и т. д., как это установлено статистикой. Ныне эти лица питаются более или менее как паразиты, за счёт продуктов, произведённых трудом других людей, и часто принуждены бывают, чего нельзя оспаривать, прилежно трудиться, чтобы обеспечить себе сносное существование. В новом обществе все они явятся излишними в роли торговцев, трактирщиков, маклеров, посредников».

Следовательно, если человек не занимается производительным трудом, то его деятельность является паразитической и не заслуживает почтения (а лишь сочувствия), поскольку вскоре после победы социализма она будет ликвидирована.

Однако сразу же возникает другая тема для дискуссии. Что есть производительный труд? На этот вопрос нам поможет ответить Карл Маркс и его третий том «Капитала»:

«Производительным трудом является труд, производящий товары, а непроизводительным трудом — труд, производящий личные услуги. Первый вид труда представлен в какой-нибудь пригодной для продажи вещи; второй вид труда должен быть потреблён во время своего выполнения. Первый вид труда охватывает всё существующее в вещной форме материальное и интеллектуальное богатство — мясо точно так же, как и книги; второй охватывает все виды труда, которые удовлетворяют какую-нибудь воображаемую или действительную потребность индивидуума или даже навязываются индивидууму против его воли».

Следовательно, к общественному производству относятся материальное производство (промышленность + сельское хозяйство) и духовное производство. Все остальные виды деятельности являются в буржуазном обществе паразитарными. Однако некоторые товарищи, к сожалению, не могут прояснить для себя разницу между «интеллектуальным богатством» и «личными услугами», между духовным производством и паразитарным трудом, пытаясь объединить их под одну гребёнку непроизводительного труда. Это грубейшая ошибка, и она требует отдельного разбора.

Но перед этим уясним себе дополнительно позицию Карла Маркса по вопросу о духовном производстве. В том же третьем томе «Капитала» он указывал на то, что «антагонизмы в области материального производства делают необходимой надстройку из идеологических сословий, деятельность которых,— хороша ли она или дурна,— хороша потому, что необходима».

Вместе с этим мы обязаны помнить, опираясь на законы капиталистической экономики, что число людей, которые принадлежат к идеологическим сословиям, не должно превышать faux frais (мелких расходов) материального производства. Если у вас в обществе слишком много таких юристов, учителей, всякого рода писателей; актёров, музыкантов; политических деятелей, чиновников, то часть из них становится излишней. Эта часть, оставаясь формально в сословии духовных тружеников, фактически переходит в сословие сикофантов этого общества, становится паразитической.

Этот же закон относится и к материальному производству. Если в мире происходит кризис перепроизводства какого-либо материального товара, то часть производителей этого материального товара также на время кризиса превращается в паразитическую группу, которая вскоре теряет эти свои временные качества и вновь становится группой производительной.

В силу того, что такие явления с материальной сферой мы наблюдаем относительно редко, а с духовным производством достаточно часто, то отсюда и происходит этот глупый миф, что «интеллектуальный труд» = «паразитарный труд». Только в условиях избытка духовных производственников часть из них на время становятся паразитарными, поскольку они начинают производить не духовные ценности, а мнимые услуги, симулякр духовных ценностей. В нормальных условиях общественное производство, состоящее из материального и духовного видов производств, во всех своих акторах является нужным и полезным. Но такие нормальные условия практически никогда не достигаются в полной мере…

Однако тут сразу есть вопрос. В условиях перепроизводства духовного труда в буржуазном обществе кого мы действительно можем назвать необходимым обществу, а кого просто паразитом, который только прикрывается званием члена идеологического сословия?

На этот вопрос разные классы будут отвечать по-разному. Однако правильно и чётко на него ответит только пролетариат, поскольку он является классом, который не просто выражает свои узкие классовые интересы, но и борется за интересы всего общественного устройства, всего человеческого мира.

Ответ будет такой.

Если эти юристы, врачи, всякого рода писатели; актёры, паяцы, музыканты, оперные певцы, танцовщики, политические деятели в условиях буржуазного общества через своё производство интеллектуальных богатств служат физическим или духовным (пусть даже очень косвенно и наизнанку, пусть даже очень дурно) интересам пролетариата, материальных производителей, то такие люди однозначно полезны для всего общества, и рабочий класс может с гордостью отдавать на их духовную работу часть своего материального труда.

В условиях господства буржуазного сознания духовные труженики, обеспечивающее сносные условия для пролетариата, никогда не будут превышать необходимый минимум faux frais (мелких расходов) материального производства.

А вот тех работников сферы духовного производства, которые даже минимально не способствуют обеспечению материального производства в силу своего собственного избытка, пролетариат вправе назвать паразитами и на время приравнять к лакеям, торговцам, посредникам, маклерам, консультантам и прочим лицам, продающим мнимые услуги. Но такие интеллектуальные работники составляют исключение¹, а не правило.

Теперь перейдём к более практическому вопросу. Помня о том, что только крупная машинная промышленность (материальное производство) является основой будущей социалистической экономики, принимая во внимание тот факт, что при социализме не будет паразитарного труда, коммунистическая партия должна (обязана) делать главный акцент в своей работе именно на сферу общественного производства, а не на сферу прекарного труда (составную часть паразитарного труда наряду с псевдодуховным паразитарным трудом, о котором было сказано выше). А в сфере общественного производства коммунисты сначала должны работать с работниками материального производства (где первоочередным направлением является промышленность, а второстепенным — сельское хозяйство), а только затем с работниками духовного производства.

Получается такая градация по степени важности и примерный план для каждой марксистской партии:

Вася Ложкин. «На завод!» (2015)

Все эти факты говорят за то, что с паразитарными тружениками нужно работать меньше всего. Включите формальную логику. Как вы будете объяснять продавцам, консультантам, посредникам, каким-нибудь курьерам, маклерам и прочим представителям этого сословия, что их профессий при социализме не будет? Это сложно. При этом никто не спорит, что с этими людьми тоже работать нужно, но только ставить их надо скорее в боевой арьергард социальной революции, а не объявлять их авангардом вместо промышленных рабочих.

Об этом говорил ещё Владимир Ленин, когда критиковал работу немецких коммунистов с представителями низшего прекарного труда, производителями половых личных услуг³:

«Они достойны сожаления эти двойные жертвы буржуазного общества. Только грубый, близорукий человек может забывать об этом. Но одно дело понимать это, и совсем другое, как бы это выразить, организовывать проституток, как особый революционный боевой отряд, и издавать для них профессиональный орган. Разве в Германии больше нет промышленных работниц, которых нужно организовывать, для которых должна существовать газета, которых необходимо привлечь к вашей борьбе? Здесь дело идёт о болезненном уклоне. Правда, корень и там был здоровый: социальное сочувствие, возмущение против нравственного лицемерия почтенной буржуазии. Но здоровое начало подверглось буржуазному разъеданию и выродилось. Возвратить проститутку к производительному труду, найти ей место в общественном хозяйстве вот к чему сводится дело».

Я думаю, что и об остальных производителях личных услуг Ильич сказал бы примерно то же самое, может быть, в более мягких тонах, как это, например, сделал Август Бебель в цитированной уже нами книге «Женщина и социализм». Общая суть вопроса от этого не меняется.

Без опоры на общественное производство и на работников общественного производства — любые разговоры о социализме есть пустая мечта. Не пора ли наконец-то это понять и всё-таки уделить гораздо больше внимания прежде всего сотням ЗИЛов и ВАЗов, «Хруничевых» и «Салютов», десяткам НИИ и НИЦев? Может быть тогда победа придёт гораздо быстрее?

Примечания
1. Хотя в отдельных сферах, например, в области политики это исключение составляет большинство, и по отношению к этим отдельным сферам действительно можно занять более жёсткую риторику, не забывая при этом про содержание этой статьи.↩
2. В Москве сельское хозяйство сдвигается на четвёртое место.↩
3. Простите меня, но по всем критериям к нашей теме они подходят.↩

«Власть явно готовит серьёзные повороты. Чиновники разных уровней прекрасно понимают, что с территории Украины надо уходить. И чем скорее, тем лучше. Как это будет сделано, а главное — кем, мы пока не знаем. Путин явно в такой поворот не вписывается, но после мятежа Евгения Пригожина ни для кого не секрет, что его правление близится к концу. А пока разгневанных патриотов можно убрать со сцены под предлогом неуважения к правителю. Они стали гораздо опаснее, чем левая и либеральная оппозиция»

Б. Ю. Кагарлицкий. Раздавленные патриоты

Это, товарищи, враньё.

Речь не о том, что режим собирается или не собирается капитулировать — никто, если не умеет, подобно Борису Юльевичу, забираться в чужую голову или не имеет политического заказа, не может ответственно утверждать то или иное. И даже не о том, что «с территории Украины надо уходить, и чем скорее, тем лучше», хотя это не только явный лживый пропагандистский вброс, но и подлое безразличие к миллионам сограждан, которые в случае капитуляции перед НАТО попали бы под пяту бесноватых ассимиляторов. Здесь и сейчас речь не об этом.

Рассуждение Кагарлицкого не соответствует логике и фактам. С одной стороны, арест Стрелкова (о котором, собственно идёт речь) не доказывает ничего, точнее — живописуемую им подготовку неких «серьёзных поворотов». Если власть репрессировала того, кто бранит её за намерение всё слить, а сама действительно намеревается всё слить, по мысли Кагарлицкого, то тем более она могла и даже должна была его репрессировать, если ничего сливать не собирается.

С другой стороны, рассуждению Кагарлицкого противоречит его собственный арест. Потому что при капитуляции известные её апологеты — не преступники, а ценные и уважаемые кадры, с них пылинки сдувать надо в надежде что-то себе через них вымолить и выторговать, а не в Сибирь в колодках ссылать или куда и в чём его там сослали. Скорее уж похоже на то, что Кагарлицкий трагически ошибся, если уж не сомневаться в его искренности.

Что же подсказывает логика?

Стрелков говорит в сущности то же самое, что Кагарлицкий, только Кагарлицкий смеётся, а Стрелков плачет. Другое различие состоит в том, что Стрелкова обожает ретранслировать необандеровская пропаганда, а Кагарлицкий по идеологическим причинам для этого не годится и ограничивается тем, что разлагает мозг российской левой. Пока Стрелков поставляет необандеровцам лыко в строку, Кагарлицкий сам добросовестно повторяет самые безобразные зады их пропаганды, подкрашивая их розоватым псевдомарксистским лексиконом. Но с точки зрения российской власти, они делают одно и то же — сеют панику. Люди любят пораженческие настроения, это дешёвый (пока легальный) способ показать свою (мнимую) осведомлённость и (мнимую) независимость. Поэтому если паникёрство не ограничивают, оно расползается по обществу. И если режим, ведущий войну, полтора года такое молча терпит, то это крайне либеральный и вегетарианский режим. А когда наконец принимает меры, то что уж тут делать круглые глаза и вопрошать «за что»? Совершенно же ясно, за что.

Теперь о сочувствии. Когда страна ведёт войну против фашизоидной агрессии, никакой честный человек не может быть на стороне паникёров и капитулянтов. Остаётся сожалеть, что Борис Юльевич, умный человек, сделавший немало полезного, опустился до прислуживания бандеровщине.

15 июля 1971 года я выступал по телевидению всего три с половиной минуты, но мои слова произвели один из величайших дипломатических сюрпризов века. Я зачитал объявление о произошедшем в это самое время в Пекине:

«Зная о том, что президент Никсон выражал желание посетить Китайскую Народную Республику, премьер Чжоу Эньлай от имени правительства Китайской Народной Республики прислал президенту Никсону приглашение посетить Китай в любую подходящую дату до мая 1972 года. Президент Никсон с удовольствием принял это приглашение».

За этим кратким объявлением стояло более двух лет сложных, тонких и решительных дипломатических сигналов и переговоров.

Это третья из семи ежедневных выдержек.

Впервые я поднял вопрос важности отношений между Соединёнными Штатами и коммунистическим Китаем в статье в «Форин эффайрз» в 1967 году. В своей инаугурационной речи я косвенно упомянул об этом.

Первый серьёзный публичный шаг в китайской инициативе был предпринят в феврале 1970 года, когда я отправил Конгрессу первый отчёт о внешней политике. В разделе по Китаю говорилось:

«Несомненно, что в наших интересах и в интересах мира и стабильности в Азии и мире предпринять возможные шаги к улучшению практических отношений с Пекином».

(В последующие месяцы президент Никсон донёс до Пекина через пакистанских и румынских лидеров, что он хочет развернуть диалог с Китаем. Сообщения ходили туда-сюда, пока 27 апреля 1971 года не пришло известие, что премьер-министр Чжоу приветствует визит особого посланника президента или самого президента.)

Я сказал:

— Генри, думаю, Вы должны это сделать… Я уверен, что человек, который смог незамеченным побывать в Париже, сможет прибыть в Пекин и отбыть оттуда, прежде чем кто-либо это обнаружит.

Мы договорились, что Киссинджер вылетит во Вьетнам для консультаций в начале июля, а затем остановится в Пакистане на обратном пути. Там у него разболится живот, что заставит его оставаться в постели и не показываться прессе. Затем, в сотрудничестве с президентом Яхья, пакистанский самолёт перенесёт его через горы в Китай. Всё прошло без сучка, без задоринки.

Прежде чем Киссинджер отправился, мы договорились о кодовом слове «Эврика», которое он должен использовать, если его миссия будет успешной и президентская поездка будет согласована.

11 июля Ал Хейг¹, помощник Киссинджера, позвонил и сообщил, что от того пришла телеграмма.

— Что пишет? — спросил я.

— Эврика.— был ответ.

15 июля я сделал объявление по телевидению, что собираюсь в Пекин. Большинство первоначальных реакций было чрезвычайно положительным.

За несколько дней до отправления в Китай я пригласил в Белый дом великого французского писателя и философа Андре Мальро.

Мальро знавал Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая в 1930‑х. Его описание китайских вождей в «Антимемуарах» было среди самых ценных и впечатляющих, какие я прочитал, готовясь к поездке.

— Эта встреча была неизбежна.— сказал он.

— Даже несмотря на Вьетнамскую войну? — спросил я.

— Да, даже несмотря на неё. Действия Китая в связи с Вьетнамом — это обман. Китай никогда никому не помогал! Ни Пакистану, ни Вьетнаму. Внешняя политика Китая — чистейшая ложь! Китайцы сами не верят в неё; они верят только в Китай. Только в Китай!

17 февраля 1972 г., в 10:35, мы отбыли в Пекин с Военно-воздушной базы Эндрюс². Когда мы приземлились, Чжоу Эньлай стоял у подножия трапа, без головного убора, несмотря на мороз. Плотное пальто не скрывало худобу его хрупкого тела. Когда мы были на середине трапа, он приветственно захлопал. Я, промедлив мгновение, ответил тем же согласно китайскому обычаю.

Я знал, что Чжоу был глубоко оскорблён отказом Фостера Даллеса от рукопожатия с ним на Женевской конференции в 1954 году. Поэтому, дойдя до нижних ступеней, я специально заранее протянул ему руку. Когда наши руки встретились, эра закончилась и началась другая.

Часом позже я собирался принять душ, когда ворвался³ Киссинджер с новостями, что Председатель Мао хочет встретиться со мной. Позднее в ту же ночь я так описал атмосферу встречи:

«Нас провели в неубранную комнату, наполненную книгами и документами. Секретарша помогла ему подняться на ноги. Когда я пожал его руку, он сказал: „Я не очень хорошо могу говорить“. Позже Чжоу сказал мне, что он был болен тем, что было описано как бронхит.

Все, включая Чжоу, оказывали ему должное почтение».

Протокол беседы не мог уловить вероятно самый трогательный момент, когда он протянул свою руку, а я протянул свою, и он подержал её с минуту.

У него, несомненно, было примечательное чувство юмора. Он всё вовлекал в беседу Генри и, хотя предполагалось, что встреча займёт 10—15 минут, она продлилась почти час. Я заметил, что Чжоу посмотрел на часы два-три раза, и понял, что, вероятно, должен прервать беседу, чтобы не переутомить его.

Киссинджер заметил, что он давал работы Мао своим студентам в Гарварде. Предаваясь характерному самоуничижению, Мао сказал: «Эти мои работы ничего собой не представляют, в том, что я написал, нет ничего поучительного».

Я сказал:

— Работы председателя двигают нацией и изменили мир.

Но Мао ответил:

— Я не смог изменить мир. Я смог изменить только некоторые места в окрестностях Пекина.

Мао отметил, что Киссинджер умно поступил, сохранив в секрете свою первую поездку в Пекин.

— Хотя он не выглядит как секретный агент,— сказал я.— это единственный человек в неволе⁴, который может съездить двенадцать раз в Париж и один раз в Пекин, и никто об этом не узнает — кроме, может быть, пары прелестных девушек.

— Так вы часто используете своих девушек? — спросил Мао.

— Речь о его девушках,не моих.— ответил я.— У меня были бы огромные проблемы, если бы я использовал девушек как прикрытие.

— Особенно во время выборов.— заметил Чжоу, присоединившись к смеху…

— Мне нравятся правые.— говорил Мао, явно красуясь.— Люди говорят, что вы правые, что Республиканская партия правая, что премьер-министр Хит⁵ тоже правый. И Христианско-демократическая партия в Западной Германии правая. Но меня скорее радует, когда эти правые приходят к власти.

Мао был оживлён и следил за каждым нюансом разговора, но я мог видеть, что он тоже притомился.

— Я хотел бы сказать, раз мы заканчиваем, г‑н Председатель, что мы понимаем, что Вы с премьер-министром приняли на себя великий риск, приглашая нас сюда.— сказал я.— Для нас также это было трудным решением. Но, прочитав некоторые Ваши заявления, я знаю, что Вы тот, кто видит, когда открывается возможность, и тогда знает, что нужно дорожить каждым мигом⁶».

Мао просиял, когда переводчик дошёл до этих слов из его стихотворения.

Проводив нас до двери медленным шаркающим шагом, от заметил, что чувствует себя нехорошо.

— Но выглядите Вы очень хорошо.— ответил я.

— Внешность обманчива.— сказал он, слегка пожав плечами.

На первой пленарной сессии с Чжоу в Доме народных собраний я вновь подтвердил наш прагматичный подход к совместному коммюнике.

— Обычный способ проведения встреч на саммите вроде этого, пока весь мир наблюдает,— сказал я,— это проводить встречи несколько дней, которые у нас будут, вести дискуссии и раскрывать различия, что мы и сделаем, а затем опубликовать обтекаемое коммюнике, скрывающее проблемы.

— Если бы мы действовали подобным образом, то обманули бы не только людей, но и самих себя.— ответил Чжоу.

— Мы не просим вас поступаться своими принципов, так же, как и вы не попросили бы нас поступиться своими.— сказал я.

Возможно, упоминание противостоящих принципов возбудило мысль, поскольку Чжоу заметил:

— Как Вы сказали Председателю Мао, ныне мы пожали руки. А Джон Фостер Даллес не захотел сделать этого.

Когда мы встретились в Доме народных собраний на другой день, я сказал:

— Я считаю, что интересы Китая, так же, как и интересы Соединённых Штатов настоятельно требуют, чтобы мы сохраняли наши вооружённые силы более-менее на нынешнем уровне. И, с определёнными исключениями, которые мы можем обсудить позднее, я думаю, что нам следует сохранять военное присутствие в Европе, в Японии, а также сохранять свои военно-морские силы в Тихом океане. Я думаю, что интересы Китая в этой точке столь же велики, как и у Соединённых Штатов.

В соответствии с моими намерениями это заявление вызвало шевеление на китайской стороне стола.

В середине встречи Чжоу принял несколько маленьких белых таблеток, как я понял, от повышенного давления. Меня впечатляли его острота ума и выносливость; я замечал, что некоторые более молодые люди с обеих сторон начинали клевать носом, когда вечер затягивался и переводчики всё бубнили, но, несмотря на свои 73 года, Чжоу оставался бдительным и внимательным на протяжении всей четырёхчасовой сессии.

Чжоу и Цзян Цин, жена Мао Цзэдуна, взяли нас в Пекинскую оперу. Они организовали специальное представление театральной феерии «Красный женский батальон», которую она придумала и поставила.

Из справочного материала я знал, что Цзян Цин — идеологический фанатик и была резко против моей поездки.

У Цзян Цин не было ни лёгкого юмора, ни теплоты Мао, Чжоу и других мужчин, с которыми я встречался. Я наблюдал те же черты у молодых женщин, которые работали переводчиками, и у некоторых других, которых мы встретили за неделю нашего пребывания в Китае. Женщины движения, что меня поразило, были более лишёнными юмора и единомыслящими в своей тотальной преданности идеологии, чем мужчины. На самом деле, Цзян Цин была неприятно резкой и агрессивной.

Мы знали, что в то время нельзя будет достичь никакого соглашения по Тайваню. При том, что обе стороны могут согласиться, что Тайвань часть Китая — позиция, поддерживаемая как пекинским, так и тайваньским правительством,— мы должны были бы противостоять применению Пекином военной силы для приведения Тайваня под коммунистическое правление.

Наши длительные дискуссии окончились, как мы и ожидали: мы смогли только согласиться на несогласие и отразить наши разногласия в коммюнике. Благодаря в большой степени мастерству Киссинджера как переговорщика и здравому смыслу Чжоу, китайцы в конце концов согласились на достаточно модифицированный язык.

Одной из причин, по которой мы нашли, что китайцы кажутся приятными в общении, было полное отсутствие у них тщеславного высокомерия. В отличие от Советов, которые ритуально настаивали на том, что всё, что у них есть, наибольшее и наилучшее, китайцы были почти одержимы самокритикой и поиском совета, как им совершенствоваться. Даже Цзян Цин, когда я рассказал ей, как меня впечатлил её балет, сказала:

— Приятно слышать, что Вы нашли его приемлемым, но расскажите, как бы Вы его улучшили.

26 февраля мы вылетели с Чжоу на его самолёте в Ханчжоу на востоке Китая. К этому времени мы с ним разговаривали совершенно свободно.

Когда мы начали обсуждать положение на Среднем Востоке, Чжоу в шутку сказал:

— Даже доктор Киссинджер не хочет обсуждать этот вопрос, поскольку, будучи евреем, опасается, что его будут подозревать.

Я ответил:

— На Среднем Востоке меня — и, кстати, также и доктора Киссинджера, ибо, будучи евреем, он в первую очередь американец — заботит гораздо большее, чем Израиль. Мы думаем, что Советский Союз стремится протянуть руки в эту область. Этому нужно сопротивляться.

Когда я бросаю назад взгляд на ту неделю в Китае, живым воспоминанием из этой поездки выступает эта уникальная личность, Чжоу Эньлай. Моя встреча с Мао Цзэдуном была слишком краткой и слишком формальной, чтобы дать мне много больше, чем поверхностное личное впечатление. Но многие часы переговоров и общения с Чжоу позволили мне оценить его яркость и динамизм.

Выступая на банкете в наш последний вечер в Китае, я поднял тост, и произнёс:

— Мы пробыли здесь неделю, и это была неделя, изменившая мир.

Примечания
1. Александр Хейг (1924—2010) — военачальник, государственный деятель и дипломат; на тот момент 4‑й заместитель советника по национальной безопасности (Киссинджера).— здесь и далее прим. переводчика.↩
2. Эта база расположена в штате Мэриленд неподалёку от Вашингтона. Там базируется «борт Номер Один» — самолёт президента США.↩
3. Сейчас Генри Киссинджер — столетний патриарх, но тогда ему не было и пятидесяти лет.↩
4. Вероятно, шутливая отсылка к рекламной фразе, характерной для американских цирков и зоопарков: «Единственный такой-то зверь в неволе!». В отношении людей употребляется редко. Вряд ли переводчики могли успеть понять и растолковать для Мао эти слова. Конспирологи могут порассуждать, что тут могла быть библейская аллюзия на вавилонское или египетское пленение (англ. captivity — то же самое слово) евреев, поскольку Киссинджер как раз еврей.↩
5. Эдвард Хит (1916—2005) — британский премьер-министр в 1970—1974 г., предшественник Маргарет Тэтчер во главе Консервативной партии Великобритании.↩
6. «Так много вечно срочных дел, мир крутится и время поджимает. Стопятьсот лет — это так долго, а нужно дорожить каждым мигом» — это (в моём вольном, но почти буквальном переводе) строфа из стихотворения Мао Цзэдуна «Второй ответ товарищу Го Можо». Имеется в виду призыв действовать решительно, без лишнего промедления. Правда, не вполне очевидно, могли ли переводчики уловить в английской фразе Никсона («you must seize the hour and seize the day») эту идиому и, значит, действительно ли Мао узнал цитату из своего стихотворение.↩

Мы признаём июнь месяцем гордости или же месяцем дискриминации в отношении геев, лесбиянок, бисексуалов, трансгендеров и других лиц, выступающих под флагом ЛГБТК+¹.

28 июня 1969 года начались Стоунволлские бунты под предводительством ЛГБТК+ против крайней дискриминации и репрессий со стороны полиции в США. ЛГБТК+ защищали от полицейского налёта и попытки закрытия «Стоунволл инн», бар в Нью-Йорке, где они могли свободно самовыражаться. Бунты с участием почти тысячи представителей ЛГБТК+ продлились неделю.

Стоунволлские бунты стали точкой сплочения ЛГБТК+ для продвижения их массовой борьбы за равноправие и прекращение дискриминации. Мы можем сравнить его с Бунтом Пугад-Лавина 1896 года² или Штормом первого квартала 1970 года³.

Эксплуатация и дискриминация, с которыми сталкиваются ЛГБТК+ во всём мире, по-прежнему серьёзны. Они также обременены угнетением, происходящим от культуры изображения их как «противоестественных», «грубых и непристойных» «грешников».

На Филиппинах ЛГБТК+ можно найти во всех секторах и социальных классах. Хотя и не составляя большинства населения, ЛГБТК+ признаются как отдельная от их класса идентичность. Относительно ярче она среди ЛГБТК+, принадлежащих к мелкой буржуазии, но их также можно найти среди рабочих, крестьян и бедноты.

ЛГБТК+ эксплуатируются феодальной культурой, продвигающей идею «патриархата», и буржуазной культурой, делающей упор на индивидуализм и декаданс. В течение длительного периода феодальной эксплуатации развивалась мачо-феодальная и репрессивная культура, соорудившая некий стандарт «настоящих» мужчины и женщины. Аналогично происходит эксплуатация женщин.

Иностранная и империалистическая культура отделяет ЛГБТК+ от народа, поверхностно подчёркивая их идентичность в рамках «политики идентичности»⁴ и скрывая реформизмом вопрос освобождения. Крупные капиталисты играют на вопросе ЛГБТК+, изображая себя «прогрессивными», но при этом продолжают эксплуатировать и лишать их основных прав.

Это противоречит долгой и богатой истории ЛГБТК+ в нашей стране. Ещё до прихода испанского колонизаторов у нас признавали особый статус и чтили трансгендеров (бабайланги, асоги и т. д.⁵).

Невозможно стереть активное участие ЛГБТК+ в массовой борьбе и филиппинской революции. Революция 1896 года пробудила дух бабайланг, примером которого служили Дьос Бухави и пулаханы⁶, и они поднимались против штатовской оккупации. Сохраняющаяся роль массовых организаций ЛГБТК+ важна во всём легальном и демократическом массовом движении. В то же время революционеры из числа ЛГБТК+ продолжают участвовать в народно-демократической революции, к ним принадлежат многие кадры Коммунистической партии Филиппин, красные бойцы и командиры Новой народной армии.

Вопрос ЛГБТК+ неотделим от общего кризиса полуколониального и полуфеодального общества. Он несёт в себе противоречия, связанные с классовой эксплуатацией: малоземелье, капиталистическая эксплуатация, лишение основных прав и т. д.

Представители ЛГБТК+ не смогут добиться признания и равноправия, если это стремление не будет связано с более широкой национально-демократической борьбой, имеющей социалистическую перспективу. Раз наша цель состоит в том, чтобы добиться реальных и прочных социальных перемен, нам необходимо прочное единство классов и слоёв общества под руководством пролетариата. Необходимо свергнуть врагов народа: империализм США, местные реакционные правящие классы и возглавляемое ими реакционное государство.

Представители ЛГБТК+ и вся нация могут добиться этой победы только в решительной и упорной революционной борьбе. С подъёмом революционного движения и выковыванием оружия народа — КПП, ННА и единого фронта революционных классов⁷ — мы изолируем и постепенно побеждаем реакционного врага и его империалистических хозяев.

Благодаря успеху нашей национально-демократической революции мы добьёмся национальной независимости от иностранного вмешательства и восстановим демократические права людей, в том числе право ЛГБТК+ быть признанными равными с другими гендерами в филиппинском обществе.

Победа национально-демократической революции проложит путь к обществу, уважающему права всех граждан: социалистическому обществу во главе с пролетариатом.

Присоединяйтесь к трудовым массам! Представители ЛГБТК+, служите народу⁸, вступайте в Новую Народную Армию! Ведите народно-демократическую революцию к победе!

Примечания
1. ЛГБТ — лесбиянки, геи, бисексуалы/бисексуалки и транссексуалы/транссексуалки, К означает квиров — собирательный термин, имеющий разные значения, а плюс предназначен для обобщения всех подобных групп населения.— здесь и далее прим. переводчика.↩
2. Филиппинская революция 1896—1898 гг. против испанского владычества началась, по одной из версий воззванием к бунту в Пугад-Лавине, предместье Калоокана.↩
3. Массовые выступления студентов при поддержке рабочих, крестьян и городской бедноты против режима Маркоса, проходившие с 26 января по 17 марта.↩
4. В оригинале — термин на английском языке.↩
5. Бабайланги — шаманки доколониальных Филиппин. Большинство из них были женщинами, но были также мужчины, в основном феминизированные, известные как асоги на Висайских островах и байоки или байоги на Лусоне. После испанского завоевания они подверглись жестоким гонением и среди ещё сохранявшихся шаманов большинством стали цисгендерные мужчины.↩
6. Понсьяно Элофре был районным головой на острове Восточный Негрос. Когда он не смог собрать все положенные налоги с жителей своего барангая, испанские солдаты насмерть забили его отца. После этого он принял шаманское имя Дьос Бухави (что на хилигайноне означает Бог-Ураган) и возглавил восстание против колонизаторов и за возрождение местных религиозных традиций. Пулаханами он называл своих последователей, которых насчитывалось две тысячи. В 1887 году Дьос Бухави погиб в бою. В ту же эпоху на Филиппинах происходили и другие подобные восстания и, хотя они подавлялись, в 1898 году революция наконец одержала победу. Однако уже в 1902 году Филиппины были оккупированы США.↩
7. Имеются в виду «три чудодейственных средства», которые указывал Мао: «единый фронт, вооружённая борьба и строительство партии».↩
8. Имеется в виду классический призыв Мао: «Служить народу!».↩